Нога, искавшая опору, качнулась в сторону и ступила мимо. Раздался слабый горестный крик, похожий на крик птицы, а потом - другой, живой и негодующий, крик разбуженного, сбитого с толку человека. Тело Мэриета согнулось в поясе и рухнуло вниз, издав при этом глухой стук, как будто из него вышел весь воздух. Марк отчаянно вцепился в ту часть, которая попала в его слепо протянутые руки, и, увлекаемый тяжестью Мэриета, осторожно, как только мог, опустил безвольно обмякшее тело на пол. Наступила тишина, нарушаемая только прерывистым дыханием Марка.
Дрожащими руками он ощупал неподвижно лежащего юношу, наклонился, стараясь уловить дыхание и стук сердца, коснулся гладкой щеки и густой копны темных волос и, отняв руку, почувствовал что пальцы стали теплыми и липкими от крови.
- Мэриет! - позвал он шепотом, прямо в неслышащее ухо, и понял, что Мэриет без сознания.
Марк побежал, чтобы принести свет и позвать кого-нибудь на помощь, но даже при таких обстоятельствах был очень осторожен и постарался не растревожить всю спальню. Он разбудил только двоих, наиболее крепких и старательных из своих подопечных, и сумел вывести их, не побеспокоив остальных. Они принесли с собой фонарь и при его свете на полу сарая осмотрели пострадавшего, который все еще не пришел в себя. Марк слегка затормозил его падение, но Мэриет ударился головой об острый край лесенки и рассек кожу от правого виска вверх; из раны текла кровь. К тому же Мэриет, падая, неловко подвернул правую ступню.
- Моя вина, моя вина! - шептал несчастный Марк, ощупывая, не сломаны ли кости. - Я не знал, что он спит, и резко разбудил его. Я думал, он идет ко мне...
Мэриет лежал в обмороке, не реагируя ни на что. Похоже, обошлось без переломов, но могли быть растяжения, и рана на голове сильно кровоточила. Чтобы как можно меньше тормошить его, с чердака принесли матрас и положили здесь же, в сарае; тут Мэриета не станут беспокоить остальные обитатели приюта. Голову пострадавшего обмыли и перевязали, а потом его осторожно уложили, укрыв сверху еще накидкой, потому что на ощупь он был очень холодным - результат раны и ушибов. Лицо Мэриета под повязкой оставалось бледным, но хранило такое выражение отрешенности и спокойствия, какого Марк у своего друга никогда еще не видел. Боль, терзавшая душу юноши в последние часы, казалось, отступила.
- Теперь идите спать, - сказал Марк своим озабоченным помощникам, сейчас ничего больше сделать нельзя. Я посижу с ним. Если нужно будет, я позову.
Он снял нагар с фитиля, чтобы светильник горел ровно, и остаток ночи просидел у ложа Мэриета. Мэриет не двигался и не произнес ни слова, только дыхание его стало более ровным и спокойным: обморок перешел в сон. Но в лице по-прежнему не было ни кровинки. Лишь перед самым рассветом, после заутрени, губы Мэриета зашевелились, а ресницы дрогнули, как будто он хотел открыть глаза, но не хватало сил. Марк отер ему лицо и смочил дергавшиеся губы водой с вином.
- Лежи тихо, - проговорил он, гладя Мэриета по щеке. - Это я, Марк. Ни о чем не тревожься, ты здесь со мной, в безопасности.
Он не знал точно, что вкладывал в эти слова. Они звучали как обещание бесконечного блаженства, а какое право имел он, Марк, брать на себя такое? И все же эти слова невольно сорвались у него с языка.
Веки Мэриета с трудом приподнялись, какое-то мгновение борясь с собственной тяжестью; зеленые, полные отчаяния глаза открылись, и в них отразился свет лампы. По телу юноши прошла дрожь. Он с трудом проговорил пересохшими губами:
- Я должен идти... Я должен сказать... Пусти меня!
Рука, мягко надавившая ему на грудь, пресекла попытку встать. Мэриет лежал беспомощный и дрожал.
- Я должен идти! Помоги мне!
- Тебе никуда не нужно идти, - произнес Марк, наклоняясь над другом. Если ты хочешь что-нибудь передать, скажи мне и лежи спокойно. Я все точно исполню. Ты упал, тебе нужен покой и сон.
- Это ты... - проговорил Мэриет со вздохом. - Марк, человек, которого схватили... за убийство священника, секретаря епископа... я должен сказать... Я должен пойти к Берингару...
- Скажи мне, - повторил Марк. - Этого достаточно. Я сделаю все, что захочешь, а ты спи. Что нужно передать Берингару?
Но Марк уже обо всем догадался.
- Скажи ему, пусть отпустит этого беднягу... Скажи, он никогда не совершал этого убийства. Скажи, что я знаю! Скажи ему, - говорил Мэриет, не сводя с внимательно слушающего Марка расширенных безумных изумрудно-зеленых глаз, - что я сознаюсь в смертном грехе... Это я убил Питера Клеменса. Я застрелил его в лесу, милях в трех или больше от Аспли. Скажи, я сожалею, что опозорил наш род.
Мэриет еще не оправился от падения, он был слаб, дрожал, слезы текли у него по щекам, и он сам удивлялся их неожиданно нескончаемому потоку. Мертвой хваткой он вцепился в руку Марка, все сильнее сжимая ее.
- Обещай! Обещай, что скажешь ему это...
- Скажу, сам передам твои слова, никому не доверю, - проговорил Марк, наклоняясь к лицу Мэриета, чтобы наполовину незрячие от напряжения глаза увидели его и поверили ему. - Передам каждое слово, что ты мне доверил. Но прежде, чем я уйду, ты должен сделать одно необходимое и доброе дело - для себя и для меня. А после ты уснешь спокойно.
Зеленые глаза, прояснившись от удивления, посмотрели на Марка.
- Что это за дело?
Марк ответил очень тихо но твердо. Прежде чем он договорил, Мэриет оттолкнул его руку, приподнялся на постели и отвернулся.
- Нет! - прошептал он в отчаянии, как будто провыл. - Нет! Нет!
Марк продолжал спокойно говорить, убеждать, но потом, когда его просьба была с еще большим жаром снова отвергнута, замолчал.
- Тш-ш-ш! Не надо так волноваться, - произнес он умиротворяюще. - Я и без этого выполню твое поручение, передам каждое слово. Успокойся и спи.
Мэриет поверил сразу; его напрягшееся тело обмякло, расслабилось. Он снова повернулся лицом к Марку. Первые лучи света, проникшие в сарай, заставили его сощурить глаза и сдвинуть брови.
Брат Марк загасил светильник и подоткнул накидку. Потом он поцеловал своего трудного больного и отправился выполнять его поручение.
Брат Марк миновал предместье, перешел каменный мост и оказался в городе; по пути он здоровался со всеми, кого встречал. Войдя в дом Хью Берингара у церкви святой Марии, он спросил, можно ли видеть хозяина, и, узнав, что помощник шерифа уже в замке, ничуть не обескураженный, отправился туда. По счастливой случайности там же оказался и брат Кадфаэль. Он только что заново перевязал гноящуюся рану на предплечье узника. Голод и отсутствие крыши над головой не способствуют быстрому заживлению, но, похоже, раны Харальда начали затягиваться. И на его длинных тощих костях наросло уже чуть-чуть мяса, и чуть-чуть краски выступило на впалых щеках. Крепкие каменные стены, сон, не прерываемый постоянно страхом, теплые одеяла и грубая пища три раза в день были спасением для него.
На фоне каменной стены вокруг тюрьмы замка, которая преграждала путь даже слабому свету зимнего утра, маленькая фигурка брата Марка казалась еще меньше, однако достоинство, с которым он держался, от этого нисколько не пострадало. Удивленный Хью приветствовал молодого монаха, появление которого в этом месте было весьма неожиданным, и повел в залу, где горел очаг и стоял зажженный светильник, потому что дневной свет редко проникал сюда и от него было мало пользы.
- Я пришел, - сказал брат Марк, сразу приступая к цели своего визита, - передать послание Хью Берингару от брата Мэриета. Я обещал передать его точно, слово в слово, он сам хотел сделать это, но не может. Брат Мэриет только вчера узнал, что вы держите здесь, в тюрьме, человека, обвиняемого в убийстве Питера Клеменса. Прошлой ночью Мэриет у себя на чердаке спал очень беспокойно, во сне встал, пошел и свалился с чердака. Теперь он лежит с раной на голове, однако к нему вернулось сознание, и я думаю, что самое плохое позади. Но если бы брат Кадфаэль пришел посмотреть больного, мне было бы спокойнее.
- Конечно, конечно, сынок, как же иначе! - воскликнул встревоженный Кадфаэль. - Но что с ним, почему он стал ходить во сне? Раньше, когда у него случались приступы, он никогда не вставал с постели. И потом, такие люди обычно ступают очень ловко и проходят там, куда бодрствующий человек и не сунется.
- Наверное, и он прошел бы, если бы я снизу не окликнул его, признался Марк, в отчаянии ломая руки. - Я думал, он проснулся и спускается, думал, что он ищет утешения и помощи, но, когда я произнес его имя, он оступился, вскрикнул и упал. А очнувшись, поведал, куда он стремился, даже во сне, и зачем. А поскольку он теперь беспомощен, Мэриет поручил это мне, и я здесь, чтобы выполнить это поручение.
- Когда ты уходил, он был в безопасности? - с беспокойством спросил Кадфаэль, устыдясь в душе, что посмел сомневаться в правильности действий брата Марка.
- Две добрые души присматривают за ним все время, но я думаю, что он будет спать. Он открылся мне, и теперь его рассудок успокоился, а я слагаю с себя эту ношу здесь, - проговорил брат Марк прямо и просто, как духовник, ощущающий себя посредником между законом и Мэриетом. - Он просит сказать Хью Берингару, чтобы тот отпустил узника, который не совершал убийства. Он заявляет, что знает это точно, и кается в совершении смертного греха, так как Питера Клеменса убил он. Застрелил в лесу, говорит Мэриет, чуть более трех миль к северу от Аспли. И еще он просит сказать, что сожалеет, что опозорил свой род.
Марк стоял перед Хью и Кадфаэлем, глядя им прямо в лицо. В глазах молодого монаха отражалось все его честное естество. Хью и Кадфаэль в глубокой задумчивости смотрели на него. Вот, значит, какова развязка! Сын, страстный от природы и быстрый в поступках, убивает; отец, прямой и суровый, однако ревниво сберегающий честь своего рода, предлагает грешнику выбор между публичным позором, который погубит дом его предков, и уходом в монастырь, и сын своего отца предпочитает мучительную для себя жизнь, как в чистилище, постыдной смерти на виселице - позору, который погубит его семью. Так и могло быть! Это отвечало на все вопросы.
- Но конечно же, - заявил брат Марк одновременно и вдохновенно-порывисто, с уверенностью, как мог бы говорить ангел или архангел, и при этом по-детски просто, - это неправда.
- Я не собираюсь оспаривать твои слова, - произнес Хью после долгого глубокого раздумья, - но только ответь мне: ты говоришь так потому только, что веришь в брата Мэриета - у тебя могут быть для этого серьезные основания, - или у тебя есть доказательства? Откуда ты знаешь, что он лжет?
- Я знаю это, потому что знаю его, - твердо отвечал Марк, - но я пытался не принимать это в расчет. Если я скажу, что он не тот человек, который будет стрелять в другого из кустов, а выйдет, станет с ним лицом к лицу и вызовет его на бой, я скажу то, во что неколебимо верю. Но я простолюдин, я не знаю, как среди дворян решаются вопросы чести, как могу я судить об этом? Нет, я проверил Мэриета. Когда он сказал мне то, что сказал, я ответил, мол, для успокоения своей души пусть он разрешит мне позвать нашего капеллана и, как больной, исповедуется ему и испросит отпущение грехов. И он не захотел этого сделать, - сказал Марк и улыбнулся. - При одной мысли об этом он задрожал и отвернул лицо. А когда я стал уговаривать его, он очень разволновался. Потому что он может лгать мне и вам, даже самому королевскому суду, по причинам, которые кажутся ему достаточно серьезными, - договорил Марк, - но он не будет лгать духовнику, а через духовника - Богу.
Глава десятая
После долгих тяжких размышлений Хью сказал:
- Похоже, сейчас от этого парня правды не добиться. Мэриет в постели, у него разбита голова и подвернута нога, так что какое-то время, наверное, он ходить не сможет. Пусть думает, что мы поверили ему, что он нас убедил. Присмотри за ним, Марк, пусть считает, что сделал все так, как ему казалось правильным. Скажи, что относительно нашего узника он может не беспокоиться, его не обвиняют и ничего плохого с ним не случится. Но оставим в тайне то обстоятельство, что мы держим невинного человека, жизни которого ничто не угрожает. Мэриету можно сказать. Но ни одной живой душе, кроме него. Для всех - у нас надежно заперт убийца.
Одна ложь повлекла за собой другую, и хоть брату Марку и казалось, что лжи не по дороге с правдой, он понимал, что пути Господни неисповедимы, и соглашался, что ложь может помочь открыть правду. Он заставит Мэриета поверить, что тяжкое испытание для него закончилось, признание принято, и Мэриета перестанут мучить кошмары, он будет спать, не испытывая ни страха, ни надежды, только безотрадное удовлетворение от добровольно принесенной жертвы, и готовиться к переходу в лучший мир.
- Я позабочусь, чтобы, кроме него, никто не узнал, - сказал Марк. - И я обещаю, Мэриет будет в вашем распоряжении, как только понадобится.
- Хорошо! Тогда возвращайся к своему больному. Мы с Кадфаэлем тоже скоро придем.
С сознанием выполненного долга Марк отправился в обратный путь через город и предместье. Когда он ушел, Хью и Кадфаэль долго смотрели друг на друга в задумчивости.
- Ну?
- Хорошо придуманная сказка, - отозвался Кадфаэль, - похоже, большая ее часть - правда. Я согласен с Марком, я не верю, что мальчик - убийца. Тот, кто велел сложить этот костер и поджечь его, обладает достаточной властью над людьми, чтобы заставить их выполнить приказ и сохранить все в секрете. Этому человеку верно служат, его боятся, а может, даже любят. Он не только сам не украл ничего у мертвеца, но и не разрешил никому сделать это. Все - в огонь. Слуги уважали и слушались его. Леорик Аспли - именно такой человек. Только он мог так поступить, если решил, что его собственный сын убил из-за кустов их гостя. Прощения Мэриету быть не могло. Если отец и защитил "убийцу" от заслуженной смерти, он сделал это только ради спасения чести рода и только ценой пожизненного наказания - ухода в монастырь.
Кадфаэль вспомнил, как они приехали в дождь, отец и сын: один суровый, холодный, враждебный, уехавший, даже не поцеловав сына на прощание, как принято среди родственников; другой - покорный, почтительный, природа которого, однако, протестовала изо всех сил, одновременно бунтуя и подчиняясь. Жаждущий сократить испытательный срок и потерять всякую надежду на избавление, а во сне, как демон, борющийся за свою свободу. Все вполне правдоподобно. При этом Марк абсолютно уверен, что Мэриет лжет.
- В эту картину укладывается все, - проговорил Хью, качая головой. Мэриет повсюду заявляет, что надеть рясу - его собственное желание, и это вполне возможно, тем более если ему пришлось выбирать между монастырем и виселицей. Клеменс погиб вскоре после того, как уехал из Аспли. Лошадь увели на север и бросили, чтобы тело стали искать подальше от места, где был убит всадник. Однако совершенно очевидно - парень не знал, что ведет своих товарищей прямо туда, где будут найдены кости, и тем самым погублен замысел его отца. Я согласен в этом с Марком и, Бог мне свидетель, склонен согласиться с ним и в остальном. Но если Мэриет не убивал, почему он принял безоговорочно приговор и наказание? По собственной воле!
- Ответ может быть один-единственный, - сказал Кадфаэль. - Чтобы спасти кого-то другого.
- По твоим словам выходит, что он знает, кто убийца.
- Или думает, что знает, - возразил Кадфаэль. - Здесь одна завеса над другой скрывают людей друг от друга. Мне кажется, Аспли, если уж он так поступил со своим сыном, без сомнения, верит в то, что мальчик виновен. А Мэриет, приговорив себя к жизни, против которой восстает все его существо, а теперь и к позорной смерти, должен быть совершенно убежден в виновности другого человека, которого он любит и хочет спасти от смерти. Но если Леорик так ужасно ошибается, разве не может обманываться и Мэриет?
- А мы все? - спросил Хью, вздохнув. - Ладно, пошли посмотрим на этого лунатика, может, - кто знает? - если он будет продолжать лгать, настаивая на своем признании, он проговорится и выдаст что-нибудь полезное для нас. Похоже, он не был готов к тому, что расплачиваться за все придется другому бедняге, а не ему и не тому, кто ему дороже самого себя. Харальд достаточно быстро вынудил его заговорить.
Когда они пришли в приют святого Жиля, Мэриет спал в сарае. Кадфаэль стоял у его ложа и смотрел на странно спокойное чистое лицо, освободившееся от терзавшего его дьявола. Дыхание Мэриета было ровным, глубоким и свежим. Он вполне походил на измученного грешника, который исповедовался, очистил свою душу и получил тем самым облегчение. Но повторить свое признание перед священником он отказался. Этот аргумент Марка был очень сильным.
- Пусть спит, - сказал Хью, когда Марк, хоть и неохотно, собрался будить больного. - Мы подождем.
И они ждали почти час, а потом Мэриет вздрогнул и открыл глаза. Но даже тогда Хью велел сначала осмотреть его, накормить и напоить и лишь потом согласился сесть рядом с Мэриетом и послушать, что тот скажет. Кадфаэль осмотрел больного и не нашел особых повреждений; все должно было зажить через несколько дней, хотя, падая, Мэриет подвернул ногу и какое-то время ему будет трудно и больно ступать на нее. Ударившись головой, он получил изрядное сотрясение и смутно воспринимал происходящее сейчас, но все, что было в прошлом, Мэриет помнил твердо и хотел об этом заявить. Рана на виске тоже должна была скоро зажить, кровотечение уже прекратилось.
В слабом свете, проникающем в сарай, широко раскрытые, напряженные глаза Мэриета горели, как у кошки. Тихим голосом, но решительно, медленно, делая упор на каждом слове, он повторил признание, которое сделал брату Марку. Мэриет старался, чтобы речь его звучала убедительно, поэтому охотно и терпеливо позволял раскапывать подробности. Кадфаэль, слушая его, с тревогой вынужден был признать, что все, что говорил Мэриет, похоже на правду. Кажется, и Хью думал так же.
Хью задавал вопросы медленно, ровным голосом.
- Ты видел, как гость уезжает, сопровождаемый твоим отцом, и не возражал. А потом ты тоже покинул дом - верхом или пешком?
- Верхом, - с готовностью отвечал Мэриет; ведь если бы он ушел пешком, как бы он успел сделать круг и опередить всадника, двинувшегося вперед после того, как провожающие расстались с ним и вернулись домой? Кадфаэль вспомнил, что Айсуда говорила, как Мэриет в тот день приехал домой под вечер вместе с отцом и его спутниками, хотя уезжал не с ними. Она не сказала, ехал он на лошади или шел пешком. Это надо будет проверить.
- У тебя было намерение убить его? - мягко добивался своего Хью. - Или эта мысль пришла тебе в голову неожиданно? Что ты мог иметь против мастера Клеменса, чтобы желать его смерти?
- Он слишком вольно вел себя с невестой моего брата, - отвечал Мэриет. - Я был возмущен - священник, а ведет себя, как кавалер, и так уверен в своем превосходстве перед нами. Человек, у которого и манора нет, только ученость и имя его патрона вместо земли и благородного происхождения, а смотрел на нас свысока, хотя наш род имеет очень древние корни. Обидевшись за брата...
- Но твой брат даже не пошевелился, чтобы потребовать прекратить ухаживание, - проговорил Хью.
- Он ушел в Линде, к Розвите... Накануне вечером он провожал ее домой, и я уверен, они поссорились. Он ушел очень рано, даже не попрощался с гостем, ушел мириться с ней... Он вернулся домой только поздно вечером, ясно и отчетливо сказал Мэриет, - после того, как все давно кончилось.
Верно, и Айсуда так говорила, подумал Кадфаэль. После того, как все кончилось и Мэриета привели домой как уличенного убийцу; а домочадцы увидели юношу только после того, как он заявил о своем решении удалиться в монастырь. Он был готов сдержать слово и потому приехал в аббатство как послушник, полностью отдавая себе отчет в том, что делает. Так он и сказал своей проницательной и наблюдательной подруге детских игр, сказал спокойно, совершенно владея собой. Он делал то, что хотел делать.
- Но, Мэриет, когда ты уехал, ты собирался убивать мастера Клеменса?
- Я ни о чем не думал, - ответил Мэриет, в первый раз заколебавшись. Я уехал один... Но я был рассержен.
- Ты изрядно торопился, если догнал уехавшего гостя, - проговорил Хью мягко, но настойчиво. - Ведь ты отправился по кружному пути, а потом, как ты говоришь, обошел и перехватил его.
Мэриет вытянулся на постели и застыл, не сводя расширенных глаз со спрашивающего. Он сжал челюсти.
- Я торопился, хотя определенной цели у меня не было. Я был в глубокой чаще, когда услышал, что он едет в мою сторону, едет не спеша. Я приблизился и спустил стрелу. Он упал. - Пот выступил под повязкой на бледном лбу Мэриета. Он закрыл глаза.
- Хватит! - сказал Кадфаэль, трогая Хью за плечо. - С него довольно.
- Нет, - возразил Мэриет упрямо. -Дайте досказать. Когда я подошел к нему, он был мертв. Я убил его. И мой отец застал меня в тот самый момент. Собаки - с ним были собаки - учуяли меня и привели отца ко мне. Он решил скрыть содеянное ради меня и ради нашего честного имени, но если он и поступил незаконно, чтобы сохранить мне жизнь, то винить надо меня, я причина всего. Но преступления он не простил. Он обещал скрывать его в течение всей моей жизни с условием, что я покину мир и уйду в монастырь. Что сделали с телом потом, мне никто никогда не говорил. Я принял наказание, добровольно согласился с ним. Я даже надеялся... я пытался... А теперь забудьте все, что было сделано для меня, и дайте мне заплатить за мое преступление.
Мэриет решил, что беседа окончена, и у него вырвался тяжелый вздох. Хью тоже вздохнул, пошевелился, как будто хотел встать, а потом спросил как бы невзначай:
- В котором часу, Мэриет, отец застал тебя на месте преступления?
- Около трех часов пополудни, - не задумываясь, ответил юноша, попадая в расставленную ловушку.
- А мастер Клеменс уехал сразу после заутрени? Долго же он ехал какие-то три мили, - произнес Хью обманчиво мягким тоном.
Глаза Мэриета, полузакрывшиеся было от усталости и напряжения, широко распахнулись в испуге. Ему стоило судорожных усилий овладеть своим голосом и лицом, однако он справился с этим - решимость стоять на своем помогла ему, преодолев смятение, найти правдоподобный ответ.
- Я говорил кратко, желая скорее покончить со всем. Когда это случилось, было, наверное, не позже полудня. Но я убежал и оставил его лежать на дороге, а сам бродил по чаще в ужасе от своего поступка. В конце концов я вернулся. Мне казалось, лучше спрятать его в кустах подальше от дороги, где бы его никто не нашел, а я мог бы потом прийти ночью и похоронить его. Мне было страшно, но я все-таки вернулся. Я не жалею, сказал в заключение Мэриет, сказал так просто, что в этих последних словах почувствовалась правда. Однако он никогда не стрелял в человека. Он наткнулся на мертвого, лежавшего в луже крови, и был так же ошеломлен и так же застыл на месте, как когда он увидел окровавленного брата Волстана, распростертого под яблоней.
"Да, в трех милях езды от Аспли, - с уверенностью подумал Кадфаэль, но далеко после полудня и после того, как отец выехал из дома с соколом и собаками".
- Я не жалею, - повторил Мэриет совсем тихо. - Хорошо, что меня там застали. И еще лучше, что я теперь все вам рассказал.
Хью поднялся. Лицо его было непроницаемо.
- Ладно! - произнес он, глядя на Мэриета. - Трогать тебя сейчас нельзя, и я не вижу причин, почему бы тебе не остаться здесь под присмотром брата Марка. Брат Кадфаэль говорит, что тебе еще несколько дней придется прыгать на костылях. Так что это вполне надежное место для тебя.
- Я мог бы дать слово, но вряд ли ты поверишь ему, - печально произнес Мэриет. - Марк даст слово за меня, а я буду ему подчиняться. А тот, другой, - ты отпустишь его?
- Не бойся, с него сняты все обвинения, кроме обвинения в воровстве с целью набить свой желудок, а про это забудут. Лучше подумай о себе, добавил Хью серьезно. - Сдается мне, тебе нужно позвать священника и исповедаться.
- Я уже исповедался тебе, а священника мне заменит палач, - ответил Мэриет, и на его губах мелькнула кривая болезненная улыбка.
- Он одновременно и лжет, и правду говорит, - безнадежно и с некоторым раздражением вздохнул Хью, когда они ехали по предместью обратно в замок. То, что он говорит об отце, почти наверняка правда. Отец застал его рядом с убитым Клеменсом, решил, что Мэриет - преступник, и вынес приговор. Так он у вас и оказался. Вот почему во сне он вел себя по-другому, не так, как днем, когда бодрствовал. Но это не дает ответа на вопрос, кто убил Питера Клеменса. Ясно одно - Мэриет не убивал. Он не подумал и ошибся во времени, когда я его подловил. И если учесть, каким неожиданным был этот вопрос для него, довольно ловко все объяснил. Однако слишком поздно. Он ошибся - этого достаточно. И что нам теперь делать? Предположим, мы оповестим всех, что младший сын Аспли признался в убийстве и сунул голову в петлю? Если он действительно жертвует собой ради кого-то другого, ты думаешь, тот человек выйдет вперед, развяжет узел на его шее и наденет петлю на свою, как это сделал Мэриет для него?
- Ни в коем случае, - убежденно сказал Кадфаэль. - Если он, спасая свою драгоценную шкуру, допустил, чтобы жизнь невиновного превратилась в ад, сомневаюсь, что он попытается снять его с виселицы. Да простит меня Бог, если я неверно сужу о нем, но на совесть здесь полагаться нечего. Ты вынудишь и себя, и закон лгать ни за что ни про что, а парня заставишь страдать еще сильнее. Нет. У нас есть еще немного времени, пусть все останется как есть. Через два или три дня к нам в аббатство начнут съезжаться на свадьбу, и Леорика Аспли можно будет спросить, каково было его участие в этом деле, но, поскольку отец абсолютно убежден в виновности сына, вряд ли он поможет нам найти настоящего убийцу. Только не трогай Леорика, Хью, пока свадьба не закончится. Предоставь его мне на это время. Я тут кое-что придумал.
Дрожащими руками он ощупал неподвижно лежащего юношу, наклонился, стараясь уловить дыхание и стук сердца, коснулся гладкой щеки и густой копны темных волос и, отняв руку, почувствовал что пальцы стали теплыми и липкими от крови.
- Мэриет! - позвал он шепотом, прямо в неслышащее ухо, и понял, что Мэриет без сознания.
Марк побежал, чтобы принести свет и позвать кого-нибудь на помощь, но даже при таких обстоятельствах был очень осторожен и постарался не растревожить всю спальню. Он разбудил только двоих, наиболее крепких и старательных из своих подопечных, и сумел вывести их, не побеспокоив остальных. Они принесли с собой фонарь и при его свете на полу сарая осмотрели пострадавшего, который все еще не пришел в себя. Марк слегка затормозил его падение, но Мэриет ударился головой об острый край лесенки и рассек кожу от правого виска вверх; из раны текла кровь. К тому же Мэриет, падая, неловко подвернул правую ступню.
- Моя вина, моя вина! - шептал несчастный Марк, ощупывая, не сломаны ли кости. - Я не знал, что он спит, и резко разбудил его. Я думал, он идет ко мне...
Мэриет лежал в обмороке, не реагируя ни на что. Похоже, обошлось без переломов, но могли быть растяжения, и рана на голове сильно кровоточила. Чтобы как можно меньше тормошить его, с чердака принесли матрас и положили здесь же, в сарае; тут Мэриета не станут беспокоить остальные обитатели приюта. Голову пострадавшего обмыли и перевязали, а потом его осторожно уложили, укрыв сверху еще накидкой, потому что на ощупь он был очень холодным - результат раны и ушибов. Лицо Мэриета под повязкой оставалось бледным, но хранило такое выражение отрешенности и спокойствия, какого Марк у своего друга никогда еще не видел. Боль, терзавшая душу юноши в последние часы, казалось, отступила.
- Теперь идите спать, - сказал Марк своим озабоченным помощникам, сейчас ничего больше сделать нельзя. Я посижу с ним. Если нужно будет, я позову.
Он снял нагар с фитиля, чтобы светильник горел ровно, и остаток ночи просидел у ложа Мэриета. Мэриет не двигался и не произнес ни слова, только дыхание его стало более ровным и спокойным: обморок перешел в сон. Но в лице по-прежнему не было ни кровинки. Лишь перед самым рассветом, после заутрени, губы Мэриета зашевелились, а ресницы дрогнули, как будто он хотел открыть глаза, но не хватало сил. Марк отер ему лицо и смочил дергавшиеся губы водой с вином.
- Лежи тихо, - проговорил он, гладя Мэриета по щеке. - Это я, Марк. Ни о чем не тревожься, ты здесь со мной, в безопасности.
Он не знал точно, что вкладывал в эти слова. Они звучали как обещание бесконечного блаженства, а какое право имел он, Марк, брать на себя такое? И все же эти слова невольно сорвались у него с языка.
Веки Мэриета с трудом приподнялись, какое-то мгновение борясь с собственной тяжестью; зеленые, полные отчаяния глаза открылись, и в них отразился свет лампы. По телу юноши прошла дрожь. Он с трудом проговорил пересохшими губами:
- Я должен идти... Я должен сказать... Пусти меня!
Рука, мягко надавившая ему на грудь, пресекла попытку встать. Мэриет лежал беспомощный и дрожал.
- Я должен идти! Помоги мне!
- Тебе никуда не нужно идти, - произнес Марк, наклоняясь над другом. Если ты хочешь что-нибудь передать, скажи мне и лежи спокойно. Я все точно исполню. Ты упал, тебе нужен покой и сон.
- Это ты... - проговорил Мэриет со вздохом. - Марк, человек, которого схватили... за убийство священника, секретаря епископа... я должен сказать... Я должен пойти к Берингару...
- Скажи мне, - повторил Марк. - Этого достаточно. Я сделаю все, что захочешь, а ты спи. Что нужно передать Берингару?
Но Марк уже обо всем догадался.
- Скажи ему, пусть отпустит этого беднягу... Скажи, он никогда не совершал этого убийства. Скажи, что я знаю! Скажи ему, - говорил Мэриет, не сводя с внимательно слушающего Марка расширенных безумных изумрудно-зеленых глаз, - что я сознаюсь в смертном грехе... Это я убил Питера Клеменса. Я застрелил его в лесу, милях в трех или больше от Аспли. Скажи, я сожалею, что опозорил наш род.
Мэриет еще не оправился от падения, он был слаб, дрожал, слезы текли у него по щекам, и он сам удивлялся их неожиданно нескончаемому потоку. Мертвой хваткой он вцепился в руку Марка, все сильнее сжимая ее.
- Обещай! Обещай, что скажешь ему это...
- Скажу, сам передам твои слова, никому не доверю, - проговорил Марк, наклоняясь к лицу Мэриета, чтобы наполовину незрячие от напряжения глаза увидели его и поверили ему. - Передам каждое слово, что ты мне доверил. Но прежде, чем я уйду, ты должен сделать одно необходимое и доброе дело - для себя и для меня. А после ты уснешь спокойно.
Зеленые глаза, прояснившись от удивления, посмотрели на Марка.
- Что это за дело?
Марк ответил очень тихо но твердо. Прежде чем он договорил, Мэриет оттолкнул его руку, приподнялся на постели и отвернулся.
- Нет! - прошептал он в отчаянии, как будто провыл. - Нет! Нет!
Марк продолжал спокойно говорить, убеждать, но потом, когда его просьба была с еще большим жаром снова отвергнута, замолчал.
- Тш-ш-ш! Не надо так волноваться, - произнес он умиротворяюще. - Я и без этого выполню твое поручение, передам каждое слово. Успокойся и спи.
Мэриет поверил сразу; его напрягшееся тело обмякло, расслабилось. Он снова повернулся лицом к Марку. Первые лучи света, проникшие в сарай, заставили его сощурить глаза и сдвинуть брови.
Брат Марк загасил светильник и подоткнул накидку. Потом он поцеловал своего трудного больного и отправился выполнять его поручение.
Брат Марк миновал предместье, перешел каменный мост и оказался в городе; по пути он здоровался со всеми, кого встречал. Войдя в дом Хью Берингара у церкви святой Марии, он спросил, можно ли видеть хозяина, и, узнав, что помощник шерифа уже в замке, ничуть не обескураженный, отправился туда. По счастливой случайности там же оказался и брат Кадфаэль. Он только что заново перевязал гноящуюся рану на предплечье узника. Голод и отсутствие крыши над головой не способствуют быстрому заживлению, но, похоже, раны Харальда начали затягиваться. И на его длинных тощих костях наросло уже чуть-чуть мяса, и чуть-чуть краски выступило на впалых щеках. Крепкие каменные стены, сон, не прерываемый постоянно страхом, теплые одеяла и грубая пища три раза в день были спасением для него.
На фоне каменной стены вокруг тюрьмы замка, которая преграждала путь даже слабому свету зимнего утра, маленькая фигурка брата Марка казалась еще меньше, однако достоинство, с которым он держался, от этого нисколько не пострадало. Удивленный Хью приветствовал молодого монаха, появление которого в этом месте было весьма неожиданным, и повел в залу, где горел очаг и стоял зажженный светильник, потому что дневной свет редко проникал сюда и от него было мало пользы.
- Я пришел, - сказал брат Марк, сразу приступая к цели своего визита, - передать послание Хью Берингару от брата Мэриета. Я обещал передать его точно, слово в слово, он сам хотел сделать это, но не может. Брат Мэриет только вчера узнал, что вы держите здесь, в тюрьме, человека, обвиняемого в убийстве Питера Клеменса. Прошлой ночью Мэриет у себя на чердаке спал очень беспокойно, во сне встал, пошел и свалился с чердака. Теперь он лежит с раной на голове, однако к нему вернулось сознание, и я думаю, что самое плохое позади. Но если бы брат Кадфаэль пришел посмотреть больного, мне было бы спокойнее.
- Конечно, конечно, сынок, как же иначе! - воскликнул встревоженный Кадфаэль. - Но что с ним, почему он стал ходить во сне? Раньше, когда у него случались приступы, он никогда не вставал с постели. И потом, такие люди обычно ступают очень ловко и проходят там, куда бодрствующий человек и не сунется.
- Наверное, и он прошел бы, если бы я снизу не окликнул его, признался Марк, в отчаянии ломая руки. - Я думал, он проснулся и спускается, думал, что он ищет утешения и помощи, но, когда я произнес его имя, он оступился, вскрикнул и упал. А очнувшись, поведал, куда он стремился, даже во сне, и зачем. А поскольку он теперь беспомощен, Мэриет поручил это мне, и я здесь, чтобы выполнить это поручение.
- Когда ты уходил, он был в безопасности? - с беспокойством спросил Кадфаэль, устыдясь в душе, что посмел сомневаться в правильности действий брата Марка.
- Две добрые души присматривают за ним все время, но я думаю, что он будет спать. Он открылся мне, и теперь его рассудок успокоился, а я слагаю с себя эту ношу здесь, - проговорил брат Марк прямо и просто, как духовник, ощущающий себя посредником между законом и Мэриетом. - Он просит сказать Хью Берингару, чтобы тот отпустил узника, который не совершал убийства. Он заявляет, что знает это точно, и кается в совершении смертного греха, так как Питера Клеменса убил он. Застрелил в лесу, говорит Мэриет, чуть более трех миль к северу от Аспли. И еще он просит сказать, что сожалеет, что опозорил свой род.
Марк стоял перед Хью и Кадфаэлем, глядя им прямо в лицо. В глазах молодого монаха отражалось все его честное естество. Хью и Кадфаэль в глубокой задумчивости смотрели на него. Вот, значит, какова развязка! Сын, страстный от природы и быстрый в поступках, убивает; отец, прямой и суровый, однако ревниво сберегающий честь своего рода, предлагает грешнику выбор между публичным позором, который погубит дом его предков, и уходом в монастырь, и сын своего отца предпочитает мучительную для себя жизнь, как в чистилище, постыдной смерти на виселице - позору, который погубит его семью. Так и могло быть! Это отвечало на все вопросы.
- Но конечно же, - заявил брат Марк одновременно и вдохновенно-порывисто, с уверенностью, как мог бы говорить ангел или архангел, и при этом по-детски просто, - это неправда.
- Я не собираюсь оспаривать твои слова, - произнес Хью после долгого глубокого раздумья, - но только ответь мне: ты говоришь так потому только, что веришь в брата Мэриета - у тебя могут быть для этого серьезные основания, - или у тебя есть доказательства? Откуда ты знаешь, что он лжет?
- Я знаю это, потому что знаю его, - твердо отвечал Марк, - но я пытался не принимать это в расчет. Если я скажу, что он не тот человек, который будет стрелять в другого из кустов, а выйдет, станет с ним лицом к лицу и вызовет его на бой, я скажу то, во что неколебимо верю. Но я простолюдин, я не знаю, как среди дворян решаются вопросы чести, как могу я судить об этом? Нет, я проверил Мэриета. Когда он сказал мне то, что сказал, я ответил, мол, для успокоения своей души пусть он разрешит мне позвать нашего капеллана и, как больной, исповедуется ему и испросит отпущение грехов. И он не захотел этого сделать, - сказал Марк и улыбнулся. - При одной мысли об этом он задрожал и отвернул лицо. А когда я стал уговаривать его, он очень разволновался. Потому что он может лгать мне и вам, даже самому королевскому суду, по причинам, которые кажутся ему достаточно серьезными, - договорил Марк, - но он не будет лгать духовнику, а через духовника - Богу.
Глава десятая
После долгих тяжких размышлений Хью сказал:
- Похоже, сейчас от этого парня правды не добиться. Мэриет в постели, у него разбита голова и подвернута нога, так что какое-то время, наверное, он ходить не сможет. Пусть думает, что мы поверили ему, что он нас убедил. Присмотри за ним, Марк, пусть считает, что сделал все так, как ему казалось правильным. Скажи, что относительно нашего узника он может не беспокоиться, его не обвиняют и ничего плохого с ним не случится. Но оставим в тайне то обстоятельство, что мы держим невинного человека, жизни которого ничто не угрожает. Мэриету можно сказать. Но ни одной живой душе, кроме него. Для всех - у нас надежно заперт убийца.
Одна ложь повлекла за собой другую, и хоть брату Марку и казалось, что лжи не по дороге с правдой, он понимал, что пути Господни неисповедимы, и соглашался, что ложь может помочь открыть правду. Он заставит Мэриета поверить, что тяжкое испытание для него закончилось, признание принято, и Мэриета перестанут мучить кошмары, он будет спать, не испытывая ни страха, ни надежды, только безотрадное удовлетворение от добровольно принесенной жертвы, и готовиться к переходу в лучший мир.
- Я позабочусь, чтобы, кроме него, никто не узнал, - сказал Марк. - И я обещаю, Мэриет будет в вашем распоряжении, как только понадобится.
- Хорошо! Тогда возвращайся к своему больному. Мы с Кадфаэлем тоже скоро придем.
С сознанием выполненного долга Марк отправился в обратный путь через город и предместье. Когда он ушел, Хью и Кадфаэль долго смотрели друг на друга в задумчивости.
- Ну?
- Хорошо придуманная сказка, - отозвался Кадфаэль, - похоже, большая ее часть - правда. Я согласен с Марком, я не верю, что мальчик - убийца. Тот, кто велел сложить этот костер и поджечь его, обладает достаточной властью над людьми, чтобы заставить их выполнить приказ и сохранить все в секрете. Этому человеку верно служат, его боятся, а может, даже любят. Он не только сам не украл ничего у мертвеца, но и не разрешил никому сделать это. Все - в огонь. Слуги уважали и слушались его. Леорик Аспли - именно такой человек. Только он мог так поступить, если решил, что его собственный сын убил из-за кустов их гостя. Прощения Мэриету быть не могло. Если отец и защитил "убийцу" от заслуженной смерти, он сделал это только ради спасения чести рода и только ценой пожизненного наказания - ухода в монастырь.
Кадфаэль вспомнил, как они приехали в дождь, отец и сын: один суровый, холодный, враждебный, уехавший, даже не поцеловав сына на прощание, как принято среди родственников; другой - покорный, почтительный, природа которого, однако, протестовала изо всех сил, одновременно бунтуя и подчиняясь. Жаждущий сократить испытательный срок и потерять всякую надежду на избавление, а во сне, как демон, борющийся за свою свободу. Все вполне правдоподобно. При этом Марк абсолютно уверен, что Мэриет лжет.
- В эту картину укладывается все, - проговорил Хью, качая головой. Мэриет повсюду заявляет, что надеть рясу - его собственное желание, и это вполне возможно, тем более если ему пришлось выбирать между монастырем и виселицей. Клеменс погиб вскоре после того, как уехал из Аспли. Лошадь увели на север и бросили, чтобы тело стали искать подальше от места, где был убит всадник. Однако совершенно очевидно - парень не знал, что ведет своих товарищей прямо туда, где будут найдены кости, и тем самым погублен замысел его отца. Я согласен в этом с Марком и, Бог мне свидетель, склонен согласиться с ним и в остальном. Но если Мэриет не убивал, почему он принял безоговорочно приговор и наказание? По собственной воле!
- Ответ может быть один-единственный, - сказал Кадфаэль. - Чтобы спасти кого-то другого.
- По твоим словам выходит, что он знает, кто убийца.
- Или думает, что знает, - возразил Кадфаэль. - Здесь одна завеса над другой скрывают людей друг от друга. Мне кажется, Аспли, если уж он так поступил со своим сыном, без сомнения, верит в то, что мальчик виновен. А Мэриет, приговорив себя к жизни, против которой восстает все его существо, а теперь и к позорной смерти, должен быть совершенно убежден в виновности другого человека, которого он любит и хочет спасти от смерти. Но если Леорик так ужасно ошибается, разве не может обманываться и Мэриет?
- А мы все? - спросил Хью, вздохнув. - Ладно, пошли посмотрим на этого лунатика, может, - кто знает? - если он будет продолжать лгать, настаивая на своем признании, он проговорится и выдаст что-нибудь полезное для нас. Похоже, он не был готов к тому, что расплачиваться за все придется другому бедняге, а не ему и не тому, кто ему дороже самого себя. Харальд достаточно быстро вынудил его заговорить.
Когда они пришли в приют святого Жиля, Мэриет спал в сарае. Кадфаэль стоял у его ложа и смотрел на странно спокойное чистое лицо, освободившееся от терзавшего его дьявола. Дыхание Мэриета было ровным, глубоким и свежим. Он вполне походил на измученного грешника, который исповедовался, очистил свою душу и получил тем самым облегчение. Но повторить свое признание перед священником он отказался. Этот аргумент Марка был очень сильным.
- Пусть спит, - сказал Хью, когда Марк, хоть и неохотно, собрался будить больного. - Мы подождем.
И они ждали почти час, а потом Мэриет вздрогнул и открыл глаза. Но даже тогда Хью велел сначала осмотреть его, накормить и напоить и лишь потом согласился сесть рядом с Мэриетом и послушать, что тот скажет. Кадфаэль осмотрел больного и не нашел особых повреждений; все должно было зажить через несколько дней, хотя, падая, Мэриет подвернул ногу и какое-то время ему будет трудно и больно ступать на нее. Ударившись головой, он получил изрядное сотрясение и смутно воспринимал происходящее сейчас, но все, что было в прошлом, Мэриет помнил твердо и хотел об этом заявить. Рана на виске тоже должна была скоро зажить, кровотечение уже прекратилось.
В слабом свете, проникающем в сарай, широко раскрытые, напряженные глаза Мэриета горели, как у кошки. Тихим голосом, но решительно, медленно, делая упор на каждом слове, он повторил признание, которое сделал брату Марку. Мэриет старался, чтобы речь его звучала убедительно, поэтому охотно и терпеливо позволял раскапывать подробности. Кадфаэль, слушая его, с тревогой вынужден был признать, что все, что говорил Мэриет, похоже на правду. Кажется, и Хью думал так же.
Хью задавал вопросы медленно, ровным голосом.
- Ты видел, как гость уезжает, сопровождаемый твоим отцом, и не возражал. А потом ты тоже покинул дом - верхом или пешком?
- Верхом, - с готовностью отвечал Мэриет; ведь если бы он ушел пешком, как бы он успел сделать круг и опередить всадника, двинувшегося вперед после того, как провожающие расстались с ним и вернулись домой? Кадфаэль вспомнил, что Айсуда говорила, как Мэриет в тот день приехал домой под вечер вместе с отцом и его спутниками, хотя уезжал не с ними. Она не сказала, ехал он на лошади или шел пешком. Это надо будет проверить.
- У тебя было намерение убить его? - мягко добивался своего Хью. - Или эта мысль пришла тебе в голову неожиданно? Что ты мог иметь против мастера Клеменса, чтобы желать его смерти?
- Он слишком вольно вел себя с невестой моего брата, - отвечал Мэриет. - Я был возмущен - священник, а ведет себя, как кавалер, и так уверен в своем превосходстве перед нами. Человек, у которого и манора нет, только ученость и имя его патрона вместо земли и благородного происхождения, а смотрел на нас свысока, хотя наш род имеет очень древние корни. Обидевшись за брата...
- Но твой брат даже не пошевелился, чтобы потребовать прекратить ухаживание, - проговорил Хью.
- Он ушел в Линде, к Розвите... Накануне вечером он провожал ее домой, и я уверен, они поссорились. Он ушел очень рано, даже не попрощался с гостем, ушел мириться с ней... Он вернулся домой только поздно вечером, ясно и отчетливо сказал Мэриет, - после того, как все давно кончилось.
Верно, и Айсуда так говорила, подумал Кадфаэль. После того, как все кончилось и Мэриета привели домой как уличенного убийцу; а домочадцы увидели юношу только после того, как он заявил о своем решении удалиться в монастырь. Он был готов сдержать слово и потому приехал в аббатство как послушник, полностью отдавая себе отчет в том, что делает. Так он и сказал своей проницательной и наблюдательной подруге детских игр, сказал спокойно, совершенно владея собой. Он делал то, что хотел делать.
- Но, Мэриет, когда ты уехал, ты собирался убивать мастера Клеменса?
- Я ни о чем не думал, - ответил Мэриет, в первый раз заколебавшись. Я уехал один... Но я был рассержен.
- Ты изрядно торопился, если догнал уехавшего гостя, - проговорил Хью мягко, но настойчиво. - Ведь ты отправился по кружному пути, а потом, как ты говоришь, обошел и перехватил его.
Мэриет вытянулся на постели и застыл, не сводя расширенных глаз со спрашивающего. Он сжал челюсти.
- Я торопился, хотя определенной цели у меня не было. Я был в глубокой чаще, когда услышал, что он едет в мою сторону, едет не спеша. Я приблизился и спустил стрелу. Он упал. - Пот выступил под повязкой на бледном лбу Мэриета. Он закрыл глаза.
- Хватит! - сказал Кадфаэль, трогая Хью за плечо. - С него довольно.
- Нет, - возразил Мэриет упрямо. -Дайте досказать. Когда я подошел к нему, он был мертв. Я убил его. И мой отец застал меня в тот самый момент. Собаки - с ним были собаки - учуяли меня и привели отца ко мне. Он решил скрыть содеянное ради меня и ради нашего честного имени, но если он и поступил незаконно, чтобы сохранить мне жизнь, то винить надо меня, я причина всего. Но преступления он не простил. Он обещал скрывать его в течение всей моей жизни с условием, что я покину мир и уйду в монастырь. Что сделали с телом потом, мне никто никогда не говорил. Я принял наказание, добровольно согласился с ним. Я даже надеялся... я пытался... А теперь забудьте все, что было сделано для меня, и дайте мне заплатить за мое преступление.
Мэриет решил, что беседа окончена, и у него вырвался тяжелый вздох. Хью тоже вздохнул, пошевелился, как будто хотел встать, а потом спросил как бы невзначай:
- В котором часу, Мэриет, отец застал тебя на месте преступления?
- Около трех часов пополудни, - не задумываясь, ответил юноша, попадая в расставленную ловушку.
- А мастер Клеменс уехал сразу после заутрени? Долго же он ехал какие-то три мили, - произнес Хью обманчиво мягким тоном.
Глаза Мэриета, полузакрывшиеся было от усталости и напряжения, широко распахнулись в испуге. Ему стоило судорожных усилий овладеть своим голосом и лицом, однако он справился с этим - решимость стоять на своем помогла ему, преодолев смятение, найти правдоподобный ответ.
- Я говорил кратко, желая скорее покончить со всем. Когда это случилось, было, наверное, не позже полудня. Но я убежал и оставил его лежать на дороге, а сам бродил по чаще в ужасе от своего поступка. В конце концов я вернулся. Мне казалось, лучше спрятать его в кустах подальше от дороги, где бы его никто не нашел, а я мог бы потом прийти ночью и похоронить его. Мне было страшно, но я все-таки вернулся. Я не жалею, сказал в заключение Мэриет, сказал так просто, что в этих последних словах почувствовалась правда. Однако он никогда не стрелял в человека. Он наткнулся на мертвого, лежавшего в луже крови, и был так же ошеломлен и так же застыл на месте, как когда он увидел окровавленного брата Волстана, распростертого под яблоней.
"Да, в трех милях езды от Аспли, - с уверенностью подумал Кадфаэль, но далеко после полудня и после того, как отец выехал из дома с соколом и собаками".
- Я не жалею, - повторил Мэриет совсем тихо. - Хорошо, что меня там застали. И еще лучше, что я теперь все вам рассказал.
Хью поднялся. Лицо его было непроницаемо.
- Ладно! - произнес он, глядя на Мэриета. - Трогать тебя сейчас нельзя, и я не вижу причин, почему бы тебе не остаться здесь под присмотром брата Марка. Брат Кадфаэль говорит, что тебе еще несколько дней придется прыгать на костылях. Так что это вполне надежное место для тебя.
- Я мог бы дать слово, но вряд ли ты поверишь ему, - печально произнес Мэриет. - Марк даст слово за меня, а я буду ему подчиняться. А тот, другой, - ты отпустишь его?
- Не бойся, с него сняты все обвинения, кроме обвинения в воровстве с целью набить свой желудок, а про это забудут. Лучше подумай о себе, добавил Хью серьезно. - Сдается мне, тебе нужно позвать священника и исповедаться.
- Я уже исповедался тебе, а священника мне заменит палач, - ответил Мэриет, и на его губах мелькнула кривая болезненная улыбка.
- Он одновременно и лжет, и правду говорит, - безнадежно и с некоторым раздражением вздохнул Хью, когда они ехали по предместью обратно в замок. То, что он говорит об отце, почти наверняка правда. Отец застал его рядом с убитым Клеменсом, решил, что Мэриет - преступник, и вынес приговор. Так он у вас и оказался. Вот почему во сне он вел себя по-другому, не так, как днем, когда бодрствовал. Но это не дает ответа на вопрос, кто убил Питера Клеменса. Ясно одно - Мэриет не убивал. Он не подумал и ошибся во времени, когда я его подловил. И если учесть, каким неожиданным был этот вопрос для него, довольно ловко все объяснил. Однако слишком поздно. Он ошибся - этого достаточно. И что нам теперь делать? Предположим, мы оповестим всех, что младший сын Аспли признался в убийстве и сунул голову в петлю? Если он действительно жертвует собой ради кого-то другого, ты думаешь, тот человек выйдет вперед, развяжет узел на его шее и наденет петлю на свою, как это сделал Мэриет для него?
- Ни в коем случае, - убежденно сказал Кадфаэль. - Если он, спасая свою драгоценную шкуру, допустил, чтобы жизнь невиновного превратилась в ад, сомневаюсь, что он попытается снять его с виселицы. Да простит меня Бог, если я неверно сужу о нем, но на совесть здесь полагаться нечего. Ты вынудишь и себя, и закон лгать ни за что ни про что, а парня заставишь страдать еще сильнее. Нет. У нас есть еще немного времени, пусть все останется как есть. Через два или три дня к нам в аббатство начнут съезжаться на свадьбу, и Леорика Аспли можно будет спросить, каково было его участие в этом деле, но, поскольку отец абсолютно убежден в виновности сына, вряд ли он поможет нам найти настоящего убийцу. Только не трогай Леорика, Хью, пока свадьба не закончится. Предоставь его мне на это время. Я тут кое-что придумал.