Поляков Юрий. Небо падших (фрагмент)

----------------------------------------------------------------------------
Юрий Поляков -- автор широко известных произведений "Сто дней до
приказа", "ЧП районного масштаба", "Апофегей", "Козленок в молоке".
"Небо падших" -- новая повесть писателя. Она недавно закончена, еще
нигде не публиковалась, но о ней уже заговорили. На вопросы нашего
корреспондента отвечает автор.
-- Юрий Михайлович, а почему вдруг о "новых русских"? Вроде не ваш
материал...
-- Все, что происходит сегодня в России, -- мой материал. О новом
классе, возникшем за последние годы, написано много. Но это в основном
крутые детективы, где есть энергичные персонажи, но почти нет живых людей.
Мне же интересна прежде всего не внешняя атрибутика -- дорогой костюм,
длинноногая секретарша, роскошный джип, -- а то, что внутри, в душе у тех,
кого принято называть "новыми русскими". Что внутри у человека, который за
несколько лет из нищего младшего научного сотрудника превратился в
миллиардера? Что внутри у неглупого человека, ведущего свой бизнес между
Сциллой недоношенного постсоветского закона и Харибдой крутой уголовщины?
Что внутри у человека, который на свои деньги может купить гарем, но любви,
как это ни банально, купить все равно не может? Я считаю, хватит "новым
русским" быть героями развлекательного чтива. Они достаточно интересное
явление для серьезной литературы.
-- А как определить жанр вашей новой повести?
-- Сложно. Скорее всего это история любви с элементами детектива и поли
тической сатиры. Вещь во многом документальная, и кое-кто из сильных мира
сего себя в ней узнает...
-- Не боитесь?
-- Властей бояться -- в литературу не ходить. А тем, кого заинтересует
фраг мент, эксклюзивно публикуемый "Собеседникам", сообщаю, что полностью
повесть выйдет в свет в издательстве "ОЛМАПРЕСС", недавно выпустившем и
собрание моих сочинений в трех томах.
----------------------------------------------------------------------------



Должен предупредить, что я записал его историю почти тотчас по
прослушании ее, и, следовательно, не должно быть места сомнениям в точности
и верности моего рассказа. Заявляю, что верность простирается вплоть до
передачи размышлений и чувств, которые юный авантюрист выражал с самым
отменным изяществом...

Аббат Прево. "История кавалера деГрие и МанонЛеско"





1. МОСКОВСКИЙ BОKЗAЛ

Боязнь опоздать на поезд -- верный признак того, что молодость позади.
Было время и я, вскинув на плечо здоровенный чемодан, в спринтерском рывке
мчался, догоняя габаритные огни последнего вагона. И догонял, оуквально за
миг до того, как обрывапась платформа, а лоснящиеся сталь ные рельсы, точно
змеи, расползались в разные стороны. Я всегда опаздывал и ни разу не опоздал
по-настоящему. Мне даже нравилось, пришпоривая беспечальную застойную жизнь,
создавать себе трудности и успешно их преодолевать. И вдруг однажды мне
разонравипось опаздывать, опостылело с замиранием сердца следить за дробным
бегом секундной стрелки и скрежетать зубами, когда флегматичный таксист
законопослушно тормозит на красный сает. Я стал приезжать на вокзал заранее
и к моменту отхода поезда уже сидел в теплых тапочках на своем месте,
терпеливо дожидаясь отправления.
В тот вечер я уезжал из Питера на "Красной стреле" после унизительных
переговоров с "СПБ-фильмом". Мой сценарий о матери-одиночке, которая --
чтобы прокормить детей -- стала киплершей, был отвергнут окончательно и
бесповоротно. Мне объявили, что в сценарии соплей гораздо больше, нежели
крови, а следовательно, фильм не будет иметь кассового успеха. Я спорил,
доказывал, что именно обилие соплей, а не крови обеспечивает полные сборы. Я
просил особенное внимание обратить на центральный эпизод, когда
мать-одиночка между двумя заказными убийствами забегает домой -- кормить
грудью младенца. Я счи тал этот эпизод шедевром, достойным Люка Бессона. Но
продюсер, молодой, ко ротко остриженный балбес, так не считал. Он совсем
недавно пришел в кино из водочного бизнеса, был неумолим и даже собирался
взыскать с меня давно проеденный аванс, если я в течение двух месяцев не
сочиню для студии сценарий забойной эротической комедии. Продюсер, по
слухам, сожительствовал с известной питерской стриптизершей, воображающей
себя еще и актрисой. Мне не оставалось ничего другого, как согласиться. Он
обрадовался так, словно я только что продал ему свою бессмертную душу,
простил проеденный аванс и распорядился за счет студии отправить меня домой
в спальном вагоне.
На Московский вокзал я приехал за полчаса до отправления и бродил по
ппатформе в ожидании, пока подадут состав. Я думал о том, где взять деньги
на ремонт старенькой "шестерки", которую разбила моя жена, отправившись за
покупками на оптовый рынок. Надо было также платить за дочь, поступившую на
курсы визажистов. Холодный мартовский ветер продувал насквозь мой финский
плащ, купленный десять лет назад на закрытой распродаже, устроенной спе
циально для делегатов съезда советских писателей. А ведь я, мысленно
распределяя деньги за сценарий о кормящей киплерше, собирался купить себе
длинное кожаное пальто с меховой подстежкой. Купил.
Подали состав. Проводница глянула в мой билет и, буркнув: "Первое купе,
второе место... ", спрятала его в специальный раскладывающийся планшет с
карманчиками. В теплый вагон я вошел первым., Узкий проход устилала ковровая
дорожка, " а со стены свисали вечнозеленые пластмягговые растения. Диванчики
в двухместном купе были аккуратно заправлены накрахмаленным бельем,
испускавшим едкий запах искусственной свежести. В изголовьях, точно
наполеоновские треуголки, стояли подушки. Я переоделся в спортивный костюм,
меховые тапочки, а стоптанные башмаки вместе с дорожной сумкой из
потрескавшегося дерматина затолкал подальше под сиденье, И стал смот реть в
окно, для развлечения пытаясь угадать своего будущего соседа по купе.
Был даже момент, когда я вознадеялся провести эту дорожную ночь с юиой
длинноногой особой. Пьяно покачиваясь, она долго рылась в сумочке. Я подумал
о том, что эротическую комедию можно начать с того, как в купе к скромному
отцу семейства входит рыжеволосая красотка. Наконец она нашла билет,
недоуменно помотала головой и повлеклась дальше вдоль состава.
Без одной минуты двенадцать грянул гимн- поезд дернулся и пополз. Когда
я уже решил, что остался в одиночестве, дверь купе резко отъехала в сторону:
на пороге стоял лысоватый мужчина боксерской на ружности. Несмотря на зрелый
возраст, одет он был вполне по-молодежному: синие джинсы, черная кожаная
куртка и спортивные туфли. Боксер внимательно осмотрел купе, ощупал взглядом
меня и спросил:
-- Это ваше место?
-- Исключительно! -- ответил я с достоинством.
Он легко закинул в багажную нишу огромный чемодан на колесиках,
поставил на свободный диванчик саквояж из натуральной рыжей кожи, потом
отступил в коридор и позвал:
-- Пап Николаевич! Здесь...
В проеме появился невысокий молодой человек в распахнутом черном
кашемировом пальто. "Павел Николаевич! -- сердито подумал я. -- Меня в его
возрасте никому и в голову не приходило величать по имениотчеству... "
-- Здравствуйте, -- сказал он весело и звонко, -- вам придется перейти
в другое купе!
Скажу честно, я человек совершенно неконфликтный, даже уступчивый, но
одного просто не переношу -- когда мне приказывают. Жена моя, кстати, давно
уже это усвоила и никогда не говорит: "Сходи в магазин! " Нет, она, даже
если я просто лежу на диване, говорит: "Милый, хочу тебя попросить...
Конечно, если у тебя нет других дел! " В следующий миг, отложив все дела, я
уже мчусь в булочную с сумкой в руке.
-- Толик, помоги, пожалуйста, господину перенести вещи! -- не дожидаясь
моего ответа, приказал Павел Николаевич боксеру. И только тут до меня дошло,
что Топик -- телохранитель. Мне стало не по себе. Ко нечно, умом я понимал,
что нужно обратить все в шутку и перейти в другое купе -- ведь подобные
обмены местами дело в поезде обычное. Но в душе уже набухало злое, не
подчиняющееся разуму упрямство. Если бы он не произнес это мерзкое
словосочетание "вам придется", мне, разумеется, пришлось бы согласиться -- и
в таком случае повесть, которую вы сейчас читаете, никогда не была бы
написана.
-- Товарищ, кажется, не слышит! -- выска зался Толик.
Я молчал, упершись взглядом в пол. Узкие черные ботинки моего
внезапного утеснителя были такими чистыми, точно носил их ангел, никогда не
ступавший на грешную землю. (Кстати, у мальчишки-продюсера, отвергшего мой
сценарий, были такие же доро гие, узкие, без единого пятнышка ботинки. )
-- Где ваши вещи? Давайте пособлю! -- предложил телохранитель.
-- Я на своем месте и никуда не пойду! -- ответил я несколько
истерично, но доста точно твердо.
-- Не понял? -- удивился Павел Николаевич.
-- А что тут непонятного? -- крикнул я и посмотрел на обидчика в упор.
Лицом он походил на студента-отличника из фильма семидесятых годов:
румяное круглое лицо, вздернутый нос и большие очки. Но в зачесанных назад
волнистых темных волосах отчетливо проглядывалась проседь, совершенно
неуместная в его розовощеком возрасте. Повторяю еще раз: вам придется
перейтив другое купе! Толик, помоги господину! Я обратил внимание, что,
сердясь, Павел Николаевич сжимает свои и без того тонкиегубы в строгую
бескровную ниточку.
-- Почему? Вы не желаете со мной ехать! Вы меня ооитесь? -- спросил я с
иронией и пожалел об этом.
Глаза у студента-отличника оказались совершенно свинцовые, а
взглядравнодушно-безжалостный.
-- Я никого не боюсь. Топик, не сочти затруд -- сходи за проводницей!
Телохранитель ушел, а Павел Николаевич снял и бросил на диванчик
пальто, потом дорогой пиджак с таллическими пуговицами, затем развязал
галстук и остался в тонких черных брюках и белоснежной сорочке, обтягивающей
наметившийся животик. "Он и рубашки-то, наверное, в стирку не отдает, просто
вечером выбрасывает старую, а утром надевает новую, как женщина --
одноразовые трусики! " -- с обидой подумал я.
-- Вы напрасно уперлись, -- с укором проговорил Павел Николаевич, снял
очки и -- лицо его стало совершенно детским.
-- Вам все равно придется перейти в другое купе... Я с незнакомыми
людьми не езжу.
-- Тогда купите себе самолет и летайте сознакомыми!
-- Самолет у меня есть. Но сегодня я вынужден ехать поездом, --
совершенно серьезно объяснил он.
Явилась проводница. Было видно, что за вмешательство ей уже заплачено
или, во всяком случае, обещано -- и немало.
-- Гражданин, перейдите, пожалуйста, в другое купе! -- потребовала она.
-- Почему?
-- Потому что молодой человек хочет ехать со своим другом!
-- Не перейду!
-- Хотите, чтобы вас перенесли? -- вяло удивился Павел Николаевич.
-- Если вы до меня дотронетесь -- у вас будут большие неприятности! --
предупредил я.
-- Да он пьяный! -- показывая на меня пальцем, крикнула проводница. --
Предъявите документ! Я сейчас наряд вызову!
-- Наряд? Очень хорошо! -- Я достал из кармана и помахал в воздухе
корочками с надписью "Пресса". Это было удостоверение одной популярной и
очень скандальной молодежной газеты, где я вел рубрику "Архивная мышь".
Вообще-то удостоверение мне, как договорнику, не полагалось, но
ответственный секретарь, мой давний приятель, выписал корочки, чтобы я мог
посещать их очень дешевую редакционную стоповую.
Проводница растерялась: деньги деньгами, а с прессой лучше все-таки не
связываться. Она пообещала договориться с пассажирами из другого купе и
ушла.
-- Не люблю журналюг! -- весело сообщил Павел Николаевич. -- Продажные
вы все людишки!
-- А вы покупали?
-- Неоднократно.
-- Ну, меня вы пока еще не купили! И потом, я не журналист, а писатель.
-- Писатель? Ну, это еще дешевле. Как ваша фамилия?
-- Скабичевский...
-- Странно. Мне показалось, что вы -- Панаев...
Некоторое время мы молча сидели друг против друга. Телохранитель тем
временем аккуратно повесил на плечики одежду своего шефа и стоял в дверях с
каменным лицом, ожидая дальнейших указаний.
-- Хорошо, -- вдруг прервал молчание Павел Николаевич. -- Я даю вам
пятьсот баксов -- и вы переходите в другое купе. Договорились?
Он махнул рукой -- Топик раскрыл доро жныи саквояж, вынул оттуда черную
визитку и протянул хозяину. Тот достал толстую, перетянутую резинкой зеленую
пачку и от считал пять стодолларовых бумажек.
-- Нет, -- ответил я, отводя глаза от денег. Павел Николаевич молча
добавил еще столько же:
-- Возьмите, вам же хочется. Смелее! В первый раз всегда страшно. -- Он
улыбнул ся, и на его круглых щеках обозначились трогательные ямочки.
Мне и в самом деле очень хотелось. Это была как раз та сумма, какую
запросили с меня на автосервисе за полное восстановление "шестерки".
-- Уберите деньги! -- потребовал я.
-- Ладно, отдаю все! -- Он бросил на столик пачку и ребячливо подмигнул
телохранителю.
-- Зачем вы валяете дурака? Вы же все равно мне всех этих денег не
отдадите!
-- Отдам!
-- Не отдадите!
-- Конечно, не отдам. Он надел очки и снова стал взрослым. Ямочки на
щеках исчезли, как и не было.
-- Зачем же вы тогда издеваетесь?
-- Я вас искушал. И вы мне понравились. Давайте лучше выпьем! Толик,
будь другом, накрой поляну. Мы тут с господином писателем о жизни
побеседуем. Телохранитель вынул из саквояжа две бутылки красного вина.
-- Бургундское. "Кортон гран крю фэвле"88-го года! -- сообщил Павел
Николаевич.
-- Очень милое вино. Вообще-то я больше люблю бордо, например "Шато
Тальбо" 89- го... Но оно капризное: откроешь, и нужно почти час ждать, пока
резкость уйдет. Бургундское в дороге предпочтительнее. Или у вас другое
мнение?
-- А сколько оно стоит? -- осторожно спросил я.
-- Эх, вы! Это про женщину сначала спрашивают: "Сколько стоит? ", а
потом пробуют. С вином же все наоборот, сначала пробуют, а потом уже
спрашивают: "Сколько стоит? " Толик между тем вынул закуску: бутербро ды с
икрой и рыбой, уложенные в пластмассовую корооочку. В другой коробочке
оказалась клубника. Потом он взял со столика и посмотрел на свет стаканы,
поморщился и унес их.
-- К сожалению, бургундских рюмок здесь нет. Придется пить из
общепитовских. Уж извините! -- с издевательской грустью молвил мой попутчик.
-- Переживу как-нибудь, -- ответил я. Топик воротился с другими --
чистыми -- стаканами. Сопровождала его радостная проводница:
-- Я договорилась в третьем купе!
-- Спасибо, голубушка, за хлопоты, -- кивнул Павел Николаевич, -- но мы
уже подружились...
Телохранитель тем временем достал из кармана складной нож со штопором,
откупорил бутылку и уверенным официантским жестом, несмотря на покачивание
вагона, разлил рубиновое вино по стаканам.
-- Спасибо, иди спать! -- сказал Павел Николаевич и, глядя вслед
уходящему, доба вил: -- Отличный мужик. Горбачева охранял. Теперь вот со
мной. Уже пять пет. Стреляет как бог! А удар!.. И вообще он человек, можно
сказать, исторический...
-- А вы не боитесь, что он когда-нибудь в вас выстрелит? -- ехидно
спросил я.
-- Нет, не боюсь. Если он даже Горби не пристрелил, то мне бояться
нечего. Эти люди стреляют или во врага, или в себя. Странный народ. Кстати,
давайте выпьем за русский народ! Знаете, когда все это нача лось, я думал,
через год, максимум через два нас всех на вилы поднимут. Ничего подобного.
Наоборот, сын трудового народа Топик меня и охраняет. За народ!
-- Нет, за это я пить не буду.
-- Вы со всеми такой вредный или только со мной?
-- Нет, не со всеми. Но если бы народом был я...
-- Я бы давно уже был на вилах! -- засмеял ся Павел Николаевич. --
Какой вы злой! Вы, наверное, просто бедный? Но за ненависть мы пить не
будем. Выпьем за любовь! Вы допускаете, что такой мерзавец и мироед, как я,
способен испытывать это чувство?
-- Отчего ж не допустить! Самых трогательных романтиков я встречал в
зоне, когда писал очерк к двухсотлетию Владимирского централа.
-- Романтика? При чем тут романтика? Любовь добывается из такого же
дерьма и гря зи, что и деньги. Ее так же, как деньги, легко потерять. Может,
когда-нибудь люди будут на кредитных карточках копить не баксы, а любовь,
-- Ого! Вы не пробовали сочинять? -- довольно ядовито спросил я.
-- Пробовал. Даже литературную студию при МАТИ посещал. Стихи писал...
концептуальные. Прочитать?
-- Потом. А сейчас больше не сочиняете?
-- Нет. Знаете, бизнесом, творчеством и любовью у человека ведает одна
и та же часть мозга, поэтому среди хороших поэтов не бы вает хороших
бизнесменов. И наоборот. Кстати, влюбленный бизнесмен тоже не жилец... Вы-то
бизнесом пробовали заниматься?
-- Никогда.
-- И не пытайтесь! Я знал одного сценариста. Он с нефтью связался да
еще влопался в кинозвезду... Страшная история -- нашли с чеченским кинжалом
в сердце.
-- Я, кажется, читал об этом в газетах...
-- В газетах? -- Он посмотрел на меня с упреком. -- Вы читали, а я
хоронил... Давайте все-таки выпьем! Вино, как и следовало ожидать, оказалось
замечательным. Некоторое время мы сидели молча. Я отогнул краешек
накрахмаленной занавески: мелькающие столбы отмеривали проносящуюся за
окнами ночь.
-- Знаете, иногда хочется все бросить, спрятаться в деревне и по
вечерам, слушая сверчка, написать книгу...
-- мечтательно произнес Павел Николаевич.
-- О чем?
-- О дерьме.
-- Из которого все добывается?
-- Да. У меня очень много сюжетов. Хотите я подарю вам один? Настоящий!
Не из газет.
-- Спасибо, но у меня своих сюжетов достаточно.
-- Ленивы и нелюбопытны... А потом еще на читателя жалуетесь.
-- Я не жалуюсь... Читатель всегда прав. Критики -- другое дело.
Учитывая тематику вашей будущей книги, я тоже могу вам дать несколько
сюжетов о критиках...
-- Да ладно уж, ничего я никогда не напишу. Мне бумагу марать так же
опасно, как сценаристу торговать нефтью... Слушайте, а вы когда-нибудь на
заказ писали?
-- Конечно. Двум маршалам мемуары сочинил. При советской власти за это
неплохо платили. Не то что сейчас...
-- Отлично. -- Павел Николаевич от возбуждения взъерошил рукой волосы,
и сединок у него оказалось даже больше, чем показалось мне вначале. -- Я
заказываю!
-- Что вы заказываете? Меня?
-- Не надо так шутить. Это не смешно. Вы прекрасно понимаете, что я
хочу заказать. Но я не знаю, что может выйти из моего сюжета -- рассказ,
повесть, роман... О гонораре не беспокойтесь. Я не жадный.
-- Погодите, может быть, мне ваш сюжет еще и не понравится...
-- Опять привередничаете!
-- Но ведь и вы заключаете не каждую сделку из тех, что вам предлагают,
-- возразил я.
-- Ленивы, но изворотливы. Давайте лучше выпьем!
-- За что?
-- Теперь ваш тост.
-- Тогда -- за ту часть мозга, которая не может одновременно заниматься
бизнесом и творчеством!
-- И любовью! -- добавил Павел Николаевич.
-- А ваш сюжет про любовь?
-- Конечно! А про что же еще?! -- Он засмеялся, и на его щеках снова
возникли ямочки.
-- Ну, не знаю. -- Я невольно улыбнулся в ответ. -- Может, про
первичное накопление!

2. ГАВРОШ КАПИТАЛИЗМА

-- Об этом тоже можно целую книгу написать! Эпопею о гаврошах русского
капитализма... О тех, кто был ничем, а стал всем! -- Павел Николаевич
полуприлег на диван, явно приготавливаясь к обстоятельному рассказу.
-- Вы знаете, мне долгое время казалось, что я просто играю главную
роль в мыльной опере про богатых, которые плачут, смеются, жрут, трахаются и
занимаются прочей жизненно важной чепухой. Мне казалось, вот сейчас
закончится очередная сцена, вырубятся юпитеры -- и костюмер заберет у меня
тыся чедолларовый смокинг, а бутафор отгонит в студийный гараж мой джип. Я
переоденусь в потертые джинсы, свитерок и курточку из дубеющего на морозе
кожзаменителя, сяду в синий троллейбус, подберу с затоптанного пола
более-менее свежий билетик (чтобы в случае чего отовраться от контролера) и
поеду в институтскую общагу. Там какая-нибудь старшекурсница, уже успевшая
сходить замуж, родить, развестись и отправить ребенка к маме в родной
Гадюкинск, нальет мне водчонки, накормит яичницей с крупно порезанной
колбасой, а затем, если соседки ушли, мы поскрипим немного на узкой казенной
кровати. И она, пока я терпеливо гоняюсь за оргазмом по закоулкам своего
тела, будет страстно шептать мне в ухо:
-- Только не в меня! Только не в меня!!
Женщины моей юности делились на вменяемых и невменяемых.
А вечером, натолкав в сумку учебники и конспекты, я побегу на Ходынку
-- сторожить авиационный музей под открытым небом.
"А что там сторожить? " -- спросите вы. Понятное дело, первый
сверхзвуковой истребитель на себе не утащишь и даже отвинчивать нечего --
все, что можно, уже открутили. Главная задача -- не допустить превращения
вертолетных кабин в сортиры, по- тому что стремление нагадить в любом плохо
освещенном замкнутом пространстве -- видовая особенность человека разумного.
За это мне полагалось сорок рублей в месяц. А еще в нехолодное время
года за пятерку можно было в большой грузовой вертолет пустить бездомную
парочку -- покувыркаться на брезенте, постеленном поверхвороха пахнущего
бензином московскогосена. Плюс повышенная стипендия. Я былотличником. Почти
отличником. Если сложить все вместе, то выходило совсем неплохо. А иначе
иногороднему студенту вМоскве не прожить.
Собственно, с этого большого грузовоговертолета, оборудованного под
шалаш любви, и начался мой бизнес. А поскольку большинство отечественных
самцов, как и первые лимузины, могут работать только наспирте, мы с
напарником стали запасатьсяводкой и продавать ее посетителям с ночной
надбавкой. Депо процветало: мы благоустроили еще пару вертолетов и ИЛ-14,
аводку на поддельные талоны закупали ящиками. Охраняли нас от неприятностей
-- разумеется, не бесплатно -- милиционеры изсоседнего отделения. Начальник
музея, отставной авиационный генерал, брал с нас на туральный налог
девочками и помалкивал...
Замечательное, романтическое время, когда разбогатеть можно было так же
неожиданно и легко, как подцепить триппер...
Не улыбайтесь! Я знал людей, которые становились миллионерами за
несколько месяцев, а в конце года уже беседовали о вечности с могильными
червями. Главное -- уметь урвать свою сосиску у рассеянного ивечно пьяного
Дяди Вани... Если Америка -- это Дядюшка Сэм, то Россия -- Дядя Ваня...
Но украсть -- только начало, надо еще уметь поделиться. Так делиться,
чтобы самый большой кусок сосиски доставался все-таки тебе! Мой напарник
делиться не умел-- и его давно уже нет в живых.
-- Заказали?
-- Нет, я тут ни при чем... Я вообще противнасилия! Не верите? В
общем-то правильноделаете... Бизнес -производство грязное и вредное. Но не
все так просто. Когда этоначалось, урвали прежде всего крутые и матерые... И
мы. совсем еще зеленые... Люди вроде вас, господин писатель, привыкли
просчитывать каждый свой шаг и чих поэтомуони опоздали. Представьте себе
большойсклад, набитый добром, -- в него заложенабомба. Первыми, ещедо
взрыва, приезжают на склад и хапают те, кто эту бомбу заложил. Потом
хре-е-хре-енак -- и добро валяется под ногами. Вы будете ходить вокруг
даоколо, будете бояться милиции, КГБ, общественного мнения, суда истории и
так далее. А пацаны примчатся на скейтбордах и всерасхватают... Ну что вы
так смотрите на меня? Вам ведь не социализма жалко, вы простозлитесь, что
именно вам ничего не досталось. Но это История так распорядилась, а
злитьсяна Историю лучше всего в психушке под наблюдением врачей.
-- Это, значит, История вынудила вас устроить в вертолете бордель? --
полюбопытствовал я, глядя в глаза Павлу Николаевичу.
-- Она, она, собака... При социализме наобщегосударственном уровне
ставился эксперимент по одомашниванию секса, а онвсе равно в пес глядел. На
этом я и срубилсвои первые деньги. Но бордельный бизнесменя никогда не
привлекал.
Я начал с того, что за сравнительно небольшие взятки ина сравнительно
законных основаниях арендовал вышку для прыжков с парашютом пососедству с
авиамузеем. Онатогда никому не была нужна. Ошалевший народ, вдруг потеряв
все, что нажито непосильным трудом, прыгал сбалконов вниз головой. А
тутвышка! Просто никому в голову не приходило, что в Москве найдется куча
людей сденьгами, которые, обожравшись в кабаке, натрахавшись в сауне и
заскучав, захотят прыгнуть или хотя бы поблевать с этой самой вышки. Мне
этопришло в голову, и я организовал кооператив "Земля и небо". Не догадайся
я -- догадался бы кто-нибудь другой. Не подбери я -подобрал бы кто-нибудь
другой. Бизнес, как и настоящая любовь, захватывает целиком. Я ушел из
авиационно-технологического института с четвертого курса. Особенно радовался
этому преподаватель кафедры научного коммунизма Плешанов, с которым я всегда
спорил на лекциях, а однажды даже сказал, что марксизм -- этопопытка
осмыслить жизнь не с помощью мозговых извилин, а с помощью прямойкишки! Меня
чуть не исключили из комсомола. Великая была организация! Поскребинынешнего
российского миллиардера -- на йдешь или комсомольского функционера, или
активиста. Моя парашютная вышка былафилиалом спортивномассового отдела
райкома комсомола, а первым чиновником, получившим от меня взятку в
конвертике, был секретарь райкома Серега Таратута. Вторую взятку, но уже не
в конверте, а в пейсе, я дал его тестю -- начальнику управления гражданской
авиации. Так появился "Аэрофонд".
Я, кстати, потом решил все-таки закончить институт. Знаете, здакий
рудимент советскоговоспитания: без диплома чувствуешь себя, какпорядочная
женщина, отправившаяся в театрбез трусиков под юбкой. Сначала я пытался
учиться честно: каждому экзаменатору вручал конверт с баксами, а они мне