Погодина Ольга. Джунгар. Небесное Испытание

   - Значит, того, чьи желания сбываются? - ласково поинтересовалась Ицхаль, - То есть боги настолько ко мне милостивы, что, если я пожелаю, скажем, чтобы эта гора разрушилась - она разрушится?
   - Заткни рот, нечестивка! - заверещала святая отшельница в совершенно неприкрытом испуге, - Ты хоть понимаешь, что способна натворить таким образом? И уже натворила?
   - Что, все желания сбываются? - допытывалась Ицхаль.
   - Все. Даже самые глупые. Даже те, о которых только думаешь, не произнося вслух. Есть только одно условие - желание должно исходить из самой глубины сердца. Так написано, - мрачно сказала старуха, - Боги посылают Ярлунгу в мир, когда хотят повернуть ось событий, происходящих в мире, в новое русло. Там, где Он оказывается, совершаются странные вещи, которые всегда имеют глубокие последствия для мира, в который Он послан. Можно сказать, Он притягивает такие события к себе, как магнит притягивает металлические опилки. И он не совершает их сам, - но воля богов через него приводит материю вещей в движение, меняет их и направляет. И совершенно необязательно, что изменения эти не имеют чудовищной сути. Это тяжелая ноша. В ее облегчение боги дали Ярлунге дар исполнения всех желаний.
   - Это неправда! - закричала Ицхаль, - Я не Ярлунга! Иначе я не была бы разлучена со своим ребенком, и Ринсэ бы остался жив!
   - Иногда попадаются очень, очень глупые ярлунги, - покачала головой Мха Грома, - Те, которые произносят свои желания, а потом забывают о них. Или говорят одно, а имеют в виду другое. Или имеют противоречивые желания. Запомни - сбываются все, даже не высказанные… - лицо Мха Грома пылало какой-то пугающей радостью.
   Ицхаль стало страшно. Она вдруг почувствовала, как в ней клубятся, каждый миг выплывая на поверхность, сотни, тысячи злобных, мелких и завистливых желаний.
   - Ты ошиблась, - обессиленно прошептала она.
   В этот момент она вспомнила. Шестилетняя девочка получает нагоняй от отца, всесильного князя, за то, что подслушала разговор о своей помолвке с Эхэ-Гэсэром, сыном одного из сановников. Пойманной за этим занятием, Ицхаль очень страшно. Она поджимает губы и, гордо вздернув голову, решительно заявляет, что никогда ни за кого замуж не пойдет.
   - Ицхаль! Не смей оспаривать мою волю! - отец в гневе встает и угрожающе нависает над ней. Маленькая Ицхаль упрямо тянет подбородок:
   - Я хочу стать жрицей. Не хочу быть… как это… по-мол-влен-ной. Не хочу замуж за…как его…Эхэ-Гэсэра. Ни за кого заму-уж не хочу. Ясно? Хочу быть жрицей и научиться читать мысли, и прочим чудесным вещам. Вот так!
   Видение дрогнуло и пропало. Ицхаль долго молчала, потом закрыла лицо руками и беззвучно заплакала.

* * *

   - Это должно уже быть даже в пределах моих сновидческих способностей! - раздраженно закричала Элира. - Его, должно быть, кто-то спрятал!
   - Да, госпожа, - один из посланных с нею монахов чуть наклонил голову. И где они ей их в сопровождение нашли, этих чурбаноголовых молчаливых пней? Она даже до сих пор не различает их ни по лицам, ни по именам. Кажется, какого-то из них зовут Ани, а какого-то Даас.
   - Что - да?- огрызнулась Элира, - Ты что, можешь подтвердить?
   - Нет, госпожа, - с той же интонацией произнес монах и отошел подальше.
   Элира и сама знала, что ведет себя ужасно. Но ей действительно было очень страшно, и этот страх не имел ничего общего с реальными опасностями. Она боялась открытого пространства степи, этого огромного пустого пространства, простиравшегося во все стороны. Здесь она чувствовала себя какой-то очень беззащитной, - так человек, войдя в помещение, всегда ищет, к чему прислонить спину. А здесь - эта странная унылая плоскость, эти ветры, дующие одновременно со всех сторон, холодные и пронизывающие до костей, от которых совершенно некуда скрыться, этот коварный, тонкий слой снега, под которым - выстывшая обледенелая земля…
   Через полторы луны после того, как они выехали из Йоднапанасат той зимней ночью, Элира достигла своей первой цели - окраинного степного монастыря. Настоятельница, крепко сбитая женщина средних лет, чьи черты выдавали ее явную принадлежность к степным племенам, безо всяких вопросов приняла их, накормила, снабдила картой, припасами и свежими лошадьми. Должно быть, Ицхаль Тумгор уже передала ей свои указания.
   Как ей ни хотелось задержаться и провести хотя бы пару лун, проникаясь странным, диковатым и печальным очарованием этого далекого храма, выстроенного из красивого бежевого сланца, с его девятнадцатью монахинями и могучими молчаливыми степняками, охраняющими их, Ицхаль Тумгор торопила ее, и Элира не посмела ослушаться. Судя по тому, как долго искала Верховная Жрица это что-то или кого-то, оно представляет исключительную важность. Поэтому, подробно расспросив настоятельницу насчет путей в земли племени косхов, и получив от нее твердый четырехугольник из дубленой кожи с вытисненными на нем красными знаками, - нечто вроде пропуска для монахов на землях нейтральных и дружественных племен, Элира снова пустилась в путь. Несмотря на то, что она, как истинная ургашка, презрительно относилась к жителям равнин, считая их изнеженными, свое мнение ей пришлось быстро пересмотреть. Зимняя степь ничем не отличалась от высокогорных плоскогорий Ургаха, - тот же пронизывающий ветер, и холод, и отсутствие всякого укрытия.
   Монастырь стоял на землях койцагов. Ей предстояло пересечь их, и земли уваров, следуя на северо-восток, выйти туда, где встречаются границы пяти племен, - эту долину настоятельница ей описала особо, и войти на земли косхов чуть западнее их границы с кхонгами.
   Все эти новые названия на чужих языках, звуки чужой речи, чужое небо над головой, - все тревожило ее. Может быть, потому и сновидения выходили рваными и мутными, как старая тряпка?
   Ее спутники, напротив, казались безмятежными и выносливыми, как местные мохноногие лошадки. Их бритые затылки и уши всегда блестели, натертые ячьим жиром, их коричневые одежды, как оказалось, могут превращаться и в плащ, и в палатку, их обмотанные кожаными ремнями ноги неутомимо месили снег. Ночью они разжигали костерок: так, как его разжигают в степи, пряча огонь под специально сложенным укрытием, - и не так видно, и от ветра защищает. Элира куталась в меха, хмурилась, уходила. Оба послушника, не обращая на ее раздражение никакого внимания, принимались играть между собой в странную игру: кто кого успеет схватить на выставленные растопыренные пальцы. Игра казалась Элире очень глупой, но скорость, с какой они это делали, впечатляла.
   Пару раз попадались люди. Поселениями эти группки войлочных юрт назвать было трудно, - просто торчат в степи у какой-нибудь сопки или реденькой колки пять-шесть кибиток, да пасутся с десяток тощих коней.
   Завидев их, все приходило в движение, далекие фигурки начинали суматошно метаться, - видимо, обитатели степей в любой момент были готовы к нападению. Но и путникам было не с руки останавливаться. Припасы были у них с собой, языка они не знали, а потому насладиться гостеприимством степняков не хотели и не могли.
   Потом они наткнулись на вооруженных людей, и Элира поняла, что такое страх. Вначале на горизонте возникли черные точки. Монахи забеспокоились, закружили вокруг нее, переговариваясь между собой на каком-то малопонятном ей горном наречии, где звуки лились с немыслимой скоростью. Потом один из них схватил ее коня под уздцы и они остановились: один чуть впереди, другой чуть сзади, прикрывая ее крупами лошадей и своими телами. Так Элира поняла, что на этот раз им угрожает опасность. Точки на горизонте увеличились, превратившись в фигурки всадников. Беспомощно ждать, как надвигается неведомая опасность, - вот природа страха, поняла Элира, пересчитывая фигурки. Всадников оказалось около трех десятков. Теперь уже можно было различить их: плоские, темные, обветренные лица степняков, головы прикрыты рыжими лисьими и сурочьими шапками со свисающими по обе стороны щек пушистыми хвостами, поверх засаленных халатов распахнутые овчинные тулупы мехом вовнутрь. На поясах - мечи вовсе не игрушечного вида в простых кожаных ножнах, за спиной у каждого лук и полный колчан стрел. К седлам приторочены круглые кожаные щиты и волосяные арканы, у некоторых, - еще и палицы, окованные железом. В общем, эти люди - явно воины, а не мирные охотники. Приблизившись, они быстро и молча взяли их в кольцо. Озираясь, Элира видела хмурые темные лица, непроницаемые глаза. Чувствовала крепкий, едкий, звериный запах, окружавший их.
   Она высоко подняла данный ей пропуск
   - Тамга! Тамга! - закричали степняки, и еще что-то на своем языке, она не поняла. Круг разорвался, вперед выехал крупный мужчина на рыжем коне. Элира не сразу поняла, что он правит конем без седла, - его могучие ляжки в кожаных штанах обнимали бока коня, направляя его без всякого движения рук.
   - Цахо, - он приложил руку к груди, видимо, предствляясь, - Увар тойамыыг.
   Элира поняла, что ее приветствуют, и улыбнулась. Воины опять закричали. Вождь бесцеремонно взял поводья ее лошади и потянул за собой. Монахи было насупились, но решили не связываться. " Тоже мне, защитники", - мысленно фыркнула Элира, но выбора у нее не было, и она послушно потрусила рядом, улыбаясь всякий раз, когда вождь оборачивался. Это требовало от нее некоторых усилий, так как, когда он в ответ улыбался ей, становилось видно, что у него не хватает верхних резцов. Конечно, каждый житель степи знал, что это является обязательным атрибутом Обряда Посвящения у уваров, но ей-то откуда было об этом знать? Ей его улыбка казалось по меньшей мере жутковатой.
   Ехали довольно долго - или ей показалось? Красное, мутное, словно бычий глаз, солнце уже коснулось края земли, когда они обогнули довольно-таки высокую сопку, и с ее подветренной стороны стали видны огоньки. В сухом морозном воздухе запахло дымом и прогорклым жиром, зашлись псы, учуяв возвращающихся людей. В предчувствии близости дома, всадники пошли широкой рысью, взметая из-под копыт веера колючего снега, и Элира в очередной раз поразилась тому, насколько ладно, легко и грациозно держатся в седле эти варвары.
   Признаться, она тоже почувствовала это ноющее чувство близости человеческого жилья, мысль о мягкой постели и тепле стиснула горло. Послушницы школы Гарда закаляли тело бессонными ночами в неотапливаемых кельях, подолгу жили в пустынных, заброшенных монастырях, так что ее никак нельзя было назвать неженкой. Но путешествие по Великой Степи зимой было настоящим испытанием на прочность.
   У вождя оказалось две жены, и одна из них была с земель койцагов, язык которых Элира хоть как-то выучила, когда останавливалась в монастыре. Обнаружив это, вождь обрадовался, по-детски захлопав в ладоши, и Элира поразилась такому простодушию в крупном взрослом мужчине, который, как ей подсказывали все ее инстинкты, мог быть совершенно безжалостным убийцей.
   Она, отбросив всякую брезгливость, с наслаждением приняла вырезанную из дерева чашку с крепким горячим бульоном, в котором плавали куски вареного мяса. Ложки не полагалось, и Элира после некоторого замешательства последовала примеру остальных, которые вылавливали из бульона куски прямо пальцами.
   - Ургаши? Ургаши? - настойчиво спрашивал ее вождь, когда она сняла шапку и стали видны ее светлые волосы и эмблема школы Гарда, - круглый серебряный диск с маской Итум Те: духа с высоким переносьем, зажмуренными глазами и загадочной улыбкой. Получив утвердительный кивок, вождь что-то взволнованно заговорил.
   - Цахо спрашивать… Каваджмугли… кто? - Элира с трудом продралась сквозь слова незнакомого языка, и когда поняла их, на ее лице отразилось изумление.
   - Каваджмугли - вождь. Умер. - она надеялась, что правильно произнесла слова. По крайней мере, вождь заинтересованно наклонился к ней и его жена опять начала переводить. Элира поняла не все. И в этот момент остро пожалела, что не выучила язык лучше. Потому что того, что она поняла, хватило, чтобы она стала дышать реже, унимая охватившее ее возбуждение.
   - Ребенок… Каваджмугли? Здесь? Недавно? - боясь ошибиться, она переспросила.
   - Ребенки, - вождь нагнулся к ней и выговорил слово по-койцагски, старательно шевеля широкими губами, - Два. Делать война, они. Так.
   Элире отчаянно хотелось спросить, сколько им лет, но она не знала как. Конечно, как и все ургаши, она знала страшную легенду о Ночи Наложниц, хоть и была тогда слишком мала, чтобы помнить ее.
   - Делать правда? - только после долгого молчания Элира поняла, что вождь спрашивает, справедливы ли притязания этих неведомо откуда взявшихся людей на трон Ургаха.
   - Самозванцы, - решительно сказала она по-ургашски. Выражение ее лица было таким, что перевода не потребовалось. Но вождь заметил и тень сомнения, скользнувшую у нее по лицу.
   - А? - переспросил он.
   - Мне нужно кое-что…уточнить, - пробормотала Элира. И опять перевода не потребовалось.

Глава 4. Итаганский мир

   У Темрика снова болел левый бок. Надсадно ныл, отдавая болью в руку и левую лопатку. В ночь после смерти Ахат боль была нестерпимой, но потом вроде отпустила, и через несколько дней прошла совсем. Однако через некоторое время приступы стали повторяться. Что поделать - стареет хан. Э-эх, не вовремя, как не вовремя! Случись с ним что, власть над племенем передать некому. И ладно бы время было спокойным, как хотя бы год-два назад! Ан нет, как раз большая волна по степи пошла. Не время сейчас юнцам спокойно взрослеть - сейчас время либо погибнуть от любой безобидной ошибки, либо повзрослеть быстро и окончательно. А старший внук, Джэгэ, еще совсем мальчик. Впрочем, мальчик или нет, а в последнем бою показал себя достойно. Эта мысль снова, - уже в который раз! - вернула Темрика к событиям, последовавшим за этой во всех отношениях изумительной победой.
   Гонец с предложением мира пересек степь, когда над ней впервые засияло яркое весеннее солнышко, на ветках ивы в пойме Уйгуль засверкала первая капель, и лед посинел. Темрика в самых почтительных выражениях приглашали к озеру Итаган. Он, еще не дослушав гонца, уже знал - поедет. За этот неожиданный мир, - ему, приготовившемуся к долгой и яростной войне, - стоило ухватиться.
   А дальше начались дела и вовсе удивительные. На озере Итаган сходились границы пяти племен: охоритов, джунгаров, мегрелов, тэрэитов и ичелугов. Озеро, большое, с заросшими аиром и дикими ирисами берегами, летом служило прибежищем многочисленным стаям птиц, да и щуки в нем водились огромных размеров. В иной год джунгары подкочевывали к нему с принадлежащего им восточного берега и подолгу жили: земля здесь была тучной, а травы - сочными. Тэрэиты занимали северо-западный берег и зимой частенько срезали путь по льду. Однако сейчас об этом не могло быть и речи: озеро уже начало вскрываться ото льда под натиском поздней и дружной степной весны, его берега превращались в заболоченные плавни, насыщая озерным илом заросшую тростником пойму.
   Пожалуй, он не торопился. Победителю поспешать не пристало. Темрик с должной обстоятельностью принес положенные жертвы, с должной неторопливостью собрался. Ехал тоже не торопясь, несколько даже забавляясь нетерпением посланных за ним сопровождающих. Из-под снега уже вылезли первые цветы, когда он, наконец, ступил на тэрэитскую землю.
   Приехав заключить мир, Темрик, вполне разумно полагал, что договариваться о выкупе за убитых, о возвращении пленных будет только с побежденными. Однако в уговоренном месте на землях тэрэитов он обнаружил не только их. Приехали обе ветви ичелугов. Был еще Дархан, новый хулан степных охоритов, - Темрик не так давно узнал о преждевременной смерти его брата, хулана Хэчу, о котором от побратима слышал много хорошего.
   Темрик насторожился. Он, в конце концов, прожил долгую жизнь и уже мог предположить, что это неспроста. Не придется ли ему иметь дело с военным союзом племен? Поэтому он втайне порадовался, что его войско до сих пор не покинуло земель мегрелов, лишь слегка отойдя назад. Если придется туго, гонец доберется до Бухи меньше чем за два конных перехода. Это хорошо.
   Приезжать с большим количеством челяди он посчитал ненужным. Однако ошибся, - ичелуги, к примеру, прибыли в таком количестве, что это наводило на весьма неприятные мысли. Дархан же, напротив, приехал всего с пятью людьми. Странно это все, странно и неприятно. Потому что тревожаще. Темрик не жалел об отсутствии людей - не было среди них после смерти Угэдэя того, кого бы он выслушал, у кого бы попросил совета. А Онхотой и так с ним. Возможно, стоит послать за вождями других ветвей племени, но сначала стоит проверить, не ловушку ли ему устроили. Темрик подчеркнуто не торопился. Терпеливо ждал, пока воины, сопровождающие его, раскинут белую ханскую юрту, все обустроят, зададут корму лошадям и сами отдохнут. Ни к кому никого посылать не стал. Сидел в юрте, ждал: пускай сами идут к хану, как просители.
   Пришли практически сразу. Приземистый тэрэит с изрядной сединой в волосах с весьма обнадеживающей почтительностью пригласил его вечером принять участие в обряде отведения Юхэн Шуухан Тэнгри - " Дождя с Кровавых небес". Обряд этот, посвященный Земле-Матери Этуген, проводился после больших кровопролитий, дабы задобрить милосердную богиню и очистить ее тело, оскверненное кровью павших в битве. Пусть сыновья Этуген - Аргун и Эрлик, и радуются кровавой жатве, но мать их теперь нечиста, и горе тому, кто не принесет бескровные жертвы богине, будь он хоть победитель, хоть побежденный.
   Темрик, правда, уже принес жертвы в джунгарском становище. Однако совместный обряд - еще один знак мира, отказаться от него все равно что сказать о продолжении войны. А после обряда, призванного смягчить недавних врагов, следует говорить о выкупе. Все происходило по освященной традиции предков, - разве что свидетелей оказалось многовато. Что-то затевалось.
   Темрик оделся продуманно. Надел новый халат белого цвета, - цвета войны, с нашитым на него красным и синим шелковым орнаментом. Поверх одел нагрудник с родовыми джунгарскими нашивками, тяжелую золотую цепь. Кольца на каждый палец. Пояс чистого серебра с крупными сердоликами. Известно, что богачу труднее предложить мало. Все имеет значение.
   Посланным за ним сопровождающим пришлось долго переминаться с ноги на ногу у порога, прежде чем Темрик позволил себя отвести к назначенному месту. Отведение Юхэн Шуухан Тэнгри проводят на закате, в сумерках, когда День Аргуна и Ночь Эрлика одинаково далеки. В этот хрупкий момент междумирья их кроткая и щедрая мать Этуген вздыхает и окутывает землю влагой, исправляя своей живительной силой все, что сделано по воле ее жестоких сыновей. Потому камлают Этуген только старые женщины-шаманки, из тех, чья природа уже очищена. Обритые наголо, в широких траурных балахонах, они ждали поодаль на небольшом холме позади тэрэитского становища. Их было трое, и одна из них была уже так дряхла, что ее приходилось держать под руки двум молоденьким помощницам.
   Вожди с челядью уже собрались. Стояли молча, с каменными лицами, посыпая голову золой из принесенных чаш. Расступились перед Темриком, когда он зачерпнул из чаши широкой темной ладонью и щедро обмазал себе голову и лицо. Вождь тэрэитов Сагаат, - невысокий, худощавый, тоже перепачканный золой, сейчас выглядел похожим на облезлого ворона. Темрик встал рядом с недавним врагом, незаметно покосился. Похоже, тэрэит и впрямь сломлен поражением. По левую руку от него стоял Дархан, а за ним… Темрик от удивления моргнул: рядом с охоритом, явно чувствуя себя неловко, стояли два светловолосых человека с глазами такого цвета, какой он видел только один раз. И недавно.
   Остальных он всех знал. Вождь мегрелов Хамман. Вождь ичелугов Кавдо и его брат Амдо. И - очень удивительно! - вождь баяутов Зелиху. Мысли Темрика замелькали с нарастающей тревогой. Что он здесь делает? Земли баяутов лежат у самых дверей Ургаха, далеко от озера Итаган и взаимных распрей соседних племен. Его присутствие сразу поднимает слишком много вопросов. И потом, эти два незнакомца, лица которых ощутимо раздражают хана, словно они напоминают ему что-то, что никак не вспомнить…
   Темрик чуть сдвинул брови, отводя взгляд от этого удивительного сборища. Позже. Не пристало хану глазеть, выдавая свою неосведомленность.
   Две шаманки затянули молитву Этуген, обходя по кругу гостей и рассыпая в холодную, мерзлую еще землю гости смешанного с золой зерна. Третья ударяла в бубен медленным стуком, и звук его в старческих руках был каким-то неприятно дребезжащим.
   Ветер стих, еще больше стемнело. Холодный, сырой воздух ранней весны, казалось, заколыхался, загустел. Темная стена деревьев, широкой дугой уходившая к озеру, тоже замерла, не издавая ни звука. Темрик почувствовал, что дышит медленнее, тяжелыми скорбными вздохами, глаза словно налились свинцом. В ушах глухо гудел бубен: тр-р-умм… т-р-румм. Да, старая шанартай тэби была сильной, очень сильной. Темрик буквально чувствовал, как исходящая от нее воля окутывает всех мягким покрывалом.
   Проходя по кругу, шаманки каждому вложили в ладони небольшую чашку с сухим хурутом. Его надлежит съесть, а взамен в чашку положить приношение Этуген. Раздав чашки, не переставая петь, шаманки двинулись в обратный путь, принимая взамен оставляемое в чашках приношение богине: горсти сушеных ягод, разноцветные бусины из дерева и обожженной глины, - дары земли. Когда до него дошла очередь, Темрик с трудом прожевал угощение, а в чашку из припасенного кожаного мешочка доверху насыпал золотого песку. Встретил удивленный взгляд женщины. Неслыханный по щедрости дар!
   Завершая обряд, шаманки вернулись к шанартай тэби, трижды вскрикнули хриплыми, протяжными голосами и растворились в темноте. Они будут оставаться на этом месте еще три дня, не разжигая костров, чтобы не ранить землю, - столько времени требуется, чтобы пропеть все положенные молитвы.
   Подбежали молоденькие помощницы с полотенцами, заботливо отерли вождям головы и лица. Темрик вздохнул, стряхивая оцепенение. На какой-то момент в его сердце болезненно и ясно вошла тоска по погибшим сыновьям. Он помнил такой же обряд на том поле, где когда то нашел их - мертвыми. Старый хан стиснул зубы. Не для того приехал.
   В гостевую юрту, приготовленную для участников обряда неподалеку, Темрик вошел последним, намеренно задержавшись. При его появлении гомон немедленно затих. Темрик обвел присутствующих взглядом, который отнюдь не располагал к добродушию. Недаром у джунгаров говорили, что хан может взглядом вогнать в землю на пол-локтя. Кряхтя, поднялся хозяин - Сагаат. На его лице все еще оставались полосы сажи, губы скорбно поджаты. Он явно не чувствовал себя уверенно, и эта неуверенность читалась на его лице. Дархан снова был с ним рядом, - сидел по левую руку, а двое незнакомцев - по правую. Почетные гости.
   Темрик остановился напротив, тяжело упер руки в бока. Что ж, небесным тэнгэринам дань отдана. А теперь пора говорить о том, о чем следует. И не ему, Темрику, начинать.
   - Приветствую хана могущественных джунгаров, - без всякого выражения произнес Саагат, - Садись, угостись за нашим столом. Это знак дружбы, которой я бы хотел с вашим народом.
   - Слова твои сладки, - хрипло парировал Темрик, - а только не мои воины первыми перешли установленную нашими предками границу.
   Саагат слегка покраснел.
   - Это было глупым поступком, - слова давались ему с трудом, - И я наказан. Какова будет цена твоего мира, хан?
   Слишком легко. Темрик не ожидал, что Саагат столь беспрекословно и прямо подчинится. Он ожидал долгих разговоров о доблести и чести, о совместных славных подвигах, ожидал осторожных намеков и длительного торга. Что-то не так.
   - Ты уверен, что твои гости, - он широким жестом обвел собравшихся, - готовы ждать, пока мы закончим обсуждение наших взаимных обид?
   Темрику не хотелось их присутствия. Не на Пупе же он, в самом деле.
   - Ты прав, как всегда, мудрый хан, - кивнул Саагат. Может, ему и хотелось этого (иначе бы зачем он вообще завел этот разговор), но условия здесь диктовал Темрик, - Однако, я полагаю, то, зачем мы здесь собрались, заинтересует тебя. И, возможно, больше, чем получение выкупа от моего племени.
   - Что ж, я послушаю, - кивнул Темрик.
   Встал Дархан. Он был угрюм и нервничал, однако остальные вожди явно принимали его если не за лидера, то хоть бы за ведущего. Это Темрик прочел в устремленных на Дархана взглядах. Странно. Очень странно, что охориты завязали какую-то сложную интригу, а Кухулен не прислал людей, чтобы заручиться его, Темрика, поддержкой.
   - Великий сын Волка, - обратился он к Темрику с надлежащим почтением, - Мы, вожди шести племен, собрались здесь, чтобы обозначить и объявить нашу цель, которая принесет в наши юрты богатую добычу, в наши сердца - гордость за свершенное, а на наши границы - мир, какого мы еще не знали доселе. Ведь как у нас, в степи повелось: и знаем друг друга, и обычаи предков блюдем, а, будто волки дзерена, разрывают наше единство братоубийственные войны. Доколе будут умирать наши воины от рук друг друга, поить кровью своей Мать Этуген? Доколе будем врагами из-за пары тощих овец или места у водопоя?
   Дархан воздел руку, призывая духов в свидетели того, сколь болит его, Дархана, сердце, за творящийся вокруг разлад и смуту. Темрик чуть-чуть приподнял одну бровь. И молчал.
   - Позволь, великий хан, рассказать тебе одну историю, - Дархан сбавил тон и продолжал уже своим обычным голосом, - Вот сидят рядом со мной люди. По волосам их и глазам видишь ты, что не степные они люди. И так это. Рядом со мной сидят истинные наследники ургашских князей, чудом уцелевшие в бойне, жестоко и подло организованной много лет назад, после убийства их отца, последнего законного князя Ургаха Каваджмугли, - судя по тому, как гладко он говорил, Дархан повторял эту историю не единожды, - После подлого убийства своего родного брата престол узурпировал Падварнапас, однако его же преступления обрушились ему на голову волей Вечно Синего Неба, и он был убит так же, как убивал сам: своим третьим братом, который сейчас и правит Ургахом. Поскольку о том, что истинные наследники выжили, никто не знает, кроме нескольких преданных людей, до недавнего времени оспорить власть братоубийцы Ригванапади никому в голову не приходило, так как других наследников мужского пола в Ургахе нет. Однако время пришло, когда сидящие рядом со мной принцы, - Унарипишти и Даушкиваси, - связались с верными людьми, чьи имена были им оставлены. С той стороны их заверили, что народ Ургаха с радостью примет законных наследников, руки которых не запачканы кровью, которые выросли вдали от дома, в изгнании, в далеких северных степях.
   - С чего вдруг такая забота о княжеских распрях Ургаха? - медленно спросил Темрик. Он уже начал кое-что понимать, и своим вопросом хотел выиграть время, за которое он сможет переварить услышанное.
   - В ту далекую зиму двух мальчиков вывезли из княжеского дворца, где звенели крики умирающих женщин, - продолжал Дархан, - Они пересекли перевал Косэчу и оказались в землях охоритских родов. Мой брат, хулан Хэчу, взял мальчиков на воспитание. И потому, в какой-то мере, они являются моими братьями, что мы недавно скрепили обрядом побратимства. Долгие годы прожили они среди нас, и, можно сказать, вскормлены молоком степных кобылиц. Но сейчас их время пришло, принцы не в силах больше смотреть, как престол, по праву принадлежащий им, занимает братоубийца. Потому принцы через меня предложили вождям степных племен помочь им вернуть себе свое законное право на престол Ургаха. И в обмен на это - такую плату, после которой каждый ребенок в степи будет сыт, а каждый мужчина сможет заплатить за невесту достойный выкуп. Ты, великий хан, видишь перед собой тех, кто посчитал для себя делом чести восстановить попранную справедливость. И мы, высоко ценя тебя и зная о славных подвигах джунгарских воинов, предлагаем и тебе присоединиться к правому делу, за которое, к тому же, последует награда более чем достойная!
   Дархан замолк. Темрик смотрел на него бесстрастно. Он, конечно, ничего не имел против того, чтобы разграбить Ургах, что им очевидно предлагалось, однако что-то неуловимое продолжало тревожить его. Правда, теперь становился понятен тактический маневр Саагата. Тэрэит пытался отвлечь джунгаров от последствий своего неудачного выступления, предложив намного более заманчивый кусок: огромные, набитые битком за многие века сокровищницы Ургаха. А союзников (каковым Саагат намеревается с ним стать) неразумно обобрать до нитки, тем самым ослабив.
   - Сколько воинов могут выставить ургаши?, - деловито спросил хан. По его подсчетам, за сидящими здесь могут пойти около тридцати тысяч воинов. Если джунгары присоединятся к ним - можно собрать пятьдесят тысяч.
   - Пятьдесят тысяч, - быстро сказал один из ургашей, Даушкиваси. По тому, как сказал, Темрик понял: или врет, или не знает. И сто тысяч - это для Ургаха немного. А еще ему не слишком понравилось, как они заулыбались, поняв из его вопроса, что Темрик рассматривает уже саму возможность такого похода.
   - За Ургахом идет опасная колдовская слава, - продолжал он.
   - Мы - законные наследственные князья! - вскинул голову Унарипишти, и Темрик вдруг понял, кого ему так напоминает ургаш. Понял - и мысленно охнул, - Магические школы Ургаха способны отличить правду от лжи. А значит, те из них, кто захочет справедливости, пойдут за нами. Большинство же, насколько я знаю, вообще не вмешивается в светскую жизнь.
   - Угу, - машинально кивнул хан. Его мысли мчались галопом. - А что другие племена степи?
   Дархан слегка поджал губы.
   - У некоторых мы еще не были. Надо немного подождать, когда будут свободны пути. Думаю, на весеннем Пупе будет в самый раз это обсудить. Кроме того, мы планируем обратиться за помощью к куаньлинам.
   - К куаньлинам? - недоверчиво переспросил Темрик, - Вы сами к себе притянете неприятности! Эти хищники только и ждут чего-то, что нарушит существующее равновесие. Если они появятся в Ургахе, вам там уже ничего не достанется, а Ургах быстро станет куаньлинской провинцией, - хан говорил сердито, не сдерживая себя. Надо же, что удумали, молодые глупцы!
   - У нас есть план, как держать их в узде, - хитро улыбнулся Даушикваси.
   " Что ты знаешь об этом, мальчик?" - Темрику все меньше нравилась самоуверенность новоявленных князей, и он почувствовал, что начинает злиться.
   - И ты мне говоришь, Дархан, что Кухулен-отэгэ одобрил твой план? - задал он следующий вопрос. Дархан дернулся, переглянулся с братьями.