Страница:
Октябрьский большевистский переворот Колчак встретил с негодованием и к Советской власти до конца своих дней был крайне враждебен. Он был глубоко уверен (в отличие от значительной части военной интеллигенции), что от Ленина и его партии ничего позитивного для России и ее народа ждать не приходится.
Эти известия были для Колчака, как он потом отмечал, «самым тяжелым ударом, может быть, даже хуже, чем в Черноморском флоте. Я видел, что вся работа моей жизни кончилась именно так, как я этого опасался и против чего я совершенно определенно всю жизнь работал». В дальнейшем последовало заключение ленинским правительством Брестского мира, позорнее, кабальнее которого трудно было что-либо представить. Что дело идет к этому, Колчак предви-дел. Перед Колчаком встал острейший вопрос: что же делать, как поступить дальше? В стране утверждается враждебный ему и массе других людей режим. Связывать служение Родине с большевизмом для него было немыслимо. Наоборот, надо было вступить в борьбу с ним. В этом отношении Колчак был тверд. Но как и где начинать эту борьбу — вот в чем вопрос. Будь Колчак в России во время захвата большевиками власти, он был бы в эту борьбу вовлечен естественным путем, самой исторической ситуацией.
«Обдумав этот вопрос, — отмечает Колчак, — я пришел к заключению, что мне остается только одно — продолжать все же войну как представителю бывшего русского правительства, которое дало известное обязательство союзникам. Я занимал официальное положение, пользова-лся его доверием, оно вело эту войну, и я обязан эту войну продолжать. Тогда я пошел к англий-скому посланнику в Токио сэру Грину и высказал ему свою точку зрения на положение, заявив, что этого правительства я не признаю и считаю своим долгом, как один из представителей бывшего правительства, выполнять обещание союзникам; что те обязательства, которые были взяты Россией по отношению к союзникам, являются и моими обязательствами. Я обратился к нему с просьбой довести до сведения английского правительства, что я прошу принять меня в английскую армию на каких угодно условиях. Я не ставлю никаких условий, а только прошу дать мне возможность вести активную борьбу». Два члена миссии — Вуич и Безуар разделили выбор Колчака, остальные, по его разрешению, решили вернуться в Россию.
Предложение А… В. Колчака своих услуг именно Англии, объясняется, думается, наилучшим и заинтересованным отношением к нему со стороны руководителей военно-морских сил этой страны. К. Грин с пониманием воспринял предложение А. В. Колчака и его мотивы. Он передал его просьбу по своему дипломатическому каналу министру иностранных дел Англии А… Бальфуру. Колчак был крупным военачальником и к тому же, судя по сведениям, которыми располагали англичане, пользовался в России определенным политическим авторитетом. Его предложением, переданным из Токио, заинтересовалось английское правительство. Колчаку через К. Грина было передано, чтобы он подождал решения.
Ждать и томиться в Йокохаме пришлось около двух месяцев. Можно, видимо, сказать, что это были единственные месяцы в жизни Колчака, когда он не был занят какой-либо активной и конкретной работой.
«Скучно, — жаловался он в письме А. В. Тимиревой, — и без конца тянутся дни, наруша-емые изредка только шифрованными телеграммами, для разбора которых приходится ездить в посольство или к морскому агенту контр-адмирала в Токио. Но надо ждать, и я жду окончате-льного ответа».
Хотя в Йокохаме было немало русских, в основном из самой первой волны — после октябрьской эмиграции, Колчак проводил время в основном в одиночестве. Характер его всегда был сложным. Но на протяжении лет в нем происходили существенные изменения. Если ранее знавшие Колчака указывают на его тягу к общению, обществу, веселости, то впечатления о встречах с ним в последние годы пестрят указаниями на впадение его в крайности, включая нервозность, раздражительность, склонность к замкнутости; своих соотечественников в Йокохаме, бежавших от большевиков, он не жаловал, полагая, что они проявили «бессилие», что должны были оставаться на Родине и бороться за ее интересы.
Неожиданно открывшуюся полосу незанятости и ожидания Колчак заполнял чтением китайской литературы по философским и военным проблемам. Приобретенное в юности, во время плавания в южных широтах, знание китайского языка он существенно пополнил. Его притягивали военно-стратегическая концепция китайского полководца VI века до нашей эры Сунь-цзы. Суть концепции сводилась к приданию большого значения моральному состоянию войск, высоким и разносторонним качествам полководца (ум, беспристрастность, гуманность, мужество и строгость). Колчака привлекало учение секты Зен-воинствующего буддизма. Он разделял его основные догмы. Колчак придавал милитаризму, войнам в истории особое значение. С этой точки зрения он смотрел и на будущее России.
«…Война проиграна, но еще есть время выиграть новую и будем верить, что в новой войне Россия возродится, — писал он. — Революционная демократия захлебнется в собственной грязи или ее утопят в ее же крови. Другой будущности у нее нет. Нет возрождения нации помимо войны, и оно мыслимо только через войну. Будем ждать новой войны как единственного светлого будущего».
Колчак — боевой адмирал, вынужденный уже полгода, в разгар мировой войны, обретаться где-то около дипломатических служб и тыловых военных штабов, жаждал непосредственного участия в горячем деле, в сражениях и, что уж скрывать, мечтал о новых подвигах.
Изучение военного искусства Древнего Востока наталкивает его на символы. Определенным воплощением этого искусства для него становятся сабли, клинки, изготовлявшиеся для самураев большими мастерами средневековой Японии. После долгих целенаправленных поисков в лавочках Токио он купил клинок, сделанный знаменитым мастером Майошин. И в минуты, когда становилось на душе особенно тяжело, в раздумьях на военную тему, разглядывая клинок у пылающего камина, он видел в его отблесках живую душу древнего воина. Эти мысли, обращенные в прошлое, успокаивали. О своих раздумьях, мрачных размышлениях с клинком в руках у вечернего камина Колчак писал Тимиревой.
Многие исследователи мечут острые стрелы в адрес А. В. Колчака, прежде всего в связи с его высказываниями рассматриваемой поры. Но он сходные высказывания делал и в другое время, в частности, был сторонником надвигавшейся войны с Германией. Он «с радостью» встретил ее начало, считая происшедшее — неизбежным. Критические оценки воззрений Колчака, надо полагать, базируются на реальной почве. А. В. Колчаку действительно были присущи милитаристские воззрения. Но и преувеличенного подхода в оценках этого не следовало бы допускать. Естественно, выбор военной профессии сам по себе накладывал отпечаток на весь ход его мыслей, личности. В исторических условиях, в которых он жил и действовал, возможностей исключать войны практически не было. Колчак пережил грандиозный военный катаклизм — первую мировую войну. Отсюда военному деятелю трудно было не впасть в абсолютизацию такого явления, как война, в преувеличение военных методов решения исторических задач.
Своими мыслями об исторической судьбе России Колчак делится в письмах к любимой женщине — А. В. Тимиревой, хотя их переписка, осуществлявшаяся чаще через посольства (главным образом английского), другие посреднические каналы, с 1917 г. стала крайне затрудненной. «Оказии» стали редкими. С отъезжающим из Японии в Россию лейтенантом А. М. Меженцевым он 2 января отправил «рекордное, — как приписывал, — письмо в 40 страниц». Тот обещал его передать общему знакомому в Петроград, а уж затем оно попало бы в руки Тимиревой. Трудно сказать, какие письма дошли до адресата и вообще были ли отправлены. Мы имеем дело все с теми же черновиками писем в тетрадях.
Не часто, с опозданием, но получал ответы на свои послания и сам Колчак. Так, 3 декабря 1917 г. Колчак извещает Тимиреву, что «сегодня неожиданно я получил Ваше письмо от 6сентября, доставленное мне офицером, приехавшим из Америки». Письмо пропутешествовало через страны и океаны три месяца, пока оказалось в Йокохаме. Письма Колчака наполнены дневниковыми зарисовками, описанием поездок, встреч, бесед, планов на будущее. Подчас эти темы преобладают. Но бывает и так, что письма почти целиком носят личный, интимный характер, обращены к сердцу любимой, полны воспоминаний о былых встречах 1914-1916 гг.
Вот такие слова находил Александр Васильевич в письмах к Анне Васильевне. «…И Ваш милый и обожаемый образ все время был перед моими глазами. — Ваша… улыбка, Ваш голос, Ваши розовые ручки для меня являются символом высшей награды, которая может вручаться лишь за выполнение величайшего подвига, выполнение военной идеи, долга и обязательств. И, думая о Вас, я временами испытываю какое-то странное состояние, где мне кажется прошлое каким-то сном, особенно в отношении Вас. Да верно ли я (знаю) Анну Васильевну; неужели это правда, а не моя собственная фантазия о ней, что был около нее, говорил с нею, целовал ее милые розовые ручки, слышал ее голос? Неужели ни сада Ревельского собрания, белых ночей в Петрограде, — может быть, ничего подобного не было?! Но передо мной стоит портрет Анны Васильевны с ее милой прелестной улыбкой, лежат ее письма с такими же миленькими ласковыми словами; и когда читаешь их и вспоминаешь Анну Васильевну, то всегда кажется, что совершенно не достоин этого счастья, что эти слова являются наградой незаслуженной, и возникает боязнь за их утрату, и сомнения…».
Ни сами письма Колчака к Тимиревой, в чем-то безусловно отличавшиеся от черновиков, ни ее письма к нему (кроме написанных в 1919 г. на фронт), к сожалению, до нас не дошли. Они, видимо, погибли в пекле гражданской войны, при бесконечных арестах, тюремных и лагерных мытарствах Тимиревой при советской власти. Очень жаль! Но, судя по записям Колчака, письма Тимиревой были прелестными. Читая сейчас гораздо более поздние воспоминания А. В. Тимиревой, можно предполагать, что и письма ее к А. В. Колчаку были умными, полными ярких наблюдений, душевными и обаятельными. По письмам-ответам Колчака чувствуется, что и она упивалась эпистолярными посланиями любимого и вновь, и вновь просила у него слов о любви, внимания.
Пронеся любовь к Александру Васильевичу через десятилетия тяжких лагерных испытаний, она, обладавшая поэтическим даром, писала:
Ты ласковым стал мне сниться,
Веселым, как в лучшие дни.
Любви золотые страницы
Листают легкие сны…
В конце декабря 1917 г. А. В. Колчак получил наконец, сообщение о том, какое решение принято правительством, военным ведомством Англии по отношению к нему. В письме А. В. Тимиревой 30 декабря он, не без явного волнения, отмечает: «Сегодня день большого значения для меня; сегодня я был вызван сэром Грином в посольство и получил от него сообщение, решающее мое ближайшее будущее. Я с двумя своими спутниками принят на службу Его Величества короля Англии и еду на Месопотамский фронт. Где и что я буду делать там — не знаю.
…В своей просьбе, обращенной к английскому послу, переданной правительству Его Величества, я сказал: «Я не могу признать мира, который пытается заключить моя страна с врагами… Обязательства моей Родины перед союзниками я считаю своими обязательствами. Я хочу продолжить и участвовать в войне на фронте Великобритании, т. к. считаю, что Великобритания никогда не сложит оружия перед Германией».
Позднее, в автобиографии, А. В. Колчак о своей попытке определиться на английскую службу, ее мотивах писал: «Я оставил Америку накануне большевистского переворота и прибыл в Японию, где узнал об образовавшемся правительстве Ленина и о подготовке к Брестскому миру. Ни большевистского правительства, ни Брестского мира я признать не мог, но как адмирал русского флота я считал для себя сохраняющими всю силу наше союзное обязательство в отношении Германии. Единственная форма, в которой я мог продолжать свое служение Родине, оказавшейся в руках германских агентов и предателей (Колчак из правительственных кругов хорошо знал о связях В. И. Ленина и других большевистских руководителей с германскими властями, получении от них денег, согласованных действиях. — И. П.), — было участие в войне с Германией на стороне наших союзников. С этой целью я обратился, через английского посла в Токио, к английскому правительству с просьбой принять меня на службу, дабы я мог участво-вать в войне и тем самым выполнить долг перед Родиной и ее союзниками».
Назначение Колчака на сухопутный и второстепенный фронт было не очень логичным и понятным. Видимо, оно было связано с расчетами англичан на соединение войск в Месопотамии с русскими войсками, находившимися еще с царских времен в Персии, а также в Закавказье. Известно, что перед тем в Месопотамию на соединение с англичанами прорвалась часть русских войск, а другие наступали из Закавказья в южном направлении вплоть до декабря 1917 г.
Итак, вице-адмирал А. В. Колчак с конца 1917 г. становится было военнослужащим английской армии. Колчак понимает, что его положение необычно. Он иронически называет себя кондотьером и признает, что его решение служить в иностранной армии не бесспорно. Сознает он и излишнюю категоричность своих милитаристских взглядов. «Моя вера в войну, — пишет он Тимиревой, — ставшая положительно каким-то… убеждением, покажется Вам дикой и абсурдной и, в конечном результате, страшная формула, что я поставил войну выше Родины, выше всего! быть может, вызовет у Вас чувство неприязни и негодования. Я отдаю отчет в своем положении… Как посмотрите Вы на это — я не знаю. Но меня, конечно, заботит этот вопрос, вопрос существенный для меня только в отношении войны».
По получении 30 декабря (по ст. стилю) 1917 г. предписания отправиться на Месопотамский фронт, Колчак, который практически всегда был по-военному в сборе, готов был двинуться в путь незамедлительно. Предстояло плыть пароходом через Шанхай — Сингапур — Коломбо — Бомбей. Но, увы, ему вновь пришлось ждать транспорта. В показаниях на допросе в Иркутске Колчак говорил, что уехал из Йокохамы в Шанхай в 20-х числах января. В письме-записи прибытие в Шанхай Колчак датирует 16-м по старому стилю (по новому — 29-го) января 1918 г. Здесь вновь пришлось долго ждать английского парохода для дальнейшего следования. А когда этот пароход — «Динега» пришел, то на нем были выявлены заболевания чумой. Начался карантин. Удалось отплыть лишь через месяц, в феврале.
Как и в Японии, в Китае, в его столице Пекине, А. В. Колчак встречается с российскими дипломатами, в том числе с посланником князем Н. А. Кудашевым. Здесь дипломатов, различ-ных чиновников, приезжавших из Харбина, из управления Китайско-Восточной железной дороги, эмигрантов из России было гораздо больше. Встречи с земяяками были более многочис-ленными. У Колчака уже в это время завязываются определенные связи с представителями атамана Забайкальского казачьего войска Г. М. Семенова, администрацией КВЖД, японскими дипломатическими представителями. Он оказался в курсе дела о контактах семеновцев с японцами, даже пытался содействовать первым в получении средств из посольства для закупки в Японии оружия. Посол России князь Н. А. Кулашев, управляющий КВЖД генерал-лейтенант Д. Л. Хорват продумывали вопрос о задержании А. В. Колчака, чтобы предложить ему включиться в борьбу с большевистским режимом на территории России. Через заключительный промежуток времени Кудашев прислал Колчаку из Пекина письмо с просьбой приехать к нему по весьма важному делу. Но Колчак ответил, что приехать не может, должен следовать по назначению, и вскоре отплыл в Сингапур. Он вполне мог предполагать, о чем пойдет речь. Видимо, по каким-то причинам он не был готов, не был склонен связывать свою судьбу с белым движением на Дальнем Востоке, предпочитал внешний, хотя и зарубежный фронт. Но этим планам не суждено было сбыться. Русские дипломатические и политические деятели за его спиной договорились с англичанами об использовании Колчака на внутреннем российском фронте. Надобно отметить, что зачисление Колчака и двух его офицеров на английскую службу не было подкреплено материально. Они продолжали жить и ездить на средства, которые оставались от суммы, выданной Временным правительством летом 1917 г. Деньга подходили к концу. Их приходилось жестко экономить.
В Сингапуре, куда Колчак прибыл на «Динеге» 11 марта 1918 г., его встретил командующий английскими войсками генерал Ридаут (все последующее датирование событий нами дается, как и в данном случае, уже по новому стилю). Встретил, по отзыву Колчака, «весьма торжественно» и передал уже подготовленный пакет с распоряжением английского генерального штаба. Колчаку следовало вернуться в Россию, ехать на Дальний Восток и начинать свою деятельность там. В качестве мотива выдвигался тот факт, что к тому времени положение на Месопотамском фронте резко изменилось; русские войска, находившиеся в Персии, Месопотамии и сражавши-еся против турок, фактически исчезли, разбежались. Большие территории правительство Ленина передало Турции.
Пробыв некоторое время в экзотическом Сингапуре в отеле «Европа» и написав 16 марта 1918 г. письмо А. В. Тимиревой, А. В. Колчак первым же пароходом вернулся в Шанхай. В письме Тимиревой он информировал ее о своих делах и сетовал на судьбу: «Милая, бесконечно дорогая, обожаемая моя Анна Васильевна! Пишу Вам из Сингапура, где я оказался неисповеди-мой судьбой в совершенно новом и неожиданном положении. Прибыв на „Динега“, которую я ждал в Шанхае около месяца, я был встречен весьма торжественно командующим морскими войсками генералом Ridand, передавшим мне служебный пакет… с распоряжением английского правительства вернуться немедленно в Китай… для работы в Манчжурии и Сибири. Английское правительство после последних событий, выразившихся в наглом (неразборчиво написанное слово; по смыслу — „попрании“. — И. П.) России Германией, нашло, что меня необходимо использовать в Сибири в видах союзников к России, предпочтительно перед Месопотамией, где обстановка изменилась… И вот я со своими офицерами оставил „Динега“, перебрался в Hotel du Europa и жду первого парохода, чтобы ехать обратно в Шанхай и оттуда в Пекин, где я имею получить инструкции и информацию от союзных посольств. Моя миссия является секретной, и хотя я догадываюсь о ее задачах и целях, но пока не буду говорить о ней до приезда в Пекин.
Милая моя Анна Васильевна, Вы знаете и понимаете, как это все тяжело, какие нервы надо иметь, чтобы переживать это время, это восьмимесячное передвижение по всему земному шару…
Не знаю, я сам удивляюсь своему спокойствию, с каким встречаю сюрпризы судьбы, изменения внезапно всех намерений, решений и целей…»
На самом деле спокойствия, конечно, не было: сильнейшие потрясения, неурядицы, личная неустроенность этих восьми месяцев основательно подействовали на здоровье Колчака; нервы его стали сдавать. Его раздражало, что он, его судьба зависят не только от постоянно меняющихся исторических обстоятельств, но и от многих людей.
С прибытием А. В. Колчака в Пекин и последовавшим обоснованием его в Харбине закончился многомесячный зарубежный период поездок. Предстояла деятельность, связанная с политическими и военными приготовлениями к участию в борьбе с большевистским режимом на внутренних, российских фронтах.
7. НА ПОРОГЕ РОССИИ
Эти известия были для Колчака, как он потом отмечал, «самым тяжелым ударом, может быть, даже хуже, чем в Черноморском флоте. Я видел, что вся работа моей жизни кончилась именно так, как я этого опасался и против чего я совершенно определенно всю жизнь работал». В дальнейшем последовало заключение ленинским правительством Брестского мира, позорнее, кабальнее которого трудно было что-либо представить. Что дело идет к этому, Колчак предви-дел. Перед Колчаком встал острейший вопрос: что же делать, как поступить дальше? В стране утверждается враждебный ему и массе других людей режим. Связывать служение Родине с большевизмом для него было немыслимо. Наоборот, надо было вступить в борьбу с ним. В этом отношении Колчак был тверд. Но как и где начинать эту борьбу — вот в чем вопрос. Будь Колчак в России во время захвата большевиками власти, он был бы в эту борьбу вовлечен естественным путем, самой исторической ситуацией.
«Обдумав этот вопрос, — отмечает Колчак, — я пришел к заключению, что мне остается только одно — продолжать все же войну как представителю бывшего русского правительства, которое дало известное обязательство союзникам. Я занимал официальное положение, пользова-лся его доверием, оно вело эту войну, и я обязан эту войну продолжать. Тогда я пошел к англий-скому посланнику в Токио сэру Грину и высказал ему свою точку зрения на положение, заявив, что этого правительства я не признаю и считаю своим долгом, как один из представителей бывшего правительства, выполнять обещание союзникам; что те обязательства, которые были взяты Россией по отношению к союзникам, являются и моими обязательствами. Я обратился к нему с просьбой довести до сведения английского правительства, что я прошу принять меня в английскую армию на каких угодно условиях. Я не ставлю никаких условий, а только прошу дать мне возможность вести активную борьбу». Два члена миссии — Вуич и Безуар разделили выбор Колчака, остальные, по его разрешению, решили вернуться в Россию.
Предложение А… В. Колчака своих услуг именно Англии, объясняется, думается, наилучшим и заинтересованным отношением к нему со стороны руководителей военно-морских сил этой страны. К. Грин с пониманием воспринял предложение А. В. Колчака и его мотивы. Он передал его просьбу по своему дипломатическому каналу министру иностранных дел Англии А… Бальфуру. Колчак был крупным военачальником и к тому же, судя по сведениям, которыми располагали англичане, пользовался в России определенным политическим авторитетом. Его предложением, переданным из Токио, заинтересовалось английское правительство. Колчаку через К. Грина было передано, чтобы он подождал решения.
Ждать и томиться в Йокохаме пришлось около двух месяцев. Можно, видимо, сказать, что это были единственные месяцы в жизни Колчака, когда он не был занят какой-либо активной и конкретной работой.
«Скучно, — жаловался он в письме А. В. Тимиревой, — и без конца тянутся дни, наруша-емые изредка только шифрованными телеграммами, для разбора которых приходится ездить в посольство или к морскому агенту контр-адмирала в Токио. Но надо ждать, и я жду окончате-льного ответа».
Хотя в Йокохаме было немало русских, в основном из самой первой волны — после октябрьской эмиграции, Колчак проводил время в основном в одиночестве. Характер его всегда был сложным. Но на протяжении лет в нем происходили существенные изменения. Если ранее знавшие Колчака указывают на его тягу к общению, обществу, веселости, то впечатления о встречах с ним в последние годы пестрят указаниями на впадение его в крайности, включая нервозность, раздражительность, склонность к замкнутости; своих соотечественников в Йокохаме, бежавших от большевиков, он не жаловал, полагая, что они проявили «бессилие», что должны были оставаться на Родине и бороться за ее интересы.
Неожиданно открывшуюся полосу незанятости и ожидания Колчак заполнял чтением китайской литературы по философским и военным проблемам. Приобретенное в юности, во время плавания в южных широтах, знание китайского языка он существенно пополнил. Его притягивали военно-стратегическая концепция китайского полководца VI века до нашей эры Сунь-цзы. Суть концепции сводилась к приданию большого значения моральному состоянию войск, высоким и разносторонним качествам полководца (ум, беспристрастность, гуманность, мужество и строгость). Колчака привлекало учение секты Зен-воинствующего буддизма. Он разделял его основные догмы. Колчак придавал милитаризму, войнам в истории особое значение. С этой точки зрения он смотрел и на будущее России.
«…Война проиграна, но еще есть время выиграть новую и будем верить, что в новой войне Россия возродится, — писал он. — Революционная демократия захлебнется в собственной грязи или ее утопят в ее же крови. Другой будущности у нее нет. Нет возрождения нации помимо войны, и оно мыслимо только через войну. Будем ждать новой войны как единственного светлого будущего».
Колчак — боевой адмирал, вынужденный уже полгода, в разгар мировой войны, обретаться где-то около дипломатических служб и тыловых военных штабов, жаждал непосредственного участия в горячем деле, в сражениях и, что уж скрывать, мечтал о новых подвигах.
Изучение военного искусства Древнего Востока наталкивает его на символы. Определенным воплощением этого искусства для него становятся сабли, клинки, изготовлявшиеся для самураев большими мастерами средневековой Японии. После долгих целенаправленных поисков в лавочках Токио он купил клинок, сделанный знаменитым мастером Майошин. И в минуты, когда становилось на душе особенно тяжело, в раздумьях на военную тему, разглядывая клинок у пылающего камина, он видел в его отблесках живую душу древнего воина. Эти мысли, обращенные в прошлое, успокаивали. О своих раздумьях, мрачных размышлениях с клинком в руках у вечернего камина Колчак писал Тимиревой.
Многие исследователи мечут острые стрелы в адрес А. В. Колчака, прежде всего в связи с его высказываниями рассматриваемой поры. Но он сходные высказывания делал и в другое время, в частности, был сторонником надвигавшейся войны с Германией. Он «с радостью» встретил ее начало, считая происшедшее — неизбежным. Критические оценки воззрений Колчака, надо полагать, базируются на реальной почве. А. В. Колчаку действительно были присущи милитаристские воззрения. Но и преувеличенного подхода в оценках этого не следовало бы допускать. Естественно, выбор военной профессии сам по себе накладывал отпечаток на весь ход его мыслей, личности. В исторических условиях, в которых он жил и действовал, возможностей исключать войны практически не было. Колчак пережил грандиозный военный катаклизм — первую мировую войну. Отсюда военному деятелю трудно было не впасть в абсолютизацию такого явления, как война, в преувеличение военных методов решения исторических задач.
Своими мыслями об исторической судьбе России Колчак делится в письмах к любимой женщине — А. В. Тимиревой, хотя их переписка, осуществлявшаяся чаще через посольства (главным образом английского), другие посреднические каналы, с 1917 г. стала крайне затрудненной. «Оказии» стали редкими. С отъезжающим из Японии в Россию лейтенантом А. М. Меженцевым он 2 января отправил «рекордное, — как приписывал, — письмо в 40 страниц». Тот обещал его передать общему знакомому в Петроград, а уж затем оно попало бы в руки Тимиревой. Трудно сказать, какие письма дошли до адресата и вообще были ли отправлены. Мы имеем дело все с теми же черновиками писем в тетрадях.
Не часто, с опозданием, но получал ответы на свои послания и сам Колчак. Так, 3 декабря 1917 г. Колчак извещает Тимиреву, что «сегодня неожиданно я получил Ваше письмо от 6сентября, доставленное мне офицером, приехавшим из Америки». Письмо пропутешествовало через страны и океаны три месяца, пока оказалось в Йокохаме. Письма Колчака наполнены дневниковыми зарисовками, описанием поездок, встреч, бесед, планов на будущее. Подчас эти темы преобладают. Но бывает и так, что письма почти целиком носят личный, интимный характер, обращены к сердцу любимой, полны воспоминаний о былых встречах 1914-1916 гг.
Вот такие слова находил Александр Васильевич в письмах к Анне Васильевне. «…И Ваш милый и обожаемый образ все время был перед моими глазами. — Ваша… улыбка, Ваш голос, Ваши розовые ручки для меня являются символом высшей награды, которая может вручаться лишь за выполнение величайшего подвига, выполнение военной идеи, долга и обязательств. И, думая о Вас, я временами испытываю какое-то странное состояние, где мне кажется прошлое каким-то сном, особенно в отношении Вас. Да верно ли я (знаю) Анну Васильевну; неужели это правда, а не моя собственная фантазия о ней, что был около нее, говорил с нею, целовал ее милые розовые ручки, слышал ее голос? Неужели ни сада Ревельского собрания, белых ночей в Петрограде, — может быть, ничего подобного не было?! Но передо мной стоит портрет Анны Васильевны с ее милой прелестной улыбкой, лежат ее письма с такими же миленькими ласковыми словами; и когда читаешь их и вспоминаешь Анну Васильевну, то всегда кажется, что совершенно не достоин этого счастья, что эти слова являются наградой незаслуженной, и возникает боязнь за их утрату, и сомнения…».
Ни сами письма Колчака к Тимиревой, в чем-то безусловно отличавшиеся от черновиков, ни ее письма к нему (кроме написанных в 1919 г. на фронт), к сожалению, до нас не дошли. Они, видимо, погибли в пекле гражданской войны, при бесконечных арестах, тюремных и лагерных мытарствах Тимиревой при советской власти. Очень жаль! Но, судя по записям Колчака, письма Тимиревой были прелестными. Читая сейчас гораздо более поздние воспоминания А. В. Тимиревой, можно предполагать, что и письма ее к А. В. Колчаку были умными, полными ярких наблюдений, душевными и обаятельными. По письмам-ответам Колчака чувствуется, что и она упивалась эпистолярными посланиями любимого и вновь, и вновь просила у него слов о любви, внимания.
Пронеся любовь к Александру Васильевичу через десятилетия тяжких лагерных испытаний, она, обладавшая поэтическим даром, писала:
Ты ласковым стал мне сниться,
Веселым, как в лучшие дни.
Любви золотые страницы
Листают легкие сны…
В конце декабря 1917 г. А. В. Колчак получил наконец, сообщение о том, какое решение принято правительством, военным ведомством Англии по отношению к нему. В письме А. В. Тимиревой 30 декабря он, не без явного волнения, отмечает: «Сегодня день большого значения для меня; сегодня я был вызван сэром Грином в посольство и получил от него сообщение, решающее мое ближайшее будущее. Я с двумя своими спутниками принят на службу Его Величества короля Англии и еду на Месопотамский фронт. Где и что я буду делать там — не знаю.
…В своей просьбе, обращенной к английскому послу, переданной правительству Его Величества, я сказал: «Я не могу признать мира, который пытается заключить моя страна с врагами… Обязательства моей Родины перед союзниками я считаю своими обязательствами. Я хочу продолжить и участвовать в войне на фронте Великобритании, т. к. считаю, что Великобритания никогда не сложит оружия перед Германией».
Позднее, в автобиографии, А. В. Колчак о своей попытке определиться на английскую службу, ее мотивах писал: «Я оставил Америку накануне большевистского переворота и прибыл в Японию, где узнал об образовавшемся правительстве Ленина и о подготовке к Брестскому миру. Ни большевистского правительства, ни Брестского мира я признать не мог, но как адмирал русского флота я считал для себя сохраняющими всю силу наше союзное обязательство в отношении Германии. Единственная форма, в которой я мог продолжать свое служение Родине, оказавшейся в руках германских агентов и предателей (Колчак из правительственных кругов хорошо знал о связях В. И. Ленина и других большевистских руководителей с германскими властями, получении от них денег, согласованных действиях. — И. П.), — было участие в войне с Германией на стороне наших союзников. С этой целью я обратился, через английского посла в Токио, к английскому правительству с просьбой принять меня на службу, дабы я мог участво-вать в войне и тем самым выполнить долг перед Родиной и ее союзниками».
Назначение Колчака на сухопутный и второстепенный фронт было не очень логичным и понятным. Видимо, оно было связано с расчетами англичан на соединение войск в Месопотамии с русскими войсками, находившимися еще с царских времен в Персии, а также в Закавказье. Известно, что перед тем в Месопотамию на соединение с англичанами прорвалась часть русских войск, а другие наступали из Закавказья в южном направлении вплоть до декабря 1917 г.
Итак, вице-адмирал А. В. Колчак с конца 1917 г. становится было военнослужащим английской армии. Колчак понимает, что его положение необычно. Он иронически называет себя кондотьером и признает, что его решение служить в иностранной армии не бесспорно. Сознает он и излишнюю категоричность своих милитаристских взглядов. «Моя вера в войну, — пишет он Тимиревой, — ставшая положительно каким-то… убеждением, покажется Вам дикой и абсурдной и, в конечном результате, страшная формула, что я поставил войну выше Родины, выше всего! быть может, вызовет у Вас чувство неприязни и негодования. Я отдаю отчет в своем положении… Как посмотрите Вы на это — я не знаю. Но меня, конечно, заботит этот вопрос, вопрос существенный для меня только в отношении войны».
По получении 30 декабря (по ст. стилю) 1917 г. предписания отправиться на Месопотамский фронт, Колчак, который практически всегда был по-военному в сборе, готов был двинуться в путь незамедлительно. Предстояло плыть пароходом через Шанхай — Сингапур — Коломбо — Бомбей. Но, увы, ему вновь пришлось ждать транспорта. В показаниях на допросе в Иркутске Колчак говорил, что уехал из Йокохамы в Шанхай в 20-х числах января. В письме-записи прибытие в Шанхай Колчак датирует 16-м по старому стилю (по новому — 29-го) января 1918 г. Здесь вновь пришлось долго ждать английского парохода для дальнейшего следования. А когда этот пароход — «Динега» пришел, то на нем были выявлены заболевания чумой. Начался карантин. Удалось отплыть лишь через месяц, в феврале.
Как и в Японии, в Китае, в его столице Пекине, А. В. Колчак встречается с российскими дипломатами, в том числе с посланником князем Н. А. Кудашевым. Здесь дипломатов, различ-ных чиновников, приезжавших из Харбина, из управления Китайско-Восточной железной дороги, эмигрантов из России было гораздо больше. Встречи с земяяками были более многочис-ленными. У Колчака уже в это время завязываются определенные связи с представителями атамана Забайкальского казачьего войска Г. М. Семенова, администрацией КВЖД, японскими дипломатическими представителями. Он оказался в курсе дела о контактах семеновцев с японцами, даже пытался содействовать первым в получении средств из посольства для закупки в Японии оружия. Посол России князь Н. А. Кулашев, управляющий КВЖД генерал-лейтенант Д. Л. Хорват продумывали вопрос о задержании А. В. Колчака, чтобы предложить ему включиться в борьбу с большевистским режимом на территории России. Через заключительный промежуток времени Кудашев прислал Колчаку из Пекина письмо с просьбой приехать к нему по весьма важному делу. Но Колчак ответил, что приехать не может, должен следовать по назначению, и вскоре отплыл в Сингапур. Он вполне мог предполагать, о чем пойдет речь. Видимо, по каким-то причинам он не был готов, не был склонен связывать свою судьбу с белым движением на Дальнем Востоке, предпочитал внешний, хотя и зарубежный фронт. Но этим планам не суждено было сбыться. Русские дипломатические и политические деятели за его спиной договорились с англичанами об использовании Колчака на внутреннем российском фронте. Надобно отметить, что зачисление Колчака и двух его офицеров на английскую службу не было подкреплено материально. Они продолжали жить и ездить на средства, которые оставались от суммы, выданной Временным правительством летом 1917 г. Деньга подходили к концу. Их приходилось жестко экономить.
В Сингапуре, куда Колчак прибыл на «Динеге» 11 марта 1918 г., его встретил командующий английскими войсками генерал Ридаут (все последующее датирование событий нами дается, как и в данном случае, уже по новому стилю). Встретил, по отзыву Колчака, «весьма торжественно» и передал уже подготовленный пакет с распоряжением английского генерального штаба. Колчаку следовало вернуться в Россию, ехать на Дальний Восток и начинать свою деятельность там. В качестве мотива выдвигался тот факт, что к тому времени положение на Месопотамском фронте резко изменилось; русские войска, находившиеся в Персии, Месопотамии и сражавши-еся против турок, фактически исчезли, разбежались. Большие территории правительство Ленина передало Турции.
Пробыв некоторое время в экзотическом Сингапуре в отеле «Европа» и написав 16 марта 1918 г. письмо А. В. Тимиревой, А. В. Колчак первым же пароходом вернулся в Шанхай. В письме Тимиревой он информировал ее о своих делах и сетовал на судьбу: «Милая, бесконечно дорогая, обожаемая моя Анна Васильевна! Пишу Вам из Сингапура, где я оказался неисповеди-мой судьбой в совершенно новом и неожиданном положении. Прибыв на „Динега“, которую я ждал в Шанхае около месяца, я был встречен весьма торжественно командующим морскими войсками генералом Ridand, передавшим мне служебный пакет… с распоряжением английского правительства вернуться немедленно в Китай… для работы в Манчжурии и Сибири. Английское правительство после последних событий, выразившихся в наглом (неразборчиво написанное слово; по смыслу — „попрании“. — И. П.) России Германией, нашло, что меня необходимо использовать в Сибири в видах союзников к России, предпочтительно перед Месопотамией, где обстановка изменилась… И вот я со своими офицерами оставил „Динега“, перебрался в Hotel du Europa и жду первого парохода, чтобы ехать обратно в Шанхай и оттуда в Пекин, где я имею получить инструкции и информацию от союзных посольств. Моя миссия является секретной, и хотя я догадываюсь о ее задачах и целях, но пока не буду говорить о ней до приезда в Пекин.
Милая моя Анна Васильевна, Вы знаете и понимаете, как это все тяжело, какие нервы надо иметь, чтобы переживать это время, это восьмимесячное передвижение по всему земному шару…
Не знаю, я сам удивляюсь своему спокойствию, с каким встречаю сюрпризы судьбы, изменения внезапно всех намерений, решений и целей…»
На самом деле спокойствия, конечно, не было: сильнейшие потрясения, неурядицы, личная неустроенность этих восьми месяцев основательно подействовали на здоровье Колчака; нервы его стали сдавать. Его раздражало, что он, его судьба зависят не только от постоянно меняющихся исторических обстоятельств, но и от многих людей.
С прибытием А. В. Колчака в Пекин и последовавшим обоснованием его в Харбине закончился многомесячный зарубежный период поездок. Предстояла деятельность, связанная с политическими и военными приготовлениями к участию в борьбе с большевистским режимом на внутренних, российских фронтах.
7. НА ПОРОГЕ РОССИИ
Имея самую общую информацию и ориентировку о предстоящей работе, А. В. Колчак ждет конкретных разъяснений, посвящения в суть дела. В конце концов окончательное ранение вопроса об участии в нем зависело от его собственного решения.
Первым, главным источником ожидаемой информации и соавтором предполагаемого плана действий явился все тот же князь H. А. Кудашев. При встрече в Пекине он Колчаку сказал: «Против той анархии, которая возникает в России, уже собираются вооруженные силы на юге России, где действуют добровольческие армии генерала Алексеева и генерала Корнилова (тогда еще не было известно о его смерти. — И. П.). Необходимо начать подготовлять Дальний Восток к тому, чтобы создать здесь вооруженную силу, для того, чтобы обеспечить порядок и спокойст-вие на Дальнем Востоке». Колчак дал согласие на сделанное ему предложение. Позднее в Пекине состоялись встречи его с рядом политических деятелей, представителей КВЖД, включая ее управляющего Д. Л. Хорвата и А. И. Путилова. Он убедился, что русскими политиками действительно вынашивается идея создания в районе КВЖД крупных вооруженных сил с тем, чтобы в дальнейшем двинуть их против большевиков, то есть начать движение, подобное тому, которое возникло на юге страны. В этом большая ставка, видимо, делалась на него, Колчака. С учетом возможного успеха всего дела его это устраивало. Решено было, что для удобства действий А. В. Колчаку надо занять официальное положение. И он был введен в правление КВЖД.
Итак, главной задачей А. В. Колчака в Харбине было формирование на Дальнем Востоке вооруженных сил, противостоящих советской большевистской власти. Но уже в силу этого его деятельность переставала быть чисто военной, она становилась и политической. Ему приходи-лось иметь дело с различными политическими организациями. А их на Дальнем Востоке, в зоне КВЖД, появилось много.
В «русском» городе Харбине в феврале 1918 г. был образован Дальневосточный комитет активной защиты Родины и Учредительного собрания, решающее влияние в котором имел Д. Л. Хорват, возглавлявший КВЖД с ее открытия в 1903 г. Комитет включал в себя силы либерально-демократической, а отчасти и правомонархической ориентации. К моменту возвращения Колчака в Китай в Харбине появилось временное правительство автономной Сибири во главе с эсером — П. Я. Дербером, возникшее в Томске и вынужденное бежать oт советов на восток. Эти два органа конкурировали между собой. Доминировал комитет. Особую прояпонскую политиче-скую силу составляли казачьи атаманы — Г. М. Семенов и другие, подвизавшиеся в это время также в Маньчжурии. Все сильней оказывалось влияние Японии и на комитет Хорвата. В тогдашних условиях без поступления оружия из этой рядом расположенной страны начинать формирование отрядов было невозможно.
Войдя в состав управления КВЖД, А. В. Колчак контактировал прежде всего с Д. Л. Хорватом. Но ему с самого начала пришлось столкнуться с «атаманщиной», с Г. М. Семеновым, который, прочно поддерживаемый японцами, стремился проводить независимый от существу-ющих в Харбине организаций курс, в том числе в создании вооруженных отрядов.
С апреля 1918 г. Колчак, находясь в Харбине, часто выезжая в места дислокации различных отрядов, приступил к выполнению своей задачи под эгидой обновленного правления КВЖД. Колчаком начато было формирование крупного соединения. Оно развертывалось под предлогом укрепления охраны железной дороги. Основные средства, в том числе и на оплату приобретае-мого оружия, давало правление КВЖД. Колчак столкнулся с невероятно большими трудностя-ми, острой конкурентной борьбой различных сил, нараставшим давлением Японии, представи-тели которой пытались влиять на него, прибегая к различным методам. Готовя интервенцию и видя «неподатливость» адмирала, они пришли к выводу, что целесообразней было бы его как-то отстранить от дел. Готовились к вступлению на российскую территорию не только семеновцы, не только не вступившие в подчинение Колчаку отряды, но и те, которые находились в его подчинении, в распоряжении правления КВЖД, Дальневосточного комитета. Вместе с тем в сфере политической также развертывалась борьба. Группа П. Я. Дербера предприняла попытку выйти на первый план, но этого ей добиться не удалось. Попытка ее опереться для этого на земство Приморья также не увенчалась успехом. Областная земская управа во Владивостоке сама объявила себя законной местной властью. Д. Л. Хорват в начале июля провозгласил себя Временным Верховным правителем России и стремился с военными силами выйти на террито-рию страны, с дальневосточных пределов которой в это время советские отряды, терпевшие поражение, откатывались на запад. Самостоятельно, независимо от Дербера, Хорвата, земства, действовали казачьи атаманы. Крупной военной фигурой в этой игре являлся Г. М. Семенов (Забайкальское казачье войско), отряды которого становились все более многочисленными, а также И. М. Калмыков (Уссурийское казачье войско) и И. М. Гамов (Амурское казачье войско).
В условиях противоборства многочисленных дальневосточных правительств и атаманов, претензий на власть Комитета членов Учредительного собрания (Комуча) в Самаре и Уральско-го правительства в Екатеринбурге повышалось значение правительства в Омске. Сформирова-лось оно в конце июня 1918 г. Его возглавил известный сибирский адвокат Петр Васильевич Вологодский. Омское Временное правительство Сибири стремилось стать руководящим органом в масштабах всей Сибири, Дальнего Востока, а также Урала и Поволжья — всей территории, освобожденной летом 1918 г. от большевиков. Обладая наиболее крупными формированиями вооруженных сил, располагаясь в центре региона, Омское правительство укреплялось.
Первым, главным источником ожидаемой информации и соавтором предполагаемого плана действий явился все тот же князь H. А. Кудашев. При встрече в Пекине он Колчаку сказал: «Против той анархии, которая возникает в России, уже собираются вооруженные силы на юге России, где действуют добровольческие армии генерала Алексеева и генерала Корнилова (тогда еще не было известно о его смерти. — И. П.). Необходимо начать подготовлять Дальний Восток к тому, чтобы создать здесь вооруженную силу, для того, чтобы обеспечить порядок и спокойст-вие на Дальнем Востоке». Колчак дал согласие на сделанное ему предложение. Позднее в Пекине состоялись встречи его с рядом политических деятелей, представителей КВЖД, включая ее управляющего Д. Л. Хорвата и А. И. Путилова. Он убедился, что русскими политиками действительно вынашивается идея создания в районе КВЖД крупных вооруженных сил с тем, чтобы в дальнейшем двинуть их против большевиков, то есть начать движение, подобное тому, которое возникло на юге страны. В этом большая ставка, видимо, делалась на него, Колчака. С учетом возможного успеха всего дела его это устраивало. Решено было, что для удобства действий А. В. Колчаку надо занять официальное положение. И он был введен в правление КВЖД.
Итак, главной задачей А. В. Колчака в Харбине было формирование на Дальнем Востоке вооруженных сил, противостоящих советской большевистской власти. Но уже в силу этого его деятельность переставала быть чисто военной, она становилась и политической. Ему приходи-лось иметь дело с различными политическими организациями. А их на Дальнем Востоке, в зоне КВЖД, появилось много.
В «русском» городе Харбине в феврале 1918 г. был образован Дальневосточный комитет активной защиты Родины и Учредительного собрания, решающее влияние в котором имел Д. Л. Хорват, возглавлявший КВЖД с ее открытия в 1903 г. Комитет включал в себя силы либерально-демократической, а отчасти и правомонархической ориентации. К моменту возвращения Колчака в Китай в Харбине появилось временное правительство автономной Сибири во главе с эсером — П. Я. Дербером, возникшее в Томске и вынужденное бежать oт советов на восток. Эти два органа конкурировали между собой. Доминировал комитет. Особую прояпонскую политиче-скую силу составляли казачьи атаманы — Г. М. Семенов и другие, подвизавшиеся в это время также в Маньчжурии. Все сильней оказывалось влияние Японии и на комитет Хорвата. В тогдашних условиях без поступления оружия из этой рядом расположенной страны начинать формирование отрядов было невозможно.
Войдя в состав управления КВЖД, А. В. Колчак контактировал прежде всего с Д. Л. Хорватом. Но ему с самого начала пришлось столкнуться с «атаманщиной», с Г. М. Семеновым, который, прочно поддерживаемый японцами, стремился проводить независимый от существу-ющих в Харбине организаций курс, в том числе в создании вооруженных отрядов.
С апреля 1918 г. Колчак, находясь в Харбине, часто выезжая в места дислокации различных отрядов, приступил к выполнению своей задачи под эгидой обновленного правления КВЖД. Колчаком начато было формирование крупного соединения. Оно развертывалось под предлогом укрепления охраны железной дороги. Основные средства, в том числе и на оплату приобретае-мого оружия, давало правление КВЖД. Колчак столкнулся с невероятно большими трудностя-ми, острой конкурентной борьбой различных сил, нараставшим давлением Японии, представи-тели которой пытались влиять на него, прибегая к различным методам. Готовя интервенцию и видя «неподатливость» адмирала, они пришли к выводу, что целесообразней было бы его как-то отстранить от дел. Готовились к вступлению на российскую территорию не только семеновцы, не только не вступившие в подчинение Колчаку отряды, но и те, которые находились в его подчинении, в распоряжении правления КВЖД, Дальневосточного комитета. Вместе с тем в сфере политической также развертывалась борьба. Группа П. Я. Дербера предприняла попытку выйти на первый план, но этого ей добиться не удалось. Попытка ее опереться для этого на земство Приморья также не увенчалась успехом. Областная земская управа во Владивостоке сама объявила себя законной местной властью. Д. Л. Хорват в начале июля провозгласил себя Временным Верховным правителем России и стремился с военными силами выйти на террито-рию страны, с дальневосточных пределов которой в это время советские отряды, терпевшие поражение, откатывались на запад. Самостоятельно, независимо от Дербера, Хорвата, земства, действовали казачьи атаманы. Крупной военной фигурой в этой игре являлся Г. М. Семенов (Забайкальское казачье войско), отряды которого становились все более многочисленными, а также И. М. Калмыков (Уссурийское казачье войско) и И. М. Гамов (Амурское казачье войско).
В условиях противоборства многочисленных дальневосточных правительств и атаманов, претензий на власть Комитета членов Учредительного собрания (Комуча) в Самаре и Уральско-го правительства в Екатеринбурге повышалось значение правительства в Омске. Сформирова-лось оно в конце июня 1918 г. Его возглавил известный сибирский адвокат Петр Васильевич Вологодский. Омское Временное правительство Сибири стремилось стать руководящим органом в масштабах всей Сибири, Дальнего Востока, а также Урала и Поволжья — всей территории, освобожденной летом 1918 г. от большевиков. Обладая наиболее крупными формированиями вооруженных сил, располагаясь в центре региона, Омское правительство укреплялось.