Собственно говоря, Кадфаэлю нечего было делать в этом доме, разве что приглядеться, чем он и занялся. Поднявшись по лестнице на второй этаж, он вступил в коридор, из которого вели двери на кухню и в пиршественный зал. Из кухни появился какой-то мальчик, поклонился монаху и пошел дальше, видимо, решив, что бенедиктинец и без него знает, куда ему нужно. Кадфаэль миновал высокий, перекрытый мощными балками зал и вошел в примыкавшую к нему комнату, какие у нормандцев именуются соларами. Должно быть, ее-то Бонел и задумал украсить резной панелью, которую заказал у Мартина Белкота. И вышло так, что в доме плотника он встретил пленившую его взор и сердце Ричильдис Гурней, в девичестве Ричильдис Воган, дочь честного, непритязательного ремесленника.
Работа Мартина, выполненная с любовью и умением, и сейчас красовалась в соларе. Это помещение было поуже, чем зал, с одной стороны его стоял высокий шкаф, а с другой, в нише, находилась крошечная часовенка. Она была отделана резным полированным дубом, серебряные вкрапления поблескивали в солнечных лучах, проникавших сквозь широкое окно. У Эдвина славный родич и хороший наставник - не стоит особо сокрушаться, если наследство уплывет у него из рук.
- Прошу прощения, брат, - произнес почтительный голос за спиной у Кадфаэля, - я и не знал, что к нам прибыл посланец из Шрусбери.
Кадфаэль живо обернулся и увидел управляющего, назначенного обителью. Это был не монах, а мирянин, знаток законов.
При всей своей молодости, заставлявшей его чтить братьев ордена, которому он служил, управляющий был опытен и сведущ в своем деле.
- Это я должен просить прощения, - отозвался Кадфаэль, - за то, что явился сюда так бесцеремонно. По правде говоря, у меня нет здесь никакого поручения, просто я был по соседству и решил из любопытства поглядеть на наше новое владение.
- Наше ли, - уныло промолвил управляющий, окидывал оценивающим, проницательным взглядом то, чего аббатство вполне могло лишиться. - Похоже, что сейчас это под сомнением, но я-то все равно обязан содержать имение в надлежащем порядке, как бы ни сложилась потом его судьба. Манор и раньше хорошо управлялся и приносил изрядный доход. Но если ты не прислан обителью, брат, то где же ты остановился? Если хочешь, можешь остаться здесь - пока я распоряжаюсь в этом доме, в нем всегда найдется место для брата из Шрусбери.
- Не могу, - объяснил Кадфаэль, - я приехал, чтобы позаботиться о занедужившем брате, пастухе с Ридикросо, и мой долг оставаться подле него, пока он не исцелится.
- Надеюсь, твой подопечный выздоравливает?
- Слава Богу, он так быстро идет на поправку, что я даже решился выкроить часок-другой да посмотреть, что у нас может из-под носа уйти. Но скажи, как ты думаешь, манор не достанется обители только из-за того, что соглашение не было вовремя утверждено, или есть и другие причины?
Управляющий нахмурился и задумчиво прикусил губу.
- Обстоятельства нынче складываются непросто. Если наследник, мирянин, потеряет право на эту землю, а аббатству нечем будет подкрепить свои притязания, о будущем Малийли приходится только гадать. Сеньор - граф Честерский, и раз нет законного наследника, он вправе пожаловать манор кому вздумается, и едва ли захочет оставлять его в руках церкви в такие беспокойные времена. Разумеется, обители следует обратиться к графу с прошением о признании манора за ней, но и этого нельзя делать до назначения нового аббата, наделенного всеми полномочиями. А пока остается лишь хозяйствовать на этой земле и ждать законного решения. Он вздохнул и добавил:
- Может, не откажешься отобедать со мной, брат? Или хотя выпьешь кубок вина?
От обеда Кадфаэль отказался: было еще рано, и к тому он же не хотел задерживаться, стремясь вернуться до сумерек, но предложение выпить вина принял с удовольствием. Монах и управляющий расположились в соларе, и смуглый мальчишка-валлиец, не иначе как поваренок, принес им бутыль и два рога.
- Как ты ладишь с валлийцами, что живут по соседству? - спросил Кадфаэль.
- Без особых хлопот. За полвека они привыкли иметь соседями Бонелов, и вражды не было ни с той, ни с другой стороны. Правда, я мало имел дела с валлийцами, разве только с нашими арендаторами. Ты сам знаешь, брат, что в этих краях валлийцы и англичане живут бок о бок, и у многих родня по обе стороны границы.
- Есть у нас в обители один брат, совсем уже старый, - промолвил Кадфаэль, - он родом из этих самых мест, родная его деревушка между Малийли и Лансилином. Так вот, как он узнал, что я собрался в Ридикросо, то рассказал, что здесь у него остались родичи. Я бы с радостью передал им от него поклон, мне надо только их разыскать. Он называл Кинфрита и Овейна, сыновей Риса - это его двоюродные братья. Ты их не встречал? Еще он поминал Ифора, сына Моргана, вроде, это его свояк... хотя много воды утекло с тех пор, как он последний раз кого-то из них видел. Этот Ифор, должно быть, уже давно умер. Он, пожалуй, примерно того же возраста, что и брат Рис, а до таких лет мало кто доживает.
Управляющий неуверенно покачал головой.
- О Кинфрите я слышал, его земля в полумиле к западу отсюда. Что же до этого Ифора... нет, не припоминаю. Но я тебе вот что скажу: если он жив, то этот мальчишка наверняка знает, он ведь сам из Лансилина. Спроси его, когда будешь уходить, и лучше по-валлийски, хоть он и по-английски неплохо понимает. Но если станешь говорить по-валлийски, больше из него выудишь, и особенно, - с усмешкой добавил управляющий, - если меня рядом не будет. Никто из них вражды ко мне не питает, но все они себе на уме, и вмиг забывают английский, когда хотят отделаться от чужака.
- Спасибо тебе за добрый совет, - поблагодарил Кадфаэль, - так я и сделаю.
- Ну тогда ты простишь меня, если я пожелаю тебе доброго пути и не стану провожать до ворот. Одному тебе сподручней будет.
Кадфаэль понимающе кивнул, вышел и, миновав зал, направился по коридору на кухню. Мальчик был там: раскрасневшись, он доставал из печи противень со свежеиспеченными караваями. Заслышав шаги, он оглянулся и поставил противень в сторону, чтобы хлеб остыл. В поведении мальчугана не чувствовалось недоверия или страха, скорее, осмотрительность. Так мог бы держаться лесной зверек - любопытный и в то же время настороженный, готовый и затеять веселую возню, и пуститься наутек.
- Бог в помощь, сынок! - поздоровался Кадфаэль по-валлийски. - Коли ты уже испек хлеб, сделай доброе дело, проводи меня до ворот да покажи дорогу к наделу Кинфрита, сына Риса, или его брата Овейна.
Мальчишка удивленно вытаращил глаза: он никак не ожидал, что монах обратится к нему на родном языке.
- Ты ведь монах, сэр? Из Шрусберийского аббатства?
- Истинно так, дитя.
- Но ты валлиец?
- Такой же валлиец, как и ты, только не из этих мест. Я родился в долине Конвея, неподалеку от Трефрива.
- А какое у тебя дело к Кинфриту, сыну Риса? - спросил мальчик напрямик.
"Вот теперь видно, что я точно в Уэльсе, - подумал Кадфаэль. - В Англии редкий слуга осмелится интересоваться делами господского гостя, а если и решится на это, то будет спрашивать обиняками и подобострастно, ибо за подобную дерзость можно запросто схлопотать нахлобучку. Иное дело валлийский мальчишка - тот и принцу скажет, что думает".
- В нашем аббатстве, - охотно пояснил Кадфаэль, - живет один старый монах, которого в здешних краях знали как Риса, сына Гриффита. Так вот, Кинфрит с Овейном доводятся ему двоюродными братьями. Уезжая из Шрусбери, я обещал старику передать от него поклон родичам, потому-то я их и ищу. Он, кстати, рассказывал мне еще об одном человеке, может, ты знаешь, жив он или нет, ибо он, должно быть, очень стар. У Риса была сестра по имени Мараред, которая вышла замуж, за Ифора, сына Моргана. Дочку их звали Ангарад, но мне говорили, что она давно умерла. Мне велено было поклониться и Ифору, если он еще жив.
Под водопадом валлийских имен мальчонка оттаял и заулыбался:
- Сэр, Ифор, сын Моргана, еще жив. Только его дом довольно далеко отсюда, у самого Лансилина. Пожалуй, я выйду с тобой и покажу дорогу.
Он легко сбежал по лестнице, опередив Кадфаэля, и резво припустил к воротам. Монах последовал за ним, ведя в поводу свою лошадь. Остановившись, мальчуган указал на тропу, которая, петляя среди холмов, уводила на запад.
- До дома Кинфрита, сына Риса, отсюда будет всего полмили, он стоит возле самой дороги, по правую сторону. Ты его сразу узнаешь: двор обнесен плетнем, а в загоне у него белые козы. А вот к Ифору, сыну Моргана, придется дальше идти. Держись той же тропы, пока не минуешь холмы и не увидишь низину, а потом ступай по тропке направо. Она выведет тебя к броду - надо перебраться через нашу речку до ее впадения в реку Кинллайт. За речкой пройдешь еще полмили, а там, как глянешь направо, приметишь маленький деревянный домик среди деревьев. Это дом Ифора - он хоть и очень старый, но по-прежнему живет один.
Кадфаэль поблагодарил парнишку и сел на лошадь.
- Ну а что до другого брата, Овейна, - продолжал тарахтеть мальчуган, от души желая помочь, - то если ты задержишься в наших краях на пару деньков, то и его сможешь увидеть. Послезавтра заседает общинный суд, и будет разбираться его дело, которое отложили с прошлого заседания. Судьи хотят послезавтра вынести решения по всем межевым спорам, чтобы на Рождество не осталось раздоров. Земли Овейна далеко за Лансилином, но в церкви он будет, это точно. Один из его соседей перенес межевой столб, во всяком случае, так Овейн говорит.
Мальчишка по простоте души выложил все, что знал. Он и не подозревал, что, благодаря его рассказу, Кадфаэль получил ответ на вопрос, который интересовал его больше всего.
Найти Кинфрита, сына Риса, - а имя Рис встречалось в здешних местах так часто, что приходилось поминать и отца, и деда, и прадеда, чтобы понять, о ком идет речь, - оказалось совсем нетрудно, и он ничего не имел против того, чтобы перемолвиться словечком хотя бы и с бенедиктинским монахом, коли тот говорит по-валлийски. Он радушно пригласил Кадфаэля в дом, и монах с удовольствием принял приглашение.
Домишко был невелик: всего одна комнатка и крохотная кухонька, но много ли нужно одинокому человеку? Кроме самого Кинфрита, на подворье жили лишь его козы и куры. Кинфрит оказался плотным, коренастым валлийцем, жесткие черные волосы его уже начали седеть и изрядно поредели на макушке. Смышленые, веселые глаза окружала сеть морщинок, свидетельствующих о добродушии, свойственном людям, ведущим простую здоровую жизнь на свежем воздухе. Он был лет на двадцать моложе своего двоюродного брата из лазарета в Шрусбери. Хозяин подал на стол хлеб, овечий сыр и сморщенные, но сладкие яблоки.
- Так, стало быть, Рис еще жив? Он славный старик! Я не раз вспоминал о нем. Вообще-то он приходился двоюродным братом не мне, а моей покойной матушке, но это не важно, я его хорошо знал. Ему ведь, пожалуй, скоро восемьдесят стукнет. Видать, неплохо ему в монастыре живется. Брат, будь добр, отвези ему от меня фляжку настойки. Она у меня хорошая, сам очищаю. В стужу не худо погреть старые кости, а она и память не отшибает. Это ж надо, подумать только, он всех нас помнит! Мой брат? Ну конечно, я обязательно передам поклон Овейну при встрече. У него добрая жена и сыновья уже взрослые. Ты скажи старику, что старший - его Элисом зовут - по весне жениться надумал. Да я брата послезавтра увижу, у него тяжба решается в Лансилине, в общинном суде.
- Мне об этом в Малийли говорили, - кивнул Кадфаэль, - желаю ему успеха.
- Он уверяет, что Гивел Фихан, что живет по соседству, передвинул один из его межевых столбов, и, скажу тебе по совести, так, конечно, и есть, хотя я не стал бы ручаться, что Овейн не проделывал с Гивелом того же. Они издавна эдак забавляются, по-соседски... Впрочем, что я тебе толкую, - ты же сам из Уэльса. Как суд рассудит, так они и поступят, безо всяких обид. Помирятся за милую душу, да еще и выпьют вместе на Рождество.
- Всем бы нам так, - заметил Кадфаэль. Довольно скоро он любезно, как мог, распрощался, объяснив хозяину, что его ждут и другие дела, а дни нынче коротки, и уехал, держа путь вдоль берега маленькой речушки. На душе у монаха стало легче от встречи с простым, честным и доброжелательным человеком. Маленькая фляжка со собственноручно очищенным Кинфритом напитком болталась в суме, и Кадфаэль был рад, что склянку с остатками отравы оставил в Ридикросо.
Монах выехал из ущелья и перед ним открылась долина Кинллайта. Извилистая тропка, отчетливо видневшаяся в густой траве, выводила к броду через неглубокую протоку. Переправившись через речушку, Кадфаэль поехал вдоль склона, поросшего лесом. Летом, среди пышной листвы, низенький бревенчатый домишко углядеть было бы нелегко, но сейчас, когда листья опали, он был ясно виден сквозь кружево голых ветвей: притулился на склоне, точно курочка на насесте. Высокая трава подступала к самой изгороди. Со стороны дороги калитки не было, и Кадфаэль пустил лошадь по траве, огибая забор. Неожиданно из-за угла дома, неторопливо пощипывая травку, вышла кобыла - такая же рослая и неказистая, как та, на которой ехал он сам, но, судя по всему, несколькими годами старше. Монах уставился на нее и оторопел, а потом спешился прямо в жесткую, сухую траву.
"Да нет же, - думал он, - мало ли лошадей можно так назвать: костлявая, пегая кляча. Хотя эта уж точно кляча, и такая пегая, что дальше некуда. Сейчас посмотрим: не кличут же их всех одинаково".
Кадфаэль отпустил уздечку и направился к кобыле, которая продолжала пастись, удостоив его разве что единственным взглядом. Подойдя поближе, монах тихонько окликнул ее: "Джафет!"
Пегая лошадь навострила длинные уши и, вытянув тощую шею, дружелюбно повернула морду и фыркнула - кличка была ей знакома. Решив, что не ошиблась, кобыла доверчиво потянулась к ладони Кадфаэля. Он ласково погладил ее и потрепал по холке, приговаривая: "Джафет, Джафет - ты-то что здесь поделываешь?"
Лошадь стояла спокойно, не перебирая ногами, но монах услышал шелест сухой травы и обернулся. Из-за угла дома показался почтенного вида старец: высокий, седовласый и седобородый, с кустистыми черными бровями, глаза у него были ярко-голубые, как зимнее небо над головой. На нем было простое домотканое платье, но благодаря росту и осанке старика сермяга казалась кардинальской мантией.
- Сдается мне, - промолвил Кадфаэль, глядя на старца и не отнимая руки от склоненной шеи Джафет, - что ты и есть Ифор, сын Моргана. Мое имя брат Кадфаэль, а некогда меня называли Кадфаэль, сын Мейлира, сына Дафидда из Трефрива. Я привез тебе весточку от Риса, сына Гриффита, брата твоей жены, которого теперь зовут братом Рисом из Шрусберийского аббатства.
Старец заговорил, и голос у него оказался глубоким, звучным и удивительно музыкальным.
- Ты уверен, брат, что у тебя весть для меня, а не для моего гостя?
- Меня просили заехать к тебе, - отвечал Кадфаэль, - но теперь у меня найдется что сказать вам обоим. И первое, что я тебе посоветую, - убери эту лошадь с глаз долой. Я о ней только раз слышал, и то сразу узнал, а другие, может статься, не дурней меня.
Старик устремил на монаха долгий взгляд проницательных голубых глаз.
- Заходи в дом, - промолвил он наконец, повернулся и пошел вперед. Но Кадфаэль последовал за ним лишь после того, как завел Джафет на задний двор и привязал на короткую привязь, чтобы кобылу не могли увидеть с дороги.
В пахнувшей дымом и деревом хижине царил полумрак. Старик стоял, покровительственно положив руку на плечо Эдвина. Парнишка, похоже проникся величавым достоинством старца, и старался держаться так же, как он, подражая гордой осанке и безмятежному спокойствию его взгляда.
- Мальчик говорит, что ты его друг, - промолвил Ифор, - я его друзья всегда желанные гости в этом доме.
- Брат Кадфаэль был добр ко мне, - сказал Эдвин по-валлийски, - и Эдви, моему племяннику, он тоже помог - Меуриг мне все рассказал. Мне повезло на добрых друзей. Но как ты сумел меня разыскать?
- А я тебя и не искал, - отозвался Кадфаэль. - На самом деле, я совсем не хотел знать, куда тебя угораздило спрятаться, и сюда я приехал не за тобой. Заглянуть к Ифору, сыну Моргана, меня попросил один старый монах тот самый, которого вы навещали в лазарете вместе с Меуригом. Ифор, это брат твоей жены - Рис, сын Гриффита, он еще жив, и для своих лет чувствует себя неплохо. Он не забыл свою родню, хотя давно не бывал в этих краях, и думаю, теперь вряд ли выберется. Я уже побывал у Кинфрита, сына Риса, передал ему поклон старика и просил при случае поклониться от него Овейну. А если здесь остался еще кто-нибудь из его родных или друзей, то, будь добр, передай им, что старый Рис не позабыл, какой он крови, и помнит родную землю, как и всех, чьи корни здесь.
- Да, он такой, старина Рис, - откликнулся Ифор, тепло улыбнувшись, он всегда был верен своему роду, любил мою девочку, да и всех детишек в нашем клане - своих-то у него не было. Бедняга рано потерял жену, а то, глядишь, и до сих пор жил бы с нами. Присядь, брат, и расскажи, как он поживает. Я буду признателен, если ты передашь ему поклон от меня.
- Я думаю, что Меуриг, когда привез сюда Эдвина, многое тебе поведал, - промолвил Кадфаэль, усаживаясь на скамью рядом с хозяином, - я мало что смогу добавить. А разве он не здесь, с вами?
- Внука сейчас нет, - ответил Ифор, - он навещает своих родичей и соседей в округе, давно ведь с ними не виделся. Скорее всего, вернется домой через несколько дней. Он и верно, говорил мне, что заходил в лазарет к старику Рису с мальчиком, но так, упомянул мимоходом. Он и пробыл-то здесь всего с час - разве молодых дома удержишь? Ну ладно, вернется - тогда и потолкуем.
Кадфаэлю пришло в голову, что ему самому, пожалуй, не стоит здесь засиживаться. Выезжая из Шрусбери, он и в мыслях не имел, что за ним могут послать соглядатаев, но слишком уж просто удалось ему обнаружить убежище Эдвина, и это заронило в душу сомнение. Он-то, конечно, никак не ожидал встретить парнишку здесь, да и вообще не искал его, но даже Хью Берингар, не говоря уже о сержанте, вполне мог рассудить иначе. А вдруг они решили, что монах направился к беглецу, и вздумали за ним проследить. Однако Кадфаэлю было неловко сразу встать и уйти, исполнив поручение Риса. Хозяин дома разомлел от нахлынувших воспоминаний, он сбивчиво припоминал то счастливое время, когда жива была его жена, а покойная ныне дочь была чудесной, резвой девчушкой. Теперь у старца остался единственный внук, которым он гордился и на которого возлагал все надежды. То ли деревенское уединение подействовало на Эдвина, то ли пример величавого старца, но вел себя парнишка куда скромнее, чем прежде. Он не встревал в разговор старших и даже не задал ни единого вопроса о своих делах, хотя состояние их не могло его не тревожить. Он тихонько вышел из комнаты и вернулся с кувшином медового напитка и кубками. Такой услужливый и послушный паренек любо-дорого посмотреть! Налив в кубки напиток, он снова отошел в уголок и держался в тени, пока Ифор, протянув длинную руку, не привлек его к столу.
- Тебе, паренек, небось тоже есть о чем порасспросить брата Кадфаэля, да и что рассказать ему, найдется.
Выяснилось, что Эдвин вовсе не проглотил язык и, получив разрешение говорить, оказался таким же речистым и бойким, как раньше. Сперва он спросил об Эдви, с беспокойством, которое никогда бы не позволил себе обнаружить перед своим другом и племянником, и очень обрадовался, узнав, что тот благополучно выпутался из опасной передряги.
- Надо же, этот Хью Берингар такой справедливый и великодушный! Выходит, он послушал тебя и теперь ищет мою шкатулку? Хорошо бы он ее нашел... Не больно-то мне хотелось впутывать Эдви в эту историю, чтобы он выдавал себя за меня, да разве его переспоришь! Вот я и взял Джафет и кружным путем отправился в рощицу у реки - мы там с Эдви бывало играли. Меуриг встретил меня и посоветовал спрятаться здесь, у его деда. Он мне растолковал, как найти это место. А на другой день и сам приехал, как обещал.
- И что же ты собираешься делать, - осторожно поинтересовался Кадфаэль, - ежели правда так и не откроется, и ты - Боже упаси - не сможешь вернуться домой? Хотя, видит Бог, я все сделаю, чтобы этого не случилось.
Паренек посмотрел на монаха твердым и ясным взглядом: он о многом передумал, скрываясь в сельской глуши, и до такой степени попал под влияние своего благородного покровителя, что даже в облике его проступили черты несомненного сходства с Ифором.
- Я сильный, и руки у меня на месте - коли приспичит, сумею заработать на хлеб и в Уэльсе, пусть и буду здесь чужаком. Сдается, что я не первый, кому приходилось покидать свой дом из-за несправедливых обвинений и пробивать себе дорогу на чужбине. Конечно, лучше бы вернуться - жаль оставлять матушку, особенно сейчас, в такое нелегкое время. И не хочется, чтобы люди вспоминали меня как злодея, который отравил своего отчима и сбежал, тогда как я никогда не. желал и не делал ему ничего худого.
- Ничего такого не будет, - заверил парнишку Кадфаэль, - тебе еще несколько дней придется прятаться, не больше. Положись на Господа - я верю, что мы доберемся до истины и ты сможешь вернуться домой, ни от кого не таясь и ничего не стыдясь.
- Ты и правда в это веришь? Или просто хочешь меня успокоить?
- Верю, как Бог свят! Ты не из тех, кого надо утешать выдумками. Я не стал бы тебе лгать даже из добрых побуждений.
И все же монах отчасти покривил душой, или, скорее, умолчал о том, что его тяготило. Кадфаэля не покидало ощущение, что не следует задерживаться в этом доме, - лучше распрощаться и уйти, благо и предлог найдется: дни зимой и впрямь коротки.
- Мне пора возвращаться в Ридикросо, - промолвил он, поднимаясь из-за стола, - брат Барнабас еще слаб, и я всю работу оставил на одного брата Симона. Я ведь рассказывал вам, что меня послали сюда лечить захворавшего пастуха да помочь управиться с хозяйством, пока он поправляется.
- Ты заедешь сюда, если будут новости? - спросил Эдвин. Голос его звучал твердо, но глаза выдавали тревогу.
- Непременно. Как только что узнаю, тут же и приеду.
- Ты ведь пробудешь в Ридикросо еще несколько дней, - сказал Ифор, сын Моргана, - надеюсь, еще заглянешь к нам, тогда и потолкуем на досуге, без спешки.
Старец двинулся было к двери, собираясь проводить гостя, но внезапно замер и предостерегающим жестом поднял руку, призывая к молчанию. Годы не притупили его острого слуха, он первым уловил приглушенный говор. Голоса были едва слышны, но не потому что доносились издалека: кто-то старался говорить потише. Зашуршала сухая трава. Послышалось негромкое ржанье одной из привязанных лошадей - верный признак того, что приближаются другие кони.
- Это не валлийцы! - почти беззвучно прошептал Ифор. - Англичане! Эдвин, ступай в другую комнату.
Парнишка молча повиновался, но спустя мгновенье появился на пороге.
- Они там, за окном, двое. В кожаных доспехах, вооружены...
Голоса приблизились и зазвучали у самой двери - громче, чем прежде, ибо прибывшие нашли, что искали, и теперь не считали нужным таиться.
- Это и есть та самая кляча... Экая пестрая - тут уж без ошибки!
- А я тебе что говорил? Я же сказал: найдем одного, найдем и другого.
Послышался негромкий, довольный смех. Затем кто-то загрохотал кулаком в дверь, и тот же голос зычно и повелительно произнес:
- Откройте, именем закона!
Стучавший не стал дожидаться выполнения этого формального требования. Последовал сильный удар, дверь распахнулась, и на пороге показался крепко сбитый, бородатый сержант из Шрусбери. За спиной его маячили двое стражников. Брат Кадфаэль и Уильям Уорден оказались лицом к лицу - монах стиснул зубы, а физиономия сержанта расплылась в ухмылке.
- Приятная встреча, брат Кадфаэль! Ты уж прости, но я не по твою душу. У меня дело к тому мальцу, что прячется у тебя за спиной. Мне нужен Эдвин Гурней, и похоже, это он и есть - так что ли, парнишка?
Эдвин шагнул вперед. Лицо паренька было бледным как полотно, глаза округлились от гнева, но страха в них не было. Не опуская головы, он мужественно смотрел на сержанта. Недолгое пребывание в валлийской глуши не прошло для него даром.
- Так меня зовут.
- А коли так, я должен взять тебя под стражу и отвезти обратно в Шрусбери, где тебе предъявят обвинение. Ты подозреваешься в отравлении Герваса Бонела.
Глава девятая
С глубоким вздохом Ифор, сын Моргана, выступил навстречу нежданному посетителю. Старец словно вырос на полголовы.. Звучным, глубоким голосом, способным урезонить кого угодно, он произнес:
- Послушай, приятель, я хозяин этого дома, но почему-то ты не обратился ко мне. У меня бывают разные гости: одних я приглашаю, другие приходят незваными, но я им все равно рад. Тебя же я знать не знаю, в гости не звал, и видеть тебя мне радости мало. Будь любезен, представься, если у тебя есть дело ко мне или к тому, кто разделяет со мной кров. Иначе тебе придется покинуть мой дом.
Нельзя сказать, чтобы сержант стушевался. Защищенный своей должностью, он не считал обязательным соблюдать правила учтивости, однако облик почтенного старца невольно внушал уважение. Услышав подобные слова из иных уст, сержант расценил бы их как непростительную дерзость, но достойный старик заслуживал снисхождения.
- Ты, как я понимаю, Ифор, сын Моргана. Я же Уильям Уорден, сержант, служу под началом Жильбера Прескота, шерифа Шрусбери. Эдвин Гурней подозревается в убийстве, и мне предписано во что бы то ни стало изловить его и доставить в Шрусбери, где против него выдвинуто обвинение, и я сделаю это, ибо так повелевает закон. Тебе, старейшему в здешний краях, тоже следовало бы чтить закон.
Работа Мартина, выполненная с любовью и умением, и сейчас красовалась в соларе. Это помещение было поуже, чем зал, с одной стороны его стоял высокий шкаф, а с другой, в нише, находилась крошечная часовенка. Она была отделана резным полированным дубом, серебряные вкрапления поблескивали в солнечных лучах, проникавших сквозь широкое окно. У Эдвина славный родич и хороший наставник - не стоит особо сокрушаться, если наследство уплывет у него из рук.
- Прошу прощения, брат, - произнес почтительный голос за спиной у Кадфаэля, - я и не знал, что к нам прибыл посланец из Шрусбери.
Кадфаэль живо обернулся и увидел управляющего, назначенного обителью. Это был не монах, а мирянин, знаток законов.
При всей своей молодости, заставлявшей его чтить братьев ордена, которому он служил, управляющий был опытен и сведущ в своем деле.
- Это я должен просить прощения, - отозвался Кадфаэль, - за то, что явился сюда так бесцеремонно. По правде говоря, у меня нет здесь никакого поручения, просто я был по соседству и решил из любопытства поглядеть на наше новое владение.
- Наше ли, - уныло промолвил управляющий, окидывал оценивающим, проницательным взглядом то, чего аббатство вполне могло лишиться. - Похоже, что сейчас это под сомнением, но я-то все равно обязан содержать имение в надлежащем порядке, как бы ни сложилась потом его судьба. Манор и раньше хорошо управлялся и приносил изрядный доход. Но если ты не прислан обителью, брат, то где же ты остановился? Если хочешь, можешь остаться здесь - пока я распоряжаюсь в этом доме, в нем всегда найдется место для брата из Шрусбери.
- Не могу, - объяснил Кадфаэль, - я приехал, чтобы позаботиться о занедужившем брате, пастухе с Ридикросо, и мой долг оставаться подле него, пока он не исцелится.
- Надеюсь, твой подопечный выздоравливает?
- Слава Богу, он так быстро идет на поправку, что я даже решился выкроить часок-другой да посмотреть, что у нас может из-под носа уйти. Но скажи, как ты думаешь, манор не достанется обители только из-за того, что соглашение не было вовремя утверждено, или есть и другие причины?
Управляющий нахмурился и задумчиво прикусил губу.
- Обстоятельства нынче складываются непросто. Если наследник, мирянин, потеряет право на эту землю, а аббатству нечем будет подкрепить свои притязания, о будущем Малийли приходится только гадать. Сеньор - граф Честерский, и раз нет законного наследника, он вправе пожаловать манор кому вздумается, и едва ли захочет оставлять его в руках церкви в такие беспокойные времена. Разумеется, обители следует обратиться к графу с прошением о признании манора за ней, но и этого нельзя делать до назначения нового аббата, наделенного всеми полномочиями. А пока остается лишь хозяйствовать на этой земле и ждать законного решения. Он вздохнул и добавил:
- Может, не откажешься отобедать со мной, брат? Или хотя выпьешь кубок вина?
От обеда Кадфаэль отказался: было еще рано, и к тому он же не хотел задерживаться, стремясь вернуться до сумерек, но предложение выпить вина принял с удовольствием. Монах и управляющий расположились в соларе, и смуглый мальчишка-валлиец, не иначе как поваренок, принес им бутыль и два рога.
- Как ты ладишь с валлийцами, что живут по соседству? - спросил Кадфаэль.
- Без особых хлопот. За полвека они привыкли иметь соседями Бонелов, и вражды не было ни с той, ни с другой стороны. Правда, я мало имел дела с валлийцами, разве только с нашими арендаторами. Ты сам знаешь, брат, что в этих краях валлийцы и англичане живут бок о бок, и у многих родня по обе стороны границы.
- Есть у нас в обители один брат, совсем уже старый, - промолвил Кадфаэль, - он родом из этих самых мест, родная его деревушка между Малийли и Лансилином. Так вот, как он узнал, что я собрался в Ридикросо, то рассказал, что здесь у него остались родичи. Я бы с радостью передал им от него поклон, мне надо только их разыскать. Он называл Кинфрита и Овейна, сыновей Риса - это его двоюродные братья. Ты их не встречал? Еще он поминал Ифора, сына Моргана, вроде, это его свояк... хотя много воды утекло с тех пор, как он последний раз кого-то из них видел. Этот Ифор, должно быть, уже давно умер. Он, пожалуй, примерно того же возраста, что и брат Рис, а до таких лет мало кто доживает.
Управляющий неуверенно покачал головой.
- О Кинфрите я слышал, его земля в полумиле к западу отсюда. Что же до этого Ифора... нет, не припоминаю. Но я тебе вот что скажу: если он жив, то этот мальчишка наверняка знает, он ведь сам из Лансилина. Спроси его, когда будешь уходить, и лучше по-валлийски, хоть он и по-английски неплохо понимает. Но если станешь говорить по-валлийски, больше из него выудишь, и особенно, - с усмешкой добавил управляющий, - если меня рядом не будет. Никто из них вражды ко мне не питает, но все они себе на уме, и вмиг забывают английский, когда хотят отделаться от чужака.
- Спасибо тебе за добрый совет, - поблагодарил Кадфаэль, - так я и сделаю.
- Ну тогда ты простишь меня, если я пожелаю тебе доброго пути и не стану провожать до ворот. Одному тебе сподручней будет.
Кадфаэль понимающе кивнул, вышел и, миновав зал, направился по коридору на кухню. Мальчик был там: раскрасневшись, он доставал из печи противень со свежеиспеченными караваями. Заслышав шаги, он оглянулся и поставил противень в сторону, чтобы хлеб остыл. В поведении мальчугана не чувствовалось недоверия или страха, скорее, осмотрительность. Так мог бы держаться лесной зверек - любопытный и в то же время настороженный, готовый и затеять веселую возню, и пуститься наутек.
- Бог в помощь, сынок! - поздоровался Кадфаэль по-валлийски. - Коли ты уже испек хлеб, сделай доброе дело, проводи меня до ворот да покажи дорогу к наделу Кинфрита, сына Риса, или его брата Овейна.
Мальчишка удивленно вытаращил глаза: он никак не ожидал, что монах обратится к нему на родном языке.
- Ты ведь монах, сэр? Из Шрусберийского аббатства?
- Истинно так, дитя.
- Но ты валлиец?
- Такой же валлиец, как и ты, только не из этих мест. Я родился в долине Конвея, неподалеку от Трефрива.
- А какое у тебя дело к Кинфриту, сыну Риса? - спросил мальчик напрямик.
"Вот теперь видно, что я точно в Уэльсе, - подумал Кадфаэль. - В Англии редкий слуга осмелится интересоваться делами господского гостя, а если и решится на это, то будет спрашивать обиняками и подобострастно, ибо за подобную дерзость можно запросто схлопотать нахлобучку. Иное дело валлийский мальчишка - тот и принцу скажет, что думает".
- В нашем аббатстве, - охотно пояснил Кадфаэль, - живет один старый монах, которого в здешних краях знали как Риса, сына Гриффита. Так вот, Кинфрит с Овейном доводятся ему двоюродными братьями. Уезжая из Шрусбери, я обещал старику передать от него поклон родичам, потому-то я их и ищу. Он, кстати, рассказывал мне еще об одном человеке, может, ты знаешь, жив он или нет, ибо он, должно быть, очень стар. У Риса была сестра по имени Мараред, которая вышла замуж, за Ифора, сына Моргана. Дочку их звали Ангарад, но мне говорили, что она давно умерла. Мне велено было поклониться и Ифору, если он еще жив.
Под водопадом валлийских имен мальчонка оттаял и заулыбался:
- Сэр, Ифор, сын Моргана, еще жив. Только его дом довольно далеко отсюда, у самого Лансилина. Пожалуй, я выйду с тобой и покажу дорогу.
Он легко сбежал по лестнице, опередив Кадфаэля, и резво припустил к воротам. Монах последовал за ним, ведя в поводу свою лошадь. Остановившись, мальчуган указал на тропу, которая, петляя среди холмов, уводила на запад.
- До дома Кинфрита, сына Риса, отсюда будет всего полмили, он стоит возле самой дороги, по правую сторону. Ты его сразу узнаешь: двор обнесен плетнем, а в загоне у него белые козы. А вот к Ифору, сыну Моргана, придется дальше идти. Держись той же тропы, пока не минуешь холмы и не увидишь низину, а потом ступай по тропке направо. Она выведет тебя к броду - надо перебраться через нашу речку до ее впадения в реку Кинллайт. За речкой пройдешь еще полмили, а там, как глянешь направо, приметишь маленький деревянный домик среди деревьев. Это дом Ифора - он хоть и очень старый, но по-прежнему живет один.
Кадфаэль поблагодарил парнишку и сел на лошадь.
- Ну а что до другого брата, Овейна, - продолжал тарахтеть мальчуган, от души желая помочь, - то если ты задержишься в наших краях на пару деньков, то и его сможешь увидеть. Послезавтра заседает общинный суд, и будет разбираться его дело, которое отложили с прошлого заседания. Судьи хотят послезавтра вынести решения по всем межевым спорам, чтобы на Рождество не осталось раздоров. Земли Овейна далеко за Лансилином, но в церкви он будет, это точно. Один из его соседей перенес межевой столб, во всяком случае, так Овейн говорит.
Мальчишка по простоте души выложил все, что знал. Он и не подозревал, что, благодаря его рассказу, Кадфаэль получил ответ на вопрос, который интересовал его больше всего.
Найти Кинфрита, сына Риса, - а имя Рис встречалось в здешних местах так часто, что приходилось поминать и отца, и деда, и прадеда, чтобы понять, о ком идет речь, - оказалось совсем нетрудно, и он ничего не имел против того, чтобы перемолвиться словечком хотя бы и с бенедиктинским монахом, коли тот говорит по-валлийски. Он радушно пригласил Кадфаэля в дом, и монах с удовольствием принял приглашение.
Домишко был невелик: всего одна комнатка и крохотная кухонька, но много ли нужно одинокому человеку? Кроме самого Кинфрита, на подворье жили лишь его козы и куры. Кинфрит оказался плотным, коренастым валлийцем, жесткие черные волосы его уже начали седеть и изрядно поредели на макушке. Смышленые, веселые глаза окружала сеть морщинок, свидетельствующих о добродушии, свойственном людям, ведущим простую здоровую жизнь на свежем воздухе. Он был лет на двадцать моложе своего двоюродного брата из лазарета в Шрусбери. Хозяин подал на стол хлеб, овечий сыр и сморщенные, но сладкие яблоки.
- Так, стало быть, Рис еще жив? Он славный старик! Я не раз вспоминал о нем. Вообще-то он приходился двоюродным братом не мне, а моей покойной матушке, но это не важно, я его хорошо знал. Ему ведь, пожалуй, скоро восемьдесят стукнет. Видать, неплохо ему в монастыре живется. Брат, будь добр, отвези ему от меня фляжку настойки. Она у меня хорошая, сам очищаю. В стужу не худо погреть старые кости, а она и память не отшибает. Это ж надо, подумать только, он всех нас помнит! Мой брат? Ну конечно, я обязательно передам поклон Овейну при встрече. У него добрая жена и сыновья уже взрослые. Ты скажи старику, что старший - его Элисом зовут - по весне жениться надумал. Да я брата послезавтра увижу, у него тяжба решается в Лансилине, в общинном суде.
- Мне об этом в Малийли говорили, - кивнул Кадфаэль, - желаю ему успеха.
- Он уверяет, что Гивел Фихан, что живет по соседству, передвинул один из его межевых столбов, и, скажу тебе по совести, так, конечно, и есть, хотя я не стал бы ручаться, что Овейн не проделывал с Гивелом того же. Они издавна эдак забавляются, по-соседски... Впрочем, что я тебе толкую, - ты же сам из Уэльса. Как суд рассудит, так они и поступят, безо всяких обид. Помирятся за милую душу, да еще и выпьют вместе на Рождество.
- Всем бы нам так, - заметил Кадфаэль. Довольно скоро он любезно, как мог, распрощался, объяснив хозяину, что его ждут и другие дела, а дни нынче коротки, и уехал, держа путь вдоль берега маленькой речушки. На душе у монаха стало легче от встречи с простым, честным и доброжелательным человеком. Маленькая фляжка со собственноручно очищенным Кинфритом напитком болталась в суме, и Кадфаэль был рад, что склянку с остатками отравы оставил в Ридикросо.
Монах выехал из ущелья и перед ним открылась долина Кинллайта. Извилистая тропка, отчетливо видневшаяся в густой траве, выводила к броду через неглубокую протоку. Переправившись через речушку, Кадфаэль поехал вдоль склона, поросшего лесом. Летом, среди пышной листвы, низенький бревенчатый домишко углядеть было бы нелегко, но сейчас, когда листья опали, он был ясно виден сквозь кружево голых ветвей: притулился на склоне, точно курочка на насесте. Высокая трава подступала к самой изгороди. Со стороны дороги калитки не было, и Кадфаэль пустил лошадь по траве, огибая забор. Неожиданно из-за угла дома, неторопливо пощипывая травку, вышла кобыла - такая же рослая и неказистая, как та, на которой ехал он сам, но, судя по всему, несколькими годами старше. Монах уставился на нее и оторопел, а потом спешился прямо в жесткую, сухую траву.
"Да нет же, - думал он, - мало ли лошадей можно так назвать: костлявая, пегая кляча. Хотя эта уж точно кляча, и такая пегая, что дальше некуда. Сейчас посмотрим: не кличут же их всех одинаково".
Кадфаэль отпустил уздечку и направился к кобыле, которая продолжала пастись, удостоив его разве что единственным взглядом. Подойдя поближе, монах тихонько окликнул ее: "Джафет!"
Пегая лошадь навострила длинные уши и, вытянув тощую шею, дружелюбно повернула морду и фыркнула - кличка была ей знакома. Решив, что не ошиблась, кобыла доверчиво потянулась к ладони Кадфаэля. Он ласково погладил ее и потрепал по холке, приговаривая: "Джафет, Джафет - ты-то что здесь поделываешь?"
Лошадь стояла спокойно, не перебирая ногами, но монах услышал шелест сухой травы и обернулся. Из-за угла дома показался почтенного вида старец: высокий, седовласый и седобородый, с кустистыми черными бровями, глаза у него были ярко-голубые, как зимнее небо над головой. На нем было простое домотканое платье, но благодаря росту и осанке старика сермяга казалась кардинальской мантией.
- Сдается мне, - промолвил Кадфаэль, глядя на старца и не отнимая руки от склоненной шеи Джафет, - что ты и есть Ифор, сын Моргана. Мое имя брат Кадфаэль, а некогда меня называли Кадфаэль, сын Мейлира, сына Дафидда из Трефрива. Я привез тебе весточку от Риса, сына Гриффита, брата твоей жены, которого теперь зовут братом Рисом из Шрусберийского аббатства.
Старец заговорил, и голос у него оказался глубоким, звучным и удивительно музыкальным.
- Ты уверен, брат, что у тебя весть для меня, а не для моего гостя?
- Меня просили заехать к тебе, - отвечал Кадфаэль, - но теперь у меня найдется что сказать вам обоим. И первое, что я тебе посоветую, - убери эту лошадь с глаз долой. Я о ней только раз слышал, и то сразу узнал, а другие, может статься, не дурней меня.
Старик устремил на монаха долгий взгляд проницательных голубых глаз.
- Заходи в дом, - промолвил он наконец, повернулся и пошел вперед. Но Кадфаэль последовал за ним лишь после того, как завел Джафет на задний двор и привязал на короткую привязь, чтобы кобылу не могли увидеть с дороги.
В пахнувшей дымом и деревом хижине царил полумрак. Старик стоял, покровительственно положив руку на плечо Эдвина. Парнишка, похоже проникся величавым достоинством старца, и старался держаться так же, как он, подражая гордой осанке и безмятежному спокойствию его взгляда.
- Мальчик говорит, что ты его друг, - промолвил Ифор, - я его друзья всегда желанные гости в этом доме.
- Брат Кадфаэль был добр ко мне, - сказал Эдвин по-валлийски, - и Эдви, моему племяннику, он тоже помог - Меуриг мне все рассказал. Мне повезло на добрых друзей. Но как ты сумел меня разыскать?
- А я тебя и не искал, - отозвался Кадфаэль. - На самом деле, я совсем не хотел знать, куда тебя угораздило спрятаться, и сюда я приехал не за тобой. Заглянуть к Ифору, сыну Моргана, меня попросил один старый монах тот самый, которого вы навещали в лазарете вместе с Меуригом. Ифор, это брат твоей жены - Рис, сын Гриффита, он еще жив, и для своих лет чувствует себя неплохо. Он не забыл свою родню, хотя давно не бывал в этих краях, и думаю, теперь вряд ли выберется. Я уже побывал у Кинфрита, сына Риса, передал ему поклон старика и просил при случае поклониться от него Овейну. А если здесь остался еще кто-нибудь из его родных или друзей, то, будь добр, передай им, что старый Рис не позабыл, какой он крови, и помнит родную землю, как и всех, чьи корни здесь.
- Да, он такой, старина Рис, - откликнулся Ифор, тепло улыбнувшись, он всегда был верен своему роду, любил мою девочку, да и всех детишек в нашем клане - своих-то у него не было. Бедняга рано потерял жену, а то, глядишь, и до сих пор жил бы с нами. Присядь, брат, и расскажи, как он поживает. Я буду признателен, если ты передашь ему поклон от меня.
- Я думаю, что Меуриг, когда привез сюда Эдвина, многое тебе поведал, - промолвил Кадфаэль, усаживаясь на скамью рядом с хозяином, - я мало что смогу добавить. А разве он не здесь, с вами?
- Внука сейчас нет, - ответил Ифор, - он навещает своих родичей и соседей в округе, давно ведь с ними не виделся. Скорее всего, вернется домой через несколько дней. Он и верно, говорил мне, что заходил в лазарет к старику Рису с мальчиком, но так, упомянул мимоходом. Он и пробыл-то здесь всего с час - разве молодых дома удержишь? Ну ладно, вернется - тогда и потолкуем.
Кадфаэлю пришло в голову, что ему самому, пожалуй, не стоит здесь засиживаться. Выезжая из Шрусбери, он и в мыслях не имел, что за ним могут послать соглядатаев, но слишком уж просто удалось ему обнаружить убежище Эдвина, и это заронило в душу сомнение. Он-то, конечно, никак не ожидал встретить парнишку здесь, да и вообще не искал его, но даже Хью Берингар, не говоря уже о сержанте, вполне мог рассудить иначе. А вдруг они решили, что монах направился к беглецу, и вздумали за ним проследить. Однако Кадфаэлю было неловко сразу встать и уйти, исполнив поручение Риса. Хозяин дома разомлел от нахлынувших воспоминаний, он сбивчиво припоминал то счастливое время, когда жива была его жена, а покойная ныне дочь была чудесной, резвой девчушкой. Теперь у старца остался единственный внук, которым он гордился и на которого возлагал все надежды. То ли деревенское уединение подействовало на Эдвина, то ли пример величавого старца, но вел себя парнишка куда скромнее, чем прежде. Он не встревал в разговор старших и даже не задал ни единого вопроса о своих делах, хотя состояние их не могло его не тревожить. Он тихонько вышел из комнаты и вернулся с кувшином медового напитка и кубками. Такой услужливый и послушный паренек любо-дорого посмотреть! Налив в кубки напиток, он снова отошел в уголок и держался в тени, пока Ифор, протянув длинную руку, не привлек его к столу.
- Тебе, паренек, небось тоже есть о чем порасспросить брата Кадфаэля, да и что рассказать ему, найдется.
Выяснилось, что Эдвин вовсе не проглотил язык и, получив разрешение говорить, оказался таким же речистым и бойким, как раньше. Сперва он спросил об Эдви, с беспокойством, которое никогда бы не позволил себе обнаружить перед своим другом и племянником, и очень обрадовался, узнав, что тот благополучно выпутался из опасной передряги.
- Надо же, этот Хью Берингар такой справедливый и великодушный! Выходит, он послушал тебя и теперь ищет мою шкатулку? Хорошо бы он ее нашел... Не больно-то мне хотелось впутывать Эдви в эту историю, чтобы он выдавал себя за меня, да разве его переспоришь! Вот я и взял Джафет и кружным путем отправился в рощицу у реки - мы там с Эдви бывало играли. Меуриг встретил меня и посоветовал спрятаться здесь, у его деда. Он мне растолковал, как найти это место. А на другой день и сам приехал, как обещал.
- И что же ты собираешься делать, - осторожно поинтересовался Кадфаэль, - ежели правда так и не откроется, и ты - Боже упаси - не сможешь вернуться домой? Хотя, видит Бог, я все сделаю, чтобы этого не случилось.
Паренек посмотрел на монаха твердым и ясным взглядом: он о многом передумал, скрываясь в сельской глуши, и до такой степени попал под влияние своего благородного покровителя, что даже в облике его проступили черты несомненного сходства с Ифором.
- Я сильный, и руки у меня на месте - коли приспичит, сумею заработать на хлеб и в Уэльсе, пусть и буду здесь чужаком. Сдается, что я не первый, кому приходилось покидать свой дом из-за несправедливых обвинений и пробивать себе дорогу на чужбине. Конечно, лучше бы вернуться - жаль оставлять матушку, особенно сейчас, в такое нелегкое время. И не хочется, чтобы люди вспоминали меня как злодея, который отравил своего отчима и сбежал, тогда как я никогда не. желал и не делал ему ничего худого.
- Ничего такого не будет, - заверил парнишку Кадфаэль, - тебе еще несколько дней придется прятаться, не больше. Положись на Господа - я верю, что мы доберемся до истины и ты сможешь вернуться домой, ни от кого не таясь и ничего не стыдясь.
- Ты и правда в это веришь? Или просто хочешь меня успокоить?
- Верю, как Бог свят! Ты не из тех, кого надо утешать выдумками. Я не стал бы тебе лгать даже из добрых побуждений.
И все же монах отчасти покривил душой, или, скорее, умолчал о том, что его тяготило. Кадфаэля не покидало ощущение, что не следует задерживаться в этом доме, - лучше распрощаться и уйти, благо и предлог найдется: дни зимой и впрямь коротки.
- Мне пора возвращаться в Ридикросо, - промолвил он, поднимаясь из-за стола, - брат Барнабас еще слаб, и я всю работу оставил на одного брата Симона. Я ведь рассказывал вам, что меня послали сюда лечить захворавшего пастуха да помочь управиться с хозяйством, пока он поправляется.
- Ты заедешь сюда, если будут новости? - спросил Эдвин. Голос его звучал твердо, но глаза выдавали тревогу.
- Непременно. Как только что узнаю, тут же и приеду.
- Ты ведь пробудешь в Ридикросо еще несколько дней, - сказал Ифор, сын Моргана, - надеюсь, еще заглянешь к нам, тогда и потолкуем на досуге, без спешки.
Старец двинулся было к двери, собираясь проводить гостя, но внезапно замер и предостерегающим жестом поднял руку, призывая к молчанию. Годы не притупили его острого слуха, он первым уловил приглушенный говор. Голоса были едва слышны, но не потому что доносились издалека: кто-то старался говорить потише. Зашуршала сухая трава. Послышалось негромкое ржанье одной из привязанных лошадей - верный признак того, что приближаются другие кони.
- Это не валлийцы! - почти беззвучно прошептал Ифор. - Англичане! Эдвин, ступай в другую комнату.
Парнишка молча повиновался, но спустя мгновенье появился на пороге.
- Они там, за окном, двое. В кожаных доспехах, вооружены...
Голоса приблизились и зазвучали у самой двери - громче, чем прежде, ибо прибывшие нашли, что искали, и теперь не считали нужным таиться.
- Это и есть та самая кляча... Экая пестрая - тут уж без ошибки!
- А я тебе что говорил? Я же сказал: найдем одного, найдем и другого.
Послышался негромкий, довольный смех. Затем кто-то загрохотал кулаком в дверь, и тот же голос зычно и повелительно произнес:
- Откройте, именем закона!
Стучавший не стал дожидаться выполнения этого формального требования. Последовал сильный удар, дверь распахнулась, и на пороге показался крепко сбитый, бородатый сержант из Шрусбери. За спиной его маячили двое стражников. Брат Кадфаэль и Уильям Уорден оказались лицом к лицу - монах стиснул зубы, а физиономия сержанта расплылась в ухмылке.
- Приятная встреча, брат Кадфаэль! Ты уж прости, но я не по твою душу. У меня дело к тому мальцу, что прячется у тебя за спиной. Мне нужен Эдвин Гурней, и похоже, это он и есть - так что ли, парнишка?
Эдвин шагнул вперед. Лицо паренька было бледным как полотно, глаза округлились от гнева, но страха в них не было. Не опуская головы, он мужественно смотрел на сержанта. Недолгое пребывание в валлийской глуши не прошло для него даром.
- Так меня зовут.
- А коли так, я должен взять тебя под стражу и отвезти обратно в Шрусбери, где тебе предъявят обвинение. Ты подозреваешься в отравлении Герваса Бонела.
Глава девятая
С глубоким вздохом Ифор, сын Моргана, выступил навстречу нежданному посетителю. Старец словно вырос на полголовы.. Звучным, глубоким голосом, способным урезонить кого угодно, он произнес:
- Послушай, приятель, я хозяин этого дома, но почему-то ты не обратился ко мне. У меня бывают разные гости: одних я приглашаю, другие приходят незваными, но я им все равно рад. Тебя же я знать не знаю, в гости не звал, и видеть тебя мне радости мало. Будь любезен, представься, если у тебя есть дело ко мне или к тому, кто разделяет со мной кров. Иначе тебе придется покинуть мой дом.
Нельзя сказать, чтобы сержант стушевался. Защищенный своей должностью, он не считал обязательным соблюдать правила учтивости, однако облик почтенного старца невольно внушал уважение. Услышав подобные слова из иных уст, сержант расценил бы их как непростительную дерзость, но достойный старик заслуживал снисхождения.
- Ты, как я понимаю, Ифор, сын Моргана. Я же Уильям Уорден, сержант, служу под началом Жильбера Прескота, шерифа Шрусбери. Эдвин Гурней подозревается в убийстве, и мне предписано во что бы то ни стало изловить его и доставить в Шрусбери, где против него выдвинуто обвинение, и я сделаю это, ибо так повелевает закон. Тебе, старейшему в здешний краях, тоже следовало бы чтить закон.