Погодина Ольга. Джунгар. Небесное Испытание

Ольга Владимировна Погодина
 
Джунгар. Небесное Испытание

   И маленький камушек может погубить город
   - если он лежит на вершине горы.

Ургашская поговорка.

Глава 1. Чужаки

    Год 1372 от начала правления
    императора Кайгэ по куаньлинскому календарю,
    месяц Бурь
   К ручью осторожно, проваливаясь по брюхо в свежевыпавший снег, спускался изюбр, наклонял рогатую голову, чтобы не задеть низко нависающие ветви. От широкой незамерзшей еще полыньи поднималось влажное марево, оседающее на соседних деревьях и обрывистых каменистых склонах ручья причудливой белой вязью, - зимой здесь, в предгорьях Эбэгэйского хребта, стояли трескучие морозы. Влажные ноздри изюбра тоже покрылись белым окоемом, черный блестящий глаз косил в сторону леса, уши прядали, - что-то тревожило животное. Наконец, простояв довольно долго в глухой тишине морозного утра, изюбр спустился к полынье и опустил морду в быструю воду, масляно-черную среди окружающей ее хрупкой ледяной корки.
   Коротко свистнула стрела, следом, почти догоняя первую, полетела вторая. Изюбр прянул было, но не успел,- одна стрела вошла ему в грудь, вторая в брюхо. Животное мучительно закричало, судорожно метнулось в слепой жажде бежать, но под его весом намерзшая ледяная кромка проломилась, и изюбр провалился в воду по брюхо. Ручей был был довольно мелким, но сил выбраться из ледяной ловушки, умчаться прочь у него уже не было, - глаза застилало, вода и снег вокруг окрашивались красным.
   Он уже умирал, когда с противоположной стороны ручья, сшибив целый сугроб снега с огромной ели, появился человек на коротких, широких снегоступах и меховой парке с капюшоном. Они встретились взглядом за удар сердца до того, как огромный олень перестал дышать. Человек откинул с головы капюшон, и стало видно, что он стар, - седые косицы, прорезанное морщинами лицо, темное, как кора. Ловко срубив молоденькую осинку, он подошел к краю ручья, опустил слегу в воду, оттолкнулся и легко перемахнул на другой берег. Затем вытащил из-за пояса нож, резанул изюбра по шейной артерии и припал губами к ране, - кровь только что убитого зверя, еще теплая, дарует силу и вечную молодость, вместе с ней сила зверя переходит к охотнику.
   Оторвался, отер губы, отступил, наблюдая, как темно-красный ручеек струится по шкуре и беззвучно утекает в черную воду. Потом сноровисто снял со спины хитро привязанный тючок, вытащил несколько гладких, оструганных колышков, и принялся мастерить волокушу.
   Он уже почти закончил, когда с того берега донесся треск сучьев, какой сопровождает только неумело ломящегося по лесу человека. Старый охотник откинул ухо меховой шапки, прислушался. Пар от него дыхания желтоватыми в солнечном свете клубочками поднимался вверх.
   Троих торопливо пробиравшихся к нему людей можно было разглядеть издалека. По меньшей мере двое из них явно были чужаками, ни один охорит не будет так переваливаться в снегоступах
   - Эй, старик, - услышал он молодой недовольный голос., - Это был наш изюбр, мы его из-за хребта сюда гнали!
   - Наверное, ваш куда-то еще побежал. Этого я с осени заприметил, куда он на водопой ходит, - лукаво сказал старик, - Вот туточки, а ентом месте и ожидал.
   - Ну я же говорю - наш, - говоривший выбрался на берег ручья, и старик смог рассмотреть его скрытое паркой лицо. Впрочем, он и без этого уже знал, кто это: это чужаки из Ургаха, видно по змеиным глазам. Следом подошел второй, - оба были на голову выше сопровождающего их охорита, - тщедушного кривоногого парня с непроницаемым скуластым лицом.
   - Что скажешь, Этугей? - обратился старик к проводнику и по тому, какобратился, сколько в голосе прозвучало властной уверенности, стало ясно, - он не простой немощный старик.
   - Да…то есть нет, Кухулен -отэгэ, - затравленно забормотал проводник. Видно было, что он боится и старика, и своих чужеземных спутников.
   - Ты что говоришь? - обернулся к нему один из чужеземцев, - Зенки залепило?
   Этугей вжал голову в плечи и стал оттого похож на нахохлившего облезлого воробья.
   - Н-нет, все так, как в-вы сказали, господин, - невнятной скороговоркой промямлил он, косясь на старика, - видимо, выбрал, кого стоит бояться больше.
   - Ну во-от, а я что говорю? - с удовольствием растягивая слова, проговорил чужеземец. Подмигнул второму, до странности на него похожему, и нагло уставился на старика, - Так что видишь, старик, на нашей стороне правда. Так и быть, можешь вырезать себе печень, - мы, ургаши, считаем ее употребление варварским, да еще как вы ее едите, сырой…
   - А ты добрый, молодой господин, - усмехнулся старик, показал белые молодые зубы, - у вас в Ургахе все такие?
   - Да ты еще дерзишь, пожиратель падали, - второй незнакомец выхватил из-за пояса лук и сноровисто натянул тетиву. Наконечник стрелы смотрел прямо в лоб старику, однако тот даже бровью не повел. Этугей, однако, изо всех сил повис на руке незнакомца:
   - Пожалуйста, не надо!
   - Отвяжись, это не твое дело, - возмущенный ургаш сшиб коротышку охорита с ног, его лицо перекосилось гневом.
   - Господин, здесь живут горные охориты, они все колдуны! Прошу Вас, не надо! - продолжал причитать Этугей, закрывая лицо рукавами, как испуганный ребенок. Впрочем, его слова не вызвали у его спутников благоговейного трепета.
   - У нас в Ургахе такими закусывают! Прочь с дороги! - проревел второй ургаш,поворачиваясь к несчастному проводнику, посмевшему усомниться в его могуществе. Он пнул охорита с презрительной гримасой, затем сорвал лук с плеча, демонстративно прицелился… и в растерянности опустил его: старик вместе со своей добычей… пропали, на том месте, где они только что были, остались только разостланная волокуша, следы и кровяная полоса.
   - Я же говорил - колдун! - взвыл Этугей, огорченно тараща глаза, - Ой-е, пропала моя голова!
   - Твоя голова куда в большей опасности прямо сейчас, - с угрозой сказал первый ургаш, - тот, что завязал перепалку, - Не так ли, Унарипишти?
   - Так, так, дорогой братец, - ухмыльнулся тот, явно забавляясь непритворным ужасом охорита, - Ты что же, варвар, не веришь нам?
   - Верю, верю. - с усердием закивал тот, - в Ургахе все колдуны, надо хорошо служить…
   - Вот, вот, почаще повторяй это, - приходя во все более веселое расположение духа, одобрил Унарипишти, - Глядишь и выучишь. Так оно, Даушкиваси?
   - А как же!
   - А твоего плюгавого колдунишку мы достанем, как есть достанем! - подбоченясь, сказал Унарипишти, - Еще раньше, чем он нашего изюбра переварит.
   - У-у-у-у! - Даушкиваси приложил к губам руку, протяжно завыл и завертелся на месте, - видишь? Я послал твоему колдуну вдогонку злого духа. Он теперь не остановится, пока не найдет его и не сгрызет ему печень. Пропал твой колдун!
   - Ой-е, пропал! - завороженно повторил Этугей, на всякий случай отодвигаясь подальше, - Великие вы колдуны, не губите маленького человека. Хорошо служить буду!
   - Да ты со страху, гляди, штаны не обмочи, - засмеялся Даушкиваси, - Эх, запороли нам такую добычу. Как придем к твоему вождю? Что скажем?
   - Скажем, что изюбра убили, - с готовностью согласился Этугей, - Но, скажем, в этот момент напал на нас злой колдун, вот вы и вызвали себе на подмогу духов из Ургаха. А когда колдуна прогнали, пришлось им, духам то есть, за долгую дорогу ясык давать, дань то есть, по-вашему. Вот изюбра и забрали, - в момент растерзали и с воем унеслись по небу обратно в Ургах. У-у-у-у, ночи теперь не спать буду, какие страшные духи! - все больше воодушевлялся Этугей.
   - Э-э, безродная твоя душа, да тебе сказочником-улугом быть, - изумился Унарипишти - Но хорошо врешь, красиво, вдохновенно врешь, так, что и соврать не стыдно. Так и ври, да только смотри не заврись, чего лишнего не наболтай, не то мы тебя живо…
   - Что я, безголовый совсем? - обиделся Этугей, поняв, что гроза миновала, и заулыбался, - Зачем мне самому на себя беду накликать? Как известно, зашел в юрту - глупо рубить опорные колья, зашел разговор - глупо наживать себе врагов… Э-э-, да что мы стоим, мерзнем тут! - Этугей хитро подмигнул, - там, выше по ручью, знаю я, зимовье стоит, - наш хулан, продли его годы Великое небо, здесь зимой на охоте останавливается. Там и запас еды есть, и дрова для розжига, - обогреемся, подкрепимся… А, высокородные? - Дело говоришь, - степенно согласился Даушкиваси, - Веди, что ли…
   - И впрямь, дело, - согласился Унарипишти, - Да только смотри, плешивая твоя башка, ежели нам твоя землянка не понравится, на плечах нас обоих обратно понесешь!
   - Понравится, понравится! - довольно резво переступая плетеными из лыка снегоступами, успокаивал Этугей, - Вы, только, высокородные хуланы, выше поднимайте ноги, чтобы в снегоступы снегу не нагребать. И ступайте прямо в мой след, - так меньше шанс провалиться, да и быстрей дело пойдет.
   Под нескончаемое бормотание проводника оба чужеземца, то и дело оступаясь, и оглашая воздух ругательствами на незнакомом языке, потихоньку удалились. Зимний лес поглотил их звуки, сменив торжественной тишиной. А немного ниже, за поворотом ручья, на излучину течением неторопливо вынесло тушу изюбра. Зацепившись за крупный валун, она застряла на мелководье. Через какое-то время недалеко от оставленной волокуши с шумом осыпался снег и лед, обнажив из-под намерзшей снежной корки песчаный обрывчик, куда, даже не замочив ног, и спрыгнул старый охотник, предварительно столкнув тушу в полынью. Сейчас он быстро вскарабкался на берег, свернул волокушу и потрусил вниз по течению. Там он подобрал свою добычу, погрузил на волокушу, и надсадно кряхтя под тяжестью ноши, поволок ее по кромке долины, где лес был реже. Над ним, наверху, в обе стороны расходилась узкая лощина, являя поросшие кедрачом и искривленными березами склоны. Где-то к полудню старик со своей ношей вывернул по руслу ручья на берег большой реки, куда вел ровный, занесенный снегом спуск по боку пологой сопки. Усевшись на волокушу, и подцепив один ее конец на себя, чтобы не запорошило глаза, старик залихватски гикнул. И, как на салазках, съехал вместе со своим грузом с горы, подняв ворох сверкающей снежной пыли.
   Река тоже еще не до конца замерзла, лед пока был некрепкий, коварный. Дальше старик побрел по кромке льда, аккуратно переступая снегоступами. Отсюда в розоватой морозной дымке открывался изумительный вид на лежащую внизу долину, по которой, вырываясь на плоский простор степи после горной теснины, широко, с островами, перекатами и старицами разливалась река Шикодан, как ее звали на языке охоритов. Там, внизу, еле различимые отсюда, виднелись стойбища и вокруг них - черная россыпь стад, пригнанных сюда, к предгорьям, на зимовье.
   Охоритов было двенадцать родов, - восемь степных, и четыре оседлых.Кухулен был отэгэ горных охоритов, их избранным главой. Горные охориты в глазах степняков слыли колдунами, поддерживая, впрочем, свою славу разными уловками. На время зимних кочевий роды встречались, обменивались товарами и играли свадьбы, которые у других племен обычно приходились на весну или осень. Но горные охориты роднились только со степными, других племен не признавали, как,впрочем, и чьей-то власти над собой. Степные вожди могли гордо именовать себя хуланами, и обставлять свое избрание большой пышностью, но по неписанному обычаю обязаны были почитать отэгэ, как сыновья - отца: горные охориты, как считалось, охраняют места священных предков, откуда вышли все роды.
   Кухулен-отэгэ из рода Синей Щуки был избран родами много зим назад, когда его младший сын истоптал всего семь трав. Сейчас сыновья этого сына уже сосчитали по тридцать весен и осеней, и народились внуки, а старый охотник продолжал считаться лучшим среди горных охоритов, что само по себе было удивительно, учитывая, насколько они были хороши в этом искусстве, составлявшем основу их жизни. Он до сих пор ходил в одиночку на медведя, и приносил домой шкуры росомахи, -самого хитрого, злобного и опасного таежного зверя. Дом Кухулена, правда, ничем не напоминал жилище вождя - стоит себе на отшибе, на высоком взгорке у реки, бревенчатая юрта. Юрта как юрта, охориты, - и горные, и степные, себе на зиму здесь везде такие строят. Иные постоянно живут, иные только зимуют, а летом в опустевших домах шалит ребятня и находит укрытие мелкая степная живность, включая ядовитых щитомордников, которых потом еще поди выгони из облюбованного гнезда. Взрослые сыновья уже давно живут своим домом, дочери повыходили замуж, и живет Кухулен сейчас только с женой, - седой Олэнэ, и мальчишкой из Щук, который осиротел после последнего мора, да по обычаю ушел жить к старшему в роду.
   Олэнэ, услышав, как хлопнул дверной войлочный полог, даже не повернула головы, - рука, помешивающая стоящее на костре варево, и не дрогнула.
   - Добыл? - спросила она, поворачивая голову. У нее были замечательные глаза, - большие, темные и искристые, как глаза косули или оленихи. Когда-то Олэнэ была первой красавицей у степных охоритов, и Кухулену пришлось добывать невесту не сватовством, а увозом, а потом год батрачить у ее разъяренных родителей.
   - Принес, - кряхтя скорей для вида, Кухулен принялся разматывать кожаные ленты, которыми горные охориты обматывали голенища сапог, чтобы не начерпать в них высокого снега, - Наткнулся на гостей нашего хулана, ургашей, о которых столько толков. Дурак человек - сам себе беду во двор впустил.
   - Ты их видел? - Олэнэ живо повернулась к нему, - Какие они?
   - Молодые. Глупые. - пожал плечами старик.
   Олэнэ нетерпеливо дернула плечом, укутанным в шаль из подшерстка диких горных коз, - именно ту, что местные умелицы умеют связать так, что ее можно пропустить сквозь женское кольцо.
   - Нет, какие внешне-то? Сильно на нас непохожи?
   - Выше. Намного, с полторы пяди будет, - ответил Кухулен, - Волосы как шерсть на брюхе у марала. Глаза как у змеи. Кожа белая. А так - дурни дурнями. По лесу шли - всю дичь на предел слуха распугали. Чванятся. Еще к хулану буянить придут.
   - Ну, ветер в спину, - усмехнулась Олэнэ. - Хулан-то степной, поди еще помнит, как ты его по-дедовски хворостиной учил.
   - Да уж, было дело, - Кухулен тоже заулыбался, - у старшей нашей дочери все пятеро сыновей были большие озорники…

* * *

   Хэчу, хулан степных охоритов, был человек, скорее, нерешительный. Нерешительность ему по большей части удавалось скрывать за вескими фразами, пронзительным взглядом и общим выражением степенного раздумья на бородатом, породистом лице с резко вырезанными ноздрями и крупным ртом. Но сам себе он в этом имел мужество признаваться. Как и в том, что это являлось основным источником его бед. Ведь как под вечно синим небом: нет абсолютно плохого, нет абсолютно хорошего, и ничего неизменного тоже нет, - воды текут, ветры выедают самый твердый камень. Так и с человеком, - от любого его поступка, как круги на воде, расходятся волны событий. А что в них станет хорошим, а что худым, - разве человек знает? Думает одно, а небо распорядится куда как иначе. Так и с ним - мысли у него, Хэчу, разумные да добрые, а поступки частенько к противоположному приводят.
   Вот, скажем, зачем приютил ургашей? Тогда, семнадцать зим назад их, двух беззащитных белоголовых мальчуганов, привезли к его порогу изможденные, оборванные люди, прошедшие страшный зимой перевал Косэчу, отделявший Ургах от охоритских кочевий… Понимал, что опасно? Да, понимал. Выгоду и опасность для всех племен охоритов взвешивал? Взвешивал, трезво. На какие-то блага от выросших мальчиков не рассчитывал. Тогда почему не умертвил их, пока слух по степям не разошелся? Не смог. Промедлил, пожалел. Добро бы еще приемыши оказались хоть чуть-чуть с ними схожи. Куда там, - все равно что цапля среди воронов. И даже это ничего, - вырастая, приемыши становились все более неуправляемы и дерзки. Держать их в узде становилось все труднее. А что самое неприятное, молодые охориты, включая младшего брата Хэчу, ходили за самозваными князьями Ургаха как привязанные, наслушавшись довольно расхожих баек, которые те им наплели. И ведь как рты-то позатыкаешь? Хэчу казалось, надо подождать - перебесятся, а то и просто уберутся восвояси, оставят его в покое. Последнее время он не раз осторожно прощупывал намерения братьев, - не пора ли. А те в свою очередь прощупывали его, - а не даст ли он им воинов и снаряжения на возвращение им законных наследственных прав, которые они, будучи сыновьями невинно убиенного князя Ургаха Каваджмугли, намереваются вернуть себе в самом скором времени? Хэчу отвечал на все их осторожные кружения вокруг да около одним: идти малосильным не обученным войском против неприступного Ургаха самоубийство, да и объединенный совет племен на это никогда не согласится. А он, Хэчу, не хочет даже выносить на обсуждение вопрос, который поставит под сомнение разумность его собственного управления племенем. Братья мрачнели, раздували ноздри, говорили резкости, которые Хэчу списывал на горячий юношеский нрав. В конце концов, что ему могут сделать юные княжичи, не имеющие даже собственной юрты, - все, что у них есть, включая одежду на плечах, - милость его,Хэчу.
   Охориты последние годы жили в мире с окрестными племенами, в чем была, по мнению Хэчу, большая его заслуга. Ему удавалось балансировать на грани, которая отделяет войну от каждой безобразной и бессмысленной склоки, в которую вечно ввязываются кочевые племена. То одни подкочевали первыми и заняли исконное становище других: хорошо, если кончится просто дракой, без смертей и сожженного имущества. То жена уйдет от мужа к родителям, жалуясь и плача, а тот, разъяренный, собрав родственников, мчится возвращать побитую сгоряча женщину… То поспорят из-за того, что кто-то будто бы наслал на скотину мор…Причин для вражды - сотни, а хулан один, иди разбирай. Умей кого улестить, кому пригрозить, кому пообещать, кого устыдить прилюдно… Это у Хэчу получалось хорошо, - умел дело миром решить, за что его очень ценили. А вот поди ж ты, в собственном стане за порядком не уследил. Что-то вьется в воздухе, будто запах тления, и не разберешь, откуда тянет, пока не разворошишь смрадную кучу. Чувствует Хэчу запах, и понимает - уже опоздал…
   Полог юрты просто-таки отлетел, когда у нему без спросу ворвались оба ургаша. Принялись жаловаться, - чванно и многословно, то и дело поминая свои бессмысленные на этой земле титулы. И на кого - на Кухулен-отэгэ? Хэчу вдруг почувствовал, что весь налился злобой, до самой макушки. Долго же эти двое сосали из него кровь, демонское отродье! Пожалел, пригрел на груди упыренышей, а те и распоясались, скоро гляди, - и им командовать станут. Пора показать нахальным юнцам, где кончается знаменитое охоритское гостеприимство, во имя которого он им жизнь сохранил. И Этугея приволокли - этот паскудник еще и врать смеет перед очами хулана!
   - Эгэ! (Довольно!) - рявкнул хулан, услыхав про колдуна и духов, да так рявкнул, что в соседних юртах людей от неожиданности подбросило, - Что ж, требуете справедливости- будет вам справедливость. Обвиняете Кухулена? Будет вам суд. Но уж запомните, слово на нашем суде таково, что его не переиначишь. Поняли ли, князья? - он намеренно вложил в этот титул, который только что тут так часто повторяли, оскорбительный смысл. Братья, не ожидая от спокойного (мягкотелого, как они любили выражаться) хулана такой вспышки, в первый момент опешили. Этугей, воспользовавшись замешательством, стрелой вылетел из хуланской юрты - он-то сообразил, что ждать ничего хорошего не приходится, а потому не заходя домой удрал за сопку к своим своякам из рода Лисицы. Да и там, по слухам, несколько недель из юрты носа не казал.
   Унарипишти, впрочем, нашел смелость сказать (правда, несколько сбавив тон), что они довольны решением хулана и будут ожидать в своей юрте. Хэчу, белый от бешенства, мерил шагами юрту. Его жена Аю из рода Куницы испуганно следила за ним, не решаясь сказать что-либо, - она тоже первый раз видела мужа в таком гневе, хотя женским своим чутьем и подозревала, что именно такие люди, спокойные, с виду сомневающиеся и медлительные, способны на такую вот слепую ярость, которая копится в них годами, не находя выхода, пока не случится что-нибудь подобное.
   Аю была много младше своего мужа. Его первая жена приходилась Аю сестрой и три года назад вместе с сыном умерла родами. По обычаю, жену следовало заменить девушкой того же рода. Аю, как и Хэчу, не слишком кто-то спрашивал. Но Хэчу оказался хорошим мужем, - спокойным, ласковым, и Аю, поначалу плакавшая ночи напролет, не только смирилась, но и начала тревожиться за мужа, когда он уезжал к соседние племена разбирать очередную свару. Хорошим он был мужем, и хорошим хуланом. А только не было в их отношениях чего-то, от чего сердце проваливается вниз и сладко ноет внизу живота. Зато стоило ей посмотреть на младшего брата Хэчу Дархана, - весь мир вверх дном переворачивался. И вроде похожи братья, - а вот так, и хоть в проруби утопись! Даже если под страшным секретом кому сказала - да кто бы ее, Аю, понял? Для всех родов Хэчу - самый лучший из всех людей, давно у них не было такого разумного, справедливого, некорыстного хулана, который бы так благодатно правил племенем… А она со своими шальными охами - и кого позорить? Аю оставалось втихую давиться слезами и прятаться, едва завидев брата мужа. А тот, как назло, словно ее преследовал, - провожал жгущим, тяжелым, пристальным взглядом, норовил в неожиданный момент оказаться за спиной, что-то сказать такое, с двойным смыслом, из-за чего становилось страшно и сладко. Последний раз вот подловил, когда колотила войлоки на свежем снегу, поймал за локоть, повернул к себе:
   - Хорошо ли ты чистишь ковры в юрте моего брата, Аю? - спросил.
   - А ты своего брата спроси, не меня, - резко ответила Аю, стыдясь того, что вспыхнула, как девчонка, от его прикосновения, и торопливо освободилась.
   - А вот скажи, Аю, - растягивая слова, спросил Дархан, - отчего твое старание зависит? От того, что это юрта моего брата Хэчу или оттого что он хулан всех степных родов? Был бы я хуланом, ты бы тоже так стала стараться, Аю?
   - Что за глупости ты говоришь, - возмутилась Аю, внезапно испугавшись его жадного,настойчивого тона.
   - Нет, ты ответь мне, Аю, - со странным блеском в глазах настаивал тот, - Так же?
   - Ты возьми свою жену, да сравни, -ожесточенно сказала Аю, - может, она окажется лучше.
   - Нет никого лучше тебя, Аю, - неожиданно, с хрипотцой сказал Дархан, и по позвоночнику ее прокатилась волна, подогнулись колени, - Так что, стала бы?
   - Стала, стала, стала! - потеряв терпение, закричала она ему в лицо, и бросилась обратно к юрте. Однако он схватил женщину за руку и, не удержавшись, она упала в снег.
   - А все остальное? Остальное - стала бы? - он тоже почти кричал, лицо стало бешеным.
   - Прекрати! - она загребла рукой полный ворох снега и взметнула ему в лицо, - Прекрати, не то скажу Хэчу…
   Его лицо оказалось полностью запорошенным, какой-то жутковатой белой маской, какой рисуют в воображении снежных горных демонов удырджу. Потом он неторопливо отер лицо, загадочно улыбнулся.
   - Не скажешь, - отчетливо и уверенно проговорил он, - Ты ведь не скажешь ему, Аю?
   … И вот теперь Аю с болезненным чувством вины ощущала, как что-то такое в воздухе происходит… Будто скользит Хэчу по тонкому льду, а она знает, что подо льдом бездонная пропасть, но не смеет сказать. И как посметь, когда улыбнется на все ее сбивчивые слова Хэчу и скажет так, как говорит не поделившим добычу охотникам:
   - Ну разве это повод желать человеку зла? Мир и без того огромен и тяжел, в нем и без нас зла больше, чем блох на больной суке… Давай лучше решим: пустое это, и зло отпустим - пусть к кому другому пристает, ты же знаешь: зло с бедой рука об руку ходит…
   Вот такой он, ее Хэчу. А она - порченая, порченая, порченая! Аю закусила кулак, зажмурилась, чтобы не заплакать от боли. Хэчу, напротив, усмотрел в жесте жены другое, опустился на корточки, погладил узкие плечи:
   - Извини, что напугал тебя, Аю, - мягко сказал он, - Я и сам от себя не ожидал, признаюсь. Говорят, больше всего человека из себя выводит то, что является отражением его собственной вины. Мудро говорят. Виноват я, Аю: приютил ургашей, не дал убить. А теперь, когда из щенков выросли волки, и кусают меня, не знаю, как быть… Понимаешь меня, Аю?
   Аю кивнула, хотя ее мысли были заняты совсем не этим. Хэчу улыбнулся, опять истолковал все по-своему и прижал к плечу голову жены:
   - Молчаливая ты у меня, Аю. Улыбаешься редко, больше грустишь все. Но я сделаю так, чтобы ты улыбалась чаще, Аю… Вот спроважу куда подальше этих ургашей, и мы с тобой заживем, - вот увидишь, как хорошо заживем, Аю…

* * *

   Объединенный совет охоритов, созванный неожиданно хуланом Хэчу, всех изрядно переполошил. Хоть и ставили юрты меньше чем в пешем переходе друг от друга - только чтобы дать свободно пастись стадам, - но все уже было погрузились в свои домашние хлопоты. А тут на тебе: то ли война грядет, то ли еще что случилось. Нечасто хулан Хэчу собирает внеочередной совет, а до обычного, весеннего, еще ой как далеко. По становищам неслись пересуды одна другой несусветней. Но прибыли все, - уважение к хулану было велико.
   Еще на рассвете Хэчу вместе с шаманом степных охоритов очертили палками широкий круг, и зажгли в его середине большой костер, в который шаман добавил каких-то своих порошков, отчего дым стал золотисто-рыжего цвета, - издалека видать, что не просто костер горит. Аю вынесла из юры стопки войлоков, воткнула в снег шест с навязанными лисьими хвостами, - оберег рода. Увидев приготовления, начали собираться и просто зрители, - женщины, дети. Не смея зайти на очерченную черту, они тем не менее не уходили, нетерпеливо переступали мерзнущими ногами.