И все-таки Пирамида испытывала своего рода интерес к Глену Тропайлу и к человечеству, частью которого он был.
Никто не знал о Пирамидах много, но все знали: они чего-то хотят, иначе зачем им было красть Землю?
А это сделали определенно они.
Был 2027 год н.э., год, с которого началась жизнь в бесчестье; были и другие годы, которые помнили люди, - 1941, 1066, 1492. Но ни один из них не имел таких громадных последствий, как 2027-й, по последствиям его можно было бы сравнить лишь с теми давними и забытыми датами, когда амфибии вышли из моря или когда первое покрытое шерстью двуногое взяло в руки палку. 2027-й превзошел их все.
Планета-беглец пробралась в Солнечную систему для грабежа и с тех пор убегает со своей добычей.
Отважные люди отправлялись в космос, чтобы изучить эту планету. Три их космических корабля приземлились на Планете Пирамид. Тогда они еще не знали, что это была именно она. Фактически, они даже не послали сообщений. Первое сообщение, сразу после посадки, было: "Она кажется э... э... очень пустынной". Второго сообщения не пришло.
Возможно, те полеты были ошибкой. Так думали некоторые. Кое-кто считал, что если бы человечество тихонько притаилось под своей атмосферой, как под одеялом, Пирамиды, возможно, улетели бы по эклиптике прочь.
Тем не менее, главная "ошибка" была сделана, и, может быть, именно тогда человек увидел Пирамиды собственными глазами.
Вскоре после этого, но после того, как отправили радиосообщение, их глаза навек закрылись. Случилось то, что должно было случиться. Внимание Пирамид было привлечено. То, что произошло потом, заставило работать радиосвязь между Паломаром и Пернамбуко, Гринвичем и Мысом Доброй Надежды; радиосвязь ужасную и тревожащую: астрономы всей Земли сообщили, а потом несколько раз подтвердили потрясающий факт: наша планета отдаляется от Солнца. "Возрадуйтесь Мессии" появилась, чтобы увести Землю.
Земля, населенная десятью миллиардами людей, многие из них гениальны, многие отважны, построила и атаковала захватчика гигантскими боевыми ракетами. Безрезультатно.
Два корабля Межпланетных Экспедиционных войск были посланы в космос, и люди высадились на новой планете для нанесения ответного удара. Безрезультатно.
Земля по спирали уходила со своей орбиты.
Если невозможно победить, тогда, может быть, переселение? Срочно были построены новые корабли. Но они ржавели без пользы, по мере того как Солнце становилось все меньше, а ледяной покров все толще. Да и куда было переселяться? Не на Марс же и не на Луну, которая уносилась вместе с Землей, не на Венеру, с ее непригодной для дыхания атмосферой, или давящий своим притяжением Юпитер. Переселение было так же бессмысленно, как и война, поскольку не существовало места, куда можно было бы эмигрировать.
Одна, только одна Пирамида прибыла на Землю. Она сделала площадку на вершине самой высокой горы и самовольно поселилась на ней. Наблюдатель? Страж? Но не имело значения, кем она была. Она была.
Солнце стало слишком далеко и не давало тепла и света, и тогда из бывшей Луны чужестранцы-Пирамиды создали в небе новое маленькое Солнце Солнце, которое светило пять лет, которое сгорало и снова зажигалось, и снова, и снова, и так бесконечно.
Десять миллиардов вели неистовую и неравную борьбу, и, когда ее безнадежность стала, наконец, очевидной, многие умерли от холода и голода, а в оставшихся в живых, почти во всех, что-то внутри вымерзло, умерло. И те, кто существовал на Земле спустя два с небольшим столетия, более или менее напоминали Гражданина Бойна, и лишь немногие, очень немногие - Глена Тропайла.
Гала Тропайл внимательно смотрела на мужа полными муки глазами.
- Я хочу выбраться отсюда, - говорил он настойчиво. - Они хотят убить меня. Послушай, позволив им убить меня, ты сделаешь себя несчастной, будешь страдать, ты не можешь этого допустить, Гала.
Она рыдала:
- Я не могу ничего сделать!
Тропайл взглянул через плечо. Гражданин Бойн водил пальцем по узору на корпусе золотых часов, которые когда-то принадлежали его отцу, а вскоре перейдут его сыну. Глаза Бойна были закрыты, он не слушал.
Тропайл немного наклонился, он умышленно положил свою руку на руку жены. Она вздрогнула и покраснела. Он чувствовал, как она дрожит.
- Можешь, - ответил он. - И более того - сделаешь. Ты можешь помочь мне выйти отсюда. Я настаиваю на этом, Гала, потому что я должен уберечь тебя от этих страданий. - Он убрал руку и строго сказал: - Дорогая, думаешь, я не знаю, как много мы всегда значили друг для друга?
Гала с отчаянием посмотрела на него. В раздражении она теребила рукав своей тонкой летней блузки, швы не были ослаблены, на это не было времени. Она как раз переодевалась в костюм, который подобает носить под паркой в День Возрождения Солнца, когда пришли с новостью о ее муже.
Она старалась отвести взгляд:
- Если ты действительно Волк...
Надпочечники Тропайла заработали и наполнили его уверенностью.
- Ты лучше знаешь, кто я. Лучше, чем кто-либо.
Это был тонкий намек на их тайные отношения и, так же, как и прикосновение его руки, он подействовал.
- В конце концов, почему мы ссоримся, как прошлой ночью, например? Он поторопился. Нужно не бередить раны, а заставить ее действовать. Потому что мы нужны друг другу, важно, чтобы мы были вместе. Я знаю, что если бы ты попала в беду, ты бы рассчитывала на меня... И я знаю, Гала, что ты была бы обижена, очень обижена, если бы я не рассчитывал на тебя.
Шмыгая носом, она завязала яркий шнурок босоножки. Потом она посмотрела ему в глаза. Несомненно, последствия ссоры начинали сказываться. Глен Тропайл знал, что он полностью может рассчитывать на тот положительный эффект, который приносят размолвки. Она начала сдаваться.
Украдкой взглянув на Гражданина Бойна, она понизила голос:
- Что я должна сделать? - спросила она шепотом.
Через пять минут Гала ушла, оставалось более чем достаточно времени; в запасе у Тропайла было по крайней мере тридцать минут. Сначала они возьмут Бойна, он об этом позаботится. А когда с Бойном покончат...
Тропайл вырвал одну из трех ножек табурета и сел, с трудом балансируя на двух оставшихся. Он с грохотом бросил сломанную ножку в угол.
Шаркая ногами, прибежал Охранник Дома Пяти Правил и заглянул в камеру.
- Волк, что с твоим табуретом?
Тропайл сделал левой рукой жест, означающий "ничего особенного".
- Ничего страшного. Плохо только то, что трудно погружаться в размышления, когда пытаешься удержать равновесие и напрягаешь все мускулы.
Охранник сделал протестующий жест "разреши-помочь-тебе".
- Идут последние полчаса твоей жизни, Волк, - напомнил он Тропайлу. Я починю тебе табурет.
Он вошел в камеру, приколотил ножку и вышел, сохраняя на лице выражение вежливого участия. Даже Сын Волка имел право на то, чтобы в последние полчаса перед Жертвоприношением насладиться Медитацией.
Через пять минут он вернулся, лицо было торжественно и в то же время радостно, как у того, кто принес серьезное, но долгожданное известие.
- Пришло время первого Жертвоприношения, - объявил он. - Кто из вас...
- Он, - быстро ответил Тропайл, указывая на Бойна.
Бойн спокойно открыл глаза и наклонил голову. Он встал, кивнул Тропайлу на прощанье и пошел за Охранником на Жертвоприношение, на смерть. Когда они выходили, Тропайл кашлянул, что означает просьбу о небольшом одолжении. Охранник остановился.
- В чем дело, Волк?
Тропайл показал ему пустой кувшин для воды - абсолютно пустой; он сам вылил воду из него за окно.
- Приношу свои извинения, - покраснел Охранник и быстро вывел Бойна. Он почти сразу же вернулся и налил воды в кувшин. Он даже не подождал, чтобы посмотреть церемонию Жертвоприношения.
Тропайл наблюдал за ним. Адреналин бурлил в его надпочечниках, как бурлит Хорошо Вызревшая Вода.
Охранник оплошал. Он небрежно отнесся к своим обязанностям: сломанный стул; пустой кувшин. А Гражданин, с детства приученный быть внимательным и тактичным, неизбежно в таких случаях чувствует себя униженным и старается исправиться.
Тропайл продолжал закреплять свое превосходство.
- Подожди, - любезно попросил он Охранника. - Мне бы хотелось поговорить с тобой.
Раздираемый сомнениями, Охранник колебался. "Жертвоприношение..."
- К черту Жертвоприношение, - спокойно промолвил Тропайл. - В конце концов, они просто вонзают трубку в позвоночник человека и выкачивают из него все жизненные соки, не так ли? Это убийство, и все.
Удар! Удар! Еще удар! И Охранник буквально побледнел. Тропайл богохульствовал и не останавливался.
- Я хочу рассказать тебе о своей жене, - продолжал Тропайл доверительно. - Знаешь, это настоящая женщина. Не из этих замороженных Гражданок, ты понимаешь меня? Ну, она и я, мы обычно... - Он помедлил. Ты ведь человек, умудренный опытом, правда? Я хочу сказать, ты повидал жизнь.
- Я... думаю, да, - с усилием ответил Охранник.
- Тогда, я знаю, ты не будешь шокирован. - Тропайл лгал. - Должен сказать, есть много женщин, о которых и не подозревают эти надутые Граждане. Видел ты когда-нибудь женские колени? - Он хихикнул. - Целовался когда-нибудь при свете? - Он подмигнул Охраннику. - Целовался когда-нибудь в большом кресле, и, скажем, женщина у тебя на коленях, вся такая мягкая, тяжелая, теплая, прижата к твоей груди, и... - Он остановился и сглотнул. От собственных слов его тошнило, трудно было говорить такое. Но он заставил себя продолжать: - Видишь ли, она и я, мы занимались этим. Часто. Все время. Вот что я называю настоящей женщиной.
Он остановился. Его насторожило внезапно изменившееся выражение лица Охранника, его остекленевшие глаза, тяжелое дыхание. Он зашел слишком далеко. Он хотел лишь парализовать старика, вызвать у него отвращение, вывести из строя, но он перестарался; он подскочил к Охраннику и подхватил его как раз в тот момент, когда старик стал падать, теряя сознание.
Тропайл полил на него водой. Охранник чихнул и неуверенно сел. Он остановил свой взгляд на Тропайле и вдруг покраснел.
- Я хочу выйти на улицу и посмотреть на Новое Солнце, - сурово произнес Тропайл.
Просьба была невероятной! Охранник, по-видимому, не имел права давать своим подопечным такую свободу, это противоречило Долгу, ведь Охранник должен Охранять. Но грязные рассказы Тропайла выбили Гражданина Хармейна из колеи.
Ему было трудно двигаться, он задыхался от тех непристойностей, которых наслушался. Он разрывался между двумя возможными вариантами развития событий, оба строго обязательны, оба абсолютно невозможны. Тропайл находился под арестом в соответствии с Пятым Правилом. И с этим все было ясно, но лишь с одной стороны. Таких, как Тропайл, нельзя было выпускать из помещения, где они содержались; Охранник знал об этом; все это знали, и Тропайл тоже это знал.
Тропайл просил о невозможном. Это было большей непристойностью, чем даже страшные похотливые истории. Никто и никогда не просил о том, чего нельзя было позволить, потому что никто никогда ни в чем не мог отказать; это было абсолютно немыслимо, неприлично.
Можно было лишь попытаться пойти на компромисс. Заикаясь, Охранник произнес:
- Может быть... Может быть, позволить тебе посмотреть на Солнце из коридора? - Даже это полностью противоречило правилу; но он обязан был что-то предложить. Что-то всегда предлагалось. С детства Охранник никогда и никому не отвечал резким отказом. Ни один Гражданин так не поступал. Резкое "нет" вело к неприятным ощущениям, резким словам и, может быть, даже к драке. Единственно мыслимое резкое "нет" было ужасным последним "нет" сумасшедшего. А кроме этого...
Гражданин предлагал. Гражданин шел на компромисс. Гражданин неизменно испытывал тихую радость, когда его предложение неизменно принималось, компромисс достигался, обе стороны были удовлетворены.
- Для начала пойдет, - проворчал Тропайл. - Открывай, старик, открывай! Не заставляй меня ждать!
Охранник, пошатываясь, открыл дверь в коридор.
- А теперь на улицу!
- Я не имею права! Не могу! - вырвался крик боли из груди Охранника. Он закрыл лицо ладонями и зарыдал, безнадежно выведенный из строя.
- На улицу, - безжалостно настаивал Тропайл. Он чувствовал себя смертельно больным. Он шел против всего того, что было и его жизнью, не только жизнью Охранника.
Но он был Волком.
- Я буду Волком, - прорычал он и подошел к Охраннику. - Моя жена, произнес он. - Я ведь еще не закончил рассказывать. Иногда она обнимала меня и прижималась ко мне, и однажды, я помню это, она поцеловала меня в ухо. Днем. Было забавно и приятно. Просто невозможно описать.
Плача, Охранник бросил Тропайлу ключи и, раздавленный, заковылял прочь. Он уже был неспособен что-либо сделать. Да и сам Тропайл чувствовал себя почти так же скверно, разница была лишь в том, что он продолжал действовать. То, что он произносил, как кислотой, жгло ему горло.
- Они называют меня Волком, - вслух произнес он, держась за стену. Я буду им.
Он открыл дверь на улицу. Жена уже ждала его. С собой у нее было все то, что он просил ее принести.
Тропайл произнес слова, которые показались ей странными.
- Я - сталь и пламя. Я - Волк!
Она всхлипывала:
- Глен, ты уверен, что я поступаю правильно?
Он неуверенно засмеялся и повел ее за руку по пустынным улицам.
5
Гражданин Джермин помогал готовить Гражданина Бойна к Жертвоприношению, так как не только имел на это право по статусу и положению, но и был знатоком процедуры. Сделать, фактически, нужно было немного. Но приходилось проводить сложную и долгую процедуру в соответствии с этическими нормами Граждан, ее приходилось затягивать, каждый шаг сопровождался тщательно разработанным ритуалом.
Жертвоприношение проводилось днем, при свете Нового Солнца. И те из трехсот Граждан Вилинга, которые смогли прийти посмотреть его, расположились во дворе старого Федерального Здания.
Суть церемонии заключалась в следующем: человек, оказавшийся Волком, или тот, кто в конце концов не выдерживал тягот жизни и сходил с ума, не имел права жить. Его ставили перед толпой сограждан и давали возможность добровольно (или насильно, если это было необходимо) совершить Жертвоприношение Спинномозговой Жидкости. Казнь была убийством, а убийство непозволительно, как гласил благородный кодекс Граждан. Поэтому казни не было. Выкачивание спинного мозга не убивало человека. Процедура вела лишь к тому, что с течением времени организм сдавался и человек умирал - в мучениях.
После Жертвоприношения проблема, конечно, коренным образом менялась. Страдание само по себе считалось недопустимым. Поэтому, чтобы избавить Приносимого в Жертву от предстоящих мучений, существовал обычай, чтобы самый старый и добрый Гражданин с остро отточенным ножом стоял рядом. Когда Жертвоприношение заканчивалось, голова Приносимого в Жертву отрубалась. Делали это только для того, чтобы предотвратить страдания. Следовательно, казни как таковой не было, просто ускорялся неизбежный конец. Затем около десяти Граждан, чей ранг давал им право помогать в проведении церемонии, торжественно разбавляли спинномозговую жидкость водой, и каждый выпивал свою порцию. В этот момент подобало сложить небольшое стихотворение. В общем для всех присутствовавших это была совершенно уникальная возможность для второй самой чистой и возвышенной Медитации (помимо размышлений о Взаимосвязи).
Гражданин Джермин - его роль называлась Носитель Катетера - занял свое место рядом с Носителем Иглы, Вещателями и Спрашивающим о Предназначении. Когда он проходил мимо Гражданина Бойна, он помог ему принять традиционную позу; Бойн взглянул на него с благодарностью, и Джермин посчитал, что в этот момент уместна Ободряющая Полуулыбка. Спрашивающий о Предназначении торжественно обратился к Бойну:
- Тебе выпала честь принести здесь сегодня Жертву. Хочешь ли ты этого?
- Да, - с восторгом ответил Бойн. Беспокойство прошло; он был полностью уверен, что принесет хорошую Жертву; Джермин всем сердцем одобрял его.
Вещатели строфами, чередуясь друг с другом, объявили толпе о традиционной паузе для Медитации, и все погрузились в молчание. Гражданин Джермин начал процесс очищения своего мозга, готовясь к великой возможности Принять с благодарностью то, что ждет его впереди. Какой-то звук отвлек его. В раздражении он поднял глаза. Кажется, звук доносился из Дома Пяти Правил, и это был мужской голос. Но его, казалось, никто больше не слышал. Все, кто пришел посмотреть, все те, кто сидел на каменных ступенях, были погружены в Мрачную Медитацию.
Джермин постарался вернуть свои мысли в нужное русло... Но что-то тревожило его. Он мельком взглянул на Приносящего Жертву - там что-то было...
Он еще раз сердито взглянул на Гражданина Бойна, чтобы рассмотреть, что привлекло его внимание.
Да, там что-то было. За фигурой Гражданина Бойна. Тихое, едва видимое мерцание жизни и движение. Ничего осязаемого; казалось, воздух пришел в движение.
Это было - сердце Джермина разрывалось - это было Око!
Настоящее чудо Перемещения! Оно вот-вот должно было произойти здесь, сейчас! Перемещение Гражданина Бойна! И никто, кроме него, Джермина, не знал об этом!
Последнее предположение Гражданина Джермина было ошибочно.
Действительно, ни один человек не видел того, похожего на стеклянный шар предмета, который искривлял пространство над простертым телом Бойна. Но был в некотором смысле другой свидетель - за несколько тысяч миль отсюда.
Пирамида на горе Эверест "пошевелилась". Она не двигалась, но что-то в ней подвинулось, изменилось, появилось какое-то излучение. Пирамида осматривала свою... капустную грядку? Часовой завод? Точно столько же смысла было бы, вероятно, в словах "часовая грядка" или "капустный завод"; в любом случае, она наблюдала за тем местом, где для нее росли, созревали и собирались тогда, когда нужно, сложные механизмы, после чего они быстро замораживались и монтировались в цепи.
При помощи сигналов, которые она принимала, Пирамида поняла, что один из механизмов готов.
Кровью Пирамиды была диэлектрическая жидкость, ее органами электростатические заряды. Ее философией - "развинти и толкай". Ее мотив выжить.
Выживание сегодня означало для Пирамиды нечто иное, чем когда-то. Когда-то выживание означало лишь скольжение на подушке отталкивающихся зарядов, движение создавалось за счет потока электронов; достаточно часто она посылала высокочастотные импульсы, которые давали четкую картину; сталкиваясь с препятствием и отталкиваясь от него, они несли в себе изображение этого препятствия.
Если изображение показывало нечто такое, что могло участвовать в обмене веществ, Пирамида усваивала это. Она делила это "нечто" на молекулы, разбивала его протонами, оставшимися от рассеиваемых электронов, молекулы она усваивала. Иногда усваиваемый объект был Неподвижным, иногда Подвижным; расплывчатая, вольная классификация, основанная на философии, главным принципом которой являлось то, что все разбирается на составляющие.
Если объект был Подвижным, его иногда приходилось преследовать. Вот и вся разница.
Основным было выживание, а не пустые различия.
Однако довольно давно Пирамида узнала, что делать некоторые различия очень полезно. Например, существовало различие между предметами, которые просто участвовали в обмене, и предметами, которые легко, без проблем, усваивались. Много усилий можно было бы сэкономить, если бы предметы можно было просто "вмонтировать" в те участки, где они необходимы, не изменяя их.
Или почти не меняя.
На этой планете было много предметов, которые легко усваивать. Эти предметы, как оказалось, хорошо подходят для того, чтобы непосредственно использовать их в сложных устройствах Пирамид; причем почти не требовалось никакой обработки, кроме подавления ненужных "потребностей" и "желаний".
Именно по этой причине Пирамиды позаботились в первую очередь о том, чтобы украсть планету.
Итак, Пирамида на Эвересте сидела и ждала.
Ей не было скучно в изоляции. Ни одна из Пирамид не знала, что значит "скучно". И если на то пошло, она, фактически, не была одинока, так как указания ей шли с планеты-двойника, с которой Пирамида с Эвереста находилась в постоянном контакте, так же, как и другие Пирамиды и Автономные приборы и все прочее. Она посылала высокочастотные отражающиеся и рассеивающиеся импульсы. Она рассеивала их дополнительно после того, как они возвращались. Глубоко внутри собиралось крайне искаженное изображение. Еще глубже оно анализировалось и оценивалось на предмет его значимости для выживания Пирамиды, в том значении, в котором понимала выживание Пирамида. Выживание включало потребность в сложных Компонентах - человек, вероятно, мог бы назвать их "сервомеханизмами", - которые можно было ассимилировать и которые в диком виде росли здесь.
Планета действительно была очень богата этими Компонентами, которые имели чрезвычайно полезную привычку "созревать", то есть становиться идеальными для использования Пирамидой. Однако созревание происходило нерегулярно. Поэтому Пирамиде на Эвересте приходилось вести наблюдение за всей планетой, ожидая идеального момента для сбора.
(Разумеется, Компоненты, предназначенные для сбора, не знали о том, что они зреют для кого-то. Часы на полке ювелирного магазина тоже не знают о том, что придет покупатель и унесет их. Покупателя также не интересует, чем были часы, до того как их собрали. Так же было с Пирамидами и полезными устройствами, которые они собирали на Земле.)
Итак, когда наблюдение показывало, что Компонент созрел, Пирамида забирала его. Она использовала электростатические заряды. Когда вокруг Компонента, готового для сбора, собирались заряды, они искажали показатель преломления воздуха. Люди называли это "Оком".
Итак, Пирамида решила, что Компонент готов и его можно забирать.
За много-много миль от Эвереста, в Вилинге, Западная Виргиния, Гражданин Бойн достиг состояния экстаза, его мозг был абсолютно пуст. Электростатические заряды над его головой образовали Око.
Раздался звук, напоминающий хлопок или тихий удар грома.
Гражданам Вилинга был хорошо знаком этот звук. Это был миниатюрный грозовой разряд, который раздался, когда воздух заполнил то пространство, которое было занято коленопреклоненным, погруженным в Медитацию Гражданином Бойном, поглощенным ожиданием Жертвоприношения.
Звук вывел из состояния Медитации триста жителей Вилинга. Они задохнулись от зависти и восторга (и вероятно, немножко от страха), когда увидели, что Гражданин Бойн Переместился.
Или, говоря иначе, Гражданин Бойн созрел, и его сорвали.
6
Глен Тропайл и его жена устроились на ночь в жнивье на хлебном поле. Гала Тропайл в конце концов уснула, продолжая тихо всхлипывать во сне. Ее муж засыпал с трудом.
Коченея от ледяного холода, который шел от земли - пройдут недели, прежде чем новое Солнце достаточно нагреет землю и она начнет отдавать тепло, - Тропайл беспокойно метался. Он закрыл глаза и попробовал погрузиться в Медитацию; это ему не удалось... непрошенные образы проплывали в мозгу. Он попытался погрузиться в Медитацию с открытыми глазами. Иногда благословенная пустота наступает быстрее, когда вы просто не обращаете внимания на окружающий мир.
Но и это не получилось; когда Тропайл открыл глаза, он увидел прямо над горизонтом яркую звезду. В последнее время ее не было на небе, но Тропайл сразу узнал ее.
Это была планета-двойник. Обиталище Пирамид.
Тропайл поежился, но не только от холода. Никому не доставляло удовольствия видеть эту планету на небе. Смотреть на нее значило вспоминать обо всем том зле, которое она породила. Говорить о ней было непростительно. До того, как самые маленькие дети узнавали, что нельзя просить добавки или показывать на половые органы другого ребенка, они узнавали, что никогда нельзя упоминать планету-близнеца, какой бы яркой она ни казалась в небе.
Она не светилась своим собственным светом, и этот факт на микроскопическую долю уменьшал то зло, которое шло от нее. Как любая другая планета, как Марс или Юпитер, как все планеты, потерянные для Земли, она сияла отраженным светом ближайшего светящегося тела, маленького Земного Солнца. И когда старое и умирающее Солнце было слабым, а люди пребывали в страхе и напряжении, ее с трудом можно было заметить.
Это, конечно, было очень маленькое утешение, но жизнь человека была такова, что больше утешиться ему было нечем.
Тропайл закрыл глаза, чтобы избавиться от неприятного зрелища и вновь попытался уснуть. Даже когда сон пришел, он был беспокойным. Он видел сны, но они не принесли ему радость, потому что в них он был Волком.
Едва проснувшись, он осознал, что ЭТО правда. Хорошо, пусть так, повторял он снова и снова. Я буду Волком. Я отомщу Гражданам. Я сделаю...
Мысль все время уходила в сторону. Что он мог сделать?
Переселиться, был ответ, уехать в другой город. С Галой, полагал он. Начать новую жизнь там, где не знают, что он Волк.
А что потом? Попытаться вести жизнь овцы, как он уже пытался все эти годы? И кроме того, вставал вопрос, удастся ли ему найти город, где его не знают. Человечество постоянно мигрировало, так как все эти годы ему приходилось подчиняться абсолютно непонятному правилу Пирамид. Это был вопрос инсоляции - зависимости от Солнца. Когда новое Солнце было молодым, было жарко, было много тепла, можно было продвигаться на север и на юг, прочь от линии вечной мерзлоты, которая в Северной Америке проходила чуть выше прежней линии Мэйсон - Диксон. А когда Солнце затухало, холод вновь распространялся. И род человеческий подчинялся сменам времен года. Вскоре весь Вилинг вновь двинется на север, и можно ли быть уверенным, что никто из Граждан Вилинга не окажется там, куда он может приехать?
Никто не знал о Пирамидах много, но все знали: они чего-то хотят, иначе зачем им было красть Землю?
А это сделали определенно они.
Был 2027 год н.э., год, с которого началась жизнь в бесчестье; были и другие годы, которые помнили люди, - 1941, 1066, 1492. Но ни один из них не имел таких громадных последствий, как 2027-й, по последствиям его можно было бы сравнить лишь с теми давними и забытыми датами, когда амфибии вышли из моря или когда первое покрытое шерстью двуногое взяло в руки палку. 2027-й превзошел их все.
Планета-беглец пробралась в Солнечную систему для грабежа и с тех пор убегает со своей добычей.
Отважные люди отправлялись в космос, чтобы изучить эту планету. Три их космических корабля приземлились на Планете Пирамид. Тогда они еще не знали, что это была именно она. Фактически, они даже не послали сообщений. Первое сообщение, сразу после посадки, было: "Она кажется э... э... очень пустынной". Второго сообщения не пришло.
Возможно, те полеты были ошибкой. Так думали некоторые. Кое-кто считал, что если бы человечество тихонько притаилось под своей атмосферой, как под одеялом, Пирамиды, возможно, улетели бы по эклиптике прочь.
Тем не менее, главная "ошибка" была сделана, и, может быть, именно тогда человек увидел Пирамиды собственными глазами.
Вскоре после этого, но после того, как отправили радиосообщение, их глаза навек закрылись. Случилось то, что должно было случиться. Внимание Пирамид было привлечено. То, что произошло потом, заставило работать радиосвязь между Паломаром и Пернамбуко, Гринвичем и Мысом Доброй Надежды; радиосвязь ужасную и тревожащую: астрономы всей Земли сообщили, а потом несколько раз подтвердили потрясающий факт: наша планета отдаляется от Солнца. "Возрадуйтесь Мессии" появилась, чтобы увести Землю.
Земля, населенная десятью миллиардами людей, многие из них гениальны, многие отважны, построила и атаковала захватчика гигантскими боевыми ракетами. Безрезультатно.
Два корабля Межпланетных Экспедиционных войск были посланы в космос, и люди высадились на новой планете для нанесения ответного удара. Безрезультатно.
Земля по спирали уходила со своей орбиты.
Если невозможно победить, тогда, может быть, переселение? Срочно были построены новые корабли. Но они ржавели без пользы, по мере того как Солнце становилось все меньше, а ледяной покров все толще. Да и куда было переселяться? Не на Марс же и не на Луну, которая уносилась вместе с Землей, не на Венеру, с ее непригодной для дыхания атмосферой, или давящий своим притяжением Юпитер. Переселение было так же бессмысленно, как и война, поскольку не существовало места, куда можно было бы эмигрировать.
Одна, только одна Пирамида прибыла на Землю. Она сделала площадку на вершине самой высокой горы и самовольно поселилась на ней. Наблюдатель? Страж? Но не имело значения, кем она была. Она была.
Солнце стало слишком далеко и не давало тепла и света, и тогда из бывшей Луны чужестранцы-Пирамиды создали в небе новое маленькое Солнце Солнце, которое светило пять лет, которое сгорало и снова зажигалось, и снова, и снова, и так бесконечно.
Десять миллиардов вели неистовую и неравную борьбу, и, когда ее безнадежность стала, наконец, очевидной, многие умерли от холода и голода, а в оставшихся в живых, почти во всех, что-то внутри вымерзло, умерло. И те, кто существовал на Земле спустя два с небольшим столетия, более или менее напоминали Гражданина Бойна, и лишь немногие, очень немногие - Глена Тропайла.
Гала Тропайл внимательно смотрела на мужа полными муки глазами.
- Я хочу выбраться отсюда, - говорил он настойчиво. - Они хотят убить меня. Послушай, позволив им убить меня, ты сделаешь себя несчастной, будешь страдать, ты не можешь этого допустить, Гала.
Она рыдала:
- Я не могу ничего сделать!
Тропайл взглянул через плечо. Гражданин Бойн водил пальцем по узору на корпусе золотых часов, которые когда-то принадлежали его отцу, а вскоре перейдут его сыну. Глаза Бойна были закрыты, он не слушал.
Тропайл немного наклонился, он умышленно положил свою руку на руку жены. Она вздрогнула и покраснела. Он чувствовал, как она дрожит.
- Можешь, - ответил он. - И более того - сделаешь. Ты можешь помочь мне выйти отсюда. Я настаиваю на этом, Гала, потому что я должен уберечь тебя от этих страданий. - Он убрал руку и строго сказал: - Дорогая, думаешь, я не знаю, как много мы всегда значили друг для друга?
Гала с отчаянием посмотрела на него. В раздражении она теребила рукав своей тонкой летней блузки, швы не были ослаблены, на это не было времени. Она как раз переодевалась в костюм, который подобает носить под паркой в День Возрождения Солнца, когда пришли с новостью о ее муже.
Она старалась отвести взгляд:
- Если ты действительно Волк...
Надпочечники Тропайла заработали и наполнили его уверенностью.
- Ты лучше знаешь, кто я. Лучше, чем кто-либо.
Это был тонкий намек на их тайные отношения и, так же, как и прикосновение его руки, он подействовал.
- В конце концов, почему мы ссоримся, как прошлой ночью, например? Он поторопился. Нужно не бередить раны, а заставить ее действовать. Потому что мы нужны друг другу, важно, чтобы мы были вместе. Я знаю, что если бы ты попала в беду, ты бы рассчитывала на меня... И я знаю, Гала, что ты была бы обижена, очень обижена, если бы я не рассчитывал на тебя.
Шмыгая носом, она завязала яркий шнурок босоножки. Потом она посмотрела ему в глаза. Несомненно, последствия ссоры начинали сказываться. Глен Тропайл знал, что он полностью может рассчитывать на тот положительный эффект, который приносят размолвки. Она начала сдаваться.
Украдкой взглянув на Гражданина Бойна, она понизила голос:
- Что я должна сделать? - спросила она шепотом.
Через пять минут Гала ушла, оставалось более чем достаточно времени; в запасе у Тропайла было по крайней мере тридцать минут. Сначала они возьмут Бойна, он об этом позаботится. А когда с Бойном покончат...
Тропайл вырвал одну из трех ножек табурета и сел, с трудом балансируя на двух оставшихся. Он с грохотом бросил сломанную ножку в угол.
Шаркая ногами, прибежал Охранник Дома Пяти Правил и заглянул в камеру.
- Волк, что с твоим табуретом?
Тропайл сделал левой рукой жест, означающий "ничего особенного".
- Ничего страшного. Плохо только то, что трудно погружаться в размышления, когда пытаешься удержать равновесие и напрягаешь все мускулы.
Охранник сделал протестующий жест "разреши-помочь-тебе".
- Идут последние полчаса твоей жизни, Волк, - напомнил он Тропайлу. Я починю тебе табурет.
Он вошел в камеру, приколотил ножку и вышел, сохраняя на лице выражение вежливого участия. Даже Сын Волка имел право на то, чтобы в последние полчаса перед Жертвоприношением насладиться Медитацией.
Через пять минут он вернулся, лицо было торжественно и в то же время радостно, как у того, кто принес серьезное, но долгожданное известие.
- Пришло время первого Жертвоприношения, - объявил он. - Кто из вас...
- Он, - быстро ответил Тропайл, указывая на Бойна.
Бойн спокойно открыл глаза и наклонил голову. Он встал, кивнул Тропайлу на прощанье и пошел за Охранником на Жертвоприношение, на смерть. Когда они выходили, Тропайл кашлянул, что означает просьбу о небольшом одолжении. Охранник остановился.
- В чем дело, Волк?
Тропайл показал ему пустой кувшин для воды - абсолютно пустой; он сам вылил воду из него за окно.
- Приношу свои извинения, - покраснел Охранник и быстро вывел Бойна. Он почти сразу же вернулся и налил воды в кувшин. Он даже не подождал, чтобы посмотреть церемонию Жертвоприношения.
Тропайл наблюдал за ним. Адреналин бурлил в его надпочечниках, как бурлит Хорошо Вызревшая Вода.
Охранник оплошал. Он небрежно отнесся к своим обязанностям: сломанный стул; пустой кувшин. А Гражданин, с детства приученный быть внимательным и тактичным, неизбежно в таких случаях чувствует себя униженным и старается исправиться.
Тропайл продолжал закреплять свое превосходство.
- Подожди, - любезно попросил он Охранника. - Мне бы хотелось поговорить с тобой.
Раздираемый сомнениями, Охранник колебался. "Жертвоприношение..."
- К черту Жертвоприношение, - спокойно промолвил Тропайл. - В конце концов, они просто вонзают трубку в позвоночник человека и выкачивают из него все жизненные соки, не так ли? Это убийство, и все.
Удар! Удар! Еще удар! И Охранник буквально побледнел. Тропайл богохульствовал и не останавливался.
- Я хочу рассказать тебе о своей жене, - продолжал Тропайл доверительно. - Знаешь, это настоящая женщина. Не из этих замороженных Гражданок, ты понимаешь меня? Ну, она и я, мы обычно... - Он помедлил. Ты ведь человек, умудренный опытом, правда? Я хочу сказать, ты повидал жизнь.
- Я... думаю, да, - с усилием ответил Охранник.
- Тогда, я знаю, ты не будешь шокирован. - Тропайл лгал. - Должен сказать, есть много женщин, о которых и не подозревают эти надутые Граждане. Видел ты когда-нибудь женские колени? - Он хихикнул. - Целовался когда-нибудь при свете? - Он подмигнул Охраннику. - Целовался когда-нибудь в большом кресле, и, скажем, женщина у тебя на коленях, вся такая мягкая, тяжелая, теплая, прижата к твоей груди, и... - Он остановился и сглотнул. От собственных слов его тошнило, трудно было говорить такое. Но он заставил себя продолжать: - Видишь ли, она и я, мы занимались этим. Часто. Все время. Вот что я называю настоящей женщиной.
Он остановился. Его насторожило внезапно изменившееся выражение лица Охранника, его остекленевшие глаза, тяжелое дыхание. Он зашел слишком далеко. Он хотел лишь парализовать старика, вызвать у него отвращение, вывести из строя, но он перестарался; он подскочил к Охраннику и подхватил его как раз в тот момент, когда старик стал падать, теряя сознание.
Тропайл полил на него водой. Охранник чихнул и неуверенно сел. Он остановил свой взгляд на Тропайле и вдруг покраснел.
- Я хочу выйти на улицу и посмотреть на Новое Солнце, - сурово произнес Тропайл.
Просьба была невероятной! Охранник, по-видимому, не имел права давать своим подопечным такую свободу, это противоречило Долгу, ведь Охранник должен Охранять. Но грязные рассказы Тропайла выбили Гражданина Хармейна из колеи.
Ему было трудно двигаться, он задыхался от тех непристойностей, которых наслушался. Он разрывался между двумя возможными вариантами развития событий, оба строго обязательны, оба абсолютно невозможны. Тропайл находился под арестом в соответствии с Пятым Правилом. И с этим все было ясно, но лишь с одной стороны. Таких, как Тропайл, нельзя было выпускать из помещения, где они содержались; Охранник знал об этом; все это знали, и Тропайл тоже это знал.
Тропайл просил о невозможном. Это было большей непристойностью, чем даже страшные похотливые истории. Никто и никогда не просил о том, чего нельзя было позволить, потому что никто никогда ни в чем не мог отказать; это было абсолютно немыслимо, неприлично.
Можно было лишь попытаться пойти на компромисс. Заикаясь, Охранник произнес:
- Может быть... Может быть, позволить тебе посмотреть на Солнце из коридора? - Даже это полностью противоречило правилу; но он обязан был что-то предложить. Что-то всегда предлагалось. С детства Охранник никогда и никому не отвечал резким отказом. Ни один Гражданин так не поступал. Резкое "нет" вело к неприятным ощущениям, резким словам и, может быть, даже к драке. Единственно мыслимое резкое "нет" было ужасным последним "нет" сумасшедшего. А кроме этого...
Гражданин предлагал. Гражданин шел на компромисс. Гражданин неизменно испытывал тихую радость, когда его предложение неизменно принималось, компромисс достигался, обе стороны были удовлетворены.
- Для начала пойдет, - проворчал Тропайл. - Открывай, старик, открывай! Не заставляй меня ждать!
Охранник, пошатываясь, открыл дверь в коридор.
- А теперь на улицу!
- Я не имею права! Не могу! - вырвался крик боли из груди Охранника. Он закрыл лицо ладонями и зарыдал, безнадежно выведенный из строя.
- На улицу, - безжалостно настаивал Тропайл. Он чувствовал себя смертельно больным. Он шел против всего того, что было и его жизнью, не только жизнью Охранника.
Но он был Волком.
- Я буду Волком, - прорычал он и подошел к Охраннику. - Моя жена, произнес он. - Я ведь еще не закончил рассказывать. Иногда она обнимала меня и прижималась ко мне, и однажды, я помню это, она поцеловала меня в ухо. Днем. Было забавно и приятно. Просто невозможно описать.
Плача, Охранник бросил Тропайлу ключи и, раздавленный, заковылял прочь. Он уже был неспособен что-либо сделать. Да и сам Тропайл чувствовал себя почти так же скверно, разница была лишь в том, что он продолжал действовать. То, что он произносил, как кислотой, жгло ему горло.
- Они называют меня Волком, - вслух произнес он, держась за стену. Я буду им.
Он открыл дверь на улицу. Жена уже ждала его. С собой у нее было все то, что он просил ее принести.
Тропайл произнес слова, которые показались ей странными.
- Я - сталь и пламя. Я - Волк!
Она всхлипывала:
- Глен, ты уверен, что я поступаю правильно?
Он неуверенно засмеялся и повел ее за руку по пустынным улицам.
5
Гражданин Джермин помогал готовить Гражданина Бойна к Жертвоприношению, так как не только имел на это право по статусу и положению, но и был знатоком процедуры. Сделать, фактически, нужно было немного. Но приходилось проводить сложную и долгую процедуру в соответствии с этическими нормами Граждан, ее приходилось затягивать, каждый шаг сопровождался тщательно разработанным ритуалом.
Жертвоприношение проводилось днем, при свете Нового Солнца. И те из трехсот Граждан Вилинга, которые смогли прийти посмотреть его, расположились во дворе старого Федерального Здания.
Суть церемонии заключалась в следующем: человек, оказавшийся Волком, или тот, кто в конце концов не выдерживал тягот жизни и сходил с ума, не имел права жить. Его ставили перед толпой сограждан и давали возможность добровольно (или насильно, если это было необходимо) совершить Жертвоприношение Спинномозговой Жидкости. Казнь была убийством, а убийство непозволительно, как гласил благородный кодекс Граждан. Поэтому казни не было. Выкачивание спинного мозга не убивало человека. Процедура вела лишь к тому, что с течением времени организм сдавался и человек умирал - в мучениях.
После Жертвоприношения проблема, конечно, коренным образом менялась. Страдание само по себе считалось недопустимым. Поэтому, чтобы избавить Приносимого в Жертву от предстоящих мучений, существовал обычай, чтобы самый старый и добрый Гражданин с остро отточенным ножом стоял рядом. Когда Жертвоприношение заканчивалось, голова Приносимого в Жертву отрубалась. Делали это только для того, чтобы предотвратить страдания. Следовательно, казни как таковой не было, просто ускорялся неизбежный конец. Затем около десяти Граждан, чей ранг давал им право помогать в проведении церемонии, торжественно разбавляли спинномозговую жидкость водой, и каждый выпивал свою порцию. В этот момент подобало сложить небольшое стихотворение. В общем для всех присутствовавших это была совершенно уникальная возможность для второй самой чистой и возвышенной Медитации (помимо размышлений о Взаимосвязи).
Гражданин Джермин - его роль называлась Носитель Катетера - занял свое место рядом с Носителем Иглы, Вещателями и Спрашивающим о Предназначении. Когда он проходил мимо Гражданина Бойна, он помог ему принять традиционную позу; Бойн взглянул на него с благодарностью, и Джермин посчитал, что в этот момент уместна Ободряющая Полуулыбка. Спрашивающий о Предназначении торжественно обратился к Бойну:
- Тебе выпала честь принести здесь сегодня Жертву. Хочешь ли ты этого?
- Да, - с восторгом ответил Бойн. Беспокойство прошло; он был полностью уверен, что принесет хорошую Жертву; Джермин всем сердцем одобрял его.
Вещатели строфами, чередуясь друг с другом, объявили толпе о традиционной паузе для Медитации, и все погрузились в молчание. Гражданин Джермин начал процесс очищения своего мозга, готовясь к великой возможности Принять с благодарностью то, что ждет его впереди. Какой-то звук отвлек его. В раздражении он поднял глаза. Кажется, звук доносился из Дома Пяти Правил, и это был мужской голос. Но его, казалось, никто больше не слышал. Все, кто пришел посмотреть, все те, кто сидел на каменных ступенях, были погружены в Мрачную Медитацию.
Джермин постарался вернуть свои мысли в нужное русло... Но что-то тревожило его. Он мельком взглянул на Приносящего Жертву - там что-то было...
Он еще раз сердито взглянул на Гражданина Бойна, чтобы рассмотреть, что привлекло его внимание.
Да, там что-то было. За фигурой Гражданина Бойна. Тихое, едва видимое мерцание жизни и движение. Ничего осязаемого; казалось, воздух пришел в движение.
Это было - сердце Джермина разрывалось - это было Око!
Настоящее чудо Перемещения! Оно вот-вот должно было произойти здесь, сейчас! Перемещение Гражданина Бойна! И никто, кроме него, Джермина, не знал об этом!
Последнее предположение Гражданина Джермина было ошибочно.
Действительно, ни один человек не видел того, похожего на стеклянный шар предмета, который искривлял пространство над простертым телом Бойна. Но был в некотором смысле другой свидетель - за несколько тысяч миль отсюда.
Пирамида на горе Эверест "пошевелилась". Она не двигалась, но что-то в ней подвинулось, изменилось, появилось какое-то излучение. Пирамида осматривала свою... капустную грядку? Часовой завод? Точно столько же смысла было бы, вероятно, в словах "часовая грядка" или "капустный завод"; в любом случае, она наблюдала за тем местом, где для нее росли, созревали и собирались тогда, когда нужно, сложные механизмы, после чего они быстро замораживались и монтировались в цепи.
При помощи сигналов, которые она принимала, Пирамида поняла, что один из механизмов готов.
Кровью Пирамиды была диэлектрическая жидкость, ее органами электростатические заряды. Ее философией - "развинти и толкай". Ее мотив выжить.
Выживание сегодня означало для Пирамиды нечто иное, чем когда-то. Когда-то выживание означало лишь скольжение на подушке отталкивающихся зарядов, движение создавалось за счет потока электронов; достаточно часто она посылала высокочастотные импульсы, которые давали четкую картину; сталкиваясь с препятствием и отталкиваясь от него, они несли в себе изображение этого препятствия.
Если изображение показывало нечто такое, что могло участвовать в обмене веществ, Пирамида усваивала это. Она делила это "нечто" на молекулы, разбивала его протонами, оставшимися от рассеиваемых электронов, молекулы она усваивала. Иногда усваиваемый объект был Неподвижным, иногда Подвижным; расплывчатая, вольная классификация, основанная на философии, главным принципом которой являлось то, что все разбирается на составляющие.
Если объект был Подвижным, его иногда приходилось преследовать. Вот и вся разница.
Основным было выживание, а не пустые различия.
Однако довольно давно Пирамида узнала, что делать некоторые различия очень полезно. Например, существовало различие между предметами, которые просто участвовали в обмене, и предметами, которые легко, без проблем, усваивались. Много усилий можно было бы сэкономить, если бы предметы можно было просто "вмонтировать" в те участки, где они необходимы, не изменяя их.
Или почти не меняя.
На этой планете было много предметов, которые легко усваивать. Эти предметы, как оказалось, хорошо подходят для того, чтобы непосредственно использовать их в сложных устройствах Пирамид; причем почти не требовалось никакой обработки, кроме подавления ненужных "потребностей" и "желаний".
Именно по этой причине Пирамиды позаботились в первую очередь о том, чтобы украсть планету.
Итак, Пирамида на Эвересте сидела и ждала.
Ей не было скучно в изоляции. Ни одна из Пирамид не знала, что значит "скучно". И если на то пошло, она, фактически, не была одинока, так как указания ей шли с планеты-двойника, с которой Пирамида с Эвереста находилась в постоянном контакте, так же, как и другие Пирамиды и Автономные приборы и все прочее. Она посылала высокочастотные отражающиеся и рассеивающиеся импульсы. Она рассеивала их дополнительно после того, как они возвращались. Глубоко внутри собиралось крайне искаженное изображение. Еще глубже оно анализировалось и оценивалось на предмет его значимости для выживания Пирамиды, в том значении, в котором понимала выживание Пирамида. Выживание включало потребность в сложных Компонентах - человек, вероятно, мог бы назвать их "сервомеханизмами", - которые можно было ассимилировать и которые в диком виде росли здесь.
Планета действительно была очень богата этими Компонентами, которые имели чрезвычайно полезную привычку "созревать", то есть становиться идеальными для использования Пирамидой. Однако созревание происходило нерегулярно. Поэтому Пирамиде на Эвересте приходилось вести наблюдение за всей планетой, ожидая идеального момента для сбора.
(Разумеется, Компоненты, предназначенные для сбора, не знали о том, что они зреют для кого-то. Часы на полке ювелирного магазина тоже не знают о том, что придет покупатель и унесет их. Покупателя также не интересует, чем были часы, до того как их собрали. Так же было с Пирамидами и полезными устройствами, которые они собирали на Земле.)
Итак, когда наблюдение показывало, что Компонент созрел, Пирамида забирала его. Она использовала электростатические заряды. Когда вокруг Компонента, готового для сбора, собирались заряды, они искажали показатель преломления воздуха. Люди называли это "Оком".
Итак, Пирамида решила, что Компонент готов и его можно забирать.
За много-много миль от Эвереста, в Вилинге, Западная Виргиния, Гражданин Бойн достиг состояния экстаза, его мозг был абсолютно пуст. Электростатические заряды над его головой образовали Око.
Раздался звук, напоминающий хлопок или тихий удар грома.
Гражданам Вилинга был хорошо знаком этот звук. Это был миниатюрный грозовой разряд, который раздался, когда воздух заполнил то пространство, которое было занято коленопреклоненным, погруженным в Медитацию Гражданином Бойном, поглощенным ожиданием Жертвоприношения.
Звук вывел из состояния Медитации триста жителей Вилинга. Они задохнулись от зависти и восторга (и вероятно, немножко от страха), когда увидели, что Гражданин Бойн Переместился.
Или, говоря иначе, Гражданин Бойн созрел, и его сорвали.
6
Глен Тропайл и его жена устроились на ночь в жнивье на хлебном поле. Гала Тропайл в конце концов уснула, продолжая тихо всхлипывать во сне. Ее муж засыпал с трудом.
Коченея от ледяного холода, который шел от земли - пройдут недели, прежде чем новое Солнце достаточно нагреет землю и она начнет отдавать тепло, - Тропайл беспокойно метался. Он закрыл глаза и попробовал погрузиться в Медитацию; это ему не удалось... непрошенные образы проплывали в мозгу. Он попытался погрузиться в Медитацию с открытыми глазами. Иногда благословенная пустота наступает быстрее, когда вы просто не обращаете внимания на окружающий мир.
Но и это не получилось; когда Тропайл открыл глаза, он увидел прямо над горизонтом яркую звезду. В последнее время ее не было на небе, но Тропайл сразу узнал ее.
Это была планета-двойник. Обиталище Пирамид.
Тропайл поежился, но не только от холода. Никому не доставляло удовольствия видеть эту планету на небе. Смотреть на нее значило вспоминать обо всем том зле, которое она породила. Говорить о ней было непростительно. До того, как самые маленькие дети узнавали, что нельзя просить добавки или показывать на половые органы другого ребенка, они узнавали, что никогда нельзя упоминать планету-близнеца, какой бы яркой она ни казалась в небе.
Она не светилась своим собственным светом, и этот факт на микроскопическую долю уменьшал то зло, которое шло от нее. Как любая другая планета, как Марс или Юпитер, как все планеты, потерянные для Земли, она сияла отраженным светом ближайшего светящегося тела, маленького Земного Солнца. И когда старое и умирающее Солнце было слабым, а люди пребывали в страхе и напряжении, ее с трудом можно было заметить.
Это, конечно, было очень маленькое утешение, но жизнь человека была такова, что больше утешиться ему было нечем.
Тропайл закрыл глаза, чтобы избавиться от неприятного зрелища и вновь попытался уснуть. Даже когда сон пришел, он был беспокойным. Он видел сны, но они не принесли ему радость, потому что в них он был Волком.
Едва проснувшись, он осознал, что ЭТО правда. Хорошо, пусть так, повторял он снова и снова. Я буду Волком. Я отомщу Гражданам. Я сделаю...
Мысль все время уходила в сторону. Что он мог сделать?
Переселиться, был ответ, уехать в другой город. С Галой, полагал он. Начать новую жизнь там, где не знают, что он Волк.
А что потом? Попытаться вести жизнь овцы, как он уже пытался все эти годы? И кроме того, вставал вопрос, удастся ли ему найти город, где его не знают. Человечество постоянно мигрировало, так как все эти годы ему приходилось подчиняться абсолютно непонятному правилу Пирамид. Это был вопрос инсоляции - зависимости от Солнца. Когда новое Солнце было молодым, было жарко, было много тепла, можно было продвигаться на север и на юг, прочь от линии вечной мерзлоты, которая в Северной Америке проходила чуть выше прежней линии Мэйсон - Диксон. А когда Солнце затухало, холод вновь распространялся. И род человеческий подчинялся сменам времен года. Вскоре весь Вилинг вновь двинется на север, и можно ли быть уверенным, что никто из Граждан Вилинга не окажется там, куда он может приехать?