Но когда, поднявшись, он вновь двинулся к холодильнику, стебануло его по-настоящему. Взвыв, он оказался на мягком диване. Как молния, резнула ослепляющая сознание мысль: неужели теперь он навсегда отрезан от белого холодильника? Поэтому, немного отдышавшись, мудрить Коля не стал. Просто вылез в открытое окно и, обогнув здание, вошел в свою комнату, как положено, через входную дверь. Глотнув из бутылки, тем же кружным путем Коля вернулся на диван. Он даже похвалил себя: вот, мол, даже в самых экстремальных условиях способен на скромные и разумные решения. Правда, зимой комната будет выстуживаться.
Утром все ребята по слесарному цеху знали Колину историю. И вечером к нему явилась целая компания. Шумели, выпили весь портвешок и принесенную водку, ходили босиком из угла в угол, некоторые для чистоты эксперимента раздевались до трусов – и ничего! Это, Коля, у тебя видения, решили ребята. Ты хорошенько отоспись и все как рукой снимет.
Коля, собственно, тоже так думал, но, оставшись один, не посмел босиком пойти к холодильнику. Остался в трусах, только на ноги натянул резиновые сапоги. Вот в этих сапогах его и шваркнуло. Да так, что следующую ночь Коля, опаленный до пояса, провел в доме одного своего пьющего, но надежного приятеля-электрика. Будучи специалистом, приятель-электрик отверг все самые смелые и неожиданные Колины гипотезы. В жизни все проще, покачал он головой. И посоветовал: сходи в политех. Там есть крупный математик Я. Они в политехе любят психов…
К большому огорчению метелок, Зое Федоровне позвонили. Отправляясь к телефону, она строго напомнила: «Рабочий день, девочки! Хватит лясы точить!»
– Алехин! А чем кончилось? – жадно шепнула худенькая Ася, но Зоя Федоровна так строго на нее взглянула, что Ася без понуканий направилась к своему столу.
– И тебе, Алехин, пора.
XIII
У Алехина как раз была назначена встреча с пенсионером Евченко.
Оглядываясь на зловещий переулок, в котором вчера напали на него Вий, Заратустра и длинноволосый, Алехин прошел к знакомой девятиэтажке. На седьмом этаже нажал на звонок. Соседняя дверь вела в однокомнатную квартиру Верочки. Он старался не смотреть в ту сторону. Там бельгийский ковер, литовская стенка, всякий хрусталь, агаты от геолога. И все такое незастрахованное!
Алехин испытывал нежность и беспокойство.
Вздохнув, снова нажал на звонок.
За дверью, будто далеко-далеко, запела невидимая птичка, потом послышались легкие птичьи шаги.
Персональный пенсионер Евченко Кузьма Егорыч когда-то писал книжки по советскому праву, преподавал в высших учебных заведениях, был активным членом единственной прогрессивной партии и много занимался общественной работой.
Он и сейчас многим интересовался.
Когда бы Алехин ни заходил к Кузьме Егорычу, он всегда сидел в махровом халате за огромным письменным столом и разглядывал через мощную лупу какие-то документы и газетные вырезки. За спиной пенсионера в коричневой раме висел большой портрет Генералиссимуса, вырезанный из послевоенного «Огонька».
– Вы прямо как бывший шпион, – доброжелательно подмигивал Алехин, желая сказать пенсионеру приятное.
– Типун тебе на язык, – пугался Евченко.
Лысый, остренький, моргал белесыми ресничками, впивался взглядом в Алехина. Доктор зоологических наук, никак не меньше! Почему зоологических, Алехин не знал, но так думал. Было, было в пенсионере Евченко зоологическое упорство. Он, например, никак не хотел пролонгировать страховой договор.
– Кузьма Егорыч, – убеждал Алехин, – имея пролонгированную страховку, вы обеспеченный человек. Сломаете руку – получите на лечение. Сломаете ногу – получите еще больше. А если переедет вас поезд – считай, уже и миллионер!
– А деньги? – сварливо, но резонно возражал Евченко. – Куда они мне, если меня поездом переедет?
Логика в словах Евченко была.
Но Алехин не сдавался. Намекал, что был случай, один дедок умер. Считался бедным, а оказывается, имел страховку. Теперь на эту страховку учится его любимый наследник – талантливый юноша-ветеринар.
– Ну да, не буду я поддерживать прыщавых, – моргал белесыми ресничками пенсионер Евченко. – «Мертвые с косами вдоль дорог стоят, дело рук красных дьяволят». Орут целыми днями, ничего святого.
А еще было, ненавязчиво намекал Алехин, скончался в одночасье один дедок, всю страховку оставил детскому садику. Этого дедка, благородного человека, детский садик всем составом провожал в последний путь. Как настоящего человека. Даже детей-грудничков несли воспитательницы в голове процессии.
Евченко возмущался: зачем на похоронах столько писку?
XIV
–Это я, Кузьма Егорыч!
– Да зачем ты опять? – ворчал пенсионер Евченко, неохотно возясь с цепочками.
– Вот видите, Кузьма Егорыч, – поймал пенсионера Алехин. – Путаетесь в цепочках, дверь на семи запорах, как в тюрьме. Конвоиров не хватает. А застрахуете имущество, ничего бояться не надо.
– А если унесут застрахованное?
– Купите новое.
– А если унесут новое?
– Снова купите. Еще более новое. Так сказать, круговорот средств и вещей в природе. Вон у вас телевизор «Атлант». Древность. Ему больше лет, чем вам. Таких уже не выпускают. Пусть прут! Вы получите страховку и купите «Сони» с экраном на полстены.
– Ладно, проходи.
– Вы меня так шпыняете, как человекообразную собаку, – пожаловался Алехин, входя в холостяцкую квартиру пенсионера. – Вы же умный человек. Я сам слышал, как вас называли – умный.
– Где? – подозрительно заинтересовался Евченко.
– В магазине, наверное, – соврал Алехин. Для своих клиентов он никогда не жалел добрых слов. – Я, кстати, так же думаю.
Он говорил, а сам рассматривал знакомую комнату.
Книжный стеллаж, на стене портрет. Книг много, но все больше справочники и энциклопедии. Алехин однажды заглянул в том на букву Б. Интересно было: правда, что враг народа английский шпион маршал Берия носил золотое пенсне, или враки? Но статьи о маршале Берии в томе на букву "Б" в энциклопедии не оказалось. Вместо нее была вклеена цветная карта Берингова моря.
С непонятным волнением Алехин рассмотрел на письменном столе персонального пенсионера толстую книгу в красном переплете.
«Лоция Черного моря».
Зачем пенсионеру Евченко лоция? Не желая задавать прямой вопрос, Алехин начал издалека:
– Вот за что мы всю жизнь боремся, Кузьма Егорыч?
Пенсионер ждал такого вопроса.
– Чего же тут не понимать, Алехин? Всегда боролись и всегда будем бороться за счастье народа. – Он даже нахмурился: – Смысл всякой вечной борьбы – счастье народа.
– При всех режимах? – не поверил Алехин.
– При всех законных правительствах, – строго поправил пенсионер Евченко. – Многие поколения русских революционеров доказали ценой собственных кристально чистых жизней то, что любой человек достаточно высокой духовной организации чрезвычайно способен с героической и максимальной самоотдачей бороться за общее счастье, к чему мы и должны их незаметно подталкивать.
Алехин кивнул.
Везет старику. Совсем рядом, за стеной, всего в метре от ничего не подозревающего упрямого пенсионера живет Верочка. Она может ходить по квартире в одном легком халатике, несмотря на такую близость. А Евченко, как любой сосед, в любое время может заглянуть к ней… Скажем, за солью… Но вот зачем ему «Лоция Черного моря»?.. Вслух он все же спросил о другом.
– А что есть счастье, Кузьма Егорыч?
– А счастье – это есть мир на всей Земле, – незамедлительно ответил пенсионер. – Всеобщий всеобъемлющий мир. И свободный труд. И всеобщее равенство. И равенство всех освобожденных от какой бы то ни было духовной и материальной ответственности.
Он подумал и уточнил:
– Больше от материальной.
Сам он в застиранном махровом халате и в теплых тапочках не выглядел почему-то человеком, полностью свободным от духовной и материальной ответственности. И ободренный этим наблюдением, Алехин умно заметил, что в этом году чуть ли не юбилей знаменитого высказывания: жить стало лучше, жить стало веселей. А странно. Вот он, Алехин, несмотря на все прогрессивные изменения, несмотря на все пережитые им режимы («Законные правительства», – строго поправил пенсионер)…несмотря на все пережитые им законные правительства, до сих пор обитает в деревянном домике, предназначенном на снос еще при Брежневе, и бегает в деревянный сортир на глазах всей огромной девятиэтажки.
– А дурак он и есть дурак. – Пенсионер Евченко никак не склонялся к сочувствию. – Настоящий человек, Алехин, имеет право на всеобщее счастье только в том случае, если он не рассматривает всех других людей как средство для достижения своего личного счастья.
И объяснил:
– Посадить дерево, Алехин, воспитать тихого ребенка, оплодотворить одну отдельно взятую верную женщину – это, Алехин, еще не все. Это, Алехин, каждый умеет. Под освобождением человека мы, материалистические философы, имеем в виду не просто освобождение от всех форм духовной и материальной зависимости, но еще и от всех форм зависимости от самой природы.
Пенсионер увлекся.
А Алехин почему-то вспомнил металлическую игрушку, навязанную ему алкашами Заратустры Наманганова. Ведь точно заржавеет рак в кармане сырой ветровки… И зачем сдалась пенсионеру «Лоция Черного моря»?..
– …когда миллиарды и миллиарды самых различных пониманий сольются воедино, – вдохновенно пел пенсионер Евченко, – и образуют некую единую гармонию, подобную гармонии музыкального эпического симфонического произведения, вот тогда, Алехин, наступит счастье и для тебя лично.
– А для вас?
Пенсионер Евченко обиделся.
Он даже замахал маленькими, покрытыми коричневыми пигментными пятнышками лапками, но Алехина это не смутило. Он хорошо помнил главное правило страхового агента: какую бы чепуху ни молол клиент, выслушивать его надо терпеливо и до конца. Пусть размахивает пигментными лапками, никогда не перебивайте клиента. Смотрите ему в глаза. Улыбайтесь. Даже если он вам противен, улыбайтесь. Клиент не говорит ничего путного? А вам-то что? Дайте ему выговориться, он станет податливее.
Алехин вздохнул.
– Счастье счастьем, Кузьма Егорыч, а вот меня вчера возле собственного дома чуть алкаши не побили. – Он знал, что пенсионер Евченко, как любой смертный, с интересом относится к таким историям. – Полный беспредел, Кузьма Егорыч, – пожаловался Алехин, с подозрением поглядывая на «Лоцию Черного моря». – Алкашам дай волю, они и море подожгут.
– А что? И подожгут, – горячо откликнулся пенсионер.
И вдруг полез суетливо в какие-то бумаги, кучей сваленные на письменном столе:
– Я раньше думал, что не горит море. А оказывается…
– Что оказывается?
– А ты вот сам почитай. Вот бери, бери. Это вырезки из газеты. Из большой газеты. – Пенсионер Евченко, как суетливый паучок, бегал по комнате. – Да возьми, возьми с собой, вернешь потом. А то держишь меня за этого… – Он не решился произнести вслух задуманное им слово. – Вот почитай. Тебе такое в голову прийти не могло. А это научный факт!
XV
Алехин и на этот раз ушел от пенсионера ни с чем, только с газетной вырезкой.
Это его разозлило. Встречу алкашей – побью, решил. Или позову сержанта Светлаева…
Пива выпить…
Дверь открыл сам сержант милиции.
– Как служба?
– Нормально.
– Как здоровье?
– Нормально.
– Как жена?
– Нормально.
И все такое прочее.
Здоровенный плечистый сержант Светлаев был в милицейской форме.
Обычно встречал в потрепанном спортивном костюме, а тут в полной форме. Наверное, вернулся с дежурства. Крепкий, волевой, как глыба гранита. Много подумаешь, прежде чем бросишься на такого крепкого и волевого сержанта.
– Проходи.
– Да нет. Бери канистру и пошли. Пивка купим. – И пошутил: – Дома у меня рак есть.
Странно, но о раке он упомянул с неким холодком в груди. И мысль о том, как удивится сержант, увидев, что рак металлический, тоже почему-то не развеселила Алехина.
– Рак?
– Ага. Вот такой.
– Рак – это нормально.
В сущности, Алехин не разделял мнения сержанта, но слово уже вырвалось. Он еще раз показал на пальцах:
– Вот такой.
– Нормально, – кивнул сержант. – Значит, очищаются наши водоемы.
– Вовсю, Сема.
– А мы власть ругаем.
– Ага, Сема.
– Я раков ловил на Ладоге, – вспомнил сержант. – Нормально. – И неожиданно приуныл: – Только в командировки далеко не посылают. Так… Куда-нибудь рядом…
– Это куда же? – полюбопытствовал Алехин.
– Служебная тайна, – твердо отрезал сержант.
В комнате зазвонил телефон и, как все у сержанта, звонок показался Алехину твердым и волевым.
– У аппарата, – твердо сказал сержант Светлаев.
И твердо удивился:
– Гражданин Алехин? Присутствует гражданин Алехин.
И еще больше удивился:
– Есть передать трубку гражданину Алехину!
И поманил страхового агента пальцем.
– Меня? – не поверил Алехин.
И услышал в поднесенной к уху трубке мощное чужое дыхание.
И услышал чужой, страшный до паралича, а оттого чрезвычайно убедительный голос: «Горит, Алехин, море… Горит…» И почти без перехода: «И место жительства сменишь…»
Пискнуло и пошли глухие гудки отбоя.
Розыгрыш, с противной тоской подумал Алехин. Сонька, наверное, подбила своего глупого речника. Не зная, что сказать, пояснил туманно:
– Это, Светлаев, из обменного бюро… Я тут занялся обменом… Есть, говорят, варианты… Вот звонят…
– А зря, – твердо отрезал сержант. – Домашние номера сотрудников МВД не подлежат разглашению.
– Какое ж тут разглашение?
Подозрительно поглядывая то на Алехина, то на замолчавший телефон, сержант Светлаев переоделся в штатское. Сейчас даванем пивка, успокоимся, подумал Алехин. А рак это шутка. Он нам не по зубам.
XVI
Пивные киоски или не работали, или запасов пива не имели.
– Хоть на Чукотку езжай, – рассердился сержант.
– Почему так далеко? Светлаев не ответил.
Стоял насупясь.
Всерьез настроился на отдых, а тут…
– Вот посмотри, – сказал Алехин, не желая длить молчание. – Видишь, мой домик, а за ним пустырь?
– Нормально. Мой участок.
– Гнусное местечко.
– Это почему?
– Меня вчера трое там встретили.
– Кореша?
– Какие кореша! Алкаши. Унизили всяко, загнали в лужу. Нагнули, можно сказать. Сапогом пинали в лицо.
– Сапогом?
– Ага.
– А следы побоев?
– Что? – не понял Алехин.
– Следы побоев где?
– Ну, следы… Это…
– Не нравишься ты мне сегодня, Алехин. Жизнь, она, конечно, сложная. Вот по статистике, есть такие города, где каждая вторая женщина изнасилована. Так даже в тех городах не так финтят, как ты.
– То есть как это каждая вторая? – опешил Алехин.
– А вот так.
– А если в таком городе живут три сестры?
– Считай, две уже изнасилованы. Или одна, если повезет, – твердо объяснил сержант Светлаев. – Зависит от последовательности. Нормально. Если одна за другой стояли, то одна или две обязательно изнасилованы.
– А что же милиция?
– У меня на участке тихо, – уклонился сержант от прямого ответа.
– Ну, не скажи. Меня вчера нагнули, пинали сапогами в лицо. Ссора, в общем, получилась.
– Ты, Алехин, разгласил тайну служебного телефона!
– А у тебя, Светлаев, участок запущен!
– А где следы от побоев?
– А почему каждая вторая изнасилована?
– Ты клевещешь на органы!
– А ты защитить не можешь!
Позже, рассказывая про эту ссору, Алехин клялся, что ему не хотелось ссориться, но будто тянули его за язык. И сержанта тоже. Оба зациклились, в груди холодок. Короче, разошлись недовольные.
XVII
Дома, вспомнив о металлическом раке, Алехин перерыл мокрую одежду, но рака не нашел. Развесил простирнутое белье и ветровку в садике. Долго любовался на прибор крупного математика Н. Зеленая линия весело прыгала по экранчику, давая при приближении Алехина неожиданные всплески. Но, может, так и должно быть. По какой-то непонятной ассоциации он вспомнил про газетную вырезку упрямого пенсионера Евченко. Его даже холодком обдало, когда он увидел название статьи, вырезанной пенсионером Евченко из «Литературной газеты».
«Когда взорвется Черное море?»
Это что же такое?
«…Судьба Черного моря, – прочел Алехин, не веря собственным глазам, – судя по результатам последних научных экспедиций, оказалась вдруг на весах жесткой, даже, походке, жестокой альтернативы: мы в любой момент можем стать свидетелями и участниками небывалой экологической катастрофы, число жертв которой никто не берется подсчитать».
Неужели даже крупный математик Н. не берется? – испугался Алехин.
«…О крымских событиях конца 20-х годов (землетрясение силой 8–9 баллов), – прочел Алехин, – остались многочисленные свидетельства очевидцев, среди них, например, недавно рассекреченный рапорт начальнику Гидрографического управления Черноморского флота, составленный по данным военных постов наблюдения и связи на мысе Лукулл, Константиновского равелина (Севастополь) и Евпатории.
Из упомянутого рапорта следует, что в море землетрясение сопровождалось появлением огня:
ВПНС Лукулла 0 ч. 42 мин. – столб пламени продолжительностью 5 с;
Евпатория 2 ч. 48 мин. – на море вспышки огня белого цвета;
Севастополь 3 ч. 31 мин. – по пеленгу 255 вспышка огня высотой 500 м, шириной 1, 5 морской мили;
ВПНС Лукулла 3 ч. 41 мин. – по пеленгу 260 замечена огненная вспышка высотой около 500 м, шириной около 1 морской мили.
Что это было?
Откуда поднялись над морем гигантские всполохи огня?
Что могло гореть на открытом водном пространстве?»
Алехин стопроцентно разделял недоумение автора.
«…Ответить на это тогда, более чем семьдесят лет назад, было, конечно, гораздо легче, но, увы, бесценные документальные свидетельства о необычайном явлении десятилетиями оставались неизвестными для науки. С соответствующими грифами они легли в архив ВМФ, хранящийся в Санкт-Петербурге. И сейчас мы вправе наконец спросить: в чем заключался секрет случившегося?»
К сегодняшнему дню, утверждал автор статьи, существует лишь одна, зато во многом согласующаяся с указанными данными версия: внезапное сильное подводное землетрясение спровоцировало выход из глубин моря к его поверхности, а затем самовозгорание огромных количеств горючего газа сероводорода. Не случайно в журналах наблюдений указано на «неожиданное вскипание спокойного моря», на «тяжелый запах тухлых яиц», на «бурый дым после огненных вспышек» и тому подобное. Гигантскими полукилометровыми факелами полыхал над открытым морем скорее всего именно сероводород.
Чувствуя странное стеснение в груди («Горит, Алехин, море… Горит…»), невидяще уставившись глазами на окна освещенной вечерним солнцем Верочкиной девятиэтажки, Алехин задумался.
Из текста статьи следовало, что мертвые безжизненные пространства сероводорода заполняют все Черное море от глубин в 100–200 метров до самого дна с рекордной глубиной в 2245 метров. Другими словами, сероводородом заражено более девяти десятых всего объема прекрасного Черного моря, на котором Алехин так часто раньше бывал. И количество ядовитого горючего газа все возрастает и возрастает.
«Да что же это такое? – испугался, прикинув масштаб явления, Алехин. – Я, значит, отдыхаю где-нибудь в Сочи или в Пицунде, а содержание ядовитого газа в море все растет?»
В 1974 году, узнал Алехин, американские ученые (везде эти американцы!) вроде бы решили, что, к счастью, началось естественное затухание опасного процесса, однако вскоре их оптимизм (так им и надо!) начал затухать. Верхняя граница сероводородного слоя в Черном море вновь по каким-то неясным причинам начала подниматься, причем в ускоренном темпе. К концу 80-х (Алехин как раз приезжал в Пицунду) скорость подъема верхней границы достигла двух метров в год. Аэробным, то есть живым, содержащим живительный кислород, слоем в Черном море остается сейчас только его поверхность. То есть на человечество надвигается невиданное экологическое бедствие. Не дай Бог, ударит новое землетрясение – сразу вскипит спокойное до того море и с чудовищной силой взорвется над морскими просторами ужасный горючий газ.
«Горит, Алехин, море… Горит…»
Понятно, что после такой вспышки побережье вокруг Черного моря на многие тысячи километров будет сожжено и отравлено, а в воздух будет выброшено неисчислимое количество едкой серной кислоты. И кто может предсказать, в какую сторону по воле ветров отправятся черные кислотные тучи?
Алехин представил: вот они с Верочкой гуляют по берегу прекрасного Черного моря, а издали неожиданно наползает черная кислотная туча. А у них с Верочкой нет даже зонтиков. Ведь одежда на Верочке расползется на клочки, пожалуй, ошеломленно, но живо представил Алехин.
И оборвал себя.
Подошел к тому месту в статье, которое по-новому вдруг высветило его недавнюю беседу с паскудными корешами Заратустры Наманганова. Автор статьи как-то нехорошо, как-то очень даже нехорошо подчеркивал, что землетрясение – это вовсе не единственная штука, которая способна сыграть роль адской запальной машинки. По Черному морю, намекал автор, плавают корабли самого различного назначения, на нем испытывают боевые торпеды, бомбы, мины. Опять же, туристы швыряют окурки за борт, тревожно подумал Алехин. Известно ведь, что, если есть возможность совершить какую-нибудь пакость, всегда найдется придурок, способный ее совершить.
Он чувствовал себя беззащитным.
Выйдут однажды с Верочкой на катере в море, а вода под катером вдруг вспухнет, вскипит, гнусно дохнет тухлыми яйцами…
Интересно, зачем понадобилась «Лоция Черного моря» пенсионеру?
XVIII
Смутно, нехорошо стало на душе Алехина.
Набрал знакомый номер. Откликнулась Верочка. Он обрадовался:
– У нас вчера Зоя Федоровна видела летающую тарелку.
– И все?
В голосе Верочки не слышалось ласки.
– А еще мне подарили металлического рака, только он куда-то запропастился.
– И все? – Холодок в голосе Верочки прозвучал уже совсем явственно.
– А еще я прочитал в газете, что Черное море может взорваться.
– И все?
– А разве этого мало?
– Алехин, – чуть не заплакала Верочка. – У меня в квартире лопнули трубы, кругом вода, даже с потолка течет. Я хотела сходить в театр на «Лебединое озеро», а ты со своим раком!
– Верочка, – обрадовался Алехин, – давай я тебе помогу.
– Я уже сантехника вызвала.
– На ночь? – ужаснулся Алехин.
– Какая разница? – обиделась Верочка. – Лишь бы пришел.
– Прийти-то придет, только что от него пользы?
– Почему ты так думаешь?
– Потому что все они алкаши!
– Надо верить в людей, Алехин!
Верочка повесила трубку.
В Алехине все кипело. Ну конечно! Лопнули трубы, сейчас сантехник придет. Ноги длинные, глаза лесные. К такой чего не прийти. Только он, Алехин, управился бы со всем за полчаса!
Тревожно было Алехину.
Сидит где-нибудь в подвале грязный террорист-сантехник и подло мастерит грязную самодельную бомбу. Может, сидит рядом, в соседнем доме. Пьяный, сходит к Верочке, дунет в трубу, а потом сядет в поезд, доберется до Черного моря, скотина, наймет катер и запузырит грязную бомбу куда поглубже.
Вот бы поймать такого.
За совершение такого подвига любое правительство не пожалеет даже отдельного домика…
– Еще бы! – услышал Алехин ровный, отливающий металлом голос.
И обернулся.
И увидел на столе рака.
XIX
Ну, клешни – он ими слегка пощелкивал, попугивал. Ну, многочисленные усики – он ими медленно поводил. Ну, плоский, короткий, отливающий литой медью хвост. Ну, масса неясного назначения псевдоподий. А особенно глаза. Маленькие, черные, как бусинки. Глаза свои рак стеснительно, но высоко поднимал над собой – они были на тоненьких стебельках и вращались, как перископы. Иногда рак пятился, отступал, прятался за стакан с мутной водой, тогда Алехин только эти черненькие бусинки-глаза и видел.
– Ты кто? – нервно спросил Алехин. – Что я тебе сделал?
– Не хватало еще, чтобы ты мне что-нибудь сделал, – так же ровно и с большим достоинством ответил рак. Он беспрерывно помахивал, шевелил, подергивал всеми своими многочисленными усиками, клешнями, псевдоподиями. Алехин так и решил, что это дорогая импортная игрушка со встроенным магнитофончиком и с реакцией на человеческий голос.
Но полыхнуло вдруг воспоминание о вчерашнем сне.
Темный берег, коричневые глинистые холмы, уютный домик вдали, несомненно, его, Алехина, домик. И он с Верой, застыв у калитки, счастливо и слепо следит за морским прибоем. Несомненно, он, Алехин, получил домик от какого-то сильного правительства. Как Большой Герой. И получил, несомненно, за крупный подвиг. Может, даже за то, что спас Черное море от грязного террориста-сантехника. Правда, на соснах, похожих на рыжий укроп, вспомнил Алехин, возились какие-то рукокрылые, и у Верочки было много присосков…
– Ты кто?
– Я твой счастливый случай, – ровно ответил рак. – Звать Авва.
– А я – Алехин, – на всякий случай представился Алехин и с большим сомнением хмыкнул: – Как это – Авва? Почему?
– А почему ты Алехин?
– Ну у меня и отец, и дед, и прадед – все были Алехиными.
– А мне ты в этом отказываешь? Алехин пожал плечами.
– Давай я буду звать тебя просто Алехиным.
– Зачем?
– Мы ближе станем друг другу. Я ведь вообще-то троякодышащий.
– Это как?
– А так. – Рак Авва многие человеческие слова воспринимал буквально. Например, слово «скотина». – Как всякая троякодышащая скотина, – пояснил он без всякого кокетства, – я дышу так, и еще так, и еще вот этак. Ты на ночь сунул меня в таз с мыльной водой, гадость какая, а я доброжелательно беседую с тобой и мечтаю долго продолжать наши беседы.