Плеханов Сергей. Заблудившийся всадник

   — Интересно, — задумчиво произнес Ильин. — Я ведь встречал имя этого Леона в одной из новгородских летописей. Но поскольку сведения о том, что он был первым главой русской церкви, противоречат всем другим летописям… Я решил, что это какая-то ошибка переписчика.
   — А дело, видимо, в том, что все другие летописи были отредактированы сторонниками византийской ориентации, а та, что вам попалась на глаза, по недосмотру сохранила имя охридского архиепископа Леона…
   — Но, простите, — заметил Ильин. — Насколько мне известно, митрополит выше архиепископа. Как же может охридский владыка быть по совместительству архипастырем Руси? Не наоборот ли?
   — Нет, Виктор Михайлович. Ваши сведения верны для будущих веков. А в этом иерархия иная — архиепископ выше митрополита… Так я говорил о подчинении Владимира — в церковном смысле — болгарам. Сделано это было затем, чтобы подчеркнуть свою независимость от Византии. Прежде всего в глазах других государей. Да и по внутриполитическим соображениям тоже.
   — Но какое отношение все это имело к делу Святополка?
   — Самое прямое. Ведь мать его — гречанка, насильно взятая из монастыря его дедом Святославом во время одного из походов. Он отдал ее в жены сыну Ярополку. Этот факт широко известен, поэтому греческие попы увивались вокруг Святополка в надежде на то, что мать заронила в его сердце симпатии к своей родине.
   — Но Добрыня рассказывал, что неприязнь к Святополку зародилась у Владимира гораздо раньше — когда ему стало ясно, что тот — отпрыск Ярополка…
   — Я знаю версию о двуотцовщине Святополка, — кивнул Воздвиженский. — И все же это не помешало Владимиру дать ему в удел Туров.
   — Самое ближнее к Киеву княжество — дабы пасынок всегда был в пределах досягаемости.
   — Пожалуй, так. Это и позволило в момент политических осложнений обезопасить себя от потенциального претендента на престол.
   — Насколько я знаю, Святополк вместе с женой были заключены в тюрьму прошлым летом. А вскорости и Ярослав фактически отложился от Киева…
   — Очень хорошо, что вы назвали два этих события. Они действительно взаимосвязаны… Дело в том, что греки обхаживали не только Святополка, но и истинных сыновей Владимира. Похоже, что при дворе Ярослава они преуспели больше всего, а пасынок великого князя, напротив, не проявлял к ним особой склонности. То ли действительно не жаловал византийцев, то ли боялся дать основания для преследований со стороны Владимира. Не побоюсь даже предположить, что расположение, которое Святополк выказывал к язычникам, имело целью продемонстрировать великому князю свою непричастность к проискам греческой партии.
   — Так как же истолковать неволю Святополка?
   — Вот к этому-то я и подбираюсь. Именно в прошлом году император ромеев Василий сокрушил Болгарское царство, а заодно и автокефалию болгарской церкви. Охридские архиепископы, духовные руководители Руси, сделались вассалами Византии, так что Владимир оказался в известном политическом тупике. Естественно, в такой обстановке он стал особенно подозрителен к маневрам прогреческих сил. И тут-то получил донос на Святополка, что тот готовится нанести удар в спину…
   — Зная теперешнее развитие событий, могу себе представить, кто был источником такой информации…
   — Да, я, пожалуй, тоже начинаю понимать, в чем дело… — сощурился Воздвиженский. — Ярослав? Угадал ход ваших мыслей?
   — Угадали, — сказал Ильин. — И то, что он избрал момент для отказа от уплаты ежегодной повинности…
   — Да-да, устранил руками отца главного конкурента, а затем решил сам попытаться занять престол…
   — Ну а если еще и пользуется поддержкой Византии, можно понять, откуда взял средства для того, чтобы нанять варяжскую дружину… — Ильин возбужденно потеребил бороду. — И теперешняя расстановка сил ясна — коли на Ярослава сделали ставку в Царьграде, Святополку волей-неволей приходится искать союзников в борьбе за власть.
   — И такими естественными союзниками стали язычники. Тем более что они и раньше находили приют и ласку в Турове…
   Ильин на минуту задумался — чего-то недоставало, чтобы нарисованная Воздвиженским картина обрела законченность. Наконец, он понял, что мешает ему полностью согласиться с умозаключениями схимника.
   — Варфоломей Михайлович, возникает одно но… Я мало занимался церковной историей, и все же… Трудно поверить, что поначалу главой русской церкви был болгарин. Одно дело, если бы имя первого иерарха было просто вычеркнуто, но вот в «Житии» Владимира, помнится, рассказывалось, что первым митрополитом на Руси был Михаил, поставленный константинопольским патриархом Фотием. Все предельно конкретно…
   — Сейчас объясню, — улыбнулся Воздвиженский. — Когда я попал сюда, у меня в памяти сидело точно такое же — из семинарского курса. Но, оказавшись на Афоне и занявшись целенаправленными историческими разысканиями, я первым делом обратил внимание на то, что Фотий жил сотней лет раньше крещения Владимира. Он управлял константинопольской патриархией как раз тогда, когда в Царьграде крестился киевский князь Аскольд и с ним еще двести семей знатных киевлян. Церковный историк Иоанн Зонара писал, что Фотий направил на Русь митрополита Михаила, миссией которого и было определено ее крещение.
   — Так почему же оно не состоялось уже тогда?
   — Вскоре Олег, спустившись по Днепру с дружиной, убил Аскольда как узурпатора власти — он обвинил его в том, что тот не княжеского рода…
   — Помню-помню. В летописи говорилось, что Аскольд и Дир, захватившие власть в Киеве, были дружинниками.
   — Так вот, свергнув Аскольда, Олег изгнал и православное духовенство. А затем начал войну против Византии.
   — "Твой щит на вратах Цареграда…" — процитировал Ильин.
   — Вот-вот, именно он и повесил этот щит…
   Ильина вдруг словно током ударило. Он непроизвольно вскочил с лавки.
   — Варфоломей Михайлович! Да ведь мы с вами на такое наскочили! Я еще одно подтверждение нашел, что схватка всадника со змеем — это идеограмма, отражающая борьбу язычества с христианством… В одной старопольской хронике я читал, будто на щите Олега было, как там сказано, то же изображение, что на гербе Московии.
   — Всадник с копьем, попирающий змея?
   — Конечно! Князь-язычник, победивший узурпатора-христианина, одержавший верх в борьбе с христианской Византией, повесил это изображение на вратах имперской столицы как символ, как напоминание…
   Воздвиженский тоже поднялся и заходил по пещере.
   — А ведь вы, наверное, правы. Недаром в Константинополе по сей день живо предание о том, что во время нападения войска Олега византийцы решили, что сам святой Димитрий ополчился против них.
   — Не совсем улавливаю связь, — начал Ильин.
   — Да очень просто. На византийских иконах Димитрий Солунский изображается всадником-змееборцем… Таким образом, в иносказательной форме смысл противоборства передан точно.
   — В наше время сказали бы, что мифологема оказалась необычайно устойчивой.
   — Но что такое миф? — серьезно спросил Воздвиженский. — Байка, легенда?
   — Если быть предельно кратким: миф — это идея, выраженная посредством повествования.
   — Идея, запечатленная в художественном образе?
   — Или так, если хотите.
   Ильин вновь сел, обхватив голову руками. Им овладело ощущение того, что за какие-то полчаса знакомый ему мир истории неизмеримо расширился — словно в полутемное помещение вдруг внесли мощный источник света.
   — Знаете, что мне пришло на ум, Варфоломей Михайлович? Олег, будучи героем многочисленных преданий, неизменно связывается с языческим культом лошади. Он ведь и смерть принял "от коня своего".
   — Вы имеете в виду змею, выползшую из черепа его любимого коня? Выходит, все-таки всадника убила змея — а конь, то есть череп его, как бы символизирует подземное царство.
   — Между прочим, сюжет легенды в деталях совпадает с рассказом о смерти скандинавского героя Орвард-Одда. Вы правы, культ коня связан и с представлениями о загробном мире. Фольклористы давно отметили этот факт. Недаром у всех индоевропейцев в могилу вождей клали и лошадиные трупы.
   — Я думаю, это своего рода оберег от злых сил. Вы замечали, что в деревнях вешают на кольях тына конские черепа, да и само название конька, венчающего крышу, о том же говорит.
   — Ну если в фольклор всерьез углубиться, нам из темы всадника и змея до утра не выбраться. Это ведь, как говорили историки культуры в наше время, Основной Миф индоевропейцев. И так называемые фракийские всадники, которым поклонялись на Балканах задолго до Рождества Христова, и скифский Батрадз, бог войны — стальной всадник с мечом. Этот культ процветал и в эллинистическом Египте, где Гор-всадник изображался поражающим Сета-крокодила. И в малоазийской Ликии — бог Какасб, палицей убивающий змея. И Митра, иранский бог-воитель, популярный у римских воинов. Да и сам Георгий Победоносец, родом из Каппадокии, где культ всадника-змееборца был известен задолго до появления христианства. Каппадокия была центром Хеттской империи, а один из главных богов ее — громовержец Пирва, собрат нашего Перуна, тоже сражался со змеем. За двадцать веков до Рождества Христова!
   — Восхищен вашими познаниями, Виктор Михайлович! Вот бы вам здесь подольше задержаться! Мы бы с вами такую летопись составили! От самого сотворения мира!
   — Ну я бы не стал на вашем месте на летописи уповать. Их ведь иной раз так переписывали, что черное белым становилось, а иные события и люди совсем исчезали. Это скрупулезными исследованиями доказано уже в наше время… Думаю, вы совершенно правильно предположили, почему в большинстве летописных сводов о Леоне, охридском владыке, не упоминалось. Вероятно, вместе с Ярославом к власти придут провизантийские силы, и летописи будут отредактированы в угоду новой политической концепции: крещение исходило от Царьграда, а посему Русь должна оставаться на положении духовного вассала империи.
   — Во всяком случае, можно говорить о господстве такого взгляда на каком-то этапе… Однако, почтенный Виктор Михайлович, не кажется ли вам, что мы сильно уклонились от обстоятельств вокняжения Святополка?
   — Ради бога, простите еще раз. Постараюсь впредь быть дисциплинированнее.
   Воздвиженский продолжал:
   — Мы с вами порешили, что сами обстоятельства подталкивали Святополка к тому, чтобы стать естественным союзником низвергнутых волхвов. Да не только они поддержали его. Все приверженцы славянской старины из бояр и дружинников потянулись к нему. Ведь по их понятиям, он был истинным великим князем, более высоким по рождению, да и по династическим канонам он имел большее право на великий стол. Уже при жизни Владимира об этом говорили, заметьте!
   — Ну а сам Святополк поддерживает версию своего происхождения от Ярополка?
   — Тогда почему, появившись в Киеве, он поднял знамя с двузубцем эмблемой Ярополка, а не с трезубцем — родовым знаком младшей линии Святославичей?
   — Так теперешняя схватка между ним и Ярославом…
   — Это поединок законного монарха с дважды незаконным. Ярослав — от Владимира, захватившего великий стол с помощью измены, к тому же сам моложе Святополка, по-прежнему числящегося в сыновьях Владимира. Вот потому-то Святополка и необходимо дискредитировать, обвинив в убийстве братьев.
   — Хотя оно может быть на руку только Ярославу.
   — Конечно. Но поскольку новгородского князя поддерживает христианская церковь, за него — влиятельные зарубежные силы, а следовательно, и финансовая мощь, он смог собрать иноземное войско, намного превосходящее дружину Святополка. И это несмотря на то, что Новгородское княжество куда беднее Киева…
   — Да, Святополк проиграет, — со вздохом сказал Ильин. — Это я помню по "Повести временных лет".
   — А я вам и без «Повести» мог бы это предсказать. Язычеству сломали хребет, почти все его культурное достояние уничтожено в результате погрома. И в таких обстоятельствах нынешний великий князь бросил вызов огромной силе, которая сделала ставку на Ярослава.
   — И поэтому проигравший будет заклеймен как Окаянный. А убийство Бориса и Глеба, приписанное ему, станет только видимой причиной тому. В конце концов, Владимир не меньше окаянств творил…
   — Наши мысли удивительно совпадают, — кивнул схимник. — Кстати, вы недоумевали, как могли люди Ярослава так точно угадать место, где заночует войско Бориса. Я, кажется, нашел объяснение. Дело в том, что Эймунд, о котором вы говорили, как о главаре убийц, одно время служил в дружине Владимира, участвовал в походах против половцев. А всякому киевлянину известно, что, идя в степь или из степи, войско останавливается на ночлег в одном дне пути от города — на Альтинском поле. Теперь я, вероятно, могу продолжить свою повесть?.. Итак, я вернулся с Афона и стал приглядывать место, где можно было бы начать медленно, исподволь готовить почву к созданию русской обители. Меня привлекла эта гора — тогда здесь была только одна пещера, еще в давние времена выкопанная варягами… Теперь, как видите, я не одинок, хотя епископ и пытался разогнать нас. Он не может запретить мне, монаху, пустынножительствовать и окормлять духовной пищей других, но игуменом меня никогда не сделает.
   — Так в чем же ваша конечная цель?
   — Я считаю, что не нужно придавать значения внешней обрядовой форме. Главное сейчас — не пытаться вместе со староверами сложить осколки разбитого вдребезги. Нам нужно национализировать церковь и наполнить новым содержанием чужое учение, инструмент установления господства антирусских сил.
   Развивая свою мысль, Воздвиженский пояснил, что монастырь задуман им как школа русских иерархов, которые со временем смогут вывести церковь из-под контроля иноземцев, а затем проведут идейный пересмотр христианства, сохранив лишь внешние его формы. В том, что так произойдет, его убеждала история русской церкви, которую ему пришлось изучать в бурсе. Именно из Киево-Печерского монастыря вышел первый глава русской церкви не-грек, противостоявший антинациональным устремлениям влиятельных деятелей из окружения великого князя.
   — Но если первый русский митрополит Илларион и так появится здесь, можно ли говорить о вашем воздействии на историю? — с сомнением произнес Ильин.
   — В том-то и дело, что мы не знаем, так ли все будет. Так было в той истории, которую помнило наше время. Но где уверенность в том, что все идет тем же порядком? Нам дано знание: как может быть. От нас зависит: выполнить замысел истории или пойти чай пить…
   — Не отказался бы сейчас от самоварчика, — хмыкнул Ильин.
   — Ничего, даст бог, будете недельки через три вкушать — хоть с баранками, хоть с сахаром колотым… Так вот, чай мы пить не пойдем, несмотря на великий к тому соблазн. В самом деле — представьте: мы знаем, что от нашего желания сейчас зависит все, что будет.
   — Ну уж…
   — А кто торпеду времени запустил? Думаете, то, что вашу былину тысячу раз по всей Руси пропоют, прослушают, повторят, каждого младенца и отрока на ней воспитают — это баран чихнул?
   — Это, кстати, совсем обратное доказывает. Я был всего лишь орудием истории. Ведь, во-первых, я про Добрыню и змея не сочинял, а во-вторых, былина случайно, помимо воли моей вырвалась.
   — Никакого противоречия тут нет. История, как вы ее именуете, или Рок, Судьба, по моему разумению, действительно сделала нас орудиями своего промысла. Но — мыслящими орудиями. Ведь то, что мы сейчас говорим, есть процесс осознания нашей самостоятельности, постижения своей миссии… Мы с вами вольны сию минуту весь этот замысел на попа поставить. Но не сделаем этого…
   Воздвиженский сидел, уперев руку в подбородок, и испытующе смотрел на Ильина. Тот покраснел, словно его уличили в чем-то постыдном, и спросил:
   — Это вы к тому, что я в будущее хочу уйти? Но я не могу иначе, нет сил…
   — Вы зря заволновались. Я ничего подобного и в мыслях не держу. Напротив, считаю, что ваша миссия — вернуться и сберечь таким образом знание… Нет, я потому замолчал, что представил себе, какая бездна перед нами — шагни и… Но не сделаем этого, потому что мы — люди идеи, люди долга. Мы не сможем жить, если обманем того, кто возложил на нас эту миссию. Судьба России — я ни одного кирпичика не потревожу в этом храме. Я счастлив, что мои кости будут лежать в его фундаменте…
   Он поднялся и быстро вынырнул наружу. Ильин посидел, глядя, как голубой овал входа пересекают пухлые облака, потом выбрался вслед за Воздвиженским. Старик обернулся к нему и сказал:
   — Знаете, нашло что-то сентиментальное. Старость не радость, как видите…
   — Да я сам, знаете, чуть не…
   — Ну ладно, будет. Вы хорошо помните летописи? Может быть, что-то из житийной литературы?
   — К сожалению, не очень… А насчет житий — вообще…
   — Меня больше всего интересует личность Антония, основателя лавры, о котором говорится в Киево-Печерском патерике. Там, помнится, были указания на его житие. Но в мое время, когда я учился, оно было уже утрачено.
   — Ха! — Ильин чуть не подскочил на месте. — Так ведь я могу вам человека представить, который это житие наизусть знает — он мне сам говорил… Старообрядец из семнадцатого века, тот, что вместе со мной сюда попал. В его эпоху это житие, видимо, еще существовало…
   — А как зовут его?
   — Иван. То есть… то есть Антоний. — Теперь Ильин чуть не сел прямо на кучу глины, вынутой из пещеры. — Так он ведь на Афон собрался…
   Воздвиженский посерьезнел и, требовательно глядя на Виктора, сказал:
   — Так что же вы молчали-то?! Антоний Печерский, по сведениям патерика, действительно был на Афоне, прежде чем основал первый русский монастырь! И что это с памятью у вас, сударь, — то Иван, то Антоний…
   — Он постригся здесь… У Иоакима, епископа Новгородского.
   — И старообрядец к тому же? — На щеках Воздвиженского появились багровые пятна. — Да вы понимаете, что это значит? Это человек, который даст монастырю сугубо национальное направление! Старообрядцы, с их враждой ко всему иноземному… А говорили, что в случайной компании сюда угодили! Эх вы, "никакого исторического смысла", "просто физическая реальность"… Где он, ваш Антоний?
   — В Десятинной церкви псаломщиком служит…
   V
   Ильин стоял перед горой узлов и туесов, громоздившихся у входа в пещеру, и решительно говорил:
   — Ни в коем случае не возьму, Варфоломей Михайлович! Можно подумать, вы меня в кругосветное путешествие снаряжаете. Еще раз повторяю: через двадцать дней я — кровь из носу! — должен быть в вашем кратере.
   — Кто вам сказал, что обязаны все это съесть? Не забывайте: по меньшей мере неделю вы потратите на подъем по Ворскле до волока на Донец. Придется нанимать гребцов или бурлаков, а они в еде ох как проворны. Потом, учтите, в хазарских землях вы за деньги ничего не купите. Кочевники предпочитают обмен товара на товар. Вот и сторгуете себе лошадей…
   — Да я кафтан малиновый отдам…
   — На такую диковину они не клюнут. Это не викинги, склонные к щегольству… Кстати, если уж вы непременно хотите что-то дать в возмещение этого добра — оставьте мне кафтан. Я хоть иной раз облачусь в него, налью винца, почитаю Платона — все представишь себя ближе к дому…
   — Идет, — повеселел Ильин. — Тогда поутру погружаюсь и…
   — Оружие есть? — озабоченно перебил Воздвиженский.
   — Есть, — Виктор показал ладонь.
   Оба рассмеялись.
   — Знаете, Виктор Михайлович, у вас тоже имеется шанс стать героем какой-нибудь былины.
   — А что, могут напасть? — посерьезнел Ильин.
   — После разгрома каганата там сейчас кочуют разбойные племена, вроде того, что возглавлял Сол-свистун.
   — Вовремя вы про него вспомнили, Варфоломей Михайлович, — обрадовался Ильин. — Я совсем забыл вас расспросить, что это за язык свиста — он был широко распространен у хазар?
   — Да, особенно часто его применяли в войске… А почему это вас заинтересовало?
   — Чем больше узнаю, тем сильнее поражаюсь емкости былинных символов. Ведь вот Соловей-разбойник свистит по-змеиному, да еще сидит на двенадцати дубах. Раньше я вокруг этого места столько кружил в своей диссертации, но так и не смог что-то вразумительное сказать. А теперь, с этими двенадцатью коленами, все на место встает… Кстати, вы ведь обещали найти в Библии цитаты, относящиеся к потерявшемуся племени Данову…
   Схимник молча прошел к сундучку с книгами, достал из него тяжелый фолиант и раскрыл у выхода, чтобы свет падал на пергамент. Быстро найдя место из книги Бытия, которое прежде цитировал, показал Ильину. Тот с восхищением сказал:
   — Ну и память у вас!.. Скажите, а есть в Библии еще места, сходные по смыслу?
   — Сколько угодно. Правда, этот славянский перевод не полон — в еврейском тексте Библии далее говорится, что символом Дана будет яхонт, а цвет его знамени — голубой, нарисована на нем змея… Теперь открываем книгу Числа, глава двадцать первая: "И сказал Господь Моисею: сделай себе змея и выставь его на знамя". Ну и, наконец, слова Христа из Евангелия от Иоанна, глава третья: "И как Моисей вознес змию в пустыне, так должно быть вознесену Сыну Человеческому, дабы всякий, верующий в него, не погиб, но имел жизнь вечную".
   — Из Евангелия я знаю, — сказал Ильин. — Мне Добрыня показывал.
   — Он до таких тонкостей дошел? — удивился Воздвиженский.
   — Подсказали, говорит… Сам-то он, насколько я понимаю, больше мечом владеть горазд, на коне ездить. Всадник, одним словом.
   — Заблудившийся всадник, — с горечью сказал схимник.
   — Почему же заблудившийся? — возразил Ильин. — Он идет прямым путем, знает, чего хочет…
   — Если Север не сумел предугадать исхода борьбы, значит, он давно уже сбился с дороги… Когда я был в хазарском рабстве, не раз слышал предание о том, что Дан в давние-давние времена оседлал дорогу, по которой огнепоклонники совершали паломничество в страну вечного льда. Что это? Я думаю, речь идет о той эпохе, когда предки хазар вышли к Каспию и на Волгу и пресекли общение между славянством и индоиранцами.
   — В ваших соображениях что-то есть… В былинах и сказках богатыри бьются со Змеем, чтобы освободить воды, запечатанные им. Не о морском ли пути в Индию и Иран идет речь?..
   — В Итиле я разговаривал с индийскими купцами. Они передавали, что их предки приходили в Иран — когда он еще не был захвачен мусульманами, — и вместе с персами шли к вечным снегам Кавказа, чтобы принести жертвы богу Агни, борющемуся с мировым Змеем. Они жгли нефть…
   — Агни — Огонь, бог огня… Все совпадает. И то, что приходили на Кавказ — северный предел Иранской державы… Дальше-то дорога действительно была перекрыта… А снеговые вершины стали как бы заменой страны вечного льда… Торир говорил мне, что скандинавы верят в ледяной остров Туле, жилище богов…
   — Вот видите, сколько интересных материй для вашей научной работы. Может, для того вас сюда и ввергла судьба, чтобы вы затем человечество к познанной истине приобщили… Чтобы заблудившемуся всаднику путь указали…
   — Да, былины теперь надо в корне пересмотреть, очистить от наслоений. Там ведь, что ни строчка, то намек на истинные события. Вот, скажем, в рассказе об Илье Муромце — сначала князь Владимир заключает его в темницу, а затем выпускает, когда приходится все силы бросать на борьбу со Змеем. Это ведь искаженный пересказ истории Святополка — с той разницей, что Владимир тут уже полуположительный персонаж… Да и не только былины — все древнерусское искусства в новом свете теперь предстает. Взять, к примеру, такой вопрос, над которым я голову ломал: почему именно в Новгородской школе иконописи излюбленным сюжетом было "Чудо Георгия о змие"? Да и вообще конные святые — Федор Тирон, Федор Стратилат, Мина, Димитрий Солунский — это, как правило, работа новгородских иконописцев. Как-то сие не находило сколько-нибудь убедительного объяснения. Теперь понимаю: Новгород единственная из земель Руси, где вече победило князя, демократия восторжествовала над деспотией. А поскольку с вечем тесно связаны волхвы, это означает и победу языческого духа терпимости над тоталитарным учением. Конечно, в форме идеограммы, зеркально перевернутой христианской церковью. Впрочем, не только былины теперь можно переосмыслить. Те же духовные стихи взять, что в будущие века слепые старцы по Руси разнесут: один из главных сюжетов был о Егории Храбром. Своего рода церковная контрпропаганда. Это же в закодированном виде восхваление деятельности Ярослава. В крещении он Георгий, и именно по его приказу по всей стране введут празднование дня святого Георгия. Для того, чтобы легитимизировать, проще говоря узаконить дом Ярославов, всадника, популярного в языческой среде, отожествят с христианским патроном великого князя. Благо выдумывать ничего не надо греки уже проделали это в Каппадокии…