Страница:
----------------------------------------------------------------------------
Перевод В. Микушевича
Александр Поуп "Поэмы", М., "Художественная литература", 1988 г.
OCR Бычков М.Н.
----------------------------------------------------------------------------
Ироикомическая поэма
Госпоже Арабелле ФЕРМОР
Мадам,
Напрасно было бы отрицать, что я усматриваю некоторую ценность в данном
произведении, посвящая его вам. При этом именно вы, надеюсь, подтвердите:
оно преследовало единственную цель: развлечь немногих молодых леди, чей
здравый смысл и чувство юмора достаточны для того, чтобы посмеяться не
только над маленькими неприметными причудами их пола, но и над своими
собственными. Однако, облеченная таинственностью, поэма слишком скоро
распространилась в свете. Поскольку книгопродавцу был предложен ее
несовершенный вариант, вы были так добры, что, снизойдя к моим интересам,
согласились на публикацию другого, более верного: я не мог не пойти на это,
лишь наполовину осуществив мой замысел, так как полностью отсутствовала
машинерия, необходимая для цельности.
Машинерия, мадам, - термин, изобретенный критиками, дабы обозначить
роль, которую играют в поэме божества, ангелы или демоны, ибо древние поэты
в одном отношении уподобляются многим современным леди: как бы ни было
тривиально действие само по себе, они всегда выдают его за крайне важное.
Такую машинерию я решил построить на весьма новом и странном основании,
использовав учение розенкрейцеров о духах.
Я знаю, как неуместны мудреные слова в присутствии леди, но поэту так
свойственно стремиться к тому, чтобы его произведения были поняты, в
особенности вашим полом, что я уповаю на ваше позволение объяснить вам два
или три сложных термина.
Розенкрейцеры - это сообщество, сведения о котором надлежит мне
предоставить вам. Наилучшим образом, насколько я могу судить, повествует о
них французская книга, называемая "Le Comte de Gabalis", столь напоминающая
роман своим заглавием и объемом, что многие представительницы прекрасного
пола по ошибке и посчитали ее таковым. По мнению этих господ, четыре стихии
обитаемы духами, которых они именуют сильфами, гномами, нимфами и
саламандрами. Злонамеренные проказы - излюбленная забава гномов или демонов
земли, зато едва ли возможно вообразить существа более благожелательные, чем
сильфы, обитатели воздуха. По словам розенкрейцеров, все смертные могут
наслаждаться интимнейшей близостью с этими нежными духами, пока
выдерживается условие, ничуть не обременительное для каждого истинного
адепта: соблюдение непоколебимого целомудрия.
Что касается последующих песен, все события в них так же невероятны,
как видение в начале и превращение в конце (единственное исключение - утрата
вашего локона, о чем я упоминаю с неизменным почтением). Человеческие
существа в поэме так же баснословны, как воздушные, а образ Белинды в его
нынешней версии не уподобляется вам ни в чем, кроме красоты.
Даже если бы моя поэма обладала всеми совершенствами вашей особы и
вашего разума, я не смел бы надеяться, что она приобретет в свете репутацию
хотя бы наполовину столь безупречную, как ваша. Но какова бы ни была ее
судьба, моя судьба осчастливила меня поводом заверить вас в том, что я
искреннейший ваш почитатель, мадам,
ваш покорнейший, смиреннейший слуга
А. Поуп
Nolueram, Belinda, tuos violare capillos;
Sed juvat, hoc precibus me tribuisse tuis.
Mart.
{* Перифраза строк эпиграммы Марциала:
Я не хотел, Политим, чтоб к твоим волосам прикасались,
Но я рад, что сдался я на желанья твои (лат.).
(Пер. А. Фета.)}
Любовь, подчас внушающую страх,
Опаснейшую даже в пустяках,
Пою; мне, Муза, Кэрил дал совет
Избрать столь незначительный предмет,
И не отвергнет Кэрил строк моих,
Когда Белиндой вдохновлен мой стих.
Неужто кавалер когда-нибудь
Отважился на даму посягнуть?
Неужто кавалер отвергнут был -
Не странно ли - за благородный пыл?
Неужто крепнет столь великий гнев,
Столь нежными сердцами завладев?
Луч солнца робко глянул из-за штор,
Чтобы его затмил ответный взор;
Собачки в полдень стряхивают сон,
И любящий не спал, но пробужден;
Слышны звонки, домашних туфель стук
И репетиров серебристый звук.
Белинда спит, примяв головкой пух;
Ей грезу продлевал хранитель-дух;
Сильф, соблюдая свято тишину,
Велел явиться утреннему сну;
И как придворный щеголь, ей предстал,
Ей на ухо как будто зашептал
И спящую рассказами увлек,
Что подтверждал румянец нежных щек:
"Покуда ты, прекрасная, жива,
Воздушные с тобою существа.
Когда виденья над тобой парят,
А нянька и священник говорят
Об эльфах, о травинках завитых,
О серебре волшебном, о святых
И непорочных девах, чей расцвет
Архангельских сподобился бесед,
Внимай и верь, свое значенье знай:
Превыше всех земных явлений рай.
Иные знанья не для всех людей,
А разве что для дев и для детей:
Невинность верит вместе с красотой,
Не сомневаясь в истине святой.
Знай, в нижнем небе духам нет числа,
Вокруг тебя незримые крыла;
В театре, в парке стража при тебе;
Сопутствуют они твоей судьбе,
Эскортом легким в воздухе служа;
Что по сравненью с ними два пажа!
И нам случалось прежде вам под стать
В прекрасном женском образе блистать,
Но мы преодолели гнет земли
И свой удел воздушный обрели,
Хотя, дышать навеки перестав,
Мы все же сохранили женский нрав;
За суетой житейскою следим,
И, не играя, в карты мы глядим.
Охочие до золотых карет,
Мы любим ломбер, любим высший свет,
Но на земле, гордынею греша,
Спешит в стихию прежнюю душа.
Огонь красоткам вспыльчивым сродни,
И станут саламандрами они.
Стихия чая, зыбкая вода
Чувствительных влечет к себе всегда.
Был в здешней жизни злючкой каждый гном,
Взыскующий отрады лишь в дурном;
И в воздухе шалунья весела;
Став сильфом, ценишь легкие крыла.
Знай, принимает сильф участье в той,
Чья красота в союзе с чистотой.
Дух может в разных образах играть,
Свой пол и облик может выбирать.
Кто девушку способен уберечь
На маскарадах от опасных встреч,
Когда коварный шепот или взгляд
Ей наслажденье, кажется, сулят,
Когда чарует музыка, дразня,
А в танце жар нежнейшего огня?
О чести говорить - обычай ваш,
Но только сильф - для девы верный страж.
К прелестницам, чей нрав лукав и крут,
К самовлюбленным нимфам гномы льнут,
Внушают им надежду на успех
И презирать велят при этом всех.
Мечтаньями взволнован праздный мозг;
Им герцоги мерещатся и лоск,
Гербы, короны, титулы, размах,
И "ваша милость" слышится в ушах;
Так приучают гномы чаровниц
Кокетливо смотреть из-под ресниц,
Румяниться, смущаться напоказ,
Повес прельщать игрой сердец и глаз.
Сильф женщину беспечную блюдет,
Сквозь лабиринты бережно ведет,
В круженье роковом неутомим,
Прогнать готов один каприз другим.
Но соблазнит ли деву первый фат,
Не будь другого, кто приманке рад?
Попал бы Флориан девице в тон,
Когда бы ручку ей не жал Дамон?
Так движут сердцем разные мечты,
Переменяя виды суеты;
Между собой враждуют парики,
Кареты, кавалеры, темляки,
А люди легкомыслием зовут
Прилежных сильфов хитроумный труд.
Я сильф, я прозываюсь Ариель;
Тебя хранить - моя святая цель.
Открыла в небе мне твоя звезда:
Тебе грозит ужасная беда,
Пока, минуя строй миров и стран,
Еще не село солнце в океан;
Хоть небеса скрывают, как и где,
Остерегайся: нынче быть беде.
Хранитель твой, тебе я подал знак:
Мужчина для тебя - заклятый враг".
Смолк сильф, и песик сонную лизнул,
Как будто язычком он сон спугнул;
Белинда, ты, когда не лжет молва,
Увидела записочку сперва;
Спросонья ты прочла любовный бред,
И сон прошел, видений больше нет.
А туалет открыт уже для глаз
В мистическом расположенье ваз,
И нимфа в белом пробует заклясть
Косметики таинственную власть,
А в зеркале чарующий двойник
Опять перед красавицей возник,
И послушница, рвением горя,
Священнодействует у алтаря,
Находит лучшие среди даров,
Среди преподношений всех миров,
Покров благоговейно создает,
Который блеск богине придает.
Там ярко заблистал индийский клад,
Здесь веет аравийский аромат.
Слон с черепахой как бы заодно,
Им сочетаться в гребнях суждено.
Уместен каждый, кажется, предмет:
Булавки, бусы, Библия, букет.
Испытаны доспехи красоты,
Неотразимы нежные черты!
Улыбка может покорять сердца
Небесным обаянием лица.
Румянец может вспыхнуть горячей,
И наготове молнии очей.
Прилежным духам некогда плясать,
Им нужно чаровницу причесать;
Прелестницу рой сильфов одевал,
А Бетти удостоилась похвал.
Не столь блистательно светило дня
Над морем синим в пурпуре огня,
Как нежная соперница его
На Темзе, где восторг и торжество.
Хотя не счесть красавиц в этот час,
С нее одной никто не сводит глаз.
Крест, украшенье девственных грудей,
Поцеловал бы даже иудей.
Ум светится в глазах; он, словно взор,
Неуловим, рассеянный, и скор;
Улыбка дарит щедро всем привет,
Но в ней ни для кого надежды нет.
Ее глаза, как солнце, светят всем,
Как солнце, не прельщаются никем;
Скрывает красота любой порок.
В ней усмотреть пороки кто бы мог?
И если есть грехи у красоты,
Едва взглянув, о них забудешь ты.
Для смертного угроза из угроз
Два локона среди ее волос.
Из них прическу каждый завершал
И мрамор шеи белой украшал.
Тем самым уготовила судьба
Нежнейшие тенета для раба.
Для птиц и рыб волосяная снасть -
Коварная жестокая напасть.
Героев, чей могучий дух высок,
Нередко губит женский волосок.
Барон завороженный воспылал,
Он локонов роскошных пожелал;
Барон присвоить жаждет эту прядь,
Похитить или силою отнять.
Любовь обманом учит побеждать,
Насильника готова награждать.
Еще сияла в небесах заря,
Когда барон подобье алтаря
Из дюжины французских книг сложил;
Так он любви по-своему служил;
Намеренный почтить ее всерьез,
Перчатки и подвязки преподнес;
Трофеями былых любовных встреч
Он жертвенный костер сумел разжечь;
Пав ниц перед костром, просил барон
Сокровище, которым покорен;
Отчасти внять изволили вдали,
А лишний пепел ветры унесли.
Меж тем скользил кораблик расписной,
Играя с набегающей волной;
Музыка раздается средь небес:
Повеял звук и в тот же миг исчез.
Течет река прозрачнее стекла;
Всем радостно: Белинда весела!
Лишь сильф тревогу чувствует в груди:
Произойдет беда, того гляди!
И жителей воздушных он созвал,
И паруса крылами овевал
Небесный сонм, как будто ветерки
Шептались над просторами реки,
И в золоте летучем облаков
Чуть схожие с крылами мотыльков,
Тонули невесомые крыла,
Невидимые плавали тела,
Облечены в сияющую ткань,
Как будто небо воздает им дань
И чередует разные цвета,
Чтобы меняла краски Чистота,
Как будто машет в воздухе крыло,
Чтоб тело новый блеск приобрело.
На духов Ариель тогда взглянул,
На мачту золоченую вспорхнул
И в роскоши своих пурпурных крыл,
Жезл голубой подняв, заговорил:
"Сильфиды, сильфы, эльфы, сонмы фей!
Приказываю речи внять моей.
У духов тоже разные чины,
И сферы вам предопределены;
Одним из вас вверяется эфир,
Где вечный свет и бесконечный пир;
Иные направляют бег планет
В пространстве горнем, где пределов нет.
Грубее те, кто при луне в ночи
Сопровождают звездные лучи,
А также те, кого питает мгла,
Кто погружает в радугу крыла,
Кто стряпает бураны, студит лед,
Кто летом теплый дождь на ниву шлет,
А некоторым вверен род людской
С величием и суетой мирской;
Из этих духов самый главный тот,
Кто трон британский бдительно блюдет.
Мы поскромней, красавиц мы блюдем,
Приятным занимаемся трудом;
Мы пудру защищаем от ветров,
Хранители пленительных даров.
Мы похищаем краски у цветка,
И радуга от нас недалека,
И нам дано присвоить на лету
Все то, что украшает красоту,
А иногда внушить ей вещий сон,
Чтобы меняла вовремя фасон.
Боюсь я, черный день грозит красе,
Которой служим преданно мы все;
Угрюмый рок во тьме ночной таит,
Какое ей несчастье предстоит.
Коснется ли невинности позор,
Окажется ли с трещинкой фарфор,
Честь пострадает или же парча?
Вдруг нимфа потеряет сгоряча
Браслет или сердечко на балу?
Вдруг песик Шок преставится в углу?
Следите же за ней без кутерьмы!
Вверяем Зефиретте веер мы,
Брильянте серьги, капельки росы,
А Моментилле вверены часы,
Крисписсе - локон, сладостный залог,
Мне, Ариелю, остается Шок.
По меньшей мере, сильфов пятьдесят
Пускай за юбкой пристально следят.
Китовый ус и даже сталь никак
Не защитят от яростных атак.
Способна разве только наша рать
Серебряный рубеж оберегать.
Кто в небреженье будет уличен;
Тот во флаконе будет заточен;
Мученья сильфу грешному грозят,
Преступника булавками пронзят;
Он в щелочном потонет озерке,
В игольном настрадается ушке;
В камедь или в помаду попадет,
Что невозможным сделает полет;
Его покроет вяжущая мазь,
Он, как цветок, поблекнет, истомясь.
И в колесе вращающемся он
Завертится, как новый Иксион;
На шоколадном сварится пару,
Окоченеет на морском ветру".
Сказал, и духи, глянув ей в лицо,
Образовали вкруг нее кольцо;
Кто лабиринт волос ее стерег,
Кто занял пост на искорках серег,
И, устремляя в будущее взгляд,
Все в страхе ждут, что судьбы породят.
Вблизи цветущих радостных лугов
Взор Темзы, не минуя берегов,
Пленяется дворцом, который горд
Названием бессмертным Хэмптон-Корт.
Здесь на виду судьба держав и лиц,
Падение тиранов и девиц.
Здесь королева Анна невзначай
Советам внемлет и вкушает чай.
Приветил нимф и кавалеров двор,
И завязался общий разговор,
Который и порхает и скользит,
Кто вспоминает бал, а кто - визит;
Кто королевой мудрой восхищен,
Кто ширмою индийскою прельщен;
Других чернят и выдают себя,
Чужие репутации губя.
Находят и в немом кокетстве смак,
Смеясь, мигая, нюхая табак.
А между тем к закату солнце шло,
Хоть при косых лучах еще светло.
Опаздывают судьи на обед,
И обвиняемым пощады нет.
Купца домой ведет привычный путь,
И можно камеристкам отдохнуть.
Белинда жаждет проявить в бою
Отвагу несравненную свою,
Чтобы решить за ломбером судьбу
Двух рыцарей, вступающих в борьбу.
Три воинства числом по девяти
Готовы бой отчаянный вести.
Грех сильфам оставаться не у дел,
На каждой важной карте дух сидел;
Достался Ариелю матадор,
Распределил места незримый хор;
Угодно бывшим дамам неспроста
Предпочитать престижные места.
Четыре выступают короля,
Явить свои усы благоволя;
Четыре королевы; в чьих руках
Власть, нежно воплощенная в цветках;
Валеты, тоже четверо, средь карт,
Носители острейших алебард;
Выходит вся сверкающая рать
На бархатное поле воевать.
Белинда, взор метнув поверх стола,
"Пусть будут пики - козыри", - рекла.
И матадоры черные ведут
Отважных мавров, коих битвы ждут.
Спадильо в наступление пошел,
Два козыря пленил, очистив стол;
Исполненный победоносных сил,
Манильо славный многих покорил.
Для Басто, впрочем, жребий тяжелей:
Ему сдаются козырь и плебей.
Вооруженный самодержец пик,
В могуществе своем седом велик,
Одной ногой, хоть нет ему препон,
Шагнул, нарядом пышным облачен;
Восстал валет, обиды не стерпев;
Мятежника сразил монарший гнев.
Лорд Пам, который заслужил хвалу,
Кося войска в сражениях при Лу,
Пал, побежденный пиками герой,
Как на войне случается порой.
Два войска рок Белинде покорил,
Барона не лишив при этом сил,
И амазонку выслал он вперед;
Корона пик воинственной идет.
Тиран трефовый перед ней поник,
Хоть был он черен, яростен и дик.
Какой монарху свергнутому прок
В том, что в порфире шествовать он мог,
Носил венец и, грозный нелюдим,
Один кичился скипетром своим?
Тогда барон бросает бубны в бой;
Показывая нам лишь профиль свой,
Король бубен с монархиней вдвоем
На поле битвы учинил разгром;
И трефы, бубны, червы в час беды
Смешали беспорядочно ряды;
Так африканец или азиат
Бежит, спасаясь, в страхе наугад;
Бросаются бежать в подобный час
Солдаты разных вер и разных рас,
И друг на друга валятся тела:
Одна судьба со всеми счет свела.
Валет бубен, свершитель дерзких дел,
Червовой королевой завладел.
У девы сердце замерло в груди,
Ей видится погибель впереди;
Попробуй страх отчаянный осиль!
Как не дрожать, когда грозит кодиль.
Но пусть игра проиграна почти,
Одна уловка может все спасти.
Червовый туз чрезмерно рисковал;
Король о королеве тосковал;
Он, как неотвратимая гроза,
Обрушился и сокрушил туза.
Ликуя, нимфа радостно кричит;
Весь мир в ответ сочувственно звучит.
Так смертные отчаяньем грешат
И сразу же торжествовать спешат,
Как скоро отойдет победа в тень
И проклят будет этот славный день.
Приготовленье кофе ритуал,
Который всех в гостиной занимал.
Алтарь японский лампой озарен;
Пылает спирт, и свет посеребрен.
И в серебре вскипая, жидкий дар
В китайской глине сохраняет жар.
Не уступает аромату вкус,
Отраден упоительный союз.
Воздушный хор Белинду окружал,
Услужливо ей кофе остужал,
Стерег подол и вспархивал к плечу,
Оберегая пышную парчу.
Известно, что кофейные пары
Не прочь от политической игры;
Увидев локон вновь, барон затем
Исполнился опасных стратегем.
О юноша! Побойся ты богов!
Ты Скилле уподобиться готов.
Пришлось ей птицей сделаться - увы! -
За оскорбленье отчей головы.
Но, как на грех, в злосчастный тот момент
Нашелся подходящий инструмент.
И пусть ему Кларисса не со зла
Оружье двухконечное дала,
Как рыцарю копье и острый меч,
Чтоб доблестного в правый бой вовлечь,
Барон к дурному действию влеком,
И лезвия раздвинул он тайком.
Над кофеем Белинда склонена,
Невидимая свита ей верна.
Ревниво духи локон стерегут
И на лету прическу берегут.
Три раза духи дергали серьгу;
Три раза отступать пришлось врагу,
Когда назад бросала нимфа взор;
Был Ариель рачителен и скор.
Смотрел он в сердце нимфы сквозь букет,
Вдруг в сердце обнаружился секрет;
Увидел сильф предмет любви земной
И перед этой тайною виной
Отчаялся, застигнутый врасплох,
И скрылся, испустив глубокий вздох.
Сомкнула молча ножницы вражда,
И локон отделился навсегда;
Некстати верный сильф дежурил там,
Разрезан был несчастный пополам,
Но незачем оплакивать его:
Воздушное срастется естество.
Лишился локон бережной опеки,
Пропал навеки, да, пропал навеки.
И молния сверкнула из очес,
Девичий вопль донесся до небес.
Не громче раздаются крики вдруг,
Когда помрет щенок или супруг...
Или когда фарфор китайский в прах
Упал, оставшись в пестрых черепках.
"Венчайте лаврами мое чело, -
Рек победитель, - счастие пришло.
Пока в лазури птицам счету нет,
Пока в каретах ездит высший свет,
Пока читают "Атлантиду" все,
Пока нужна подушечка красе,
Пока визиты будут отдавать,
И свечи зажигать, и в гости звать,
Пока свиданья будут на земле,
Я буду жить в торжественной хвале".
Сталь сокрушает все, что создал век;
И памятник сражен, как человек.
Допустим, Трою боги возвели;
Остались лишь развалины в пыли.
Сталь всякую гордыню победит
И триумфальных арок не щадит.
Зачем же гнев девичий и печаль,
Когда волос не пощадила сталь?
Но, в яростном унынье закоснев,
У ней в груди таился лютый гнев;
Король, терзаясь в горестном плену,
Девица, упустив свою весну,
Любовник от возлюбленной вдали,
Краса, которою пренебрегли,
Тиран, придя к жестокому концу,
Кокетка, если платье не к лицу,
Не так ярятся от своих обид,
Как дева, что без локона скорбит.
Когда покинул деву Ариель
И улетел за тридевять земель,
Гном Умбриель, наимрачнейший дух
Из тех, кто хочет, чтобы свет потух,
Отправился в подземные миры
Искать пещеру хмурую Хандры.
На закопченных крыльях гном парит,
В пределах тех, где тьма всегда царит.
Восточный ветер дует вечно там,
Отраднейшим препятствуя ветрам.
Вдали от лучезарнейших красот
Находится угрюмый этот грот.
Хандра лежала, погрузившись в тень;
Боль сбоку, в изголовий Мигрень.
У трона две прислужницы стоят,
У них различны облик и наряд.
Была со старой девой схожа Злость,
Вся в черно-белом, тощая, как трость;
Молитвы берегла на каждый час
И пасквили держала про запас.
Жеманство имитировало цвет
Щек, нежно-розовых в осьмнадцать лет,
Сюсюкало, притворствовало всласть.
Приготовлялось в обморок упасть,
Чтобы недомоганьем щеголять
И неглиже при этом обновлять.
Так вызывает новый пеньюар
Хворь дамскую, в которой столько чар.
Тонул в тумане странный этот зал,
Где призрак вслед за призраком всплывал,
Как бред ночной отшельников лесных
Или виденья девушек больных.
Там демоны, там змеи, там огни,
Там тени в беспросветнейшей тени,
Озера золотые, рай и тлен,
Машинерия элизийских сцен.
Все заняты причудливой игрой,
Перевод В. Микушевича
Александр Поуп "Поэмы", М., "Художественная литература", 1988 г.
OCR Бычков М.Н.
----------------------------------------------------------------------------
Ироикомическая поэма
Госпоже Арабелле ФЕРМОР
Мадам,
Напрасно было бы отрицать, что я усматриваю некоторую ценность в данном
произведении, посвящая его вам. При этом именно вы, надеюсь, подтвердите:
оно преследовало единственную цель: развлечь немногих молодых леди, чей
здравый смысл и чувство юмора достаточны для того, чтобы посмеяться не
только над маленькими неприметными причудами их пола, но и над своими
собственными. Однако, облеченная таинственностью, поэма слишком скоро
распространилась в свете. Поскольку книгопродавцу был предложен ее
несовершенный вариант, вы были так добры, что, снизойдя к моим интересам,
согласились на публикацию другого, более верного: я не мог не пойти на это,
лишь наполовину осуществив мой замысел, так как полностью отсутствовала
машинерия, необходимая для цельности.
Машинерия, мадам, - термин, изобретенный критиками, дабы обозначить
роль, которую играют в поэме божества, ангелы или демоны, ибо древние поэты
в одном отношении уподобляются многим современным леди: как бы ни было
тривиально действие само по себе, они всегда выдают его за крайне важное.
Такую машинерию я решил построить на весьма новом и странном основании,
использовав учение розенкрейцеров о духах.
Я знаю, как неуместны мудреные слова в присутствии леди, но поэту так
свойственно стремиться к тому, чтобы его произведения были поняты, в
особенности вашим полом, что я уповаю на ваше позволение объяснить вам два
или три сложных термина.
Розенкрейцеры - это сообщество, сведения о котором надлежит мне
предоставить вам. Наилучшим образом, насколько я могу судить, повествует о
них французская книга, называемая "Le Comte de Gabalis", столь напоминающая
роман своим заглавием и объемом, что многие представительницы прекрасного
пола по ошибке и посчитали ее таковым. По мнению этих господ, четыре стихии
обитаемы духами, которых они именуют сильфами, гномами, нимфами и
саламандрами. Злонамеренные проказы - излюбленная забава гномов или демонов
земли, зато едва ли возможно вообразить существа более благожелательные, чем
сильфы, обитатели воздуха. По словам розенкрейцеров, все смертные могут
наслаждаться интимнейшей близостью с этими нежными духами, пока
выдерживается условие, ничуть не обременительное для каждого истинного
адепта: соблюдение непоколебимого целомудрия.
Что касается последующих песен, все события в них так же невероятны,
как видение в начале и превращение в конце (единственное исключение - утрата
вашего локона, о чем я упоминаю с неизменным почтением). Человеческие
существа в поэме так же баснословны, как воздушные, а образ Белинды в его
нынешней версии не уподобляется вам ни в чем, кроме красоты.
Даже если бы моя поэма обладала всеми совершенствами вашей особы и
вашего разума, я не смел бы надеяться, что она приобретет в свете репутацию
хотя бы наполовину столь безупречную, как ваша. Но какова бы ни была ее
судьба, моя судьба осчастливила меня поводом заверить вас в том, что я
искреннейший ваш почитатель, мадам,
ваш покорнейший, смиреннейший слуга
А. Поуп
Nolueram, Belinda, tuos violare capillos;
Sed juvat, hoc precibus me tribuisse tuis.
Mart.
{* Перифраза строк эпиграммы Марциала:
Я не хотел, Политим, чтоб к твоим волосам прикасались,
Но я рад, что сдался я на желанья твои (лат.).
(Пер. А. Фета.)}
Любовь, подчас внушающую страх,
Опаснейшую даже в пустяках,
Пою; мне, Муза, Кэрил дал совет
Избрать столь незначительный предмет,
И не отвергнет Кэрил строк моих,
Когда Белиндой вдохновлен мой стих.
Неужто кавалер когда-нибудь
Отважился на даму посягнуть?
Неужто кавалер отвергнут был -
Не странно ли - за благородный пыл?
Неужто крепнет столь великий гнев,
Столь нежными сердцами завладев?
Луч солнца робко глянул из-за штор,
Чтобы его затмил ответный взор;
Собачки в полдень стряхивают сон,
И любящий не спал, но пробужден;
Слышны звонки, домашних туфель стук
И репетиров серебристый звук.
Белинда спит, примяв головкой пух;
Ей грезу продлевал хранитель-дух;
Сильф, соблюдая свято тишину,
Велел явиться утреннему сну;
И как придворный щеголь, ей предстал,
Ей на ухо как будто зашептал
И спящую рассказами увлек,
Что подтверждал румянец нежных щек:
"Покуда ты, прекрасная, жива,
Воздушные с тобою существа.
Когда виденья над тобой парят,
А нянька и священник говорят
Об эльфах, о травинках завитых,
О серебре волшебном, о святых
И непорочных девах, чей расцвет
Архангельских сподобился бесед,
Внимай и верь, свое значенье знай:
Превыше всех земных явлений рай.
Иные знанья не для всех людей,
А разве что для дев и для детей:
Невинность верит вместе с красотой,
Не сомневаясь в истине святой.
Знай, в нижнем небе духам нет числа,
Вокруг тебя незримые крыла;
В театре, в парке стража при тебе;
Сопутствуют они твоей судьбе,
Эскортом легким в воздухе служа;
Что по сравненью с ними два пажа!
И нам случалось прежде вам под стать
В прекрасном женском образе блистать,
Но мы преодолели гнет земли
И свой удел воздушный обрели,
Хотя, дышать навеки перестав,
Мы все же сохранили женский нрав;
За суетой житейскою следим,
И, не играя, в карты мы глядим.
Охочие до золотых карет,
Мы любим ломбер, любим высший свет,
Но на земле, гордынею греша,
Спешит в стихию прежнюю душа.
Огонь красоткам вспыльчивым сродни,
И станут саламандрами они.
Стихия чая, зыбкая вода
Чувствительных влечет к себе всегда.
Был в здешней жизни злючкой каждый гном,
Взыскующий отрады лишь в дурном;
И в воздухе шалунья весела;
Став сильфом, ценишь легкие крыла.
Знай, принимает сильф участье в той,
Чья красота в союзе с чистотой.
Дух может в разных образах играть,
Свой пол и облик может выбирать.
Кто девушку способен уберечь
На маскарадах от опасных встреч,
Когда коварный шепот или взгляд
Ей наслажденье, кажется, сулят,
Когда чарует музыка, дразня,
А в танце жар нежнейшего огня?
О чести говорить - обычай ваш,
Но только сильф - для девы верный страж.
К прелестницам, чей нрав лукав и крут,
К самовлюбленным нимфам гномы льнут,
Внушают им надежду на успех
И презирать велят при этом всех.
Мечтаньями взволнован праздный мозг;
Им герцоги мерещатся и лоск,
Гербы, короны, титулы, размах,
И "ваша милость" слышится в ушах;
Так приучают гномы чаровниц
Кокетливо смотреть из-под ресниц,
Румяниться, смущаться напоказ,
Повес прельщать игрой сердец и глаз.
Сильф женщину беспечную блюдет,
Сквозь лабиринты бережно ведет,
В круженье роковом неутомим,
Прогнать готов один каприз другим.
Но соблазнит ли деву первый фат,
Не будь другого, кто приманке рад?
Попал бы Флориан девице в тон,
Когда бы ручку ей не жал Дамон?
Так движут сердцем разные мечты,
Переменяя виды суеты;
Между собой враждуют парики,
Кареты, кавалеры, темляки,
А люди легкомыслием зовут
Прилежных сильфов хитроумный труд.
Я сильф, я прозываюсь Ариель;
Тебя хранить - моя святая цель.
Открыла в небе мне твоя звезда:
Тебе грозит ужасная беда,
Пока, минуя строй миров и стран,
Еще не село солнце в океан;
Хоть небеса скрывают, как и где,
Остерегайся: нынче быть беде.
Хранитель твой, тебе я подал знак:
Мужчина для тебя - заклятый враг".
Смолк сильф, и песик сонную лизнул,
Как будто язычком он сон спугнул;
Белинда, ты, когда не лжет молва,
Увидела записочку сперва;
Спросонья ты прочла любовный бред,
И сон прошел, видений больше нет.
А туалет открыт уже для глаз
В мистическом расположенье ваз,
И нимфа в белом пробует заклясть
Косметики таинственную власть,
А в зеркале чарующий двойник
Опять перед красавицей возник,
И послушница, рвением горя,
Священнодействует у алтаря,
Находит лучшие среди даров,
Среди преподношений всех миров,
Покров благоговейно создает,
Который блеск богине придает.
Там ярко заблистал индийский клад,
Здесь веет аравийский аромат.
Слон с черепахой как бы заодно,
Им сочетаться в гребнях суждено.
Уместен каждый, кажется, предмет:
Булавки, бусы, Библия, букет.
Испытаны доспехи красоты,
Неотразимы нежные черты!
Улыбка может покорять сердца
Небесным обаянием лица.
Румянец может вспыхнуть горячей,
И наготове молнии очей.
Прилежным духам некогда плясать,
Им нужно чаровницу причесать;
Прелестницу рой сильфов одевал,
А Бетти удостоилась похвал.
Не столь блистательно светило дня
Над морем синим в пурпуре огня,
Как нежная соперница его
На Темзе, где восторг и торжество.
Хотя не счесть красавиц в этот час,
С нее одной никто не сводит глаз.
Крест, украшенье девственных грудей,
Поцеловал бы даже иудей.
Ум светится в глазах; он, словно взор,
Неуловим, рассеянный, и скор;
Улыбка дарит щедро всем привет,
Но в ней ни для кого надежды нет.
Ее глаза, как солнце, светят всем,
Как солнце, не прельщаются никем;
Скрывает красота любой порок.
В ней усмотреть пороки кто бы мог?
И если есть грехи у красоты,
Едва взглянув, о них забудешь ты.
Для смертного угроза из угроз
Два локона среди ее волос.
Из них прическу каждый завершал
И мрамор шеи белой украшал.
Тем самым уготовила судьба
Нежнейшие тенета для раба.
Для птиц и рыб волосяная снасть -
Коварная жестокая напасть.
Героев, чей могучий дух высок,
Нередко губит женский волосок.
Барон завороженный воспылал,
Он локонов роскошных пожелал;
Барон присвоить жаждет эту прядь,
Похитить или силою отнять.
Любовь обманом учит побеждать,
Насильника готова награждать.
Еще сияла в небесах заря,
Когда барон подобье алтаря
Из дюжины французских книг сложил;
Так он любви по-своему служил;
Намеренный почтить ее всерьез,
Перчатки и подвязки преподнес;
Трофеями былых любовных встреч
Он жертвенный костер сумел разжечь;
Пав ниц перед костром, просил барон
Сокровище, которым покорен;
Отчасти внять изволили вдали,
А лишний пепел ветры унесли.
Меж тем скользил кораблик расписной,
Играя с набегающей волной;
Музыка раздается средь небес:
Повеял звук и в тот же миг исчез.
Течет река прозрачнее стекла;
Всем радостно: Белинда весела!
Лишь сильф тревогу чувствует в груди:
Произойдет беда, того гляди!
И жителей воздушных он созвал,
И паруса крылами овевал
Небесный сонм, как будто ветерки
Шептались над просторами реки,
И в золоте летучем облаков
Чуть схожие с крылами мотыльков,
Тонули невесомые крыла,
Невидимые плавали тела,
Облечены в сияющую ткань,
Как будто небо воздает им дань
И чередует разные цвета,
Чтобы меняла краски Чистота,
Как будто машет в воздухе крыло,
Чтоб тело новый блеск приобрело.
На духов Ариель тогда взглянул,
На мачту золоченую вспорхнул
И в роскоши своих пурпурных крыл,
Жезл голубой подняв, заговорил:
"Сильфиды, сильфы, эльфы, сонмы фей!
Приказываю речи внять моей.
У духов тоже разные чины,
И сферы вам предопределены;
Одним из вас вверяется эфир,
Где вечный свет и бесконечный пир;
Иные направляют бег планет
В пространстве горнем, где пределов нет.
Грубее те, кто при луне в ночи
Сопровождают звездные лучи,
А также те, кого питает мгла,
Кто погружает в радугу крыла,
Кто стряпает бураны, студит лед,
Кто летом теплый дождь на ниву шлет,
А некоторым вверен род людской
С величием и суетой мирской;
Из этих духов самый главный тот,
Кто трон британский бдительно блюдет.
Мы поскромней, красавиц мы блюдем,
Приятным занимаемся трудом;
Мы пудру защищаем от ветров,
Хранители пленительных даров.
Мы похищаем краски у цветка,
И радуга от нас недалека,
И нам дано присвоить на лету
Все то, что украшает красоту,
А иногда внушить ей вещий сон,
Чтобы меняла вовремя фасон.
Боюсь я, черный день грозит красе,
Которой служим преданно мы все;
Угрюмый рок во тьме ночной таит,
Какое ей несчастье предстоит.
Коснется ли невинности позор,
Окажется ли с трещинкой фарфор,
Честь пострадает или же парча?
Вдруг нимфа потеряет сгоряча
Браслет или сердечко на балу?
Вдруг песик Шок преставится в углу?
Следите же за ней без кутерьмы!
Вверяем Зефиретте веер мы,
Брильянте серьги, капельки росы,
А Моментилле вверены часы,
Крисписсе - локон, сладостный залог,
Мне, Ариелю, остается Шок.
По меньшей мере, сильфов пятьдесят
Пускай за юбкой пристально следят.
Китовый ус и даже сталь никак
Не защитят от яростных атак.
Способна разве только наша рать
Серебряный рубеж оберегать.
Кто в небреженье будет уличен;
Тот во флаконе будет заточен;
Мученья сильфу грешному грозят,
Преступника булавками пронзят;
Он в щелочном потонет озерке,
В игольном настрадается ушке;
В камедь или в помаду попадет,
Что невозможным сделает полет;
Его покроет вяжущая мазь,
Он, как цветок, поблекнет, истомясь.
И в колесе вращающемся он
Завертится, как новый Иксион;
На шоколадном сварится пару,
Окоченеет на морском ветру".
Сказал, и духи, глянув ей в лицо,
Образовали вкруг нее кольцо;
Кто лабиринт волос ее стерег,
Кто занял пост на искорках серег,
И, устремляя в будущее взгляд,
Все в страхе ждут, что судьбы породят.
Вблизи цветущих радостных лугов
Взор Темзы, не минуя берегов,
Пленяется дворцом, который горд
Названием бессмертным Хэмптон-Корт.
Здесь на виду судьба держав и лиц,
Падение тиранов и девиц.
Здесь королева Анна невзначай
Советам внемлет и вкушает чай.
Приветил нимф и кавалеров двор,
И завязался общий разговор,
Который и порхает и скользит,
Кто вспоминает бал, а кто - визит;
Кто королевой мудрой восхищен,
Кто ширмою индийскою прельщен;
Других чернят и выдают себя,
Чужие репутации губя.
Находят и в немом кокетстве смак,
Смеясь, мигая, нюхая табак.
А между тем к закату солнце шло,
Хоть при косых лучах еще светло.
Опаздывают судьи на обед,
И обвиняемым пощады нет.
Купца домой ведет привычный путь,
И можно камеристкам отдохнуть.
Белинда жаждет проявить в бою
Отвагу несравненную свою,
Чтобы решить за ломбером судьбу
Двух рыцарей, вступающих в борьбу.
Три воинства числом по девяти
Готовы бой отчаянный вести.
Грех сильфам оставаться не у дел,
На каждой важной карте дух сидел;
Достался Ариелю матадор,
Распределил места незримый хор;
Угодно бывшим дамам неспроста
Предпочитать престижные места.
Четыре выступают короля,
Явить свои усы благоволя;
Четыре королевы; в чьих руках
Власть, нежно воплощенная в цветках;
Валеты, тоже четверо, средь карт,
Носители острейших алебард;
Выходит вся сверкающая рать
На бархатное поле воевать.
Белинда, взор метнув поверх стола,
"Пусть будут пики - козыри", - рекла.
И матадоры черные ведут
Отважных мавров, коих битвы ждут.
Спадильо в наступление пошел,
Два козыря пленил, очистив стол;
Исполненный победоносных сил,
Манильо славный многих покорил.
Для Басто, впрочем, жребий тяжелей:
Ему сдаются козырь и плебей.
Вооруженный самодержец пик,
В могуществе своем седом велик,
Одной ногой, хоть нет ему препон,
Шагнул, нарядом пышным облачен;
Восстал валет, обиды не стерпев;
Мятежника сразил монарший гнев.
Лорд Пам, который заслужил хвалу,
Кося войска в сражениях при Лу,
Пал, побежденный пиками герой,
Как на войне случается порой.
Два войска рок Белинде покорил,
Барона не лишив при этом сил,
И амазонку выслал он вперед;
Корона пик воинственной идет.
Тиран трефовый перед ней поник,
Хоть был он черен, яростен и дик.
Какой монарху свергнутому прок
В том, что в порфире шествовать он мог,
Носил венец и, грозный нелюдим,
Один кичился скипетром своим?
Тогда барон бросает бубны в бой;
Показывая нам лишь профиль свой,
Король бубен с монархиней вдвоем
На поле битвы учинил разгром;
И трефы, бубны, червы в час беды
Смешали беспорядочно ряды;
Так африканец или азиат
Бежит, спасаясь, в страхе наугад;
Бросаются бежать в подобный час
Солдаты разных вер и разных рас,
И друг на друга валятся тела:
Одна судьба со всеми счет свела.
Валет бубен, свершитель дерзких дел,
Червовой королевой завладел.
У девы сердце замерло в груди,
Ей видится погибель впереди;
Попробуй страх отчаянный осиль!
Как не дрожать, когда грозит кодиль.
Но пусть игра проиграна почти,
Одна уловка может все спасти.
Червовый туз чрезмерно рисковал;
Король о королеве тосковал;
Он, как неотвратимая гроза,
Обрушился и сокрушил туза.
Ликуя, нимфа радостно кричит;
Весь мир в ответ сочувственно звучит.
Так смертные отчаяньем грешат
И сразу же торжествовать спешат,
Как скоро отойдет победа в тень
И проклят будет этот славный день.
Приготовленье кофе ритуал,
Который всех в гостиной занимал.
Алтарь японский лампой озарен;
Пылает спирт, и свет посеребрен.
И в серебре вскипая, жидкий дар
В китайской глине сохраняет жар.
Не уступает аромату вкус,
Отраден упоительный союз.
Воздушный хор Белинду окружал,
Услужливо ей кофе остужал,
Стерег подол и вспархивал к плечу,
Оберегая пышную парчу.
Известно, что кофейные пары
Не прочь от политической игры;
Увидев локон вновь, барон затем
Исполнился опасных стратегем.
О юноша! Побойся ты богов!
Ты Скилле уподобиться готов.
Пришлось ей птицей сделаться - увы! -
За оскорбленье отчей головы.
Но, как на грех, в злосчастный тот момент
Нашелся подходящий инструмент.
И пусть ему Кларисса не со зла
Оружье двухконечное дала,
Как рыцарю копье и острый меч,
Чтоб доблестного в правый бой вовлечь,
Барон к дурному действию влеком,
И лезвия раздвинул он тайком.
Над кофеем Белинда склонена,
Невидимая свита ей верна.
Ревниво духи локон стерегут
И на лету прическу берегут.
Три раза духи дергали серьгу;
Три раза отступать пришлось врагу,
Когда назад бросала нимфа взор;
Был Ариель рачителен и скор.
Смотрел он в сердце нимфы сквозь букет,
Вдруг в сердце обнаружился секрет;
Увидел сильф предмет любви земной
И перед этой тайною виной
Отчаялся, застигнутый врасплох,
И скрылся, испустив глубокий вздох.
Сомкнула молча ножницы вражда,
И локон отделился навсегда;
Некстати верный сильф дежурил там,
Разрезан был несчастный пополам,
Но незачем оплакивать его:
Воздушное срастется естество.
Лишился локон бережной опеки,
Пропал навеки, да, пропал навеки.
И молния сверкнула из очес,
Девичий вопль донесся до небес.
Не громче раздаются крики вдруг,
Когда помрет щенок или супруг...
Или когда фарфор китайский в прах
Упал, оставшись в пестрых черепках.
"Венчайте лаврами мое чело, -
Рек победитель, - счастие пришло.
Пока в лазури птицам счету нет,
Пока в каретах ездит высший свет,
Пока читают "Атлантиду" все,
Пока нужна подушечка красе,
Пока визиты будут отдавать,
И свечи зажигать, и в гости звать,
Пока свиданья будут на земле,
Я буду жить в торжественной хвале".
Сталь сокрушает все, что создал век;
И памятник сражен, как человек.
Допустим, Трою боги возвели;
Остались лишь развалины в пыли.
Сталь всякую гордыню победит
И триумфальных арок не щадит.
Зачем же гнев девичий и печаль,
Когда волос не пощадила сталь?
Но, в яростном унынье закоснев,
У ней в груди таился лютый гнев;
Король, терзаясь в горестном плену,
Девица, упустив свою весну,
Любовник от возлюбленной вдали,
Краса, которою пренебрегли,
Тиран, придя к жестокому концу,
Кокетка, если платье не к лицу,
Не так ярятся от своих обид,
Как дева, что без локона скорбит.
Когда покинул деву Ариель
И улетел за тридевять земель,
Гном Умбриель, наимрачнейший дух
Из тех, кто хочет, чтобы свет потух,
Отправился в подземные миры
Искать пещеру хмурую Хандры.
На закопченных крыльях гном парит,
В пределах тех, где тьма всегда царит.
Восточный ветер дует вечно там,
Отраднейшим препятствуя ветрам.
Вдали от лучезарнейших красот
Находится угрюмый этот грот.
Хандра лежала, погрузившись в тень;
Боль сбоку, в изголовий Мигрень.
У трона две прислужницы стоят,
У них различны облик и наряд.
Была со старой девой схожа Злость,
Вся в черно-белом, тощая, как трость;
Молитвы берегла на каждый час
И пасквили держала про запас.
Жеманство имитировало цвет
Щек, нежно-розовых в осьмнадцать лет,
Сюсюкало, притворствовало всласть.
Приготовлялось в обморок упасть,
Чтобы недомоганьем щеголять
И неглиже при этом обновлять.
Так вызывает новый пеньюар
Хворь дамскую, в которой столько чар.
Тонул в тумане странный этот зал,
Где призрак вслед за призраком всплывал,
Как бред ночной отшельников лесных
Или виденья девушек больных.
Там демоны, там змеи, там огни,
Там тени в беспросветнейшей тени,
Озера золотые, рай и тлен,
Машинерия элизийских сцен.
Все заняты причудливой игрой,