Страница:
— Спасибо, друзья, спасибо… — Борис растроганно улыбался. Где-то гремели невидимые фанфары, пели божественные нимфы. На миг Борис увидел свою Дорогу — ему показалось, что кто-то в бредущей толпе обернулся и помахал ему приветливо.
Шумаков с ножом и вилкой наперевес хищно воздвигся над уткой, похожей на летящую куда-то по серебранной глади ладью, и сказал:
— Ну-с… А вот теперь, Николай Николаевич, я с большим удовольствием закушу!
— И это правильно! — сказал Борбылев. — Рекомендую бочок. Хорошо прожарился.
— Так что там насчет астероида? — хитро поинтересовался Данилевич.
Солонников с Борбылевым переглянулись и рассмеялись. А Шумаков сказал с полным ртом:
— А шел бы он!..
Борис стоял на балконе и смотрел на тлеющий закат. От пылающего великолепия осталась рваная красная полоса, задавленная темным небом. Где-то, видимо, запалили прошлогоднюю траву — дым стлался в тихом воздухе, медленно заволакивая горизонт.
Квадрат газона далеко внизу под балконом был загадочно освещен скрытыми лампами. Чертя в темноте рубиновыми огнями, во двор бесшумно свернула машина. Слабый отсвет фонаря призрачно колыхнулся на длинном полированном борту. Где-то под темными кронами бульвара неторопливо цокали каблучки.
Борис поднял глаза к небу, вдохнул полной грудью. В глубокой синеве проступили первые звезды. Он задержал выдох, глядя на дрожащие крошечные огоньки. Это вы влияете на нас? Значит, вы знаете как мы устроены?
Он подтащил плетеное кресло, уселся, задрав ноги на край бетонного барьера. Закурил, продолжая смотреть на звезды. Покачал головой. Нет, вы слишком далеко. Более того, я точно знаю, что многих из вас уже нет. А есть только свет, умирающим эхом дошедший до Земли. Забавно, что астрологи, возможно, до сих пор оперируют именами звезд, давным-давно ставших холодной плазмой… Оставайтесь вдохновением поэтов, а нам оставьте нравственный закон внутри нас. Это нам как-то ближе. Каждому. В отличие от чувства рифмы. Аминь.
Раздался звонок в дверь — далекий из-за слабого, но навязчивого шума улицы. Ну наконец-то! Борис отправил окурок в прямоугольник вечерней синевы и оставался неподвижным еще несколько блаженных секунд. Снял пятки с барьера, не глядя попав в пляжные шлепанцы, и пошел открывать. Я тебе, стервец ты этакий, такую штрафную налью!..
Улыбаясь до ушей, он распахнул дверь, качнулся по инерции вперед… и отступил на шаг, превратив движение в вежливый полупоклон.
Это был не Степан.
Аккуратно и тщательно шаркая белыми штиблетами, на коврике перед ним топтался и ответно кланялся одетый по-летнему — причем явно не в простых магазинах — незнакомый крепкий сухопарый старик. Больше всего он был похож на неунывающего иностранного туриста с великолепным пенсионным обеспечением. Из тех, что стаями блуждают по старым станциям московского метро, с неприличным азартом глазея на лепнину и мозаику советского периода, слепят фотосвспышками спешащих прохожих, которые лишь скосят глаз на нездешнее чудо, удивятся праздному заморскому интересу — и побегут дальше по своим делам. Впрочем, старик больше походил на начальника тургруппы. Слишком был невозмутим. Не интересовали его трактористы с шестеренками в руках и доярки на фоне зорек.
— Добрый вечер. Извините за позднее вторжение, — сказал вдруг старик к огромному удивлению Бориса на чистом русском языке.
Повиснув на дверной ручке, Солонников довольно тупо глядел на нежданного гостя. Незнакомец учтиво смотрел в ответ, готовый ответить на любые вопросы. Солонников захлопнул рот, совершил полагающийся ритуал, пригласил войти.
Старик помедлил, очень осторожно переступил порог и стал в прихожей, озираясь. Ну точно как иностранный турист на станции Маяковская!
Они представились друг другу. Старик коротко и веско назвался Леонардом. Имя очень подходило. На осторожный вопрос Бориса о его, Леонарда, отчестве, старик сказал, что привык отзываться на одно имя и был бы очень признателен Борису за это маленькое нарушение этикета. Борису эта простота восхитила. Он предложил обращаться к себе так же — по имени. Старик кивнул, приняв это как должное.
Борис заметил, что даже захлопнув дверь, продолжает держаться за дверную ручку. Он отлепился от никелированной скобы, и был вынужден схватится за стену. Леонард вежливо отвел взгляд, сделав вид, что его заинтересовала оскаленная африканская маска.
Солонникову стало неловко.
А может оно и лучше, что Степан не пришел. Степан человек азартный, увлекающийся. Никакая штрафная его не испугает — только раззадорит. Опять же рояль в соседней комнате стоит… Общение с роялем у Степана очень хорошо идет под крепкие напитки. А я все же завтра хочу поработать. Надо поработать… Вот сегодня что ты успел сделать?
Кое-что успел! Но в общем, конечно… Пляж еще этот.
Считай, это был отпуск в миниатюре.
Да уж, отпуск…
Неожиданно, старина, правда?
Я не железный, в конце концов. Жара еще эта сегодня…
Спортом надо было заниматься, а не культурные вечера устраивать.
А может кондиционеры во все комнаты поставить? Не жить же в кабинете. Но Наташка не любит стерильный воздух. Иногда только заходит к нему, когда становится действительно жарко. Его эти бытовые неудобства не то что бы раздражают — нет, он и в очереди может постоять, если надо, или, скажем, поработать полевой сезон с Барбарисом где-нибудь в Гоби — было такое однажды… Но все эти большие и малые колдобины и заусенцы жизни сбивают его внутренний камертон. Штуку нежную, тонкую. Но и привычка опасная вещь. Привыкнет так человек к хорошему, избалуется… Все, завтра — работаем! В конце концов камертон во мне, а не где-то. Вот только разберусь с посетителями. Заплачу какой-нибудь взнос на спасение первой природы от второй, прослушав короткую энергичную лекцию, полную света и надежды. Правда поздновато для общественных организаций, усомнился Борис… Кого пустил я на ночь глядя? Скажи мне, дядя… И не Багават-Гиту он распространяет. Для кришнаита не достаточно радостен. Для члена партии зеленых слишком спокоен. Борису пришел на ум странный эпитет — неуловимо спокоен. Нет, подумал Борис, сейчас все равно не угадаю. А вот пьет он скорее всего коньяк.
Солонников отлепился от стены.
— Приятно у вас. Очень, — Леонард оторвался от созерцания маски.
— Вы уж-же третий, кто мне это говорит сегодня.
Ух, ну и дела! Борис поворочал отяжелевшим языком. Нет, господа, тренироваться надо. Либо красненьким по вечерам, либо по утрам с гантелями. Соку выпить? Нет, лучше воды. Со льдом. Принять ванну. Выспаться. Борис ослабил галстук. Хотел ослабить — рука наткнулась на растегнутый ворот и распущенный узел. Ага… Но когда?! Зарницей мелькнула мысль о нормах этикета. Но ей-богу, в такой духоте… Даже на балконе сейчас почувствуешь прохладу лишь десять минут простояв неподвижно. Он присмотрелся к Леонарду — тот оказался в летней рубашке с коротким рукавом, сухой, подтянутый. Без этой взмыленности и дневной утомленности. Словно вылез из автомобиля с кондиционером. Цивилизацию погубит либо тяга к излишнему комфорту, либо отсутствие последнего. А у нас в гостиной нет кондиционера, подумал Борис, и с легкой совестью не стал приводить себя в порядок.
— Проходите, пожалуйста. Сюда, налево.
Идя по коридору, Леонард покосился на плотно закрытую дверь кабинета. Борис шел следом, низко опустив голову — старался не наступить гостю на пятки.
Леонард остановился перед разоренным столом в гостиной:
— Вижу вы праздновали сегодня? День рождения? Юбилей?
— Да нет… Просто друзья заходили.
— Я не помешал?
— Нет-нет, все уже ушли. Простите, Леонард, чему я обязан…
Старик обернулся и Борис запнулся, натолкнувшись на его взгляд. На секунду Солонникова охватило нелепое чувство, что это он, Борис, на ночь глядя ввалился к кому-то в гости. К человеку терпеливому, но чрезвычайно занятому. Леонард молчал, спокойно и непонятно глядя на Солонникова.
Борис испытал неловкость.
— Дело у меня к вам, Борис Александрович, очень серьезное, — сказал наконец старик и стал разглядывать обстановку со странной беглой отрешенностью. Причем ложка на скатерти, портьера на окне и сам Борис были в этот момент равны по каким-то неведомым критериям. Как опытный художник бросает пустые взгляды на юную розовеющую натурщицу, или — сравнение своей неожиданностью резануло Бориса — судмедэксперт на глазах у замершей от ужаса толпы что-то спокойно перекладывает в ворохе окровавленных тряпок возле искореженного груды металла, недавно бывшей автомобилем… Не был он похож ни на интуриста, ни на члена партии зеленых, ни на кого.
Борис тряхнул головой.
— Да? Ну и отлично. Тогда прошу к столу. Совместим стол и дело… — Борису вдруг дико захотелось выпить. Он даже удивился.
— Пожалуй, — сказал Леонард.
— Прошу! — Борис мотнул головой вдоль стола. Сейчас, сейчас мы избавимся от неловкости! Он потер руки, предвкушая.
Старик сделал светский кивок с оттяжечкой и прошел к предупредительно отодвинутому стулу на место Шумакова. Поддернул белые штанины — без стрелок, из типично летней «несминаемой» ткани, но чертовски элегантные — и уселся с прямой спиной. Борису его поза не казалось нарочитой. Школа, подумал Борис, проходя к своему месту во главе стола, спиной к балкону. Старая закалка. Сверкнула мысль: а не гость ли это из Римского клуба?!. Сомнительно. Хотя, Москва город большой. Какой-нибудь симпозиум обязательно сейчас идет. Могли и приехать… Кстати, не посмотрел на штемпель на конверте. Точнее, не помню, был он там или нет. Могли просто сунуть письмо в ящик, проезжая мимо вчера, а теперь вот зашли…
Всерьез взвешивая это предположение, он машинально разлил водку под самый обрез рюмки, занес бутылку над второй — и спохватился:
— Леонард, может быть, вам коньяку?
— С удовольствием, Борис. Если вас не затруднит.
— Минутку.
Солонников поднялся, стараясь держаться прямо, выбрался из гостиной. В кабинете снял с полки громадный том. Открыл рельефную — навороченная геральдика — обложку. В выстланных лунным бархатом вырезах утонули две темные коллекционные бутылки. Борис не колеблясь вытащил одну. Зря Данилевич не верил, удивился Борис, заталкивая «книгу» на место. Тут тебе и форма, и содержание.
Возвратясь, он намеренно поставил бутылку этикеткой к Леонарду. Показалось, тот оценит. Но старик лишь скользнул взглядом по бутылке двадцатипятилетнего коньяка, и с тем же выражением посмотрел на блюдечко с нарезанным лимоном. Борису стало смешно. Кого я удивить собрался? Да он, возможно, пил Курвуазье двухсотлетней выдержки, а я тут с Камю выпендриваюсь.
Борис открыл бутылку.
— Леонард, сами распорядитесь?
— Не беспокойтесь, Борис Александрович, прошу вас, — неожиданно мягко сказал Леонард, расстилая на коленях салфетку. — Одну секунду, я только наберу закусочки. Хотя такой коньяк можно и не закусывать. Думаю то, что я расскажу, вас заинтересует.
Борис вежливо покивал в ответ. Хватаясь по пути за спинки всех стульев, добрался до своего места, и благополучно приземлился в свое кресло, едва не промахнувшись.
…Интересно, думал Борис, по-детски подперев щеку кулаком и наблюдая за плавными движениями рук старика, лицо совсем незнакомое, но странное дело — я как-будто узнаю в первый раз увиденное. Это не воспоминание о человеке. Даже не о его тени. Это тень воспоминания о тени человека.
Сквозь неумолимо опускающиеся веки он смотрел, как старик накладывает себе икорочки, водружает веточку зелени, отламывает кусочек черного хлеба, щелкнув пальцами, со вкусом зачерпывает ложкой горку маслин. Как он бросает щепотку молотого кофе на дольку лимона. Эстет. Порода так и прет… Побородок соскочил с ладони. Фу, черт!.. Солонников с усилием поморгал, потер ладонями лицо. Нет, господа, так нельзя… И тоже постарался выпрямить спину.
Старик наконец наполнил свою рюмку.
Они чокнулись.
Пошлого тоста «за знакомство» никто не предложил. Выпили в молчании, только солидно кивнули друг другу. И Борис опять удивился, насколько естественно это получилось.
— …Только откройте ма-аленький секрет, — Солонников двумя пальцами показал насколько маленький, пьяно вглядываясь в лицо гостя и старательно обгладывая маслину. Маслины явно было мало и он, вооружившись вилкой, начал вылавливать последний гриб из рассола. — Кто вы? Я вот сижу, гадаю. Признаюсь, есть у меня одна версия, да слишком уж невероятная. На наводчика вы не похожи. Гурман-телепат на халяву? Смешно, но еще менее реально. Вы археолог? Футуролог? По роду своей деятельности я часто встречаюсь с самыми разными людьми. Но вас я не помню. И все же отчего-то кажется мне, что где-то я вас…
Солонников подцепил наконец вилкой скользкий гриб, поднял глаза и в замешательстве замолчал, потому что Леонард неожиданно подался к нему. В глазах старика прыгали жадные огоньки, словно стремился он подхватить некие слова, готовые сорваться с языка Солонникова. Солонников остолбенел. Откинулся назад и отвел взгляд. Лицо его вспыхнуло от неловкости. Обдирая язык о зубы, он собрал слюну. В горле пересохло. Все тело охватил жар. Загорелся корешок каждого волоса, нестерпимо закололи в груди маленькие иголочки. Комната превратилась в печь. Судорожно зевая, как рыба на берегу, он ловил ртом воздух, скреб ногтями сквозь рубашку и ни одной мысли не было в голове. Он только боялся, чтобы, не дай бог, ничего не случилось с ним прямо за столом. Он испугался.
Но отпустило.
Словно сбросило с потолка в кресло. Картинка в глазах медленно сфокусировалась. Приехали, подумал Борис мрачно. Не глядя на Леонарда, лишь предупредительно подняв палец, он отыскал среди бутылок теплый боржоми и жадно присосался к горлышку. Наплевав на какой бы то ни было этикет.
Леонард, впрочем, как ни в чем не бывало с большим удовольствием закусывал, не обращая внимания на Бориса.
— Простите, — хрипло сказал Солонников. — Дальше без меня. Я — пас.
Он откинулся в кресле, уронив руку через подлокотник. Расслабленно поднося ко рту горлышко бутылки, понемногу приходил в себя. Поерзал, доставая из заднего кармана сигареты.
— Я закурю, — предупредил Солонников. Сунул в зубы сигарету, бросил пачку на стол.
Леонард, наполнявший опустевшую рюмку, коротко взглянул на него.
Борис зажег — и вдруг морщась погасил зажигалку. В горло толкнулась тошнота. Да что со мной, утомленно подумал Борис. Навалилась страшная усталость. Теперь ему хотелось одного — лечь, закрыть глаза, положить на лоб кусок льда.
Борис тоскливо мял сигарету. Мысли блуждали далеко. Все вокруг источало неимоверную тяжесть. Он уже свыкся с тем, что кто-то незнакомый ввалился в его квартиру и сидит за его столом, непонятно чего хочет. Скорей бы уходил. Даже со стола не буду убирать. Сразу завалюсь спать. Ему до того захотелось лечь и закрыть глаза, что он начал придумывать вежливую, но категоричную фразу с просьбой закругляться. Кто бы он ни был — пусть приходит завтра…
Леонард промакивал салфеткой губы.
— Очень хорошо, Борис Александрович, что вы почувствовали нечто. Надеюсь, это сильно облегчит мою миссию. В каком-то смысле я нахожусь в не менее сложной ситуации, чем вы. Прецендентов не было. Честно скажу, первые несколько часов мы даже не знали, что делать.
Борис мучительно собрался с силами и посмотрел на болтающего старика. Категоричная фраза осталась незаконченной.
Леонард тщательно вытер руки, безжалостно терзая салфетку. Бросил бумажный комок на стол. Уставился на Бориса, словно они играли в гляделки. Борис с трудом выдержал спокойный и непонятный взгляд. В лице старика что-то неуловимо изменилось, оно чуть смягчилось. Вдруг Леонард перестал смахивать на иностранца. Скорее это был уставший от суеты долгой жизни консультант по специальным вопросам, давно ушедший на покой, лишь в связи с особыми обстоятельствами вернувшийся к прежним делам.
— Борис Александрович, — сказал Леонард, — я имею честь передать вам официальное обращение.
Леонард на секунду замолк, словно терзаемый последними сомнениями. Решился.
— Произошла криптокатастрофа…
Борис наморщил лоб. Легкое удивление пробилось сквозь алкогольные пары. Как? И он про катастрофу? Это становится скучным. Всякий интерес к позднему посетителю пропал. Было совершенно не интересно, кто он таков и откуда у него домашний адрес Солонникова. Борис чувствовал себя совершенно разбитым. Он позволил себе положить затылок на спинку и прикрыть веки. Пусть говорит. Лишь бы не мешал.
— В прошлую пятницу, — продолжил Леонард, — мы сначала не хотели пускать к вам этого шамана, да передумали. Все равно рано или поздно пришлось бы вам рассказать…
Солонников не пошевелился, но глаза его метнулись к лицу Леонарда, ища в нем… Насмешку? Издевку? С трудом сдерживаемой улыбку прикалывающегося человека? Безумие?!. Ничего этого не было. Леонард говорил совершенно серьезно. Он сидел, развернув стул к Борису, холеная рука покойно лежала на скатерти.
— К сожалению, Борис Александрович, мы не владеем способом коррекции астрала. Криптокатастрофа непоправимо спутала все карты в области мира, говорить о которой уверенно в наше время могут только шарлатаны. И сейчас мы стоим на перепутье. Нет, на крутом повороте стоим мы сейчас! Выход из сложившейся ситуации есть. Один. Он входит в круг наших реальных возможностей, но он настолько… — Леонард замялся, на лице его впервые за прошедшие четверть часа появилось одно из самых общечеловеческих выражений — мучительное сомнение, -
…настолько категоричен, что, поверьте, ни вам, ни нам…
Солонников оторвал затылок от спинки кресла и с откровенным недоумением смотрел на старика.
— Однако, я должен объясниться. Борис Александрович, прошу вас, выслушайте меня до конца и очень внимательно! Отнеситесь к тому что я скажу, как ученый к факту. Например, как к археологической находке, которая своей материальностью закрывает все дискуссии, отметает домыслы, является недостающим звеном и не допускает двойного толкования. Хорошо?
— Прошу вас, — сказал Борис в замешательстве, — но…
Старик несколько мгновений учтиво подождал и начал:
— Итак. Борис Александрович, вы знаете не хуже меня, как много людей никогда не узнали о своих спящих талантах. Или узнали поздно. Или знали, но не поверили в свои силы. Вам известно, что по причине социального несовершенства подавляющим большинством людей руководят в жизни предельно простые категории: страх, жадность, глупость и лень. А так же их разнообразные производные — тщеславие, гордыня, уныние, самообман. Добродетели перечислять не будем — надеюсь, они должны быть поумолчанию. Как вы думаете, что будет с человеком, если его с детства поведут по жизни преимущественно высокие категории? Ответ, разумеется, ясен. Но встает неизбежный вопрос: как добиться этого без тепличных условий, чтобы, с одной стороны, человек не свернул со своего истинного пути, а с другой не оказался изнеженным экзотическим фруктом, непригодным к реальной жизни? И здесь ответ прост: корректирующие воздействия не должны нарушать ощущения свободы выбора, должны быть скрыты. Борис Александрович, именно этим способом вы были приобщены к возможности избежать скучнейшего прозябания в сетях случайности — вы нашли себя в жизни. Ваш талант не погиб, не измельчал, не видоизменился, он раскрылся и постоянно совершенствовался! Вы были довольны своей судьбой, мы — радовались за вас. Вы бы никогда не узнали о нас, но сегодня, как я уже сказал, ситуация изменилась. Чтобы избежать деструктивного воздействия астральной катастрофы и не загубить тридцатилетнюю работу… Борис Александрович, вы меня слушаете? Простите, мне показалось вы задремали… Вам надо сделать несколько конкретных, точно расчитанных шагов. Действия эти лежат в обычном земном плане и не потребуют ни оккультных знаний, ни сверхчеловеческих усилий. Результатом будет поворот вашей линии судьбы. Это единственное, что мы на Земле можем противопоставить событиям в тонком мире. Перспектива просчитана далеко вперед. К сожалению, результативность вашей работы, оставь вы все как прежде, будет катастрофически падать. Простите за легкий каламбур. Из ничего, можно сказать, из бытовых неурядиц, из случайных на первый взгляд событий создастся вдруг ситуация, надолго, очень надолго выбьющая вас из колеи. Придут усталость, разочарование, сомнение, избыточная рефлексия… Звезды лишь склоняют, но не обязывают. Сильные личности могут уйти изпод их опеки. Но это отдельная область знания. Здесь тоже надо быть специалистом. Мы знаем как это сделать грамотно. Вы наверняка — я в этом уверен — справились бы сами, за год-другой решив все проблемы, но у нас с вами нет этого времени. Так… Вы предлагаете пойти к знахарю и за смешную сумму в баксах почистить карму?.. И я так думаю. Мне не до шуток, поверьте. Честно говоря, даже пить этот замечательный коньяк нет времени. Нужно действовать, действовать! Ситуация критическая. Мир постоянно движется. Пусть вас не обманывает эта тишина за окном. Иногда лучше сбросить скорость и повернуть руль, чем прозевать поворот… Конкретно, вам следует оборвать все связи со своим прошлым. Понимаете? Все! Чтобы остаться собой, вы должны исчезнуть из своей реальности, ставшей вам враждебной. Выскочить из русла, если хотите. Мне это трудно произнести, но все, что составляло вашу жизнь до сегодняшнего дня — даже ваша семья, друзья — якорями будут держать вас внутри последствий криптокатастрофы. Вы должны бросить работу здесь. Более того, резко сменить тематику на будущем месте работы. Борис, вы должны практически исчезнуть для прошедшей жизни. В дополнение ко всему — уехать. Далеко уехать. А там — родиться заново. О мелочах не волнуйтесь! Билеты, жилплощадь, легенда, документы и новая работа с достойной зарплатой уже готовы и ждут вас. А язык вы знаете. Оборвав связь с прошлым вы не полностью, конечно, но в значительной степени очищаете свое будущее от негативного воздействия криптокатастрофы. Как специалист, рассмотрите этот узел событий, в центре которого вы сами, и вы поймете, что я прав. Будущее ваше снова становится табула раса. Предлагаемый нами вариант компенсирует ущерб от катастрофы процентов на девяносто. Со временем вы сможете вернуться на прежние места, конечно… Но сейчас говорить об этом рано. Да и стоит ли возвращаться в мир теней, на пепелище? Появятся совершенно новые увлечения, новые люди, новые перспективы и возможности. Невероятные возможности! Поверьте, мир так велик…
— Леонард, — прошептал Борис, не открывая глаз. — То, что вы говорите, мне непонятно. Абсолютно. Видимо, я сегодня очень устал. Или перебрал. Голова совершенно чугунная. Говорите толком, что вам надо… У меня завтра очень много дел.
Леонард, закусив губу, посмотрел на опущенные веки Солонникова.
— Прав Даниил, — пробормотал старик. — Отныне только полная инициация. Никакой больше романтики… — и — громко: — Хорошо! Борис, я прекрасно понимаю ваше душевное состояние, поверьте.
Скрипнул стул.
Солонников открыл глаза.
Старик сделал два мягких шага к книжным полкам и вытащил сильно потрепанную детскую книгу, которую Борис всегда прятал за глянцевый фотоальбом, задумчиво перелистал. Озорно посмотрел на Солонникова.
— Борис Александрович, я вижу вы не то что бы не верите мне, а действительно не понимаете о чем идет речь. Это не в укор вам. Наверняка я бы тоже растерялся. Что ж, будем исходить из фактов и логики. Давайте поговорим о том, в чем вы не можете сомневаться — о вашей жизни. Способ, конечно, примитивный… но при нашем дефиците времени ничего другого не остается. Всего я, сами понимаете, рассказать физически не в силах, лишь некоторые ключевые моменты. Например, это, — он качнул раскрытой книгой, — в большой степени подвигло вас в самом раннем школьном возрасте записаться не в секцию авиамоделизма во Дворце пионеров, на что вас подбивали друзья, а в юношеское отделение социологии при АН СССР, куда бы вы постеснялись даже просто заглянуть в тот день. Вы не были робким ребенком, но очень ценили свой внутренний мир, и даже неловкая шутка, не говоря уже о насмешках, могла вас сильно покоробить. А еще вы не хотели показаться умнее своих друзей. Вы дорожили любой дружбой, интуитивно понимая, что идеального друга не встретить никогда. Уже тогда вы хорошо разбирались в людях. Никто из ваших друзей не знал вашего главного увлечения — интересы большинства были другие, а своих вы никому не навязывали. Ваша дружба и в чем-то сама ваша жизнь тогда были постоянным компромиссом. Вас это тяготило. Причины этого вы понимали, но предпринять шаги к изменению ситуации не решались. Вы ждали. Верили, что мир не жесток и все образуется само собой. И это понятно — ребенку трудно переступить через себя и вообще нарушить привычный ход жизни. В детстве человек абсолютно верит в лучшее будущее, тут-то и начинается уход со своего пути. Большинство привыкает ждать, считая, что все впереди, а когда мир проносит ожидаемое мимо — смиряется. Мол, не судьба, против нее не попрешь. Но мир не зол к человеку — он равнодушен. Итак, книга вас подтолкнула в выборе в тот день. Собеседование. Было вам еще слишком мало лет, но вы слету расщелкали пару задач по массовой психологии, и вас взяли. Вы наверное уже не помните, как у вас оказалась эта книга?
Борис не мигая смотрел на Леонарда.
— Вспомните? — переспросил Леонард.
Шумаков с ножом и вилкой наперевес хищно воздвигся над уткой, похожей на летящую куда-то по серебранной глади ладью, и сказал:
— Ну-с… А вот теперь, Николай Николаевич, я с большим удовольствием закушу!
— И это правильно! — сказал Борбылев. — Рекомендую бочок. Хорошо прожарился.
— Так что там насчет астероида? — хитро поинтересовался Данилевич.
Солонников с Борбылевым переглянулись и рассмеялись. А Шумаков сказал с полным ртом:
— А шел бы он!..
Борис стоял на балконе и смотрел на тлеющий закат. От пылающего великолепия осталась рваная красная полоса, задавленная темным небом. Где-то, видимо, запалили прошлогоднюю траву — дым стлался в тихом воздухе, медленно заволакивая горизонт.
Квадрат газона далеко внизу под балконом был загадочно освещен скрытыми лампами. Чертя в темноте рубиновыми огнями, во двор бесшумно свернула машина. Слабый отсвет фонаря призрачно колыхнулся на длинном полированном борту. Где-то под темными кронами бульвара неторопливо цокали каблучки.
Борис поднял глаза к небу, вдохнул полной грудью. В глубокой синеве проступили первые звезды. Он задержал выдох, глядя на дрожащие крошечные огоньки. Это вы влияете на нас? Значит, вы знаете как мы устроены?
Он подтащил плетеное кресло, уселся, задрав ноги на край бетонного барьера. Закурил, продолжая смотреть на звезды. Покачал головой. Нет, вы слишком далеко. Более того, я точно знаю, что многих из вас уже нет. А есть только свет, умирающим эхом дошедший до Земли. Забавно, что астрологи, возможно, до сих пор оперируют именами звезд, давным-давно ставших холодной плазмой… Оставайтесь вдохновением поэтов, а нам оставьте нравственный закон внутри нас. Это нам как-то ближе. Каждому. В отличие от чувства рифмы. Аминь.
Раздался звонок в дверь — далекий из-за слабого, но навязчивого шума улицы. Ну наконец-то! Борис отправил окурок в прямоугольник вечерней синевы и оставался неподвижным еще несколько блаженных секунд. Снял пятки с барьера, не глядя попав в пляжные шлепанцы, и пошел открывать. Я тебе, стервец ты этакий, такую штрафную налью!..
Улыбаясь до ушей, он распахнул дверь, качнулся по инерции вперед… и отступил на шаг, превратив движение в вежливый полупоклон.
Это был не Степан.
Аккуратно и тщательно шаркая белыми штиблетами, на коврике перед ним топтался и ответно кланялся одетый по-летнему — причем явно не в простых магазинах — незнакомый крепкий сухопарый старик. Больше всего он был похож на неунывающего иностранного туриста с великолепным пенсионным обеспечением. Из тех, что стаями блуждают по старым станциям московского метро, с неприличным азартом глазея на лепнину и мозаику советского периода, слепят фотосвспышками спешащих прохожих, которые лишь скосят глаз на нездешнее чудо, удивятся праздному заморскому интересу — и побегут дальше по своим делам. Впрочем, старик больше походил на начальника тургруппы. Слишком был невозмутим. Не интересовали его трактористы с шестеренками в руках и доярки на фоне зорек.
— Добрый вечер. Извините за позднее вторжение, — сказал вдруг старик к огромному удивлению Бориса на чистом русском языке.
Повиснув на дверной ручке, Солонников довольно тупо глядел на нежданного гостя. Незнакомец учтиво смотрел в ответ, готовый ответить на любые вопросы. Солонников захлопнул рот, совершил полагающийся ритуал, пригласил войти.
Старик помедлил, очень осторожно переступил порог и стал в прихожей, озираясь. Ну точно как иностранный турист на станции Маяковская!
Они представились друг другу. Старик коротко и веско назвался Леонардом. Имя очень подходило. На осторожный вопрос Бориса о его, Леонарда, отчестве, старик сказал, что привык отзываться на одно имя и был бы очень признателен Борису за это маленькое нарушение этикета. Борису эта простота восхитила. Он предложил обращаться к себе так же — по имени. Старик кивнул, приняв это как должное.
Борис заметил, что даже захлопнув дверь, продолжает держаться за дверную ручку. Он отлепился от никелированной скобы, и был вынужден схватится за стену. Леонард вежливо отвел взгляд, сделав вид, что его заинтересовала оскаленная африканская маска.
Солонникову стало неловко.
А может оно и лучше, что Степан не пришел. Степан человек азартный, увлекающийся. Никакая штрафная его не испугает — только раззадорит. Опять же рояль в соседней комнате стоит… Общение с роялем у Степана очень хорошо идет под крепкие напитки. А я все же завтра хочу поработать. Надо поработать… Вот сегодня что ты успел сделать?
Кое-что успел! Но в общем, конечно… Пляж еще этот.
Считай, это был отпуск в миниатюре.
Да уж, отпуск…
Неожиданно, старина, правда?
Я не железный, в конце концов. Жара еще эта сегодня…
Спортом надо было заниматься, а не культурные вечера устраивать.
А может кондиционеры во все комнаты поставить? Не жить же в кабинете. Но Наташка не любит стерильный воздух. Иногда только заходит к нему, когда становится действительно жарко. Его эти бытовые неудобства не то что бы раздражают — нет, он и в очереди может постоять, если надо, или, скажем, поработать полевой сезон с Барбарисом где-нибудь в Гоби — было такое однажды… Но все эти большие и малые колдобины и заусенцы жизни сбивают его внутренний камертон. Штуку нежную, тонкую. Но и привычка опасная вещь. Привыкнет так человек к хорошему, избалуется… Все, завтра — работаем! В конце концов камертон во мне, а не где-то. Вот только разберусь с посетителями. Заплачу какой-нибудь взнос на спасение первой природы от второй, прослушав короткую энергичную лекцию, полную света и надежды. Правда поздновато для общественных организаций, усомнился Борис… Кого пустил я на ночь глядя? Скажи мне, дядя… И не Багават-Гиту он распространяет. Для кришнаита не достаточно радостен. Для члена партии зеленых слишком спокоен. Борису пришел на ум странный эпитет — неуловимо спокоен. Нет, подумал Борис, сейчас все равно не угадаю. А вот пьет он скорее всего коньяк.
Солонников отлепился от стены.
— Приятно у вас. Очень, — Леонард оторвался от созерцания маски.
— Вы уж-же третий, кто мне это говорит сегодня.
Ух, ну и дела! Борис поворочал отяжелевшим языком. Нет, господа, тренироваться надо. Либо красненьким по вечерам, либо по утрам с гантелями. Соку выпить? Нет, лучше воды. Со льдом. Принять ванну. Выспаться. Борис ослабил галстук. Хотел ослабить — рука наткнулась на растегнутый ворот и распущенный узел. Ага… Но когда?! Зарницей мелькнула мысль о нормах этикета. Но ей-богу, в такой духоте… Даже на балконе сейчас почувствуешь прохладу лишь десять минут простояв неподвижно. Он присмотрелся к Леонарду — тот оказался в летней рубашке с коротким рукавом, сухой, подтянутый. Без этой взмыленности и дневной утомленности. Словно вылез из автомобиля с кондиционером. Цивилизацию погубит либо тяга к излишнему комфорту, либо отсутствие последнего. А у нас в гостиной нет кондиционера, подумал Борис, и с легкой совестью не стал приводить себя в порядок.
— Проходите, пожалуйста. Сюда, налево.
Идя по коридору, Леонард покосился на плотно закрытую дверь кабинета. Борис шел следом, низко опустив голову — старался не наступить гостю на пятки.
Леонард остановился перед разоренным столом в гостиной:
— Вижу вы праздновали сегодня? День рождения? Юбилей?
— Да нет… Просто друзья заходили.
— Я не помешал?
— Нет-нет, все уже ушли. Простите, Леонард, чему я обязан…
Старик обернулся и Борис запнулся, натолкнувшись на его взгляд. На секунду Солонникова охватило нелепое чувство, что это он, Борис, на ночь глядя ввалился к кому-то в гости. К человеку терпеливому, но чрезвычайно занятому. Леонард молчал, спокойно и непонятно глядя на Солонникова.
Борис испытал неловкость.
— Дело у меня к вам, Борис Александрович, очень серьезное, — сказал наконец старик и стал разглядывать обстановку со странной беглой отрешенностью. Причем ложка на скатерти, портьера на окне и сам Борис были в этот момент равны по каким-то неведомым критериям. Как опытный художник бросает пустые взгляды на юную розовеющую натурщицу, или — сравнение своей неожиданностью резануло Бориса — судмедэксперт на глазах у замершей от ужаса толпы что-то спокойно перекладывает в ворохе окровавленных тряпок возле искореженного груды металла, недавно бывшей автомобилем… Не был он похож ни на интуриста, ни на члена партии зеленых, ни на кого.
Борис тряхнул головой.
— Да? Ну и отлично. Тогда прошу к столу. Совместим стол и дело… — Борису вдруг дико захотелось выпить. Он даже удивился.
— Пожалуй, — сказал Леонард.
— Прошу! — Борис мотнул головой вдоль стола. Сейчас, сейчас мы избавимся от неловкости! Он потер руки, предвкушая.
Старик сделал светский кивок с оттяжечкой и прошел к предупредительно отодвинутому стулу на место Шумакова. Поддернул белые штанины — без стрелок, из типично летней «несминаемой» ткани, но чертовски элегантные — и уселся с прямой спиной. Борису его поза не казалось нарочитой. Школа, подумал Борис, проходя к своему месту во главе стола, спиной к балкону. Старая закалка. Сверкнула мысль: а не гость ли это из Римского клуба?!. Сомнительно. Хотя, Москва город большой. Какой-нибудь симпозиум обязательно сейчас идет. Могли и приехать… Кстати, не посмотрел на штемпель на конверте. Точнее, не помню, был он там или нет. Могли просто сунуть письмо в ящик, проезжая мимо вчера, а теперь вот зашли…
Всерьез взвешивая это предположение, он машинально разлил водку под самый обрез рюмки, занес бутылку над второй — и спохватился:
— Леонард, может быть, вам коньяку?
— С удовольствием, Борис. Если вас не затруднит.
— Минутку.
Солонников поднялся, стараясь держаться прямо, выбрался из гостиной. В кабинете снял с полки громадный том. Открыл рельефную — навороченная геральдика — обложку. В выстланных лунным бархатом вырезах утонули две темные коллекционные бутылки. Борис не колеблясь вытащил одну. Зря Данилевич не верил, удивился Борис, заталкивая «книгу» на место. Тут тебе и форма, и содержание.
Возвратясь, он намеренно поставил бутылку этикеткой к Леонарду. Показалось, тот оценит. Но старик лишь скользнул взглядом по бутылке двадцатипятилетнего коньяка, и с тем же выражением посмотрел на блюдечко с нарезанным лимоном. Борису стало смешно. Кого я удивить собрался? Да он, возможно, пил Курвуазье двухсотлетней выдержки, а я тут с Камю выпендриваюсь.
Борис открыл бутылку.
— Леонард, сами распорядитесь?
— Не беспокойтесь, Борис Александрович, прошу вас, — неожиданно мягко сказал Леонард, расстилая на коленях салфетку. — Одну секунду, я только наберу закусочки. Хотя такой коньяк можно и не закусывать. Думаю то, что я расскажу, вас заинтересует.
Борис вежливо покивал в ответ. Хватаясь по пути за спинки всех стульев, добрался до своего места, и благополучно приземлился в свое кресло, едва не промахнувшись.
…Интересно, думал Борис, по-детски подперев щеку кулаком и наблюдая за плавными движениями рук старика, лицо совсем незнакомое, но странное дело — я как-будто узнаю в первый раз увиденное. Это не воспоминание о человеке. Даже не о его тени. Это тень воспоминания о тени человека.
Сквозь неумолимо опускающиеся веки он смотрел, как старик накладывает себе икорочки, водружает веточку зелени, отламывает кусочек черного хлеба, щелкнув пальцами, со вкусом зачерпывает ложкой горку маслин. Как он бросает щепотку молотого кофе на дольку лимона. Эстет. Порода так и прет… Побородок соскочил с ладони. Фу, черт!.. Солонников с усилием поморгал, потер ладонями лицо. Нет, господа, так нельзя… И тоже постарался выпрямить спину.
Старик наконец наполнил свою рюмку.
Они чокнулись.
Пошлого тоста «за знакомство» никто не предложил. Выпили в молчании, только солидно кивнули друг другу. И Борис опять удивился, насколько естественно это получилось.
— …Только откройте ма-аленький секрет, — Солонников двумя пальцами показал насколько маленький, пьяно вглядываясь в лицо гостя и старательно обгладывая маслину. Маслины явно было мало и он, вооружившись вилкой, начал вылавливать последний гриб из рассола. — Кто вы? Я вот сижу, гадаю. Признаюсь, есть у меня одна версия, да слишком уж невероятная. На наводчика вы не похожи. Гурман-телепат на халяву? Смешно, но еще менее реально. Вы археолог? Футуролог? По роду своей деятельности я часто встречаюсь с самыми разными людьми. Но вас я не помню. И все же отчего-то кажется мне, что где-то я вас…
Солонников подцепил наконец вилкой скользкий гриб, поднял глаза и в замешательстве замолчал, потому что Леонард неожиданно подался к нему. В глазах старика прыгали жадные огоньки, словно стремился он подхватить некие слова, готовые сорваться с языка Солонникова. Солонников остолбенел. Откинулся назад и отвел взгляд. Лицо его вспыхнуло от неловкости. Обдирая язык о зубы, он собрал слюну. В горле пересохло. Все тело охватил жар. Загорелся корешок каждого волоса, нестерпимо закололи в груди маленькие иголочки. Комната превратилась в печь. Судорожно зевая, как рыба на берегу, он ловил ртом воздух, скреб ногтями сквозь рубашку и ни одной мысли не было в голове. Он только боялся, чтобы, не дай бог, ничего не случилось с ним прямо за столом. Он испугался.
Но отпустило.
Словно сбросило с потолка в кресло. Картинка в глазах медленно сфокусировалась. Приехали, подумал Борис мрачно. Не глядя на Леонарда, лишь предупредительно подняв палец, он отыскал среди бутылок теплый боржоми и жадно присосался к горлышку. Наплевав на какой бы то ни было этикет.
Леонард, впрочем, как ни в чем не бывало с большим удовольствием закусывал, не обращая внимания на Бориса.
— Простите, — хрипло сказал Солонников. — Дальше без меня. Я — пас.
Он откинулся в кресле, уронив руку через подлокотник. Расслабленно поднося ко рту горлышко бутылки, понемногу приходил в себя. Поерзал, доставая из заднего кармана сигареты.
— Я закурю, — предупредил Солонников. Сунул в зубы сигарету, бросил пачку на стол.
Леонард, наполнявший опустевшую рюмку, коротко взглянул на него.
Борис зажег — и вдруг морщась погасил зажигалку. В горло толкнулась тошнота. Да что со мной, утомленно подумал Борис. Навалилась страшная усталость. Теперь ему хотелось одного — лечь, закрыть глаза, положить на лоб кусок льда.
Борис тоскливо мял сигарету. Мысли блуждали далеко. Все вокруг источало неимоверную тяжесть. Он уже свыкся с тем, что кто-то незнакомый ввалился в его квартиру и сидит за его столом, непонятно чего хочет. Скорей бы уходил. Даже со стола не буду убирать. Сразу завалюсь спать. Ему до того захотелось лечь и закрыть глаза, что он начал придумывать вежливую, но категоричную фразу с просьбой закругляться. Кто бы он ни был — пусть приходит завтра…
Леонард промакивал салфеткой губы.
— Очень хорошо, Борис Александрович, что вы почувствовали нечто. Надеюсь, это сильно облегчит мою миссию. В каком-то смысле я нахожусь в не менее сложной ситуации, чем вы. Прецендентов не было. Честно скажу, первые несколько часов мы даже не знали, что делать.
Борис мучительно собрался с силами и посмотрел на болтающего старика. Категоричная фраза осталась незаконченной.
Леонард тщательно вытер руки, безжалостно терзая салфетку. Бросил бумажный комок на стол. Уставился на Бориса, словно они играли в гляделки. Борис с трудом выдержал спокойный и непонятный взгляд. В лице старика что-то неуловимо изменилось, оно чуть смягчилось. Вдруг Леонард перестал смахивать на иностранца. Скорее это был уставший от суеты долгой жизни консультант по специальным вопросам, давно ушедший на покой, лишь в связи с особыми обстоятельствами вернувшийся к прежним делам.
— Борис Александрович, — сказал Леонард, — я имею честь передать вам официальное обращение.
Леонард на секунду замолк, словно терзаемый последними сомнениями. Решился.
— Произошла криптокатастрофа…
Борис наморщил лоб. Легкое удивление пробилось сквозь алкогольные пары. Как? И он про катастрофу? Это становится скучным. Всякий интерес к позднему посетителю пропал. Было совершенно не интересно, кто он таков и откуда у него домашний адрес Солонникова. Борис чувствовал себя совершенно разбитым. Он позволил себе положить затылок на спинку и прикрыть веки. Пусть говорит. Лишь бы не мешал.
— В прошлую пятницу, — продолжил Леонард, — мы сначала не хотели пускать к вам этого шамана, да передумали. Все равно рано или поздно пришлось бы вам рассказать…
Солонников не пошевелился, но глаза его метнулись к лицу Леонарда, ища в нем… Насмешку? Издевку? С трудом сдерживаемой улыбку прикалывающегося человека? Безумие?!. Ничего этого не было. Леонард говорил совершенно серьезно. Он сидел, развернув стул к Борису, холеная рука покойно лежала на скатерти.
— К сожалению, Борис Александрович, мы не владеем способом коррекции астрала. Криптокатастрофа непоправимо спутала все карты в области мира, говорить о которой уверенно в наше время могут только шарлатаны. И сейчас мы стоим на перепутье. Нет, на крутом повороте стоим мы сейчас! Выход из сложившейся ситуации есть. Один. Он входит в круг наших реальных возможностей, но он настолько… — Леонард замялся, на лице его впервые за прошедшие четверть часа появилось одно из самых общечеловеческих выражений — мучительное сомнение, -
…настолько категоричен, что, поверьте, ни вам, ни нам…
Солонников оторвал затылок от спинки кресла и с откровенным недоумением смотрел на старика.
— Однако, я должен объясниться. Борис Александрович, прошу вас, выслушайте меня до конца и очень внимательно! Отнеситесь к тому что я скажу, как ученый к факту. Например, как к археологической находке, которая своей материальностью закрывает все дискуссии, отметает домыслы, является недостающим звеном и не допускает двойного толкования. Хорошо?
— Прошу вас, — сказал Борис в замешательстве, — но…
Старик несколько мгновений учтиво подождал и начал:
— Итак. Борис Александрович, вы знаете не хуже меня, как много людей никогда не узнали о своих спящих талантах. Или узнали поздно. Или знали, но не поверили в свои силы. Вам известно, что по причине социального несовершенства подавляющим большинством людей руководят в жизни предельно простые категории: страх, жадность, глупость и лень. А так же их разнообразные производные — тщеславие, гордыня, уныние, самообман. Добродетели перечислять не будем — надеюсь, они должны быть поумолчанию. Как вы думаете, что будет с человеком, если его с детства поведут по жизни преимущественно высокие категории? Ответ, разумеется, ясен. Но встает неизбежный вопрос: как добиться этого без тепличных условий, чтобы, с одной стороны, человек не свернул со своего истинного пути, а с другой не оказался изнеженным экзотическим фруктом, непригодным к реальной жизни? И здесь ответ прост: корректирующие воздействия не должны нарушать ощущения свободы выбора, должны быть скрыты. Борис Александрович, именно этим способом вы были приобщены к возможности избежать скучнейшего прозябания в сетях случайности — вы нашли себя в жизни. Ваш талант не погиб, не измельчал, не видоизменился, он раскрылся и постоянно совершенствовался! Вы были довольны своей судьбой, мы — радовались за вас. Вы бы никогда не узнали о нас, но сегодня, как я уже сказал, ситуация изменилась. Чтобы избежать деструктивного воздействия астральной катастрофы и не загубить тридцатилетнюю работу… Борис Александрович, вы меня слушаете? Простите, мне показалось вы задремали… Вам надо сделать несколько конкретных, точно расчитанных шагов. Действия эти лежат в обычном земном плане и не потребуют ни оккультных знаний, ни сверхчеловеческих усилий. Результатом будет поворот вашей линии судьбы. Это единственное, что мы на Земле можем противопоставить событиям в тонком мире. Перспектива просчитана далеко вперед. К сожалению, результативность вашей работы, оставь вы все как прежде, будет катастрофически падать. Простите за легкий каламбур. Из ничего, можно сказать, из бытовых неурядиц, из случайных на первый взгляд событий создастся вдруг ситуация, надолго, очень надолго выбьющая вас из колеи. Придут усталость, разочарование, сомнение, избыточная рефлексия… Звезды лишь склоняют, но не обязывают. Сильные личности могут уйти изпод их опеки. Но это отдельная область знания. Здесь тоже надо быть специалистом. Мы знаем как это сделать грамотно. Вы наверняка — я в этом уверен — справились бы сами, за год-другой решив все проблемы, но у нас с вами нет этого времени. Так… Вы предлагаете пойти к знахарю и за смешную сумму в баксах почистить карму?.. И я так думаю. Мне не до шуток, поверьте. Честно говоря, даже пить этот замечательный коньяк нет времени. Нужно действовать, действовать! Ситуация критическая. Мир постоянно движется. Пусть вас не обманывает эта тишина за окном. Иногда лучше сбросить скорость и повернуть руль, чем прозевать поворот… Конкретно, вам следует оборвать все связи со своим прошлым. Понимаете? Все! Чтобы остаться собой, вы должны исчезнуть из своей реальности, ставшей вам враждебной. Выскочить из русла, если хотите. Мне это трудно произнести, но все, что составляло вашу жизнь до сегодняшнего дня — даже ваша семья, друзья — якорями будут держать вас внутри последствий криптокатастрофы. Вы должны бросить работу здесь. Более того, резко сменить тематику на будущем месте работы. Борис, вы должны практически исчезнуть для прошедшей жизни. В дополнение ко всему — уехать. Далеко уехать. А там — родиться заново. О мелочах не волнуйтесь! Билеты, жилплощадь, легенда, документы и новая работа с достойной зарплатой уже готовы и ждут вас. А язык вы знаете. Оборвав связь с прошлым вы не полностью, конечно, но в значительной степени очищаете свое будущее от негативного воздействия криптокатастрофы. Как специалист, рассмотрите этот узел событий, в центре которого вы сами, и вы поймете, что я прав. Будущее ваше снова становится табула раса. Предлагаемый нами вариант компенсирует ущерб от катастрофы процентов на девяносто. Со временем вы сможете вернуться на прежние места, конечно… Но сейчас говорить об этом рано. Да и стоит ли возвращаться в мир теней, на пепелище? Появятся совершенно новые увлечения, новые люди, новые перспективы и возможности. Невероятные возможности! Поверьте, мир так велик…
— Леонард, — прошептал Борис, не открывая глаз. — То, что вы говорите, мне непонятно. Абсолютно. Видимо, я сегодня очень устал. Или перебрал. Голова совершенно чугунная. Говорите толком, что вам надо… У меня завтра очень много дел.
Леонард, закусив губу, посмотрел на опущенные веки Солонникова.
— Прав Даниил, — пробормотал старик. — Отныне только полная инициация. Никакой больше романтики… — и — громко: — Хорошо! Борис, я прекрасно понимаю ваше душевное состояние, поверьте.
Скрипнул стул.
Солонников открыл глаза.
Старик сделал два мягких шага к книжным полкам и вытащил сильно потрепанную детскую книгу, которую Борис всегда прятал за глянцевый фотоальбом, задумчиво перелистал. Озорно посмотрел на Солонникова.
— Борис Александрович, я вижу вы не то что бы не верите мне, а действительно не понимаете о чем идет речь. Это не в укор вам. Наверняка я бы тоже растерялся. Что ж, будем исходить из фактов и логики. Давайте поговорим о том, в чем вы не можете сомневаться — о вашей жизни. Способ, конечно, примитивный… но при нашем дефиците времени ничего другого не остается. Всего я, сами понимаете, рассказать физически не в силах, лишь некоторые ключевые моменты. Например, это, — он качнул раскрытой книгой, — в большой степени подвигло вас в самом раннем школьном возрасте записаться не в секцию авиамоделизма во Дворце пионеров, на что вас подбивали друзья, а в юношеское отделение социологии при АН СССР, куда бы вы постеснялись даже просто заглянуть в тот день. Вы не были робким ребенком, но очень ценили свой внутренний мир, и даже неловкая шутка, не говоря уже о насмешках, могла вас сильно покоробить. А еще вы не хотели показаться умнее своих друзей. Вы дорожили любой дружбой, интуитивно понимая, что идеального друга не встретить никогда. Уже тогда вы хорошо разбирались в людях. Никто из ваших друзей не знал вашего главного увлечения — интересы большинства были другие, а своих вы никому не навязывали. Ваша дружба и в чем-то сама ваша жизнь тогда были постоянным компромиссом. Вас это тяготило. Причины этого вы понимали, но предпринять шаги к изменению ситуации не решались. Вы ждали. Верили, что мир не жесток и все образуется само собой. И это понятно — ребенку трудно переступить через себя и вообще нарушить привычный ход жизни. В детстве человек абсолютно верит в лучшее будущее, тут-то и начинается уход со своего пути. Большинство привыкает ждать, считая, что все впереди, а когда мир проносит ожидаемое мимо — смиряется. Мол, не судьба, против нее не попрешь. Но мир не зол к человеку — он равнодушен. Итак, книга вас подтолкнула в выборе в тот день. Собеседование. Было вам еще слишком мало лет, но вы слету расщелкали пару задач по массовой психологии, и вас взяли. Вы наверное уже не помните, как у вас оказалась эта книга?
Борис не мигая смотрел на Леонарда.
— Вспомните? — переспросил Леонард.