Страница:
«А ее тело, – подумал он, – ах, боже, ее ароматное тело!»
Как же ей удавалось выглядеть столь эротично и притягательно в своем старомодном и явно старательно перешитом вечернем платье? То был результат вовсе не ношения корсета и прочих бесчисленных женских штучек, хотя Ритчи и был хорошо осведомлен о том, что женщины надевают под платья.
Нет, в случае Беатрис Уэверли притягательность являлась следствием ее женской сущности: ее темно-зеленых глаз, свирепого, как у амазонки, выражения лица, того, как она вскидывает голову и ахает от удивления, когда он провоцировал ее.
«Я заставлю тебя задыхаться, мисс Уэверли, в этом можешь не сомневаться. Даже если ты все еще и сердишься на меня, потом ты будешь радоваться, что позволила мне это».
Ритчи потянулся было к подносу подошедшего к нему лакея, намереваясь взять бокал шампанского, но рука его застыла в воздухе. Он был настолько выведен из равновесия, что вряд ли это можно было поправить пенистым французским напитком.
– Принесите мне стаканчик виски. – Собственный голос показался ему странным, будто он и в самом деле страдал от сильнейшего удара. Слуга же, похоже, не заметил ничего подозрительного и поспешил исполнить его поручение.
Наблюдая за толпой увешанных драгоценностями дам и безупречно одетых мужчин, Ритчи вдруг подумал о том, что видит всего лишь изображения на экране. Это не настоящие люди, но лишь картинки, подобные тем, что он видел на демонстрациях господина Ле Принца в Лидсе пару лет назад.
Лишь затерявшаяся среди гостей Беатрис Уэверли представлялась Ритчи реальной. Стараясь не привлекать к себе внимания, он украдкой вынул из кармана ее фотографию, чтобы насладиться контрастом между печатным образом и женщиной из плоти и крови.
И изображение, и оригинал определенно стоило увидеть.
На фотографии Беатрис представала непринужденной, мечтательной и естественной. Взгляд ее в самые интимные моменты был обращен в сторону, в отличие от большинства обнаженных моделей, бесстыже смотрящих прямо в камеру.
Беатрис во плоти встретила взгляд Ритчи с негодованием, пылом и вызовом.
Оба воплощения этой женщины терзали его чресла. Ритчи неохотно признал, что когда-то его мужское естество точно так же реагировало на его ушедшую в мир иной супругу Клару. Его первый брак приносил полное взаимное удовлетворение обоим супругам как в постели, так и во всех других сферах жизни.
Заметив приближающегося к нему лакея, пробирающегося через толпу болтающих и прихорашивающихся гостей, Ритчи поспешно спрятал фотографию обратно в карман.
Виски огнем обжег ему язык, что вполне устраивало Ритчи.
Да, он может рассматривать этот снимок и все прочие и получать удовольствие, когда пожелает.
Но теперь ему было недостаточно лишь изображений и манипуляций, производимых собственной рукой. Ему необходимо было дотронуться до Беатрис, насладиться ею. Пальцы его до сих пор покалывало от прикосновения к ее руке, он все еще чувствовал теплоту и нежность ее кожи. Тело его все еще переживало то краткое мгновение контакта, а при мысли об этом член его вновь пришел в состояние боевой готовности.
«Я стану наслаждаться тобой, божественная Беатрис, – мысленно пообещал Ритчи. – Я до капли выпью из тебя всю твою чувственность, так как точно знаю, что ты обладаешь ею, как бы яро ты это ни отрицала. Я попробую на вкус и стану ласкать каждый дюйм твоей кожи и почувствую прикосновение к моему члену твоих пальцев, возвращающих удовольствие.
Все это произойдет очень скоро, потому что в противном случае я просто лишусь рассудка».
Лишиться рассудка? Ох, нет! Это самый неподходящий выбор слов. Поднеся стакан к губам, Ритчи содрогнулся, будто увидев перед собой встающую из могилы призрачную фигуру.
Нет! Никаких мрачных мыслей! Беатрис Уэверли – это свет. Жар. Страсть. Она – это все, что есть на свете хорошего, восхитительного, полного жизни.
А благодаря ее братцу с его неблагоразумными финансовыми вложениями, а также многими днями, проведенными на ипподроме, и ночами за игровым столом Сирена с Саут-Малберри-стрит сама приплыла в руки Ритчи, оставалось лишь взять ее.
Глава 2
Как же ей удавалось выглядеть столь эротично и притягательно в своем старомодном и явно старательно перешитом вечернем платье? То был результат вовсе не ношения корсета и прочих бесчисленных женских штучек, хотя Ритчи и был хорошо осведомлен о том, что женщины надевают под платья.
Нет, в случае Беатрис Уэверли притягательность являлась следствием ее женской сущности: ее темно-зеленых глаз, свирепого, как у амазонки, выражения лица, того, как она вскидывает голову и ахает от удивления, когда он провоцировал ее.
«Я заставлю тебя задыхаться, мисс Уэверли, в этом можешь не сомневаться. Даже если ты все еще и сердишься на меня, потом ты будешь радоваться, что позволила мне это».
Ритчи потянулся было к подносу подошедшего к нему лакея, намереваясь взять бокал шампанского, но рука его застыла в воздухе. Он был настолько выведен из равновесия, что вряд ли это можно было поправить пенистым французским напитком.
– Принесите мне стаканчик виски. – Собственный голос показался ему странным, будто он и в самом деле страдал от сильнейшего удара. Слуга же, похоже, не заметил ничего подозрительного и поспешил исполнить его поручение.
Наблюдая за толпой увешанных драгоценностями дам и безупречно одетых мужчин, Ритчи вдруг подумал о том, что видит всего лишь изображения на экране. Это не настоящие люди, но лишь картинки, подобные тем, что он видел на демонстрациях господина Ле Принца в Лидсе пару лет назад.
Лишь затерявшаяся среди гостей Беатрис Уэверли представлялась Ритчи реальной. Стараясь не привлекать к себе внимания, он украдкой вынул из кармана ее фотографию, чтобы насладиться контрастом между печатным образом и женщиной из плоти и крови.
И изображение, и оригинал определенно стоило увидеть.
На фотографии Беатрис представала непринужденной, мечтательной и естественной. Взгляд ее в самые интимные моменты был обращен в сторону, в отличие от большинства обнаженных моделей, бесстыже смотрящих прямо в камеру.
Беатрис во плоти встретила взгляд Ритчи с негодованием, пылом и вызовом.
Оба воплощения этой женщины терзали его чресла. Ритчи неохотно признал, что когда-то его мужское естество точно так же реагировало на его ушедшую в мир иной супругу Клару. Его первый брак приносил полное взаимное удовлетворение обоим супругам как в постели, так и во всех других сферах жизни.
Заметив приближающегося к нему лакея, пробирающегося через толпу болтающих и прихорашивающихся гостей, Ритчи поспешно спрятал фотографию обратно в карман.
Виски огнем обжег ему язык, что вполне устраивало Ритчи.
Да, он может рассматривать этот снимок и все прочие и получать удовольствие, когда пожелает.
Но теперь ему было недостаточно лишь изображений и манипуляций, производимых собственной рукой. Ему необходимо было дотронуться до Беатрис, насладиться ею. Пальцы его до сих пор покалывало от прикосновения к ее руке, он все еще чувствовал теплоту и нежность ее кожи. Тело его все еще переживало то краткое мгновение контакта, а при мысли об этом член его вновь пришел в состояние боевой готовности.
«Я стану наслаждаться тобой, божественная Беатрис, – мысленно пообещал Ритчи. – Я до капли выпью из тебя всю твою чувственность, так как точно знаю, что ты обладаешь ею, как бы яро ты это ни отрицала. Я попробую на вкус и стану ласкать каждый дюйм твоей кожи и почувствую прикосновение к моему члену твоих пальцев, возвращающих удовольствие.
Все это произойдет очень скоро, потому что в противном случае я просто лишусь рассудка».
Лишиться рассудка? Ох, нет! Это самый неподходящий выбор слов. Поднеся стакан к губам, Ритчи содрогнулся, будто увидев перед собой встающую из могилы призрачную фигуру.
Нет! Никаких мрачных мыслей! Беатрис Уэверли – это свет. Жар. Страсть. Она – это все, что есть на свете хорошего, восхитительного, полного жизни.
А благодаря ее братцу с его неблагоразумными финансовыми вложениями, а также многими днями, проведенными на ипподроме, и ночами за игровым столом Сирена с Саут-Малберри-стрит сама приплыла в руки Ритчи, оставалось лишь взять ее.
Глава 2
Создания тропиков
От танцев у Беатрис кружилась голова, будто вместо шеи вдруг оказалась пружина.
Ей хотелось замереть посреди бального зала, обернуться и гневно потребовать, чтобы Эдмунд Эллсворт Ритчи перестал на нее пялиться!
Но проблема заключалась в том, что стоило ей лишь подумать, что это чудовище смотрит на нее, как в действительности его не оказывалось на месте! Неужели он превратился в невидимку? Или наблюдал за ней на расстоянии, точно медиум, посредством каких-нибудь тайных приспособлений?
А если он больше не смотрит на нее, то почему? Как бы абсурдно это ни казалось, но, перестав ощущать на себе испытующий взгляд Ритчи, Беатрис разозлилась еще больше.
Прилагая невероятные усилия, она выказывала вежливый интерес своим партнерам по танцам, коих было на удивление много. Совершенно очевидно, что ее скандальная известность в качестве Сирены привлекала мужчин, и Беатрис испытывала большое облегчение оттого, что ей не придется весь вечер стоять у стенки, не будучи никем приглашенной, чего вполне могла бы ожидать двадцатичетырехлетняя старая дева без средств к существованию и с запятнанной репутацией.
Разумеется, она танцевала и с Чарли, который, пользуясь случаем, продолжал читать ей нотации и даже пару раз сбился с шага. От него пахло бренди, что говорило красноречивее всяких слов, но Беатрис решила во что бы то ни стало проявлять терпение и покладистость. Не было ее вины в том, что жизнь брата была непроста, и она лишь усугубляла ее своим легкомысленным поведением с Юстасом Ллойдом и упорным нежеланием ответить благосклонностью какому-нибудь новому кавалеру.
Беатрис вальсировала с господином Шамфлёром, высоким, грубовато-добродушным и любящим пошутить мужчиной, затем танцевала котильон с хозяином дома лордом Сауверном; несколько танцев она подарила очаровательному мистеру Эндерби и еще одному или двум мужьям дам из ее швейного кружка.
Ах да, женский швейный кружок. Девушка криво усмехнулась. Она не была хорошей рукодельницей и при обычных обстоятельствах ни за что не вступила бы в подобную группу, но, совершенно неожиданно получив приглашение, с радостью ухватилась за такую возможность. Со времени появления этих омерзительных эротических карточек, получивших хождение в обществе и даже удостоившихся пикантной заметки на страницах «Марриотт монд», все прочие социальные организации отказали ей в членстве. К ней поворачивались спиной в церкви, Женская благотворительная гильдия исключила ее из своих рядов, точно так же, как и Женский литературный кружок, в который Беатрис вступила совсем недавно и с удовольствием ходила на собрания. Перед лицом всеобщего порицания Беатрис сочла, что вполне может закрыть глаза на исколотые иголкой пальцы и получающиеся у нее неудовлетворительные рукодельные изделия ради возможности снова оказаться в дамском обществе и наслаждаться беседой с кем-то иным, кроме Полли, Энид или кухарки.
Неожиданно разговоры за вязанием крючком, вышивкой и чашечкой чая оказались очень оживленными.
До того как Ритчи сделал признание, Беатрис считала, что именно кружок выхлопотал для нее приглашение на сегодняшний вечер, ведь его самыми активными членами являлись София Шамфлёр и леди Арабелла Сауверн, подруги Беатрис.
Теперь же ей открылась горькая правда.
Либо одна из этих леди, либо обе выступили в роли сводни и поспособствовали ее появлению на балу, чтобы подать ее в качестве главного блюда этому ужасному типу Ритчи. Мужчине, обладающему достаточным влиянием, чтобы преследовать ее, даже не будучи ею видимым.
«Да что со мной такое творится? Я хорошо провожу время, гораздо лучше, чем ожидала. Почему же мне хочется, чтобы на месте всех партнеров, с которыми я танцую, оказался этот монстр?»
То была правда. Хотя ее партнеры были очень хорошими людьми, Беатрис все они казались не более чем тенями, даже господин Шамфлёр, возвышавшийся над ней благодаря своему гигантскому росту. Правдоподобными были лишь жаркие, дикие мысли, возникающие в ее голове в присутствии Ритчи. Руку ее все еще покалывало в том месте, где он коснулся ее, а когда Беатрис воскрешала в памяти этот момент, у нее начинали дрожать ноги и в промежности появлялась предательская влага.
«Нет! Он же мерзавец, волокита и еще менее уважаем в обществе, чем я!»
Перемещаясь по периметру обеденного зала, девушка искала глазами Чарли, но он куда-то пропал. Когда они танцевали, он не переставал читать ей проповедь о том, как для нее важно не быть замеченной в обществе Эдмунда Эллсворта Ритчи.
– Я и сам не знал, что это он и есть, пока он не подошел к нам, – говорил Чарли. – Ну надо же, какой наглец! Если газеты что и упустили из его биографии, так это упоминание о том, какой он мерзавец. Держись от него подальше, иначе он скомпрометирует тебя еще больше.
Беатрис кивнула, выражая полное согласие с братом.
Тем не менее она была расстроена. Бал был головокружительным сказочным событием, особенно теперь, когда Сауверны провели электрическое освещение в большинстве комнат своего особняка. Этот новый свет особым образом озарял происходящее, придавая людям и предметам более хрупкие и четкие очертания. Он был нетерпим к недостаткам, но также заставлял драгоценности дам искриться и переливаться и придавал живости и радужных красок их вечерним туалетам. Однако, невзирая на это чудо современного мира, Беатрис воспринимала происходящее в тусклых красках, потому что ей недоставало в толпе гостей того самого красавца мужчины с темно-синими глазами, сияющими светлыми волосами и губами, которые могли принадлежать как дьяволу, так и древнегреческому богу Адонису.
Страдая отсутствием аппетита, она выскользнула из обеденного зала и направилась в просторный приемный холл, отделанный позолотой. Стеклянные двери справа вели в прилегающую к дому оранжерею, представляющую собой обширные джунгли, привезенные, кажется, из далекой Африки. Внутри воздух был горячим и влажным, как, по представлениям Беатрис, и должно было быть в тропиках, но, оказавшись здесь, она не смогла сдержать дрожь, так как немедленно вспомнила о другой, меньшей по размеру и не такой величественной оранжерее, в которой Юстас сделал свои снимки.
– Будь ты проклят, Юстас! – пробормотала Беатрис, мотая головой, чтобы рассеять образ его прекрасного, но ненавистного ей лица. Как она вообще могла думать, что любит его? Не говоря уже о том, чтобы решиться позировать для него обнаженной?
Она полагала, что виной тому были одиночество и боязнь будущего. Много времени прошло с тех пор, как за ней ухаживали – с тех пор, как потеряла Томми, своего первого жениха, – и она была польщена вниманием, оказываемым ей Юстасом. Также не стоило забывать и о более практичных вопросах. Помолвка с достойным и, по-видимому, богатым холостяком сулила социальную защиту как для самой Беатрис, так и для Чарли. К несчастью, она убедила себя, что сумеет взрастить в своей душе чувство любви к Юстасу.
К сожалению, Юстас ошибся в своих ожиданиях точно так же, как и сама Беатрис. Его богатство оказалось лишь мнимым фасадом и, когда он узнал о плачевном финансовом состоянии Уэверли, решил немедленно расстаться с нею, но не раньше, чем сумеет заработать на ней денег, причем самым презренным способом.
– Когда-нибудь ты понесешь заслуженное наказание, чудовище! Надеюсь лишь, что у меня будет возможность лично наблюдать за этим!
Решив больше не вспоминать об этом негодяе, погубившем ее репутацию, Беатрис отправилась на прогулку по оранжерее. Аккорды немецкой польки замерли в отдалении, но другие звуки отдавались у нее в ушах особенно четко. Капающая где-то вода придавала оранжерее особое сходство с необитаемым королевством, а крики птиц и разноцветные всполохи над головой свидетельствовали о том, что тут обитает несколько попугаев. Девушка быстро продвигалась вперед, и выложенные плитками дорожки скрадывали звук ее шагов, производимых легкими бальными туфельками.
Источником воды оказался фонтан, подпитываемый от искусственного водоема. Крупные разноцветные рыбы плавали, медленно шевеля плавниками, в центральном пруду, с поверхности которого поднималась прохлада, разбавляющая сильные растительные запахи.
Какое удивительное место! Кусочек экзотического неведомого мира, принесенного в повседневную жизнь. Беатрис вознамерилась не позволить образу Юстаса преследовать себя, какой бы призрачной ни была надежда на это. Если у нее когда-либо появятся хоть немного денег, она непременно снова заведет у себя в доме собственную оранжерею, созданную по образцу теплицы в Вестерлинне, но конечно же скромнее.
В величественной оранжерее Саувернов узкие дорожки пролегали через заросли пахучих растений, которые привлекали Беатрис гораздо больше, чем искусственный мир танцев, пустой болтовни и стремления каждого показать свое превосходство над другими. Таинственное очарование этого места напомнило о темном и волнительном внимании к ней мистера Ритчи. Эти дикие душные джунгли стали бы идеальным окружением для его мужественной натуры.
Приподнимая рукой подол своего вечернего платья, чтобы не запачкать его землей и уберечь от налипания опавших листьев, Беатрис пробиралась дальше в заросли, и тут слуха ее достиг более привычный, нежели капающая вода или кричащий попугай, звук. Впереди раздавались неясные голоса, мужской и женский голоса, звучал чей-то смех.
«Боже мой, – подумала Беатрис, – тут происходит любовное свидание».
Под корсетом у нее выступил пот, делая кожу липкой и собираясь капельками между грудями. Ощущение было такое, будто кто-то внезапно подбросил дров в печь, призванную поддерживать в оранжерее экваториальный жар тропиков.
«Мне следует повернуть назад… притвориться, что ничего не слышала… нужно уважать личную жизнь других людей».
Но времена, когда Беатрис вела себя вежливо, уважительно и незаметно, остались в прошлом. Двинувшись вперед, она отдалась во власть темной ненасытной стороны своей натуры. Пробираясь среди папоротников, точно абориген, она шла на звук.
В конце концов девушка оказалась в маленьком гроте, расположенном в самом центре городских джунглей леди Арабеллы Сауверн, где и застала на месте преступления двух изголодавшихся созданий, забавлявшихся друг с другом.
София и Эмброуз Шамфлёр сидели на скамье, раскрасневшиеся и задыхающиеся. Корсаж платья Софии и корсет были расшнурованы, обнажая ее молочно-белые груди. А у Эмброуза… боже всемогущий!… были расстегнуты брюки, из которых торчало его мужское достоинство… его член.
Беатрис раскрыла рот от удивления. Дыхание ее сбилось, сердце стучало, точно барабан, а внизу живота точно зашевелился клубок змей.
Так вот, значит, как выглядит джентльмен, когда он возбужден? Действительность отличалась от того, что она рисовала в своем воображении, но, в конце концов, что она могла знать? Девушки не должны думать об этой части мужского тела до тех пор, пока не выйдут замуж, да и после того, как станут уважаемыми женами, тоже. Беатрис же на глаза попалось несколько медицинских изображений, и с тех пор она часто фантазировала на эту тему. Давным-давно в Вестерлинне они с Томми иногда тайком обнимались под розовым деревом, и тогда она чувствовала, как затвердевают его чресла, прижимающиеся к ее бедру, да и Юстас тоже возбуждался и начинал задыхаться, когда ему удавалось похитить с ее губ поцелуй-другой.
Беатрис представления не имела, является ли господин Эмброуз Шамфлёр обычным представителем сильного пола или же особо выдающимся, но в голове тут же возникла шальная мысль о том, что у мистера Ритчи, возможно, мужское достоинство большего размера. София, однако, казалась более чем довольной длиной члена своего мужа, так как ласкала его умело и ритмично.
– Боже мой, месье, что это такое? – вопрошала она, неутомимо скользя своей изящной ручкой по его красноватому напряженному стержню. – Клянусь, что не имею ни малейшего представления, что мне делать с этим монстром.
Широкое лицо Эмброуза Шамфлёра казалось напряженным, но также и почти ангельски красивым для такого громадного мужчины. Двигая губами, он ерзал на скамье. Притянув к себе супругу и сжав ее круглую грудь, он гортанно прошептал что-то ей на ухо.
Глаза Софии широко распахнулись, и она провела языком по губам.
– Сэр, вы самый настоящий негодяй: скандальный, развратный и ограниченный! – Слова эти могли бы быть проявлением праведного гнева, но женщина произносила их, посмеиваясь и улыбаясь. И все еще облизывая губы. – Если я и сделаю это для вас, господин Шамфлёр, – София изогнула свою умелую ручку и принялась ловко ласкать большим пальцем головку члена мужа, – то чем вы сможете мне ответить?
Эмброуз снова что-то хрипло зашептал, чего Беатрис конечно же не расслышала, хотя и напрягала слух.
– Что ж, это кажется мне справедливым. – София одарила мужа медленной любящей улыбкой и на мгновение крепче сжала его руку, лежащую поверх ее груди, покачиваясь при этом, будто бы испытывая огромное удовольствие, грозящее поглотить ее целиком. Внезапно она в один прыжок поднялась на ноги и тут же грациозно опустилась на колени, разметав по земле вокруг себя свои красивые изумрудно-зеленые юбки.
Муж ее в это время шире раздвинул ноги, чтобы облегчить ей доступ.
«Какая досада! – подумала Беатрис. – Мне же ничего не видно!»
Внезапно наблюдение за происходящим стало для нее самым важным на свете, и, не обращая внимания на ветви и широкие листья вьющихся растений и кустарников, Беатрис принялась незаметно продвигаться вперед в гроте в поисках лучшей перспективы.
Когда же это ей удалось, пришлось прижать затянутую в перчатку ладонь к губам.
София Шамфлёр сосала мужское достоинство своего мужа! И совершенно очевидно наслаждалась этим процессом, судя по издаваемым ею звукам и едва различимому «М-м-м-м!».
Беатрис наблюдала за ними во все глаза. Первоначальный шок, испытанный ею, сменился полным восторгом.
«Интересно, каков он на вкус? Сладкий? Или соленый? А на ощупь? Он кажется гладким, шелковистым и сияющим, даже на том участке, который она не может заглотить…»
Познания Беатрис в области мужского тела и физиологии происходили из просматривания нескольких толстых книг, хранящихся в библиотеке Вестерлинна. Тома эти были заперты под замком, и для того, чтобы получить доступ к ним, ей пришлось воспользоваться шпилькой для волос. У нее не было достаточно времени, чтобы основательно изучить эти книги, но, даже обладая самыми начальными познаниями, она с легкостью поняла, что господин Шамфлёр получает от происходящего большое наслаждение. Должно быть, любой мужчина почувствует себя на седьмом небе от счастья, когда его возлюбленная станет принимать самый чувствительный орган его тела в рот – этот источник жара и влаги – и будет посасывать и лизать его.
Похоже, Софии Шамфлёр тоже нравилось то, что она делает. Хотя ее гладкое прекрасное личико исказилось оттого, что рот смыкался вокруг непомерно большого члена мужа, она при этом ухитрялась улыбаться, а ее прекрасные глаза искрились.
«Ей нравится доставлять ему удовольствие», – решила Беатрис.
Ей было ненавистно вспоминать о Юстасе именно сейчас, но она не могла не признать, что даже в моменты наибольшего очарования им и помыслить не могла о том, чтобы поцеловать его подобным образом. Томми, возможно, и да, но только не Юстаса, нет, никогда! При мысли об этом Беатрис содрогнулась всем телом, по коже ее побежали мурашки.
«Но вот вас, мистер Ритчи, я бы поцеловала… Да, поцеловала бы».
Эта идея показалась ей совершенно нелепой. Абсурдной. Немыслимой. И все же перед ее мысленным взором появилась совсем иная картина, гораздо более отчетливая, чем любой непристойный снимок.
Вместо счастливой Софии Шамфлёр, сидящей на коленях и ублажающей своего обожаемого мужа Эмброуза, Беатрис увидела себя, с энтузиазмом сосущую огромный сияющий мужской орган Эдмунда Эллсворта Ритчи.
На этот раз она не стала прикрывать рот рукой. На этот раз она ничего не могла сделать и не боялась выдать себя случайным звуком. Это было сравнимо с тем, как если бы гигантская рука вдруг отодвинула ее в сторону, не в физическом, а в психологическом смысле. Мысли и образы были слишком шокирующими, чтобы ее онемевший мозг сумел их обработать, но губы как наяву ощущали вкус члена мистера Ритчи.
Непрерывно облизывая губы и одним глазком продолжая наблюдать за Шамфлёрами, Беатрис внезапно испытала странное состояние. Время как будто остановилось, и все мысли и действия стали двигаться со скоростью улитки. Руки ее безвольно опустились вдоль тела, и она наблюдала за тем, как медленно, дюйм за дюймом, ползут вниз по ее затянутой перчаткой руке ленты, удерживающие ее веер, крошечную вечернюю сумочку и танцевальную карту.
«Когда они упадут окончательно, – подумала девушка, – то произведут шум, и Шамфлёры обнаружат мое присутствие».
Едва ей пришла в голову эта мысль, она поняла, что меньше опасается быть раскрытой, нежели того, что нарушит приятное занятие своих друзей.
Как будет обидно, если Эмброуз так и не достигнет пика наслаждения, даруемого ртом его жены.
Не успели эти странные думы померкнуть в ее сознании, как чья-то рука, но не ее собственная, поймала ее вещи, предотвратив их неизбежное падение на выложенную плиткой дорожку.
Кто же этот ловкач, этот иллюзионист? Этот человек, который второй рукой, обладающей недюжинной силой, обхватил ее за талию и прижал к себе?
Беатрис даже не поняла, что падает.
– Тише.
Предостережение прозвучало едва различимо, но она тут же узнала этот голос, исходящую от тела мощь и изысканный аромат лосьона после бритья. Едва вдохнув его, она почувствовала, что ноги стали ватными. Стоять прямо было выше ее сил.
Беатрис покачнулась, и сильная рука, все еще поддерживающая ее за талию и прижимающаяся прямо через корсет к телу, снова не дала ей упасть.
– Идем.
Его низкий голос в очередной раз волной прокатился по ее телу, заставив его вибрировать там, где тела их соприкасались. У Беатрис больше не возникало вопроса, кто этот таинственный незнакомец. Казалось, она только и ждала того, чтобы он присоединился к ней. Ждала даже тогда, когда вообще не была с ним знакома.
Наполовину ведя ее, а наполовину таща за собой, он стал удаляться от происходящей на лавочке сцены. Шамфлёры были всецело поглощены доставлением друг другу наслаждения. Веер Беатрис, раскачиваясь на ленте, ударялся о стволы пальм и производил вполне различимый шум.
Последнее, что она увидела в затерянном в джунглях гроте, был обращенный на нее взгляд Эмброуза Шамфлёра. Мужчина улыбнулся и тут же застонал, точно дикое животное, в экстазе закатывая глаза.
Когда они отошли на значительное расстояние и больше не рисковали быть увиденными мужем и женой, Беатрис тут же попробовала высвободиться из объятий Ритчи, но в следующее мгновение столь же внезапно оставила попытки. Зачем показывать этому чудовищу, что его присутствие приводит ее в бешенство? Особенно теперь, при наличии еще одного развлечения, которое невозможно было игнорировать.
Даже через несколько слоев одежды Беатрис почувствовала, что в бедро ей упирается что-то твердое. Теперь, после всего увиденного в гроте, у нее не оставалось ни малейших сомнений касательно того, что это может быть.
«Похотливое животное!» – мелькнула у нее в голове мысль.
– Отпустите меня, мистер Ритчи, – прошипела она, когда он силой протащил ее через высокие французские двери, возвращая обратно в дом. Они оказались в другой части громадного особняка Саувернов, на некотором расстоянии от того входа, через который она попала в оранжерею.
«Я потерялась. Потерялась в этом огромном незнакомом доме, к тому же оказалась наедине с мужчиной, у которого имеются гораздо худшие изображения меня, чем даже у самого Юстаса Ллойда».
Так почему же она не боролась с Ритчи более отчаянно? Она была здоровой девушкой с крепкими конечностями и могла бы как следует пнуть его между ног и высвободиться, если, конечно, мужской половой орган и в самом деле такой чувствительный, как заставил ее поверить господин Шамфлёр.
«Но ты же не хочешь высвобождаться, правда?» – лукаво произнес голос в ее голове.
– Нет, Беатрис. Если я отпущу вас, вы снова убежите от меня, а мне нужно с вами поговорить. – Не ослабляя хватки, Ритчи развернул ее лицом к себе. Руки его, подобные железным обручам, крепко прижимали ее к твердому холмику у него в промежности. Несмотря на свои многослойные юбки, Беатрис животом ощущала теплоту и пульсацию его мужского органа.
– А мне кажется, что в ваши планы входит гораздо большее, чем простой разговор со мной!
Слова эти вырвались у нее помимо воли. Хуже того, ее тело, казалось, вдруг зажило собственной жизнью: бедра принялись раскачиваться, так что животом девушка постоянно соприкасалась с чреслами Ритчи, будто намеренно лаская и массируя их.
«Ради всего святого, что же я делаю?» – ужаснулась Беатрис.
Мысли ее подхватил и закружил неистовый вихрь, когда она услышала стон Ритчи, не такой громкий и жалобный, как у Эмброуза Шамфлёра, но все же безошибочно выдающий желание.
Ей хотелось замереть посреди бального зала, обернуться и гневно потребовать, чтобы Эдмунд Эллсворт Ритчи перестал на нее пялиться!
Но проблема заключалась в том, что стоило ей лишь подумать, что это чудовище смотрит на нее, как в действительности его не оказывалось на месте! Неужели он превратился в невидимку? Или наблюдал за ней на расстоянии, точно медиум, посредством каких-нибудь тайных приспособлений?
А если он больше не смотрит на нее, то почему? Как бы абсурдно это ни казалось, но, перестав ощущать на себе испытующий взгляд Ритчи, Беатрис разозлилась еще больше.
Прилагая невероятные усилия, она выказывала вежливый интерес своим партнерам по танцам, коих было на удивление много. Совершенно очевидно, что ее скандальная известность в качестве Сирены привлекала мужчин, и Беатрис испытывала большое облегчение оттого, что ей не придется весь вечер стоять у стенки, не будучи никем приглашенной, чего вполне могла бы ожидать двадцатичетырехлетняя старая дева без средств к существованию и с запятнанной репутацией.
Разумеется, она танцевала и с Чарли, который, пользуясь случаем, продолжал читать ей нотации и даже пару раз сбился с шага. От него пахло бренди, что говорило красноречивее всяких слов, но Беатрис решила во что бы то ни стало проявлять терпение и покладистость. Не было ее вины в том, что жизнь брата была непроста, и она лишь усугубляла ее своим легкомысленным поведением с Юстасом Ллойдом и упорным нежеланием ответить благосклонностью какому-нибудь новому кавалеру.
Беатрис вальсировала с господином Шамфлёром, высоким, грубовато-добродушным и любящим пошутить мужчиной, затем танцевала котильон с хозяином дома лордом Сауверном; несколько танцев она подарила очаровательному мистеру Эндерби и еще одному или двум мужьям дам из ее швейного кружка.
Ах да, женский швейный кружок. Девушка криво усмехнулась. Она не была хорошей рукодельницей и при обычных обстоятельствах ни за что не вступила бы в подобную группу, но, совершенно неожиданно получив приглашение, с радостью ухватилась за такую возможность. Со времени появления этих омерзительных эротических карточек, получивших хождение в обществе и даже удостоившихся пикантной заметки на страницах «Марриотт монд», все прочие социальные организации отказали ей в членстве. К ней поворачивались спиной в церкви, Женская благотворительная гильдия исключила ее из своих рядов, точно так же, как и Женский литературный кружок, в который Беатрис вступила совсем недавно и с удовольствием ходила на собрания. Перед лицом всеобщего порицания Беатрис сочла, что вполне может закрыть глаза на исколотые иголкой пальцы и получающиеся у нее неудовлетворительные рукодельные изделия ради возможности снова оказаться в дамском обществе и наслаждаться беседой с кем-то иным, кроме Полли, Энид или кухарки.
Неожиданно разговоры за вязанием крючком, вышивкой и чашечкой чая оказались очень оживленными.
До того как Ритчи сделал признание, Беатрис считала, что именно кружок выхлопотал для нее приглашение на сегодняшний вечер, ведь его самыми активными членами являлись София Шамфлёр и леди Арабелла Сауверн, подруги Беатрис.
Теперь же ей открылась горькая правда.
Либо одна из этих леди, либо обе выступили в роли сводни и поспособствовали ее появлению на балу, чтобы подать ее в качестве главного блюда этому ужасному типу Ритчи. Мужчине, обладающему достаточным влиянием, чтобы преследовать ее, даже не будучи ею видимым.
«Да что со мной такое творится? Я хорошо провожу время, гораздо лучше, чем ожидала. Почему же мне хочется, чтобы на месте всех партнеров, с которыми я танцую, оказался этот монстр?»
То была правда. Хотя ее партнеры были очень хорошими людьми, Беатрис все они казались не более чем тенями, даже господин Шамфлёр, возвышавшийся над ней благодаря своему гигантскому росту. Правдоподобными были лишь жаркие, дикие мысли, возникающие в ее голове в присутствии Ритчи. Руку ее все еще покалывало в том месте, где он коснулся ее, а когда Беатрис воскрешала в памяти этот момент, у нее начинали дрожать ноги и в промежности появлялась предательская влага.
«Нет! Он же мерзавец, волокита и еще менее уважаем в обществе, чем я!»
Перемещаясь по периметру обеденного зала, девушка искала глазами Чарли, но он куда-то пропал. Когда они танцевали, он не переставал читать ей проповедь о том, как для нее важно не быть замеченной в обществе Эдмунда Эллсворта Ритчи.
– Я и сам не знал, что это он и есть, пока он не подошел к нам, – говорил Чарли. – Ну надо же, какой наглец! Если газеты что и упустили из его биографии, так это упоминание о том, какой он мерзавец. Держись от него подальше, иначе он скомпрометирует тебя еще больше.
Беатрис кивнула, выражая полное согласие с братом.
Тем не менее она была расстроена. Бал был головокружительным сказочным событием, особенно теперь, когда Сауверны провели электрическое освещение в большинстве комнат своего особняка. Этот новый свет особым образом озарял происходящее, придавая людям и предметам более хрупкие и четкие очертания. Он был нетерпим к недостаткам, но также заставлял драгоценности дам искриться и переливаться и придавал живости и радужных красок их вечерним туалетам. Однако, невзирая на это чудо современного мира, Беатрис воспринимала происходящее в тусклых красках, потому что ей недоставало в толпе гостей того самого красавца мужчины с темно-синими глазами, сияющими светлыми волосами и губами, которые могли принадлежать как дьяволу, так и древнегреческому богу Адонису.
Страдая отсутствием аппетита, она выскользнула из обеденного зала и направилась в просторный приемный холл, отделанный позолотой. Стеклянные двери справа вели в прилегающую к дому оранжерею, представляющую собой обширные джунгли, привезенные, кажется, из далекой Африки. Внутри воздух был горячим и влажным, как, по представлениям Беатрис, и должно было быть в тропиках, но, оказавшись здесь, она не смогла сдержать дрожь, так как немедленно вспомнила о другой, меньшей по размеру и не такой величественной оранжерее, в которой Юстас сделал свои снимки.
– Будь ты проклят, Юстас! – пробормотала Беатрис, мотая головой, чтобы рассеять образ его прекрасного, но ненавистного ей лица. Как она вообще могла думать, что любит его? Не говоря уже о том, чтобы решиться позировать для него обнаженной?
Она полагала, что виной тому были одиночество и боязнь будущего. Много времени прошло с тех пор, как за ней ухаживали – с тех пор, как потеряла Томми, своего первого жениха, – и она была польщена вниманием, оказываемым ей Юстасом. Также не стоило забывать и о более практичных вопросах. Помолвка с достойным и, по-видимому, богатым холостяком сулила социальную защиту как для самой Беатрис, так и для Чарли. К несчастью, она убедила себя, что сумеет взрастить в своей душе чувство любви к Юстасу.
К сожалению, Юстас ошибся в своих ожиданиях точно так же, как и сама Беатрис. Его богатство оказалось лишь мнимым фасадом и, когда он узнал о плачевном финансовом состоянии Уэверли, решил немедленно расстаться с нею, но не раньше, чем сумеет заработать на ней денег, причем самым презренным способом.
– Когда-нибудь ты понесешь заслуженное наказание, чудовище! Надеюсь лишь, что у меня будет возможность лично наблюдать за этим!
Решив больше не вспоминать об этом негодяе, погубившем ее репутацию, Беатрис отправилась на прогулку по оранжерее. Аккорды немецкой польки замерли в отдалении, но другие звуки отдавались у нее в ушах особенно четко. Капающая где-то вода придавала оранжерее особое сходство с необитаемым королевством, а крики птиц и разноцветные всполохи над головой свидетельствовали о том, что тут обитает несколько попугаев. Девушка быстро продвигалась вперед, и выложенные плитками дорожки скрадывали звук ее шагов, производимых легкими бальными туфельками.
Источником воды оказался фонтан, подпитываемый от искусственного водоема. Крупные разноцветные рыбы плавали, медленно шевеля плавниками, в центральном пруду, с поверхности которого поднималась прохлада, разбавляющая сильные растительные запахи.
Какое удивительное место! Кусочек экзотического неведомого мира, принесенного в повседневную жизнь. Беатрис вознамерилась не позволить образу Юстаса преследовать себя, какой бы призрачной ни была надежда на это. Если у нее когда-либо появятся хоть немного денег, она непременно снова заведет у себя в доме собственную оранжерею, созданную по образцу теплицы в Вестерлинне, но конечно же скромнее.
В величественной оранжерее Саувернов узкие дорожки пролегали через заросли пахучих растений, которые привлекали Беатрис гораздо больше, чем искусственный мир танцев, пустой болтовни и стремления каждого показать свое превосходство над другими. Таинственное очарование этого места напомнило о темном и волнительном внимании к ней мистера Ритчи. Эти дикие душные джунгли стали бы идеальным окружением для его мужественной натуры.
Приподнимая рукой подол своего вечернего платья, чтобы не запачкать его землей и уберечь от налипания опавших листьев, Беатрис пробиралась дальше в заросли, и тут слуха ее достиг более привычный, нежели капающая вода или кричащий попугай, звук. Впереди раздавались неясные голоса, мужской и женский голоса, звучал чей-то смех.
«Боже мой, – подумала Беатрис, – тут происходит любовное свидание».
Под корсетом у нее выступил пот, делая кожу липкой и собираясь капельками между грудями. Ощущение было такое, будто кто-то внезапно подбросил дров в печь, призванную поддерживать в оранжерее экваториальный жар тропиков.
«Мне следует повернуть назад… притвориться, что ничего не слышала… нужно уважать личную жизнь других людей».
Но времена, когда Беатрис вела себя вежливо, уважительно и незаметно, остались в прошлом. Двинувшись вперед, она отдалась во власть темной ненасытной стороны своей натуры. Пробираясь среди папоротников, точно абориген, она шла на звук.
В конце концов девушка оказалась в маленьком гроте, расположенном в самом центре городских джунглей леди Арабеллы Сауверн, где и застала на месте преступления двух изголодавшихся созданий, забавлявшихся друг с другом.
София и Эмброуз Шамфлёр сидели на скамье, раскрасневшиеся и задыхающиеся. Корсаж платья Софии и корсет были расшнурованы, обнажая ее молочно-белые груди. А у Эмброуза… боже всемогущий!… были расстегнуты брюки, из которых торчало его мужское достоинство… его член.
Беатрис раскрыла рот от удивления. Дыхание ее сбилось, сердце стучало, точно барабан, а внизу живота точно зашевелился клубок змей.
Так вот, значит, как выглядит джентльмен, когда он возбужден? Действительность отличалась от того, что она рисовала в своем воображении, но, в конце концов, что она могла знать? Девушки не должны думать об этой части мужского тела до тех пор, пока не выйдут замуж, да и после того, как станут уважаемыми женами, тоже. Беатрис же на глаза попалось несколько медицинских изображений, и с тех пор она часто фантазировала на эту тему. Давным-давно в Вестерлинне они с Томми иногда тайком обнимались под розовым деревом, и тогда она чувствовала, как затвердевают его чресла, прижимающиеся к ее бедру, да и Юстас тоже возбуждался и начинал задыхаться, когда ему удавалось похитить с ее губ поцелуй-другой.
Беатрис представления не имела, является ли господин Эмброуз Шамфлёр обычным представителем сильного пола или же особо выдающимся, но в голове тут же возникла шальная мысль о том, что у мистера Ритчи, возможно, мужское достоинство большего размера. София, однако, казалась более чем довольной длиной члена своего мужа, так как ласкала его умело и ритмично.
– Боже мой, месье, что это такое? – вопрошала она, неутомимо скользя своей изящной ручкой по его красноватому напряженному стержню. – Клянусь, что не имею ни малейшего представления, что мне делать с этим монстром.
Широкое лицо Эмброуза Шамфлёра казалось напряженным, но также и почти ангельски красивым для такого громадного мужчины. Двигая губами, он ерзал на скамье. Притянув к себе супругу и сжав ее круглую грудь, он гортанно прошептал что-то ей на ухо.
Глаза Софии широко распахнулись, и она провела языком по губам.
– Сэр, вы самый настоящий негодяй: скандальный, развратный и ограниченный! – Слова эти могли бы быть проявлением праведного гнева, но женщина произносила их, посмеиваясь и улыбаясь. И все еще облизывая губы. – Если я и сделаю это для вас, господин Шамфлёр, – София изогнула свою умелую ручку и принялась ловко ласкать большим пальцем головку члена мужа, – то чем вы сможете мне ответить?
Эмброуз снова что-то хрипло зашептал, чего Беатрис конечно же не расслышала, хотя и напрягала слух.
– Что ж, это кажется мне справедливым. – София одарила мужа медленной любящей улыбкой и на мгновение крепче сжала его руку, лежащую поверх ее груди, покачиваясь при этом, будто бы испытывая огромное удовольствие, грозящее поглотить ее целиком. Внезапно она в один прыжок поднялась на ноги и тут же грациозно опустилась на колени, разметав по земле вокруг себя свои красивые изумрудно-зеленые юбки.
Муж ее в это время шире раздвинул ноги, чтобы облегчить ей доступ.
«Какая досада! – подумала Беатрис. – Мне же ничего не видно!»
Внезапно наблюдение за происходящим стало для нее самым важным на свете, и, не обращая внимания на ветви и широкие листья вьющихся растений и кустарников, Беатрис принялась незаметно продвигаться вперед в гроте в поисках лучшей перспективы.
Когда же это ей удалось, пришлось прижать затянутую в перчатку ладонь к губам.
София Шамфлёр сосала мужское достоинство своего мужа! И совершенно очевидно наслаждалась этим процессом, судя по издаваемым ею звукам и едва различимому «М-м-м-м!».
Беатрис наблюдала за ними во все глаза. Первоначальный шок, испытанный ею, сменился полным восторгом.
«Интересно, каков он на вкус? Сладкий? Или соленый? А на ощупь? Он кажется гладким, шелковистым и сияющим, даже на том участке, который она не может заглотить…»
Познания Беатрис в области мужского тела и физиологии происходили из просматривания нескольких толстых книг, хранящихся в библиотеке Вестерлинна. Тома эти были заперты под замком, и для того, чтобы получить доступ к ним, ей пришлось воспользоваться шпилькой для волос. У нее не было достаточно времени, чтобы основательно изучить эти книги, но, даже обладая самыми начальными познаниями, она с легкостью поняла, что господин Шамфлёр получает от происходящего большое наслаждение. Должно быть, любой мужчина почувствует себя на седьмом небе от счастья, когда его возлюбленная станет принимать самый чувствительный орган его тела в рот – этот источник жара и влаги – и будет посасывать и лизать его.
Похоже, Софии Шамфлёр тоже нравилось то, что она делает. Хотя ее гладкое прекрасное личико исказилось оттого, что рот смыкался вокруг непомерно большого члена мужа, она при этом ухитрялась улыбаться, а ее прекрасные глаза искрились.
«Ей нравится доставлять ему удовольствие», – решила Беатрис.
Ей было ненавистно вспоминать о Юстасе именно сейчас, но она не могла не признать, что даже в моменты наибольшего очарования им и помыслить не могла о том, чтобы поцеловать его подобным образом. Томми, возможно, и да, но только не Юстаса, нет, никогда! При мысли об этом Беатрис содрогнулась всем телом, по коже ее побежали мурашки.
«Но вот вас, мистер Ритчи, я бы поцеловала… Да, поцеловала бы».
Эта идея показалась ей совершенно нелепой. Абсурдной. Немыслимой. И все же перед ее мысленным взором появилась совсем иная картина, гораздо более отчетливая, чем любой непристойный снимок.
Вместо счастливой Софии Шамфлёр, сидящей на коленях и ублажающей своего обожаемого мужа Эмброуза, Беатрис увидела себя, с энтузиазмом сосущую огромный сияющий мужской орган Эдмунда Эллсворта Ритчи.
На этот раз она не стала прикрывать рот рукой. На этот раз она ничего не могла сделать и не боялась выдать себя случайным звуком. Это было сравнимо с тем, как если бы гигантская рука вдруг отодвинула ее в сторону, не в физическом, а в психологическом смысле. Мысли и образы были слишком шокирующими, чтобы ее онемевший мозг сумел их обработать, но губы как наяву ощущали вкус члена мистера Ритчи.
Непрерывно облизывая губы и одним глазком продолжая наблюдать за Шамфлёрами, Беатрис внезапно испытала странное состояние. Время как будто остановилось, и все мысли и действия стали двигаться со скоростью улитки. Руки ее безвольно опустились вдоль тела, и она наблюдала за тем, как медленно, дюйм за дюймом, ползут вниз по ее затянутой перчаткой руке ленты, удерживающие ее веер, крошечную вечернюю сумочку и танцевальную карту.
«Когда они упадут окончательно, – подумала девушка, – то произведут шум, и Шамфлёры обнаружат мое присутствие».
Едва ей пришла в голову эта мысль, она поняла, что меньше опасается быть раскрытой, нежели того, что нарушит приятное занятие своих друзей.
Как будет обидно, если Эмброуз так и не достигнет пика наслаждения, даруемого ртом его жены.
Не успели эти странные думы померкнуть в ее сознании, как чья-то рука, но не ее собственная, поймала ее вещи, предотвратив их неизбежное падение на выложенную плиткой дорожку.
Кто же этот ловкач, этот иллюзионист? Этот человек, который второй рукой, обладающей недюжинной силой, обхватил ее за талию и прижал к себе?
Беатрис даже не поняла, что падает.
– Тише.
Предостережение прозвучало едва различимо, но она тут же узнала этот голос, исходящую от тела мощь и изысканный аромат лосьона после бритья. Едва вдохнув его, она почувствовала, что ноги стали ватными. Стоять прямо было выше ее сил.
Беатрис покачнулась, и сильная рука, все еще поддерживающая ее за талию и прижимающаяся прямо через корсет к телу, снова не дала ей упасть.
– Идем.
Его низкий голос в очередной раз волной прокатился по ее телу, заставив его вибрировать там, где тела их соприкасались. У Беатрис больше не возникало вопроса, кто этот таинственный незнакомец. Казалось, она только и ждала того, чтобы он присоединился к ней. Ждала даже тогда, когда вообще не была с ним знакома.
Наполовину ведя ее, а наполовину таща за собой, он стал удаляться от происходящей на лавочке сцены. Шамфлёры были всецело поглощены доставлением друг другу наслаждения. Веер Беатрис, раскачиваясь на ленте, ударялся о стволы пальм и производил вполне различимый шум.
Последнее, что она увидела в затерянном в джунглях гроте, был обращенный на нее взгляд Эмброуза Шамфлёра. Мужчина улыбнулся и тут же застонал, точно дикое животное, в экстазе закатывая глаза.
Когда они отошли на значительное расстояние и больше не рисковали быть увиденными мужем и женой, Беатрис тут же попробовала высвободиться из объятий Ритчи, но в следующее мгновение столь же внезапно оставила попытки. Зачем показывать этому чудовищу, что его присутствие приводит ее в бешенство? Особенно теперь, при наличии еще одного развлечения, которое невозможно было игнорировать.
Даже через несколько слоев одежды Беатрис почувствовала, что в бедро ей упирается что-то твердое. Теперь, после всего увиденного в гроте, у нее не оставалось ни малейших сомнений касательно того, что это может быть.
«Похотливое животное!» – мелькнула у нее в голове мысль.
– Отпустите меня, мистер Ритчи, – прошипела она, когда он силой протащил ее через высокие французские двери, возвращая обратно в дом. Они оказались в другой части громадного особняка Саувернов, на некотором расстоянии от того входа, через который она попала в оранжерею.
«Я потерялась. Потерялась в этом огромном незнакомом доме, к тому же оказалась наедине с мужчиной, у которого имеются гораздо худшие изображения меня, чем даже у самого Юстаса Ллойда».
Так почему же она не боролась с Ритчи более отчаянно? Она была здоровой девушкой с крепкими конечностями и могла бы как следует пнуть его между ног и высвободиться, если, конечно, мужской половой орган и в самом деле такой чувствительный, как заставил ее поверить господин Шамфлёр.
«Но ты же не хочешь высвобождаться, правда?» – лукаво произнес голос в ее голове.
– Нет, Беатрис. Если я отпущу вас, вы снова убежите от меня, а мне нужно с вами поговорить. – Не ослабляя хватки, Ритчи развернул ее лицом к себе. Руки его, подобные железным обручам, крепко прижимали ее к твердому холмику у него в промежности. Несмотря на свои многослойные юбки, Беатрис животом ощущала теплоту и пульсацию его мужского органа.
– А мне кажется, что в ваши планы входит гораздо большее, чем простой разговор со мной!
Слова эти вырвались у нее помимо воли. Хуже того, ее тело, казалось, вдруг зажило собственной жизнью: бедра принялись раскачиваться, так что животом девушка постоянно соприкасалась с чреслами Ритчи, будто намеренно лаская и массируя их.
«Ради всего святого, что же я делаю?» – ужаснулась Беатрис.
Мысли ее подхватил и закружил неистовый вихрь, когда она услышала стон Ритчи, не такой громкий и жалобный, как у Эмброуза Шамфлёра, но все же безошибочно выдающий желание.