Страница:
-----------------------------------------------------------------------
Авт.сб. "Взгляд с нехоженой тропы". Киев, "Вэсэлка", 1990.
OCR & spellcheck by HarryFan, 2 November 2000
-----------------------------------------------------------------------
Был уже поздний вечер, а Булочкин не уходил из карьера. На дне его,
начавшем местами зарастать мелким березняком, лежала густая тень, но верх
восточных, почти отвесных стен был еще освещен багровым заходящим солнцем.
Щемяще тихо было на дне заброшенного гранитного карьера. Когда-то
гремели здесь взрывы, дробящие спрессованный миллионами лет монолит, а в
перерывах между ними надрывались дизеля самосвалов, откашливаясь
перегоревшей соляркой, и скрежетали о розовые крупнозернистые глыбы зубья
экскаваторных ковшей. И вот ушло все, и теперь казалось, что ничего этого
никогда здесь и не было, хотя продолжали валяться полусгнившие,
измочаленные колесами доски, часть ржавой гусеницы, куски черного
кабеля...
Там, над карьером, извивались ветви и шумели июльской листвой деревья,
стаю грачей, неподвижно раскинувших крылья, быстро пронесло в небе над
ним, а на сумеречном, неровном дне все было недвижимо, казалось
отстраненным от беспокойной жизни наверху, погруженным в грустную и вечную
тишину.
Булочкин неподвижно сидел на прохладной гранитной плите, наполненный
этим освобождающим от каждодневной неизбежной суеты покоем, смотрел на все
багровеющий свет заходящего солнца и чувствовал, что ему не хочется никуда
отсюда идти.
Тоскливо было у него на душе. Он подумал вдруг, что этот его покой на
самом деле просто апатия и усталость. Лихорадочно жил в горячке неотложной
работы, в ежедневно появляющихся заботах и делах, и не было времени толком
оглядеться вокруг; что-то неизбежно упускал, что-то не доводил до конца,
что-то делал не так - и вот оказался захлестнутым неприятностями.
Булочкину не хотелось о них думать (достаточно было предыдущих
бессонных ночей), он чувствовал только, что не хочет возвращаться, хочет
до предела оттянуть момент возвращения в город.
Багряная полоса на гранитной стене делалась все тоньше и тускнее,
сумрак быстро сгущался, на небе желто загорелись несколько крупных звезд,
но Булочкина не пугало, что ночь застает его здесь. С некоторых пор он не
делал сверхценности из своего бытия, и это было то немногое, чем тайно в
душе гордился.
Звезд загоралось все больше, темная синева неба переходила в черноту, и
Булочкин решил разжечь костер. Он вяло поднялся с плиты, без труда
насобирал целую груду обломков досок, щепок, каких-то чурок... Дождя давно
не было, костер легко загорелся от газовой зажигалки. Блики красноватого
света хаотично, но мягко задвигались по отвесной стене, заблестели
кристаллы кварца; костер очертил колеблющийся освещенный круг, за которым
сразу налился и словно бы загустел мрак, а звезды будто бы потускнели.
Когда Булочкин взглянул на небо над своей головой, то, всмотревшись,
увидел беззвучное, как во сне, мелькание летучих мышей. Ветер стих после
захода солнца, и они выбрались из чердаков полуразрушенных зданий, бывших
раньше мастерскими, бытовками и складами.
Булочкин вдруг представил, что снова вернулся в город, в свою
запущенную холостяцкую квартиру, всегда почему-то напоминавшую ему комнату
в Доме для приезжих, к своей работе, в полезности которой окончательно
разуверился благодаря новому начальнику отдела, к своим конфликтам и
долгам, к приятелям, которым был так же мало нужен, как мало нужны ему
они, к измене Ольги... и чуть не застонал от ощущения беспросветной
пошлости, никчемности такого существования.
Когда-то, в классе девятом или десятом, Булочкину казалось, что наделал
слишком много непростительных глупостей, и он мечтал тогда начать жизнь
сначала, но только обогащенным этим своим, как тогда считал, "громадным
опытом". Сейчас, у костра в заброшенном карьере, Булочкин уже не верил,
что если начать жизнь сначала, даже обладая всем опытом ранее прожитого,
можно прожить, как когда-то мечталось. Он был уверен, что рано или поздно
обстоятельства все равно запутают и подчинят себе. Он был уверен в
могуществе обстоятельств, и ему не приходило в голову объяснять их силу
своей слабостью.
Глядя на оранжевое, бесконечно изменяющееся пламя, на розовые угли
костра, Булочкин думал, что все время мечтал о путешествиях и невероятных
приключениях, о неведомом и удивительном, а жизнь текла скучно и буднично,
словно запрограммированная занудой-программистом.
"Ведь сколько интересного в Мире... - подумал он. - Где-то джунгли
Амазонки, остров Пасхи, города инков, буддистские монастыри, Бермудский
треугольник... А сколько потрясающего во Вселенной, в ее
беспредельности... Даже в Солнечной системе: на Марсе, Юпитере, даже...
Луне..."
Булочкин почувствовал нервный озноб, не представив даже, а только
ощутив неисчислимость потрясающего, которое ждет за миллионы километров и
за световые годы от Земли. На мгновения в его воображении пронеслась
путаница картин далеких миров и образов их обитателей, запомнившихся из
множества прочитанных книг. Булочкин подумал, что стал бы счастлив, если
бы вдруг очутился на неведомой планете, среди иной цивилизации, среди не
похожих на людей разумных существ. Он согласился бы на это, даже зная, что
никогда не сможет вернуться на Землю. Ведь какой захватывающей и
удивительной была бы там его жизнь!.. Каждый день, час, минута несли бы
новые знания и впечатления. Но он не был бы просто экскурсантом в чужом
невероятном мире, он был бы исследователем и многое смог бы рассказать о
людях, их достижениях и истории Земли. Разве это не интересовало бы
инопланетян? Возможно, он стал бы даже директором специального
научно-исследовательского института, посвященного проблемам Земли...
Огонь костра расплывался перед глазами Булочкина в оранжевый мерцающий
фон, Булочкин грезил наяву, в его воображении возникали неясные картины,
одна фантастичнее другой.
И вдруг Булочкин вздрогнул и вскинул голову, словно от резкого толчка:
мрака, плотной черной стеной стоявшего за пламенем костра, уже не было:
весь карьер заливал серебристый, призрачный, но в то же время достаточно
яркий свет, который не давал теней. Этот свет настолько преобразил все
вокруг, что Булочкину в первую минуту показалось, что он внезапно очутился
в другом, непонятном месте. И звук - тихий, но проникающий, казалось, в
каждую клетку, заставляющий тревожно напрягаться и в то же время
нетерпеливо ждать чего-то невероятного и неизбежного, услышал он. Ничего
из слышанного за жизнь не напоминал этот звук, и, вслушиваясь в него,
ошеломленный происходящим, Булочкин непроизвольно сознавал, что _такого_
звука не может быть, что он никогда ничего подобного не должен был
услышать.
Он встал с камня, выпрямился во весь рост и потряс головой, словно
стряхивая сон, протер ладонью лицо, хотя почему-то понимал, что это не
сон, все происходит на самом деле. Чувства его словно притупились,
сознание затормозилось, он воспринимал происходящее, отдавал себе отчет в
его неправдоподобности, но происходящее не вызывало ответного действия: он
просто наблюдал, погруженный в обволакивающее тело и мозг оцепенение.
Огромный - не меньше тридцати метров в диаметре - светящийся диск
появился внезапно. Еще мгновение назад ничего не было, но неярко и
молниеносно блеснуло сверху, из темной бездны неба, и над дном карьера,
метрах в трех, оказался диск; он плавно опустился и лег на куски гранита.
Булочкин смотрел на него, как завороженный, не двигаясь с места, попросту
забыв, что может двигаться.
Несколько чудовищно долгих секунд ничего больше не происходило, потом
неуловимо быстро на ребре диска показался овальный люк, освещенный
изнутри, и почти сразу в проеме люка возникла фигура в светло-зеленом
тускло поблескивающем комбинезоне, который ее обтягивал, как трико; рядом,
так же внезапно, возникли еще две. Шагнув в воздух, они плавно, одна за
другой опустились на гранитное дно карьера и начали приближаться. Они
двигались как будто не быстро, но в то же время как-то судорожно, трепеща,
словно огромным усилием сдерживали и замедляли свои движения, навязывая им
совершенно чуждый, слишком трудный ритм.
В свое время Булочкин перечитал гору научно-фантастических книжек, в
популярных журналах ему приходилось не раз читать якобы свидетельства
якобы очевидцев о якобы встречах с инопланетянами. Читать всегда было
интересно, интересно было думать об обстоятельствах этих встреч и о самой
их возможности, в которую он в глубине души все же не очень верил, но вот
- в серебристом призрачном свете от диска-корабля, поражающего
совершенством, в которое - не увидев - невозможно поверить, поражающего
угадываемой мощью, к нему двигались среди глыб гранита три маленькие, не
выше метра, светло-зеленые фигурки...
Булочкин смотрел на них пристальным и словно бы рассеянным взглядом, не
думая даже о попытке хоть что-то предпринять. Теперь, когда они подошли
ближе, он мог уже разглядеть их лица. Они не были ничем защищены, по
крайней мере, не было видно ничего похожего на шлемы скафандров. Лица
пришельцев - ярко-желтого цвета - чертами напоминающие лица людей, хранили
общее выражение непоколебимой доброжелательности, но оттенки чувств и
мыслей менялись, сменяли друг друга с непостижимой быстротой, так что
Булочкин не мог их разделить. (Гораздо позже он подумал, что это
напоминает пламя костра, которое оранжево и сейчас, и через секунду, но
сколько разнообразных очертаний оно примет, пока истечет секунда, и какое
множество раз изменятся оттенки его цветов.)
Пришельцы остановились метрах в четырех от человека. Теперь, когда они
остановились, они стали выглядеть еще призрачнее, чем тогда, когда
двигались от своего корабля. Они были материальны, вещественны - в этом не
возникало сомнения, - но тела их под светло-зелеными тускло
отблескивающими трико непрерывно колебались, то замирая на едва уловимое
мгновение, то вновь так же быстро изменяя жесты и позы. Самыми
неподвижными были толстые подошвы их оранжевых ботинок, но и они,
казалось, ерзали.
Булочкин подмечал все.
Происходящее ярко, до мельчайших деталей фиксировалось в его памяти, но
чувства были будто притуплены, он не обобщал и не делал выводов, был не в
состоянии понять, объяснить и предугадать, а только запоминал.
Несколько секунд пришельцы не предпринимали никаких действий, они лишь
смотрели на человека глазами, переливающимися, как ртуть, но вдруг тот,
что стоял справа, издал негромкий, но очень резкий короткий щелчок, и тут
же из небольшого плоского прямоугольника, укрепленного поверх трико у него
на груди, заспешили слова родного Булочкину языка, хотя он не сразу это
понял: настолько непривычны были их тембр, темп, ритм и эмоциональная
окраска.
- Мы, обитатели звездной системы Орион, приветствуем тебя,
представитель цивилизации Земли. Мы отдаем полный отчет в том, что
происходящее может казаться тебе невероятным и вызывать различные
опасения. Заверяем, что для опасений нет оснований: наше отношение к людям
всегда было и есть доброжелательным отношением, наши действия на Земле -
гуманными и предельно осмотрительными. Ваша цивилизация еще очень молода,
но со временем она займет свое место в Содружестве Разумных Миров. Мы не
можем вмешиваться в ход протекающих на Земле событий, однако следим за
ними с заинтересованностью и сочувствием. Наступит время, когда отношения
между нашей и вашей цивилизациями примут характер тесного, взаимного, все
углубляющегося сотрудничества...
Булочкин, потрясенный, вдруг понял, что вся эта пространная и
напыщенная речь есть не что иное, как перевод короткого щелчка, изданного
пришельцем.
Приветственная речь продолжалась еще пару минут, во время которых
инопланетяне, как могли, старались сохранять неподвижность, потом тот, что
был справа, вновь издал резкий щелчок. С первых же слов, вырвавшихся из
переводного устройства, Булочкин понял, что торжественная часть встречи
закончена и обитатели созвездия Орион приступили к деловой. Они сообщили,
что в течение часа наблюдали за ним, потому что его поведение выглядело
странным, но затем им в значительной мере удалось настроиться на его мысли
и ощутить эмоциональную окраску переживаний, что и позволило сделать
правильные выводы. Его желание переменить образ жизни и жажда своими
глазами увидеть другие миры не только вызвали сочувствие, но потрясли их
глубиной и искренностью. Именно поэтому они решили вступить в контакт и
несколько отойти от своих обычных правил поведения на планетах, подобных
земной цивилизации. По их тщательным расчетам исчезновение Булочкина
ничуть не скажется на ходе земных исторических процессов, и если события
последних минут не изменили его желание стать гостем и представителем
человечества в другой цивилизации, то они будут рады исполнить его мечту.
Переводное устройство замолчало, обитатели созвездия Орион ждали
ответа. Человек казался им персонажем из чудовищно замедленного фильма, им
было невероятно трудно подлаживаться под его временной ритм.
Никогда еще Булочкин не испытывал столько противоречивых чувств. Исходя
из своего жизненного опыта, он должен был воспринимать происходящее, как
ошеломляющую убедительностью галлюцинацию, сценарий которой был
безукоризненно выверен, а декорации и действующие лица обладали
достоверностью голограммы. И, одновременно, он должен был бороться с этим
ощущением, упорно твердящим о свершившемся безумии, воспринимать
пришельцев, их слова и корабль, призрачный свет, невесть откуда льющийся,
как абсолютную реальность, и принимать решение, сами мысли о котором
казались углублением психического расстройства.
- Да! - вдруг сказал Булочкин. - Я согласен. Я очень рад. Я
действительно мечтал... Я хочу полететь с вами, - речь его постепенно
становилась более связной. - Я хочу побывать на вашей планете. Я давно
мечтал о подобном, но никогда не верил, что это возможно. Да, я,
безусловно, согласен...
Устройство на груди пришельца перевело его слова таким коротким звуком,
что Булочкин не смог его воспринять.
Рукой колеблющейся, словно бы меняющей очертания, пришелец указал ему в
сторону корабля.
Булочкин нетвердо сделал первый шаг...
По ограниченному отвесными стенами пространству, залитому серебристым
светом, между гранитных глыб, шли к исполинскому диску четверо, отдаленно
похожих лишь силуэтами, но свидетелями этого были одни летучие мыши,
закладывавшие над карьером бесшумные виражи. Трое из идущих, в
светло-зеленых обтягивающих комбинезонах были по пояс четвертому, одетому
в цвета хаки штормовку и синие джинсы. Когда они приблизились к кораблю,
люк его мгновенно стал шире и выше и к земле от него прыгнули ступени
легкой лестницы. Человек невольно оглянулся на своих спутников, а потом
первым взялся за перила. Стоя в проеме люка, он еще раз оглянулся, но на
этот раз посмотрел на догорающий костер.
Вход исчез, словно его и не было, погас серебристый свет, и пропало
свечение корабля, сразу сделавшегося черным, почти неразличимым в густой
темноте июльской ночи. Летучие мыши вскоре осмелели и проносились почти
над его корпусом. Так продолжалось минут шесть, потом корабль плавно
поднялся на несколько метров от поверхности и мгновенно и без следа исчез
в усыпанной звездами бездне...
Когда Булочкин проснулся, у него не было сомнений, что спал долго.
Некоторое время он лежал, не открывая глаз, а потом открыл их и увидел,
что находится внутри цилиндра, выстланного мягким материалом с сиреневым
покрытием. Он скосил глаза влево, посмотрел перед собой, потом скосил
вправо и остановил взгляд на ярко-желтой кнопке - единственном, что
нарушало сиреневое однообразие. Под кнопкой была табличка с крупной
надписью по-русски: "СИГНАЛ ВЫЗОВА".
Осторожно, но сильно надавливая, Булочкин протер ладонями лицо и
окончательно понял: то, что он, проснувшись, считал пригрезившейся
фантасмагорией - было реальностью. Но он еще с трудом выстраивал
предшествовавшие сну события в четкую последовательность: невероятные сами
по себе, они вырвались из памяти во время сна и словно бы проигрались
заново, но в другом порядке, ярко окрашенные элементами кошмара. Булочкин
напрягся, вспоминая сон. "Нет, - сказал он мысленно, - даже не так. Они
просто послужили толчком для убедительного кошмара, и его образы
перепутались с тем, что было в действительности".
Он еще раз взглянул на кнопку сигнала вызова. Неуверенно, смутно и
неясно чувствовал он себя, словно потерял вдруг внутреннюю опору, остался
без критериев и ценностей, которыми до этого пробуждения привык
руководствоваться. Он вдруг почувствовал тоску и пустоту человека, который
_остался без ничего_. И ощущение это было настолько пугающе, мучительно,
что Булочкин застонал и затряс головой, чтобы его прогнать.
"Что случилось? - тревожно сказал он себе и несколько раз повторил этот
вопрос. - Возьми себя в руки. Все хорошо. Ничего страшного. Ведь
получилось, как ты мечтал. Ты сам хотел этого. Ты мечтал об этом давно..."
Он почувствовал, что усилие воли вновь возвращает в него по каплям
уверенность, и - так же неожиданно, как до этого тоской и пустотой - его
захлестнуло радостью от сознания, что он и в самом деле на борту
инопланетного звездолета, который с неведомой, а вернее - невообразимой
скоростью мчит через невообразимое пространство к созвездию Орион. Разве
мало людей на Земле, мечтающих оказаться в его положении, толкаемых к
этому разными причинами, среди которых главные - любопытство и жажда
знаний? Разве нет на Земле людей, готовых пожертвовать всем, чтобы
оказаться в его положении?.. Но повезло ему. Из миллионов лишь он оказался
счастливчиком. Принципиальная Вероятность подобного воплотилась именно в
нем. Быть может он, Булочкин, Первый Человек, Вступивший в Контакт с
Пришельцами, а если и нет - то уж наверняка Первый, Кто Увидит Их
Цивилизацию Собственными Глазами. Именно он поможет инопланетянам лучше
понять людей. Когда бы ни началось сотрудничество между цивилизациями
Земли и созвездия Орион - первым у его истоков будет стоять он - живший
когда-то скучной жизнью, страдавший от неприятностей и разочарований,
отважный только в мечтах. Нет, он-то знал, что всегда был другим, быть
_таким_ его заставляли неумолимые и неотвратимые обстоятельства. Когда-то
это станет понятно всем, пусть и не скоро, пусть для знакомых, родных и
друзей он просто навсегда пропавший без вести.
Некоторое время воодушевленный этими мыслями Булочкин чувствовал
радость и прилив сил. Ему хотелось вскочить на ноги, куда-то идти, что-то
делать, улыбаться и подбадривающе хлопать кого-то по плечу, чувствовать
себя щедрым, счастливым и значительным, но это чувство, все возносясь,
вдруг будто оборвалось, и по мозгу, по телу Булочкина снова стали
расползаться тревога и опасения, ощущение беспомощности и беззащитности,
его положение предстало перед ним в другом свете.
Вот он лежит, запертый в непонятного назначения цилиндр, в одном из
отсеков корабля, где ему непонятно все, среди существ, для него
непостижимых, общего у него с которыми - только разум, но даже разум их
неизмеримо более чужд и непонятен ему, чем разум дельфинов. Каковы их
мораль, понятия о Добре и Зле? Что они считают допустимым в отношении друг
друга, а что в отношении иных существ? Для чего он им _понадобился на
самом деле_, какую в действительности роль отвели они ему, прежде чем
направить свой корабль к костру на дне заброшенного гранитного карьера?..
Образы приснившегося кошмара вновь стали исподволь заполнять сознание,
подчинять себе мысли. Булочкин почувствовал, что покрывается испариной, он
заметался, замотал головой, чтобы вырваться из сознания одиночества;
беспомощности и пустоты, чтобы вновь обрести себя, волю и способность
держать под контролем поступки, чувства, мысли. Он понял, что самый верный
и, пожалуй, единственный путь к этому - вновь вспомнить и мысленно
всмотреться в события, которые произошли после того, как карьер заполнился
призрачным серебристым светом. Вспомнить эти события в мельчайших
подробностях и всмотреться тщательно.
Все мы воспитаны на сказках о Василисе Премудрой и Кащее Бессмертном,
Иванушке-дурачке и Змее Горыныче, и в каждом есть чти-то от мистика и
суевера, но нужны необычнее условия, чтобы это вырвалось наружу. Булочкин
подумал, что условия необычнее тех, в которые он попал, представить
трудно, и сознание этого прибавило ему уверенности в себе, сил для борьбы
с потерянностью и замешательством.
До тех пор, пока не закрылся входной люк корабля, и даже в первую
минуту после этого Булочкин просто _знал_, что вступил в контакт с
существами из _другого_ мира, что они совсем не такие, как люди, и их мир,
который он в конце концов увидит, будет совсем не то, что Земля, но он _не
понимал, не отдавал себе отчета в том, насколько_ они совсем не такие и в
_какой_ мере их мир не похож на тот, который он навсегда оставляет.
Растерянно и беспорядочно оглядывая все, что открывалось внутри
корабля, Булочкин стал выглядеть так же неуверенно, как человек, вдруг
очутившийся на канате над пропастью. Он не мог понять назначения
окружающих его вещей и их совокупностей, не мог даже приблизительно
описать многие из них, понять, куда можно ступать, к чему можно, а к чему
нельзя прикасаться.
Но инопланетяне знали, что так все и будет. Один из них, по-прежнему
дрожащий, переливающийся и мерцающий, зашел вперед, и из его переговорного
устройства раздалось: "Не пугайтесь. Идите за мной".
Кроме сопровождавших Булочкина, на корабле было еще три члена экипажа.
Они ожидали в просторном, хотя по земным меркам и низком, круглом
помещении в центре корабля. Булочкин, чувствуя тяжелую усталость, почти
уже ничего не соображая, остановился, не доходя шагов пяти до них, глядя
на их желто-зеленоватые лица, общее выражение которых было доброжелательно
и приветливо. Маленькие гибкие фигуры инопланетян, их лица трепетали,
словно под токами огромного напряжения, и Булочкина вдруг непонятным
образом озарило, он понял, что так оно и есть, но только эти неотвратимые
токи - _Время_...
Тогда, глядя на существ из другого мира, он был потрясен своей
догадкой, но - с одной стороны - она не вызывала сомнений, а с другой - он
не был способен задуматься над ее смыслом и вероятностью. Теперь, вспомнив
то внезапное озарение, потрясение, вызванное им, Булочкин подумал, что
было бы удивительнее, окажись по-другому.
Одинаково течет время в любой точке Земли, но даже на Земле у существ,
которые многие миллионы лет назад имели, пожалуй, общих предков, темп
времени заметно разный: стрекоза и улитка, белка и черепаха, тунец и
губка... Есть водоросли, вырастающие за сутки на полметра, и есть деревья,
которые и через десятки лет после того, как из семени проклюнется росток,
больше похожи на чахлый кустарник...
И все же даже теперь он почувствовал неодолимый озноб, вспомнив хозяев
звездолета. Да, они отлично знали, что если будут вести себя естественно,
то лишь смертельно испугают человека у костра, им было трудно
подлаживаться под его темп, но на первой стадии контакта это было
необходимо. А потом, считали они, когда он окажется уже в корабле, ему
можно будет объяснить, для начала - хотя бы самое необходимое, и он начнет
спокойнее воспринимать то, что увидит.
Булочкину предложили сесть, и он, хотя не сразу, сел в невесть откуда
появившееся, как раз по его комплекции, кресло. Астронавты из созвездия
Ориона стали полукругом перед человеком, и из переговорного устройства
одного из них (Булочкин еще не мог их различать, они, в совершенно
одинаковой форме, казались для него на одно лицо) вновь, как около костра,
заспешил захлебываясь голос неестественный для человеческого уха, словно
взятый напрокат у героя мультфильма. Опять сначала пошли приветствия, а
потом - деловая часть.
"Совсем как у нас", - машинально отметил Булочкин, но тут же догадался,
что у _них_, наверно, по-другому даже это, но они хотят, чтобы было
побольше привычного ему.
Приветствия были напыщенными, деловая часть началась почти без
перехода. Его просили не придавать значения естественным в таких
обстоятельствах чувствам опасности, неуверенности, страха за себя и свое
будущее. Он должен спокойнее относиться к тому непривычному и, возможно,
невероятному; что окружает его, а таким для него является здесь почти все.
- Это естественно, - торопливо убеждал голос из переговорного
устройства. - Вспомните хотя бы, как на вашей планете различались
культура, образ жизни цивилизаций и племен, разделенных расстояниями или
естественными преградами. Со временем вам станет понятным многое. Мы
приложим для этого все силы. После всестороннего изучения индивидуальных
особенностей ваших биохимических процессов, психики, особенностей
восприятия, мышления и так далее - мы будем в состоянии сделать наше
взаимопонимание более полным. Есть средства и методы, позволяющие надежно
улучшать память и мышление; именно это мы имеем в виду. Ваш мозг обладает
многими возможностями, но далеко не все они и не полностью используются
вами, потому что для этого еще не назрела настоящая необходимость. Вы
Авт.сб. "Взгляд с нехоженой тропы". Киев, "Вэсэлка", 1990.
OCR & spellcheck by HarryFan, 2 November 2000
-----------------------------------------------------------------------
Был уже поздний вечер, а Булочкин не уходил из карьера. На дне его,
начавшем местами зарастать мелким березняком, лежала густая тень, но верх
восточных, почти отвесных стен был еще освещен багровым заходящим солнцем.
Щемяще тихо было на дне заброшенного гранитного карьера. Когда-то
гремели здесь взрывы, дробящие спрессованный миллионами лет монолит, а в
перерывах между ними надрывались дизеля самосвалов, откашливаясь
перегоревшей соляркой, и скрежетали о розовые крупнозернистые глыбы зубья
экскаваторных ковшей. И вот ушло все, и теперь казалось, что ничего этого
никогда здесь и не было, хотя продолжали валяться полусгнившие,
измочаленные колесами доски, часть ржавой гусеницы, куски черного
кабеля...
Там, над карьером, извивались ветви и шумели июльской листвой деревья,
стаю грачей, неподвижно раскинувших крылья, быстро пронесло в небе над
ним, а на сумеречном, неровном дне все было недвижимо, казалось
отстраненным от беспокойной жизни наверху, погруженным в грустную и вечную
тишину.
Булочкин неподвижно сидел на прохладной гранитной плите, наполненный
этим освобождающим от каждодневной неизбежной суеты покоем, смотрел на все
багровеющий свет заходящего солнца и чувствовал, что ему не хочется никуда
отсюда идти.
Тоскливо было у него на душе. Он подумал вдруг, что этот его покой на
самом деле просто апатия и усталость. Лихорадочно жил в горячке неотложной
работы, в ежедневно появляющихся заботах и делах, и не было времени толком
оглядеться вокруг; что-то неизбежно упускал, что-то не доводил до конца,
что-то делал не так - и вот оказался захлестнутым неприятностями.
Булочкину не хотелось о них думать (достаточно было предыдущих
бессонных ночей), он чувствовал только, что не хочет возвращаться, хочет
до предела оттянуть момент возвращения в город.
Багряная полоса на гранитной стене делалась все тоньше и тускнее,
сумрак быстро сгущался, на небе желто загорелись несколько крупных звезд,
но Булочкина не пугало, что ночь застает его здесь. С некоторых пор он не
делал сверхценности из своего бытия, и это было то немногое, чем тайно в
душе гордился.
Звезд загоралось все больше, темная синева неба переходила в черноту, и
Булочкин решил разжечь костер. Он вяло поднялся с плиты, без труда
насобирал целую груду обломков досок, щепок, каких-то чурок... Дождя давно
не было, костер легко загорелся от газовой зажигалки. Блики красноватого
света хаотично, но мягко задвигались по отвесной стене, заблестели
кристаллы кварца; костер очертил колеблющийся освещенный круг, за которым
сразу налился и словно бы загустел мрак, а звезды будто бы потускнели.
Когда Булочкин взглянул на небо над своей головой, то, всмотревшись,
увидел беззвучное, как во сне, мелькание летучих мышей. Ветер стих после
захода солнца, и они выбрались из чердаков полуразрушенных зданий, бывших
раньше мастерскими, бытовками и складами.
Булочкин вдруг представил, что снова вернулся в город, в свою
запущенную холостяцкую квартиру, всегда почему-то напоминавшую ему комнату
в Доме для приезжих, к своей работе, в полезности которой окончательно
разуверился благодаря новому начальнику отдела, к своим конфликтам и
долгам, к приятелям, которым был так же мало нужен, как мало нужны ему
они, к измене Ольги... и чуть не застонал от ощущения беспросветной
пошлости, никчемности такого существования.
Когда-то, в классе девятом или десятом, Булочкину казалось, что наделал
слишком много непростительных глупостей, и он мечтал тогда начать жизнь
сначала, но только обогащенным этим своим, как тогда считал, "громадным
опытом". Сейчас, у костра в заброшенном карьере, Булочкин уже не верил,
что если начать жизнь сначала, даже обладая всем опытом ранее прожитого,
можно прожить, как когда-то мечталось. Он был уверен, что рано или поздно
обстоятельства все равно запутают и подчинят себе. Он был уверен в
могуществе обстоятельств, и ему не приходило в голову объяснять их силу
своей слабостью.
Глядя на оранжевое, бесконечно изменяющееся пламя, на розовые угли
костра, Булочкин думал, что все время мечтал о путешествиях и невероятных
приключениях, о неведомом и удивительном, а жизнь текла скучно и буднично,
словно запрограммированная занудой-программистом.
"Ведь сколько интересного в Мире... - подумал он. - Где-то джунгли
Амазонки, остров Пасхи, города инков, буддистские монастыри, Бермудский
треугольник... А сколько потрясающего во Вселенной, в ее
беспредельности... Даже в Солнечной системе: на Марсе, Юпитере, даже...
Луне..."
Булочкин почувствовал нервный озноб, не представив даже, а только
ощутив неисчислимость потрясающего, которое ждет за миллионы километров и
за световые годы от Земли. На мгновения в его воображении пронеслась
путаница картин далеких миров и образов их обитателей, запомнившихся из
множества прочитанных книг. Булочкин подумал, что стал бы счастлив, если
бы вдруг очутился на неведомой планете, среди иной цивилизации, среди не
похожих на людей разумных существ. Он согласился бы на это, даже зная, что
никогда не сможет вернуться на Землю. Ведь какой захватывающей и
удивительной была бы там его жизнь!.. Каждый день, час, минута несли бы
новые знания и впечатления. Но он не был бы просто экскурсантом в чужом
невероятном мире, он был бы исследователем и многое смог бы рассказать о
людях, их достижениях и истории Земли. Разве это не интересовало бы
инопланетян? Возможно, он стал бы даже директором специального
научно-исследовательского института, посвященного проблемам Земли...
Огонь костра расплывался перед глазами Булочкина в оранжевый мерцающий
фон, Булочкин грезил наяву, в его воображении возникали неясные картины,
одна фантастичнее другой.
И вдруг Булочкин вздрогнул и вскинул голову, словно от резкого толчка:
мрака, плотной черной стеной стоявшего за пламенем костра, уже не было:
весь карьер заливал серебристый, призрачный, но в то же время достаточно
яркий свет, который не давал теней. Этот свет настолько преобразил все
вокруг, что Булочкину в первую минуту показалось, что он внезапно очутился
в другом, непонятном месте. И звук - тихий, но проникающий, казалось, в
каждую клетку, заставляющий тревожно напрягаться и в то же время
нетерпеливо ждать чего-то невероятного и неизбежного, услышал он. Ничего
из слышанного за жизнь не напоминал этот звук, и, вслушиваясь в него,
ошеломленный происходящим, Булочкин непроизвольно сознавал, что _такого_
звука не может быть, что он никогда ничего подобного не должен был
услышать.
Он встал с камня, выпрямился во весь рост и потряс головой, словно
стряхивая сон, протер ладонью лицо, хотя почему-то понимал, что это не
сон, все происходит на самом деле. Чувства его словно притупились,
сознание затормозилось, он воспринимал происходящее, отдавал себе отчет в
его неправдоподобности, но происходящее не вызывало ответного действия: он
просто наблюдал, погруженный в обволакивающее тело и мозг оцепенение.
Огромный - не меньше тридцати метров в диаметре - светящийся диск
появился внезапно. Еще мгновение назад ничего не было, но неярко и
молниеносно блеснуло сверху, из темной бездны неба, и над дном карьера,
метрах в трех, оказался диск; он плавно опустился и лег на куски гранита.
Булочкин смотрел на него, как завороженный, не двигаясь с места, попросту
забыв, что может двигаться.
Несколько чудовищно долгих секунд ничего больше не происходило, потом
неуловимо быстро на ребре диска показался овальный люк, освещенный
изнутри, и почти сразу в проеме люка возникла фигура в светло-зеленом
тускло поблескивающем комбинезоне, который ее обтягивал, как трико; рядом,
так же внезапно, возникли еще две. Шагнув в воздух, они плавно, одна за
другой опустились на гранитное дно карьера и начали приближаться. Они
двигались как будто не быстро, но в то же время как-то судорожно, трепеща,
словно огромным усилием сдерживали и замедляли свои движения, навязывая им
совершенно чуждый, слишком трудный ритм.
В свое время Булочкин перечитал гору научно-фантастических книжек, в
популярных журналах ему приходилось не раз читать якобы свидетельства
якобы очевидцев о якобы встречах с инопланетянами. Читать всегда было
интересно, интересно было думать об обстоятельствах этих встреч и о самой
их возможности, в которую он в глубине души все же не очень верил, но вот
- в серебристом призрачном свете от диска-корабля, поражающего
совершенством, в которое - не увидев - невозможно поверить, поражающего
угадываемой мощью, к нему двигались среди глыб гранита три маленькие, не
выше метра, светло-зеленые фигурки...
Булочкин смотрел на них пристальным и словно бы рассеянным взглядом, не
думая даже о попытке хоть что-то предпринять. Теперь, когда они подошли
ближе, он мог уже разглядеть их лица. Они не были ничем защищены, по
крайней мере, не было видно ничего похожего на шлемы скафандров. Лица
пришельцев - ярко-желтого цвета - чертами напоминающие лица людей, хранили
общее выражение непоколебимой доброжелательности, но оттенки чувств и
мыслей менялись, сменяли друг друга с непостижимой быстротой, так что
Булочкин не мог их разделить. (Гораздо позже он подумал, что это
напоминает пламя костра, которое оранжево и сейчас, и через секунду, но
сколько разнообразных очертаний оно примет, пока истечет секунда, и какое
множество раз изменятся оттенки его цветов.)
Пришельцы остановились метрах в четырех от человека. Теперь, когда они
остановились, они стали выглядеть еще призрачнее, чем тогда, когда
двигались от своего корабля. Они были материальны, вещественны - в этом не
возникало сомнения, - но тела их под светло-зелеными тускло
отблескивающими трико непрерывно колебались, то замирая на едва уловимое
мгновение, то вновь так же быстро изменяя жесты и позы. Самыми
неподвижными были толстые подошвы их оранжевых ботинок, но и они,
казалось, ерзали.
Булочкин подмечал все.
Происходящее ярко, до мельчайших деталей фиксировалось в его памяти, но
чувства были будто притуплены, он не обобщал и не делал выводов, был не в
состоянии понять, объяснить и предугадать, а только запоминал.
Несколько секунд пришельцы не предпринимали никаких действий, они лишь
смотрели на человека глазами, переливающимися, как ртуть, но вдруг тот,
что стоял справа, издал негромкий, но очень резкий короткий щелчок, и тут
же из небольшого плоского прямоугольника, укрепленного поверх трико у него
на груди, заспешили слова родного Булочкину языка, хотя он не сразу это
понял: настолько непривычны были их тембр, темп, ритм и эмоциональная
окраска.
- Мы, обитатели звездной системы Орион, приветствуем тебя,
представитель цивилизации Земли. Мы отдаем полный отчет в том, что
происходящее может казаться тебе невероятным и вызывать различные
опасения. Заверяем, что для опасений нет оснований: наше отношение к людям
всегда было и есть доброжелательным отношением, наши действия на Земле -
гуманными и предельно осмотрительными. Ваша цивилизация еще очень молода,
но со временем она займет свое место в Содружестве Разумных Миров. Мы не
можем вмешиваться в ход протекающих на Земле событий, однако следим за
ними с заинтересованностью и сочувствием. Наступит время, когда отношения
между нашей и вашей цивилизациями примут характер тесного, взаимного, все
углубляющегося сотрудничества...
Булочкин, потрясенный, вдруг понял, что вся эта пространная и
напыщенная речь есть не что иное, как перевод короткого щелчка, изданного
пришельцем.
Приветственная речь продолжалась еще пару минут, во время которых
инопланетяне, как могли, старались сохранять неподвижность, потом тот, что
был справа, вновь издал резкий щелчок. С первых же слов, вырвавшихся из
переводного устройства, Булочкин понял, что торжественная часть встречи
закончена и обитатели созвездия Орион приступили к деловой. Они сообщили,
что в течение часа наблюдали за ним, потому что его поведение выглядело
странным, но затем им в значительной мере удалось настроиться на его мысли
и ощутить эмоциональную окраску переживаний, что и позволило сделать
правильные выводы. Его желание переменить образ жизни и жажда своими
глазами увидеть другие миры не только вызвали сочувствие, но потрясли их
глубиной и искренностью. Именно поэтому они решили вступить в контакт и
несколько отойти от своих обычных правил поведения на планетах, подобных
земной цивилизации. По их тщательным расчетам исчезновение Булочкина
ничуть не скажется на ходе земных исторических процессов, и если события
последних минут не изменили его желание стать гостем и представителем
человечества в другой цивилизации, то они будут рады исполнить его мечту.
Переводное устройство замолчало, обитатели созвездия Орион ждали
ответа. Человек казался им персонажем из чудовищно замедленного фильма, им
было невероятно трудно подлаживаться под его временной ритм.
Никогда еще Булочкин не испытывал столько противоречивых чувств. Исходя
из своего жизненного опыта, он должен был воспринимать происходящее, как
ошеломляющую убедительностью галлюцинацию, сценарий которой был
безукоризненно выверен, а декорации и действующие лица обладали
достоверностью голограммы. И, одновременно, он должен был бороться с этим
ощущением, упорно твердящим о свершившемся безумии, воспринимать
пришельцев, их слова и корабль, призрачный свет, невесть откуда льющийся,
как абсолютную реальность, и принимать решение, сами мысли о котором
казались углублением психического расстройства.
- Да! - вдруг сказал Булочкин. - Я согласен. Я очень рад. Я
действительно мечтал... Я хочу полететь с вами, - речь его постепенно
становилась более связной. - Я хочу побывать на вашей планете. Я давно
мечтал о подобном, но никогда не верил, что это возможно. Да, я,
безусловно, согласен...
Устройство на груди пришельца перевело его слова таким коротким звуком,
что Булочкин не смог его воспринять.
Рукой колеблющейся, словно бы меняющей очертания, пришелец указал ему в
сторону корабля.
Булочкин нетвердо сделал первый шаг...
По ограниченному отвесными стенами пространству, залитому серебристым
светом, между гранитных глыб, шли к исполинскому диску четверо, отдаленно
похожих лишь силуэтами, но свидетелями этого были одни летучие мыши,
закладывавшие над карьером бесшумные виражи. Трое из идущих, в
светло-зеленых обтягивающих комбинезонах были по пояс четвертому, одетому
в цвета хаки штормовку и синие джинсы. Когда они приблизились к кораблю,
люк его мгновенно стал шире и выше и к земле от него прыгнули ступени
легкой лестницы. Человек невольно оглянулся на своих спутников, а потом
первым взялся за перила. Стоя в проеме люка, он еще раз оглянулся, но на
этот раз посмотрел на догорающий костер.
Вход исчез, словно его и не было, погас серебристый свет, и пропало
свечение корабля, сразу сделавшегося черным, почти неразличимым в густой
темноте июльской ночи. Летучие мыши вскоре осмелели и проносились почти
над его корпусом. Так продолжалось минут шесть, потом корабль плавно
поднялся на несколько метров от поверхности и мгновенно и без следа исчез
в усыпанной звездами бездне...
Когда Булочкин проснулся, у него не было сомнений, что спал долго.
Некоторое время он лежал, не открывая глаз, а потом открыл их и увидел,
что находится внутри цилиндра, выстланного мягким материалом с сиреневым
покрытием. Он скосил глаза влево, посмотрел перед собой, потом скосил
вправо и остановил взгляд на ярко-желтой кнопке - единственном, что
нарушало сиреневое однообразие. Под кнопкой была табличка с крупной
надписью по-русски: "СИГНАЛ ВЫЗОВА".
Осторожно, но сильно надавливая, Булочкин протер ладонями лицо и
окончательно понял: то, что он, проснувшись, считал пригрезившейся
фантасмагорией - было реальностью. Но он еще с трудом выстраивал
предшествовавшие сну события в четкую последовательность: невероятные сами
по себе, они вырвались из памяти во время сна и словно бы проигрались
заново, но в другом порядке, ярко окрашенные элементами кошмара. Булочкин
напрягся, вспоминая сон. "Нет, - сказал он мысленно, - даже не так. Они
просто послужили толчком для убедительного кошмара, и его образы
перепутались с тем, что было в действительности".
Он еще раз взглянул на кнопку сигнала вызова. Неуверенно, смутно и
неясно чувствовал он себя, словно потерял вдруг внутреннюю опору, остался
без критериев и ценностей, которыми до этого пробуждения привык
руководствоваться. Он вдруг почувствовал тоску и пустоту человека, который
_остался без ничего_. И ощущение это было настолько пугающе, мучительно,
что Булочкин застонал и затряс головой, чтобы его прогнать.
"Что случилось? - тревожно сказал он себе и несколько раз повторил этот
вопрос. - Возьми себя в руки. Все хорошо. Ничего страшного. Ведь
получилось, как ты мечтал. Ты сам хотел этого. Ты мечтал об этом давно..."
Он почувствовал, что усилие воли вновь возвращает в него по каплям
уверенность, и - так же неожиданно, как до этого тоской и пустотой - его
захлестнуло радостью от сознания, что он и в самом деле на борту
инопланетного звездолета, который с неведомой, а вернее - невообразимой
скоростью мчит через невообразимое пространство к созвездию Орион. Разве
мало людей на Земле, мечтающих оказаться в его положении, толкаемых к
этому разными причинами, среди которых главные - любопытство и жажда
знаний? Разве нет на Земле людей, готовых пожертвовать всем, чтобы
оказаться в его положении?.. Но повезло ему. Из миллионов лишь он оказался
счастливчиком. Принципиальная Вероятность подобного воплотилась именно в
нем. Быть может он, Булочкин, Первый Человек, Вступивший в Контакт с
Пришельцами, а если и нет - то уж наверняка Первый, Кто Увидит Их
Цивилизацию Собственными Глазами. Именно он поможет инопланетянам лучше
понять людей. Когда бы ни началось сотрудничество между цивилизациями
Земли и созвездия Орион - первым у его истоков будет стоять он - живший
когда-то скучной жизнью, страдавший от неприятностей и разочарований,
отважный только в мечтах. Нет, он-то знал, что всегда был другим, быть
_таким_ его заставляли неумолимые и неотвратимые обстоятельства. Когда-то
это станет понятно всем, пусть и не скоро, пусть для знакомых, родных и
друзей он просто навсегда пропавший без вести.
Некоторое время воодушевленный этими мыслями Булочкин чувствовал
радость и прилив сил. Ему хотелось вскочить на ноги, куда-то идти, что-то
делать, улыбаться и подбадривающе хлопать кого-то по плечу, чувствовать
себя щедрым, счастливым и значительным, но это чувство, все возносясь,
вдруг будто оборвалось, и по мозгу, по телу Булочкина снова стали
расползаться тревога и опасения, ощущение беспомощности и беззащитности,
его положение предстало перед ним в другом свете.
Вот он лежит, запертый в непонятного назначения цилиндр, в одном из
отсеков корабля, где ему непонятно все, среди существ, для него
непостижимых, общего у него с которыми - только разум, но даже разум их
неизмеримо более чужд и непонятен ему, чем разум дельфинов. Каковы их
мораль, понятия о Добре и Зле? Что они считают допустимым в отношении друг
друга, а что в отношении иных существ? Для чего он им _понадобился на
самом деле_, какую в действительности роль отвели они ему, прежде чем
направить свой корабль к костру на дне заброшенного гранитного карьера?..
Образы приснившегося кошмара вновь стали исподволь заполнять сознание,
подчинять себе мысли. Булочкин почувствовал, что покрывается испариной, он
заметался, замотал головой, чтобы вырваться из сознания одиночества;
беспомощности и пустоты, чтобы вновь обрести себя, волю и способность
держать под контролем поступки, чувства, мысли. Он понял, что самый верный
и, пожалуй, единственный путь к этому - вновь вспомнить и мысленно
всмотреться в события, которые произошли после того, как карьер заполнился
призрачным серебристым светом. Вспомнить эти события в мельчайших
подробностях и всмотреться тщательно.
Все мы воспитаны на сказках о Василисе Премудрой и Кащее Бессмертном,
Иванушке-дурачке и Змее Горыныче, и в каждом есть чти-то от мистика и
суевера, но нужны необычнее условия, чтобы это вырвалось наружу. Булочкин
подумал, что условия необычнее тех, в которые он попал, представить
трудно, и сознание этого прибавило ему уверенности в себе, сил для борьбы
с потерянностью и замешательством.
До тех пор, пока не закрылся входной люк корабля, и даже в первую
минуту после этого Булочкин просто _знал_, что вступил в контакт с
существами из _другого_ мира, что они совсем не такие, как люди, и их мир,
который он в конце концов увидит, будет совсем не то, что Земля, но он _не
понимал, не отдавал себе отчета в том, насколько_ они совсем не такие и в
_какой_ мере их мир не похож на тот, который он навсегда оставляет.
Растерянно и беспорядочно оглядывая все, что открывалось внутри
корабля, Булочкин стал выглядеть так же неуверенно, как человек, вдруг
очутившийся на канате над пропастью. Он не мог понять назначения
окружающих его вещей и их совокупностей, не мог даже приблизительно
описать многие из них, понять, куда можно ступать, к чему можно, а к чему
нельзя прикасаться.
Но инопланетяне знали, что так все и будет. Один из них, по-прежнему
дрожащий, переливающийся и мерцающий, зашел вперед, и из его переговорного
устройства раздалось: "Не пугайтесь. Идите за мной".
Кроме сопровождавших Булочкина, на корабле было еще три члена экипажа.
Они ожидали в просторном, хотя по земным меркам и низком, круглом
помещении в центре корабля. Булочкин, чувствуя тяжелую усталость, почти
уже ничего не соображая, остановился, не доходя шагов пяти до них, глядя
на их желто-зеленоватые лица, общее выражение которых было доброжелательно
и приветливо. Маленькие гибкие фигуры инопланетян, их лица трепетали,
словно под токами огромного напряжения, и Булочкина вдруг непонятным
образом озарило, он понял, что так оно и есть, но только эти неотвратимые
токи - _Время_...
Тогда, глядя на существ из другого мира, он был потрясен своей
догадкой, но - с одной стороны - она не вызывала сомнений, а с другой - он
не был способен задуматься над ее смыслом и вероятностью. Теперь, вспомнив
то внезапное озарение, потрясение, вызванное им, Булочкин подумал, что
было бы удивительнее, окажись по-другому.
Одинаково течет время в любой точке Земли, но даже на Земле у существ,
которые многие миллионы лет назад имели, пожалуй, общих предков, темп
времени заметно разный: стрекоза и улитка, белка и черепаха, тунец и
губка... Есть водоросли, вырастающие за сутки на полметра, и есть деревья,
которые и через десятки лет после того, как из семени проклюнется росток,
больше похожи на чахлый кустарник...
И все же даже теперь он почувствовал неодолимый озноб, вспомнив хозяев
звездолета. Да, они отлично знали, что если будут вести себя естественно,
то лишь смертельно испугают человека у костра, им было трудно
подлаживаться под его темп, но на первой стадии контакта это было
необходимо. А потом, считали они, когда он окажется уже в корабле, ему
можно будет объяснить, для начала - хотя бы самое необходимое, и он начнет
спокойнее воспринимать то, что увидит.
Булочкину предложили сесть, и он, хотя не сразу, сел в невесть откуда
появившееся, как раз по его комплекции, кресло. Астронавты из созвездия
Ориона стали полукругом перед человеком, и из переговорного устройства
одного из них (Булочкин еще не мог их различать, они, в совершенно
одинаковой форме, казались для него на одно лицо) вновь, как около костра,
заспешил захлебываясь голос неестественный для человеческого уха, словно
взятый напрокат у героя мультфильма. Опять сначала пошли приветствия, а
потом - деловая часть.
"Совсем как у нас", - машинально отметил Булочкин, но тут же догадался,
что у _них_, наверно, по-другому даже это, но они хотят, чтобы было
побольше привычного ему.
Приветствия были напыщенными, деловая часть началась почти без
перехода. Его просили не придавать значения естественным в таких
обстоятельствах чувствам опасности, неуверенности, страха за себя и свое
будущее. Он должен спокойнее относиться к тому непривычному и, возможно,
невероятному; что окружает его, а таким для него является здесь почти все.
- Это естественно, - торопливо убеждал голос из переговорного
устройства. - Вспомните хотя бы, как на вашей планете различались
культура, образ жизни цивилизаций и племен, разделенных расстояниями или
естественными преградами. Со временем вам станет понятным многое. Мы
приложим для этого все силы. После всестороннего изучения индивидуальных
особенностей ваших биохимических процессов, психики, особенностей
восприятия, мышления и так далее - мы будем в состоянии сделать наше
взаимопонимание более полным. Есть средства и методы, позволяющие надежно
улучшать память и мышление; именно это мы имеем в виду. Ваш мозг обладает
многими возможностями, но далеко не все они и не полностью используются
вами, потому что для этого еще не назрела настоящая необходимость. Вы