Страница:
По показаниям Буданова, он решил не медлить с задержанием этой «снайперши». 26.03 около 15 часов, во время обеда в офицерской столовой, Буданов употребил алкогольные напитки. В 24-м часу 26.03 решил лично выехать в Танги в дом № 7 по ул. Заречной. БМП была остановлена рядом с домом № 7, где проживала семья Кунгаевых. Буданов… зашел туда. Там находилась Кунгаева Эльза Висаевна, 1982 г р., вместе со своими четырьмя несовершеннолетними братьями и сестрами. Буданов приказал захватить Кунгаеву. Ее завернули в покрывало и поместили в десантный отсек БМП. Затем привезли в расположение полка и занесли в КУНГ (кузов унифицированный грузовой) – помещение, где проживал Буданов, и положили ее на пол. Буданов отдал распоряжение находиться возле КУНГа и никого в него не допускать. Оставшись наедине с Кунгаевой, Буданов стал требовать от нее информации о путях перемещения боевиков. Получив отказ[34], Буданов продолжал требовать.
Стал избивать ее, нанося удары кулаками и ногами по лицу и различным частям тела, причинив ей кровоподтеки на внутренней поверхности правого бедра, кровоизлияния в слизистую оболочку преддверия рта и десны. Кунгаева же пыталась оказать сопротивление, отталкивала его, пыталась выбежать из КУНГа. Буданов же, будучи уверен, что Кунгаева участвовала в НВФ и причастна к гибели его подчиненных, решил убить ее. Он схватил Кунгаеву за одежду, повалил ее на топчан, схватил за шею и стал с силой сдавливать ее шею до тех пор, пока Кунгаева перестала подавать признаки жизни. Буданов вызвал к себе экипаж БМП и приказал вывезти тело Кунгаевой и захоронить за пределами части, что и было исполнено, о чем Григорьев утром 27.03 доложил Буданову.
По словам самого Буданова, сначала никаких мыслей об убийстве Кунгаевой у него не было, а тем более о каких-либо сексуальных домогательствах. Но Кунгаева «разразилась» ругательствами[35] в адрес Российских вооруженных сил, русских и лично в его адрес. В этот момент обстановка начала накаляться, разговор уже шел на повышенных тонах, Кунгаева стала говорить ему, что чеченцы «расправятся с ним и его семьей». Кунгаева выражалась в его адрес и в адрес российских военнослужащих нецензурной бранью[36]. Наконец, Кунгаева попыталась выйти из КУНГа, Буданов этого не ожидал и применил силу, оттащил от двери, в ходе этой борьбы одежда на Кунгаевой частично[37] порвалась.
По словам Буданова, Кунгаева оказалась очень сильной физически, порвала на нем футболку, сорвала с шеи цепочку с крестиком дочери, а он сорвал за это с нее верхнюю одежду. Кунгаева кричала, что она «мало их отстреляла». Когда Кунгаева находилась на втором дальнем топчане КУНГа, то пыталась дотянуться до его пистолета, лежавшего на тумбочке. Буданов перехватил ее руку, а другой стал прижимать ее тело к топчану, удерживая свою руку в области горла Кунгаевой. Кунгаева продолжала в это время высказывать угрозы в его адрес. А у него перед глазами мелькали лица «всех солдат и офицеров, погибших в Аргунском ущелье».
Что происходило дальше, Буданов не помнит. Когда стал приходить в себя, увидел, что Кунгаева лежит на топчане, не двигаясь. Он вызвал экипаж БМП. По показаниям Буданова, в этот момент на ней была юбка, ее кофты и бюстгальтер валялись в ближнем отсеке, а на нем были брюки. Ли-ен-шоу посоветовал захоронить в лесополосе. Тогда Буданов сказал членам экипажа завернуть тело в плед и вывезти. Одежду Кунгаевой положили в тот же плед. Буданов предупредил всех членов экипажа, чтобы они не вздумали сделать контрольный выстрел в голову, имея в виду, чтобы они не уподоблялись боевикам. Когда тело Кунгаевой заворочивали, никаких следов крови на нем не было. После отъезда экипажа Буданов лег и заснул».
НЕОБХОДИМОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ.
Как неоднократно говорили на следствии солдаты полка, охранявшие в ту ночь командирский КУНГ, когда они вошли, по вызову Буданова, полковник был в одних плавках. А девушка лежала на дальнем топчане совершенно голая, на спине, лицом кверху. На полу валялось покрывало, на нем – вещи девушки, трусы, кофты. Буданов спросил солдат: «Кто боится покойников?». И закурил, приказав завернуть тело и захоронить в лесополосе. И пригрозил: если они кому-то расскажут, то он всех пристрелит, у него на всех них патронов хватит, по одному – в тело и по одному контрольному выстрелу в голову…
«Около 13.30 27.03, по словам Буданова, он встретился с генерал-майором Герасимовым, исполняющим обязанности командующего группировкой «Запад»[38].
Генерал Герасимов сразу же стал высказывать Буданову претензии, что тот сжег полсела и изнасиловал 15-летнюю. Высказывания Герасимова были в оскорбительной форме, с употреблением нецензурной брани. Буданов вытащил пистолет, опустил ствол вниз, выстрелил в землю и попал себе в ногу. В это время офицеры из окружения Герасимова направили на него оружие, хотя Буданов после выстрела сам отдал пистолет Герасимову.
Одновременно Буданов услышал шум и увидел подъезжающую разведроту своего полка. Разведрота в составе 20 человек с двумя офицерами встала напротив группы офицеров генерала Герасимова. Возникло противостояние двух групп вооруженных людей. Но Буданов приказал убрать оружие. Дальше, по словам Буданова, они с генералами Герасимовым и Вербицким зашли в штабную комнату. В последующем Буданов написал явку с повинной.
Допрошенный в ходе предварительного следствия 5.10.20, Буданов объяснил противоречия в своих показаниях тем, что при допросах 27.03, 28.03, 30.03 у него было очень тяжелое состояние.
На основании вышеизложенного экспертная комиссия пришла к заключению, что Буданова в отношении инкриминируемого ему деяния следует считать НЕВМЕНЯЕМЫМ. В ответ на действия Кунгаевой (грубая брань, стремление овладеть пистолетом, угрозы) у Буданова развилось временное болезненное расстройство психической деятельности.
Ответ на вопрос 5. Действия потерпевшей Кунгаевой явились одним из факторов возникновения временного психического расстройства Буданова.
Ответ на вопрос 6. Показания об алкогольном опьянении Буданова противоречивы и взаимоисключающие. Убедительных данных о состоянии опьянения у Буданова нет[39].
Ответ на вопрос 7. В настоящее время может осознавать характер своих действий. Подлежит АМБУЛАТОРНОМУ наблюдению и лечению у психиатра. Подпадает под категорию «В» – ограниченно годен к военной службе».
Вот именно так и появилась на свет третья – «правильная» экспертиза. Где главным получилось следующее: ТЕБЯ УБИЛИ – САМА И ВИНОВАТА, НЕ НАДО БЫЛО СОПРОТИВЛЯТЬСЯ. И БЫТЬ СНАЙПЕРШЕЙ. А также: ПОКА УБИВАЛ – БЫЛ НЕВМЕНЯЕМ, УБИЛ – ОПЯТЬ СТАЛ НОРМАЛЬНЫМ.
Именно такие выводы экспертизы, согласно российскому законодательству, давали судье все возможности, на которые он рассчитывал, желая исполнить политический заказ по отмыванию полковника от военных грехов.
Во-первых, он мог теперь освободить Буданова от уголовной ответственности.
Во-вторых, направить его на принудительное, но АМБУЛАТОРНОЕ (то есть без помещения в психиатрическую лечебницу специального типа) лечение, сроки которого будет определять уже не суд, а просто лечащий врач-психиатр, и все неприятности для полковника могут закончиться уже через какую-нибудь неделю после приговора: врач решит, что он уже здоров, и Буданов даже не должен будет посещать поликлинику.
В-третьих, сохранить Буданову право продолжать службу в армии (раз «невменяемость» была «сиюминутной» и «ситуационной» – в ответ на действия Кунгаевой), а на таком варианте приговора особо настаивала военная верхушка – штаб Северо-Кавказского военного округа и руководство Министерства обороны, поскольку иначе получалось бы, что полками в Чечне у них командуют заведомо сумасшедшие, которых они вовремя не выявляют, не лечат, и они творят то, что хотят…
Так уж повелось в нашей стране, что в производстве российских судебных экспертиз по-прежнему главное – не факты, а кто их подгонял друг к другу. Суть экспертизы зависит от того, кто ее делал. На сей раз героями психолого-психиатрического обоснования «отбеливания» Буданова стали следующие эксперты:
– руководитель экспертного отделения «Сербского», врач с мировым именем, доктор медицинских наук, психиатр-эксперт высшей категории со стажем экспертной работы в 50 лет, профессор Т. Печерникова (председатель комиссии);
– руководитель первого клинического отделения, доктор медицинских наук, заслуженный врач РФ, стаж экспертной работы в 42 года, профессор Ф. Кондратьев;
– кандидат психологических наук Сафуанов Ф. (стаж экспертной работы – 20 лет);
– главный судебно-психиатрический эксперт Министерства обороны, полковник медицинской службы А. Горбатко;
– подполковник медицинской службы Г. Фастовцев;
– психиатр-эксперт Г. Бурняшева.
Именно эти люди выполнили главную часть работы: они признали Буданова невменяемым в момент совершения преступления, а значит, свободным от наказания за него, но зато вполне вменяемым как за час до преступления, так и после, а значит, годным к дальнейшей службе и адекватным к жизни, обязанным лишь раз в месяц посещать доктора по месту жительства.
Важно понять, кто же они – эта команда во главе с профессором Печерниковой? И кто сама Печерникова? Случайно ли то, что именно к ней, а не к кому-то другому обратился суд для изготовления «нужной» и политически важной экспертизы?
Моя позиция состоит в том, что все произошло совершенно неслучайно. Потому что у нас не бывает подобное случайным. И так повелось с советских времен. Мы-то все надеялись, что они канули в безвозвратную Лету, что мы теперь свободны, что фантомы дурного прошлого не потревожат больше нас…
Ан нет! Когда надо, призраки коммунизма – они опять с нами, в нужное время и в нужном власти месте. Причем самые жуткие.
Тамара Печерникова, профессор-психиатр с полувековым экспертным стажем, – фигура знаковая в истории нашей страны. Дальше – только некоторые этапы ее большого пути. И этот исторический экскурс тут совершенно необходим – именно потому, что во времена президентства Путина наша самая страшная история – заказная политическая психиатрия, – опять вошла в наш ежедневный быт с той стороны, откуда ее вовсе и не ожидали…
…25 августа 1968 года на Красной площади в Москве – знаменитая «молчаливая демонстрация семи». Семь человек, среди которых была и Наталья Горбаневская – поэт, журналист, диссидент, на сей раз она толкала перед собой коляску с младенцем, – и эти семеро вошли на Красную площадь, быстро достали и развернули плакаты: «За нашу и вашу свободу!», «Позор оккупантам!»… Так, в стране, где давно никто не протестовал и все смирились соглашаться с руководящей линией КПСС, обнаружили себя люди, способные протестовать против вторжения советских войск в Чехословакию.
Демонстрация «семи» длилась всего несколько минут, и дальше все семь немедленно были схвачены сотрудниками КГБ в штатском, постоянно патрулировавшими Красную площадь. Впоследствии суд дал двоим из семи лагеря, одному – психбольницу, трое попали в ссылку, а Горбаневскую сначала отпустили, поскольку у нее был грудной младенец.
Ее арестовали позже, 24 декабря 1969 года. Потому что Наталья так и не прекратила правозащитную деятельность.
И тогда, в 69-м году, тридцать с лишним лет назад от нашего времени, в связи с делом Натальи Горбаневской, впервые ясно просматривается след доктора Печерниковой в жизни страны. Печерникова была тем самым врачом-психиатром, которая по требованию КГБ допрашивала Горбаневскую все в том же Институте Сербского, где спустя несколько десятилетий обследовали и Буданова.
Печерникова-69 вынесла Горбаневской тот медицинский вердикт, который потребовал КГБ: «шизофрения». То есть психически здоровый человек не в состоянии ходить с плакатами против наших танков на улицах Праги по Красной площади.
Другой диагноз КГБ, проштампованный Печерниковой-69, был: Горбаневская – социально опасна, подлежит бессрочному принудительному лечению в психиатрической больнице специального типа…
Дальше для Горбаневской, основателя и первого редактора подпольного, самиздатского (самиздат – так называли диссиденты запрещенную литературу, которую размножали вручную или на пишущих машинках и распространяли самостоятельно) бюллетеня советских правозащитников «Хроника текущих событий», наступили тяжкие годы пребывания в Казанской спецпсихбольнице. Горбаневская сидела там с 1969 по 1972 годы. (В 1975 году она эмигрировала по израильской визе и живет теперь во Франции.)
– Вы помните сегодня такую фамилию – Печерникова? – Спросила я Наталью Константиновну теперь.
– Конечно.
– Как проходила Ваша экспертиза тогда?
– Самое мягкое слово, которое я могу здесь применить, – это тенденциозность. Диагноз «шизофрения» мне подгоняли под формулу, заранее придуманную. Вот и все, что делала Печерникова. У них была директива КГБ: отправить меня на принудительное лечение в спецпсихиатрическую больницу, и они все, включая Печерникову, ее выполняли. А зная, что суд не потребует убедительных доводов диагноза, они их и не приводили в экспертном заключении. Например: «Мышление по временам бывает непоследовательным». В чем это выражается? Ни слова. «У Горбаневской наличие специфических для шизофрении изменений мышления, эмоциональных и критических способностей». Каких изменений? Ни слова. А ведь эта фраза – уже основная, определяющая, потому что в заключении, прямо вслед за ней, следует вывод о необходимости принудительного лечения. За весь месяц пребывания на экспертизе мне, к примеру, не задали ни одного вопроса про мои стихи, хотя я поэт. Как будто их и не было. Я-то боялась, что мне начнут приписывать манию величия, говорить: «Да вы что, считаете себя поэтом?!». Но ничего подобного. И понятно, почему: концепция «эмоциональной холодности, уплощенности» вследствие «шизофрении» стихов не допускала. «Испытуемая… охотно вступает в беседу. Держится спокойно. На лице улыбка». Все правильно – только чего мне стоило это спокойствие! Я понимала, что должна быть спокойна, не подавать им поводов для сочинения каких-то симптомов. И вот, в итоге, само спокойствие становится симптомом и дает возможность написать в акте: «…не проявляет беспокойства по поводу своего будущего и судьбы своих детей». Еще как я беспокоилась за детей, но не с психиатрами же из КГБ делиться этим! Цитирую дальше: «Не отказывается от своих поступков. Неколебимо убеждена в правильности своих действий. В частности, заявляет, что действовала так, чтобы в дальнейшем не чувствовать себя виноватой перед своими детьми». Я и сегодня не отказываюсь от своих поступков, и убеждена в правильности своих действий, а мои дети гордятся выпавшей мне судьбой… Дальше: «Критическая оценка сложившейся ситуации отсутствует». Психиатры, в их числе Печерникова, считали, что, думая своей, а не чужой головой, я должна быть признана сумасшедшей. Замечу, что весь месяц экспертизы со мной общались только Печерникова и врач Мартыненко. Только им принадлежали все эти «наблюдения», на основе которых они сделали окончательные выводы. Думаю, что они вполне понимали допущенные ими передергивания и искажения, что не помешало им выполнить порученную преступную работу. Таким образом, у Печерниковой давний опыт исполнения преступных приказов. Думаю, работа в Институте Сербского необратимо понижала как человеческую честность, так и профессиональную квалификацию психиатров. Если врачи не были стопроцентными циниками, эта работа приводила их к шизофреническому раздвоению личности.
– Чем для Вас это закончилось? Каковы были последствия той экспертизы Печерниковой? Сколько времени в результате Вы провели в спецпсихлечебнице?
– 2 года и 2 месяца. Я называю ее психиатрической тюрьмой. В самой тяжелой из них – Казанской – я провела 9,5 месяца. Из Бутырки (московская тюрьма) в Казань меня привезли в январе 1971 года. В 1972 году, опять через Бутырку, вернули в «Сербского» на повторную экспертизу. В «Сербского» – еще 3 месяца. Но все дело было не в сроках, а в принудительном лечении тяжелыми нейролептиками. Галоперидолом, применение которого давно признано пыткой. Галоперидол в клинической практике применялся для лечения бредов и галлюцинаций. Ни того, ни другого у меня не было. Если не считать бредом мои взгляды, но ведь они у меня такие и остались до сих пор… Обычная схема применения галоперидола: его давали в течение месяца, потом должен был быть перерыв на корректоры в связи с тем, что побочным эффектом галоперидола является болезнь Паркинсона. Ну а мне его кололи 9,5 месяца подряд, без корректоров и перерывов. Когда из Казани вернули в Институт Сербского и опять посадили на галоперидол, Печерникова мне сказала: «Вы же понимаете, что вам придется и дальше принимать галоперидол». Лицемерие!
– Что было дальше?
– Я эмигрировала. Через Вену в Париж. Потом было много хохота, во время моих позднейших встреч с французскими психиатрами, при чтении моего «анамнеза», изготовленного в «Сербского». Один из них сказал мне: «Ну, мы должны ехать на выучку к советским психиатрам: ведь если верить их диагнозу, перед нами чудесный случай излечения от шизофрении».
Дело Горбаневской – это было еще почти самое начало так называемых «психиатрических репрессий» против инакомыслящих в СССР, в которых самое активное участие принимала доктор Печерникова. Особо развернулась будущая спасительница полковника Буданова в тяжкие для нашей страны 70-е годы – в пору затяжных боев коммунистического режима с диссидентами. Тогда, как известно, у нас была вполне приемлемая Конституция, и войну с инакомыслием, дабы Запад особенно не возмущался тоталитаризмом, царящим в СССР, КГБ предпочитал вести психиатрическими методами, объявляя, кого можно, психически больными людьми, подлежащими принудительному лечению в спецбольницах.
Только за один 71-й год, как пишет Людмила Алексеева (известная правозащитница, диссидент советских времен, вынужденная из-за политических преследований эмигрировать в США, сейчас – президент Международной Хельсинкской ассоциации) в книге «История инакомыслия в СССР», «из 85 политических осужденных признали невменяемыми 24 человека, почти каждого третьего». Тех же, кого уж совсем невозможно было объявить сумасшедшими, осуждали как клеветников на советский строй – и это происходило опять же с помощью все той же Печерниковой.
Например, летом 1978 года прошел судебный процесс по обвинению в клевете диссидента Александра Гинзбурга. И на этом процессе Тамара Печерникова была уже в качестве свидетеля со стороны обвинения[40].
Александр Гинзбург – это один из самых известных советских диссидентов, журналист, член Московской Хельсинкской группы, издатель самиздатского поэтического сборника «Синтаксис», первый распорядитель (в 1974—1977 годах) Общественного фонда помощи политзаключенным в СССР и их семьям, учрежденного Александром Солженицыным на гонорары от издания «Архипелага ГУЛАГ». С 1961 по 1969 год Гинзбург трижды получал лагерные сроки за диссидентскую деятельность, а в 1978 году был приговорен к 8 годам лишения свободы. В 1979 году, под давлением Запада, он был выслан из СССР в обмен на советских разведчиков, арестованных в США. Впоследствии долго жил во Франции и умер в Париже в 2002 году от болезней, приобретенных в советских политических лагерях.
Вот что по моей просьбе вспомнила об атмосфере того, с участием Печерниковой, судебного процесса, проходившего в маленьком среднерусском городе Калуге, Арина Гинзбург – жена и соратник Александра:
– На Аликовых судах именно с психиатрией тогда были большие проблемы. На процессе они закормили Алика нейролептиками. И он отключался прямо на заседаниях. Все время кололи. И Алик странно выглядел: еле шел, у него была шаркающая походка, в руках – наволочка с книгами (Алик отказался от адвоката и защищал себя сам), длинная седая борода. Разъезжалась речь, он был дискоординирован, просил сесть, ему не разрешали, и тогда он упал без сознания… Сразу после приговора, правда, они от него отстали, перестали колоть…
Цитата из протоколов тех судебных заседаний: «По документу-8 были допрошены Печерникова, руководитель отдела мед экспертизы Института им. Сербского, и Кузьмичева, врач психиатрической больницы– 14 г. Москвы. Они утверждали, что никаких злоупотреблений психиатрией в СССР не существует».
Как вы поняли, Гинзбург на суде настаивал на обратном – что таковые имеются. О том же он писал и в самиздате – о резком усилении психиатрических репрессий в стране, о деятельности, среди прочих, и Печерниковой…
Вот выдержки из того самого судебного «документа 8» (его опровергает Печерникова), который представляет собой статью из правозащитной «Хроники текущих событий» (выпуск от 12 октября 1976 г.): «Недавно Группа содействия[41] обратилась к Верховному Совету СССР и к конгрессу США с предложением о создании смешанной комиссии для выявления случаев злоупотребления психиатрией. В данном документе Группа сообщает об известных ей фактах психиатрических репрессий в последнее время… Петр Старчик, композитор и исполнитель песен, 15 сентября 1976 г. с помощью милиции помещен в психбольницу на станции Столбовая[42]. Старчику уже вводится галоперидол в значительных дозах… Запись в журнале приема Петра Старчика: «С.О. (социально опасен). Стационировался в ПБ в Казани на принудительное лечение по ст.70[43]. Выписан в 1975 г. В последнее время сочиняет песни антисоветского содержания, собирает у себя на квартире 40-50 человек. При осмотре ориентирован. Не отрицает сочинения песен, «у меня свое мировоззрение»… Эдуард Федотов был церковнослужителем в Пскове. Приехал в Москву, когда узнал о преследовании православных (А. Аргентова, который был насильно госпитализирован в психбольницу-14). В Москве Федотов был взят милицией и направлен в психбольницу № 14. Находится там в настоящее время… Гайдар Надежда Ивановна 7 мая 1976 г. пришла с жалобой в Прокуратуру СССР[44], была схвачена милиционерами, затем отвезена в психбольницу-13, где ей сразу стали делать уколы аминазина… Заведующая 2-м отделением Федорова Л.И. заявила: «Чтобы не жаловалась больше, немного подержим, потом – через спецприемник – в Киев. Там тоже немножко подержат… В следующий раз подумает, прежде чем идти жаловаться…».
Именно по поводу всего вышеперечисленного свидетельствовала на суде доктор Печерникова. Свидетельствовала таким образом, что Гинзбург был признан клеветником и агитатором против советского строя. Печерникова говорила, что ничего подобного в советской психиатрии нет, что Гинзбург клевещет.
Результат для Гинзбурга – 8 лет лишения свободы, тюрьмы, лагеря, туберкулез, четверть одного легкого, другое вообще было удалено, все последние годы жизни – по 16 часов он ежедневно пребывал на кислородном аппарате, и это был единственный шанс продолжения жизни… Полностью разрушенное здоровье, с которым лишь французская медицина могла хоть как-то справиться…
Чтобы понять, что творится в России сейчас, важно знать не только то, что фактически реанимирована заказная политическая психиатрия, но и то, КАКИМ ОБРАЗОМ она теперь функционирует.
К примеру, материалы почти всех печерниковских «дел» – от Горбаневской до Буданова – испещрены такими терминами, как «поиск социальной справедливости». Только разница оказалась в векторе! В подходе! Просто «плюс» цинично стал «минусом». То есть – в советские годы Печерникова выносила шизофренические «приговоры», стоя на одних позициях (что «поиск социальной справедливости» – симптом психического недуга, не совместимого с пребыванием в социуме), а теперь та же Печерникова – на прямо противоположных установках, когда даже зверское убийство оправдано «положительным» чувством «социальной справедливости», в том случае, если оно «социально мотивировано» (полковник убил ту, про которую думал, что она чеченская «снайперша», и его обуревало чувство вины за гибель своих товарищей от рук именно снайперши).