Страница:
Терри Пратчетт, Стивен Бакстер
Бесконечная Земля
Как всегда, посвящаю Лин и Райане
Т. П.
Сандре
С. Б.
Terry Pratchett & Stephen Baxter
THE LONG EARTH
Copyright © Terry and Lyn Pratchett and Stephen Baxter 2012
All rights reserved
First published as The Long Earth by Transworld Publishers, a division of Random House Group Ltd.
© В. Сергеева, перевод на русский язык, 2014
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2014
Глава 1
Рядовой Перси проснулся на лесной опушке от пения птиц. Он уже давно не слышал птиц – об этом позаботились пушки. Некоторое время он просто радовался тому, что вокруг благословенная тишина.
Впрочем, он слегка беспокоился, пускай и отстраненно, отчего лежит в сырой, хоть и благоуханной, траве, а не в своем спальнике. Ах да, благоуханная трава. Там, где он был до тех пор, благоухания явно недоставало. Кордит, масло, горящая плоть, вонь немытых тел – вот к чему он привык.
Рядовой Перси подумал: может быть, он умер? В конце концов, бомбили жутко.
Что ж, если он умер, значит, это место вполне сойдет за рай, по сравнению с миром, полным адского шума, воплей и грязи. А если он жив, то сержант скоро поднимет его пинком, критически осмотрит с головы до ног и погонит по лужам за чаем и пирожком. Но сержанта здесь не было, и никто не шумел, не считая птиц в кронах деревьев.
«Деревьев?..» – подумал рядовой Перси, когда по небу разлился рассвет.
Когда он вообще в последний раз видел дерево, которое хотя бы отдаленно напоминало таковое? Дерево, не растерявшее листву, не разбитое в щепки снарядом. А здесь рос целый лес.
Рядовой Перси был практичный и рассудительный молодой человек, а потому решил не беспокоиться о деревьях, которые ему, должно быть, снились: деревья никогда не пытались его убить. Он снова лег и, видимо, задремал. Когда он открыл глаза, стоял ясный день и рядовому Перси очень хотелось пить.
День… Но где? Наверное, во Франции. Конечно, во Франции. Снаряд, который оглушил Перси, не мог отбросить его слишком далеко; он, разумеется, по-прежнему находился во Франции, но почему-то в лесу, которого раньше не было. И без традиционной французской музыки, то есть без грохота орудий и человеческих воплей.
Произошло нечто весьма загадочное. И вдобавок Перси умирал от жажды.
Поэтому он, как говорится, сунул заботы в заплечный мешок, в божественной тишине, нарушаемой лишь пением птиц, и подумал, что в песенке есть доля истины. Что толку беспокоиться? Случившееся и впрямь не стоило волнений, особенно для человека, у которого на глазах люди испарялись, словно роса поутру.
Но, встав, Перси ощутил знакомую боль в левой ноге, глубоко в кости. Напоминание о ране, которой оказалось недостаточно, чтобы отправить его домой. Зато он получил легкую работу в маскировочном подразделении и носил в мешке помятую коробку с красками. Какой же это сон, если нога болит. Но на прежнем месте он не был, вот уж точно.
Пока рядовой Перси пробирался меж деревьев, направляясь в ту сторону, где заросли, как казалось, редели, ему в голову пришла неожиданная мысль: за каким чертом мы пели? Мы что, с ума сошли? О чем мы думали? Повсюду валялись оторванные руки и ноги, люди превращались в месиво из мяса и костей. А мы пели!
Чертовы, чертовы идиоты.
Через полчаса рядовой Перси спустился по склону к ручью, текущему в тенистой долине. Вода была солоноватая, но сейчас он бы напился даже из лошадиной колоды, причем рядом с лошадью.
Он шагал вдоль ручья до места, где тот впадал в реку. Река ничего особенного собой не представляла, но рядовой Перси вырос в деревне и знал, что под берегом наверняка водятся раки. Еще через полчаса упомянутые раки весело скворчали на огне. Он никогда еще не видел таких больших. И в таком количестве. И таких сочных! Он ел, пока не заболел живот, поворачивая добычу на прутике над торопливо сооруженным костерком и разрывая мясо руками. Перси подумал: «Наверное, я все-таки умер и попал в рай. И я не против, потому что, ей-богу, ад я уже видел».
Вечером он устроился на ночлег на поляне у реки, подложив вещевой мешок под голову. Когда на небе показались звезды – очень яркие, каких он никогда не видел, – Перси начал напевать «Сунь заботы в заплечный мешок и шагай». Он замолк, не допев, и заснул сном праведника.
Когда солнце вновь коснулось его лица, Перси проснулся, отдохнувший и свежий, сел… и застыл неподвижно, как статуя, под спокойными взглядами, устремленными на него.
Сидя в ряд, примерно вдесятером, они наблюдали за ним.
Кто они были такие? Или – что они были такое? Они походили на медведей, но морды у них напоминали не медвежьи, а скорее обезьяньи, только крупнее. Они безмятежно рассматривали его. Перси подумал: кажется, это точно не французы.
Он все-таки попытался заговорить по-французски:
– Парлэ бюффон…
Они тупо смотрели на него.
В наступившей тишине, чувствуя, что странные существа ждут чего-то большего, Перси откашлялся и запел «Сунь заботы в заплечный мешок».
Незнакомцы слушали очень внимательно, пока он не закончил. Потом переглянулись. Наконец, словно придя к какому-то соглашению, один шагнул вперед и запел то же самое. Причем совершенно не фальшивя.
Рядовой Перси изумленно слушал.
Послышался легкий вздох. Сторонний наблюдатель, случайно оказавшийся поблизости, ощутил бы слабый порыв ветерка.
На траве лежала женщина.
Ее звали Мария Валиенте. На ней был любимый розовый свитер из ангорки. Ей было всего пятнадцать, но она рожала. Худенькое тело содрогалось от боли схваток. Несколько секунд назад она не знала, чего боится больше – родов или гнева сестры Стефании, которая отняла у нее обезьяний браслет, сказав, что это греховный символ. Кроме браслета, у Марии не осталось никакой памяти о матери.
И вот теперь – это. Открытое небо вместо пожелтевшего от никотина потолка. Трава и деревья вместо истертого ковра. Все было не так. Но куда она попала? Где Мэдисон? И как она сюда попала?
Неважно. Ее вновь пронзила боль, и Мария почувствовала, что ребенок выходит на свет. Никто не мог помочь, даже сестра Стефания. Девушка закрыла глаза, закричала, стала тужиться…
Ребенок скользнул на траву. Мария кое-что знала о родах, а потому дождалась, пока выйдет послед. Когда все закончилось, между ног было сыро и мокро, а на земле лежал младенец, покрытый липкой кровавой слизью. Он открыл рот и тоненько запищал.
Вдалеке послышался звук, похожий на гром. Рев как в зоопарке.
Львиный рык.
Лев?! Мария снова завопила, на сей раз от ужаса…
Крик оборвался, словно его выключили. Мария исчезла. Ребенок остался один.
Один перед лицом Вселенной, которая подступала со всех сторон и обращалась к нему множеством голосов. А за ними стояла великая Тишина.
Детский плач превратился в воркование. Тишина была приятна.
Снова послышался вздох. Мария вернулась в зеленый мир под синим небом. Она села и в панике огляделась. Лицо у нее было серое: она потеряла много крови. Но с ребенком ничего не случилось.
Девушка подняла свое дитя вместе с последом – она даже не перевязала пуповину, – завернула в свитер из ангорки и принялась укачивать. Личико малыша было странно спокойным. А она уж думала, что потеряла его.
– Джошуа, – сказала она. – Тебя зовут Джошуа Валиенте.
Тихий хлопок – и они оба исчезли.
В этом мире, под небом, затянутым облаками, мутное море полнилось одной-единственной мыслью.
Я.
За этой мыслью последовала другая.
Зачем?
Впрочем, он слегка беспокоился, пускай и отстраненно, отчего лежит в сырой, хоть и благоуханной, траве, а не в своем спальнике. Ах да, благоуханная трава. Там, где он был до тех пор, благоухания явно недоставало. Кордит, масло, горящая плоть, вонь немытых тел – вот к чему он привык.
Рядовой Перси подумал: может быть, он умер? В конце концов, бомбили жутко.
Что ж, если он умер, значит, это место вполне сойдет за рай, по сравнению с миром, полным адского шума, воплей и грязи. А если он жив, то сержант скоро поднимет его пинком, критически осмотрит с головы до ног и погонит по лужам за чаем и пирожком. Но сержанта здесь не было, и никто не шумел, не считая птиц в кронах деревьев.
«Деревьев?..» – подумал рядовой Перси, когда по небу разлился рассвет.
Когда он вообще в последний раз видел дерево, которое хотя бы отдаленно напоминало таковое? Дерево, не растерявшее листву, не разбитое в щепки снарядом. А здесь рос целый лес.
Рядовой Перси был практичный и рассудительный молодой человек, а потому решил не беспокоиться о деревьях, которые ему, должно быть, снились: деревья никогда не пытались его убить. Он снова лег и, видимо, задремал. Когда он открыл глаза, стоял ясный день и рядовому Перси очень хотелось пить.
День… Но где? Наверное, во Франции. Конечно, во Франции. Снаряд, который оглушил Перси, не мог отбросить его слишком далеко; он, разумеется, по-прежнему находился во Франции, но почему-то в лесу, которого раньше не было. И без традиционной французской музыки, то есть без грохота орудий и человеческих воплей.
Произошло нечто весьма загадочное. И вдобавок Перси умирал от жажды.
Поэтому он, как говорится, сунул заботы в заплечный мешок, в божественной тишине, нарушаемой лишь пением птиц, и подумал, что в песенке есть доля истины. Что толку беспокоиться? Случившееся и впрямь не стоило волнений, особенно для человека, у которого на глазах люди испарялись, словно роса поутру.
Но, встав, Перси ощутил знакомую боль в левой ноге, глубоко в кости. Напоминание о ране, которой оказалось недостаточно, чтобы отправить его домой. Зато он получил легкую работу в маскировочном подразделении и носил в мешке помятую коробку с красками. Какой же это сон, если нога болит. Но на прежнем месте он не был, вот уж точно.
Пока рядовой Перси пробирался меж деревьев, направляясь в ту сторону, где заросли, как казалось, редели, ему в голову пришла неожиданная мысль: за каким чертом мы пели? Мы что, с ума сошли? О чем мы думали? Повсюду валялись оторванные руки и ноги, люди превращались в месиво из мяса и костей. А мы пели!
Чертовы, чертовы идиоты.
Через полчаса рядовой Перси спустился по склону к ручью, текущему в тенистой долине. Вода была солоноватая, но сейчас он бы напился даже из лошадиной колоды, причем рядом с лошадью.
Он шагал вдоль ручья до места, где тот впадал в реку. Река ничего особенного собой не представляла, но рядовой Перси вырос в деревне и знал, что под берегом наверняка водятся раки. Еще через полчаса упомянутые раки весело скворчали на огне. Он никогда еще не видел таких больших. И в таком количестве. И таких сочных! Он ел, пока не заболел живот, поворачивая добычу на прутике над торопливо сооруженным костерком и разрывая мясо руками. Перси подумал: «Наверное, я все-таки умер и попал в рай. И я не против, потому что, ей-богу, ад я уже видел».
Вечером он устроился на ночлег на поляне у реки, подложив вещевой мешок под голову. Когда на небе показались звезды – очень яркие, каких он никогда не видел, – Перси начал напевать «Сунь заботы в заплечный мешок и шагай». Он замолк, не допев, и заснул сном праведника.
Когда солнце вновь коснулось его лица, Перси проснулся, отдохнувший и свежий, сел… и застыл неподвижно, как статуя, под спокойными взглядами, устремленными на него.
Сидя в ряд, примерно вдесятером, они наблюдали за ним.
Кто они были такие? Или – что они были такое? Они походили на медведей, но морды у них напоминали не медвежьи, а скорее обезьяньи, только крупнее. Они безмятежно рассматривали его. Перси подумал: кажется, это точно не французы.
Он все-таки попытался заговорить по-французски:
– Парлэ бюффон…
Они тупо смотрели на него.
В наступившей тишине, чувствуя, что странные существа ждут чего-то большего, Перси откашлялся и запел «Сунь заботы в заплечный мешок».
Незнакомцы слушали очень внимательно, пока он не закончил. Потом переглянулись. Наконец, словно придя к какому-то соглашению, один шагнул вперед и запел то же самое. Причем совершенно не фальшивя.
Рядовой Перси изумленно слушал.
Век спустя
Прерия была плоской, зеленой, плодородной. Кое-где далеко росли дубы. Небо весело голубело, как на открытке. На горизонте двигалось облако пыли – там неслось стадо каких-то животных.Послышался легкий вздох. Сторонний наблюдатель, случайно оказавшийся поблизости, ощутил бы слабый порыв ветерка.
На траве лежала женщина.
Ее звали Мария Валиенте. На ней был любимый розовый свитер из ангорки. Ей было всего пятнадцать, но она рожала. Худенькое тело содрогалось от боли схваток. Несколько секунд назад она не знала, чего боится больше – родов или гнева сестры Стефании, которая отняла у нее обезьяний браслет, сказав, что это греховный символ. Кроме браслета, у Марии не осталось никакой памяти о матери.
И вот теперь – это. Открытое небо вместо пожелтевшего от никотина потолка. Трава и деревья вместо истертого ковра. Все было не так. Но куда она попала? Где Мэдисон? И как она сюда попала?
Неважно. Ее вновь пронзила боль, и Мария почувствовала, что ребенок выходит на свет. Никто не мог помочь, даже сестра Стефания. Девушка закрыла глаза, закричала, стала тужиться…
Ребенок скользнул на траву. Мария кое-что знала о родах, а потому дождалась, пока выйдет послед. Когда все закончилось, между ног было сыро и мокро, а на земле лежал младенец, покрытый липкой кровавой слизью. Он открыл рот и тоненько запищал.
Вдалеке послышался звук, похожий на гром. Рев как в зоопарке.
Львиный рык.
Лев?! Мария снова завопила, на сей раз от ужаса…
Крик оборвался, словно его выключили. Мария исчезла. Ребенок остался один.
Один перед лицом Вселенной, которая подступала со всех сторон и обращалась к нему множеством голосов. А за ними стояла великая Тишина.
Детский плач превратился в воркование. Тишина была приятна.
Снова послышался вздох. Мария вернулась в зеленый мир под синим небом. Она села и в панике огляделась. Лицо у нее было серое: она потеряла много крови. Но с ребенком ничего не случилось.
Девушка подняла свое дитя вместе с последом – она даже не перевязала пуповину, – завернула в свитер из ангорки и принялась укачивать. Личико малыша было странно спокойным. А она уж думала, что потеряла его.
– Джошуа, – сказала она. – Тебя зовут Джошуа Валиенте.
Тихий хлопок – и они оба исчезли.
Давным-давно, где-то рядом
Совершенно иная версия Северной Америки баюкала на груди огромное, окруженное сушей, соленое море. Оно кишело микроскопической жизнью, которая представляла единый гигантский организм.В этом мире, под небом, затянутым облаками, мутное море полнилось одной-единственной мыслью.
Я.
За этой мыслью последовала другая.
Зачем?
Глава 2
Банкетка рядом с замысловатым аппаратом по продаже напитков была очень удобна. Джошуа Валиенте не привык к комфорту. Не привык к приятному ощущению от пребывания в здании, где мебель и ковры как будто источали тишину. Рядом с шикарной банкеткой лежала кипа глянцевых журналов, но Джошуа не любил блестящую бумагу. Книги? Книги – да. Джошуа любил книги, особенно в бумажной обложке. Легкие, удобно носить, а если не захочется перечитывать, то для тонкой мягкой бумаги всегда найдется применение.
Обычно, когда нечем было заняться, он слушал Тишину.
Здесь Тишина звучала слабо. Ее почти заглушал шум повседневной жизни. Неужели люди в этом шикарном здании не понимают, как они шумят? Рев кондиционеров и вентиляторов, шелест многочисленных разговоров – слышный, но неразборчивый, – приглушенные звонки телефонов, записанные на пленку голоса людей, которые говорили, что на самом деле их тут нет, пожалуйста, оставьте сообщение после сигнала (и следовал сигнал). Джошуа находился в Трансземном институте – филиале корпорации Блэка. Безликие помещения, сплошь гипсокартон и хром. И надо всем властвовал огромный логотип – шахматный рыцарь. Это не был мир Джошуа. Ничто здесь не принадлежало ему. Впрочем, если подумать, он не ограничивался каким-то одним миром – Джошуа принадлежали они все.
Вся Долгая Земля.
Неведомые миры. Больше, чем можно сосчитать. Нужно было лишь идти по ним, из одного в другой. Бесконечная вереница.
Что невероятно раздражало экспертов, например профессора Вотана Ульма из Оксфордского университета.
– Эти последовательные Земли, – сказал он в интервью Би-би-си, – различаются лишь в частностях. И, кроме того, они пусты. Ну… полны они в основном лесами и болотами. Огромными, темными, молчаливыми лесами и глубокими, топкими, смертельно опасными болотами. Но людей там нет. Земля переполнена, а Долгая Земля пуста. Не повезло Адольфу Гитлеру, которому нигде не позволили выиграть войну! Ученым трудно даже говорить о Долгой Земле, не разводя болтовню про мембранное разнообразие и множественные вселенные. Послушайте – возможно, вселенная раздваивается всякий раз, когда падает лист. Миллиарды новых ответвлений каждую секунду. Вот что нам говорит квантовая физика. Но речь не идет о том, чтобы пережить миллиард реальностей; квантовое состояние накладывается, как гармоники в скрипичной струне. Но, видимо, бывают времена – когда пробуждается вулкан, падает комета или кто-нибудь предает настоящую любовь, – когда удается обнаружить отдельную эмпирическую реальность, ответвление квантумной нити. И, может быть, эти нити пропущены все вместе через какое-то более высокое измерение по принципу сходства, и возникает цепочка миров. Или что-нибудь такое. Может быть, мы спим и видим сон. Коллективное воображение человечества. Суть в том, что мы ошеломлены этим феноменом точно так же, как был бы ошеломлен Данте, если бы ему показали расширяющуюся вселенную Хаббла. Даже термины, которые мы используем для описания Долгой Земли, уместны ничуть не больше аналогии с колодой карт, которая так нравится многим: Долгая Земля, мол, представляет собой огромную колоду трехмерных плоскостей, существующих в пространстве более высокого порядка, причем каждая карта представляет собой целую Землю. И, что самое важное, для большинства людей Долгая Земля открыта. Почти кто угодно может путешествовать по этой колоде туда-сюда, ввинчиваясь вглубь. Люди начинают занимать максимум свободного места. Ну, разумеется. Это изначальный инстинкт. Мы, обезьяны равнин, по-прежнему боимся леопарда в темноте; если рассредоточиться, хищник не переловит всех. Феномен Долгой Земли пугает нас. Не укладывается в схему. Почему гигантская колода карт предстала человечеству именно теперь, когда оно остро нуждается в свободном пространстве? Но, значит, наука – не что иное, как скопление вопросов, которые ведут к новым вопросам, и тем лучше, иначе никакой карьеры, правда? И каковы бы ни были ответы, поверьте, жизнь людей меняется… достаточно, Иокаста? Какой-то идиот схватился за ручку, когда я упомянул Данте.
Разумеется, Джошуа понимал, что Трансземной институт возник, чтобы извлекать выгоду из грядущих перемен. Предположительно, именно поэтому Джошуа и привезли туда издалека, отчасти против воли.
Наконец дверь открылась. Вошла молодая женщина, держа в руках лэптоп, тонкий, как золотой осенний лист. У Джошуа в Приюте тоже был лэптоп, но толстый и старый. В основном он пользовался им, разыскивая способы приготовления пищи на природе.
– Мистер Валиенте? Очень приятно. Меня зовут Селена Джонс. Добро пожаловать в Трансземной институт.
Он подумал, что она очень красива. Джошуа нравились женщины, и свои немногочисленные короткие романы он вспоминал с удовольствием. Но он проводил с женщинами мало времени и страшно стеснялся.
– «Добро пожаловать»? Да вы мне не оставили выбора! Вы узнали мой адрес. Значит, вы правительство.
– Вы ошибаетесь. Мы иногда работаем на правительство, но мы совершенно точно не оно.
– У вас все законно?
Она виновато улыбнулась.
– Лобсанг подобрал код к вашей электронной почте.
– А кто такой Лобсанг?
– Я, – сказал автомат с напитками.
– Ты автомат с напитками, – ответил Джошуа.
– Вы ошибаетесь в своем предположении. Хотя я действительно могу за считаные секунды предоставить напиток по вашему выбору.
– На тебе написано «Кока-кола»!
– Прощу прощения, я пошутил. Но если бы вы рискнули бросить в прорезь доллар в надежде получить освежающий напиток на содовой основе, я бы, разумеется, вернул деньги. Или выдал бы газировку.
Джошуа тщетно пытался осмыслить происходящее.
– Лобсанг… а дальше?
– У меня нет фамилии. В старину на Тибете только у аристократов и живых Будд были фамилии, Джошуа. Лично я не предъявляю подобных претензий.
– Вы компьютер?
– А почему вы спрашиваете?
– Потому что я, черт возьми, уверен, что в автомате не сидит человек, и потом, вы странно выражаетесь.
– Мистер Валиенте, я говорю гораздо более внятно и правильно, чем любой из ваших знакомых. И я действительно не сижу в автомате. Во всяком случае, целиком.
– Перестань дразнить гостя, Лобсанг, – сказала Селена, поворачиваясь к Джошуа. – Мистер Валиенте, я знаю, что вы были… не здесь, когда мир впервые узнал про Лобсанга. Он уникален. Физически он – компьютер, но раньше он… как бы объяснить… он чинил мотоциклы на Тибете.
– И как же он попал с Тибета в автомат с напитками?
– Это долгая история, мистер Валиенте…
Если бы Джошуа не отсутствовал так долго, он бы знал про Лобсанга. Лобсанг был первой машиной, сумевшей убедить суд в том, что он – живой человек.
– Конечно, – сказала Селена, – некоторые компьютеры шестого поколения уже пытались это проделать. Если они оставались в соседней комнате и общались через микрофон, некоторые олухи принимали их за людей, хотя с точки зрения закона это ничего не доказывает. Но Лобсанг не утверждает, что он – мыслящая машина, и не требует никаких прав на этом основании. Он сказал суду, что в прошлой жизни был тибетцем. Тут-то они и попались, Джошуа. Мир по-прежнему незыблемо верит в реинкарнацию, и Лобсанг попросту заявил, что переродился в виде компьютерной программы. В суде было засвидетельствовано – я покажу вам протоколы, если угодно, – что соответствующее ПО появилось именно в ту микросекунду, когда в Лхасе умер работник мотоциклетной мастерской с совершенно непроизносимым именем. С точки зрения развоплощенной души двадцать тысяч терафлопсов технического гения на гелиевой основе, видимо, ничем не отличаются от нескольких фунтов дряблой мозговой ткани. Значительное количество экспертов подтвердили удивительную точность отрывочных воспоминаний Лобсанга о своей прошлой жизни. И я сама видела дальнего родственника покойного, маленького жилистого старичка с лицом, похожим на сушеную грушу, который несколько часов радостно болтал с Лобсангом, вспоминая прежние веселые деньки в Лхасе.
– Но зачем? – спросил Джошуа. – Что он на этом выиграл?
– Я здесь, перед вами, – заметил Лобсанг. – И я не деревянный, прошу заметить.
– Извините.
– Что я приобрел? Гражданские права. Безопасность. Право владеть собственностью.
– Выключить вас – значит убить?
– Да. Кстати говоря, это физически невозможно, но не будем вдаваться в подробности.
– Значит, суд признал вас человеком?
– Юридического определения, что есть человек, никогда не существовало.
– И теперь вы работаете в Трансземном институте.
– Более того, я им отчасти владею. Дуглас Блэк, основатель Института, не колебался ни секунды, предлагая мне партнерство. Не только из-за моей славы, хоть его и влечет к курьезам. Но главное – из-за моего сверхчеловеческого интеллекта.
– Да уж.
Селена попросила:
– Давайте вернемся к делу. Вас долго разыскивали, мистер Валиенте.
Джошуа взглянул на нее и мысленно сделал пометку: надо постараться, чтобы в следующий раз искали еще дольше.
– Ваши визиты на Землю достаточно редки.
– Я не покидаю Земли.
– Вы ведь понимаете, что я имею в виду эту Землю, – сказала Селена. – Базовую. Или хотя бы какую-нибудь из Ближних Земель.
– Я не заключаю контрактов, – быстро ответил Джошуа, стараясь не выказывать раздражения. – Предпочитаю работать один.
– По-моему, еще мягко сказано.
Джошуа нравилось жить в своих фортах, в мирах, находившихся далеко от Базовой Земли. Слишком далеко для большинства путешественников. Но даже там он настороженно относился к любой компании. Говорят, Дэниэл Бун собирал барахлишко и переселялся, если видел хотя бы дымок чужого костра. По сравнению с Джошуа он был патологически общителен.
– Но тем-то вы и полезны. Мы знаем, что вы не нуждаетесь в обществе других людей. – Селена предупреждающе вскинула руку. – Нет, вы не социопат. Но подумайте… До открытия Долгой Земли никто за всю историю человечества не оставался в одиночестве – я имею в виду, в настоящем одиночестве. Даже самый упорный моряк не сомневался, что где-то там кто-нибудь да есть. Даже высадившиеся на Луну астронавты видели Землю. Все всегда знали, что люди в пределах досягаемости.
– Да, а при наличии Переходника они в пределах одного шага.
– Наши инстинкты считают иначе. Знаете, сколько пионеров предпочитают путешествовать в одиночку?
– Нет.
– Нисколько. Ну… почти нисколько. Оказаться одному на целой планете, а может быть, единственным мыслящим существом во Вселенной? Девяносто девять из ста этого не выдерживают.
Джошуа подумал: он-то никогда не оставался один. Ведь по ту сторону неба всегда была Тишина.
– Как сказала Селена, тем-то вы и полезны, – подхватил Лобсанг. – Эти ваши качества мы обсудим позднее. Ну и потом, у нас есть средство давления…
До Джошуа дошло.
– Вы хотите, чтобы я отправился в путешествие по Долгой Земле.
– Ведь это у вас исключительно хорошо получается, – сладко проворковала Селена. – Нам нужно, чтобы вы отправились в Верхние Меггеры, Джошуа.
Нынешние пионеры называли Верхними Меггерами миры, расположенные более чем в миллионе переходов от Земли и по большей части остававшиеся легендами.
– Зачем?
– Причина самая невинная, – ответил Лобсанг. – Чтобы посмотреть, что там.
Селена улыбнулась.
– Информация о Долгой Земле – товарный запас Трансземного института, мистер Валиенте.
Лобсанг оказался разговорчивее.
– Вы подумайте, Джошуа. Всего пятнадцать лет назад человечество знало лишь один мир и мечтало еще о двух-трех. Притом это были миры в пределах Солнечной системы, бесплодные и ужасно дорогие в плане досягаемости. А теперь у нас есть ключ к бесчисленным копиям Земли! И мы едва-едва исследовали даже ближайшие из них! Вот наш шанс!
– Наш шанс? – переспросил Джошуа. – Вы идете со мной? Ничего себе контракт. Компьютер нанимает меня в качестве шофера?
– Да, примерно так, – ответила Селена.
Джошуа нахмурился.
– И с какой стати мне соглашаться… Вы что-то сказали про способ давления?
Селена спокойно произнесла:
– Все в свое время. Мы изучали вас, Джошуа. Впервые вы появились в нашем досье благодаря рапорту сотрудника Мэдисонского полицейского управления Моники Янсон, написанному сразу после Дня перехода. Она составила рапорт о загадочном мальчике, который сумел вернуться обратно, приведя с собой остальных детей. Как маленький гамельнский крысолов. В свое время вас назвали бы знаменитостью.
– Или колдуном, – ввернул Лобсанг.
Джошуа вздохнул. Ему когда-нибудь позволят забыть о том дне? Он никогда не хотел быть героем и терпеть не мог, когда люди странно на него смотрели. Да и вообще смотрели хоть как-нибудь.
– Там был бардак и ничего особо страшного, – сказал он. – Как вы докопались?
– Мы читали полицейские отчеты. Вроде рапорта Янсон, – ответил автомат с напитками. – Полицейские все кладут в папку и хранят. А я люблю папки. Они содержат интересные вещи. Так, например, я узнал про вашу мать, Джошуа. Ее звали Мария, если не ошибаюсь?
– Это не ваше дело.
– Джошуа, мне есть дело до каждого – и каждый задокументирован. Бумаги рассказали о вас все. Что вы, возможно, исключительная личность. Что вы были на Долгой Земле в День перехода.
– В День перехода там была толпа.
– Да, но вы-то не испугались, правда, Джошуа? Вы чувствовали себя так, как будто вернулись домой. Впервые в жизни вы поняли, что оказались в самом правильном месте…
Обычно, когда нечем было заняться, он слушал Тишину.
Здесь Тишина звучала слабо. Ее почти заглушал шум повседневной жизни. Неужели люди в этом шикарном здании не понимают, как они шумят? Рев кондиционеров и вентиляторов, шелест многочисленных разговоров – слышный, но неразборчивый, – приглушенные звонки телефонов, записанные на пленку голоса людей, которые говорили, что на самом деле их тут нет, пожалуйста, оставьте сообщение после сигнала (и следовал сигнал). Джошуа находился в Трансземном институте – филиале корпорации Блэка. Безликие помещения, сплошь гипсокартон и хром. И надо всем властвовал огромный логотип – шахматный рыцарь. Это не был мир Джошуа. Ничто здесь не принадлежало ему. Впрочем, если подумать, он не ограничивался каким-то одним миром – Джошуа принадлежали они все.
Вся Долгая Земля.
Неведомые миры. Больше, чем можно сосчитать. Нужно было лишь идти по ним, из одного в другой. Бесконечная вереница.
Что невероятно раздражало экспертов, например профессора Вотана Ульма из Оксфордского университета.
– Эти последовательные Земли, – сказал он в интервью Би-би-си, – различаются лишь в частностях. И, кроме того, они пусты. Ну… полны они в основном лесами и болотами. Огромными, темными, молчаливыми лесами и глубокими, топкими, смертельно опасными болотами. Но людей там нет. Земля переполнена, а Долгая Земля пуста. Не повезло Адольфу Гитлеру, которому нигде не позволили выиграть войну! Ученым трудно даже говорить о Долгой Земле, не разводя болтовню про мембранное разнообразие и множественные вселенные. Послушайте – возможно, вселенная раздваивается всякий раз, когда падает лист. Миллиарды новых ответвлений каждую секунду. Вот что нам говорит квантовая физика. Но речь не идет о том, чтобы пережить миллиард реальностей; квантовое состояние накладывается, как гармоники в скрипичной струне. Но, видимо, бывают времена – когда пробуждается вулкан, падает комета или кто-нибудь предает настоящую любовь, – когда удается обнаружить отдельную эмпирическую реальность, ответвление квантумной нити. И, может быть, эти нити пропущены все вместе через какое-то более высокое измерение по принципу сходства, и возникает цепочка миров. Или что-нибудь такое. Может быть, мы спим и видим сон. Коллективное воображение человечества. Суть в том, что мы ошеломлены этим феноменом точно так же, как был бы ошеломлен Данте, если бы ему показали расширяющуюся вселенную Хаббла. Даже термины, которые мы используем для описания Долгой Земли, уместны ничуть не больше аналогии с колодой карт, которая так нравится многим: Долгая Земля, мол, представляет собой огромную колоду трехмерных плоскостей, существующих в пространстве более высокого порядка, причем каждая карта представляет собой целую Землю. И, что самое важное, для большинства людей Долгая Земля открыта. Почти кто угодно может путешествовать по этой колоде туда-сюда, ввинчиваясь вглубь. Люди начинают занимать максимум свободного места. Ну, разумеется. Это изначальный инстинкт. Мы, обезьяны равнин, по-прежнему боимся леопарда в темноте; если рассредоточиться, хищник не переловит всех. Феномен Долгой Земли пугает нас. Не укладывается в схему. Почему гигантская колода карт предстала человечеству именно теперь, когда оно остро нуждается в свободном пространстве? Но, значит, наука – не что иное, как скопление вопросов, которые ведут к новым вопросам, и тем лучше, иначе никакой карьеры, правда? И каковы бы ни были ответы, поверьте, жизнь людей меняется… достаточно, Иокаста? Какой-то идиот схватился за ручку, когда я упомянул Данте.
Разумеется, Джошуа понимал, что Трансземной институт возник, чтобы извлекать выгоду из грядущих перемен. Предположительно, именно поэтому Джошуа и привезли туда издалека, отчасти против воли.
Наконец дверь открылась. Вошла молодая женщина, держа в руках лэптоп, тонкий, как золотой осенний лист. У Джошуа в Приюте тоже был лэптоп, но толстый и старый. В основном он пользовался им, разыскивая способы приготовления пищи на природе.
– Мистер Валиенте? Очень приятно. Меня зовут Селена Джонс. Добро пожаловать в Трансземной институт.
Он подумал, что она очень красива. Джошуа нравились женщины, и свои немногочисленные короткие романы он вспоминал с удовольствием. Но он проводил с женщинами мало времени и страшно стеснялся.
– «Добро пожаловать»? Да вы мне не оставили выбора! Вы узнали мой адрес. Значит, вы правительство.
– Вы ошибаетесь. Мы иногда работаем на правительство, но мы совершенно точно не оно.
– У вас все законно?
Она виновато улыбнулась.
– Лобсанг подобрал код к вашей электронной почте.
– А кто такой Лобсанг?
– Я, – сказал автомат с напитками.
– Ты автомат с напитками, – ответил Джошуа.
– Вы ошибаетесь в своем предположении. Хотя я действительно могу за считаные секунды предоставить напиток по вашему выбору.
– На тебе написано «Кока-кола»!
– Прощу прощения, я пошутил. Но если бы вы рискнули бросить в прорезь доллар в надежде получить освежающий напиток на содовой основе, я бы, разумеется, вернул деньги. Или выдал бы газировку.
Джошуа тщетно пытался осмыслить происходящее.
– Лобсанг… а дальше?
– У меня нет фамилии. В старину на Тибете только у аристократов и живых Будд были фамилии, Джошуа. Лично я не предъявляю подобных претензий.
– Вы компьютер?
– А почему вы спрашиваете?
– Потому что я, черт возьми, уверен, что в автомате не сидит человек, и потом, вы странно выражаетесь.
– Мистер Валиенте, я говорю гораздо более внятно и правильно, чем любой из ваших знакомых. И я действительно не сижу в автомате. Во всяком случае, целиком.
– Перестань дразнить гостя, Лобсанг, – сказала Селена, поворачиваясь к Джошуа. – Мистер Валиенте, я знаю, что вы были… не здесь, когда мир впервые узнал про Лобсанга. Он уникален. Физически он – компьютер, но раньше он… как бы объяснить… он чинил мотоциклы на Тибете.
– И как же он попал с Тибета в автомат с напитками?
– Это долгая история, мистер Валиенте…
Если бы Джошуа не отсутствовал так долго, он бы знал про Лобсанга. Лобсанг был первой машиной, сумевшей убедить суд в том, что он – живой человек.
– Конечно, – сказала Селена, – некоторые компьютеры шестого поколения уже пытались это проделать. Если они оставались в соседней комнате и общались через микрофон, некоторые олухи принимали их за людей, хотя с точки зрения закона это ничего не доказывает. Но Лобсанг не утверждает, что он – мыслящая машина, и не требует никаких прав на этом основании. Он сказал суду, что в прошлой жизни был тибетцем. Тут-то они и попались, Джошуа. Мир по-прежнему незыблемо верит в реинкарнацию, и Лобсанг попросту заявил, что переродился в виде компьютерной программы. В суде было засвидетельствовано – я покажу вам протоколы, если угодно, – что соответствующее ПО появилось именно в ту микросекунду, когда в Лхасе умер работник мотоциклетной мастерской с совершенно непроизносимым именем. С точки зрения развоплощенной души двадцать тысяч терафлопсов технического гения на гелиевой основе, видимо, ничем не отличаются от нескольких фунтов дряблой мозговой ткани. Значительное количество экспертов подтвердили удивительную точность отрывочных воспоминаний Лобсанга о своей прошлой жизни. И я сама видела дальнего родственника покойного, маленького жилистого старичка с лицом, похожим на сушеную грушу, который несколько часов радостно болтал с Лобсангом, вспоминая прежние веселые деньки в Лхасе.
– Но зачем? – спросил Джошуа. – Что он на этом выиграл?
– Я здесь, перед вами, – заметил Лобсанг. – И я не деревянный, прошу заметить.
– Извините.
– Что я приобрел? Гражданские права. Безопасность. Право владеть собственностью.
– Выключить вас – значит убить?
– Да. Кстати говоря, это физически невозможно, но не будем вдаваться в подробности.
– Значит, суд признал вас человеком?
– Юридического определения, что есть человек, никогда не существовало.
– И теперь вы работаете в Трансземном институте.
– Более того, я им отчасти владею. Дуглас Блэк, основатель Института, не колебался ни секунды, предлагая мне партнерство. Не только из-за моей славы, хоть его и влечет к курьезам. Но главное – из-за моего сверхчеловеческого интеллекта.
– Да уж.
Селена попросила:
– Давайте вернемся к делу. Вас долго разыскивали, мистер Валиенте.
Джошуа взглянул на нее и мысленно сделал пометку: надо постараться, чтобы в следующий раз искали еще дольше.
– Ваши визиты на Землю достаточно редки.
– Я не покидаю Земли.
– Вы ведь понимаете, что я имею в виду эту Землю, – сказала Селена. – Базовую. Или хотя бы какую-нибудь из Ближних Земель.
– Я не заключаю контрактов, – быстро ответил Джошуа, стараясь не выказывать раздражения. – Предпочитаю работать один.
– По-моему, еще мягко сказано.
Джошуа нравилось жить в своих фортах, в мирах, находившихся далеко от Базовой Земли. Слишком далеко для большинства путешественников. Но даже там он настороженно относился к любой компании. Говорят, Дэниэл Бун собирал барахлишко и переселялся, если видел хотя бы дымок чужого костра. По сравнению с Джошуа он был патологически общителен.
– Но тем-то вы и полезны. Мы знаем, что вы не нуждаетесь в обществе других людей. – Селена предупреждающе вскинула руку. – Нет, вы не социопат. Но подумайте… До открытия Долгой Земли никто за всю историю человечества не оставался в одиночестве – я имею в виду, в настоящем одиночестве. Даже самый упорный моряк не сомневался, что где-то там кто-нибудь да есть. Даже высадившиеся на Луну астронавты видели Землю. Все всегда знали, что люди в пределах досягаемости.
– Да, а при наличии Переходника они в пределах одного шага.
– Наши инстинкты считают иначе. Знаете, сколько пионеров предпочитают путешествовать в одиночку?
– Нет.
– Нисколько. Ну… почти нисколько. Оказаться одному на целой планете, а может быть, единственным мыслящим существом во Вселенной? Девяносто девять из ста этого не выдерживают.
Джошуа подумал: он-то никогда не оставался один. Ведь по ту сторону неба всегда была Тишина.
– Как сказала Селена, тем-то вы и полезны, – подхватил Лобсанг. – Эти ваши качества мы обсудим позднее. Ну и потом, у нас есть средство давления…
До Джошуа дошло.
– Вы хотите, чтобы я отправился в путешествие по Долгой Земле.
– Ведь это у вас исключительно хорошо получается, – сладко проворковала Селена. – Нам нужно, чтобы вы отправились в Верхние Меггеры, Джошуа.
Нынешние пионеры называли Верхними Меггерами миры, расположенные более чем в миллионе переходов от Земли и по большей части остававшиеся легендами.
– Зачем?
– Причина самая невинная, – ответил Лобсанг. – Чтобы посмотреть, что там.
Селена улыбнулась.
– Информация о Долгой Земле – товарный запас Трансземного института, мистер Валиенте.
Лобсанг оказался разговорчивее.
– Вы подумайте, Джошуа. Всего пятнадцать лет назад человечество знало лишь один мир и мечтало еще о двух-трех. Притом это были миры в пределах Солнечной системы, бесплодные и ужасно дорогие в плане досягаемости. А теперь у нас есть ключ к бесчисленным копиям Земли! И мы едва-едва исследовали даже ближайшие из них! Вот наш шанс!
– Наш шанс? – переспросил Джошуа. – Вы идете со мной? Ничего себе контракт. Компьютер нанимает меня в качестве шофера?
– Да, примерно так, – ответила Селена.
Джошуа нахмурился.
– И с какой стати мне соглашаться… Вы что-то сказали про способ давления?
Селена спокойно произнесла:
– Все в свое время. Мы изучали вас, Джошуа. Впервые вы появились в нашем досье благодаря рапорту сотрудника Мэдисонского полицейского управления Моники Янсон, написанному сразу после Дня перехода. Она составила рапорт о загадочном мальчике, который сумел вернуться обратно, приведя с собой остальных детей. Как маленький гамельнский крысолов. В свое время вас назвали бы знаменитостью.
– Или колдуном, – ввернул Лобсанг.
Джошуа вздохнул. Ему когда-нибудь позволят забыть о том дне? Он никогда не хотел быть героем и терпеть не мог, когда люди странно на него смотрели. Да и вообще смотрели хоть как-нибудь.
– Там был бардак и ничего особо страшного, – сказал он. – Как вы докопались?
– Мы читали полицейские отчеты. Вроде рапорта Янсон, – ответил автомат с напитками. – Полицейские все кладут в папку и хранят. А я люблю папки. Они содержат интересные вещи. Так, например, я узнал про вашу мать, Джошуа. Ее звали Мария, если не ошибаюсь?
– Это не ваше дело.
– Джошуа, мне есть дело до каждого – и каждый задокументирован. Бумаги рассказали о вас все. Что вы, возможно, исключительная личность. Что вы были на Долгой Земле в День перехода.
– В День перехода там была толпа.
– Да, но вы-то не испугались, правда, Джошуа? Вы чувствовали себя так, как будто вернулись домой. Впервые в жизни вы поняли, что оказались в самом правильном месте…
Глава 3
День перехода. Пятнадцать лет назад. Джошуа едва исполнилось тринадцать.
Потом все вспоминали, что делали в День перехода.
В основном писались со страху.
Никогда не знал, кто выложил в сеть схему Переходника. Но, когда пришел вечер – мрачный жнец, – дети начали собирать Переходники. В одном лишь Мэдисоне, в окрестностях Приюта, их было десятки. Магазины радиоэлектроники торговали как никогда. Схема казалась смехотворно простой. Картошка, которую требовалось поместить в середину прибора, тоже вызывала смех, но без нее ничего не работало, поскольку она служила генератором. А еще был выключатель. Жизненно необходимый. Некоторые дети решили, что выключатель не нужен. Достаточно лишь скрутить проводки. Именно они первыми издали вопль ужаса.
Джошуа собрал Переходник очень тщательно. Он всегда и все делал основательно. Он был из тех ребят, которые непременно красят детали перед сборкой, а потом собирают в правильном порядке, осторожно выложив их перед собой, прежде чем приступить. Джошуа всегда «приступал». «Приступать» звучало солиднее, чем «начинать». В Приюте, возясь со старой, потертой и неполной головоломкой, он сначала раскладывал фрагменты, отделяя небо, море и края, и лишь потом соединял два кусочка. Иногда, если фрагмента недоставало, он отправлялся в свою маленькую мастерскую и осторожно вырезал недостающий кусочек из припасенной заранее деревяшки, после чего красил его в нужный цвет. Сторонний наблюдатель ни за что не догадался бы, что в головоломке когда-то были дыры. Иногда Джошуа даже готовил еду – под наблюдением сестры Серендипити. Он приносил необходимые ингредиенты, педантично раскладывал их по порядку и пункт за пунктом двигался по рецепту. Закончив, он не забывал прибраться. Джошуа нравилось готовить и выслушивать похвалы, которые воздавали ему в Приюте.
Таков был Джошуа, так он жил. И именно поэтому он не первым совершил переход на Долгую Землю: он не только покрыл лаком коробочку с Переходником, но и дождался, когда лак высохнет. И поэтому он, несомненно, оказался первым ребенком, который сумел вернуться, не намочив штаны. Или еще хуже.
День перехода. Повсюду исчезали дети. Родители обыскивали улицы. Только что ребенок был здесь и играл с новой странной игрушкой, а в следующую секунду пропал. Когда одни перепуганные родители встречают других перепуганных родителей, испуг превращается в ужас. Вызвали полицию, но что толку? Кого арестовывать? Где искать?
И тогда Джошуа впервые перешел.
Секунду назад он сидел в своей мастерской в Приюте. И вдруг оказался в лесу, густом, непроницаемом, где лунный свет едва пробивался сквозь листву. Джошуа слышал голоса других детей – их рвало, они звали родителей, некоторые кричали, как будто от боли. Он задумался, зачем так шуметь. Его, например, не рвало. Было жутковато, да. Но не холодно. Он слышал жужжание москитов. Джошуа задавался единственным вопросом: куда он попал?
Крики отвлекали Джошуа. Одна девочка где-то совсем рядом звала маму. По голосу она походила на Сару, обитательницу Приюта. Джошуа ее окликнул.
Сара перестала плакать, и он услышал невдалеке слабый зов:
– Джошуа?
Он задумался. Был поздний вечер. Значит, Сара находилась в спальне для девочек, примерно в двадцати метрах от мастерской. Джошуа не двигался, но каким-то образом перенесся в другое место. Не в Мэдисон. В Мэдисоне были машины, самолеты, огни, а Джошуа стоял в лесу, совсем как в книжке, и не видел ни одного фонаря, куда бы ни глядел. Но Сара тоже была здесь, как бы ни называлось это «здесь». Мысли стали складываться в голове, как головоломка с недостающими кусочками. Думай, не паникуй. Относительно тебя Сара находится там же, где и находилась. Тебе просто нужно пройти по коридору в ее комнату. Пусть даже здесь и сейчас нет ни коридора, ни комнаты. Проблема решена.
Правда, чтобы добраться до Сары, здесь и сейчас нужно было пройти сквозь дерево, которое росло прямо перед Джошуа. Очень большое дерево.
Потом все вспоминали, что делали в День перехода.
В основном писались со страху.
Никогда не знал, кто выложил в сеть схему Переходника. Но, когда пришел вечер – мрачный жнец, – дети начали собирать Переходники. В одном лишь Мэдисоне, в окрестностях Приюта, их было десятки. Магазины радиоэлектроники торговали как никогда. Схема казалась смехотворно простой. Картошка, которую требовалось поместить в середину прибора, тоже вызывала смех, но без нее ничего не работало, поскольку она служила генератором. А еще был выключатель. Жизненно необходимый. Некоторые дети решили, что выключатель не нужен. Достаточно лишь скрутить проводки. Именно они первыми издали вопль ужаса.
Джошуа собрал Переходник очень тщательно. Он всегда и все делал основательно. Он был из тех ребят, которые непременно красят детали перед сборкой, а потом собирают в правильном порядке, осторожно выложив их перед собой, прежде чем приступить. Джошуа всегда «приступал». «Приступать» звучало солиднее, чем «начинать». В Приюте, возясь со старой, потертой и неполной головоломкой, он сначала раскладывал фрагменты, отделяя небо, море и края, и лишь потом соединял два кусочка. Иногда, если фрагмента недоставало, он отправлялся в свою маленькую мастерскую и осторожно вырезал недостающий кусочек из припасенной заранее деревяшки, после чего красил его в нужный цвет. Сторонний наблюдатель ни за что не догадался бы, что в головоломке когда-то были дыры. Иногда Джошуа даже готовил еду – под наблюдением сестры Серендипити. Он приносил необходимые ингредиенты, педантично раскладывал их по порядку и пункт за пунктом двигался по рецепту. Закончив, он не забывал прибраться. Джошуа нравилось готовить и выслушивать похвалы, которые воздавали ему в Приюте.
Таков был Джошуа, так он жил. И именно поэтому он не первым совершил переход на Долгую Землю: он не только покрыл лаком коробочку с Переходником, но и дождался, когда лак высохнет. И поэтому он, несомненно, оказался первым ребенком, который сумел вернуться, не намочив штаны. Или еще хуже.
День перехода. Повсюду исчезали дети. Родители обыскивали улицы. Только что ребенок был здесь и играл с новой странной игрушкой, а в следующую секунду пропал. Когда одни перепуганные родители встречают других перепуганных родителей, испуг превращается в ужас. Вызвали полицию, но что толку? Кого арестовывать? Где искать?
И тогда Джошуа впервые перешел.
Секунду назад он сидел в своей мастерской в Приюте. И вдруг оказался в лесу, густом, непроницаемом, где лунный свет едва пробивался сквозь листву. Джошуа слышал голоса других детей – их рвало, они звали родителей, некоторые кричали, как будто от боли. Он задумался, зачем так шуметь. Его, например, не рвало. Было жутковато, да. Но не холодно. Он слышал жужжание москитов. Джошуа задавался единственным вопросом: куда он попал?
Крики отвлекали Джошуа. Одна девочка где-то совсем рядом звала маму. По голосу она походила на Сару, обитательницу Приюта. Джошуа ее окликнул.
Сара перестала плакать, и он услышал невдалеке слабый зов:
– Джошуа?
Он задумался. Был поздний вечер. Значит, Сара находилась в спальне для девочек, примерно в двадцати метрах от мастерской. Джошуа не двигался, но каким-то образом перенесся в другое место. Не в Мэдисон. В Мэдисоне были машины, самолеты, огни, а Джошуа стоял в лесу, совсем как в книжке, и не видел ни одного фонаря, куда бы ни глядел. Но Сара тоже была здесь, как бы ни называлось это «здесь». Мысли стали складываться в голове, как головоломка с недостающими кусочками. Думай, не паникуй. Относительно тебя Сара находится там же, где и находилась. Тебе просто нужно пройти по коридору в ее комнату. Пусть даже здесь и сейчас нет ни коридора, ни комнаты. Проблема решена.
Правда, чтобы добраться до Сары, здесь и сейчас нужно было пройти сквозь дерево, которое росло прямо перед Джошуа. Очень большое дерево.