Портер Джейн. Обещание Кристоса

   Она даже одеться не могла без слез. Даже свет бра казался ей ножом, которым водят по ее спине. Ничего в ее шкафу не показалось ей привлека-тетьным. Она выключила лампу, разделась и осторожно скользнула под холодную простынку.
   К черту ужин. Она лучше останется в постели.
   Через пятнадцать минут Кристос подошел к ее двери.
   Он даже не удосужился постучаться – просто вошел.
   – Зная твою любовь к побегам, я решил проверить, с нами ли ты еще.
   Алисия натянула простыню на самый подбородок.
   – Как видишь.
   – Но в постели. – Да.
   – Может, это приглашение? – Его ослепительно белые зубы сверкнули в полумраке комнаты.
   – Нет.
   – Но ты ведь голая.
   – Я, кажется, обгорела.
   – Покажи мне. Жар залил щеки.
   – Хочешь доказательств?
   – Да, пожалуйста.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

   Борясь с противоречивыми чувствами, переполняющими ее, Алисия попыталась привести мысли в порядок.
   – Я не собираюсь раздеваться перед тобой, только чтобы ты мог убедиться в том, что я действительно обгорела.
   – Ты уже около года не была на солнце. У тебя могут быть ожоги второй или даже третьей степени.
   – Ты преувеличиваешь. Это просто солнце.
   – Вот и проверим. – Кристос тихо подошел к краю кровати и выдернул одеяло из ее крепко сцепленных пальцев.
   Алисия быстро перевернулась на живот, чтобы прикрыться, оскорбленная его исследующим взглядом.
   – Просто обгорела. Теперь ты, может быть, позволишь мне прикрыться?
   – Да ты просто запеклась, – ответил он, дотрагиваясь до ее спины.
   Она вздрогнула от боли.
   – Пожалуйста, дай простынку.
   – Только после того, как я тебя чем-нибудь намажу. У меня есть алоэ-гель с обезболивающим. Это должно помочь.
   – Дай мне хотя бы прикрыться. – Его взгляд путешествовал по ее спине, ниже, она не знала, куда деваться от смущения.
   Кристос пошел в ванную и вернулся с полотенцем и мазью. Он выдавил алоэ себе на руки и потер руки одна о другую, она слышала этот хлюпающий звук, и он вдруг показался ей жутко сексуальным, все ее тело отвечало на него. Крепче сомкнув колени, она пыталась контролировать свое дыхание, но ее сердце готово было выскочить из груди, чувства переполняли ее. Она настолько же сильно хотела, чтобы он касался ее, насколько боялась этого.
   – Лежи тихо, – скомандовал он, – это должно помочь.
   Помочь? Как будто лед положили на спину. Она беспомощно извивалась в его руках, стараясь избежать этого столкновения холодного и горячего. Но он не отпускал ее. Он вжал ее в кровать, продолжая медленно втирать гель в спину.
   Понемногу обезболивающее помогло, сняло самую невыносимую боль. Его руки двигались по спине, вниз по позвоночнику, а потом вверх.
   Жар принизывал ее тело, но он не имел ничего общего с солнечным теплом, он был вызван его прикосновениями.
   Когда кончики его пальцев добрались до ее ягодиц, она вздрогнула, словно умоляя его прекратить. Он спустился к бедрам, потом стал гладить ее талию, груди.
   Алисия не могла дышать. Он большим пальцем прошелся по их округлости. Соски затвердели, воздуха не хватало. Она хотела большего, большего, чем эти прикосновения.
   Его руки вернулись к ее бедрам, потом соскользнули с ее тела. Она судорожно и глубоко вздохнула.
   – Спасибо, – сумела выдавить она из себя.
   – Еще не все, – ответил он, массируя ее плечи и шею.
   – Уже достаточно, – ответила она, голос ее стал тонким и срывающимся.
   – Я еще не все покрыл, – ответил он, выдавливая гель на середину ее спины.
   Алисия хотела запротестовать, но ни звука не слетело с ее губ. Вместо этого она закрыла глаза, ее губы раскрылись, ее тело жаждало прикосновений его рук.
   Ладонь Кристоса гладила шею, спустилась к напряженной и упругой груди, массируя ее затвердевшие соски. Она почти теряла сознание от его прикосновений, от переполнявших ее чувств и желаний, от новизны.
   Тяжелая и горячая рука его скользнула ниже, касаясь самых сокровенных мест ее тела. Она крепче сомкнула ноги, стараясь унять дрожь, но Кристос не убрал руку, продолжая гладить ее. Она почувствовала дикую волну стыда и желания.
   – Не надо, – пробормотала она, оскорбленная, но жаждущая.
   – Хочешь, чтобы я остановился?
   – Н-н-нет, – вырвалось признание, и это было правдой.
   Даже не видя его лица, она знала, что он улыбается. Но ей было все равно. То, что наполняло ее тело, было слишком сильным, слишком важным, чтобы прерывать это.
   Кончики его пальцев скользили по самым чувствительным местам ее тела, по тем местам, ко – торые не смогло тронуть солнце. Он пробуждал в ней страстное желание быть с ним, делая ее все более ненасытной.
   Она должна взять себя в руки, должна сказать ему, и очень резко сказать, что не потерпит такой фамильярности, но… фамильярность никогда еще не была так прекрасна и никогда еще не доставляла ей столько наслаждения. Голова кружилась, и Алисия вдыхала воздух маленькими неглубокими глотками, боясь дышать, боясь отвлечь его, боясь нечаянно прервать это наслаждение.
   Прижимая ладонь к губам, она задрожала, когда пальцы Кристоса скользнули внутрь нее…
   Никогда еще никто не дотрагивался до нее так дразняще, даже Джереми, который был довольно робким и (вправе ли она так говорить?) ненасыщающим любовником. Для Джереми секс был просто коротким соединением. Ему даже в голову никогда не приходило, что у нес есть физические желания.
   Она дрожала под его пальцами, а Кристос не останавливался, и ей приходилось прилагать огромные усилия, чтобы не выгибаться дугой под его ненасытными руками. Она не может потерять контроль над собой, не должна соблазняться им. Но ноги сами собой раздвигались, как будто по своей собственной воле.
   Голова как будто опустела, а перед глазами только мелькали красные, зеленые и белые огоньки…
   Ее открытый рот, прижатый к ладони, сделал рдох, и это вернуло се к действительности. Крис – тос пошевелился, и она вспомнила о нем и о том, что это по его вине она испытала сейчас унизительное наслаждение.
   Он довел ее до оргазма только с помощью ру – ки. Боже, это невероятно. Как грубо и унизительно. Она хотела спрятать лицо в подушку, укрыться сама, но это бы не помогло. Он ждал от нее каких-то слов. Ждал чего-то.
   Она медленно повернула голову, веки были тяжелые, как будто со сна. Алисия посмотрела на Кристоса. Он выглядел сонным, а его зрачки были совсем черными. Ему нравилось быть властелином, и она понимала это. Кристосу нравилось заставлять се падать в его объятия.
   Алисия немного успокоила свое тело. И все-таки он ждал, что она что-то скажет. Она выдавила из себя первое пришедшее на ум:
   – Это было… мило.
   Его ресницы опустились, скрывая истинные его чувства.
   – Я, наверное, теряю форму. Надо будет потренироваться. – И, кивнув ей, он ушел, оставив ее лежать обнаженной на кровати.
   Ночь прошла мучительно, кожа горела, казалось, что жар разливается по всему телу. Проснувшись в очередной раз, она увидела рядом Кристоса, который держал в руках аспирин. Она благодарно взяла его и позволила намазать себе спину обезболивающим. Он избегал разговоров о том, что произошло между ними раньше, и, когда он ушел, Алисия провалилась в глубокий и уже расслабляющий сон.
   Прислуга принесла ей завтрак прямо в постель, и Алисия съела дыню и сладкие булочки, сидя в кровати и стараясь как можно меньше двигаться.
   Кристос появился незаметно. Он был одет в костюм и галстук, черные волосы были гладко зачесаны назад, что подчеркивало его суровость и твердость.
   – Как ты? Я же предупреждал тебя о солнце.
   Конечно, он предупреждал. Он вообще бездонный кладезь мудрости. Она стиснула зубы, чтобы удержаться от желания сказать что-нибудь колкое.
   – Если я тебе понадоблюсь, я буду в кабинете.
   – Ты мне не понадобишься. Он пожал плечами.
   – Это ты так говоришь, но твои действия не соответствуют твоим словам. – Сказав это, он вышел из комнаты.
   Он был прав. Она не понимала, что творится у нее внутри. Как будто две абсолютно разные женщины уживаются в ее теле. Одна – непорочная, правильная, дисциплинированная. Другая же была полна голода и желания. И это всегда было так. Еще ребенком она жаждала новых ощущений, а холодность ее отца, его постоянная критика приучили ее стыдиться своих чувств, превращая вполне нормальные детские желания в нечто грязное и неправильное.
   Дочери должны быть полезными, должны прислуживать. Дочери должны быть тихими и послушными. Дочери должны быть безмолвны – ми и жертвенными. И отец постоянно давал Алисии понять, что она не соответствует ни одному из этих требований.
   И чем старше она становилась, тем больше боролась со своей пылкой и страстной по природе натурой, тем больше стремилась подчинить себя правилам, остепенить себя. Она старалась стать такой, какой хотел видеть ее отец.
   У нее всегда была склонность к рисованию, и она часто доставала свой большой альбом для эскизов, выплескивая в нескончаемые черно-белые наброски всю энергию, которая скапливалась в ней и рвалась наружу. Она рисовала портреты домашней прислуги, соседских детишек, морские и степные пейзажи.
   И возможность специально учиться живописи была послана ей в ответ на все ее молитвы. Отец сначала пришел в ярость, но мать все-таки уговорила его отпустить Алисию. В Париже она оказалась в окружении всего нового для нее, она оказалась в кругу артистов и писателей, которые говорили обо всем, кроме денег. Они были интересными и оригинальными, горячими и несдержанными, умными и смешливыми. И Джереми был одним из них, он всегда был душой компании, очаровательный, красивый, абсолютно безответственный. Это в нем и нравилось Алисии. Нравилось даже то, что он не может удержаться на работе. Он был самым непредсказуемым человеком, которого она когда-либо знала.
   Долго они не тянули. Несколько страстных ночей – и он предложил ей жить вместе. Но чем дальше, тем больше в ней просыпалась правильная греческая девушка. Она не могла просто жить с мужчиной. Ей нужно было быть женой, а потом и матерью.
   И она стала. И женой, и матерью.
   Алисия перевернулась в кровати и положила руку на одеяло. Казалось, что Париж был так давно. Джереми – это просто имя мужчины, которого она когда-то знала.
   Странно, что она прожила отрезок жизни, который ничего для нее больше не значит. Правильная греческая девушка безвозвратно исчезла. Осталось только воспоминание.
   А потом судьба решила, что ей нужен Кристос, и, нарушив все правила, соединила их.
   Ему нужна была жена. Она стала женой. Только она не забеременеет. Доктор дал ей голубую пластиковую коробочку с пилюлями, которые на шесть месяцев защитят ее от нежелательной беременности…
   Чуть позже, уже днем, Алисия смогла принять ванну и одеться в легкий сарафан и совсем открытые сандалии. Она пообедала одна в столовой и побродила по садовым дорожкам, прислушиваясь к отдаленному гулу машин.
   Сзади послышались шаги. Она повернулась и увидела Кристоса, который стоял у нее за спиной. Он переоделся в светлые льняные брюки и свободную хлопковую рубашку цвета топленого молока. Карамельный цвет шел ему, подчеркивал загар и его черные волосы.
   – Прости, что заставил тебя ждать, – сказал он, – была проблема в моем главном офисе в Нью-Йорке.
   Его голос звучал довольно насмешливо, как будто все между ними было шуткой. Боль пронзила ее с головы до ног. Боль от осознания того, что есть что-то хорошее в этом человеке, в них обоих, но они никогда не смогут переступить через преграды и отделаться от окружающих обстоятельств.
   – Все в порядке. Я привыкла быть одна. Мне не скучно.
   Он понимающе кивнул.
   – Мне нужно быть завтра в Нью-Йорке. Вечером мы выезжаем.
   Она почувствовала интерес и надежду, но тут же безжалостно высмеяла их. Возможность начать все на новом месте не значит начать все сначала. Проблемы останутся проблемами. И конфликты никуда не денутся.
   Но может, и не надо, чтобы все это исчезало? Может быть, вдали от Греции они смогут начать с чистого листа? Во всяком случае, она будет стараться изо всех сил.
   – Я уже попросил прислугу собрать вещи. Скоро мы выезжаем, – сказал он хмуро. – И еще кое-что. Твой отец хотел приехать вечером попрощаться. Но я отказал ему. Надеюсь, ты не против.
   Частный самолет Кристоса приземлился так мягко, что не почувствовалось даже прикосновения шасси к бетонированной площадке. Спустя несколько минут они покинули самолет, чтобы сесть на задние сиденья поджидавшего их лимузина.
   Несмотря на ранний час, только-только начался рассвет, Кристос набрал несколько телефонных номеров прямо в автомобиле по пути в Дерби, в Коннектикуте. Во время очередного разговора Кристос, прикрыв телефонную трубку рукой, наклонился и показал Алисии несколько достопримечательностей.
   В сумерках было очень сложно что-то разглядеть, но она все же заметила богатые железные ворота, каменные стены, парки с прибранными лужайками. И даже ее, которая росла всегда в достатке, потрясала эта безбрежная Америка.
   Дом Кристоса стоял на зеленом холме, утопая в зелени. Из окон были видны и вода, и близлежащий лес с величественными деревьями.
   – Это не то, что ты ожидала увидеть, – произнес Кристос, закончив телефонный разговор.
   Да, не то. Она ожидала чего-то грандиозного – еще одно огромное строение из мрамора. А вместо этого небольшой двухэтажный беленький домик с красивыми окошками. Мягкий свет восходящего солнца сверкал на двускатной шиферной крыше. Домик из сказки. Он весь утопал в розах. Пожилая женщина, одетая в простое черное платье, открыла дверь. Алисия подумала, что это экономка, но ошиблась.
   – Мама, – сказал Кристос, обнимая женщину за плечи и целуя в обе щеки, – что ты здесь делаешь так рано, почему не спишь?
   – Я ждала у дверей.
   – Я вижу.
   Алисию бросило в жар, потом в холод. Женщина не была экономкой, она была матерью ее мужа. Белый каменный домик сразу же потерял всю свою сказочность.
   Кристос представил мать и Алисию друг другу. Женщина встретила Алисию довольно сухо, если не сказать – холодно, чему Алисия не удивилась. В Греции свекрови очень строги к своим невесткам. Ни одна женщина не достойна их сыновей, кроме них самих. Греческие матери живут для своих мальчиков и считают своим долгом следить за их женами, учить их, как вести хозяйство, как выполнять свои обязанности.
   Миссис Патерс-старшая повернулась к сыну:
   – Она больна?
   – Нет, просто очень худая.
   Седая женщина скептически посмотрела на Алисию.
   – Ты же вызывал доктора в Афинах?
   – Да, но он только посоветовал ей принимать железо. Он дал специальные таблетки и сказал, что они помогут.
   Взгляд миссис Патере становился все строже. Она взмахнула руками.
   – Я всегда думала, что ты хочешь полноценную семью, Кристос, детей. Жена, у которой только кожа да кости, не очень подходит для роли матери. Тебе нужна нормальная греческая девушка, а не Лемос!
   Алисия ожидала встречи со строгой и критичной свекровью, но мать Кристоса абсолютно обескуражила ее: кровь отхлынула от лица, тело похолодело.
   – Мама, повежливее, пожалуйста, – тихо попросил Кристос, – ты должна дать Алисии шанс.
   – Я все про нее знаю. Она тебе не пара. Тебе нужна хорошая греческая девушка, Кристос. Хорошая.
   Кристос посмотрел на Алисию, их глаза встретились.
   – Она хорошая, мама, – ответил он, прикрыв глаза, потом повернулся к матери.
   – Но она дочь Лемоса. – Да.
   – Тогда как она может быть парой тебе?

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

   Когда мама ушла, Кристос закрыл дверь.
   – Все будет в порядке. Ей просто нужно время, – без всяких эмоций в голосе сказал он.
   Алисия не смела возражать ему, но она лучше многих знала, что время не всегда помогает. Иногда бывает даже наоборот, когда оно усугубляет все еще больше, но она не могла сказать это Кристосу и не могла критиковать его мать. Матерей, особенно греческих, нельзя ничем попрекать.
   Понимая, что он чувствует себя неловко, Алисия попыталась разрядить обстановку:
   – Хочешь кофе?
   – Да, только я сам все сделаю. Ты гостья. Гостья. Не жена, а только гостья.
   На кухне она смотрела, как Кристос размалывает кофе, как включает кофеварку. Он задумчиво посмотрел на нее:
   – Алисия, я думаю, будет лучше, если ты не будешь обсуждать своего отца с моими родителями.
   – Не понимаю. Я чего-то не знаю?
   – Не важно. Просто делай то, что я говорю. Алисия все еще слышала голос его матери:
   «Хорошая девушка, а не Лемос». Ее передернуло.
   – Это и мое дело тоже, – проговорила она. – Что случилось? Что сделал мой отец?
   Кристос нахмурился.
   – Это было очень давно.
   – Значит, не очень давно, раз твоя мать не может без отвращения смотреть на меня.
   – Все не так плохо.
   – Но достаточно плохо. – Она подняла голову и вдруг поняла, что готова разреветься. Она испугалась. Неужели она начала чувствовать к Кристосу то, что никогда ни к кому не испытывала, даже к Джереми? Да, Кристос добился, чего хотел, прорвался к ней, растопил лед в ее сердце. И если его семья ненавидит ее, то их отношения в серьезной опасности. – Я имею право знать, Кристос. Как твоя жена.
   – Твой отец сделал так, что мой не смог устро-иться на работу на Оиноуссаи: он пустил слух, что папа – шулер, мошенник. Ком встал у нее в горле.
   – Как? Почему?
   – Твой отец занимался довольно неэтичным бизнесом, Алисия.
   Она закрыла глаза, не желая больше ничего слышать. Итак, Кристос все знал. Знал, что ее отец нанимал специальных людей, чтобы те вредили другим судовладельцам. А когда эти другие не могли продать ни одного корабля, он появлялся и скупал весь бизнес.
   – Тебе Константин сказал?
   – Нет. Я знал это задолго до того, как стал работать с Константином. Мой отец был одним из сварщиков, которых нанял Константин, чтобы демонтировать свои корабли.
   – Он должен был обратиться в полицию, – прошептала она.
   – Но он этого не сделал. Из уважения к твоей матери.
   Она почувствовала холод.
   – Я думаю, мама поблагодарила бы его, – медленно и задумчиво проговорила она.
   – Не волнуйся. Мы с Константином уже выплатили все долги твоему отцу. После этого мы и стали работать вместе. Мы с ним нужны друг другу. И это с его помощью я смог взять реванш и отомстить. – Он засмеялся, но в его глазах не было теплоты, а в его улыбке не было нежности. – Я получил тебя.
   И приданое за нее.
   Она отшатнулась от него и закрыла глаза. Какой же дурой она себя чувствовала. Она влюбилась в него, а он просто мстит за свои прошлые неудачи! Идиотка!
   – Твой отец хочет внуков, – добавил он, – и он их получит. Только они будут Патере, а не Лемос. Никогда они не будут Лемос!
   Трясясь, она обхватила себя руками.
   – Какие дети? – спросила она. – Откуда?
   – Я помню, ты говорила, что не можешь иметь детей, но ты никогда не была у специалиста. Врачи сейчас творят чудеса, есть специальные процедуры…
   – Прекрати говорить мне о врачах и о процедурах и послушай меня! Ты хочешь, чтобы я была как твоя мать. Хочешь, чтобы я сидела дома и была домохозяйкой.
   – Да. Точно.
   – Но это то, что хочешь ты, а не я. А ты не можешь управлять моей жизнью, Кристос. У меня своя голова на плечах. И я хотела бы ее использовать.
   – Используй ее для того, чтобы содержать наш дом и нашу семью.
   Задняя дверь дома открылась. Им пришлось замолчать. Веселый голос произнес громкое приветствие. Кристос глубоко вздохнул, и его глаза стали злыми.
   – Миссис Эвери, – невыразительно произнес он.
   Они посмотрели друг на друга. Кристос вы-пил кофе из чашки, а Алисия положила руку себе на грудь, пытаясь успокоить нервы.
   Он женился на ней из мести. Женился, так как надеется, что она родит ему детей.
   У нее не будет детей. Может быть, семь лет назад… А сейчас? Ни за что.
   Шаги экономки глухо отдавались по паркетному полу, когда она шла через кухню. Ее маленькие пухлые ручки быстро завязывали фартук поверх ярко-красного платья.
   – Завтрак? – спросила она, еще не видя Алисию.
   – Да, пожалуйста, – хмуро ответил Кристос. Круглое лицо женщины вдруг расплылось в улыбке.
   – Новая миссис Патере?
   Кристос хмуро взглянул на Алисию:
   – Да, миссис Звери. И раз уж вы здесь, я оставлю новую миссис Патере на ваше попечение.
   Когда миссис Звери показывала Алисии дом, Алисия услышала звук хлопнувшей двери. Она вздрогнула и повернулась на звук.
   – Не волнуйтесь. Это мистер Патере ушел на работу. – И с радостной улыбкой экономка продолжила экскурсию по дому.
   Дому было около двухсот лет, и он был основательно переделан в начале этого века. Все комнаты – большие и светлые, потолки – одиннадцать с половиной футов, красивые окна впускали достаточно света.
   Но так трудно чувствовать солнечное тепло, когда внутри – холод. И как оценить все удобст – ва, когда она не могла выкинуть из головы их последний разговор с Кристосом?!
   Ему нужна образцовая греческая жена. Такая, как его мать. Жена должна вести хозяйство, присматривать за детьми.
   Так же как когда-то ее отец разочаровался в ней, сейчас в ней разочаровался Кристос. Она не может дать ему то, что он хочет.
   Кристос позвонил и оставил миссис Звери сообщение для нее. Его не будет дома до полвосьмого. Миссис Звери всегда уходила в шесть, но сегодня она предложила остаться и подать приготовленный обед. Алисия решила, что справится. сама, и отпустила миссис Звери домой.
   Оставшись одна, Алисия накрыла на стол, поставила на него фарфор и хрусталь, аккуратно разложила салфетки. Весь вечер она снова и снова проигрывала в голове сцену на кухне, повторяя про себя слова Кристоса, что его семья столько претерпела из-за ее отца, что он женился на ней не только из-за приданого, но и чтобы отомстить Демосу.
   Да, дорого она заплатила за возможность быть дочерью своего отца.
   Алисия поставила на стол несколько высоких витых свечей. Она едва успела потушить спичку перед тем, как Кристос появился в дверях гостиной.
   Она повернулась на его шаги и посмотрела в его уставшие глаза. Он же рассматривал умело накрытый стол.
   – Миссис Звери, наверное, решила, что у нас медовый месяц.
   Ей послышался цинизм в его голосе, но она не отреагировала.
   – Бокал вина? Я открыла бутылку. Миссис Звери сказала, что ты любишь вино во время обеда.
   Он неохотно кивнул:
   – Хорошо.
   Она налила вина и передала ему бокал. Он избегал касаться ее пальцев.
   Кристос обошел стол и, немного отхлебнув из бокала, изучающе посмотрел на цветы в вазе, на льняную скатерть, на хрусталь и свечи:
   – Мы же ничего не празднуем?
   – Нет. – Алисия ощутила неловкость, волнение и почувствовала, что краска приливает к лицу. – Тебе не нравится? – заискивающе спросила она.
   – Видно, что это доставило много хлопот.
   – Никаких хлопот. Мы все время, всю жизнь накрывали такие официальные столы. Крахмальные скатерти. Свечи.
   – О, да. Жизнь богатых и знаменитых. Его сарказм обжег ее, заставил покраснеть.
   – Я не могу поменять свою жизнь и быть другой.
   – Так же, как и я не могу поменять себя. – Он еще отпил из бокала.
   – Это не так-то просто – быть единственным ребенком Дэриуса Лемоса.
   – Конечно, нет. Это, наверное, ужасно – быть богатой.
   – Я была очень испорченным ребенком, – она с усилием засмеялась, – ела только при свечах и из хрусталя.
   – Я не мог позволить себе хрусталь, а свечи были бы просто легкомыслием.
   Алисия была задета. Она наклонилась и задула свечу, которую только что зажгла. Фитилек задымил.
   – Так лучше?
   – Ты не обязана была это делать.
   – Это то, чего ты хотел. Ты наказываешь меня сейчас и будешь наказывать при каждой возможности. Ты каждый раз будешь пытаться задеть меня тем, как тяжело тебе было в детстве и как богато жили мы… Знаешь почему отец не смог выдать меня за настоящего грека? – Алисия поймала на себе его удивленный взгляд. Она быстро продолжила, наполняясь холодом и пустотой: – Ты думаешь, что ты полноправный хозяин, но у меня для тебя новости. Тебя купили, Кристос. Тебя купили, потому что тебя можно было купить. Ни один уважающий себя грек не взял бы меня в жены. Уважающий себя грек скорее лишился бы глаз, чем посмотрел бы в мою сторону. Но ты, жаждущий кораблей, денег и власти, заключил сделку с моим отцом.
   – У меня есть несколько вопросов.
   – Я думаю, – она дрожала от гнева, – ты, Кристос, как и мой отец, очень веришь в свою судьбу.
   Он ничего не сказал, его спина была абсолютно прямая, темные глаза сузились, ресницы опустились.
   – Но я устала оттого, что ты, как и мой отец, пытаешься решить за меня, кто я, что я буду делать, о чем мне думать. Двадцать пять лет мужчины постоянно принимали за меня решения, и больше я с этим мириться не собираюсь.
   – Ты вынуждаешь меня стать монстром.
   – А разве ты еще не монстр? Во всяком случае, мой отец всегда был монстром. Он не умел любить, не умел прощать. Скажи, чем ты от него отличаешься?
   Кристос ничего не сказал, но его напряженное тело, весь его вид заставили ее опасаться, как бы он не поднял на нее руку, не решил наказать ее, как это обычно делал отец. Но он не двигался. Не шевельнул даже пальцем.
   Неожиданно ее гнев улетучился, и она почувствовала себя жутко несчастной. Она не знала, почему сорвалась и чего хотела добиться.
   Это не лучший путь к его сердцу. И к его уважению.
   Глотая слезы, она убежала к себе в комнату.