— Чем? Чем он сделал это отверстие?
   — Каким-то лучом…
   — Лучом?
   — Ну, знаете ли, я — не соучастник, я пришел к своему знакомому, Дмитрию Дмитриевичу Михантьеву, и случайно стал свидетелем его упражнений. А вам нужно действовать немедленно, сию же минуту! Поведи этот Человек своим лучом на уровне мостовой, и целый район Москвы превратился бы в развалины.
   — Что ж, благодарим вас, товарищ Кучерявый, мы сейчас же займемся этим вопросом. Разрешите только записать ваш адрес.
   — Адрес, номер телефона — все, что угодно! Только скорее действуйте. Его аппарат имеет такую закрученную форму, блестящий, спрятан у него на груди…
   Евгений Леонович вернулся в такси и не отъехал от отделения милиции, пока со двора, примыкавшего к отделению, не выехала синяя машина с красной полосой посередине.
   — Вот теперь домой, на Арбат, — облегченно сказал он.
   Заявление Евгения Леоновича произвело впечатление. Дом, в котором жил Дмитрий Дмитриевич, был оцеплен. Сам начальник отделения милиции, поднялся наверх и позвонил. Первое, что он увидел, войдя вслед за Человеком в кабинет, была круглая дыра в стене.
   — Чем вы это сделали? — спросил он.
   — Это? — Человек указал на дыру в стене.
   — Видите ли, к нам обратился один очень уважаемый человек и заявил» что у вас есть такая закрученная штука…
   — Да, есть…
   — Мне хотелось бы на нее посмотреть… И, к сожалению, забрать.
   — Вы — племя предателей! — закричал Человек так, что в ушах у начальника отделения зазвенело. — А если и Лена?! Я вас всех. уничтожу! Всех!
   — Полегче на поворотах, приятель! А ну!… — Начальник отделения протянул руку к кобуре с пистолетом, но Человек прыгнул прямо в открытое окно.
   Начальник отделения выглянул наружу: через двор вихрем пронеслась какая-то темная фигура и исчезла в воротах.
   — Все на улицу! — закричал начальник отделения. — Быстрее!…
 
* * *
 
   В это самое время Евгений Леонович звонил у дверей своего дома. Ему открыла жена. Евгений Леонович вошел в дом, держа руки перед собой и полузакрыв глаза.
   — Феня! Феяечка! — позвала жена домработницу. — Скорее туфли! Туфли Евгению Леоновичу, и ставьте чай! Живо!
   Жена пробежала в кабинет и быстро вложила в пишущую машинку лист бумаги.
   — У тебя был удачный день? — спросила она, но Евгений Леонович не ответил.
   Он быстро застучал по клавишам машинки.
   — «К вопросу о роли ядерных изомеров в биохимии жизни», — читала жена через плечо Евгения Леоновича.
   — Дай мне чистый лист! — приказал он.
   — «Новая теория происхождения Солнечной системы, сообщение первое», — громко прочла она второй заголовок.
   «Практические применения антипротонных пучков большой мощности» — было на третьем листе.
   — Евгений, откуда этот поток, этот каскад мыслей?
   — Я недавно консультировался, с одним интересным человеком, и вот результат…
   — Но почему ты ставишь только свое имя? Ты опять хочешь иметь неприятности?
   — У него нет имени! — строго сказал Евгений Леонович. — И вообще, он не человек… Он преступник, моя дорогая, преступник!…

СТУДЕНЧЕСКИЙ БИЛЕТ

   Коля проснулся оттого, что ему стало трудно дышать. Он громко чихнул и сел на кровати. Было еще очень рано, но Анфиса Тимофеевна уже встала и возилась за перегородкой.
   — Простудился, так я и знала, — сказала она. — Еще бы, под таким дождем разгуливать! Вставай, горячего чаю попьешь. Горло небось дерет?
   — Ага, дерет…
   — То-то, институт уже прогулял, теперь вот здоровья лишишься, кому ты тогда будешь нужен?
   После чая Коле стало легче, по Анфиса Тимофеевна накапала несколько капель йода в чашку с водой, всыпала горсть соли и отправила Колю во двор полоскать горло. Коля, запрокинув, как гусак, голову, щурясь от яркого солнца, слушал, как клокочет в горле отвратительная горько-соленая жидкость.
   — А ты все-таки тип, — услышал он голос Виталия.
   — Почему? — спросил Коля и набрал в рот новую порцию «снадобья».
   — Еще спрашиваешь… — Виталий уселся верхом на жердь, отделявшую владения Анфисы Тимофеевны от остального мира. — Не думал я, что зазнаешься…
   Коля плюнул, с удовлетворением отметил, что полосканья в чашке осталось на один глоток, и снова забулькал и заклокотал.
   — Говорил — не сдал, только вчера сам говорил, а я вечером документы получал, к спискам подошел, и вот вам: Ростиков принят на первый курс…
   — Как! — крикнул Коля и затрясся от кашля. Виталий соскочил с забора и пребольно стукнул его ладонью по спине.
   — Я же не знал, Виталька?
   — Не знал? Может быть… Но так друзья не делают…
   — Не знал! Ты сам читал? Не врешь? Сам видел? Да я же был уверен, что мне, дай бог, «тройку» поставят! А может быть, меня по ошибке… а?
   — Может быть…
   — Я сейчас же поеду, сейчас же! Виталька, поедешь со мной?
   — Чудак, я же на работу иду. Ты приходи вечером, расскажешь…
   Коля вбежал в дом, схватил пиджак.
   — Тетя Фиса! Я, говорят, студент, честное слово? Даже не знаю, как это получилось…
   — Но тебе ж сказали…
   — Мне? Ничего мне не говорили, я сам так подумал-Подумал, что не сдал.» Конечно, им со стороны виднее было, как я отвечал.
   Коля вспомнил аспиранта, который вел экзамен, выражение его глаз. Теперь Коля был уверен, что аспирант смотрел на него ободряюще.
   — Надевай, — сказала Анфиса Тимофеевна и протянула Коле голубую рубашку, — надевай, студент… Это я тебе приготовила.
   — — Новая рубашка… И запонки! Вы гений, тетя Фиса, честное слово, гений! У меня в голове все перепуталось… Я — студент!
   Коля вышел в переднюю и принялся плескаться, а Анфиса Тимофеевна, крикнув: «Деньги на билеты оставила, хватит зайцем ездить!» — ушла на работу.
   Коля надел рубашку и, осматривая себя в зеркальце Анфисы Тимофеевны, думал: «Люди-то, люди какие все хорошие! Анфиса Тимофеевна… А аспирант — не посмотрел на Евгения Леоновича! А Лена, Виталька, — все, все хорошие!… И Дмитрий Дмитриевич… Дмитрий Дмитриевич!» — Непонятные и тяжелые события последних дней встали перед ним во весь рост. Вчера его так и не пропустили в клинику к Дмитрию Дмитриевичу. «Нужно ехать, сейчас же. Забегу на минутку в институт — и к Дмитрию Дмитриевичу… Жив ли он? Что произошло между ним и Человеком?…»
   «Может быть, может быть, может быть… может быть, ты, Коля, студент…» — говорили колеса электрички Виталькиным голосом.
   — Мне в приемную комиссию, — сказал Коля вахтеру института.
   — Только с двух часов…
   — Мне сказали, что я, кажется, принят в институт, здесь где-то списки висят.
   Его пропустили, и Коля начал просматривать списки, начав с буквы «А». «Абрамов, Акимов, Астахова, Атрощенко…» Да что я? Нужно найти на «Р»… Но среди фамилий на букву «Р» его фамилии не было… «Неправду сказал Виталька, неправду!»
   — Нашли? — спросила вахтерша.
   — Нет, не приняли, — ответил Коля.
   — А вы по какой специальности?
   — Я? — Коля взглянул на, заголовок, приколотый кнопками к щиту со списками. — Я не сюда! Я же подавал на теоретическую и экспериментальную физику. Где их списки?
   — А вон там, направо, еще одна доска, стоит.» — Вахтерша указала связкой ключей. Коля подбежал к другому щиту.
   — Нашел, — проговорил он, задыхаясь от волнения. — Нашел! Вот он я, Ростиков… А где студенческие билеты получают?
   — Это наверх иди, в деканат.
   В деканате Колю встретил знакомый аспирант.
   — Ростиков… — сказал он. — Сейчас я тебе билет выпишу и пропуск, партизан.
   — Партизан? Я не партизан…
   — Поздравляю вас, Ростиков, желаю вам успешно окончить курс института, — говорил аспирант, просматривая стопку серых книжек. — Ага, выписан и подписан, вот он. — Аспирант протянул Коле билет и добавил: — А я тебе благодарен — напомнил ты мне мою студенческую молодость, тоже шумели, спорили.
   — Скажите, Сергея Кайгородского тоже приняли?
   — Да, только перед тобой вышел, минут десять назад.
   Совсем другим стал институт. Коля шел по коридорам, узким, полутемным; принюхивался к каким-то особенным загадочным запахам; все, что раньше сковывало, слушало его, исчезло. Институт стал его, Колин. Он приоткрыл дверь в одну из лабораторий и бодро кивнул сердито посмотревшему на него лаборанту. Перед парадной дверью Кола вытащил студенческий билет и показал его вахтерше.
   — Ну и слава богу, — сказала она. Коля так и вышел на улицу, держа открытым студенческий билет.
   «Теперь — в больницу, к Дмитрию Дмитриевичу». В вестибюле дежурная сестра сказала ему:
   — Состояние больного немного лучше, во всяком случае, лучше, чем вчера. Он пришел в себя. Если хотите, можете его навестить. Вы родственник Михантьева?
   — Я не родственник, я его ученик, — ответил Коля.
   — Тогда не знаю… А что, родственников у больного нет?,
   — Я точно не знаю, — сказал Коля, — кажется, нет…
   — Ты опять здесь! — услышал Коля знакомый голос и машинально отскочил в сторону.
   Он не заметил, что к столику, за которым сидела сестра, подошел Борис Федорович.
   — Борис Федорович, ведь Дмитрий Дмитриевич здесь, у вас лежит.
   — Больной Михантьев в терапевтическом отделении, — сказала сестра, — а гражданин ему не родственник.
   — Знаю, все знаю, — сказал Борис Федорович. — Бери халат, и идем, быстро! Вот что, понимаешь, получилось с этим вашим чудовищем…
   Коля едва поспевал за Борисом Федоровичем. Они прошли в отдаленное крыло клиники. Какая-то особенная тишина окружала Колю, мягкий ковер заглушал шум шагов. В конце коридора Бориса Федоровича остановил совсем еще молодой врач.
   — Родственник? — спросил он, указав глазами на
   Колю.
   — Нет, не родственник, но близкий больному человек.
   — Я должен вас предупредить, — сказал врач. — Поменьше шума и недолго… И кроме того, у него провалы в памяти, не нужно вопросов…
   Шторы в палате были спущены, и Коля не сразу разглядел койку, на которой лежал Дмитрий Дмитриевич. Глаза Дмитрия Дмитриевича были открыты, бледные руки бессильно покоились поверх простыни.
   — Что с вами, Дмитрий Дмитриевич? Что с вами случилось? — спросил Коля.
   — Не помню… Помню, пришла Лена, и все…
   — Вы узнаете меня? Я Коля, Коля Ростиков…
   — Узнаю… Ты, Коля, запиши…
   — Вот бумага, — тихо сказал врач.
   — Киев… улица Короленко, пять, квартира двенадцать… Бойко Варваре… Желаю счастья… Дмитрии. И все… Все… Ей казалось, что я медленно делаю карьеру… Карьера… Глупость какая… Найдешь профессора Семочкина… Аркадия… Владимировича, да, Владимировича… Не забудь отчества… Владимировича… Пусть мои книги возьмет… Да, еще… Там, в столе, работа… «Масс-анализ и происхождение метеоритов»… Аркадий пусть отредактирует… Владимирович… Если найдет сносной, пусть напечатает… Теперь все…
   — Неужели? — прошептал Борис Федорович. Врач приоткрыл простыню.-Борис Федорович нагнулся. По ноге Дмитрия Дмитриевича тянулся какой-то похожий на тонкую веточку след: он бесконечно ветвился у колена и уходил к пальцам ноги.
   — Напряжение огромное, — сказал врач. — Это не осветительная сеть. Я никогда не видел такую сетку следов на теле больного… Ну, он закрыл глаза, хочет отдохнуть. Идемте.
   — Коля, — неожиданно позвал Дмитрий Дмитриевич, — я что-то хотел сказать… Хозяин прилетел, прилетел хозяин… но к чему это… Не помню… Хозяин прилетел… — Он вдруг широко раскрыл глаза. — Вспомнил… Человек где? Но дело не в нем… не в нем… не в нем… Прилетел хозяин, вот что! Берегитесь, прилетел хозяин! Бере…
   Голос его упал до шепота, глаза закрылись. Молодой врач наклонился над ним, затем махнул Борису Федоровичу и Коле рукой.
   — Уходите, — шепнул он. Они вышли из палаты.
   — Я, Борис Федорович, сделаю все, что смогу, — сказал терапевт. — Мне кажется, что ток миновал сердце, может быть, поэтому больной так быстро пришел в себя… Я надеюсь…
   — И я надеюсь, — ответил Борис Федорович. — Ты, Коля, дай мне эту бумажку, я все сделаю, о чем просил Дмитрий Дмитриевич. И еще кое-что сделаю… Я твердо уверен, что этот ваш Человек…
   — И я, — сказал Коля, — и я тоже так думаю…
   — К Дмитрию Дмитриевичу не ходи, в его квартиру, понимаешь? Хватит с нас и Дмитрия Дмитриевича.
   «Нужно предупредить Лену, нужно предупредить, — думал Коля, выходя из клиники, — ведь она ему верит!»

СНОВА КРАСНЫЙ КАМЕНЬ

   В тот самый момент, когда Коля с восторгом перечитывал свою фамилию в списке первокурсников, в доме Серафима Яковлевича начались удивительные события.
   Лена собралась уже было в техникум и выбежала на минутку во двор, чтобы привязать на день Ласточку, как вдруг звякнула щеколда, калитка распахнулась, и во двор вошел Человек.
   — Назад, — закричала Лена, — назад! Куда вы?! Но было уже поздно: Ласточка, старательно обгладывавшая молоденький кустик смородины, подняла голову, искоса взглянула на Человека и двинулась к нему навстречу.
   — Я больше не могу ждать, — сказал Человек.
   — Ласточка! Ласточка! — Лена бросилась к Ласточке, но та уже взяла разбег и, выгнув дугой хвост, понеслась к Человеку.
   — Стой! Стой! — кричала Лена, зажмурив глаза. Раздался короткий треск, и Лена сквозь закрытые веки почувствовала вспышку света.
   Когда она открыла глаза, все было кончено. Человек, заброшенный неожиданным ударом на забор, быстро пробегал пальцами по груди, ощупывая ушибленное место; Ласточка стояла неподвижно; ноги ее крупно и часто дрожали, подергивалась наклоненная для удара голова.
   — Что с вами? — спросила Лена. — Вы живы?
   — Конечно, — ответил Человек. — Я просто не ожидал…
   В это мгновение Ласточка издала слабое мычание и как бы нехотя повалилась на траву.
   — Убил! А, чтоб тебя разорвало! — Во двор выскочил Серафим Яковлевич в пиджаке, наброшенном на голое тело, и туфлях на босу ногу; он только что начал бриться, и на одной половине его лица висела пена. Он подбежал к Ласточке и заглянул ей в глаза.
   — Я кричала, предупреждала, так нет, убил… — сказала Лена.
   — Я просто сейчас возбужден, и у меня все ощетинилось, если можно так сказать, — нехотя оправдывался Человек.
   — Сказать все можно, а вот убивать ни в чем не повинное животное нельзя, — рассеянно проговорил Серафим Яковлевич, поглаживая раздувающееся на глазах брюхо Ласточки. — Да что я делаю? Нужно бежать! Бежать за ветеринаром, к Ваське-резнику бежать! Кровь же надо пустить!
   — Дед, не оставляй меня, — сказала Лена, но Серафим Яковлевич замахал руками и бросился к калитке.
   — Это очень хорошо, — начал Человек, проводив глазами Серафима Яковлевича, — очень удачно… Мы одни, Лена… Вы вчера мне сказали почти «да», почти…
   — Да, — крикнула Лена, — да, я — ваша! Я оставлю эту глупую планету, с этим уродливым голубым небом, с этим отвратительным восходом солнца, да, я ее оставлю, ради… трона, вы, кажется, мне трон обещали? Как у царицы?
   — Лучше!
   — Да, я ее оставлю ради трона в безвоздушном пространстве, в вакууме… Я оставлю людей с их вечными заботами о свободе и хлебе ради вас, посланного мне самим небом… Пойдемте в дом.
   Они поднялись на террасу. Человек смахнул со стола бритвенный прибор Серафима Яковлевича, легко подпрыгнув, уселся на край стола.
   — Мне сейчас даже смешно, — сказал Человек. — Ты знаешь, Лена, я вчера был до того возмущен этим морем непонимания, косности, недоверия, что было хотел вас всех уничтожить…
   — Всех?!
   — Да, всех… И мне вдвойне приятно, что ты так резко отличаешься от Дмитрия Дмитриевича, от Коли, от… Да, вчера, когда ты ушла, я был снова обманут… А ведь я могу потушить ваше солнце, могу смести с лица земли все живое, я могу…
   — Я догадывалась, что вы можете многое, но сейчас вам незачем…
   — Да, конечно… Пусть живут… Я откроюсь тебе, Лена… Ты полюбила меня, еще не зная всей моей власти над миром, но тебя ждет сюрприз, приятная неожиданность. Я лучше, много лучше, чем то, с чем ты знакома, что принимаешь за меня… Я — это не я. Только вчера я прилетел на землю, только вчера. И у меня нет ни этой жесткой кожи, ни таких уродливых рук, это только оболочка…
   — Я знаю, вы внутри совсем другой… Ваша душа…
   — Нет, нет, ты меня не поняла… Я — весь другой! А то, что сейчас перед тобой, только гонец, разведчик, пионер, или, как вы иногда говорите, за-ме-сти-тель… У меня в венах живая кровь и большое, истосковавшееся сердце… Я был, понимаешь ли, Лена, обижен, жестоко обижен… Все мелкое, что жило в сознании моих соплеменников, возмутилось, никто из них не смог понять ни грандиозности моего замысла…
   — Так вас выгнали?
   — Нет, у вас есть слово более точное… Меня изгнали. Да, изгнали, но они еще пожалеют… Нам нужно будет обосноваться на какой-нибудь планете. К вам, я это вижу, я прилетел слишком поздно, я вам почти не нужен, и вы не в состоянии оценить моих даров… Поищем поблизости: среди ближайших звезд мы найдем, я надеюсь, что-нибудь подходящее…
   — А там ваш прилет может оказаться слишком ранним, и опять…
   — Не будем думать о плохом, Лена…
   — Так когда я увижу вас с живой кровью и живым сердцем?
   — Сегодня… Я отведу тебя к себе. Это не далеко — Коля знает это место, и там ты своей рукой нарисуешь мой знак…
   — На крышке снаряда?
   — Да — Но откуда ты знаешь?… Ах, вот что вы выудили из кубика! Так запомни… — Человек, сильно надавливая ногтем, нарисовал на клеенке, расстеленной на столе, замысловатый узор. Да, он действительно напоминал в одно и то же время прописное «Д» и исковерканный скрипичный знак.
   — Хорошо, — сказала Лена, — я все поняла. Но и я вам открою кое-что… Я ведь внучка своего деда, а он — вы знаете? — человек верующий… Есть у нас один тайный обычай. О нем вы нигде не могли вычитать — он передавался из уст в уста, из поколения в поколение, и если вы не согласитесь поступить согласно обычаю, то у меня не будет уверенности в том, что мы будем счастливы…
   — Так много слов? Говори, Лена, ради тебя я готов…
   — Особенного ничего не нужно… Пойдемте. — Лена, довела Человека в коридор, отперла тяжелый замок на дверях кладовки.
   — Вам, — сказала она, — нужно посидеть один час. только один час; вы должны находиться в полной темноте… Вы должны будете вспомнить все, всю вашу жизнь. и если вы и после этого раздумья повторите свое предложение, то я — ваша…
   — Целый час?
   — Но я на всю жизнь ваша…
   — И здесь совсем не полная темнота, в двери — окошко.
   — Оно совсем маленькое, ведь сейчас этот обычай соблюдается не вполне строго.
   Человек вошел в кладовку. Лена принесла ему стул и торопливо накинула замок.
   — Так час, только один час… Приготовьтесь думать, я скоро приду.
   Лена вышла во двор. Серафим Яковлевич в чем-то убеждал ветеринара, над Ласточкой уже трудился Василий-резник.
   — Ленка, иди помоги нам, — сказал Серафим Яковлевич.
   — Дед, брось все! Они сами управятся, сами…
   — А в чем дело? Ушел этот? Я его еще к ответу притяну.
   — Дед, милый дед, бери ружье и сторожи его, я что-нибудь придумаю… Но будь осторожен… Что бы он тебе ни говорил, какие бы фокусы ни показывал, не выпускай его…
   — Ружье? Говоришь, ружье взять? Так я же его охотнику подарил.
   — Не взял охотник ружья, не взял.
   — Почему не взял?
   — «Его, сказал, слишком часто смазывать нужно, худо бить будет». Бери ружье, и если вырываться будет — стреляй!
   Лена проскользнула в кухню, вынесла ружье и патронташ.
   Серафим Яковлевич подтащил к двери кладовки. лавку и уселся так, чтобы ему был виден двор. В доме было тихо. Прошел, звеня, трамвай, и совсем было Серафим Яковлевич задремал, как вдруг увидел, что Василий-резник, завернув что-то в бумагу, идет к калитке.
   — Василии! — громко крикнул Серафим Яковлевич. — Василий! Что ты несешь?
   — Сердце, печень и селезенку! — закричал в ответ Василий. — Ветеринар сказал — на исследование.
   Серафим Яковлевич хотел было выйти из дома, но из кладовки донесся голос Человека:.
   — Сейчас сколько времени, Серафим Яковлевич?
   — Ты сиди и молчи! Время ему понадобилось!… Коров убивать! В прежнее время тебе безо всякого суда и следствия кузькину мать показали бы, сиди!
   — Серафим Яковлевич, мне очень важно знать, который сейчас час, так как Лена обещала мне, что станет моей, как у вас, кажется, говорят…
   — Да что ты болтаешь? Выкинь из головы, сейчас же выкинь из головы…
   — Не понимаю, Серафим Яковлевич, ведь для вас я что-то вроде вашего Антихриста?
   — Антихриста? Станет Антихрист коров убивать!
   — Вы говорили, что чудеса…
   — Чудеса! Васька-резник такие чудеса за пять рублей производит, так хоть работа какая — любо-дорого. посмотреть! Не двигайся там, а то стрелять буду, мне Ленка разрешила.
   — Я обманут! — громко сказал Человек. — Опять обманут! И ты, ничтожный старик, воображаешь, что можешь меня задержать? Я пройду сквозь твою дверь и не почувствую…
   Серафим Яковлевич увидел какой-то красноватый свет — он шел из кладовки. Серафим Яковлевич заглянул в окошко и закричал от ужаса: руки Человека на его глазах медленно раскалялись, пальцы были похожи на раскаленные в огне прутья.
   — Ты ждал чуда? — спросил Человек и прикоснулся своими пылающими руками к двери.
   — Застрелю! Слышишь? Застрелю! Дом сожжешь! Вот сейчас стреляю, слышишь?
   — Да, я готов, можешь стрелять… Твоя пуля не причинит мне никакого вреда.
   Дверь вспыхнула, затрещала, запахло смолой и дымом, и Серафим Яковлевич, не помня себя, выстрелил. В кладовке зазвенело стекло, и откуда-то снизу пришел голос Человека:
   — Как неудачно… Сразу в нескольких местах…
   — Ага! — закричал Серафим Яковлевич. — Ага! Пули не боялся, а я тебя дробью, дробью…
   Нужно было гасить огонь. Серафим Яковлевич схватил ведро с водой и, размахнувшись, облил дверь. Струйки воды, шипя, потекли по доскам, пар наполнил коридор. Серафим Яковлевич снял замок и распахнул дверь; в лицо пахнуло гарью, защекотал ноздри пьяный запах наливки. Он зажег в кладовке свет; лампочка тускло мерцала в облаке пара.
   — Да где же он? — прошептал Серафим Яковлевич. Человека нигде не было. Серафим Яковлевич потыкал ружьем пол кладовки — мелодично зазвенели осколки стекол.
   — Что за черт, куда же он запропастился? — бормотал Серафим Яковлевич. — Да что это? Камень какой-то. Как попал сюда?
   У порога кладовки лежал продолговатый камень. Серафим Яковлевич поставил ружье к стене и поднял его.
   — Дед? — услышал он голос Лены. — Дед, это ты стрелял?
   Лена тяжело дышала. Из-за ее плеча выглядывал Коля.
   — Ты? Убил? — вновь спросила она.
   — Не пойму что-то… Он, Леночка, хотел дом наш сжечь, так я выстрелил, а он…
   — Убежал! Неужели убежал? — вскрикнул Коля. — А я так спешил, так спешил…
   — Да что вы пристаете к человеку? — озлился Серафим Яковлевич. — Кладовку открыл, а она пустая… Но он там был, это я твердо помню…
   — Дед, а что это у тебя в руках? — Лена притронулась к камню.
   — А ну дайте мне, — глухо сказал Коля, — дайте мне…
   Коля взял из рук Серафима Яковлевича камень и вышел с ним на террасу. Он повернул его в руках и, вскрикнув, уронил на стол.
   — Горячий какой, — сказал Коля. — И не везде, а вот, смотрите, где темные полоски… Да это же мой камень! Мой! Здесь должна быть надпись, должна быть… Вот она!
   — Я ничего не вижу, — медленно проговорила Лена, — ничего.
   — А ну, дайте мне. — Серафим Яковлевич достал очки и наклонился к камню. — Есть, — подтвердил он, — чернильным карандашом написано… «ОТК» какое-то…
   — Здесь написано: «Откр. номер один», — сказал Коля, — открытие номер один. Но как он сюда попал?!

ХОЗЯИН

   Серафим Яковлевич и Лена напряженно слушали взволнованный Колин рассказ.
   — Так, значит. Человек в камень обратился? — все удивлялся Серафим Яковлевич. — Вот чудеса!
   — «Хозяин прилетел, прилетел хозяин»… Так говорил Дмитрий Дмитриевич. И я понял! Это не человек, это был управляемый механизм!
   — Да ведь он мне прямо об этом сказал! — вскрикнула Лена. — Только я не поняла… Он говорил, что он — не он, что он — другой. Это значит, что за него говорил тот, кто управлял механизмом.
   — Правильно, — подхватил Коля, — правильно! Я вспоминаю, что когда Дмитрий Дмитриевич поссорился с Человеком, то он кричал: «Еще одна пустышка прилетела на Землю!» А это не «пустышка», это прилетел хозяин! И его засекли радиолокаторы. Помнишь, я телефонограмму принимал?… Я должен идти туда… Его нужно заставить улететь отсюда, уговорить, обмануть… Он страшен всем, всем людям, всему, живому. Он грозился взорвать Солнце. Я иду к нему… Это мое дело, мое… Я его нашел, и я во всем виноват.
   — Ас камнем что делать? — спросила Лена.
   — С камнем? — Коля мгновение колебался. — С камнем?… Серафим Яковлевич, этот камень нужно было бы уничтожить… Но как? Его нужно немедленно расплющить, бросить в печь! Да, в доменную печь!
   — Я его лучше в милицию отнесу, — сказал Серафим Яковлевич. — Пусть его в сейф запрут, может, еще пригодится… Машина ведь в нем какая! Прямо не верится…
   — Да, Лена, — спохватился Коля. — А ты не знаешь, как войти в снаряд?
   — Знаю, — быстро сказала Лена. — И ты, Коля, знаешь… Помнишь, когда нам кубик рассказывал, мы видели, как рука Человека…
   — Вычертила какой-то знак! Да, помню… Но не точно, а верно, нужно точно-точно…
   — Вот он, его знак. — Лена указала пальцем на клеенку. — Смотри, Коля.
   Лена приподняла клеенку, и из нее выпало несколько замысловато изогнутых лоскутьев. Пальцы Человека вырезали знак в клеенке.