– Никодим!
Верный слуга бросился в горницу.
– Пойдешь в ряды, узнаешь, нет ли средь купцов фрязина или немца. Да смотри у меня, как в прошлый раз, не упейся, а то живо батогов отведаешь!
– Как можно, матушка! В точности все исполню.
Софья подошла к окну, провожая бегущего слугу задумчивым взглядом. Жаль, что этот неведомый друг фрязин или немец. Был бы лучше новгородец… красивый, высокий, с русой кудрявой бородкой, с глазами цвета свейской стали, как у того, что был тогда в церкви. О, Боже, что за грешные мысли.
Упав на пол, боярыня вновь принялась молиться.
Красива была боярыня Софья. Красива, умна, образованна, да еще и богата. Только вот счастья у нее не было.
Хороши были струги костромского купца Ивана, крепкие, вместительные, на веслах и под парусом ходкие. Вез Иван в Новгород воск да рыбу соленую – осетров волжских, что царь-рыбой прозваны. Окромя этого были на стругах и бочки с медом, большие, пузатые, какие называют беременными, и мед в них был сладок, вязок и душист. Солидную прибыль сулили Ивану товары его. Хоть и не торговал сейчас Новгород с ганзейцами, однако сведущие люди сказывали, на воск да мед купец всегда найдется, не ганзейцы, так свей иль орденские немцы, да еще про голландцев с англичанами слухи ходили… Правда, Иван этим слухам не очень-то верил – уж больно сильна Ганза, вендские купцы ни за что голландцев к Новгороду не пустят… хотя, может, какой шальной кораблишко и прорвется через Зундский пролив.
– Чего с ганзейцами-то не поделили? – возлежа на небольшой площадке на корме, интересовался Иван у Гришани. – Ни им не выгодно, ни нам, ни самим новгородцам…
Гришаня в который раз пояснял, что ганзейские гости уж слишком оборзели. И сукна у них короткие, в тюке гораздо меньше, чем сказано, и селедка в бочках крупная пополам с мелкой черт-те как положена, да и воск они «колупают», а что отколупано – то их. В общем, никакого сладу. А когда купцы новгородские «заморские» возмутились, ганзейцы обиделись, совсем перестали в Новгород товары возить. Ну, то Ливонскому магистру на руку, флот орденский ничуть не хуже ганзейского, а пожалуй, и лучше.
– Но, Иван свет Федотыч, ганзейцы или Ливонский Орден – не твоя забота! Тебе ж товар все равно новагородским купцам сдавать, оптом, так ведь? – Гришаня пытливо взглянул на купца. Тот усмехнулся, отворачиваясь, так что даже лежащий рядом Олег догадался – не очень-то хочется костромичу новгородцам товар сдавать, куда как выгодней было бы напрямик иноземцу какому… выгоднее, но и опасней – новгородские купцы людишки ушлые, обид себе не прощают. Потому и отвернулся купец от Гришани, замолк, не хотел продолжать неприятную тему.
На ночь пристали к берегу. Может быть, безопаснее бы было встать на середине реки, но речка Тихвинка не столь широка, чтобы этот маневр послужил достаточной защитой от разбойников, коими данные берега кишмя кишели. Вся надежда была на воев-охранников да на многолюдство – кроме Ивана Костромича с караваном плыли еще несколько купцов из разных мест, всего насчитывалось восемнадцать стругов, да народу боле трех сотен душ, все в кольчугах да панцирях, с топорами да самострелами, а на «Сивке» – главном костромском струге даже имелась пара небольших пушечек-бомбарделл. Попробуй-ка напади, супостат-шильник!
Жгли костры, ужинали, все темнее становились ночи, пока еще теплые. Выставили сторожей, Олег Иваныч тоже вызвался, засиделся без дела, заскучал – чего ж не поразмяться малость, не послушать бывалых людей байки…
Они сидели в дозоре вдвоем, укрывшись за кустами малины, – Олег и Силантий Ржа – здоровенный мужик, профессиональный воин, нанятый Иваном Костромичом в качестве начальника охраны. Силантий тоже решил поразмять кости, лично проверить стражей.
– Так и побили нас татары, еле убег! – шепотом рассказывал Силантий. – Но мы с ними еще посчитаемся, придет время. Вот на обратном пути на Москву подамся, к Великому князю Московскому Ивану Васильевичу, говорят, он воев землицей испомещает за верную службу. Это б неплохо, землицу-то, с парой деревенек, с холопами. Ну, можно и одну деревеньку, бог с ней. Чу!
Силантий замолк, настороженно вслушиваясь.
– Блазнится – скачет кто-то, – обернувшись, прошептал он, и Олег крепче сжал шестопер, выданный купцом Иваном вместе с короткой кольчугой, вязанной из плоских колец, и кривоватым засапожным ножом в зеленых сафьяновых ножнах. Осторожно поднявшись, Силантий махнул рукой: – Пойдем-ка, посмотрим, Олег.
Слева от них чуть слышно плескала река, справа тянулся низкий поросший смешанным лесом берег. Двумя бесшумными тенями воины скользили между стволами деревьев, лишь угадывающимися в плотном тумане. Идущий впереди Силантий вдруг замер, предостерегающе поднял руку. Олег остановился, пристально вглядываясь вперед. Там, за ивовыми зарослями, угадывалась небольшая группа спешившихся всадников в темных одеждах. Негромко переговариваясь, всадники старательно оборачивали копыта коней тряпками.
– Тати! – уверенно шепнул Силантий. – Но не по нашу душу, уж больно их мало.
Олег Иваныч насчитал с добрый десяток ночных рыцарей наживы. Все, как на подбор, крепкие мужики, вооруженные короткими мечами и палицами. Кой у кого за спиной были приторочены колчаны со стрелами.
– Шильники, – презрительно сплюнул Силантий. – Ни оружья путнего, ни броней. Думаю, на богомольцев собрались поохотиться.
Олег вздрогнул. На богомольцев? Знавал он одну богомолицу, весьма зажиточную, чтобы быть привлекательной добычей для разбойников… боярыню Софью. Но ведь ее ж предупреждали. А может, они вовсе и не по Софьину душу.
– Вот бы шугануть тварей! – неожиданно предложил он.
– Вдвоем не управимся, – озабоченно усмехнулся Силантий. – А вот сейчас вернемся, покличем охотных. Двух копий, думаю, хватит.
Олег Иваныч хотел было возразить, что мало, но прикусил язык, вовремя вспомнив, что копье означает не только вид оружия, но и боевую единицу, типа нашего взвода.
Одинокая усадьба притулилась на поросшем редколесьем холме, у впадения Тихвинки-реки в Сясь, что на языке издавна проживавшей в здешних местах веси означало – комариная. Да уж, чего-чего, а комарья здесь хватало – не спасал даже дым, стлавшийся под крышей синеватой дымкой. Ограда в два человеческих роста, сложенная из крепких бревен, окружала двор по всему периметру, служа хорошей защитой от зверья и лихих людишек – мелкие шайки «шильников» не очень-то рисковали напасть на хорошо укрепленную усадьбу.
Новгородская боярыня Софья молилась в светелке, освещенной лишь лампадой под иконой Матери Божьей. Тусклый свет пламени дрожал под задувающим сквозь открытое оконце ветром, рисовал на стенах прыгающие угловатые тени. На сундуке, большом и широком, были постелены волчьи шкуры – постель проезжей боярыне, вместе со своими людьми попросившей ночлега у хозяина усадьбы Фрола, софейского служилого человека.
Окончив молитву, Софья присела на лавке у окна, слушая, как поет где-то в кустах чаровник соловей. Не спалось нынче ночью боярыне, то ли слишком переутомилась в пути, то ли ложе было недостаточно мягким, а скорее всего, нахлынула на Софью тоска-кручина, частая, да, по правде сказать, и единственная подруга. Так и сидела боярыня, опершись на локоть, и не замечала, как по белому лицу ее текут соленые слезы. Где-то на дворе залаял пес… Женщина вздрогнула, но лай тут же оборвался, столь же внезапно. И снова наступила тишина, нарушаемая лишь трелью соловья за окном да гундосьим комариным ноем.
Огромный, черный с подпалинами пес, уже мертвый, валялся в луже собственной крови. С надвратной башни свисал головой вниз ночной страж – в груди его торчала стрела. Человек в темном кафтане обтер об убитую собаку окровавленный меч, прислушался к чему-то и, подойдя к стене, снял с нее ременный аркан, с помощью которого и проник на двор минутой раньше. Оглядываясь, он осторожно направился к воротам…
Эх, Фрол, Фрол, софейский служка! Зря понадеялся ты на крепость стен да на зоркость стражи, давно уже не нападали на усадьбу разбойничьи шайки, последний раз тому лет пять будет. Ну, и вот снова беда пришла…
С криками, шумом и руганью повалила в распахнутые ворота ночная ватага! Закричали истошно женщины, навзрыд заплакали дети.
– Беда, матушка! – ворвался в покои боярыни верный слуга Никодим. – Бежать надо!
– Где же хозяин, воины? – быстро собираясь, спросила боярыня.
Никодим в ответ лишь махнул рукой.
Вслед за слугою Софья выскользнула из светелки. Горела подожженная напавшими рига. Поднявшийся ветер раздувал пламя, разносил по двору черный смолистый дым, в клубах которого бегали сражающиеся люди. Богомольцы в длинных развевающихся одеждах, слуги хозяина Фрола, люди Софьи, разбойники в блестящих кольчугах, с мечами и копьями. Часть «шильников», преодолев нестройное сопротивление богомольцев, прорвалась к хозяйскому дому и пыталась проникнуть внутрь. Однако не тут-то было! Софейский человек Фрол успел забаррикадировать дверь и успешно обстреливал нападавших из лука сквозь узкое волоковое оконце. Парочка разбойничьих трупов уже валялась рядом с избой, торчащие из них стрелы свидетельствовали о меткости и решительности хозяина и его людей. Поскучневшие «шильники» скопились за крыльцом и принялись совещаться.
– А ну, робяты, ташшы огня! – выкрикнул кто-то, и несколько человек побежало к горевшей риге за головнями.
– Пожжем, пожжем его! – радостно галдели нападавшие, и только их предводитель – сурового вида мужик с черной всклокоченной бородой – озабоченно хмурил брови.
– Где же боярыня? – оглянувшись на своего соратника с редкой козлиной бородкой, прошептал он. – Где ее сундуки, каменья узорчатые? Где злато-серебро?
– Ну, это тебе виднее, Тимоша, – угрюмо пожал плечами козлобородый. – Ты ведь о ней разузнал… А нут-ко!
Он вдруг запнулся на полуслове, показав пальцем в противоположный угол усадьбы. Там к овину метнулись двое…
– Они! – обрадовался вожак. —Пошли-ко, Митря, тут и без нас управятся.
Спрятавшиеся в овине люди не успели ничего предринять – распахнутая ногой дверь лишь жалобно крипнула, слетая с петель.
Возникший на входе Тимоха Рысь сбил с ног бросившегося на него Никодима, кивнул Митре, займись, мол. Сам же направился в угол, улыбаясь и млея от предвкушаемого удовольствия, на ходу поигрывая тяжелой татарской плетью.
– Что тебе надобно от новгородской боярыни, шпынь? – уперев руки в бока, гордо осведомилась Софья. Она совсем перестала бояться – бежать все равно было некуда. В черном, с серебряными нитями, летнике, в такого же цвета покрывале, высокая, разрумянившаяся от гнева, боярыня Софья была настолько обворожительно красива, что разбойник на миг растерялся. Обернулся к Митре, сказал, чтоб тот утащил Никодима на двор. Проводив Митрю глазами, резко повернулся, впился взглядом в Софью…
– У меня нет здесь ни злата, ни серебра, – надменно молвила та. – Если ты хочешь выкупа, ты его получишь. Но позже. И отпусти моего слугу.
– Нет, боярыня, – покачал головой Тимоха. Подойдя ближе, он схватил Софью за руку. – Не злато мне нужно.
С этими словами разбойник сорвал с головы боярыни покрывало и впился губами в ее червленые губы.
– Уйди, уйди, смерд! – отпрянула Софья, волосы ее водопадом рассыпались по плечам, золотисто-карие глаза сверкали.
Тимоха лишь гнусно ухмыльнулся и протянул к боярыне свои корявые лапы.
Не долго думая, Софья выхватила из-за пояса разбойника плеть и, ударив его по лицу, выбежала наружу.
Там, за оградой, была воля! Были леса, поля, перелески, река. Было где спрятаться-укрыться, было у кого просить помощи… Так скорей же! Пусть волосы развеваются за спиной, словно у продажной девки, этот стыд можно и пережить, пусть неудобно бежать… А это кто еще? Оказавшийся на пути боярыни разбойник горько пожалел об этом: Софья с разбега ударила его ногой в пах и, схватив за волосы, несколько раз приложила коленом. Меч разбойника со звоном упал на деревянные плашки двора. Занятые штурмом хозяйской избы, нападавшие не обратили на произошедшее никакого внимания. Сквозь распахнутые настежь ворота была видна блестящая лента реки.
– Еще немного, – подбадривая себя, прошептала боярыня, – немного… и Никодима жалко…
Она почти успела добежать до ворот, когда Митря метнул ей вослед окованную железом палицу. Не успев даже вскрикнуть, пораженная в голову новгородская боярыня Софья упала навзничь в горящие угли догорающей риги…
Глава 4
Густой дым поднимался за лесом, с той стороны, где стояла усадьба Фрола. Черные, разносимые ветром клубы стлались почти над самой землею, цеплялись за корявые вершины сосен, медленно поднимались в высокое блекло-синее небо. По небу бежали редкие облака, не облака даже, а так, облачка, почти не дававшие тени. День – видно по всему – ожидался жаркий, уже и сейчас поднявшееся над лесом солнце заметно припекало в спину.
Олег Иваныч поежился, повел плечами под кольчугой и, оглянувшись на идущих позади воинов, прибавил шагу, догоняя Силантия Ржу. Тот выглядел основательно, как и положено настоящему кондотьеру, продающему свой меч, но не продающемуся, по крайней мере за мелкие деньги. Щегольской, красный с золотом, плащ, поверх кольчуги – черненый панцирь, стальные, такого же цвета, поножи, на золоченом поясе – меч в зеленых сафьяновых ножнах, рядом – кинжал. В правой руке Силантий сжимал устрашающих размеров секиру. Щиты воины оставили в лодьях, хоть и были защищены лишь легкими бронями, да не те люди шпыни болотные, коих шугануть собирались, чтоб ради них в полный бранный комплект облачаться. И так разбегутся, коли жизнь мила.
К «рэнглеровскому» ремню Олега тоже был приторочен меч. Тяжел, зараза, куда там шпаге. Намаешься отмахиваться! Долго не повертишь – рука устанет, потому и движения должны быть резкие, точные, экономные, словно у плотника-профессионала, забивающего одним ударом пятинные гвозди. Новгородской работы кольчуга была красива и удобна, закрывала руки до локтей и ноги до половины бедра и, казалось, практически ничего не весила, настолько качественно были подогнаны кольца, кое-где переходящие внахлест. И нигде ничего не терло и не звякало, хотя, конечно, было жарковато – под кольчугу Олег Иваныч – как и прочие – надел специальную поддеву из тонкого войлока.
Ветер приносил запах гари. Силантий остановился, повернулся к воинам, предостерегающе подняв руку. Впрочем, и без того все и так поняли – скоро. Их было немного – всего полтора десятка – воинов, нанятых Иваном Костромичом. Сам купец, в пластинчатых латах и закрытом шлеме, важно шагал сзади. По тому, как ловко передвигался купец, как обращался с оружием, Олег Иваныч сделал для себя вывод о том, что Иван вряд ли уступит в бою тому же Силантию, хотя купец, а не воин. Рядом с Иваном, прикрывая его, шли два приказчика-служки, тоже в кольчугах, хотя и не столь богатых, как у Силантия, с рогатинами и самострелом. О возможностях последнего Олег Иваныч уже имел представление и наказал себе как можно быстрее научиться владеть им, для начала хотя бы на уровне Гришани. Отрока с собой не взяли, хоть тот и просился. Силантий сказал – «Не фиг!», а Иван Костромич одобрительно кивнул. И правильно, как посчитал Олег Иваныч, не фиг! Навоюется еще, успеет. Сам-то он чувствовал в крови давно забытый азарт… и нельзя сказать, чтобы это было плохое чувство!
Усадьба открылась неожиданно, как только дружина Силантия Ржи выбралась из вересковых кустов на пригорок. Чуть выше, на холме, за деревьями, виднелась бревенчатая ограда, частокол и распахнутые настежь ворота. По двору бегали подозрительные типы с рогатинами и дубинами, кто-то кричал, кто-то отчаянно ругался, доносился истошный женский визг, прерываемый озлобленным звяканьем железа.
– Ну, вперед, други! – улыбнувшись, кивнул дружинникам Силантий и, подбросив в руке секиру, быстро зашагал вперед.
– Вы четверо, – он на ходу обернулся, – зайдете сзади, там, где покос.
Четверо воинов сноровисто свернули на еле заметную стежку.
– А вы… – Силантий посмотрел на Костромича с приказчиками, – со стороны речки.
Купец одобрительно кивнул, словно придирчивый учитель, довольный ответом ученика.
Ровным шагом, прикрывая друг друга, воины Силантия Ржи вошли во двор горящей усадьбы. Их появление поначалу произвело шок, но «шильники» быстро опомнились и, с ходу потеряв несколько человек, заняли круговую оборону, медленно отступая к овину.
Окровавленная секира мелькала над сверкающим шлемом Силантия с методичностью парового молота.
Олег Иваныч старался не отставать от него, по мере сил орудуя мечом, – пока получалось не очень. Привык к рапире… Один из разбойников даже чуть было не поразил его дубиной – еле успел увернуться и совсем забыл про меч. Зато вспомнил самбо: сразу же нанес противнику удар ногой в пах. Удар был силен – согнувшийся пополам разбойник, выронив дубину, тяжело повалился на землю, однако и Олег Иваныч хорошо отбил себе ногу об его кольчугу. Хромая, обернулся, услыхав предупреждающий крик Силантия. С разбега налетели двое.
Отбив мечом брошенную рогатину, Олег Иваныч нанес удар по незащищенной руке одного из бандитов. Кровавым веером полетели на землю отрубленные пальцы, усадьбу пронзил дикий вопль боли. Олег отшвырнул подальше упавший меч. Можно было, правда, попытаться сражаться двумя мечами, но пока это выглядело бы чистой воды пижонством – Олег Иваныч и с одним-то мечом еще не наловчился хорошо управляться… хотя – привыкал помаленьку и орудовал клинком все ловчее, как когда-то рапирой, а потом – шпагой…
Зажимая пораненную кисть, разбойник отбежал в сторону, тут же получил палицей по кумполу и распластался на земле, раскинув в стороны руки.
– Готов, – констатировал факт Олег Иваныч. – Однако где же второй?
А второй был уже рядом! Мерзко ухмыляясь, он ловко метнул длинный тяжелый нож. Олег усмехнулся, уж эти-то штучки были ему известны. Учили. Увернулся – нож вонзился в воротный столб. Воткнувшись, задрожал, зазвенел злобно. Вытащив нож из столба, Олег Иваныч тут же метнул его обратно, хотя за результат уверен не был – не метал он раньше ножиков, не приходилось как-то… Нож попал прямо в левый глаз изумленному супостату. Тот повалился навзничь, даже не успев застонать. Олег Иваныч перевел дух и осмотрелся. Судя по всему, дело подходило к концу. Шайка разбойников не могла долго противостоять профессионалам, а в том, что все дружинники Силантия Ржи таковыми являлись, Олег имел наглядную возможность убедиться.
Часть шильников уже сдалась в плен и понуро стояла около ограды со связанными за спиной руками. Уцелевшие жители усадьбы прохаживались рядом, ругались и плевали разбойникам в морды.
Несколько бандитов решили спастись бегством, спустившись к реке. Судя по появившимся оттуда Ивану Костромичу и его приказчикам, вытирающим мечи от крови пучками травы, эта затея им не очень-то удалась. Как и тем их сотоварищам, кои пытались удрать через покос.
Сражение подходило к концу.
Тыльной стороной кисти Олег Иваныч вытер пот со лба и огляделся. На заднем дворе, у овина, воины Силантия ловко скручивали еще двоих. Отошедшие от испуга служки принялись тушить хозяйскую избу, споро таская из реки воду большими деревянными кадками. Злобно шипели догоравшие угли, и сбитое пламя нехотя отползало внутрь дома, откуда при первой же возможности выскочили наружу своеземец Фрол и его оружные люди. Радостно приветствуя неожиданных спасителей, они плевали в сторону пленных ватажников и бросали на них не сулящие ничего хорошего взгляды. Обгоревшая борода Фрола победно топорщилась, словно выцветший татарский бунчук.
Двое служек в очередной раз выплеснули воду из кадок, развернулись под шипение углей, навострились обратно, к реке… неприметные, чуть ссутулившиеся, в дешевых пестрядинных рубахах. А вот рядом с ними… нет, за ними… а вот уже и впереди них, прямо за воротами, блеснула серебром кольчужная бронь… Вражина!
Выхватив меч, Олег Иваныч бросился в погоню – он сразу узнал в пытающемся скрыться разбойнике своего личного врага Тимоху по прозвищу Рысь.
– Стой, гад!
В три прыжка догнав «шильника», он с ходу нанес сокрушительный удар. Тимоха ловко отбил меч огромной секирой и, узнав догнавшего, ухмыльнулся:
– Ну, собачий сын, посчитаемся!
Он обрушил на Олега целый каскад ударов, так что тому пришлось бы худо, ежели б не врожденная ловкость и кое-какие специфические навыки. Казалось, в Тимоху вселился дьявол – с такой силой он орудовал своим страшным орудием. Лезвие секиры описывало в воздухе блестящие дуги, сравнимые разве что с работающим самолетным винтом, дикие глаза разбойника сверкали, словно глаза мартовского кота, рожу наискосок пересекал свежий кровавый шрам – след удара Софьи.
– Ххэк! – выдохнул шильник, Олег Иваныч в который раз еле-еле успел увернуться. Тяжелое лезвие лишь на излете скользнуло по шлему, однако звон, образовавшийся в его голове, по своему качеству был ничуть не хуже колокольного.
– Ххэк!
Секира снова просвистел а мимо уха. Вообще-то, Олегу Иванычу это стало уже надоедать. Фехтовальщик он или нет? Черт с ним, с мечом, обломится так обломится. А ну-ка… Ан гард! К бою! Алле!
Выставив вперед правую ногу, Олег Иваныч контратаковал злодея, нанеся ему ряд нестрашных, но весьма болезненных уколов в правую руку. Эх, если б не кольчуга… Ладно, черт с ней. Сделав обманный финт влево, Олег Иваныч уклонился от промелькнувшей секиры и сделал вид, что хочет поразить противника в правый глаз. По крайней мере, острие меча в последующем выпаде было направлено именно туда. Тимоха вынужден был перейти к обороне. А вот теперь – снова атака! Выпад, отбив, обманный финт… От столкновения клинка с лезвием секиры только искры летели! Даст бог, меч не сломается, выдержит! Выпад… Удар! Эх, черт, он же в кольчуге… Запыхавшийся разбойник не ожидал такого. Заоглядывался, уходя в защиту… Ага, не нравится, сучья вошь!
Правильно… Теперь главное – вызвать с помощью обманных финтов ряд атакующих действий, которые можно будет легко отразить, поскольку именно они и ожидались… А потом – резкий переход в ответную атаку – рипост. Основа французской школы.
Ну, что, собачий сын, ты там заснул никак?
А ну-ка – к бою! Ан гард! Алле… Атака… Выпад… Ложный финт вправо… Вот сейчас он должен открыться… Ага, так и есть. Открывается… Ну, теперь – снизу в шею… Алле!
Олег Иваныч ринулся вперед… и вдруг завалился навзничь, словно куль с мукой! Незаметно подобравшийся сзади Митря Козлиная Борода ударил его ниже колен оглоблей. Ах ты ж, сволочь… Олег Иваныч выронил меч.
– Посмотри водоносов, – приказал Тимоха Митре, и тот, понятливо кивнув, кинулся вниз, к реке, на ходу доставая из сапога длинный узкий ножик.
Злорадно прищурясь, разбойничий вожак, перебрасывая из руки в руку секиру, медленно подошел к поверженной жертве. Он тяжело дышал, измотанный атаками Олега Иваныча, зверское выражение лица не сулило последнему ничего хорошего. Олег лежал на земле, у самых ворот, распахнутых и жалобно скрипящих под дуновением ветра. Надежды на помощь не было – воины Силантия были заняты в усадьбе. Судя по сдавленным крикам, служки-водоносы тоже уже больше не представляли никакой угрозы для Тимохи и Митри. Жалобно скрипели ворота, фигура разбойника угрожающе маячила на светло-голубом фоне неба. Олег Иваныч краем глаза увидел вдруг растущие рядом с ним колокольчики и нежно-желтые соцветия кашки. Темная тень ворот на миг заслонила солнце.
Тимоха примерился и, злобно зарычав, высоко поднял секиру. Угрожающе склонив вперед голову, примерился для последнего удара…
Захватив обеими руками створку ворот, Олег Иваныч резко толкнул ее прямо на шильника.
Получи, фашист, гранату!
Тяжелая, обитая ржавым железом створка впечаталась разбойнику прямо в лоб!
И поделом, не фиг башку вперед выставлять.
Глухо застонав, Тимоха опрокинулся навзничь, словно кукла-неваляшка, правда, в отличие от нее, не встал, а быстро метнулся в сторону – с усадьбы на помощь Олегу уже бежал Силантий Ржа.
Ни Тимохи, ни Митри они так и не нашли.
Да, собственно, никто их не искал особо: ну, прошлись Олег Иваныч с Силантием вдоль реки, на этом и закончили. Пес с ними, с уродами этими, чай и поважнее дела есть…
Ближе к вечеру, когда солнце клонилось к золотистым вершинам дальнего леса, мимо разоренной усадьбы Фрола прошли богомольцы. Молодые и старые, пожилые и почти совсем дети, в справных кафтанах и в рубищах – все они возвращались от Богоматери Тихвинской, у которой искали спасения, совета и веры. Вместе с богомольцами двигались груженые телеги купцов, охраняемые вооруженной стражей. И тех, и других было довольно много, кавалькада растянулась на пару верст и представляла собою весьма внушительное зрелище. С этим же караваном продолжила свой путь и новгородская боярыня Софья. Бледная, с полотняной повязкой на лбу, она лежала в возке, охраняемая верным слугой Никодимом, и возносила молитвы. За чудесное свое спасение молилась боярыня, за то, что дал Бог избежать позора, за убиенных разбойниками слуг, за воинов, что так вовремя пришли на помощь. Кажется, среди них был и тот, светлоглазый… из Тихвинской Успенской церкви. Не он ли и предупреждал запиской о шильниках? Правда, не особо-то Софья вняла сему предупреждению – на слуг понадеялась, на охрану да на имя свое, не последнее в Новгороде, Господине Великом!
Вот и поплатилась. А ведь могло быть и хуже!
Боярыня покачала головой и, выглянув из возка, подозвала шагавшего рядом слугу:
– Чьи вои нам столь славно помогли, Никодим?
– Костромского купца Ивана, госпожа Софья.
– Костромского купца. – Боярыня задумчиво улыбнулась. – И что же, они тоже едут с нами?
– Плывут, госпожа. У них несколько стругов. Скорее, даже раньше нас будут.
– Вот как… Что ж, обязательно поглядим по приезду костромские товары.
Серые, похожие на огромные валуны волны терзали низкие берега Ладоги, лизали их холодными шершавыми языками, яростно вспениваясь прибоем; с волнами сливалось низкое свинцовое небо. Погода быстро портилась – сгинуло неизвестно куда солнце, подул, завыл, забуранил низовой ветер все сильнее и сильнее, затрещали высокие сосны по берегам, затащились по течению реки ивы.
Струги Ивана Костромича, вытащенные носами на берег, укрывались в устье Сяси – комариной реки, не спеша вырываться на буйные ладожские просторы. И правда – куда спешить? Разве только диаволу в пасть. В такую-то погоду плыть – не приведи господь! Хоть и велико Нево-озеро, а все ж не море – хрястнет корабль о берег – мало не покажется: и лодью в куски разнесет, и товары выкинет на радость местным шпыням. Шалили шпыни-то, не смотрели на Ладожскую крепость, хоть и близко та стояла, но и места были, где укрыться-спрятаться: хочешь – в леса, тропками-стежками неведомыми, хочешь – в болота, гатями тайными, а в случае чего – в само Нево-озеро, а там и Валаам-остров и много чего еще.
Знали о разбойниках купцы, потому и опасались, не спали. Жгли кострища, поглядывали да выставили дозоры оружные. А ветер плевался дождем, смурным и холодным, словно и не лето сейчас, и не светило третьего дня ласковое солнышко, не парило, не припекало, не грело. Словно всю жизнь тут так было – серо, муторно, холодно.
Олег Иваныч поежился, отворачиваясь от дождя, затем махнул рукой – один черт промок уже – и, поправив на поясе меч, прибавил шагу, догоняя ушедшего вперед Силантия. Оба, майор и старшой дружины, шатались на ночь глядя не просто так – проверяли караулы, заставы тайные, что окружали купеческий лагерь. Без сторожи – никак, погода-то в самый раз для дел лихих, нехороших, так что стерегись, купец, пасись вора-разбойника, молись да надейся. На Господа Бога да на охрану дружинную.
Пройдя вдоль реки, они вышли к берегу озера. Озеро… Как хорошее море! Олег Иваныч порадовался – хорошо, что их лодьи сейчас в реке, можно сказать, в относительно тихой заводи, а не там, в бурных водах…
– Вовремя мы укрылись, – словно отвечая на его мысли, произнес Силантий и улыбнулся: – Иван свое дело знает.
Он подошел ближе к разбушевавшемуся не на шутку озеру и с минуту вглядывался в серую промозглую хмарь. Лицо его, обветренное и мокрое от дождя, вдруг нахмурилось.
– Нут-ко, Иваныч, глянь…
Силантий указал в самую середину бушующих волн. Олег присмотрелся – но так ничего и не увидал и вопросительно оглянулся.
– Блазнится, корабль, – встревоженно пояснил воин. – А наших что-то не видно! Уснули, что ли, заразы?
– Сам ты зараза, дядюшка Силантий, – раздался из кустов обиженный голос Гришани. Парень сегодня напросился-таки в дозор вместе с парой дружинников, вернее, они его напросили – уж больно веселым малым тот оказался – такие байки травил – любо-дорого послушать, уши в трубочку сворачивались. И веселые – о купце Тите Титыче, и страшные – о воеводе валашском Владе, и срамные – о греческом звере Китоврасе. Последние больше всего дружинникам да купцам нравились.
По этой причине не хотел его в дозор посылать опытный Силантий, да уж больно Гришаня просился, тем более – в таком деле пара зорких глаз совсем не помеха.
– Корабль, говорите? – Гришаня озабоченно завертел головой. – Нет, не вижу.
Выбравшиеся из кустов дозорные тоже ничего не подтвердили. Надо сказать, устроились они на славу – так замаскировались, что Силантий с Олегом Иванычем, хоть и в двух шагах стояли, а не обнаружили бы, коли Гришаня не выскочил.
– Молодцы, робята, – скупо похвалил Силантий. – Дозорьте дальше, поутру сменим.
– Стой-ка, дядюшка! – Гришаня схватил начальника стражи за руку. – Вон, сосенка подходящая. Забраться?
– Давай. Смотри, чтоб ветром не сдуло.
Взобравшись на вершину корявой сосны, одиноко торчащей за большими черными валунами, Гришаня поудобнее устроился на толстом суку и пристально вгляделся в волны. – Ну, что там?
– Ничего пока. Ой! Есть!
Отрок привстал, рискуя свалиться вниз и сломать себе шею.
– Корабль! – заглушая шум ветра, прокричал он.
– Лодья?
– Нет, – Гришаня помотал головою. – Говорю же – корабль. Когг. Пузатый, с двумя мачтами… одна, кажется, сломана.
– Ганзеец.
– Нет, дядюшка, не ганзеец, их уж давненько у нас не бывало, обиделись. Скорее, свей али орденский немец.
Верный слуга бросился в горницу.
– Пойдешь в ряды, узнаешь, нет ли средь купцов фрязина или немца. Да смотри у меня, как в прошлый раз, не упейся, а то живо батогов отведаешь!
– Как можно, матушка! В точности все исполню.
Софья подошла к окну, провожая бегущего слугу задумчивым взглядом. Жаль, что этот неведомый друг фрязин или немец. Был бы лучше новгородец… красивый, высокий, с русой кудрявой бородкой, с глазами цвета свейской стали, как у того, что был тогда в церкви. О, Боже, что за грешные мысли.
Упав на пол, боярыня вновь принялась молиться.
Красива была боярыня Софья. Красива, умна, образованна, да еще и богата. Только вот счастья у нее не было.
Хороши были струги костромского купца Ивана, крепкие, вместительные, на веслах и под парусом ходкие. Вез Иван в Новгород воск да рыбу соленую – осетров волжских, что царь-рыбой прозваны. Окромя этого были на стругах и бочки с медом, большие, пузатые, какие называют беременными, и мед в них был сладок, вязок и душист. Солидную прибыль сулили Ивану товары его. Хоть и не торговал сейчас Новгород с ганзейцами, однако сведущие люди сказывали, на воск да мед купец всегда найдется, не ганзейцы, так свей иль орденские немцы, да еще про голландцев с англичанами слухи ходили… Правда, Иван этим слухам не очень-то верил – уж больно сильна Ганза, вендские купцы ни за что голландцев к Новгороду не пустят… хотя, может, какой шальной кораблишко и прорвется через Зундский пролив.
– Чего с ганзейцами-то не поделили? – возлежа на небольшой площадке на корме, интересовался Иван у Гришани. – Ни им не выгодно, ни нам, ни самим новгородцам…
Гришаня в который раз пояснял, что ганзейские гости уж слишком оборзели. И сукна у них короткие, в тюке гораздо меньше, чем сказано, и селедка в бочках крупная пополам с мелкой черт-те как положена, да и воск они «колупают», а что отколупано – то их. В общем, никакого сладу. А когда купцы новгородские «заморские» возмутились, ганзейцы обиделись, совсем перестали в Новгород товары возить. Ну, то Ливонскому магистру на руку, флот орденский ничуть не хуже ганзейского, а пожалуй, и лучше.
– Но, Иван свет Федотыч, ганзейцы или Ливонский Орден – не твоя забота! Тебе ж товар все равно новагородским купцам сдавать, оптом, так ведь? – Гришаня пытливо взглянул на купца. Тот усмехнулся, отворачиваясь, так что даже лежащий рядом Олег догадался – не очень-то хочется костромичу новгородцам товар сдавать, куда как выгодней было бы напрямик иноземцу какому… выгоднее, но и опасней – новгородские купцы людишки ушлые, обид себе не прощают. Потому и отвернулся купец от Гришани, замолк, не хотел продолжать неприятную тему.
На ночь пристали к берегу. Может быть, безопаснее бы было встать на середине реки, но речка Тихвинка не столь широка, чтобы этот маневр послужил достаточной защитой от разбойников, коими данные берега кишмя кишели. Вся надежда была на воев-охранников да на многолюдство – кроме Ивана Костромича с караваном плыли еще несколько купцов из разных мест, всего насчитывалось восемнадцать стругов, да народу боле трех сотен душ, все в кольчугах да панцирях, с топорами да самострелами, а на «Сивке» – главном костромском струге даже имелась пара небольших пушечек-бомбарделл. Попробуй-ка напади, супостат-шильник!
Жгли костры, ужинали, все темнее становились ночи, пока еще теплые. Выставили сторожей, Олег Иваныч тоже вызвался, засиделся без дела, заскучал – чего ж не поразмяться малость, не послушать бывалых людей байки…
Они сидели в дозоре вдвоем, укрывшись за кустами малины, – Олег и Силантий Ржа – здоровенный мужик, профессиональный воин, нанятый Иваном Костромичом в качестве начальника охраны. Силантий тоже решил поразмять кости, лично проверить стражей.
– Так и побили нас татары, еле убег! – шепотом рассказывал Силантий. – Но мы с ними еще посчитаемся, придет время. Вот на обратном пути на Москву подамся, к Великому князю Московскому Ивану Васильевичу, говорят, он воев землицей испомещает за верную службу. Это б неплохо, землицу-то, с парой деревенек, с холопами. Ну, можно и одну деревеньку, бог с ней. Чу!
Силантий замолк, настороженно вслушиваясь.
– Блазнится – скачет кто-то, – обернувшись, прошептал он, и Олег крепче сжал шестопер, выданный купцом Иваном вместе с короткой кольчугой, вязанной из плоских колец, и кривоватым засапожным ножом в зеленых сафьяновых ножнах. Осторожно поднявшись, Силантий махнул рукой: – Пойдем-ка, посмотрим, Олег.
Слева от них чуть слышно плескала река, справа тянулся низкий поросший смешанным лесом берег. Двумя бесшумными тенями воины скользили между стволами деревьев, лишь угадывающимися в плотном тумане. Идущий впереди Силантий вдруг замер, предостерегающе поднял руку. Олег остановился, пристально вглядываясь вперед. Там, за ивовыми зарослями, угадывалась небольшая группа спешившихся всадников в темных одеждах. Негромко переговариваясь, всадники старательно оборачивали копыта коней тряпками.
– Тати! – уверенно шепнул Силантий. – Но не по нашу душу, уж больно их мало.
Олег Иваныч насчитал с добрый десяток ночных рыцарей наживы. Все, как на подбор, крепкие мужики, вооруженные короткими мечами и палицами. Кой у кого за спиной были приторочены колчаны со стрелами.
– Шильники, – презрительно сплюнул Силантий. – Ни оружья путнего, ни броней. Думаю, на богомольцев собрались поохотиться.
Олег вздрогнул. На богомольцев? Знавал он одну богомолицу, весьма зажиточную, чтобы быть привлекательной добычей для разбойников… боярыню Софью. Но ведь ее ж предупреждали. А может, они вовсе и не по Софьину душу.
– Вот бы шугануть тварей! – неожиданно предложил он.
– Вдвоем не управимся, – озабоченно усмехнулся Силантий. – А вот сейчас вернемся, покличем охотных. Двух копий, думаю, хватит.
Олег Иваныч хотел было возразить, что мало, но прикусил язык, вовремя вспомнив, что копье означает не только вид оружия, но и боевую единицу, типа нашего взвода.
Одинокая усадьба притулилась на поросшем редколесьем холме, у впадения Тихвинки-реки в Сясь, что на языке издавна проживавшей в здешних местах веси означало – комариная. Да уж, чего-чего, а комарья здесь хватало – не спасал даже дым, стлавшийся под крышей синеватой дымкой. Ограда в два человеческих роста, сложенная из крепких бревен, окружала двор по всему периметру, служа хорошей защитой от зверья и лихих людишек – мелкие шайки «шильников» не очень-то рисковали напасть на хорошо укрепленную усадьбу.
Новгородская боярыня Софья молилась в светелке, освещенной лишь лампадой под иконой Матери Божьей. Тусклый свет пламени дрожал под задувающим сквозь открытое оконце ветром, рисовал на стенах прыгающие угловатые тени. На сундуке, большом и широком, были постелены волчьи шкуры – постель проезжей боярыне, вместе со своими людьми попросившей ночлега у хозяина усадьбы Фрола, софейского служилого человека.
Окончив молитву, Софья присела на лавке у окна, слушая, как поет где-то в кустах чаровник соловей. Не спалось нынче ночью боярыне, то ли слишком переутомилась в пути, то ли ложе было недостаточно мягким, а скорее всего, нахлынула на Софью тоска-кручина, частая, да, по правде сказать, и единственная подруга. Так и сидела боярыня, опершись на локоть, и не замечала, как по белому лицу ее текут соленые слезы. Где-то на дворе залаял пес… Женщина вздрогнула, но лай тут же оборвался, столь же внезапно. И снова наступила тишина, нарушаемая лишь трелью соловья за окном да гундосьим комариным ноем.
Огромный, черный с подпалинами пес, уже мертвый, валялся в луже собственной крови. С надвратной башни свисал головой вниз ночной страж – в груди его торчала стрела. Человек в темном кафтане обтер об убитую собаку окровавленный меч, прислушался к чему-то и, подойдя к стене, снял с нее ременный аркан, с помощью которого и проник на двор минутой раньше. Оглядываясь, он осторожно направился к воротам…
Эх, Фрол, Фрол, софейский служка! Зря понадеялся ты на крепость стен да на зоркость стражи, давно уже не нападали на усадьбу разбойничьи шайки, последний раз тому лет пять будет. Ну, и вот снова беда пришла…
С криками, шумом и руганью повалила в распахнутые ворота ночная ватага! Закричали истошно женщины, навзрыд заплакали дети.
– Беда, матушка! – ворвался в покои боярыни верный слуга Никодим. – Бежать надо!
– Где же хозяин, воины? – быстро собираясь, спросила боярыня.
Никодим в ответ лишь махнул рукой.
Вслед за слугою Софья выскользнула из светелки. Горела подожженная напавшими рига. Поднявшийся ветер раздувал пламя, разносил по двору черный смолистый дым, в клубах которого бегали сражающиеся люди. Богомольцы в длинных развевающихся одеждах, слуги хозяина Фрола, люди Софьи, разбойники в блестящих кольчугах, с мечами и копьями. Часть «шильников», преодолев нестройное сопротивление богомольцев, прорвалась к хозяйскому дому и пыталась проникнуть внутрь. Однако не тут-то было! Софейский человек Фрол успел забаррикадировать дверь и успешно обстреливал нападавших из лука сквозь узкое волоковое оконце. Парочка разбойничьих трупов уже валялась рядом с избой, торчащие из них стрелы свидетельствовали о меткости и решительности хозяина и его людей. Поскучневшие «шильники» скопились за крыльцом и принялись совещаться.
– А ну, робяты, ташшы огня! – выкрикнул кто-то, и несколько человек побежало к горевшей риге за головнями.
– Пожжем, пожжем его! – радостно галдели нападавшие, и только их предводитель – сурового вида мужик с черной всклокоченной бородой – озабоченно хмурил брови.
– Где же боярыня? – оглянувшись на своего соратника с редкой козлиной бородкой, прошептал он. – Где ее сундуки, каменья узорчатые? Где злато-серебро?
– Ну, это тебе виднее, Тимоша, – угрюмо пожал плечами козлобородый. – Ты ведь о ней разузнал… А нут-ко!
Он вдруг запнулся на полуслове, показав пальцем в противоположный угол усадьбы. Там к овину метнулись двое…
– Они! – обрадовался вожак. —Пошли-ко, Митря, тут и без нас управятся.
Спрятавшиеся в овине люди не успели ничего предринять – распахнутая ногой дверь лишь жалобно крипнула, слетая с петель.
Возникший на входе Тимоха Рысь сбил с ног бросившегося на него Никодима, кивнул Митре, займись, мол. Сам же направился в угол, улыбаясь и млея от предвкушаемого удовольствия, на ходу поигрывая тяжелой татарской плетью.
– Что тебе надобно от новгородской боярыни, шпынь? – уперев руки в бока, гордо осведомилась Софья. Она совсем перестала бояться – бежать все равно было некуда. В черном, с серебряными нитями, летнике, в такого же цвета покрывале, высокая, разрумянившаяся от гнева, боярыня Софья была настолько обворожительно красива, что разбойник на миг растерялся. Обернулся к Митре, сказал, чтоб тот утащил Никодима на двор. Проводив Митрю глазами, резко повернулся, впился взглядом в Софью…
– У меня нет здесь ни злата, ни серебра, – надменно молвила та. – Если ты хочешь выкупа, ты его получишь. Но позже. И отпусти моего слугу.
– Нет, боярыня, – покачал головой Тимоха. Подойдя ближе, он схватил Софью за руку. – Не злато мне нужно.
С этими словами разбойник сорвал с головы боярыни покрывало и впился губами в ее червленые губы.
– Уйди, уйди, смерд! – отпрянула Софья, волосы ее водопадом рассыпались по плечам, золотисто-карие глаза сверкали.
Тимоха лишь гнусно ухмыльнулся и протянул к боярыне свои корявые лапы.
Не долго думая, Софья выхватила из-за пояса разбойника плеть и, ударив его по лицу, выбежала наружу.
Там, за оградой, была воля! Были леса, поля, перелески, река. Было где спрятаться-укрыться, было у кого просить помощи… Так скорей же! Пусть волосы развеваются за спиной, словно у продажной девки, этот стыд можно и пережить, пусть неудобно бежать… А это кто еще? Оказавшийся на пути боярыни разбойник горько пожалел об этом: Софья с разбега ударила его ногой в пах и, схватив за волосы, несколько раз приложила коленом. Меч разбойника со звоном упал на деревянные плашки двора. Занятые штурмом хозяйской избы, нападавшие не обратили на произошедшее никакого внимания. Сквозь распахнутые настежь ворота была видна блестящая лента реки.
– Еще немного, – подбадривая себя, прошептала боярыня, – немного… и Никодима жалко…
Она почти успела добежать до ворот, когда Митря метнул ей вослед окованную железом палицу. Не успев даже вскрикнуть, пораженная в голову новгородская боярыня Софья упала навзничь в горящие угли догорающей риги…
Глава 4
Южное Приладожье. Июнь 1470 г.
Тот рыцарь был достойный человек,
С тех пор как в первый свой ушел набег,
Не посрамил он рыцарского рода;
Джефри Чосер, «Кентерберийские рассказы»
Густой дым поднимался за лесом, с той стороны, где стояла усадьба Фрола. Черные, разносимые ветром клубы стлались почти над самой землею, цеплялись за корявые вершины сосен, медленно поднимались в высокое блекло-синее небо. По небу бежали редкие облака, не облака даже, а так, облачка, почти не дававшие тени. День – видно по всему – ожидался жаркий, уже и сейчас поднявшееся над лесом солнце заметно припекало в спину.
Олег Иваныч поежился, повел плечами под кольчугой и, оглянувшись на идущих позади воинов, прибавил шагу, догоняя Силантия Ржу. Тот выглядел основательно, как и положено настоящему кондотьеру, продающему свой меч, но не продающемуся, по крайней мере за мелкие деньги. Щегольской, красный с золотом, плащ, поверх кольчуги – черненый панцирь, стальные, такого же цвета, поножи, на золоченом поясе – меч в зеленых сафьяновых ножнах, рядом – кинжал. В правой руке Силантий сжимал устрашающих размеров секиру. Щиты воины оставили в лодьях, хоть и были защищены лишь легкими бронями, да не те люди шпыни болотные, коих шугануть собирались, чтоб ради них в полный бранный комплект облачаться. И так разбегутся, коли жизнь мила.
К «рэнглеровскому» ремню Олега тоже был приторочен меч. Тяжел, зараза, куда там шпаге. Намаешься отмахиваться! Долго не повертишь – рука устанет, потому и движения должны быть резкие, точные, экономные, словно у плотника-профессионала, забивающего одним ударом пятинные гвозди. Новгородской работы кольчуга была красива и удобна, закрывала руки до локтей и ноги до половины бедра и, казалось, практически ничего не весила, настолько качественно были подогнаны кольца, кое-где переходящие внахлест. И нигде ничего не терло и не звякало, хотя, конечно, было жарковато – под кольчугу Олег Иваныч – как и прочие – надел специальную поддеву из тонкого войлока.
Ветер приносил запах гари. Силантий остановился, повернулся к воинам, предостерегающе подняв руку. Впрочем, и без того все и так поняли – скоро. Их было немного – всего полтора десятка – воинов, нанятых Иваном Костромичом. Сам купец, в пластинчатых латах и закрытом шлеме, важно шагал сзади. По тому, как ловко передвигался купец, как обращался с оружием, Олег Иваныч сделал для себя вывод о том, что Иван вряд ли уступит в бою тому же Силантию, хотя купец, а не воин. Рядом с Иваном, прикрывая его, шли два приказчика-служки, тоже в кольчугах, хотя и не столь богатых, как у Силантия, с рогатинами и самострелом. О возможностях последнего Олег Иваныч уже имел представление и наказал себе как можно быстрее научиться владеть им, для начала хотя бы на уровне Гришани. Отрока с собой не взяли, хоть тот и просился. Силантий сказал – «Не фиг!», а Иван Костромич одобрительно кивнул. И правильно, как посчитал Олег Иваныч, не фиг! Навоюется еще, успеет. Сам-то он чувствовал в крови давно забытый азарт… и нельзя сказать, чтобы это было плохое чувство!
Усадьба открылась неожиданно, как только дружина Силантия Ржи выбралась из вересковых кустов на пригорок. Чуть выше, на холме, за деревьями, виднелась бревенчатая ограда, частокол и распахнутые настежь ворота. По двору бегали подозрительные типы с рогатинами и дубинами, кто-то кричал, кто-то отчаянно ругался, доносился истошный женский визг, прерываемый озлобленным звяканьем железа.
– Ну, вперед, други! – улыбнувшись, кивнул дружинникам Силантий и, подбросив в руке секиру, быстро зашагал вперед.
– Вы четверо, – он на ходу обернулся, – зайдете сзади, там, где покос.
Четверо воинов сноровисто свернули на еле заметную стежку.
– А вы… – Силантий посмотрел на Костромича с приказчиками, – со стороны речки.
Купец одобрительно кивнул, словно придирчивый учитель, довольный ответом ученика.
Ровным шагом, прикрывая друг друга, воины Силантия Ржи вошли во двор горящей усадьбы. Их появление поначалу произвело шок, но «шильники» быстро опомнились и, с ходу потеряв несколько человек, заняли круговую оборону, медленно отступая к овину.
Окровавленная секира мелькала над сверкающим шлемом Силантия с методичностью парового молота.
Олег Иваныч старался не отставать от него, по мере сил орудуя мечом, – пока получалось не очень. Привык к рапире… Один из разбойников даже чуть было не поразил его дубиной – еле успел увернуться и совсем забыл про меч. Зато вспомнил самбо: сразу же нанес противнику удар ногой в пах. Удар был силен – согнувшийся пополам разбойник, выронив дубину, тяжело повалился на землю, однако и Олег Иваныч хорошо отбил себе ногу об его кольчугу. Хромая, обернулся, услыхав предупреждающий крик Силантия. С разбега налетели двое.
Отбив мечом брошенную рогатину, Олег Иваныч нанес удар по незащищенной руке одного из бандитов. Кровавым веером полетели на землю отрубленные пальцы, усадьбу пронзил дикий вопль боли. Олег отшвырнул подальше упавший меч. Можно было, правда, попытаться сражаться двумя мечами, но пока это выглядело бы чистой воды пижонством – Олег Иваныч и с одним-то мечом еще не наловчился хорошо управляться… хотя – привыкал помаленьку и орудовал клинком все ловчее, как когда-то рапирой, а потом – шпагой…
Зажимая пораненную кисть, разбойник отбежал в сторону, тут же получил палицей по кумполу и распластался на земле, раскинув в стороны руки.
– Готов, – констатировал факт Олег Иваныч. – Однако где же второй?
А второй был уже рядом! Мерзко ухмыляясь, он ловко метнул длинный тяжелый нож. Олег усмехнулся, уж эти-то штучки были ему известны. Учили. Увернулся – нож вонзился в воротный столб. Воткнувшись, задрожал, зазвенел злобно. Вытащив нож из столба, Олег Иваныч тут же метнул его обратно, хотя за результат уверен не был – не метал он раньше ножиков, не приходилось как-то… Нож попал прямо в левый глаз изумленному супостату. Тот повалился навзничь, даже не успев застонать. Олег Иваныч перевел дух и осмотрелся. Судя по всему, дело подходило к концу. Шайка разбойников не могла долго противостоять профессионалам, а в том, что все дружинники Силантия Ржи таковыми являлись, Олег имел наглядную возможность убедиться.
Часть шильников уже сдалась в плен и понуро стояла около ограды со связанными за спиной руками. Уцелевшие жители усадьбы прохаживались рядом, ругались и плевали разбойникам в морды.
Несколько бандитов решили спастись бегством, спустившись к реке. Судя по появившимся оттуда Ивану Костромичу и его приказчикам, вытирающим мечи от крови пучками травы, эта затея им не очень-то удалась. Как и тем их сотоварищам, кои пытались удрать через покос.
Сражение подходило к концу.
Тыльной стороной кисти Олег Иваныч вытер пот со лба и огляделся. На заднем дворе, у овина, воины Силантия ловко скручивали еще двоих. Отошедшие от испуга служки принялись тушить хозяйскую избу, споро таская из реки воду большими деревянными кадками. Злобно шипели догоравшие угли, и сбитое пламя нехотя отползало внутрь дома, откуда при первой же возможности выскочили наружу своеземец Фрол и его оружные люди. Радостно приветствуя неожиданных спасителей, они плевали в сторону пленных ватажников и бросали на них не сулящие ничего хорошего взгляды. Обгоревшая борода Фрола победно топорщилась, словно выцветший татарский бунчук.
Двое служек в очередной раз выплеснули воду из кадок, развернулись под шипение углей, навострились обратно, к реке… неприметные, чуть ссутулившиеся, в дешевых пестрядинных рубахах. А вот рядом с ними… нет, за ними… а вот уже и впереди них, прямо за воротами, блеснула серебром кольчужная бронь… Вражина!
Выхватив меч, Олег Иваныч бросился в погоню – он сразу узнал в пытающемся скрыться разбойнике своего личного врага Тимоху по прозвищу Рысь.
– Стой, гад!
В три прыжка догнав «шильника», он с ходу нанес сокрушительный удар. Тимоха ловко отбил меч огромной секирой и, узнав догнавшего, ухмыльнулся:
– Ну, собачий сын, посчитаемся!
Он обрушил на Олега целый каскад ударов, так что тому пришлось бы худо, ежели б не врожденная ловкость и кое-какие специфические навыки. Казалось, в Тимоху вселился дьявол – с такой силой он орудовал своим страшным орудием. Лезвие секиры описывало в воздухе блестящие дуги, сравнимые разве что с работающим самолетным винтом, дикие глаза разбойника сверкали, словно глаза мартовского кота, рожу наискосок пересекал свежий кровавый шрам – след удара Софьи.
– Ххэк! – выдохнул шильник, Олег Иваныч в который раз еле-еле успел увернуться. Тяжелое лезвие лишь на излете скользнуло по шлему, однако звон, образовавшийся в его голове, по своему качеству был ничуть не хуже колокольного.
– Ххэк!
Секира снова просвистел а мимо уха. Вообще-то, Олегу Иванычу это стало уже надоедать. Фехтовальщик он или нет? Черт с ним, с мечом, обломится так обломится. А ну-ка… Ан гард! К бою! Алле!
Выставив вперед правую ногу, Олег Иваныч контратаковал злодея, нанеся ему ряд нестрашных, но весьма болезненных уколов в правую руку. Эх, если б не кольчуга… Ладно, черт с ней. Сделав обманный финт влево, Олег Иваныч уклонился от промелькнувшей секиры и сделал вид, что хочет поразить противника в правый глаз. По крайней мере, острие меча в последующем выпаде было направлено именно туда. Тимоха вынужден был перейти к обороне. А вот теперь – снова атака! Выпад, отбив, обманный финт… От столкновения клинка с лезвием секиры только искры летели! Даст бог, меч не сломается, выдержит! Выпад… Удар! Эх, черт, он же в кольчуге… Запыхавшийся разбойник не ожидал такого. Заоглядывался, уходя в защиту… Ага, не нравится, сучья вошь!
Правильно… Теперь главное – вызвать с помощью обманных финтов ряд атакующих действий, которые можно будет легко отразить, поскольку именно они и ожидались… А потом – резкий переход в ответную атаку – рипост. Основа французской школы.
Ну, что, собачий сын, ты там заснул никак?
А ну-ка – к бою! Ан гард! Алле… Атака… Выпад… Ложный финт вправо… Вот сейчас он должен открыться… Ага, так и есть. Открывается… Ну, теперь – снизу в шею… Алле!
Олег Иваныч ринулся вперед… и вдруг завалился навзничь, словно куль с мукой! Незаметно подобравшийся сзади Митря Козлиная Борода ударил его ниже колен оглоблей. Ах ты ж, сволочь… Олег Иваныч выронил меч.
– Посмотри водоносов, – приказал Тимоха Митре, и тот, понятливо кивнув, кинулся вниз, к реке, на ходу доставая из сапога длинный узкий ножик.
Злорадно прищурясь, разбойничий вожак, перебрасывая из руки в руку секиру, медленно подошел к поверженной жертве. Он тяжело дышал, измотанный атаками Олега Иваныча, зверское выражение лица не сулило последнему ничего хорошего. Олег лежал на земле, у самых ворот, распахнутых и жалобно скрипящих под дуновением ветра. Надежды на помощь не было – воины Силантия были заняты в усадьбе. Судя по сдавленным крикам, служки-водоносы тоже уже больше не представляли никакой угрозы для Тимохи и Митри. Жалобно скрипели ворота, фигура разбойника угрожающе маячила на светло-голубом фоне неба. Олег Иваныч краем глаза увидел вдруг растущие рядом с ним колокольчики и нежно-желтые соцветия кашки. Темная тень ворот на миг заслонила солнце.
Тимоха примерился и, злобно зарычав, высоко поднял секиру. Угрожающе склонив вперед голову, примерился для последнего удара…
Захватив обеими руками створку ворот, Олег Иваныч резко толкнул ее прямо на шильника.
Получи, фашист, гранату!
Тяжелая, обитая ржавым железом створка впечаталась разбойнику прямо в лоб!
И поделом, не фиг башку вперед выставлять.
Глухо застонав, Тимоха опрокинулся навзничь, словно кукла-неваляшка, правда, в отличие от нее, не встал, а быстро метнулся в сторону – с усадьбы на помощь Олегу уже бежал Силантий Ржа.
Ни Тимохи, ни Митри они так и не нашли.
Да, собственно, никто их не искал особо: ну, прошлись Олег Иваныч с Силантием вдоль реки, на этом и закончили. Пес с ними, с уродами этими, чай и поважнее дела есть…
Ближе к вечеру, когда солнце клонилось к золотистым вершинам дальнего леса, мимо разоренной усадьбы Фрола прошли богомольцы. Молодые и старые, пожилые и почти совсем дети, в справных кафтанах и в рубищах – все они возвращались от Богоматери Тихвинской, у которой искали спасения, совета и веры. Вместе с богомольцами двигались груженые телеги купцов, охраняемые вооруженной стражей. И тех, и других было довольно много, кавалькада растянулась на пару верст и представляла собою весьма внушительное зрелище. С этим же караваном продолжила свой путь и новгородская боярыня Софья. Бледная, с полотняной повязкой на лбу, она лежала в возке, охраняемая верным слугой Никодимом, и возносила молитвы. За чудесное свое спасение молилась боярыня, за то, что дал Бог избежать позора, за убиенных разбойниками слуг, за воинов, что так вовремя пришли на помощь. Кажется, среди них был и тот, светлоглазый… из Тихвинской Успенской церкви. Не он ли и предупреждал запиской о шильниках? Правда, не особо-то Софья вняла сему предупреждению – на слуг понадеялась, на охрану да на имя свое, не последнее в Новгороде, Господине Великом!
Вот и поплатилась. А ведь могло быть и хуже!
Боярыня покачала головой и, выглянув из возка, подозвала шагавшего рядом слугу:
– Чьи вои нам столь славно помогли, Никодим?
– Костромского купца Ивана, госпожа Софья.
– Костромского купца. – Боярыня задумчиво улыбнулась. – И что же, они тоже едут с нами?
– Плывут, госпожа. У них несколько стругов. Скорее, даже раньше нас будут.
– Вот как… Что ж, обязательно поглядим по приезду костромские товары.
Серые, похожие на огромные валуны волны терзали низкие берега Ладоги, лизали их холодными шершавыми языками, яростно вспениваясь прибоем; с волнами сливалось низкое свинцовое небо. Погода быстро портилась – сгинуло неизвестно куда солнце, подул, завыл, забуранил низовой ветер все сильнее и сильнее, затрещали высокие сосны по берегам, затащились по течению реки ивы.
Струги Ивана Костромича, вытащенные носами на берег, укрывались в устье Сяси – комариной реки, не спеша вырываться на буйные ладожские просторы. И правда – куда спешить? Разве только диаволу в пасть. В такую-то погоду плыть – не приведи господь! Хоть и велико Нево-озеро, а все ж не море – хрястнет корабль о берег – мало не покажется: и лодью в куски разнесет, и товары выкинет на радость местным шпыням. Шалили шпыни-то, не смотрели на Ладожскую крепость, хоть и близко та стояла, но и места были, где укрыться-спрятаться: хочешь – в леса, тропками-стежками неведомыми, хочешь – в болота, гатями тайными, а в случае чего – в само Нево-озеро, а там и Валаам-остров и много чего еще.
Знали о разбойниках купцы, потому и опасались, не спали. Жгли кострища, поглядывали да выставили дозоры оружные. А ветер плевался дождем, смурным и холодным, словно и не лето сейчас, и не светило третьего дня ласковое солнышко, не парило, не припекало, не грело. Словно всю жизнь тут так было – серо, муторно, холодно.
Олег Иваныч поежился, отворачиваясь от дождя, затем махнул рукой – один черт промок уже – и, поправив на поясе меч, прибавил шагу, догоняя ушедшего вперед Силантия. Оба, майор и старшой дружины, шатались на ночь глядя не просто так – проверяли караулы, заставы тайные, что окружали купеческий лагерь. Без сторожи – никак, погода-то в самый раз для дел лихих, нехороших, так что стерегись, купец, пасись вора-разбойника, молись да надейся. На Господа Бога да на охрану дружинную.
Пройдя вдоль реки, они вышли к берегу озера. Озеро… Как хорошее море! Олег Иваныч порадовался – хорошо, что их лодьи сейчас в реке, можно сказать, в относительно тихой заводи, а не там, в бурных водах…
– Вовремя мы укрылись, – словно отвечая на его мысли, произнес Силантий и улыбнулся: – Иван свое дело знает.
Он подошел ближе к разбушевавшемуся не на шутку озеру и с минуту вглядывался в серую промозглую хмарь. Лицо его, обветренное и мокрое от дождя, вдруг нахмурилось.
– Нут-ко, Иваныч, глянь…
Силантий указал в самую середину бушующих волн. Олег присмотрелся – но так ничего и не увидал и вопросительно оглянулся.
– Блазнится, корабль, – встревоженно пояснил воин. – А наших что-то не видно! Уснули, что ли, заразы?
– Сам ты зараза, дядюшка Силантий, – раздался из кустов обиженный голос Гришани. Парень сегодня напросился-таки в дозор вместе с парой дружинников, вернее, они его напросили – уж больно веселым малым тот оказался – такие байки травил – любо-дорого послушать, уши в трубочку сворачивались. И веселые – о купце Тите Титыче, и страшные – о воеводе валашском Владе, и срамные – о греческом звере Китоврасе. Последние больше всего дружинникам да купцам нравились.
По этой причине не хотел его в дозор посылать опытный Силантий, да уж больно Гришаня просился, тем более – в таком деле пара зорких глаз совсем не помеха.
– Корабль, говорите? – Гришаня озабоченно завертел головой. – Нет, не вижу.
Выбравшиеся из кустов дозорные тоже ничего не подтвердили. Надо сказать, устроились они на славу – так замаскировались, что Силантий с Олегом Иванычем, хоть и в двух шагах стояли, а не обнаружили бы, коли Гришаня не выскочил.
– Молодцы, робята, – скупо похвалил Силантий. – Дозорьте дальше, поутру сменим.
– Стой-ка, дядюшка! – Гришаня схватил начальника стражи за руку. – Вон, сосенка подходящая. Забраться?
– Давай. Смотри, чтоб ветром не сдуло.
Взобравшись на вершину корявой сосны, одиноко торчащей за большими черными валунами, Гришаня поудобнее устроился на толстом суку и пристально вгляделся в волны. – Ну, что там?
– Ничего пока. Ой! Есть!
Отрок привстал, рискуя свалиться вниз и сломать себе шею.
– Корабль! – заглушая шум ветра, прокричал он.
– Лодья?
– Нет, – Гришаня помотал головою. – Говорю же – корабль. Когг. Пузатый, с двумя мачтами… одна, кажется, сломана.
– Ганзеец.
– Нет, дядюшка, не ганзеец, их уж давненько у нас не бывало, обиделись. Скорее, свей али орденский немец.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента