Хью побарабанил пальцами по столу и с минуту молчал, размышляя.
- Кадфаэль, я должен тебя предупредить, что буду разыскивать мальчишку, пока не найду, и если мне придется пойти на хитрость - не обессудь. Так что куда бы ты ни пошел, будь настороже.
- Что ж, это по-честному, - признался Кадфаэль, - помнится, мы с тобой уже соперничали в уловках, а кончили-то тем, что стали друзьями. Только вот боюсь, что следить за мной будет скучновато. Разве приор Роберт тебе не сказал? Мне не позволено покидать стены обители.
Хью удивленно поднял черные брови:
- Господь Всемилостивый, да за какое же прегрешение? - В глазах его заплясали искорки. - Это что ж надо натворить, чтобы навлечь на себя такую немилость?
- Я провел слишком много времени, беседуя с одной вдовой, и нашелся тип, который, навострив уши, выведал, что мы с ней очень хорошо знали друг друга много лет назад, когда были молоды.
Кадфаэль не собирался об этом рассказывать, но раз уж на то пошло, не видел смысла таиться от Хью.
- Помнишь, ты спрашивал, как вышло, что я никогда не был женат, а я еще ответил, что была у меня такая мысль, давным-давно, еще до того, как я отправился в Святую Землю?
- Еще бы не помнить. Ты даже называл ее имя, говорил, что нынче у нее должно быть, дети и внуки... Так вот оно что, Кадфаэль. Стало быть, эта госпожа и есть твоя Ричильдис?
- Эта госпожа, - внушительно произнес Кадфаэль, - действительно Ричильдис, да только не моя! Может, я и имел на нее когда-то права, до двух ее мужей, но то все быльем поросло.
- Я непременно должен ее увидеть! - воскликнул Берингар. - Женщина, которая некогда пленила тебя, стоит того, чтобы с ней познакомиться. Будь на твоём месте кто-нибудь другой, я бы сказал, что теперь понятно, с чего это ты так рьяно защищаешь ее сынка. Но тебя-то я знаю: ты любого побежишь выручать, если он попадет в беду. Однако я встречусь с ней, может быть, ей потребуется совет или помощь, тем более, что тут такой узелок завязался, что сразу не распутаешь.
- Ты можешь кое-что сделать, это поможет мне раздобыть доказательство, а тебе - во всем разобраться. Я уже говорил, что паренек выбросил в реку инкрустированную деревянную шкатулочку, совсем маленькую. - Кадфаэль подробно описал изделие Эдвина. - Я его рассказу верю, но если ее найти, это будет основательным подтверждением. Я бы сам поговорил с рыбаками и лодочниками и попросил их поискать там, где течение выбрасывает на берег всякий хлам, но ты же знаешь, мне выходить не велено. А вот ты можешь распорядиться, чтобы глашатай объявил об этом в Шрусбери и в предместьях вдоль реки. Попробуй, дело того стоит.
- Это я сделаю, - охотно согласился Берингар, - есть в городе один человек, работенка у него - не приведи Господи. Он подбирает утопленников, когда Северн выбрасывает тела на берег. Труп и шкатулочка, конечно, не одно и то же, но этот парень знает каждый водоворот и любую излучину. А теперь, раз уж мы с тобой обо всем переговорили, пойдем, взглянем на этого чертенка. Хорошо еще, что ты его знаешь, а то ему долго пришлось бы доказывать, что он не Эдвин. А они и вправду очень похожи?
- Ну, если ты их знаешь да они рядом стоят, то различить их нетрудно, хотя семейное сходство есть, и немалое. А вот по отдельности их можно перепутать. Твои ребята искали всадника в рясе - у них и сомнений не возникло, что это тот, кто им нужен. Идем, сам на него посмотришь.
Они вместе направились к клетушке, где с вечера маялся Эдви. Кадфаэль не знал, как Берингар собирается поступить с узником, и немного беспокоился, хотя и понимал, что ничего страшного с парнишкой случиться не должно. Что бы ни думал Хью о вине или невиновности Эдвина, он не мог слишком сурово отнестись к Эдви за то, что тот стойко поддерживал своего родича.
- Подойди-ка к свету, Эдви, - распорядился Берингар, распахнув дверь в каморку, - дай я на тебя посмотрю. Я хочу точно знать, с кем имею дело, на тот случай, если вам опять вздумается водить всех за нос.
Эдви бросил на него опасливый взгляд, но убедившись в присутствии брата Кадфаэля, послушно вышел на свет. Помощник шерифа взял парнишку за подбородок и пристально вгляделся в его лицо. Синяки за ночь побагровели, но карие глаза ярко сверкали.
- Ну теперь, если я тебя встречу, то узнаю, - доверительно сообщил Берингар. - Так вот, приятель, мы уже потратили на тебя немало времени, и я не собираюсь тратить еще больше, выколачивая признание. Я тебя спрашиваю первый и последний раз: где Эдвин Гурней?
И постановка вопроса, и выражение смуглого лица Берингара заставляли задуматься о том, что будет, если он не получит ответа, хотя Хью и говорил довольно миролюбиво. Эдви облизал пересохшие губы и ответил так почтительно, что Кадфаэль только подивился.
- Сэр, Эдвин доводится мне родственником и другом, и если бы я собирался выдать его, то не потратил бы столько сил, чтобы сбить ваших людей со следа. Мне кажется, вы должны понять, что я не могу и не хочу его предать.
Берингар бросил взгляд на Кадфаэля. Лицо его оставалось серьезным, разве что искорка промелькнула в глазах.
- Что ж, Эдви, другого, по правде говоря, я и не ожидал. Хранить верность другу - это похвально. Однако я должен быть уверен в том, что смогу заполучить тебя, когда ты мне понадобишься, а то ведь, не ровен час, ты снова улизнешь выручать приятеля.
Эдви представил себе мрачный каземат Шрусберийского замка и с застывшим лицом приготовился выслушать худшее.
- Поэтому, - продолжал Хью, - дай мне честное слово не покидать усадьбы твоего отца, пока не получишь моего дозволения, и можешь отправляться домой. С какой стати я должен кормить тебя на Рождество за счет короля? Думаю, твоего слова будет достаточно. Что скажешь?
- О, конечно, я даю слово! - просияв от облегчения, вскричал потрясенный Эдви. - Я и носа не высуну со двора, пока вы не разрешите. Я так вам благодарен!
- Вот и хорошо. Я полагаюсь на твое слово, а ты можешь положиться на мое. Пойми, Эдви, моя задача не в том, чтобы любой ценой повесить это убийство на твоего юного дядюшку или на кого-то еще. Мне необходимо выяснить, кто же на самом деле виновен, и я этим займусь. Теперь ступай. Или нет: лучше я сам отвезу тебя домой, поговорить с твоими родителями тоже не помешает.
Они уехали еще до мессы. Эдви пристроился за спиной Берингара помощник шерифа был не слишком тяжел, и костлявому пестрому жеребцу ничего не стоило снести двоих. Следом попарно скакали четверо оруженосцев.
Только в середине мессы, когда следовало думать о более возвышенных вещах, Кадфаэль с досадой припомнил, что мог бы попросить Берингара еще кое о чем. Мартин Белкот сейчас наверняка остался без лошади, а приор спал и видел, как бы сбыть Руфуса с рук. Ричильдис была бы рада, достанься конь ее зятю: не надо быть в долгу перед аббатством за его содержание. А Берингар с удовольствием передал бы плотнику коня под предлогом избавления аббатства от последних признаков смуты. Но не это было самое главное. Ведь еще вчера он собирался поискать склянку из-под яда на берегу пруда, да помешал запрет покидать обитель. Надо было попросить Хью обыскать сад - эта мелочь может иметь большое значение. И надо же, о поисках шкатулочки из грушевого дерева договорился, а об этом позабыл. Теперь-то поздно, в город, к Берингару, ему не выйти, упущенного не воротишь. Кадфаэль так досадовал на себя, что даже огрызнулся, когда преданный брат Марк спросил его, чем кончилось дело. Однако Марка это не отпугнуло, и после обеда он последовал за Кадфаэлем в место его обычного уединения.
- Старый я остолоп, - поносил себя Кадфаэль, - такого дурака свалял. Мог ведь устроить так, чтобы за меня сделали всю работу, да еще там, куда мне и не сунуться. Прости, что я сорвал на тебе досаду, - ты здесь ни при чем.
- Но если тебе надо что-то сделать за стенами обители, - рассудительно предложил Марк, - то почему я не могу помочь тебе, как помогал вчера?
- Можешь, конечно, но только я и без этого впутал тебя куда не следовало. И главное, если бы у меня хватило ума, люди шерифа сами бы все сделали, что было бы гораздо лучше. Но вообще-то, - добавил монах, заметно приободрившись, - это не опасно и никакого подозрения на тебя навлечь не может, - надо только снова поискать склянку...
- В прошлый раз, - задумчиво промолвил Марк, - мы сами не знали, что ищем, но надеялись, что это будет не склянка. Жаль, что мы так ничего и не нашли.
- Верно, однако на сей раз это должна быть склянка, если верить добрым предзнаменованиям, а приезд Берингара вместо Прескота что-то да значит. И я скажу тебе, где смотреть.
Так он и сделал, особо обратив внимания Марка на то, что в погожий, пусть даже и слегка морозный денек, южное окошко кухни бывает открыто.
- Ну я пошел, - сказал Марк, - а ты можешь прилечь да поспать со спокойной душой. Глаза-то у меня всяко поострее твоих.
- Не забудь прихватить салфетку, и, если найдешь склянку, заверни ее, но не вытирай. Мне надо будет поглядеть на следы ее содержимого.
Марк вернулся за полчаса до вечерни, когда начали сгущаться сумерки, и высматривать крохотную склянку среди травы и кустов было бы пустой тратой времени. Зимние деньки скоротечны: бегут, точно дни человеческой жизни, когда перевалило за третий десяток.
Кадфаэль, положившись на Марка, продремал в сарае большую часть дня. Отлучаться из обители ему все равно было нельзя, а здесь, как назло, делать было решительно нечего. Но неожиданно он встрепенулся, увидев сквозь дрему, что над ним склонился брат Марк, - худенький, но державшийся прямо и строго, с доброй улыбкой на лице, по которому не угадывался возраст, и которое показалось Кадфаэлю лицом настоящего священника еще тогда, когда монах впервые увидел в этих стенах робевшего, обидчивого паренька. Но стоило Марку заговорить, и его звонкий, молодой голос напомнил Кадфаэлю, что тому всего-то восемнадцать.
- Вставай! У меня для тебя кое-что есть!
Как будто ребенок прибежал поздравить отца с днем рождения и тормошит: "Ты только взгляни! Я это сам для тебя смастерил!"
На колени Кадфаэлю бережно легла аккуратно свернутая салфетка. Брат Марк осторожно развернул ее и показал содержимое с таким смущенным и вместе с тем торжествующим видом, что и впрямь походил на ребенка, напрашивающегося на похвалу. Вот она - маленькая, слегка неправильной формы склянка из зеленоватого стекла, покрытая подсохшими подтеками жидкости, остатки которой еще плескались на донышке.
- Зажги-ка светильник, - попросил Кадфаэль, поднося находку к глазам. Брат Марк усердно завозился с трутом и кремнем и вскоре зажег фитилек в глиняной плошке с маслом, хотя это мало добавило к неяркому свету, проникавшему сквозь солнце. Склянка была закрыта деревянной затычкой, обернутой шерстяным лоскутом. Кадфаэль тут же принюхался к материи - с той стороны, где на склянке виднелись подтеки. Запах был едва уловим, но Кадфаэль знал его слишком хорошо, чтобы с чем-нибудь спутать. Даже на морозце он не выветрился полностью. По наружной стороне склянки тянулся длинный высохший след.
- Это то, что тебе нужно? Я принес то, что ты хотел? - не отставал довольный, но начавший было беспокоиться брат Марк.
- То самое, парень! Эта штуковина таила в себе смерть, смотри: ее можно спрятать в ладони. Она так и валялась, когда ты ее нашел, на этом боку? Гляди, осадок засох изнутри, по всей длине. Да и снаружи тоже... Кто-то заткнул ее, да и выбросил побыстрее, но она побывала у него в руках, а значит, должны были остаться следы, если этот подтек снаружи меня не обманывает - горлышко-то подтекало. Теперь садись и расскажи поподробнее, где и как ты ее нашел, от этого многое зависит. А ты сможешь снова найти то место, только точно?
- Конечно, смогу, я его пометил. - Раскрасневшийся от удовольствия Марк присел рядом с Кадфаэлем и начал свой доверительный рассказ.
- Ты ведь знаешь эти дома, от пруда их отделяет узкая полоска садов, которые спускаются почти к самой воде, а по берегу проходит тропинка. Честно говоря, лезть туда радости было мало - склон крутой, да и что бы я сказал, спроси меня кто-нибудь, зачем я под окнами шарю? До воды там недалеко, из дома любой мог что угодно добросить, поэтому я сразу начал искать у берега и прошел по тропинке весь участок, куда могла завалиться склянка, вылетев из открытого в тот день кухонного окошка. Но только нашел я ее не там.
- Не там?
- Представь себе, подальше. По краям пруд подернулся льдом, но от мельничной протоки течение сильное, и оно не дает ему замерзнуть посередине. Эту склянку я приметил по дороге назад, когда прочесал все кусты и траву и решил поискать у кромки воды. Там-то она, оказалось, и лежала на боку, вмерзшая в лед. Напротив того места я воткнул в землю ореховый прутик, да и когда выковыривал склянку, во льду дырка осталась, думаю, продержится до оттепели. Как я смекаю, ее забросили в воду дальше полоски льда, которая тогда была поуже, чем нынче, но не настолько далеко, чтобы ее подхватило течение. Склянка была заткнута и не потонула. Ее отнесло поближе к берегу, а тут прихватил морозец, вот она и примерзла. Но, Кадфаэль, из кухонного окошка ее выбросить не могли, я слишком далеко отошел от него по тропе.
- Ты в этом уверен? Но тогда откуда же? Тебя что, смущает расстояние?
- Не столько расстояние, сколько направление. Я прошел довольно далеко вправо, и потом, между окошком и этим местом растут густые кусты. Короче, если бы ее швырнули из кухонного окошка, она не попала бы туда, где я ее нашел. Но зато из другого окна вполне могла долететь. Ты не помнишь, Кадфаэль, окно той комнаты, где они обедали, тоже было открыто?
Кадфаэль восстановил в памяти тот день, когда встревоженная Ричильдис встретила его на пороге и повела в спальню через комнату, где царил беспорядок и стоял накрытый на троих стол.
- Ну да! Окно было открыто, ведь комнату освещало полуденное солнце.
Оттуда-то расстроенный Эдвин и устремился через кухню, где, как считает сержант, он совершил преступление, а потом избавился от улики. Но в столовой паренек ни на миг не оставался один. Домочадцы потеряли его из виду уже после того, как он выскочил из комнаты и пустился бежать.
- Марк, ты понимаешь, что это значит? Судя по твоим словам, эту склянку либо выбросили из окна столовой, либо кто-то кинул ее в пруд, проходя по тропинке. Но Эдвин не мог сделать ни того, ни другого. Даже если допустить, что сержант прав в своих подозрениях и паренек действительно задержался на минутку на кухне, то уж идти к мосту по тропе вдоль пруда никак не мог, иначе Эльфрик его бы перехватил. Он бы обогнал Эдвина и встретил его у ворот. Ну а после того у Эдвина тем более не было возможности вышвырнуть склянку в пруд. Он прятался на дровяном складе, пока его не нашел Эдви, потом они скрывались оба, и наконец пришли ко мне. Марк, эта маленькая вещица доказывает, что Эдвин так же невиновен в преступлении, как ты или я.
- Но она не указывает на виновного, - заметил Марк.
- Верно. Однако если склянку и впрямь выбросили из окна столовой, то могли сделать это только по прошествии немалого времени после кончины Бонела - не думаю, что до прихода сержанта кто-нибудь оставался там в одиночестве хотя на минуту. Но в таком случае убийца держал склянку при себе, а заткнута она неплотно, выходит, на платье непременно должны были остаться следы. Может, он и пытался оттереть пятна, но они очень стойкие, а выбросить тунику или рубаху мало кто может себе позволить. Нет, эти следы обязательно должны обнаружиться.
- А если это был кто-то посторонний, не из домочадцев Бонела? Подлил отравы и выкинул склянку с тропинки. Ты ведь подумал о поваре с поварятами...
- Такое тоже исключить нельзя. Однако это маловероятно. Если бы кто-то кинул склянку с тропинки, то наверняка зашвырнул бы на середину пруда. Тогда он мог быть спокоен: если даже склянка не утонет, то будет вынесена течением в ручей, а там и в реку - ищи ветра в поле. Но, как видишь, она упала недалеко от берега - потому-то мы ее и нашли.
- Ну а теперь что мы будем делать? - спросил Марк, горевший желанием немедленно действовать.
- Пойдем к вечерне, а то опоздаем. А вот завтра надо будет отправить тебя с этой уликой в Шрусбери, к Берингару.
Мирян у вечерни обычно собиралось не так уж много, но никогда не случалось такого, чтобы их не было вовсе. В тот вечер в монастырский храм пришел из города Мартин Белкот, который хотел возблагодарить Господа за возвращение сына, а заодно, конечно, сказать сердечное спасибо брату Кадфаэлю. Когда служба закончилась, он задержался и подождал в аркаде, пока братья выйдут из церкви, и, увидев у южной двери Кадфаэля, двинулся ему навстречу.
- Брат, я хочу поблагодарить тебя за то, что мой сорванец вернулся домой и так легко отделался. За такие фортели его запросто могли бросить в подземелье замка.
- Меня благодарить нечего, я же не имел власти его освободить. Это Хью Берингар счел возможным отпустить паренька домой. И поверь мне, Берингар человек честный и порядочный, он не терпит несправедливости, и что бы ни случилось, ты можешь рассчитывать на его непредвзятость. Так что советую тебе всегда говорить ему правду.
- Правду, да не всю, - усмехнулся Белкот. - Не спорю, с мальчонкой он обошелся великодушно, но даже ему я всего не расскажу. Пока Эдвин не окажется в такой же безопасности, как и Эдви, я никому не могу доверить, где он. Но тебе, брат...
- Нет, - поспешно возразил Кадфаэль, - мне тоже лучше ничего не знать. - Я надеюсь, что скоро у него не будет причин прятаться, но это время еще не пришло. А дома у тебя все в порядке? Как Эдви, ему ведь здорово попало?
- Что с ним станется? Небось рад, что схлопотал пару шишек, чувствует себя героем. Без того ему это приключение было бы не в радость. Он ведь сам все и придумал. Но все-таки это заставило его малость присмиреть, что вовсе не худо. Он отроду не был таким послушным, да и работает с большим рвением, чем обычно. He то, чтобы мы накануне праздника решили завалить его работой. Просто так вышло: Эдвина-то нет, а Меуриг отпросился навестить родню на Рождество. Потому дел у меня невпроворот и есть, чем занять моего оболтуса.
- Стало быть, Меуриг навещает родичей?
- Каждый год, на Рождество и Пасху, Меуриг ведь родней своей дорожит, это точно.
Кадфаэль припомнил, как в тот день, когда он впервые встретил Меурига, тот сказал: "Моя родня - это родичи моей матери. Отец мой не был валлийцем". Не удивительно, что парню захотелось съездить на праздник в родные края.
- Да пребудем мы с миром в Рождество Христово, - возгласил Кадфаэль. Он всей душой верил, что Рождество принесет мир, эту уверенность подкрепляла хранившаяся на полке его сарайчика улика.
- Аминь, брат! Ты здорово помог мне и моей семье, так что если тебе самому потребуется помощь, только скажи.
Мартин Белкот вернулся в свою мастерскую с чувством исполненного долга. Братья же Марк и Кадфаэль, напротив, отправились на ужин с ощущением того, что им свой долг еще только предстоит исполнить.
- Я пойду в город с утра пораньше, - шепнул Марк на ухо Кадфаэлю в уголке зала капитула, в то время как брат Фрэнсис бубнил на латыни что-то уж вовсе невразумительное. - Заутреню я пропущу, и епитимьи мне не миновать, но какое это имеет значение?
- Ну уж нет, - тоже шепотом твердо возразил Кадфаэль, - отправишься после обеда, когда по правилам тебе положено работать на своем месте. А поскольку ты мой помощник, то можно считать, что это будет самое что ни на есть законное поручение. Нарушать монастырский устав, даже и в мелочах, я тебе не позволю.
- Как, разумеется, не позволил бы и себе! - парировал Марк, и на его скромном, застенчивом лице непостижимым образом появилась ухмылка, какую скорее можно было ожидать увидеть на физиономии Эдвина или Эдви.
- Если бы и позволил, то лишь тогда, когда дело касалось жизни и смерти. Но и тогда чувствовал бы себя виноватым! Но я - это я, а ты - это ты, и коли за мной и водятся грехи, тебе не след мне подражать. К тому же, - добавил Кадфаэль успокаивающе, - время терпит: после обеда, до обеда - это не важно. Спросишь Хью Берингара - и помни, только его. Ни в ком другом я не могу быть уверен. Отведешь его к пруду и покажешь то место, где нашел склянку. Думаю, что скоро Эдвин сможет вернуться домой.
Однако человек предполагает, а Бог располагает. На следующее утро собрание капитула расстроило все их замыслы.
Перед тем как перейти к обсуждению текущих мелких вопросов, поднялся субприор, брат Ричард, и попросил приора и собрание уделить внимание делу, не терпящему отлагательств.
- К брату келарю прибыл посланец с наших пастбищ у Ридикросо, что близ Освестри. Барнабас, пастух, сильно занемог. Он слег с лихорадкой, и брату Симону приходится теперь управляться с овцами одному. Но это бы еще куда ни шло, однако Симон боится, что не сумеет исцелить недужного брата, и потому просит прислать на время кого-нибудь, сведущего во врачевании.
- Я всегда полагал, - сказал, нахмурившись, приор Роберт, - что двух человек там недостаточно. Место отдаленное, выпасы разбросаны по склонам холмов, и две сотни овец - не шутка. Но как же брату Симону удалось отправить весточку, если он один остался на ногах?
- Благодаря удачному стечению обстоятельств. Наш управляющий приглядывает сейчас за Малийли, а это всего в нескольких милях от Ридикросо. Брат Симон съездил туда и попросил сообщить обо всем в аббатство, а управляющий в тот же день отправил гонца. Если мы не будем терять времени, то сегодня же сможем послать туда подмогу.
Упоминание о Малийли заставило приора навострить уши, а погруженного в раздумье Кадфаэля встрепенуться, ибо имело непосредственное отношение к занимавшим его вопросам. Выходит, этот манор совсем неподалеку от монастырских выпасов у Освестри! До сих пор монах не задумывался о том, что расположение Малийли может иметь какое-то значение. А что если?.. Вереница мыслей пронеслась у него в голове.
- Я думаю, ясно, что нам следует делать, - заявил Роберт.
Очевидно, ему пришло в голову, что случившееся предоставляет прекрасную возможность спровадить брата Кадфаэля подальше, с тем чтобы не только избавить его от опасного соседства со вдовой Бонел, но и положить конец чересчур настырным попыткам разузнать о тех злосчастных событиях, которые сделали ее вдовой. Кого послать на помощь занемогшему брату, как не самого искусного лекаря и травника?
Приор Роберт величаво повернул свою увенчанную серебристыми сединами голову и посмотрел прямо на Кадфаэля, чего обычно предпочитал не делать. Он не подозревал, что Кадфаэль в это время размышлял о том же, о чем и он сам, причем с неменьшим удовольствием.
"Я бы и нарочно не сумел лучше подстроить, - думал монах. - Как ловко все складывается! Теперь я сам смогу заняться этим делом, и не надо впутывать в него молодого Марка".
- Брат Кадфаэль, ты более других сведущ во врачевании, и долг обязывает тебя помочь нашему недужному брату. Сумеешь ли ты, не мешкая, приготовить в дорогу все нужные снадобья?
- Сумею, и сделаю это, отче, - откликнулся Кадфаэль с такой неподдельной радостью, что у приора зародились сомнения относительно его собственной дальновидности и проницательности. На дворе стужа, впереди долгая дорога и тяжелый труд: больного пользовать и помогать Симону с овцами управляться. А Кадфаэлю, похоже, это только по нраву. С чего бы это, если последнее время он только и делал, что совал нос в дела семейства Бонел? Однако, рассудил приор, как бы там ни было, Ридикросо не ближний конец, и оттуда Кадфаэль никак не сможет вмешаться куда не следует.
- Я полагаю, что твое пребывание там не затянется надолго. Мы все будем молиться о скорейшем избавлении брата Барнабаса от хвори. Если тебе что-то потребуется, ты сможешь переслать весточку с конюхом из Малийли. Скажи, твой ученик, брат Марк, достаточно подкован для того, чтобы лечить мелкие недуги в твое отсутствие? Ежели кто-нибудь заболеет серьезно, мы вызовем лекаря из города.
- Брат Марк - ученик старательный и очень способный, - ответил Кадфаэль с едва ли не отцовской гордостью, - и на него во всем можно положиться. Если же он будет нуждаться в совете, то скажет об этом сам, с присущей ему скромностью. В его распоряжении изрядный запас снадобий, которые более всего могут сгодиться в эту пору. Мы неплохо подготовились к суровой зиме.
- Прекрасно. В таком случае, брат, ты можешь покинуть собрание. Иди и приготовь все в дорогу. Возьми на конюшне доброго мула, запасись харчами, и не забудь ничего из снадобий, какие могут помочь брату Барнабасу. Если считаешь, что перед отъездом тебе следует навестить кого-нибудь из больных в лазарете, сходи туда. После капитула я отправлю к тебе брата Марка, чтобы ты дал ему наставления.
Брат Кадфаэль вышел из здания капитула, оставив братии повседневную рутину. "Господь нас по-прежнему не забывает", - с благодарностью думал он, заскочив в сарайчик и нашаривая по полкам все необходимое. Снадобья от болей в горле, хрипов в груди, от головной боли, растирания, гусиный жир и кое-какие сильнодействующие травы. Этого хватит - остальное довершит тепло, уход и подходящее питание. В Ридикросо держат кур и хорошую молочную корову - корма ей запасено на всю зиму. А вот и последнее: эту вещицу надо будет отвезти только до Шрусбери. Кадфаэль взял скляночку из зеленоватого стекла, по-прежнему завернутую в салфетку.
В сарай вбежал запыхавшийся брат Марк. По случаю отъезда Кадфаэля, брат Павел отпустил его с урока латыни.
- Говорят, что ты уезжаешь, а я останусь здесь вместо тебя. О Кадфаэль, как же я без тебя справлюсь? И как насчет Берингара и того, что я должен ему передать?
- Кадфаэль, я должен тебя предупредить, что буду разыскивать мальчишку, пока не найду, и если мне придется пойти на хитрость - не обессудь. Так что куда бы ты ни пошел, будь настороже.
- Что ж, это по-честному, - признался Кадфаэль, - помнится, мы с тобой уже соперничали в уловках, а кончили-то тем, что стали друзьями. Только вот боюсь, что следить за мной будет скучновато. Разве приор Роберт тебе не сказал? Мне не позволено покидать стены обители.
Хью удивленно поднял черные брови:
- Господь Всемилостивый, да за какое же прегрешение? - В глазах его заплясали искорки. - Это что ж надо натворить, чтобы навлечь на себя такую немилость?
- Я провел слишком много времени, беседуя с одной вдовой, и нашелся тип, который, навострив уши, выведал, что мы с ней очень хорошо знали друг друга много лет назад, когда были молоды.
Кадфаэль не собирался об этом рассказывать, но раз уж на то пошло, не видел смысла таиться от Хью.
- Помнишь, ты спрашивал, как вышло, что я никогда не был женат, а я еще ответил, что была у меня такая мысль, давным-давно, еще до того, как я отправился в Святую Землю?
- Еще бы не помнить. Ты даже называл ее имя, говорил, что нынче у нее должно быть, дети и внуки... Так вот оно что, Кадфаэль. Стало быть, эта госпожа и есть твоя Ричильдис?
- Эта госпожа, - внушительно произнес Кадфаэль, - действительно Ричильдис, да только не моя! Может, я и имел на нее когда-то права, до двух ее мужей, но то все быльем поросло.
- Я непременно должен ее увидеть! - воскликнул Берингар. - Женщина, которая некогда пленила тебя, стоит того, чтобы с ней познакомиться. Будь на твоём месте кто-нибудь другой, я бы сказал, что теперь понятно, с чего это ты так рьяно защищаешь ее сынка. Но тебя-то я знаю: ты любого побежишь выручать, если он попадет в беду. Однако я встречусь с ней, может быть, ей потребуется совет или помощь, тем более, что тут такой узелок завязался, что сразу не распутаешь.
- Ты можешь кое-что сделать, это поможет мне раздобыть доказательство, а тебе - во всем разобраться. Я уже говорил, что паренек выбросил в реку инкрустированную деревянную шкатулочку, совсем маленькую. - Кадфаэль подробно описал изделие Эдвина. - Я его рассказу верю, но если ее найти, это будет основательным подтверждением. Я бы сам поговорил с рыбаками и лодочниками и попросил их поискать там, где течение выбрасывает на берег всякий хлам, но ты же знаешь, мне выходить не велено. А вот ты можешь распорядиться, чтобы глашатай объявил об этом в Шрусбери и в предместьях вдоль реки. Попробуй, дело того стоит.
- Это я сделаю, - охотно согласился Берингар, - есть в городе один человек, работенка у него - не приведи Господи. Он подбирает утопленников, когда Северн выбрасывает тела на берег. Труп и шкатулочка, конечно, не одно и то же, но этот парень знает каждый водоворот и любую излучину. А теперь, раз уж мы с тобой обо всем переговорили, пойдем, взглянем на этого чертенка. Хорошо еще, что ты его знаешь, а то ему долго пришлось бы доказывать, что он не Эдвин. А они и вправду очень похожи?
- Ну, если ты их знаешь да они рядом стоят, то различить их нетрудно, хотя семейное сходство есть, и немалое. А вот по отдельности их можно перепутать. Твои ребята искали всадника в рясе - у них и сомнений не возникло, что это тот, кто им нужен. Идем, сам на него посмотришь.
Они вместе направились к клетушке, где с вечера маялся Эдви. Кадфаэль не знал, как Берингар собирается поступить с узником, и немного беспокоился, хотя и понимал, что ничего страшного с парнишкой случиться не должно. Что бы ни думал Хью о вине или невиновности Эдвина, он не мог слишком сурово отнестись к Эдви за то, что тот стойко поддерживал своего родича.
- Подойди-ка к свету, Эдви, - распорядился Берингар, распахнув дверь в каморку, - дай я на тебя посмотрю. Я хочу точно знать, с кем имею дело, на тот случай, если вам опять вздумается водить всех за нос.
Эдви бросил на него опасливый взгляд, но убедившись в присутствии брата Кадфаэля, послушно вышел на свет. Помощник шерифа взял парнишку за подбородок и пристально вгляделся в его лицо. Синяки за ночь побагровели, но карие глаза ярко сверкали.
- Ну теперь, если я тебя встречу, то узнаю, - доверительно сообщил Берингар. - Так вот, приятель, мы уже потратили на тебя немало времени, и я не собираюсь тратить еще больше, выколачивая признание. Я тебя спрашиваю первый и последний раз: где Эдвин Гурней?
И постановка вопроса, и выражение смуглого лица Берингара заставляли задуматься о том, что будет, если он не получит ответа, хотя Хью и говорил довольно миролюбиво. Эдви облизал пересохшие губы и ответил так почтительно, что Кадфаэль только подивился.
- Сэр, Эдвин доводится мне родственником и другом, и если бы я собирался выдать его, то не потратил бы столько сил, чтобы сбить ваших людей со следа. Мне кажется, вы должны понять, что я не могу и не хочу его предать.
Берингар бросил взгляд на Кадфаэля. Лицо его оставалось серьезным, разве что искорка промелькнула в глазах.
- Что ж, Эдви, другого, по правде говоря, я и не ожидал. Хранить верность другу - это похвально. Однако я должен быть уверен в том, что смогу заполучить тебя, когда ты мне понадобишься, а то ведь, не ровен час, ты снова улизнешь выручать приятеля.
Эдви представил себе мрачный каземат Шрусберийского замка и с застывшим лицом приготовился выслушать худшее.
- Поэтому, - продолжал Хью, - дай мне честное слово не покидать усадьбы твоего отца, пока не получишь моего дозволения, и можешь отправляться домой. С какой стати я должен кормить тебя на Рождество за счет короля? Думаю, твоего слова будет достаточно. Что скажешь?
- О, конечно, я даю слово! - просияв от облегчения, вскричал потрясенный Эдви. - Я и носа не высуну со двора, пока вы не разрешите. Я так вам благодарен!
- Вот и хорошо. Я полагаюсь на твое слово, а ты можешь положиться на мое. Пойми, Эдви, моя задача не в том, чтобы любой ценой повесить это убийство на твоего юного дядюшку или на кого-то еще. Мне необходимо выяснить, кто же на самом деле виновен, и я этим займусь. Теперь ступай. Или нет: лучше я сам отвезу тебя домой, поговорить с твоими родителями тоже не помешает.
Они уехали еще до мессы. Эдви пристроился за спиной Берингара помощник шерифа был не слишком тяжел, и костлявому пестрому жеребцу ничего не стоило снести двоих. Следом попарно скакали четверо оруженосцев.
Только в середине мессы, когда следовало думать о более возвышенных вещах, Кадфаэль с досадой припомнил, что мог бы попросить Берингара еще кое о чем. Мартин Белкот сейчас наверняка остался без лошади, а приор спал и видел, как бы сбыть Руфуса с рук. Ричильдис была бы рада, достанься конь ее зятю: не надо быть в долгу перед аббатством за его содержание. А Берингар с удовольствием передал бы плотнику коня под предлогом избавления аббатства от последних признаков смуты. Но не это было самое главное. Ведь еще вчера он собирался поискать склянку из-под яда на берегу пруда, да помешал запрет покидать обитель. Надо было попросить Хью обыскать сад - эта мелочь может иметь большое значение. И надо же, о поисках шкатулочки из грушевого дерева договорился, а об этом позабыл. Теперь-то поздно, в город, к Берингару, ему не выйти, упущенного не воротишь. Кадфаэль так досадовал на себя, что даже огрызнулся, когда преданный брат Марк спросил его, чем кончилось дело. Однако Марка это не отпугнуло, и после обеда он последовал за Кадфаэлем в место его обычного уединения.
- Старый я остолоп, - поносил себя Кадфаэль, - такого дурака свалял. Мог ведь устроить так, чтобы за меня сделали всю работу, да еще там, куда мне и не сунуться. Прости, что я сорвал на тебе досаду, - ты здесь ни при чем.
- Но если тебе надо что-то сделать за стенами обители, - рассудительно предложил Марк, - то почему я не могу помочь тебе, как помогал вчера?
- Можешь, конечно, но только я и без этого впутал тебя куда не следовало. И главное, если бы у меня хватило ума, люди шерифа сами бы все сделали, что было бы гораздо лучше. Но вообще-то, - добавил монах, заметно приободрившись, - это не опасно и никакого подозрения на тебя навлечь не может, - надо только снова поискать склянку...
- В прошлый раз, - задумчиво промолвил Марк, - мы сами не знали, что ищем, но надеялись, что это будет не склянка. Жаль, что мы так ничего и не нашли.
- Верно, однако на сей раз это должна быть склянка, если верить добрым предзнаменованиям, а приезд Берингара вместо Прескота что-то да значит. И я скажу тебе, где смотреть.
Так он и сделал, особо обратив внимания Марка на то, что в погожий, пусть даже и слегка морозный денек, южное окошко кухни бывает открыто.
- Ну я пошел, - сказал Марк, - а ты можешь прилечь да поспать со спокойной душой. Глаза-то у меня всяко поострее твоих.
- Не забудь прихватить салфетку, и, если найдешь склянку, заверни ее, но не вытирай. Мне надо будет поглядеть на следы ее содержимого.
Марк вернулся за полчаса до вечерни, когда начали сгущаться сумерки, и высматривать крохотную склянку среди травы и кустов было бы пустой тратой времени. Зимние деньки скоротечны: бегут, точно дни человеческой жизни, когда перевалило за третий десяток.
Кадфаэль, положившись на Марка, продремал в сарае большую часть дня. Отлучаться из обители ему все равно было нельзя, а здесь, как назло, делать было решительно нечего. Но неожиданно он встрепенулся, увидев сквозь дрему, что над ним склонился брат Марк, - худенький, но державшийся прямо и строго, с доброй улыбкой на лице, по которому не угадывался возраст, и которое показалось Кадфаэлю лицом настоящего священника еще тогда, когда монах впервые увидел в этих стенах робевшего, обидчивого паренька. Но стоило Марку заговорить, и его звонкий, молодой голос напомнил Кадфаэлю, что тому всего-то восемнадцать.
- Вставай! У меня для тебя кое-что есть!
Как будто ребенок прибежал поздравить отца с днем рождения и тормошит: "Ты только взгляни! Я это сам для тебя смастерил!"
На колени Кадфаэлю бережно легла аккуратно свернутая салфетка. Брат Марк осторожно развернул ее и показал содержимое с таким смущенным и вместе с тем торжествующим видом, что и впрямь походил на ребенка, напрашивающегося на похвалу. Вот она - маленькая, слегка неправильной формы склянка из зеленоватого стекла, покрытая подсохшими подтеками жидкости, остатки которой еще плескались на донышке.
- Зажги-ка светильник, - попросил Кадфаэль, поднося находку к глазам. Брат Марк усердно завозился с трутом и кремнем и вскоре зажег фитилек в глиняной плошке с маслом, хотя это мало добавило к неяркому свету, проникавшему сквозь солнце. Склянка была закрыта деревянной затычкой, обернутой шерстяным лоскутом. Кадфаэль тут же принюхался к материи - с той стороны, где на склянке виднелись подтеки. Запах был едва уловим, но Кадфаэль знал его слишком хорошо, чтобы с чем-нибудь спутать. Даже на морозце он не выветрился полностью. По наружной стороне склянки тянулся длинный высохший след.
- Это то, что тебе нужно? Я принес то, что ты хотел? - не отставал довольный, но начавший было беспокоиться брат Марк.
- То самое, парень! Эта штуковина таила в себе смерть, смотри: ее можно спрятать в ладони. Она так и валялась, когда ты ее нашел, на этом боку? Гляди, осадок засох изнутри, по всей длине. Да и снаружи тоже... Кто-то заткнул ее, да и выбросил побыстрее, но она побывала у него в руках, а значит, должны были остаться следы, если этот подтек снаружи меня не обманывает - горлышко-то подтекало. Теперь садись и расскажи поподробнее, где и как ты ее нашел, от этого многое зависит. А ты сможешь снова найти то место, только точно?
- Конечно, смогу, я его пометил. - Раскрасневшийся от удовольствия Марк присел рядом с Кадфаэлем и начал свой доверительный рассказ.
- Ты ведь знаешь эти дома, от пруда их отделяет узкая полоска садов, которые спускаются почти к самой воде, а по берегу проходит тропинка. Честно говоря, лезть туда радости было мало - склон крутой, да и что бы я сказал, спроси меня кто-нибудь, зачем я под окнами шарю? До воды там недалеко, из дома любой мог что угодно добросить, поэтому я сразу начал искать у берега и прошел по тропинке весь участок, куда могла завалиться склянка, вылетев из открытого в тот день кухонного окошка. Но только нашел я ее не там.
- Не там?
- Представь себе, подальше. По краям пруд подернулся льдом, но от мельничной протоки течение сильное, и оно не дает ему замерзнуть посередине. Эту склянку я приметил по дороге назад, когда прочесал все кусты и траву и решил поискать у кромки воды. Там-то она, оказалось, и лежала на боку, вмерзшая в лед. Напротив того места я воткнул в землю ореховый прутик, да и когда выковыривал склянку, во льду дырка осталась, думаю, продержится до оттепели. Как я смекаю, ее забросили в воду дальше полоски льда, которая тогда была поуже, чем нынче, но не настолько далеко, чтобы ее подхватило течение. Склянка была заткнута и не потонула. Ее отнесло поближе к берегу, а тут прихватил морозец, вот она и примерзла. Но, Кадфаэль, из кухонного окошка ее выбросить не могли, я слишком далеко отошел от него по тропе.
- Ты в этом уверен? Но тогда откуда же? Тебя что, смущает расстояние?
- Не столько расстояние, сколько направление. Я прошел довольно далеко вправо, и потом, между окошком и этим местом растут густые кусты. Короче, если бы ее швырнули из кухонного окошка, она не попала бы туда, где я ее нашел. Но зато из другого окна вполне могла долететь. Ты не помнишь, Кадфаэль, окно той комнаты, где они обедали, тоже было открыто?
Кадфаэль восстановил в памяти тот день, когда встревоженная Ричильдис встретила его на пороге и повела в спальню через комнату, где царил беспорядок и стоял накрытый на троих стол.
- Ну да! Окно было открыто, ведь комнату освещало полуденное солнце.
Оттуда-то расстроенный Эдвин и устремился через кухню, где, как считает сержант, он совершил преступление, а потом избавился от улики. Но в столовой паренек ни на миг не оставался один. Домочадцы потеряли его из виду уже после того, как он выскочил из комнаты и пустился бежать.
- Марк, ты понимаешь, что это значит? Судя по твоим словам, эту склянку либо выбросили из окна столовой, либо кто-то кинул ее в пруд, проходя по тропинке. Но Эдвин не мог сделать ни того, ни другого. Даже если допустить, что сержант прав в своих подозрениях и паренек действительно задержался на минутку на кухне, то уж идти к мосту по тропе вдоль пруда никак не мог, иначе Эльфрик его бы перехватил. Он бы обогнал Эдвина и встретил его у ворот. Ну а после того у Эдвина тем более не было возможности вышвырнуть склянку в пруд. Он прятался на дровяном складе, пока его не нашел Эдви, потом они скрывались оба, и наконец пришли ко мне. Марк, эта маленькая вещица доказывает, что Эдвин так же невиновен в преступлении, как ты или я.
- Но она не указывает на виновного, - заметил Марк.
- Верно. Однако если склянку и впрямь выбросили из окна столовой, то могли сделать это только по прошествии немалого времени после кончины Бонела - не думаю, что до прихода сержанта кто-нибудь оставался там в одиночестве хотя на минуту. Но в таком случае убийца держал склянку при себе, а заткнута она неплотно, выходит, на платье непременно должны были остаться следы. Может, он и пытался оттереть пятна, но они очень стойкие, а выбросить тунику или рубаху мало кто может себе позволить. Нет, эти следы обязательно должны обнаружиться.
- А если это был кто-то посторонний, не из домочадцев Бонела? Подлил отравы и выкинул склянку с тропинки. Ты ведь подумал о поваре с поварятами...
- Такое тоже исключить нельзя. Однако это маловероятно. Если бы кто-то кинул склянку с тропинки, то наверняка зашвырнул бы на середину пруда. Тогда он мог быть спокоен: если даже склянка не утонет, то будет вынесена течением в ручей, а там и в реку - ищи ветра в поле. Но, как видишь, она упала недалеко от берега - потому-то мы ее и нашли.
- Ну а теперь что мы будем делать? - спросил Марк, горевший желанием немедленно действовать.
- Пойдем к вечерне, а то опоздаем. А вот завтра надо будет отправить тебя с этой уликой в Шрусбери, к Берингару.
Мирян у вечерни обычно собиралось не так уж много, но никогда не случалось такого, чтобы их не было вовсе. В тот вечер в монастырский храм пришел из города Мартин Белкот, который хотел возблагодарить Господа за возвращение сына, а заодно, конечно, сказать сердечное спасибо брату Кадфаэлю. Когда служба закончилась, он задержался и подождал в аркаде, пока братья выйдут из церкви, и, увидев у южной двери Кадфаэля, двинулся ему навстречу.
- Брат, я хочу поблагодарить тебя за то, что мой сорванец вернулся домой и так легко отделался. За такие фортели его запросто могли бросить в подземелье замка.
- Меня благодарить нечего, я же не имел власти его освободить. Это Хью Берингар счел возможным отпустить паренька домой. И поверь мне, Берингар человек честный и порядочный, он не терпит несправедливости, и что бы ни случилось, ты можешь рассчитывать на его непредвзятость. Так что советую тебе всегда говорить ему правду.
- Правду, да не всю, - усмехнулся Белкот. - Не спорю, с мальчонкой он обошелся великодушно, но даже ему я всего не расскажу. Пока Эдвин не окажется в такой же безопасности, как и Эдви, я никому не могу доверить, где он. Но тебе, брат...
- Нет, - поспешно возразил Кадфаэль, - мне тоже лучше ничего не знать. - Я надеюсь, что скоро у него не будет причин прятаться, но это время еще не пришло. А дома у тебя все в порядке? Как Эдви, ему ведь здорово попало?
- Что с ним станется? Небось рад, что схлопотал пару шишек, чувствует себя героем. Без того ему это приключение было бы не в радость. Он ведь сам все и придумал. Но все-таки это заставило его малость присмиреть, что вовсе не худо. Он отроду не был таким послушным, да и работает с большим рвением, чем обычно. He то, чтобы мы накануне праздника решили завалить его работой. Просто так вышло: Эдвина-то нет, а Меуриг отпросился навестить родню на Рождество. Потому дел у меня невпроворот и есть, чем занять моего оболтуса.
- Стало быть, Меуриг навещает родичей?
- Каждый год, на Рождество и Пасху, Меуриг ведь родней своей дорожит, это точно.
Кадфаэль припомнил, как в тот день, когда он впервые встретил Меурига, тот сказал: "Моя родня - это родичи моей матери. Отец мой не был валлийцем". Не удивительно, что парню захотелось съездить на праздник в родные края.
- Да пребудем мы с миром в Рождество Христово, - возгласил Кадфаэль. Он всей душой верил, что Рождество принесет мир, эту уверенность подкрепляла хранившаяся на полке его сарайчика улика.
- Аминь, брат! Ты здорово помог мне и моей семье, так что если тебе самому потребуется помощь, только скажи.
Мартин Белкот вернулся в свою мастерскую с чувством исполненного долга. Братья же Марк и Кадфаэль, напротив, отправились на ужин с ощущением того, что им свой долг еще только предстоит исполнить.
- Я пойду в город с утра пораньше, - шепнул Марк на ухо Кадфаэлю в уголке зала капитула, в то время как брат Фрэнсис бубнил на латыни что-то уж вовсе невразумительное. - Заутреню я пропущу, и епитимьи мне не миновать, но какое это имеет значение?
- Ну уж нет, - тоже шепотом твердо возразил Кадфаэль, - отправишься после обеда, когда по правилам тебе положено работать на своем месте. А поскольку ты мой помощник, то можно считать, что это будет самое что ни на есть законное поручение. Нарушать монастырский устав, даже и в мелочах, я тебе не позволю.
- Как, разумеется, не позволил бы и себе! - парировал Марк, и на его скромном, застенчивом лице непостижимым образом появилась ухмылка, какую скорее можно было ожидать увидеть на физиономии Эдвина или Эдви.
- Если бы и позволил, то лишь тогда, когда дело касалось жизни и смерти. Но и тогда чувствовал бы себя виноватым! Но я - это я, а ты - это ты, и коли за мной и водятся грехи, тебе не след мне подражать. К тому же, - добавил Кадфаэль успокаивающе, - время терпит: после обеда, до обеда - это не важно. Спросишь Хью Берингара - и помни, только его. Ни в ком другом я не могу быть уверен. Отведешь его к пруду и покажешь то место, где нашел склянку. Думаю, что скоро Эдвин сможет вернуться домой.
Однако человек предполагает, а Бог располагает. На следующее утро собрание капитула расстроило все их замыслы.
Перед тем как перейти к обсуждению текущих мелких вопросов, поднялся субприор, брат Ричард, и попросил приора и собрание уделить внимание делу, не терпящему отлагательств.
- К брату келарю прибыл посланец с наших пастбищ у Ридикросо, что близ Освестри. Барнабас, пастух, сильно занемог. Он слег с лихорадкой, и брату Симону приходится теперь управляться с овцами одному. Но это бы еще куда ни шло, однако Симон боится, что не сумеет исцелить недужного брата, и потому просит прислать на время кого-нибудь, сведущего во врачевании.
- Я всегда полагал, - сказал, нахмурившись, приор Роберт, - что двух человек там недостаточно. Место отдаленное, выпасы разбросаны по склонам холмов, и две сотни овец - не шутка. Но как же брату Симону удалось отправить весточку, если он один остался на ногах?
- Благодаря удачному стечению обстоятельств. Наш управляющий приглядывает сейчас за Малийли, а это всего в нескольких милях от Ридикросо. Брат Симон съездил туда и попросил сообщить обо всем в аббатство, а управляющий в тот же день отправил гонца. Если мы не будем терять времени, то сегодня же сможем послать туда подмогу.
Упоминание о Малийли заставило приора навострить уши, а погруженного в раздумье Кадфаэля встрепенуться, ибо имело непосредственное отношение к занимавшим его вопросам. Выходит, этот манор совсем неподалеку от монастырских выпасов у Освестри! До сих пор монах не задумывался о том, что расположение Малийли может иметь какое-то значение. А что если?.. Вереница мыслей пронеслась у него в голове.
- Я думаю, ясно, что нам следует делать, - заявил Роберт.
Очевидно, ему пришло в голову, что случившееся предоставляет прекрасную возможность спровадить брата Кадфаэля подальше, с тем чтобы не только избавить его от опасного соседства со вдовой Бонел, но и положить конец чересчур настырным попыткам разузнать о тех злосчастных событиях, которые сделали ее вдовой. Кого послать на помощь занемогшему брату, как не самого искусного лекаря и травника?
Приор Роберт величаво повернул свою увенчанную серебристыми сединами голову и посмотрел прямо на Кадфаэля, чего обычно предпочитал не делать. Он не подозревал, что Кадфаэль в это время размышлял о том же, о чем и он сам, причем с неменьшим удовольствием.
"Я бы и нарочно не сумел лучше подстроить, - думал монах. - Как ловко все складывается! Теперь я сам смогу заняться этим делом, и не надо впутывать в него молодого Марка".
- Брат Кадфаэль, ты более других сведущ во врачевании, и долг обязывает тебя помочь нашему недужному брату. Сумеешь ли ты, не мешкая, приготовить в дорогу все нужные снадобья?
- Сумею, и сделаю это, отче, - откликнулся Кадфаэль с такой неподдельной радостью, что у приора зародились сомнения относительно его собственной дальновидности и проницательности. На дворе стужа, впереди долгая дорога и тяжелый труд: больного пользовать и помогать Симону с овцами управляться. А Кадфаэлю, похоже, это только по нраву. С чего бы это, если последнее время он только и делал, что совал нос в дела семейства Бонел? Однако, рассудил приор, как бы там ни было, Ридикросо не ближний конец, и оттуда Кадфаэль никак не сможет вмешаться куда не следует.
- Я полагаю, что твое пребывание там не затянется надолго. Мы все будем молиться о скорейшем избавлении брата Барнабаса от хвори. Если тебе что-то потребуется, ты сможешь переслать весточку с конюхом из Малийли. Скажи, твой ученик, брат Марк, достаточно подкован для того, чтобы лечить мелкие недуги в твое отсутствие? Ежели кто-нибудь заболеет серьезно, мы вызовем лекаря из города.
- Брат Марк - ученик старательный и очень способный, - ответил Кадфаэль с едва ли не отцовской гордостью, - и на него во всем можно положиться. Если же он будет нуждаться в совете, то скажет об этом сам, с присущей ему скромностью. В его распоряжении изрядный запас снадобий, которые более всего могут сгодиться в эту пору. Мы неплохо подготовились к суровой зиме.
- Прекрасно. В таком случае, брат, ты можешь покинуть собрание. Иди и приготовь все в дорогу. Возьми на конюшне доброго мула, запасись харчами, и не забудь ничего из снадобий, какие могут помочь брату Барнабасу. Если считаешь, что перед отъездом тебе следует навестить кого-нибудь из больных в лазарете, сходи туда. После капитула я отправлю к тебе брата Марка, чтобы ты дал ему наставления.
Брат Кадфаэль вышел из здания капитула, оставив братии повседневную рутину. "Господь нас по-прежнему не забывает", - с благодарностью думал он, заскочив в сарайчик и нашаривая по полкам все необходимое. Снадобья от болей в горле, хрипов в груди, от головной боли, растирания, гусиный жир и кое-какие сильнодействующие травы. Этого хватит - остальное довершит тепло, уход и подходящее питание. В Ридикросо держат кур и хорошую молочную корову - корма ей запасено на всю зиму. А вот и последнее: эту вещицу надо будет отвезти только до Шрусбери. Кадфаэль взял скляночку из зеленоватого стекла, по-прежнему завернутую в салфетку.
В сарай вбежал запыхавшийся брат Марк. По случаю отъезда Кадфаэля, брат Павел отпустил его с урока латыни.
- Говорят, что ты уезжаешь, а я останусь здесь вместо тебя. О Кадфаэль, как же я без тебя справлюсь? И как насчет Берингара и того, что я должен ему передать?