Страница:
– Почему же? Ты так презираешь меня? – Он говорил низким голосом, а его пальцы скользили по ее щекам. – Ага, вот оно. Злость. Ненависть. Все здесь. Специально для меня. – Кристос развернулся и стал подниматься по лестнице. – А теперь идем. Дело есть дело.
Она хотела ненавидеть его, хотела закричать что-то, но голос пропал, а сердце громко стучало, готовое вырваться из груди.
Пока он поднимался по лестнице, она смотрела на его широкую спину, на сильные ноги и вместо злобы и ненависти чувствовала совсем другое, совсем другое…
Она хотела его. Хотела почувствовать его тяжелое тело на себе, около себя, хотела почувствовать его тепло, свое собственное тепло. И она медленно стала подниматься по лестнице следом за ним.
В этот раз они занимались любовью в какой-то суровой сосредоточенности, сжав зубы, поцелуи были грубыми и болезненными. Но после первого восторга, после того, как злоба ушла, Кристос снова прильнул к ней, его прикосновения стали мягкими и нежными, а лицо разгладилось. Потом опять занялся с ней любовью, и на этот раз все было иначе: он целовал все ее тело, держал ее в своих объятиях, пока она сама, задрожав, не прильнула к нему, бормотал ей в ухо разные заверения и обещания.
Она так и заснула в его объятиях, но Кристос вскоре разбудил ее и напомнил, что его родители придут меньше чем через полчаса.
Он вышел из комнаты, и Алисия приняла душ, но вместо того, чтобы одеться, снова вернулась к кровати, замотавшись в полотенце.
Она хотела от Кристоса больше, чем тела. Больше, чем его пальцев и губ, чем его шелковистой гладкой кожи. Она хотела его сердца.
Но это замужество, их замужество, – всего лишь бумажка и деньги, корабли и наследство. Любви не было и никогда не будет. Просто бизнес. Бизнес и месть.
Ее глаза стали мокрыми, в горле встал ком, и, вонзая ногти себе в ладони, она опять почувствовала себя несчастной маленькой богатой девочкой, молодой греческой наследницей, чье богатство не смогло спасти ее маленького сына. Боже, как же она ненавидела свое приданое, весь этот безумный мир, для которого нет ничего святого.
Дверь в комнату открылась. Кристос встал в проеме, застегивая ремень на своих белых брюках.
– Алисия, нельзя так долго приводить себя в порядок. Мои родители придут с минуты на минуту. И уж поверь мне, моя мать не очень будет тобой довольна, если ты встретишь их неодетая.
Она не могла двигаться, не могла оторвать от него взгляд. Он был таким холодным и спокойным, он так великолепно контролировал свои эмоции, а она чувствовала себя куском растопленного воска, мягкого и податливого, беспомощного в чужих руках. Алисия все еще ощущала его в себе, на себе, около себя. Она чувствовала его губы и его руки, чувствовала его напряженное тело и тупую боль в своем сердце.
Положив руку на грудь, она смерила его взглядом:
– Почему бы и нет? Ты же раздел меня.
– Хорошо. Я и одену тебя. Не много ли для независимости, миссис Патере? – Кристос подошел к ее шкафу, достал с вешалки шелковую юбку и жакет. – Надень это, – сказал он, бросая ей одежду и открывая шкаф с нижним бельем. – Мой отец любит бледно-лиловое, а мама не выносит брюки. Оставь волосы распущенными, и не надо много косметики. Я надеюсь, что увижу тебя внизу через пятнадцать минут. Понятно?
– Кристос…
– Понятно?
– Да. – Она вздохнула, набираясь смелости. – Твой отец… он, должно быть, очень сильно меня ненавидит.
Он остановился в дверях, но не повернулся.
– Мой отец не собирается мстить. Он очень жалостливый человек. Намного более спокойный и уравновешенный, чем я.
Кристос взглянул на нее через плечо. Его темный взгляд казался жестким. Он внимательно изучал ее лицо и остановился на уголке ее рта.
– Мой отец будет к тебе добр. Не беспокойся об этом.
– А твоя мать?
– Она будет делать то, что скажет отец.
Как и должна поступать порядочная женщина. Он не произнес этих слов, но вывод напрашивался сам собой. Она дружелюбно улыбнулась:
– Я постараюсь не расстроить тебя сегодня вечером.
– Просто не надо убегать, – произнес он, выходя из комнаты.
Она нашла Кристоса внизу, он открывал бутылку красного вина. На улице показались огни фар.
– Они здесь, – произнес он.
Алисия застыла на месте. Сейчас она окажется лицом к лицу с людьми, которых ее отец так жестоко обидел.
– Скажи, что мне сказать твоей матери. Как себя вести.
– Просто будь собой, – тихо сказал Кристос. Она подняла голову. Их глаза встретились. – Моя мама будет счастлива, если буду счастлив я, – добавил он более мягко.
«Но я никогда не сделаю тебя счастливым», – беззвучно ответила она с болью в сердце, стараясь скрыть от него свои чувства.
– Кристос, ведь не все же бизнес?
– Ты имеешь в виду, между нами? Повисла тишина. На улице хлопнула дверца автомобиля.
Ее лицо залила краска.
– Да, между нами.
Опять тишина. Громкий звонок у входа. И осознание того, что его родители здесь, ждут по другую сторону порога.
Он даже не взглянул на дверь.
– Нет. Это не только бизнес.
Она почувствовала волнение, неожиданно возникшую надежду и боль.
Он подошел к двери, но не открыл се, его взгляд все еще был направлен на нее, как бы в надежде разгадать ее чувства.
– Мой брак с Марией расстроился потому, что твой отец предложил мне денег, но я женился на тебе не для того, чтобы наказать твоего отца. Я женился на тебе, потому что хотел этого, хотел тебя. Сказав это, он открыл входную дверь, приглашая родителей войти.
Обед с его родителями доставил ей больше удовольствия, чем она ожидала. Старшая миссис Патере тихо вела разговор с Алисией, а мужчины обсуждали дела и положение церкви. Разговаривали с ней тепло и уважительно. И все-таки Алисии было не по себе: она понимала, что расположить к себе эту суровую женщину ей не удалось.
Потом они выпили сладкого ликера, который, как сказал Кристос, был сделан в Греции. Потом родители Кристоса уехали, оставив Алисию с мужем одних.
Они стояли рядом у открытой двери и не двигались. Через какое-то время Кристос аккуратно убрал у нее со лба прядь волос и заправил ее за ухо.
– Ну, неплохо, – произнес он.
– Да. Твой отец такой милый.
– Не знаю, насколько к нему подходит слово «милый», но ты ему точно понравилась. Я рад. Я надеялся на это.
– Но твоя мать…
– Моей матери довольно трудно понравиться. Но я тебе обещаю, что ее отношение изменится, как только у нас появятся дети, а у нее внуки.
Ее сердце екнуло, она почувствовала себя предательницей. Она должна поговорить с Кристосом, поговорить начистоту, но как? Что сказать ему? И как сказать ему всю правду? Иногда он был современным, открытым, сильным. Но иногда, когда дело касалось женщин и семьи, становился невероятно упрямым. Просто невозможным. Если она откроется ему, то потеряет его, это она знала.
Кристос взял ее лицо в свои ладони, грустно посмотрел на нее. Потом наклонился к ней и поцеловал ее так нежно, что ее сердце готово было разорваться. Он касался ее губ, обещая тепло и ласку.
Алисия прильнула к нему, словно ища утешения. Как же он нужен ей! И когда она поцеловала его, с ее опущенных ресниц сорвалась слезинка и упала ему на щеку.
Кристос выпрямился и нахмурился:
– Что-то случилось?
Она не могла ничего объяснить. Слова разрушат все, что возникло между ними. И вместо этого она опять притянула его голову к своей, прижалась губами к его губам.
Его губы были влажными и солеными от ее слез, и она поцеловала его крепко-крепко, ощущая на языке вкус своих же слез. Он вызывал у нее чувство любви и желания. Она хотела его, хотела принадлежать ему, и не только сейчас, а всегда.
Неистовость, с которой они любили друг друга этой ночью, поразила обоих. И для Алисии это стало началом новой жизни. Она никогда еще не желала мужчину, не желала мужской любви, не любила мужчину так, как сейчас любит Кристоса. Он стал для нее олицетворением мужской силы и страсти, гордости и нежности.
Они снова и снова кидались в объятия друг друга, и его руки, его губы доводили ее до экстаза. Это было верхом блаженства. Он поцеловал ее в бровь и снова вернулся к ее губам.
– Может быть, ты этого не знаешь, Алисия, но ты нуждаешься во мне настолько же сильно, насколько я нуждаюсь в тебе.
Она лежала на его руке и смотрела на него в темноте. Она могла видеть его глаза и его белые зубы. Алисия потянулась, чтобы поцеловать его в губы.
– Я знаю.
Она почувствовала его взгляд, поняла, что он задержал дыхание. Наконец он выдохнул, его руки поднялись к ее лицу, погладили ее щеки, скользнув по ее все еще разгоряченной коже.
– Я хочу от тебя ребенка. Хочу настоящую семью.
Страх заполнил сердце, и она прижала кончик пальца к его губам, не давая ему произнести больше ни слова.
– Но ты же знаешь, – продолжил он, – ты же знаешь, что этого я хочу больше всего на свете.
– Я еще не готова стать матерью, – хрипло ответила она ему.
– Это неправда. Ты просто боишься, что не сможешь родить, но я уверен, что доктора и новые лекарства…
– Христос, ты ничего не знаешь!
– Чего я не знаю? Правды… Ты ничего не знаешь.
– Алисия, ты моя жена. Я хочу, чтобы у нас с тобой была семья.
Ее глаза защипало. Она прижалась к мужу, пряча лицо от его взгляда, пряча свое прошлое. Если бы он узнал правду, он бы возненавидел ее, стал бы ее презирать.
– Поговори со мной, – прошептал он, поднимая ее голову и заставляя ее лечь на спину. Убрав волосы у нее с шеи, он провел ими себе по губам. – Доверься мне. И доверяй.
– Я доверяю. – И она действительно доверяла ему больше, чем кому бы то ни было. А как на – счет противозачаточных таблеток? – это шептал тоненький голосок у нее в голове, вызывая панику. – Он должен знать о контрацептивах?
Но другой голос в ней запротестовал: Ничего он не должен знать. Когда-нибудь ты ему скажешь, когда-нибудь, когда он сможет понять…
– Я все для тебя сделаю, – выдохнул Христос.
– Тш, ты не можешь говорить такие вещи.
– Могу, потому что я люблю тебя.
Она лежала совсем тихо, боясь даже дышать. Он не мог сказать того, что ей послышалось. Это было только лишь ее воображение, ее желание. Он не мог любить ее, не мог любить настоящую Алисию. Настоящая Алисия разрушила то, что любила.
– Посмотри на меня, – пробормотал Христос совсем хрипло, проведя пальцем ей по подбородку и повернув ее лицо к себе. Он не понимал ее слез, ее смятения. – У нас родится ребенок, и мы будем счастливы. Я обещаю.
Быстро летели недели. Христос был таким внимательным, его желание было таким искренним, его любовь – такой явной и настоящей. Они спали вместе, вставали вместе, вместе ели – и не могли насытиться друг другом. Они искали общества друг друга, желая прикосновений, ласки, удовольствия.
После этой ужасной первой недели они стали по-настоящему близки.
Христос несколько раз приглашал Алисию с собой в офис, на все крупные встречи и приносил домой бумаги и договоры, чтобы обсудить с ней. Совсем недавно она настаивала на своем участии в делах.
Кристос действительно был силен в бизнесе, но в детали она не вдавалась. Она могла интересоваться, почему он принял то или иное решение, но на большее ее не хватало. Печальное открытие состояло в том, что это утомляло ее и она скучала. И самое худшее – что все эти колонки нескончаемых цифр ничего для нее не значили. Просто цифры, одна за другой, как будто маленькие жучки прыгали по страницам.
– Я ненавижу это, – бормотала она, откладывая бумаги на диван. – Я больше этого не выдержу. Нет ничего в этом бизнесе, что бы мне нравилось.
Кристос отвернулся от окна, сквозь которое только что наблюдал закат, его губы тронула легкая усмешка.
– Я все гадал, как долго ты продержишься. – Он взял папку с дивана и пробежался взглядом по бумагам. – Почему бы тебе снова не заняться рисованием?
Его голос был таким нежным и мягким.
– Ты же знаешь, я больше не рисую.
– Мы можем оборудовать здесь мастерскую для тебя…
– Я не хочу мастерской, – перебила Алисия, вскакивая с дивана. – Я не рисую. Я больше никогда не буду рисовать.
– Я думал, ты доверяешь мне.
– Я доверяю.
– Тогда ты, может быть, объяснишь мне кое-что? – ровно сказал он. Что-то в его голосе изменилось. – Я нашел это на полке в твоей ванной, – он достал из кармана маленький пластиковый пакет. – Это же не таблетки с железом?
Ее бросило в жар.
– Нет. – Это были ее пилюли. Противозачаточные таблетки. Да и он знал, как выглядит упаковка с ее «железными» таблетками.
– Где ты достала их? И когда?
– В Афинах, – она тяжело вздохнула, – мне дал их твой доктор.
– И весь последний месяц ты принимала противозачаточное? – Его голос стал жестким, тело напряглось.
– Да. – Она подняла голову и увидела в его глазах ярость.
– Ты лгала мне.
– Я не лгала.
– Ты не была честна.
Нет, не была, и это должно было когда-нибудь открыться. Сейчас она это понимала. Ведь не могла она вечно держать скелет в шкафу.
Алисия повернулась, открыла дверь и быстро пошла к лестнице, собираясь скрыться в своей комнате.
Кристос пошел за ней, и она опрометью бросилась бежать.
Он быстро взлетел по ступеням и нагнал ее у самого конца лестницы. Схватив за плечи, развернул ее к себе:
– Что, черт возьми, происходит?
– Ты не поймешь.
– Черт, Алисия! Достаточно с меня твоих секретов и твоих уклончивых ответов. – Его руки крепко сжали ее кисти, не давая ей возможности скрыться. – Хватит загадок. Мне нужны ответы. Правдивые ответы. Почему ты не сказала мне, что сидела на таблетках?
– Потому что ты забрал бы их или попытался бы отговорить меня…
– Но ты же знала, как я хочу детей.
– А ты знал, что я не могу их тебе дать!
Она отпрянула от него, делая шаг назад. И потеряла равновесие. Кристос поймал ее, грубо дернув за руку, и увел в комнату.
– Больше никаких пилюль, – сказал он, закрывая за собой дверь. – Ты поняла?
– Я понимаю, что ты говоришь, но не могу сделать то, о чем ты просишь меня.
– То есть ты не сделаешь?
Она увидела боль в его черных глазах, которая тут же сменилась гневом.
– Пожалуйста, Кристос, доверяй мне…
– Так же, как ты доверяешь мне? – Кристос развернулся и закрыл лицо ладонью. – Боже, какой же я дурак. – Он потряс головой и опустил руку. – Твой отец говорил, что ты попробуешь сбежать. Предупреждал, что ты не покоришься. Но я не верил ему. Если бы только я поверил!
– Это бы уберегло нас обоих от многих проблем, – тихо продолжила она, упираясь спиной в стену.
С самого начала их супружества Алисия зна – ла, что оно не продлится долго. Она знала, что рано или поздно, но правда откроется, и их отношения прекратятся так же стремительно и болезненно, как и начались. Вот только она никак не могла предвидеть, что полюбит его. Она никогда и не предполагала, что может так по-сумасшедшему влюбиться.
– Ты никогда не собиралась иметь от меня детей?
– Нет.
– И как долго ты водила бы меня за нос?
«Всегда, – услышала она шепот у себя в голове. – Всегда, если бы смогла быть с тобой». Но она помотала головой.
– Не знаю. Пока ты не добился бы правды.
– То есть ты принимала бы таблетки и позволяла бы мне надеяться, что сможешь забеременеть?
– Да.
– Боже, я ненавижу тебя. Она поежилась:
– Я знаю.
– Нет, не знаешь. Ты даже представить себе не можешь, как сильно я тебя ненавижу.
– Я могу себе представить, – прошептала она, зная, что нельзя разбить то, что уже было разбито. А свое сердце она закрыла уже несколько лет назад. Но он все еще находил маленькую незащищенную щелку.
Он пересек то расстояние, которое было между ними, выбросил руку, как будто желая ударить – Ты не поймешь.
– Черт, Алисия! Достаточно с меня твоих секретов и твоих уклончивых ответов. – Его руки крепко сжали ее кисти, не давая ей возможности скрыться. – Хватит загадок. Мне нужны ответы. Правдивые ответы. Почему ты не сказала мне, что сидела на таблетках?
– Потому что ты забрал бы их или попытался бы отговорить меня…
– Но ты же знала, как я хочу детей.
– А ты знал, что я не могу их тебе дать!
Она отпрянула от него, делая шаг назад. И потеряла равновесие. Кристос поймал ее, грубо дернув за руку, и увел в комнату.
– Больше никаких пилюль, – сказал он, закрывая за собой дверь. – Ты поняла?
– Я понимаю, что ты говоришь, но не могу сделать то, о чем ты просишь меня.
– То есть ты не сделаешь?
Она увидела боль в его черных глазах, которая тут же сменилась гневом.
– Пожалуйста, Кристос, доверяй мне…
– Так же, как ты доверяешь мне? – Кристос развернулся и закрыл лицо ладонью. – Боже, какой же я дурак. – Он потряс головой и опустил руку. – Твой отец говорил, что ты попробуешь сбежать. Предупреждал, что ты не покоришься. Но я не верил ему. Если бы только я поверил!
– Это бы уберегло нас обоих от многих проблем, – тихо продолжила она, упираясь спиной в стену.
С самого начала их супружества Алисия зна – ла, что оно не продлится долго. Она знала, что рано или поздно, но правда откроется, и их отношения прекратятся так же стремительно и болезненно, как и начались. Вот только она никак не могла предвидеть, что полюбит его. Она никогда и не предполагала, что может так по-сумасшедшему влюбиться.
– Ты никогда не собиралась иметь от меня детей?
– Нет.
– И как долго ты водила бы меня за нос?
«Всегда, – услышала она шепот у себя в голове. – Всегда, если бы смогла быть с тобой». Но она помотала головой.
– Не знаю. Пока ты не добился бы правды.
– То есть ты принимала бы таблетки и позволяла бы мне надеяться, что сможешь забеременеть?
– Да.
– Боже, я ненавижу тебя. Она поежилась:
– Я знаю.
– Нет, не знаешь. Ты даже представить себе не можешь, как сильно я тебя ненавижу.
– Я могу себе представить, – прошептала она, зная, что нельзя разбить то, что уже было разбито. А свое сердце она закрыла уже несколько лет назад. Но он все еще находил маленькую незащищенную щелку.
Он пересек то расстояние, которое было между ними, выбросил руку, как будто желая ударить ее, но вместо этого взял ее лицо руками и крепко поцеловал.
– Почему? – проговорил он. – Просто скажи, почему. Позволь мне понять.
Его губы были такими теплыми, кожа пахла одеколоном, и она потянулась, чтобы ухватить его за плечи, нуждаясь в нем больше, чем когда-либо.
Но он не хотел, чтобы она прикасалась к нему, он поймал ее за запястья, стряхивая с себя ее руки:
– Я жду.
– Не надо, Кристос, о, это слишком ужасно…
– Мне все равно. Мне просто нужна правда. Она беспомощно смотрела на него, уже зная, что потеряла его, уже потеряла, ее сковал страх. Она так долго хранила свой секрет, не открываясь никому, даже отцу. Никто не знал, что случилось в тот злополучный вечер в мастерской в Париже.
– Расскажи мне.
Сердце стучало. Губы совсем пересохли. С чего начать? Что сказать сначала?
– Я… У меня был ребенок.
– Что?
Кровь пульсировала по венам, все тело наполнилось болью. Она не могла смотреть на Кристоса, не смела даже взглянуть на него.
– У меня был ребенок. Маленький мальчик.
– Когда?
– От Джереми. Мы были женаты чуть меньше года, когда родился Алекси.
– И?..
– Я потеряла его.
– Выкидыш?
– Нет. – Алисия поежилась, удивляясь, как еще умудряется говорить, как все еще не видит перед глазами Алекси, как его образ еще не заполнил все ее мысли. – Я родила его, любила его, растила. И брала его с собой на работу. У него был день рождения. А потом…
– Что потом, Алисия? – Кристос вырос у нее перед глазами и в нетерпении потряс се довольно грубо, требуя рассказать остальное.
– Я убила его.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Она хотела ненавидеть его, хотела закричать что-то, но голос пропал, а сердце громко стучало, готовое вырваться из груди.
Пока он поднимался по лестнице, она смотрела на его широкую спину, на сильные ноги и вместо злобы и ненависти чувствовала совсем другое, совсем другое…
Она хотела его. Хотела почувствовать его тяжелое тело на себе, около себя, хотела почувствовать его тепло, свое собственное тепло. И она медленно стала подниматься по лестнице следом за ним.
В этот раз они занимались любовью в какой-то суровой сосредоточенности, сжав зубы, поцелуи были грубыми и болезненными. Но после первого восторга, после того, как злоба ушла, Кристос снова прильнул к ней, его прикосновения стали мягкими и нежными, а лицо разгладилось. Потом опять занялся с ней любовью, и на этот раз все было иначе: он целовал все ее тело, держал ее в своих объятиях, пока она сама, задрожав, не прильнула к нему, бормотал ей в ухо разные заверения и обещания.
Она так и заснула в его объятиях, но Кристос вскоре разбудил ее и напомнил, что его родители придут меньше чем через полчаса.
Он вышел из комнаты, и Алисия приняла душ, но вместо того, чтобы одеться, снова вернулась к кровати, замотавшись в полотенце.
Она хотела от Кристоса больше, чем тела. Больше, чем его пальцев и губ, чем его шелковистой гладкой кожи. Она хотела его сердца.
Но это замужество, их замужество, – всего лишь бумажка и деньги, корабли и наследство. Любви не было и никогда не будет. Просто бизнес. Бизнес и месть.
Ее глаза стали мокрыми, в горле встал ком, и, вонзая ногти себе в ладони, она опять почувствовала себя несчастной маленькой богатой девочкой, молодой греческой наследницей, чье богатство не смогло спасти ее маленького сына. Боже, как же она ненавидела свое приданое, весь этот безумный мир, для которого нет ничего святого.
Дверь в комнату открылась. Кристос встал в проеме, застегивая ремень на своих белых брюках.
– Алисия, нельзя так долго приводить себя в порядок. Мои родители придут с минуты на минуту. И уж поверь мне, моя мать не очень будет тобой довольна, если ты встретишь их неодетая.
Она не могла двигаться, не могла оторвать от него взгляд. Он был таким холодным и спокойным, он так великолепно контролировал свои эмоции, а она чувствовала себя куском растопленного воска, мягкого и податливого, беспомощного в чужих руках. Алисия все еще ощущала его в себе, на себе, около себя. Она чувствовала его губы и его руки, чувствовала его напряженное тело и тупую боль в своем сердце.
Положив руку на грудь, она смерила его взглядом:
– Почему бы и нет? Ты же раздел меня.
– Хорошо. Я и одену тебя. Не много ли для независимости, миссис Патере? – Кристос подошел к ее шкафу, достал с вешалки шелковую юбку и жакет. – Надень это, – сказал он, бросая ей одежду и открывая шкаф с нижним бельем. – Мой отец любит бледно-лиловое, а мама не выносит брюки. Оставь волосы распущенными, и не надо много косметики. Я надеюсь, что увижу тебя внизу через пятнадцать минут. Понятно?
– Кристос…
– Понятно?
– Да. – Она вздохнула, набираясь смелости. – Твой отец… он, должно быть, очень сильно меня ненавидит.
Он остановился в дверях, но не повернулся.
– Мой отец не собирается мстить. Он очень жалостливый человек. Намного более спокойный и уравновешенный, чем я.
Кристос взглянул на нее через плечо. Его темный взгляд казался жестким. Он внимательно изучал ее лицо и остановился на уголке ее рта.
– Мой отец будет к тебе добр. Не беспокойся об этом.
– А твоя мать?
– Она будет делать то, что скажет отец.
Как и должна поступать порядочная женщина. Он не произнес этих слов, но вывод напрашивался сам собой. Она дружелюбно улыбнулась:
– Я постараюсь не расстроить тебя сегодня вечером.
– Просто не надо убегать, – произнес он, выходя из комнаты.
Она нашла Кристоса внизу, он открывал бутылку красного вина. На улице показались огни фар.
– Они здесь, – произнес он.
Алисия застыла на месте. Сейчас она окажется лицом к лицу с людьми, которых ее отец так жестоко обидел.
– Скажи, что мне сказать твоей матери. Как себя вести.
– Просто будь собой, – тихо сказал Кристос. Она подняла голову. Их глаза встретились. – Моя мама будет счастлива, если буду счастлив я, – добавил он более мягко.
«Но я никогда не сделаю тебя счастливым», – беззвучно ответила она с болью в сердце, стараясь скрыть от него свои чувства.
– Кристос, ведь не все же бизнес?
– Ты имеешь в виду, между нами? Повисла тишина. На улице хлопнула дверца автомобиля.
Ее лицо залила краска.
– Да, между нами.
Опять тишина. Громкий звонок у входа. И осознание того, что его родители здесь, ждут по другую сторону порога.
Он даже не взглянул на дверь.
– Нет. Это не только бизнес.
Она почувствовала волнение, неожиданно возникшую надежду и боль.
Он подошел к двери, но не открыл се, его взгляд все еще был направлен на нее, как бы в надежде разгадать ее чувства.
– Мой брак с Марией расстроился потому, что твой отец предложил мне денег, но я женился на тебе не для того, чтобы наказать твоего отца. Я женился на тебе, потому что хотел этого, хотел тебя. Сказав это, он открыл входную дверь, приглашая родителей войти.
Обед с его родителями доставил ей больше удовольствия, чем она ожидала. Старшая миссис Патере тихо вела разговор с Алисией, а мужчины обсуждали дела и положение церкви. Разговаривали с ней тепло и уважительно. И все-таки Алисии было не по себе: она понимала, что расположить к себе эту суровую женщину ей не удалось.
Потом они выпили сладкого ликера, который, как сказал Кристос, был сделан в Греции. Потом родители Кристоса уехали, оставив Алисию с мужем одних.
Они стояли рядом у открытой двери и не двигались. Через какое-то время Кристос аккуратно убрал у нее со лба прядь волос и заправил ее за ухо.
– Ну, неплохо, – произнес он.
– Да. Твой отец такой милый.
– Не знаю, насколько к нему подходит слово «милый», но ты ему точно понравилась. Я рад. Я надеялся на это.
– Но твоя мать…
– Моей матери довольно трудно понравиться. Но я тебе обещаю, что ее отношение изменится, как только у нас появятся дети, а у нее внуки.
Ее сердце екнуло, она почувствовала себя предательницей. Она должна поговорить с Кристосом, поговорить начистоту, но как? Что сказать ему? И как сказать ему всю правду? Иногда он был современным, открытым, сильным. Но иногда, когда дело касалось женщин и семьи, становился невероятно упрямым. Просто невозможным. Если она откроется ему, то потеряет его, это она знала.
Кристос взял ее лицо в свои ладони, грустно посмотрел на нее. Потом наклонился к ней и поцеловал ее так нежно, что ее сердце готово было разорваться. Он касался ее губ, обещая тепло и ласку.
Алисия прильнула к нему, словно ища утешения. Как же он нужен ей! И когда она поцеловала его, с ее опущенных ресниц сорвалась слезинка и упала ему на щеку.
Кристос выпрямился и нахмурился:
– Что-то случилось?
Она не могла ничего объяснить. Слова разрушат все, что возникло между ними. И вместо этого она опять притянула его голову к своей, прижалась губами к его губам.
Его губы были влажными и солеными от ее слез, и она поцеловала его крепко-крепко, ощущая на языке вкус своих же слез. Он вызывал у нее чувство любви и желания. Она хотела его, хотела принадлежать ему, и не только сейчас, а всегда.
Неистовость, с которой они любили друг друга этой ночью, поразила обоих. И для Алисии это стало началом новой жизни. Она никогда еще не желала мужчину, не желала мужской любви, не любила мужчину так, как сейчас любит Кристоса. Он стал для нее олицетворением мужской силы и страсти, гордости и нежности.
Они снова и снова кидались в объятия друг друга, и его руки, его губы доводили ее до экстаза. Это было верхом блаженства. Он поцеловал ее в бровь и снова вернулся к ее губам.
– Может быть, ты этого не знаешь, Алисия, но ты нуждаешься во мне настолько же сильно, насколько я нуждаюсь в тебе.
Она лежала на его руке и смотрела на него в темноте. Она могла видеть его глаза и его белые зубы. Алисия потянулась, чтобы поцеловать его в губы.
– Я знаю.
Она почувствовала его взгляд, поняла, что он задержал дыхание. Наконец он выдохнул, его руки поднялись к ее лицу, погладили ее щеки, скользнув по ее все еще разгоряченной коже.
– Я хочу от тебя ребенка. Хочу настоящую семью.
Страх заполнил сердце, и она прижала кончик пальца к его губам, не давая ему произнести больше ни слова.
– Но ты же знаешь, – продолжил он, – ты же знаешь, что этого я хочу больше всего на свете.
– Я еще не готова стать матерью, – хрипло ответила она ему.
– Это неправда. Ты просто боишься, что не сможешь родить, но я уверен, что доктора и новые лекарства…
– Христос, ты ничего не знаешь!
– Чего я не знаю? Правды… Ты ничего не знаешь.
– Алисия, ты моя жена. Я хочу, чтобы у нас с тобой была семья.
Ее глаза защипало. Она прижалась к мужу, пряча лицо от его взгляда, пряча свое прошлое. Если бы он узнал правду, он бы возненавидел ее, стал бы ее презирать.
– Поговори со мной, – прошептал он, поднимая ее голову и заставляя ее лечь на спину. Убрав волосы у нее с шеи, он провел ими себе по губам. – Доверься мне. И доверяй.
– Я доверяю. – И она действительно доверяла ему больше, чем кому бы то ни было. А как на – счет противозачаточных таблеток? – это шептал тоненький голосок у нее в голове, вызывая панику. – Он должен знать о контрацептивах?
Но другой голос в ней запротестовал: Ничего он не должен знать. Когда-нибудь ты ему скажешь, когда-нибудь, когда он сможет понять…
– Я все для тебя сделаю, – выдохнул Христос.
– Тш, ты не можешь говорить такие вещи.
– Могу, потому что я люблю тебя.
Она лежала совсем тихо, боясь даже дышать. Он не мог сказать того, что ей послышалось. Это было только лишь ее воображение, ее желание. Он не мог любить ее, не мог любить настоящую Алисию. Настоящая Алисия разрушила то, что любила.
– Посмотри на меня, – пробормотал Христос совсем хрипло, проведя пальцем ей по подбородку и повернув ее лицо к себе. Он не понимал ее слез, ее смятения. – У нас родится ребенок, и мы будем счастливы. Я обещаю.
Быстро летели недели. Христос был таким внимательным, его желание было таким искренним, его любовь – такой явной и настоящей. Они спали вместе, вставали вместе, вместе ели – и не могли насытиться друг другом. Они искали общества друг друга, желая прикосновений, ласки, удовольствия.
После этой ужасной первой недели они стали по-настоящему близки.
Христос несколько раз приглашал Алисию с собой в офис, на все крупные встречи и приносил домой бумаги и договоры, чтобы обсудить с ней. Совсем недавно она настаивала на своем участии в делах.
Кристос действительно был силен в бизнесе, но в детали она не вдавалась. Она могла интересоваться, почему он принял то или иное решение, но на большее ее не хватало. Печальное открытие состояло в том, что это утомляло ее и она скучала. И самое худшее – что все эти колонки нескончаемых цифр ничего для нее не значили. Просто цифры, одна за другой, как будто маленькие жучки прыгали по страницам.
– Я ненавижу это, – бормотала она, откладывая бумаги на диван. – Я больше этого не выдержу. Нет ничего в этом бизнесе, что бы мне нравилось.
Кристос отвернулся от окна, сквозь которое только что наблюдал закат, его губы тронула легкая усмешка.
– Я все гадал, как долго ты продержишься. – Он взял папку с дивана и пробежался взглядом по бумагам. – Почему бы тебе снова не заняться рисованием?
Его голос был таким нежным и мягким.
– Ты же знаешь, я больше не рисую.
– Мы можем оборудовать здесь мастерскую для тебя…
– Я не хочу мастерской, – перебила Алисия, вскакивая с дивана. – Я не рисую. Я больше никогда не буду рисовать.
– Я думал, ты доверяешь мне.
– Я доверяю.
– Тогда ты, может быть, объяснишь мне кое-что? – ровно сказал он. Что-то в его голосе изменилось. – Я нашел это на полке в твоей ванной, – он достал из кармана маленький пластиковый пакет. – Это же не таблетки с железом?
Ее бросило в жар.
– Нет. – Это были ее пилюли. Противозачаточные таблетки. Да и он знал, как выглядит упаковка с ее «железными» таблетками.
– Где ты достала их? И когда?
– В Афинах, – она тяжело вздохнула, – мне дал их твой доктор.
– И весь последний месяц ты принимала противозачаточное? – Его голос стал жестким, тело напряглось.
– Да. – Она подняла голову и увидела в его глазах ярость.
– Ты лгала мне.
– Я не лгала.
– Ты не была честна.
Нет, не была, и это должно было когда-нибудь открыться. Сейчас она это понимала. Ведь не могла она вечно держать скелет в шкафу.
Алисия повернулась, открыла дверь и быстро пошла к лестнице, собираясь скрыться в своей комнате.
Кристос пошел за ней, и она опрометью бросилась бежать.
Он быстро взлетел по ступеням и нагнал ее у самого конца лестницы. Схватив за плечи, развернул ее к себе:
– Что, черт возьми, происходит?
– Ты не поймешь.
– Черт, Алисия! Достаточно с меня твоих секретов и твоих уклончивых ответов. – Его руки крепко сжали ее кисти, не давая ей возможности скрыться. – Хватит загадок. Мне нужны ответы. Правдивые ответы. Почему ты не сказала мне, что сидела на таблетках?
– Потому что ты забрал бы их или попытался бы отговорить меня…
– Но ты же знала, как я хочу детей.
– А ты знал, что я не могу их тебе дать!
Она отпрянула от него, делая шаг назад. И потеряла равновесие. Кристос поймал ее, грубо дернув за руку, и увел в комнату.
– Больше никаких пилюль, – сказал он, закрывая за собой дверь. – Ты поняла?
– Я понимаю, что ты говоришь, но не могу сделать то, о чем ты просишь меня.
– То есть ты не сделаешь?
Она увидела боль в его черных глазах, которая тут же сменилась гневом.
– Пожалуйста, Кристос, доверяй мне…
– Так же, как ты доверяешь мне? – Кристос развернулся и закрыл лицо ладонью. – Боже, какой же я дурак. – Он потряс головой и опустил руку. – Твой отец говорил, что ты попробуешь сбежать. Предупреждал, что ты не покоришься. Но я не верил ему. Если бы только я поверил!
– Это бы уберегло нас обоих от многих проблем, – тихо продолжила она, упираясь спиной в стену.
С самого начала их супружества Алисия зна – ла, что оно не продлится долго. Она знала, что рано или поздно, но правда откроется, и их отношения прекратятся так же стремительно и болезненно, как и начались. Вот только она никак не могла предвидеть, что полюбит его. Она никогда и не предполагала, что может так по-сумасшедшему влюбиться.
– Ты никогда не собиралась иметь от меня детей?
– Нет.
– И как долго ты водила бы меня за нос?
«Всегда, – услышала она шепот у себя в голове. – Всегда, если бы смогла быть с тобой». Но она помотала головой.
– Не знаю. Пока ты не добился бы правды.
– То есть ты принимала бы таблетки и позволяла бы мне надеяться, что сможешь забеременеть?
– Да.
– Боже, я ненавижу тебя. Она поежилась:
– Я знаю.
– Нет, не знаешь. Ты даже представить себе не можешь, как сильно я тебя ненавижу.
– Я могу себе представить, – прошептала она, зная, что нельзя разбить то, что уже было разбито. А свое сердце она закрыла уже несколько лет назад. Но он все еще находил маленькую незащищенную щелку.
Он пересек то расстояние, которое было между ними, выбросил руку, как будто желая ударить – Ты не поймешь.
– Черт, Алисия! Достаточно с меня твоих секретов и твоих уклончивых ответов. – Его руки крепко сжали ее кисти, не давая ей возможности скрыться. – Хватит загадок. Мне нужны ответы. Правдивые ответы. Почему ты не сказала мне, что сидела на таблетках?
– Потому что ты забрал бы их или попытался бы отговорить меня…
– Но ты же знала, как я хочу детей.
– А ты знал, что я не могу их тебе дать!
Она отпрянула от него, делая шаг назад. И потеряла равновесие. Кристос поймал ее, грубо дернув за руку, и увел в комнату.
– Больше никаких пилюль, – сказал он, закрывая за собой дверь. – Ты поняла?
– Я понимаю, что ты говоришь, но не могу сделать то, о чем ты просишь меня.
– То есть ты не сделаешь?
Она увидела боль в его черных глазах, которая тут же сменилась гневом.
– Пожалуйста, Кристос, доверяй мне…
– Так же, как ты доверяешь мне? – Кристос развернулся и закрыл лицо ладонью. – Боже, какой же я дурак. – Он потряс головой и опустил руку. – Твой отец говорил, что ты попробуешь сбежать. Предупреждал, что ты не покоришься. Но я не верил ему. Если бы только я поверил!
– Это бы уберегло нас обоих от многих проблем, – тихо продолжила она, упираясь спиной в стену.
С самого начала их супружества Алисия зна – ла, что оно не продлится долго. Она знала, что рано или поздно, но правда откроется, и их отношения прекратятся так же стремительно и болезненно, как и начались. Вот только она никак не могла предвидеть, что полюбит его. Она никогда и не предполагала, что может так по-сумасшедшему влюбиться.
– Ты никогда не собиралась иметь от меня детей?
– Нет.
– И как долго ты водила бы меня за нос?
«Всегда, – услышала она шепот у себя в голове. – Всегда, если бы смогла быть с тобой». Но она помотала головой.
– Не знаю. Пока ты не добился бы правды.
– То есть ты принимала бы таблетки и позволяла бы мне надеяться, что сможешь забеременеть?
– Да.
– Боже, я ненавижу тебя. Она поежилась:
– Я знаю.
– Нет, не знаешь. Ты даже представить себе не можешь, как сильно я тебя ненавижу.
– Я могу себе представить, – прошептала она, зная, что нельзя разбить то, что уже было разбито. А свое сердце она закрыла уже несколько лет назад. Но он все еще находил маленькую незащищенную щелку.
Он пересек то расстояние, которое было между ними, выбросил руку, как будто желая ударить ее, но вместо этого взял ее лицо руками и крепко поцеловал.
– Почему? – проговорил он. – Просто скажи, почему. Позволь мне понять.
Его губы были такими теплыми, кожа пахла одеколоном, и она потянулась, чтобы ухватить его за плечи, нуждаясь в нем больше, чем когда-либо.
Но он не хотел, чтобы она прикасалась к нему, он поймал ее за запястья, стряхивая с себя ее руки:
– Я жду.
– Не надо, Кристос, о, это слишком ужасно…
– Мне все равно. Мне просто нужна правда. Она беспомощно смотрела на него, уже зная, что потеряла его, уже потеряла, ее сковал страх. Она так долго хранила свой секрет, не открываясь никому, даже отцу. Никто не знал, что случилось в тот злополучный вечер в мастерской в Париже.
– Расскажи мне.
Сердце стучало. Губы совсем пересохли. С чего начать? Что сказать сначала?
– Я… У меня был ребенок.
– Что?
Кровь пульсировала по венам, все тело наполнилось болью. Она не могла смотреть на Кристоса, не смела даже взглянуть на него.
– У меня был ребенок. Маленький мальчик.
– Когда?
– От Джереми. Мы были женаты чуть меньше года, когда родился Алекси.
– И?..
– Я потеряла его.
– Выкидыш?
– Нет. – Алисия поежилась, удивляясь, как еще умудряется говорить, как все еще не видит перед глазами Алекси, как его образ еще не заполнил все ее мысли. – Я родила его, любила его, растила. И брала его с собой на работу. У него был день рождения. А потом…
– Что потом, Алисия? – Кристос вырос у нее перед глазами и в нетерпении потряс се довольно грубо, требуя рассказать остальное.
– Я убила его.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Кристос не мог поверить своим ушам. Он повторял про себя историю снова и снова, не обращая внимания на ее рыдания, на ее страдания, заставляя ее снова и снова пересказывать услышанное.
Он пытался соединить куски ее прошлого вместе. Она убежала с Джереми, когда встретила его в Париже. Они женятся, надеясь, что смогут зарабатывать картинами. Эта часть была понятна. Но остальное…
– Кристос, пожалуйста, не надо больше…
Он видел, что она съежилась на кровати, но не чувствовал к ней ни малейшей жалости.
– Как утонул ребенок? – снова спросил он.
– В воде. В ванной.
– Ты сказала, в тазу.
– Да, в тазу. Он мылся.
– Нет, это не он мылся, а ты мыла его. – Да.
– И что случилось?
– Он утонул. – Как?
– Ты знаешь, как. Кажется, маленький стульчик перевернулся. А, нет, не было стула, я забыла. Кристос, это было так давно.
– Не так уж давно. Пять лет назад. Она закрыла глаза, обняв себя.
– Отпусти меня, – прошептала она, – отпусти меня, отпусти меня.
– Я хочу услышать от тебя правду. Я хочу знать, как ты позволила своему ребенку утонуть.
– Я не могу сказать тебе.
– Можешь. И скажешь. – Он встал около нее, его лицо было перекошено от гнева. – Зазвонил телефон? Кто-то постучал в дверь? Как ты могла забыть про него?
– Прекрати!
– Как ты могла это сделать? Как ты смогла позволить ребенку утонуть?
– Я рисовала! – прокричала она, ее голос был таким высоким, что казалось, стекла сейчас разобьются. – Я рисовала.
– Ты рисовала? – Кристос ошеломленно смотрел на нее.
– Я убила Алекси, потому что должна была закончить работу.
Пришел доктор и родители Кристоса. Алисия, съежившись, лежала на кровати в полутемной комнате, отказываясь есть и включать свет. Она только хотела, чтобы ее оставили одну.
Но голоса, бормотание и восклицания, проникали сквозь закрытые двери: в голосе Кристоса слышалась настойчивость, в голосе его матери – досада и отвращение.
Чуть позже доктор открыл дверь в ее комнату и, не обращая внимания на ее протесты, включил свет и осмотрел ее. Осмотр был довольно коротким: он посветил ей в глаза маленьким фонариком, послушал дыхание, пощупал пульс. В конце концов он спросил, не принимала ли она еще каких-нибудь лекарств, кроме противозачаточных таблеток.
– Нет, – глухо ответила она, желая только его ухода, желая снова оказаться одной.
Но доктор не двигался с места.
– Я так понял, что вы лежали в больнице в Швейцарии. Вам давали какие-то лекарства?
– Сначала, когда меня только положили. Мне давали успокоительное… – Алисия вяло пожала плечами.
Доктор ничего не сказал, и, поворачивая голову, она встретилась с его глазами. Она ожидала увидеть в них безразличие и даже отвращение. Но вместо этого они были полны жалости и сострадания. Ее глаза наполнились слезами, и она попросила его уйти.
– Я думаю, вам следует отдохнуть, – сказал врач.
– Я не хочу спать.
Доктор сел на кровать возле нее:
– Все мы совершаем ошибки.
– Смотря какие ошибки.
– И хорошие люди совершают роковые ошибки.
– Не такие. – Слезы текли у нее по ресницам, застилая глаза. Каждый ее новый вздох был для нее мучением и казался агонией. Каждый стук сердца напоминал ей о том, что она погубила своего ребенка. – Я любила его, – всхлипнула она, – я любила его больше жизни, и что же я наделала…
Плача, она не услышала, как открылась дверь, не заметила, что Кристос молча стоит в дверном проеме. Она не услышала, когда он снова ушел, беззвучно прикрыв за собой дверь.
– Я думаю, – тихо сказал доктор, мягко заставляя ее откинуться на подушки, – вам следует сейчас уснуть. Утро вечера мудренее. И завтра мы поговорим.
Алисия проснулась в комнате, залитой солнцем. Занавески были подняты. Она с трудом обвела комнату взглядом. Голова была тяжелой, мозги отказывались соображать. Она медленно встала с кровати и прошла в ванную.
Она поймала свой взгляд в зеркале. Бледное лицо, темные круги под глазами, бледные, бескровные губы. Она была похожа на мертвеца. Потом она вдруг увидела перед глазами Алекси, плавающего в воде лицом вверх, с открытыми глазами и ртом, с раскинутыми ручками, – ее колени задрожали, и она закричала.
Появилась женщина в черном, миссис Патере, она мягко взяла Алисию за руку и увела ее из ванной обратно в постель.
Говоря что-то на греческом, она уложила Алисию и дала ей чашку чая:
– Выпей.
Рука Алисии задрожала, когда она взяла горячую чашку.
– Кристос? – прошептала она, не до конца еще осознавая, что потеряла его навсегда.
– Уехал, – холодно ответила миссис Патере.
– Куда?
Пожилая женщина накрыла ноги Алисии покрывалом:
– Бизнес. Бизнес.
– Куда?
– В Грецию. Корабли.
Корабли. Всегда корабли. Корабли, контракты, прибыль… Слезы наполнили глаза Алисии. Господи, почему жизнь такая черно-белая?
Она скучала по Кристосу, ей было необходимо видеть его. Он был единственным человеком, которому она доверяла. Человеком, которого она любила больше всего на свете.
– Когда он вернется?
– Я не знаю.
– Можно мне позвонить ему в офис в Манхэттен?
– Его там нет, – резко ответила миссис Патере, – я уже говорила тебе, а теперь отдыхай, или я скажу Кристосу, что с тобой очень трудно.
Казалось, что в спальне стало прохладнее после ухода миссис Патере. Скажу, что с тобой очень трудно. То же самое говорил ей отец. Алисия трудная. Действительно ли это так? Неужели то, что она жаждет любви, так плохо?
Алисия закрыла глаза, но заснуть не смогла: – призраки прошлого преследовали ее. Как же она могла отвернуться от Алекси? Как могла она забыть о нем?
Он пытался соединить куски ее прошлого вместе. Она убежала с Джереми, когда встретила его в Париже. Они женятся, надеясь, что смогут зарабатывать картинами. Эта часть была понятна. Но остальное…
– Кристос, пожалуйста, не надо больше…
Он видел, что она съежилась на кровати, но не чувствовал к ней ни малейшей жалости.
– Как утонул ребенок? – снова спросил он.
– В воде. В ванной.
– Ты сказала, в тазу.
– Да, в тазу. Он мылся.
– Нет, это не он мылся, а ты мыла его. – Да.
– И что случилось?
– Он утонул. – Как?
– Ты знаешь, как. Кажется, маленький стульчик перевернулся. А, нет, не было стула, я забыла. Кристос, это было так давно.
– Не так уж давно. Пять лет назад. Она закрыла глаза, обняв себя.
– Отпусти меня, – прошептала она, – отпусти меня, отпусти меня.
– Я хочу услышать от тебя правду. Я хочу знать, как ты позволила своему ребенку утонуть.
– Я не могу сказать тебе.
– Можешь. И скажешь. – Он встал около нее, его лицо было перекошено от гнева. – Зазвонил телефон? Кто-то постучал в дверь? Как ты могла забыть про него?
– Прекрати!
– Как ты могла это сделать? Как ты смогла позволить ребенку утонуть?
– Я рисовала! – прокричала она, ее голос был таким высоким, что казалось, стекла сейчас разобьются. – Я рисовала.
– Ты рисовала? – Кристос ошеломленно смотрел на нее.
– Я убила Алекси, потому что должна была закончить работу.
Пришел доктор и родители Кристоса. Алисия, съежившись, лежала на кровати в полутемной комнате, отказываясь есть и включать свет. Она только хотела, чтобы ее оставили одну.
Но голоса, бормотание и восклицания, проникали сквозь закрытые двери: в голосе Кристоса слышалась настойчивость, в голосе его матери – досада и отвращение.
Чуть позже доктор открыл дверь в ее комнату и, не обращая внимания на ее протесты, включил свет и осмотрел ее. Осмотр был довольно коротким: он посветил ей в глаза маленьким фонариком, послушал дыхание, пощупал пульс. В конце концов он спросил, не принимала ли она еще каких-нибудь лекарств, кроме противозачаточных таблеток.
– Нет, – глухо ответила она, желая только его ухода, желая снова оказаться одной.
Но доктор не двигался с места.
– Я так понял, что вы лежали в больнице в Швейцарии. Вам давали какие-то лекарства?
– Сначала, когда меня только положили. Мне давали успокоительное… – Алисия вяло пожала плечами.
Доктор ничего не сказал, и, поворачивая голову, она встретилась с его глазами. Она ожидала увидеть в них безразличие и даже отвращение. Но вместо этого они были полны жалости и сострадания. Ее глаза наполнились слезами, и она попросила его уйти.
– Я думаю, вам следует отдохнуть, – сказал врач.
– Я не хочу спать.
Доктор сел на кровать возле нее:
– Все мы совершаем ошибки.
– Смотря какие ошибки.
– И хорошие люди совершают роковые ошибки.
– Не такие. – Слезы текли у нее по ресницам, застилая глаза. Каждый ее новый вздох был для нее мучением и казался агонией. Каждый стук сердца напоминал ей о том, что она погубила своего ребенка. – Я любила его, – всхлипнула она, – я любила его больше жизни, и что же я наделала…
Плача, она не услышала, как открылась дверь, не заметила, что Кристос молча стоит в дверном проеме. Она не услышала, когда он снова ушел, беззвучно прикрыв за собой дверь.
– Я думаю, – тихо сказал доктор, мягко заставляя ее откинуться на подушки, – вам следует сейчас уснуть. Утро вечера мудренее. И завтра мы поговорим.
Алисия проснулась в комнате, залитой солнцем. Занавески были подняты. Она с трудом обвела комнату взглядом. Голова была тяжелой, мозги отказывались соображать. Она медленно встала с кровати и прошла в ванную.
Она поймала свой взгляд в зеркале. Бледное лицо, темные круги под глазами, бледные, бескровные губы. Она была похожа на мертвеца. Потом она вдруг увидела перед глазами Алекси, плавающего в воде лицом вверх, с открытыми глазами и ртом, с раскинутыми ручками, – ее колени задрожали, и она закричала.
Появилась женщина в черном, миссис Патере, она мягко взяла Алисию за руку и увела ее из ванной обратно в постель.
Говоря что-то на греческом, она уложила Алисию и дала ей чашку чая:
– Выпей.
Рука Алисии задрожала, когда она взяла горячую чашку.
– Кристос? – прошептала она, не до конца еще осознавая, что потеряла его навсегда.
– Уехал, – холодно ответила миссис Патере.
– Куда?
Пожилая женщина накрыла ноги Алисии покрывалом:
– Бизнес. Бизнес.
– Куда?
– В Грецию. Корабли.
Корабли. Всегда корабли. Корабли, контракты, прибыль… Слезы наполнили глаза Алисии. Господи, почему жизнь такая черно-белая?
Она скучала по Кристосу, ей было необходимо видеть его. Он был единственным человеком, которому она доверяла. Человеком, которого она любила больше всего на свете.
– Когда он вернется?
– Я не знаю.
– Можно мне позвонить ему в офис в Манхэттен?
– Его там нет, – резко ответила миссис Патере, – я уже говорила тебе, а теперь отдыхай, или я скажу Кристосу, что с тобой очень трудно.
Казалось, что в спальне стало прохладнее после ухода миссис Патере. Скажу, что с тобой очень трудно. То же самое говорил ей отец. Алисия трудная. Действительно ли это так? Неужели то, что она жаждет любви, так плохо?
Алисия закрыла глаза, но заснуть не смогла: – призраки прошлого преследовали ее. Как же она могла отвернуться от Алекси? Как могла она забыть о нем?