Страница:
Теперь я только догадываюсь: в штабе главнокомандующего сразу же возникли вопросы, как оную информацию воспринимать, какую дать оценку? Ну и попутно возникла скрытая обида: « Кто это нам мораль читает. Не иначе как инакомыслящий!» Моментально приняли боевую стойку. По цепи пронеслось: « На-аших бьют!» И вот, захлебываясь от эмоций, руководство комитета отправило в два адреса (редакции газеты и автору репортажа) гневную филиппику. Вот она, под рукой.
Диалог весьма-весьма схож с парафразом г-на Сельцовского, особенно в той части, где речь идет о том, что врачи-неврологи категорически отрицали факты вымогательства. Наряду с этим обратили внимание на то, что имярек акцентуировал (!) имеющиеся у него заболевания, возводя их в особо редкие.
Тут, как говорится, каюсь: грешен! Помнится, в порядке шутки, при разговоре с лечащим врачом, посетовал, что не дает мне покоя странная боль в ступне… К сказанному добавил: ни у кого из родных, близких, знакомых и даже от соседей по лестничной площадке не слышал о таком странном заболевании… Возможно, моя болячка уникальна, представит интерес для отечественной медицины.
Татьяна Геннадьевна, помню, выскочила из палаты как ужаленная и вскоре возвратилась с коллегой из неврологии. Как затем дело повернулось, читайте выше… Комиссия же из Комитета здравоохранения, прибывшая в больницу с намерением во что бы то ни стало опровергнуть или хотя бы дезавуировать не поддающуюся опровержению фактуру из честного репортажа пациента «Вид с больничной койки», – сделала дурацкий вывод: автор-де морочил медперсоналу головы, акцентуируя воображаемые недуги!
Мне было и грустно, и смешно… Грустно, потому с тех пор начались из-за недолеченного бронхита и воспаления легких серьезные проблемы. Смешно же оттого, что вспомнился реальный случай из моей армейской жизни. Дело было так. Один новобранец, маменькин сыночек, капризуля, недоволен был солдатской кухней. Сдуру накатал тайком письмо прямо в штаб корпуса. В Советской Армии порядки были строгие. В роту немедля явилась авторитетная комиссия во главе с генералом. Он не удовлетворился отчетом командира полка: явился в столовую, угодил в разгар обеда, чтобы не было никакого обмана и очковтирательства.
Разгладив плавными движениями пышные усы с подусниками, генерал обратился к обедающим солдатам с непростыми вопросами: а) довольны ли службою? б) есть ли к начальству своему претензии? в) сыты ль служивые, хватает ли довольствия? (Тут надобно заметить, что накануне в роте провел соответствующую психологическую подготовку старшина.) И вот на прямой генеральский вопрос, хватает ли довольствия, – крупногабаритный сибиряк во всю силу легких гаркнул: «Харчей хватает… Даже в мисках остается!» Генерал, однако, был не промах и уточнил: «А что же, солдатик, в мисках остается.» Был ответ: «Лавровый лист остается, товарищ генерал!»
В таком виде «объективка» и пошла по армейским инстанциям.
Не затесался ли теперь тот ротный старшина в аппарат ведомства г-на Сельцовского? И я решил провести разведку.
До Андрея Петровича не допустили. Принял меня заместитель председателя А.А. Хрупалов. Чиновник как чиновник: в меру скрытный, частично откровенный, по-своему хитер, по-современному немного фрондер, заметно циничный.
– Статья ваша очень неприятная, – в первую же минуту выдал Андрей Александрович. – Нет, не по фактуре. Вы там лежали, все своими глазами видели, кожей прочувствовали… А вот раздражает общая тональность, фразеология, фельетонный налет.
– Вам повезло, что в 61-ю больницу угодил не Салтыков-Щедрин, а второразрядный журналист эпохи Аллы Пугачевой.
– Юмор понял.
– В следующий раз обещаю быть поаккуратней при выборе слов и выражений… Но основную претензию, мне кажется, вы еще не высказали.
Хозяин кабинета принялся нервно перекладывать на столе предметы, теребить бумаги. Попутно нес околесицу насчет грандиозных задач, кем-то в последнее время поставленных перед работниками лечебно-профилактических учреждений. Причем со значением было сказано: дескать, перечень не поддается ограничению (?): может и должен пополняться новыми задачами. Все это немного напоминало бред… Потом уж я смекнул: на самом деле Андрей Александрович тянул время, подыскивая нужные слова под ускользающие мысли.
Жаль было чиновника. Но я молчал: пусть сам выкручивается. Тут с языка Хрупалова слетела мысля затаенная:
– Вы слишком много взяли на себя: текст попахивает враждебной пропагандой. Вы дали козырь в руки врагов России.
«Ничего себе заявочка!» – подумал я про себя.
– Вы сеете смуту: вносите, может, того не желая, раскол в общество, которое теперь, как никогда, нуждается в сочувствии единомышленников, в сплочении разнородных сил.
Тут до меня наконец дошло: мне «шьют» деструктивизм.
– Ну а конкретно, в чем же я неправ?
Теперь это был явно другой человек: боец, а то и рыцарь без страха и упрека. Он виделся мне на коне, с остроконечной пикой наперевес.
– Вы же недвусмысленно, открытым текстом высказали крамолу, будто теперь в стране творится… геноцид.
– Да разве не так?
Хозяин кабинета резко встал с кресла. Лицо его было каменным. Впрочем, и сам он стал похож на монумент работы Зураба Церетели.
Расстались без рукопожатия. Через какое-то время я навел справку. Хрупалова взяли в аппарат Михаила Зурабова.
Сошлись во мнении
Первый заход
Второй заход
«Комитет здравоохранения внимательно рассмотрел факты, изложенные в статье «Вид с больничной койки».Читая и перечитывая строгий рапорт, вспомнил я диалог из очерка Салтыкова-Щедрина. Один губернский начальник при доверительном разговоре задал губернатору острый и нелицеприятный вопрос: «Иван Иванович, вы взятки берете?» Тот ответил резко и вместе о тем доверительно: «Никогда!»
По имеющимся медицинским документам, больному (имярек) проведено обследование и лечение с имеющимися у него заболеванием в полном объеме. Получены объяснения от медицинского персонала, принявшего участие в обследовании данного больного. Во время пребывания (имярек) в больнице он отличался повышенной требовательностью, акцентуировал(!) имеющиеся у него заболевания, вводя их в: особо редкие, проявил себя придирчивым к медперсоналу, конфликтным по отношению к соседям по палате.
Факты недоброкачественности пищи (металлическая стружка, стекло в ней) подтвердить не представилось возможным, т.к. указанные посторонние предметы больной отказался показать медперсоналу. Во время посещения терапевтического отделения, где лежал П., больные медицинским обслуживанием, лечением, обстановкой в палатах были довольны, питанием удовлетворены, в палатах чисто, тепло.
Врачи категорически отрицают приведенные факты вымогательства и готовы предъявить автору статьи иск, как журналисту, грубо нарушившему действующее законодательство, – в части распространения через средства массовой информации непроверенных сведений, порочащих честь и достоинство.
Председатель Комитета А.П. Сельцовский».
Диалог весьма-весьма схож с парафразом г-на Сельцовского, особенно в той части, где речь идет о том, что врачи-неврологи категорически отрицали факты вымогательства. Наряду с этим обратили внимание на то, что имярек акцентуировал (!) имеющиеся у него заболевания, возводя их в особо редкие.
Тут, как говорится, каюсь: грешен! Помнится, в порядке шутки, при разговоре с лечащим врачом, посетовал, что не дает мне покоя странная боль в ступне… К сказанному добавил: ни у кого из родных, близких, знакомых и даже от соседей по лестничной площадке не слышал о таком странном заболевании… Возможно, моя болячка уникальна, представит интерес для отечественной медицины.
Татьяна Геннадьевна, помню, выскочила из палаты как ужаленная и вскоре возвратилась с коллегой из неврологии. Как затем дело повернулось, читайте выше… Комиссия же из Комитета здравоохранения, прибывшая в больницу с намерением во что бы то ни стало опровергнуть или хотя бы дезавуировать не поддающуюся опровержению фактуру из честного репортажа пациента «Вид с больничной койки», – сделала дурацкий вывод: автор-де морочил медперсоналу головы, акцентуируя воображаемые недуги!
Мне было и грустно, и смешно… Грустно, потому с тех пор начались из-за недолеченного бронхита и воспаления легких серьезные проблемы. Смешно же оттого, что вспомнился реальный случай из моей армейской жизни. Дело было так. Один новобранец, маменькин сыночек, капризуля, недоволен был солдатской кухней. Сдуру накатал тайком письмо прямо в штаб корпуса. В Советской Армии порядки были строгие. В роту немедля явилась авторитетная комиссия во главе с генералом. Он не удовлетворился отчетом командира полка: явился в столовую, угодил в разгар обеда, чтобы не было никакого обмана и очковтирательства.
Разгладив плавными движениями пышные усы с подусниками, генерал обратился к обедающим солдатам с непростыми вопросами: а) довольны ли службою? б) есть ли к начальству своему претензии? в) сыты ль служивые, хватает ли довольствия? (Тут надобно заметить, что накануне в роте провел соответствующую психологическую подготовку старшина.) И вот на прямой генеральский вопрос, хватает ли довольствия, – крупногабаритный сибиряк во всю силу легких гаркнул: «Харчей хватает… Даже в мисках остается!» Генерал, однако, был не промах и уточнил: «А что же, солдатик, в мисках остается.» Был ответ: «Лавровый лист остается, товарищ генерал!»
В таком виде «объективка» и пошла по армейским инстанциям.
Не затесался ли теперь тот ротный старшина в аппарат ведомства г-на Сельцовского? И я решил провести разведку.
До Андрея Петровича не допустили. Принял меня заместитель председателя А.А. Хрупалов. Чиновник как чиновник: в меру скрытный, частично откровенный, по-своему хитер, по-современному немного фрондер, заметно циничный.
– Статья ваша очень неприятная, – в первую же минуту выдал Андрей Александрович. – Нет, не по фактуре. Вы там лежали, все своими глазами видели, кожей прочувствовали… А вот раздражает общая тональность, фразеология, фельетонный налет.
– Вам повезло, что в 61-ю больницу угодил не Салтыков-Щедрин, а второразрядный журналист эпохи Аллы Пугачевой.
– Юмор понял.
– В следующий раз обещаю быть поаккуратней при выборе слов и выражений… Но основную претензию, мне кажется, вы еще не высказали.
Хозяин кабинета принялся нервно перекладывать на столе предметы, теребить бумаги. Попутно нес околесицу насчет грандиозных задач, кем-то в последнее время поставленных перед работниками лечебно-профилактических учреждений. Причем со значением было сказано: дескать, перечень не поддается ограничению (?): может и должен пополняться новыми задачами. Все это немного напоминало бред… Потом уж я смекнул: на самом деле Андрей Александрович тянул время, подыскивая нужные слова под ускользающие мысли.
Жаль было чиновника. Но я молчал: пусть сам выкручивается. Тут с языка Хрупалова слетела мысля затаенная:
– Вы слишком много взяли на себя: текст попахивает враждебной пропагандой. Вы дали козырь в руки врагов России.
«Ничего себе заявочка!» – подумал я про себя.
– Вы сеете смуту: вносите, может, того не желая, раскол в общество, которое теперь, как никогда, нуждается в сочувствии единомышленников, в сплочении разнородных сил.
Тут до меня наконец дошло: мне «шьют» деструктивизм.
– Ну а конкретно, в чем же я неправ?
Теперь это был явно другой человек: боец, а то и рыцарь без страха и упрека. Он виделся мне на коне, с остроконечной пикой наперевес.
– Вы же недвусмысленно, открытым текстом высказали крамолу, будто теперь в стране творится… геноцид.
– Да разве не так?
Хозяин кабинета резко встал с кресла. Лицо его было каменным. Впрочем, и сам он стал похож на монумент работы Зураба Церетели.
Расстались без рукопожатия. Через какое-то время я навел справку. Хрупалова взяли в аппарат Михаила Зурабова.
Сошлись во мнении
Разговор с участковым врачом
Первый заход
Под лопаткою после полудня заныло, немного погодя и в загрудине сжало, закололо. Однако «скорую» не стал беспокоить, обошелся подручными средствами. Когда же боль отпустила, поплелся в поликлинику, к своему терапевту. В очереди оказался последний. Только через час с небольшим переступил наконец порожек.
После неторопливого прослушивания и постукиваний – по груди, по спине – доктор обронил: «Ваше состояние, милейший, соответствует возрастной планке».
Это был комплимент. Я не знал, как благодарить эскулапа за внимание. Как вдруг… по сценарию невидимого режиссера, в московском небе загрохотало, засверкало, и следом хлынул благодатный летний ливень.
Решили шальную грозу переждать. Не торопясь, заварили чаек. Хотя и мало были знакомы, разговорились. По старой привычке я не расстаюсь с диктофоном. Открыто выложил аппарат на стол, да вскоре о нем и забыл. Говорили же не о женщинах и не о футболе. Рассуждали мы с Олегом Федоровичем Федоряевым вкривь и вкось о житейском, впрочем, имеющем прямое отношение к ведомству Гиппократа.
Н.П. Народ все чаще, негромко, вполголоса, корит отечественную медицину. Говорят о равнодушии персонала, о корыстолюбии. Между прочим, еще и о том, что люди в белых халатах с большим старанием, прилежанием лечат успешных, богатеньких… Есть в этом нечто анафемское… Говорю не с чужих слов, отец мой тоже был врач участковый. Знаете, как он бросил курить? В дурной привычке его в сердцах упрекнул наш сосед, страдавший бронхитом.
О.Ф. В вашем перечне добродетелей вы не сказали о душевности. Нынче черствость заполонила человеческие души… Помню, перешагнув порог Одесского мединститута, я остановился пораженный перед бронзовой плитой на стене. На ней огненно сияли слова: «Болезнь лечится не только лекарствами, но и душою самого болящего». Знаете, чьи слова? Не угадаете – Вересаева. Только много лет спустя постиг я смысл сказанного… Лечение идет успешней, если больной безотчетно верит своему Лекарю. Вместе с тем вера его укрепляет волю врача, подымает дух – и он готов до последнего мгновенья сражаться за спасение своего подопечного ДРУГА… Моя вера в успех передается больному, мобилизует его внутренние ресурсы, энергию. Больной очень нуждается в вере своего спасителя – улавливает ее в голосе, в глазах, в мимике врача; в то же время замечает малейшие колебания, сомнения. Обычно он это черпает из встречного взгляда.
Н.П. Говорите, продолжайте…
О.Ф. Но для таких импульсов у нашего брата времени не хватает. На каждого входящего во врачебный кабинет отпущено, согласно инструкции, всего-навсего десять минут. Добрая половина тратится на писанину, на оформление рецептов. Теперь появились компьютеры, но рядовым участковым они недоступны. А ведь нужны, как воздух! В прошлом веке было известно полтора десятка «ходовых» болезней: горячка, сухотка (чахотка), простуда, холера, сибирская язва, антонов огонь – потом обнаружили тиф брюшной, сыпной… Теперь мы знаем, что болезней тысяча!
– При этом врач общей практики, как говорил мой отец, обязан знать досконально (по своей склонности, уму) хотя бы о трех-четырех болезнях. В чем-то хотя бы малость быть узким спецом.
– И непременно беспрерывно совершенствоваться, не останавливаться в развитии. Следить за наукой, за техническим прогрессом в той области медицины, которую ты выбрал по призванию, по внутренней тяге. Хотя информация нынче дорого стоит. За подписку на ходовой журнал надо сотни рэ выложить. Ну а компьютеры… Эти штуковины у нас имеют лишь трое из полста душ. Потому многие мои коллеги… бегут в медицинский бизнес. Их места занимают поденщики или «многостаночники». Высунув язык, они мечутся меж двумя, а то и тремя работами.
– Я наблюдал этот процесс, когда с перерывами лежал в 61-й больнице. За три года там наполовину поменялся персонал. Во 2-й терапии из прежних остались лишь старшая медсестра да буфетчица на раздаче.
– Идет бессмысленный крутеж. Нет стабильности. Портятся нравы. Ожесточаются сердца… А ведь сердце врача сделано из того же материала, как и у пациента.
– Вот что я заметил, Олег Федорович. Врачи в сельской местности все-таки гуманней, отзывчивей, сердечней, нежели городские.
– К сказанному могу прибавить… Остались еще фанаты на станциях «Скорой помощи»… Три года варился в том котле. У них там как в окопе, на передовой линии. Ситуация постоянно экстремальная.
– И ведь приспосабливаются.
– Много и таких, кого клещами не вытащишь… Лично меня спасало чувство юмора и философское отношение к действительности. В молодости я приобщился к высокой литературе. Запоем читал Монтеня, Монтескье, Шопенгауэра, Ницше, Дидро. Достаточно серьезно относился к такому вроде бы не очень нужному для медика предмету, как диамат. Общие лекции и семинары расширяли кругозор, служили в каком-то смысле гимнастикой для ума.
– Это то, чему не учат в западных вузах. Оттого тамошние спецы узколобы, подчас ограниченные.
– Согласен. Не только советские врачи, а и технари отличались от европейских широтой кругозора. Наши мыслят широко, диалектично, хотя подчас проигрывают в глубине познаний. Россиянам вообще свойственней взгляд на вещи, на жизнь широкого спектра. Потому там, особенно за океаном, на наших специалистов до сих пор большей спрос.
– Вас прельщает частная практика?
– На то нужен соответствующий склад ума: коммерческий. Я же не люблю барахолки. В принципе.
– Сейчас много говорят о медицинских фирмах частного формата. Туда будто бы идут яркие личности.
– Пусть идут. Это так называемые шустряки, люди энергичные, желающие иметь не только кусок хлеба (символический!), сверху еще и такой же слой масла… Меня же воротит от гамбургеров.
– Побывав раз за разом в нескольких клиниках, я понял, что отечественная медицина сама сильно больна. Результат – высокая смертность. Об этом сами медики, особенно высокое начальство, не любят вдаваться в подробности. Мужчины редко дотягивают до пенсионного возраста. Тому нет оправданий.
– Это горе, позор и стыд. Вина же врачей в губительном процессе убывания этноса – чисто символическая. Да и как бороться за жизнь обреченных, ежели они сами себя не берегут. Образ жизни наших соотечественников, как правило, выходит за рамки разумного. Только тогда, когда обреченный оказывается у роковой черты, умоляет врача: «Спасите!» Но я ведь вправе задать встречный: вопрос: «Где ты, мил человек, раньше-то был?» Ведь здоровье, как и честь, надо беречь смолоду. Может, жестоко, но справедливо. И другим поучительно.
– Тезис сей нынче в ходу, муссируется в разной связи и без повода… Администрация, власти таким образом снимают с себя ответственность за беды и горести народа. Придумана соответствующая формула: «Всяк сам делает свой выбор». Да, сознание наших людей по-прежнему советское, коллективистское. Разными способами нам в мозги втемяшивали: ради блага Родины себя не жалей! Потому-то смело шли в огонь и воду… Зато, когда человек попадал в беду, было ему трудно, всяк в душе был уверен: государство не оставит его в одиночестве. Тем более, если дело касалось здоровья. Первыми на подмогу являлись врачи.
– Вы правы. Медицина была без прикрас народной. Врачи пользовались глубоким уважением, а то и поклонением… Конечно, себя не жалели, были в общей массе подвижниками. Такое существовало общее настроение в обществе. Тут вполне подходит слово «жертвенность». Вслух это не высказывалось, хотя всяк в душе его носил.
– Может, прозвучит выспренне, но ведь был реальный факт той жизни: наряду с передовиками производства портреты медиков помещали на Доски почета.
На донышке моей памяти сохранился мальчишеский эпизод. В книге для чтения школяров второго класса заверстан был такой рассказец… В глухом сибирском поселке (с точным адресом) в семье геолога заболел единственный ребенок: тяжелый случай дифтерита. Обезумевший от горя отец шлет в Москву, в Кремль, на имя Сталина телеграмму-молнию: «Спасите сына. Обещаю воспитать его таким, как Чкалов». В тот же день в таежную глухомань вылетела бригада врачей. Малыша спасли. И это жизнь, а не кино в формате сериала.
Однажды я об этом писал, но снова повторюсь… Несмотря на великие потери на фронтах и в тылу за 1941 – 1945 годы, население в СССР прибывало. Теперь же за десятилетие «мирных реформ» число соотечественников снизилось со 150 миллионов (контрольная цифра 1991 года) до 145 миллионов в двухтысячном. Ведь жуть берет… Как вы этот показатель прокомментируете как врач?
– Друг мой, тут же неразрывный узел проблем, гордиев узел. Теперь ведь тоже идет великая война, никем не объявленная, но не менее кровопролитная. Идет война народная, под умопомрачительный грохот мегаваттных колонок, визгливых рок-музыкантов. Тут же по соседству – пластаются в корчах нашприцованные наркотиками чуваки и чувихи. Цвет нации чахнет в тюрягах; юноши и девицы загибаются от недоедания и безобразного образа жизни, теряют человеческий облик. А сколько судеб исковеркала проклятая чеченская война, одна и другая… К тому надо приплюсовать десятки тысяч наших сограждан, которые из-за безысходности положения не находят для себя ничего лучше… суицида. Мы тут мировые лидеры.
Нация себя не щадит, не бережет, что противоречит не только законам социальным, но и биологическим. В природе нечто похожее случается, когда животные оказываются перед неминуемой катастрофой: в некоем ареале или в глобальном масштабе. К сожалению, многие наши современники руководствуются безумным принципом: «Бери от жизни все… После нас хоть потоп!». Говоря ученым языком, происходит безумное самоуничтожение популяции… Тот же суицид в планетарном масштабе. «Однова́ живем!» – подзадоривают друг друга молодые оболтусы… и без оглядки на мораль и закон срывают цветы удовольствий, будто ради этого они и явились в сей мир. Бездумно расходуют отпущенные Богом годы. Едят, пьют без разбору, лишь бы сорвать пресловутый кайф. Будучи уверенные, в случае «чего», из объятий смерти вытащит «Скорая помощь». Именно на «скорую» обыкновенно уповают испуганные и отрезвевшие. Да вскоре забывают о том, что недавно стояли на краю бездны.
Нам не хватает трезвости, рационализма. Между тем на том же «проклятом» Западе обыватель не так-то и прост: себе на уме. Тому частично содействуют страховые компании. Куришь – плати в двое-втрое больше за лечение. Сибаритствуешь, не занимаешься спортом, ведешь исключительно сидячий образ жизни – снова раскошеливайся: дороже обойдется медицинский полис. Потому-то там всяк себе терапевт… У нас же, повторяю, народ беспечный, рисковый. Вот схема: может, на сей раз нелегкая пронесет, авось кривая вывезет.
Банальная ситуация: частенько вижу своих вчерашних пациентов на улице с бутылкою пива в одной руке и с сигаретой и другой. А ведь накануне он вызывал медработника на дом. Нет, это не симулянт – это самоубийца… Другая ситуация тоже идиотская: Н., имея на руках больничный лист, ходит на работу, да еще хвастает своим геройством. Прав поэт: умом Россию не понять.
Предвижу возражение: как мы будем себя беречь, ежели даже правительство о своем народе не беспокоится. И будете, конечно, правы. То же самое касается и медицины. Важнейшая отрасль брошена на произвол судьбы. Теперь говорят: при советской власти врачи бедствовали, нам мало платили. Как же теперешнее-то положение определить. Говорю не о материальном положении… Вся медицина – от самого верха до низшей ступени – кем-то весьма искусно поставлена в оппозицию к… народу. Нас постоянно сталкивают лбами, стравливают будто недругов. Мы понимаем, на больных грех обижаться. Однако порой срываемся, после чего казнимся, места себе не находим. Я тоже иной раз с каменным сердцем возвращаюсь домой. Откровенно говоря, что чаще всего, к примеру, пациентов-инвалидов нервирует. Нет четкого порядка выдачи – оформления! – льготных лекарств. Трудно тут подобрать подходящее слово. В целом это настоящая волокита, отнимающая у обеих сторон уйму времени и унижающая человеческое достоинство. В то же время коллектив поликлиники живет под постоянным подозрением всевозможных контролирующих организаций. Ищут криминал, воровство, сговор. Одна представительная комиссия сменяет другую. Работаем урывками.
– Где по-вашему труднее – в поликлинике или в стационаре?
– В больницах все-таки более углубленное отношение к болящему. Зато там остро стоит фармацевтический вопрос, как бы даже не хуже, чем у нас. Богатеньким легче, их вынуждают покупать таблетки и ампулы на стороне… Лаской да таской тот же бронхит не одолеть.
– Лаской да таской – очень точное определение способов борьбы за человеческую жизнь…
Впрочем, не сделать ли перерыв? Соберемся с мыслями и через какое-то время встретимся вновь. Да ведь и дождь давно прошел.
После неторопливого прослушивания и постукиваний – по груди, по спине – доктор обронил: «Ваше состояние, милейший, соответствует возрастной планке».
Это был комплимент. Я не знал, как благодарить эскулапа за внимание. Как вдруг… по сценарию невидимого режиссера, в московском небе загрохотало, засверкало, и следом хлынул благодатный летний ливень.
Решили шальную грозу переждать. Не торопясь, заварили чаек. Хотя и мало были знакомы, разговорились. По старой привычке я не расстаюсь с диктофоном. Открыто выложил аппарат на стол, да вскоре о нем и забыл. Говорили же не о женщинах и не о футболе. Рассуждали мы с Олегом Федоровичем Федоряевым вкривь и вкось о житейском, впрочем, имеющем прямое отношение к ведомству Гиппократа.
Н.П. Народ все чаще, негромко, вполголоса, корит отечественную медицину. Говорят о равнодушии персонала, о корыстолюбии. Между прочим, еще и о том, что люди в белых халатах с большим старанием, прилежанием лечат успешных, богатеньких… Есть в этом нечто анафемское… Говорю не с чужих слов, отец мой тоже был врач участковый. Знаете, как он бросил курить? В дурной привычке его в сердцах упрекнул наш сосед, страдавший бронхитом.
О.Ф. В вашем перечне добродетелей вы не сказали о душевности. Нынче черствость заполонила человеческие души… Помню, перешагнув порог Одесского мединститута, я остановился пораженный перед бронзовой плитой на стене. На ней огненно сияли слова: «Болезнь лечится не только лекарствами, но и душою самого болящего». Знаете, чьи слова? Не угадаете – Вересаева. Только много лет спустя постиг я смысл сказанного… Лечение идет успешней, если больной безотчетно верит своему Лекарю. Вместе с тем вера его укрепляет волю врача, подымает дух – и он готов до последнего мгновенья сражаться за спасение своего подопечного ДРУГА… Моя вера в успех передается больному, мобилизует его внутренние ресурсы, энергию. Больной очень нуждается в вере своего спасителя – улавливает ее в голосе, в глазах, в мимике врача; в то же время замечает малейшие колебания, сомнения. Обычно он это черпает из встречного взгляда.
Н.П. Говорите, продолжайте…
О.Ф. Но для таких импульсов у нашего брата времени не хватает. На каждого входящего во врачебный кабинет отпущено, согласно инструкции, всего-навсего десять минут. Добрая половина тратится на писанину, на оформление рецептов. Теперь появились компьютеры, но рядовым участковым они недоступны. А ведь нужны, как воздух! В прошлом веке было известно полтора десятка «ходовых» болезней: горячка, сухотка (чахотка), простуда, холера, сибирская язва, антонов огонь – потом обнаружили тиф брюшной, сыпной… Теперь мы знаем, что болезней тысяча!
– При этом врач общей практики, как говорил мой отец, обязан знать досконально (по своей склонности, уму) хотя бы о трех-четырех болезнях. В чем-то хотя бы малость быть узким спецом.
– И непременно беспрерывно совершенствоваться, не останавливаться в развитии. Следить за наукой, за техническим прогрессом в той области медицины, которую ты выбрал по призванию, по внутренней тяге. Хотя информация нынче дорого стоит. За подписку на ходовой журнал надо сотни рэ выложить. Ну а компьютеры… Эти штуковины у нас имеют лишь трое из полста душ. Потому многие мои коллеги… бегут в медицинский бизнес. Их места занимают поденщики или «многостаночники». Высунув язык, они мечутся меж двумя, а то и тремя работами.
– Я наблюдал этот процесс, когда с перерывами лежал в 61-й больнице. За три года там наполовину поменялся персонал. Во 2-й терапии из прежних остались лишь старшая медсестра да буфетчица на раздаче.
– Идет бессмысленный крутеж. Нет стабильности. Портятся нравы. Ожесточаются сердца… А ведь сердце врача сделано из того же материала, как и у пациента.
– Вот что я заметил, Олег Федорович. Врачи в сельской местности все-таки гуманней, отзывчивей, сердечней, нежели городские.
– К сказанному могу прибавить… Остались еще фанаты на станциях «Скорой помощи»… Три года варился в том котле. У них там как в окопе, на передовой линии. Ситуация постоянно экстремальная.
– И ведь приспосабливаются.
– Много и таких, кого клещами не вытащишь… Лично меня спасало чувство юмора и философское отношение к действительности. В молодости я приобщился к высокой литературе. Запоем читал Монтеня, Монтескье, Шопенгауэра, Ницше, Дидро. Достаточно серьезно относился к такому вроде бы не очень нужному для медика предмету, как диамат. Общие лекции и семинары расширяли кругозор, служили в каком-то смысле гимнастикой для ума.
– Это то, чему не учат в западных вузах. Оттого тамошние спецы узколобы, подчас ограниченные.
– Согласен. Не только советские врачи, а и технари отличались от европейских широтой кругозора. Наши мыслят широко, диалектично, хотя подчас проигрывают в глубине познаний. Россиянам вообще свойственней взгляд на вещи, на жизнь широкого спектра. Потому там, особенно за океаном, на наших специалистов до сих пор большей спрос.
– Вас прельщает частная практика?
– На то нужен соответствующий склад ума: коммерческий. Я же не люблю барахолки. В принципе.
– Сейчас много говорят о медицинских фирмах частного формата. Туда будто бы идут яркие личности.
– Пусть идут. Это так называемые шустряки, люди энергичные, желающие иметь не только кусок хлеба (символический!), сверху еще и такой же слой масла… Меня же воротит от гамбургеров.
– Побывав раз за разом в нескольких клиниках, я понял, что отечественная медицина сама сильно больна. Результат – высокая смертность. Об этом сами медики, особенно высокое начальство, не любят вдаваться в подробности. Мужчины редко дотягивают до пенсионного возраста. Тому нет оправданий.
– Это горе, позор и стыд. Вина же врачей в губительном процессе убывания этноса – чисто символическая. Да и как бороться за жизнь обреченных, ежели они сами себя не берегут. Образ жизни наших соотечественников, как правило, выходит за рамки разумного. Только тогда, когда обреченный оказывается у роковой черты, умоляет врача: «Спасите!» Но я ведь вправе задать встречный: вопрос: «Где ты, мил человек, раньше-то был?» Ведь здоровье, как и честь, надо беречь смолоду. Может, жестоко, но справедливо. И другим поучительно.
– Тезис сей нынче в ходу, муссируется в разной связи и без повода… Администрация, власти таким образом снимают с себя ответственность за беды и горести народа. Придумана соответствующая формула: «Всяк сам делает свой выбор». Да, сознание наших людей по-прежнему советское, коллективистское. Разными способами нам в мозги втемяшивали: ради блага Родины себя не жалей! Потому-то смело шли в огонь и воду… Зато, когда человек попадал в беду, было ему трудно, всяк в душе был уверен: государство не оставит его в одиночестве. Тем более, если дело касалось здоровья. Первыми на подмогу являлись врачи.
– Вы правы. Медицина была без прикрас народной. Врачи пользовались глубоким уважением, а то и поклонением… Конечно, себя не жалели, были в общей массе подвижниками. Такое существовало общее настроение в обществе. Тут вполне подходит слово «жертвенность». Вслух это не высказывалось, хотя всяк в душе его носил.
– Может, прозвучит выспренне, но ведь был реальный факт той жизни: наряду с передовиками производства портреты медиков помещали на Доски почета.
На донышке моей памяти сохранился мальчишеский эпизод. В книге для чтения школяров второго класса заверстан был такой рассказец… В глухом сибирском поселке (с точным адресом) в семье геолога заболел единственный ребенок: тяжелый случай дифтерита. Обезумевший от горя отец шлет в Москву, в Кремль, на имя Сталина телеграмму-молнию: «Спасите сына. Обещаю воспитать его таким, как Чкалов». В тот же день в таежную глухомань вылетела бригада врачей. Малыша спасли. И это жизнь, а не кино в формате сериала.
Однажды я об этом писал, но снова повторюсь… Несмотря на великие потери на фронтах и в тылу за 1941 – 1945 годы, население в СССР прибывало. Теперь же за десятилетие «мирных реформ» число соотечественников снизилось со 150 миллионов (контрольная цифра 1991 года) до 145 миллионов в двухтысячном. Ведь жуть берет… Как вы этот показатель прокомментируете как врач?
– Друг мой, тут же неразрывный узел проблем, гордиев узел. Теперь ведь тоже идет великая война, никем не объявленная, но не менее кровопролитная. Идет война народная, под умопомрачительный грохот мегаваттных колонок, визгливых рок-музыкантов. Тут же по соседству – пластаются в корчах нашприцованные наркотиками чуваки и чувихи. Цвет нации чахнет в тюрягах; юноши и девицы загибаются от недоедания и безобразного образа жизни, теряют человеческий облик. А сколько судеб исковеркала проклятая чеченская война, одна и другая… К тому надо приплюсовать десятки тысяч наших сограждан, которые из-за безысходности положения не находят для себя ничего лучше… суицида. Мы тут мировые лидеры.
Нация себя не щадит, не бережет, что противоречит не только законам социальным, но и биологическим. В природе нечто похожее случается, когда животные оказываются перед неминуемой катастрофой: в некоем ареале или в глобальном масштабе. К сожалению, многие наши современники руководствуются безумным принципом: «Бери от жизни все… После нас хоть потоп!». Говоря ученым языком, происходит безумное самоуничтожение популяции… Тот же суицид в планетарном масштабе. «Однова́ живем!» – подзадоривают друг друга молодые оболтусы… и без оглядки на мораль и закон срывают цветы удовольствий, будто ради этого они и явились в сей мир. Бездумно расходуют отпущенные Богом годы. Едят, пьют без разбору, лишь бы сорвать пресловутый кайф. Будучи уверенные, в случае «чего», из объятий смерти вытащит «Скорая помощь». Именно на «скорую» обыкновенно уповают испуганные и отрезвевшие. Да вскоре забывают о том, что недавно стояли на краю бездны.
Нам не хватает трезвости, рационализма. Между тем на том же «проклятом» Западе обыватель не так-то и прост: себе на уме. Тому частично содействуют страховые компании. Куришь – плати в двое-втрое больше за лечение. Сибаритствуешь, не занимаешься спортом, ведешь исключительно сидячий образ жизни – снова раскошеливайся: дороже обойдется медицинский полис. Потому-то там всяк себе терапевт… У нас же, повторяю, народ беспечный, рисковый. Вот схема: может, на сей раз нелегкая пронесет, авось кривая вывезет.
Банальная ситуация: частенько вижу своих вчерашних пациентов на улице с бутылкою пива в одной руке и с сигаретой и другой. А ведь накануне он вызывал медработника на дом. Нет, это не симулянт – это самоубийца… Другая ситуация тоже идиотская: Н., имея на руках больничный лист, ходит на работу, да еще хвастает своим геройством. Прав поэт: умом Россию не понять.
Предвижу возражение: как мы будем себя беречь, ежели даже правительство о своем народе не беспокоится. И будете, конечно, правы. То же самое касается и медицины. Важнейшая отрасль брошена на произвол судьбы. Теперь говорят: при советской власти врачи бедствовали, нам мало платили. Как же теперешнее-то положение определить. Говорю не о материальном положении… Вся медицина – от самого верха до низшей ступени – кем-то весьма искусно поставлена в оппозицию к… народу. Нас постоянно сталкивают лбами, стравливают будто недругов. Мы понимаем, на больных грех обижаться. Однако порой срываемся, после чего казнимся, места себе не находим. Я тоже иной раз с каменным сердцем возвращаюсь домой. Откровенно говоря, что чаще всего, к примеру, пациентов-инвалидов нервирует. Нет четкого порядка выдачи – оформления! – льготных лекарств. Трудно тут подобрать подходящее слово. В целом это настоящая волокита, отнимающая у обеих сторон уйму времени и унижающая человеческое достоинство. В то же время коллектив поликлиники живет под постоянным подозрением всевозможных контролирующих организаций. Ищут криминал, воровство, сговор. Одна представительная комиссия сменяет другую. Работаем урывками.
– Где по-вашему труднее – в поликлинике или в стационаре?
– В больницах все-таки более углубленное отношение к болящему. Зато там остро стоит фармацевтический вопрос, как бы даже не хуже, чем у нас. Богатеньким легче, их вынуждают покупать таблетки и ампулы на стороне… Лаской да таской тот же бронхит не одолеть.
– Лаской да таской – очень точное определение способов борьбы за человеческую жизнь…
Впрочем, не сделать ли перерыв? Соберемся с мыслями и через какое-то время встретимся вновь. Да ведь и дождь давно прошел.
Второй заход
Встретились спустя три месяца. Пришел я к своему доктору, чтобы устно отчитаться о пребывании в стационаре. Олег Федорович внимательно изучил больничный эпикриз. С улыбкой сказал:
– Продолжим лечение.
– За чем и явился к вашей милости… Но поначалу продолжим беседу.
– Вроде обо всем переговорили.
– Мы лишь кончиком пальца коснулись проблемы взаимоотношений врача с пациентами.
– Это же море безбрежное. В его водах утонуть можно.
– Ну вот для затравки факт… В добрые старые времена редакционная почта больших и малых газет, а также журналов наполовину состояла из благодарственных писем, телеграмм от поправившихся больных своим исцелителям. Был еще другой поток благодарностей – на радио, телевидение. Письма в эфир, как правило, заканчивались просьбами: исполнить для доктора (полное имя, отчество, фамилия), а также для медицинской сестры, нянечки и т.д. конкретную музыкальную заявку.
– Ваш покорный слуга не раз был обласкан в эфире. Есть в том нечто чарующее. Но и ко многому обязывает.
– Это можно понять… Теперь же в редакции поступает много критических сигналов. Пациенты сетуют по поводу беспорядков и грубых нравов в медучреждениях. О том же и журналисты пишут.
– Скажу честно: это моя боль. Есть предчувствие, что однажды открою газету и увижу заметку от пациента, которого ненароком обидел или не защитил.
…На днях в руки случайно попала газета «Известия». На последней странице рассказана жуткая история смерти пожилой москвички. Запомнилось имя: Наталья Романовна. Поступила в клинику с диагнозом: нарушение мозгового кровообращения. Со слов сына, вокруг матери возникла склока из-за того, что он «неадекватно отблагодарил благодетелей», которые поначалу хватили лишку. Поняв, что вознаграждение не соответствовало внутреннему тарифу, переменили свое решение… Перекантовали тяжелобольную из блока интенсивной терапии в обычную пятиместную палату, где Наталья Романовна среди ночи скончалась.
Сын попытался разобраться в ситуации. Стучался в кабинеты разных медучреждений. Дошел до горздрава. Теперь вместо матери имеет на руках бумагу, подписанную чиновником весьма высокого ранга… (Цитирую по газете) «Уважаемый Н.Н. Жалоба Ваша рассмотрена. По ней проведено служебное расследование. Факты подтвердились. На лиц, допустивших халатность, наложены дисциплинарные взыскания… Однако смерть больной не связана с выявленными недостатками в работе персонала ГКБ № 79.»
– Если бы искатель стал распутывать клубок дальше, ниточка привела бы его в высокие инстанции. Но ответ был бы точно таким. Ну разве только мысль была бы выражена другими словами. Но то в лучшем случае. Обычно же власть рубит с плеча. Хотите пример. Пожалуйста…
Недавно в многотиражной газете ЗАО «Округа» прочел я открытое письмо руководителю Департамента здравоохранения столицы А.П. Сельцовскому. Так вот там крупным шрифтом было напечатано: «В 2002 году в Москве умерли 130 тысяч человек». А ниже шрифтом помельче набрано: «Уважаемый Андрей Петрович, что делать… Неужели Вы бессильны».
Глава ведомства продемонстрировал собственную дееспособность. Главный редактор издания вынужден был оставить свой пост. Что касается газеты «Округа», она в корне изменила свой формат. Сильно пожелтела. Стала скучной, пустой.
– В жизни все взаимосвязано. Не зря же генетическая молекула человека имеет вид бесконечной цепочки.
– Олег Федорович, но человек же хомо сапиенс – существо разумное. Мы живем не только благодаря данным природой инстинктам, но и по понятиям, по обычаям, по меняющимся законам человеческого общежития. Опять же есть извечные божьи заповеди. За многовековую историю существования медицины выработаны священные врачебные каноны. Один из которых никогда не утратит актуальности: не убий!
– Мы отошли с вами от края моря разливанного, рискуем сегодня не дойти до другого берега.
– Погодите, дайте не захлебнуться от волны брошенного вами в омут камня.
– Валяйте! И без того мы вышли уже из графика.
– Тогда перекину мостик через океан… В Чикаго всей семьей эмигрировал мой друг М.Х. С трудом они вживались в тот мир. В конце концов приспособились, стали родину забывать… Вдруг – семейку заколебало. Заболел серьезно зять Михаила, человек немолодой, 87 лет. Чтобы не быть домочадцам в тягость, перебрался старче в пансионат для престарелых, где его сразил инфаркт головного мозга.
– Тяжелый случай, шансы мизерные.
– Из богадельни доставили его в клинику, поместили в специальную палату интенсивной терапии. Медперсонал начал круглосуточную борьбу, не рассчитывая при этом на оплату дорогостоящего лечения.
– Неужели спасли?
– Пять или шесть дней парализованного держали у аппаратов искусственного дыхания, искусственного кровообращения, искусственной почки. Иногда умирающий приходил в сознание, видел родных, в его зрачках вспыхивал свет. Лишь когда приборы зафиксировали полную остановку работы мозга, аппараты отключили.
– Продолжим лечение.
– За чем и явился к вашей милости… Но поначалу продолжим беседу.
– Вроде обо всем переговорили.
– Мы лишь кончиком пальца коснулись проблемы взаимоотношений врача с пациентами.
– Это же море безбрежное. В его водах утонуть можно.
– Ну вот для затравки факт… В добрые старые времена редакционная почта больших и малых газет, а также журналов наполовину состояла из благодарственных писем, телеграмм от поправившихся больных своим исцелителям. Был еще другой поток благодарностей – на радио, телевидение. Письма в эфир, как правило, заканчивались просьбами: исполнить для доктора (полное имя, отчество, фамилия), а также для медицинской сестры, нянечки и т.д. конкретную музыкальную заявку.
– Ваш покорный слуга не раз был обласкан в эфире. Есть в том нечто чарующее. Но и ко многому обязывает.
– Это можно понять… Теперь же в редакции поступает много критических сигналов. Пациенты сетуют по поводу беспорядков и грубых нравов в медучреждениях. О том же и журналисты пишут.
– Скажу честно: это моя боль. Есть предчувствие, что однажды открою газету и увижу заметку от пациента, которого ненароком обидел или не защитил.
…На днях в руки случайно попала газета «Известия». На последней странице рассказана жуткая история смерти пожилой москвички. Запомнилось имя: Наталья Романовна. Поступила в клинику с диагнозом: нарушение мозгового кровообращения. Со слов сына, вокруг матери возникла склока из-за того, что он «неадекватно отблагодарил благодетелей», которые поначалу хватили лишку. Поняв, что вознаграждение не соответствовало внутреннему тарифу, переменили свое решение… Перекантовали тяжелобольную из блока интенсивной терапии в обычную пятиместную палату, где Наталья Романовна среди ночи скончалась.
Сын попытался разобраться в ситуации. Стучался в кабинеты разных медучреждений. Дошел до горздрава. Теперь вместо матери имеет на руках бумагу, подписанную чиновником весьма высокого ранга… (Цитирую по газете) «Уважаемый Н.Н. Жалоба Ваша рассмотрена. По ней проведено служебное расследование. Факты подтвердились. На лиц, допустивших халатность, наложены дисциплинарные взыскания… Однако смерть больной не связана с выявленными недостатками в работе персонала ГКБ № 79.»
– Если бы искатель стал распутывать клубок дальше, ниточка привела бы его в высокие инстанции. Но ответ был бы точно таким. Ну разве только мысль была бы выражена другими словами. Но то в лучшем случае. Обычно же власть рубит с плеча. Хотите пример. Пожалуйста…
Недавно в многотиражной газете ЗАО «Округа» прочел я открытое письмо руководителю Департамента здравоохранения столицы А.П. Сельцовскому. Так вот там крупным шрифтом было напечатано: «В 2002 году в Москве умерли 130 тысяч человек». А ниже шрифтом помельче набрано: «Уважаемый Андрей Петрович, что делать… Неужели Вы бессильны».
Глава ведомства продемонстрировал собственную дееспособность. Главный редактор издания вынужден был оставить свой пост. Что касается газеты «Округа», она в корне изменила свой формат. Сильно пожелтела. Стала скучной, пустой.
– В жизни все взаимосвязано. Не зря же генетическая молекула человека имеет вид бесконечной цепочки.
– Олег Федорович, но человек же хомо сапиенс – существо разумное. Мы живем не только благодаря данным природой инстинктам, но и по понятиям, по обычаям, по меняющимся законам человеческого общежития. Опять же есть извечные божьи заповеди. За многовековую историю существования медицины выработаны священные врачебные каноны. Один из которых никогда не утратит актуальности: не убий!
– Мы отошли с вами от края моря разливанного, рискуем сегодня не дойти до другого берега.
– Погодите, дайте не захлебнуться от волны брошенного вами в омут камня.
– Валяйте! И без того мы вышли уже из графика.
– Тогда перекину мостик через океан… В Чикаго всей семьей эмигрировал мой друг М.Х. С трудом они вживались в тот мир. В конце концов приспособились, стали родину забывать… Вдруг – семейку заколебало. Заболел серьезно зять Михаила, человек немолодой, 87 лет. Чтобы не быть домочадцам в тягость, перебрался старче в пансионат для престарелых, где его сразил инфаркт головного мозга.
– Тяжелый случай, шансы мизерные.
– Из богадельни доставили его в клинику, поместили в специальную палату интенсивной терапии. Медперсонал начал круглосуточную борьбу, не рассчитывая при этом на оплату дорогостоящего лечения.
– Неужели спасли?
– Пять или шесть дней парализованного держали у аппаратов искусственного дыхания, искусственного кровообращения, искусственной почки. Иногда умирающий приходил в сознание, видел родных, в его зрачках вспыхивал свет. Лишь когда приборы зафиксировали полную остановку работы мозга, аппараты отключили.