Пратчетт Терри. Делай Деньги

   — Уверен, что я этого не делал, — Ветинари взглянул на секретаря, — Было ли в моих словах что-либо унизительное, Стукпостук?
   — Нет, милорд. Вы часто упоминали, что торговцы и лавочники — костяк и главная опора города, — ответил Стукпостук, передавая патрицию тонкую папку.
   — У меня будет золотая цепь и все такое, — сказал Мойст.
   — У него будет золотая цепь и все такое, Стукпостук, — известил Ветинари, разворачивая новое письмо.
   — Так и что в этом плохого? — допытывался Мойст.
   Ветинари снова посмотрел на него с искусным выражением неподдельного замешательства.
   — С вами все хорошо, мистер Липовиг? Похоже, у вас что-то случилось со слухом. Бегите же, Центральное Почтовое Отделение открывается через десять минут, и я уверен, что вы рветесь, как всегда, подать хороший пример своим работникам.
   Когда Мойст вышел, секретарь тихо положил на стол Ветинари еще одну папку.
   Она была озаглавлена «Альберт Спэнглер/Мойст фон Липовиг».
   — Спасибо, Стукпостук, но зачем?
   — Приказ о казни Альберта Спэнглера все еще в силе, милорд, — пробормотал тот.
   — А. Понимаю, — сказал Ветинари. — Вы думаете, что я укажу мистеру Липовигу на то, что его все еще могут повесить под его псевдонимом Альберт Спэнглер? Вы думаете, я мог бы указать ему, что мне достаточно лишь объявить газетам о своем шоке от того, что наш уважаемый мистер Липовиг — никто иной, как искусный вор, фальшивомонетчик и ловкий обманщик, который за многие годы украл много сотен тысяч долларов, взламывая банки и вынуждая честный бизнес вылетать в трубу? Вы думаете, я буду угрожать ему ревизией счетов Почтовой Службы, которая, без сомнения, обнаружит вопиющий факт присвоения чужого имущества? Вы думаете, что выявится пропажа всего пенсионного фонда Почтовый Службы? Вы думаете, я выражу всему миру свой ужас по поводу того, как негодяй Липовиг выпутался из петли с помощью неизвестных лиц? Другими словами, вы думаете, что я покажу ему, как просто скинуть человека с его положения настолько низко, что его бывшим друзьям придется наклоняться, чтобы плюнуть в него? Вы это подразумевали, Стукпостук?
   Секретарь уставился в потолок. Его губы шевелились где-то около двадцати секунд, пока Лорд Ветинари разбирался с бумагами.
   Затем он опустил взгляд и произнес:
   — Да, милорд. Я думаю, это исчерпывающее объяснение.
   — А, но ведь распялить человека можно не одним способом, Стукпостук.
   — Лицом вверх и лицом вниз, милорд?
   — Спасибо, Стукпостук. Вы знаете, что я ценю вашу развитую нехватку воображения.
   — Да, сэр. Спасибо, сэр.
   — На самом деле, Стукпостук, позволим ему построить себе собственную дыбу и самому же крутить рычаг.
   — Не уверен, что улавливаю вашу мысль, милорд.
   Лорд Ветинари отложил перо.
   — Необходимо учитывать психологию личности, Стукпостук. Каждого человека можно представить как замок, к которому существует ключ. У меня большие надежды на мистера Липовига в грядущей схватке. Он до сих пор сохранил инстинкты преступника.
   — Откуда вы знаете, милорд?
   — О, есть множество мелких признаков, Стукпостук. Но наиболее убедительным, думаю, является то, что он ушел с вашим карандашом.
   Заседания. Постоянные заседания. И довольно скучные заседания, что отчасти было причиной их существования. Скука любит компанию.
   Почтовые службы больше не перемещались по городу. Они обосновались на местах и теперь эти места требовали работников, и штатных расписаний, и зарплаты, и пенсий, и ремонтных служб, и ночных уборщиков, и графиков дежурств, и дисциплины, и инвестиций, и еще, и еще…
   Мойст печально посмотрел на письмо от госпожи Эстрессы Партлей из Кампании Равных Ростов. Почтовая Служба, очевидно, нанимала недостаточно дварфов. Мойст написал ей, по его мнению — весьма разумно, что треть всего персонала являются дварфами. Она ответила, что не в этом дело. Дело было в том, что раз дварфы обычно высотой в две трети человеческого роста, то Почта, как ответственное полномочное лицо, должна нанимать одного целого и треть дварфа на каждого служащего-человека. Почта должна стремиться к дварфийскому обществу, говорила госпожа Партлей.
   Мойст взял письмо большим и указательным пальцами и отпустил падать на пол. Оно стремится вниз, госпожа Партлей, стремится вниз.
   Еще там было что-то про жизненные ценности.
   Мойст вздохнул. Как все изменилось. Он стал ответственным государственным служащим, и люди могли безнаказанно обращаться к нему с такими выражениями, как «жизненные ценности».
   Тем не менее, Мойст был готов поверить, что существуют люди, получающие удовольствие от созерцания колонок цифр. Он в их число не входил.
   Прошло уже несколько недельс тех пор, как он в последний раз придумывал марку! И намного больше с тех пор, когда он в последний раз испытал то покалывание в пальцах, тот зуд и то чувство полета, означающие, что в его голове возник коварный замысел, призванный перехитрить того, кто надеялся перехитрить его самого.
   Все было таким… Респектабельным. И от этого становилось душно.
   Потом он вспомнил про сегодняшнее утро и улыбнулся. Ладно, он застрял, но теневое братство ночных лазутчиков признавало здание Почты чрезвычайно сложной задачей.
   И он смог проболтать себе выход из сложной ситуации. В целом, это была победа. Были даже моменты, между минутами дикого ужаса, когда он чувствовал себя живым и парящим.
   Тяжелые шаги в коридоре свидетельствовали о том, что приближалась Глэдис с его полутренним чаем. Она вошла, низко пригнув голову, чтобы не удариться о косяк, и с ухватками огромного, но обладающего невероятной координацией, существа, поставила чашку и блюдце, не вызвав никакой ряби. И сказала:
   — Экипаж Лорда Ветинари Ждет Снаружи, Сэр.
   Мойст был уверен, что в последнее время в голосе Глэдис стало больше высоких ноток.
   — Да я с ним час назад виделся! Чего он ждет-то? — воскликнул он.
   — Вас, Сэр. — Глэдис отвесила книксен, а когда голем отвешивает книксен, то это можно услышать.
   Мойст выглянул из окна. Черная карета стояла возле Почты. Рядом околачивался возница и спокойно курил.
   — Он сказал, что у меня встреча?
   — Кучер Сказал, Что Ему Было Велено Ждать, — ответила Глэдис.
   — Ха!
   Прежде, чем выйти, Глэдис сделала еще один книксен.
   Когда дверь за ней закрылась, Мойст вернулся к стопке бумаг на столе. Верхняя пачка была озаглавлена «Протоколы Заседания Подкомитета Подвижной Почтовой Службы», но больше это было похоже на трактаты.
   Он поднял кружку с чаем. На ней было написано « Не обязательно быть психом, чтобы работать здесь но это помогает!». Он уставился на нее, потом рассеянно взял толстое черное перо и поставил запятую между « здесь» и « но». А еще вычеркнул восклицательный знак. Он ненавидел восклицательный знак, его маниакальное, отчаянное веселье. Этот знак означал: «Не обязательно быть психом, чтобы работать здесь! Мы позаботимся, чтобы ты им стал!»
   Он заставил себя прочесть «Протоколы», понимая, что глаза пропускают целые абзацы в целях самозащиты.
   Потом взялся за Недельные Отчеты Районных Отделений Почты. После этого своими акрами слов растекся Комитет Медицины и Несчастных случаев.
   Время от времени Мойст поглядывал на кружку.
   В двадцать девять минут двенадцатого затрезвонилбудильник на столе. Мойст встал, задвинул стул, прошел к двери, досчитал до трех, открыл ее, сказал «Привет, Тиддлс» вошедшему престарелому почтовому коту, посчитал до девятнадцати, пока кот совершал свой круг по комнате, сказал «Пока, Тиддлс», когда тот проковылял обратно в коридор, и вернулся к своему столу.
    Ты только что открыл дверь престарелому коту, потерявшему представление об обхождении препятствий, сказал он себе, заводя будильник заново. И ты так делаешь каждый день. Думаешь, нормальные люди так поступают? Ладно, очень жалко смотреть на кота, когда он стоит часами, уткнувшись в стул, пока кто-нибудь его не сдвинет, но теперь ты каждый день встаешь, чтобы подвинуть стул для кота. Вот что с людьми делает честная работа.
    Да, но нечестная работа чуть не довела меня до виселицы!— запротестовал он.
    И что? Повешение длится пару минут. Комитет Пенсионного Фонда длится вечность!Это же такая скука! Ты заперт в золотой клетке!
   Мойст оказался около окна. Возница ел печенье. Когда он поймал взгляд Мойста, то дружелюбно помахал.
   Мойст чуть не отпрыгнул от окна. Он быстро сел на место и пятнадцать минут подряд подписывал требуемые формы FG/2. Потом вышел в коридор, ведущий в большой холл, и посмотрел вниз.
   Он пообещал вернуть большие люстры, и теперь обе они висели здесь, сверкая как персональные звездные системы. Большой, блестящий прилавок сверкал в своем отполированном великолепии. Повсюду царил гул целеустремленной и важной деятельности.
   Ему все удалось. Все работало. Это была Почта. И все веселье закончилось.
   Он спустился в сортировочные комнаты, заглянул в раздевалку почтальонов, чтобы дружески выпить чашечку похожего на деготь чая, послонялся по каретному двору, загораживая дорогу людям, занятым своими делами, и, наконец, побрел обратно в свой кабинет, согбенный бременем скуки.
   И случайно бросил взгляд в окно, как сделал бы всякий на его месте.
   Кучер обедал! Кучер, черт его подери, обедал! Поставил на тротуар складной стульчик и разложил еду на складном столике! Большой кусок свиного пирога и бутыль пива! У него даже белая скатерть была!
   Мойст бросился вниз по главной лестнице, как спятивший танцор чечетки, и выбежал наружу через большие двойные двери. В какую-то переполненную народом минуту, когда Мойст пробирался к карете, еда, стол, скатерть и стул были убраны в какое-то незаметное отделение, и кучер стоял около приветливо открытой двери.
   — Слушайте, по какому это все поводу, а? — спросил Мойст, жадно глотая воздух. — У меня не…
   — А, мистер Липовиг, — раздался из кареты голос Лорда Ветинари. — Садитесь. Благодарю, Хаусман, миссис Роскошь ждет. Шевелитесь же, мистер Липовиг, я вас не съем. Только что уже пообедал вполне приемлемым сэндвичем с сыром.
   Что плохого в том, чтобы просто выяснить в чем дело? Вот вопрос, от которого за многие столетия было получено больше вреда, даже чем от: «Да что плохого, если я возьму только одно?» и «Все будет хорошо, только стой спокойно».
   Мойст забрался в темноту кареты, дверь за ним захлопнулась, и он резко обернулся.
   — Ну в самом-то деле, — сказал Лорд Ветинари. — Ее закрыли, не заперлиже, мистер Липовиг. Успокойтесь!
   Рядом с ним очень прямо сидел Стукпостук с большой кожаной сумкой на коленях.
   — Что вы хотите? — спросил Мойст.
   Лорд Ветинари изогнул бровь.
   — Я? Ничего. Что выхотите?
   — Что?
   — Ну, это вы залезли в мой экипаж, мистер Липовиг.
   — Да, но мне сказали, что он стоит на улице!
   — А если бы вам сказали, что он черный, вы бы тоже сочли необходимым что-нибудь предпринимать по этому поводу? Вот дверь, мистер Липовиг.
   — Но вы тут все утро стоите!
   — Это общественная улица, сэр, — заметил Лорд Ветинари. — А теперь садитесь. Хорошо.
   Карета резко двинулась с места.
   — Вы все не угомонитесь, мистер Липовиг, — произнес Ветинари. — Не беспокоитесь о своей безопасности. Жизнь потеряла вкус, не так ли?
   Мойст ничего не ответил.
   — Давайте поговорим об ангелах, — предложил Лорд Ветинари.
   — Ага, да, я это помню, — горько сказал Мойст, — Вы мне уже рассказывали, когда меня повесили…
   Ветинари поднял бровь.
   —  Почтиповесили, прошу заметить. На волосок от смерти.
   — Неважно! Меня повесили! И самым ужасным во всем этом было обнаружить, что Вестник Танти ^[1]отвел мне вего лишь два абзаца! Представляете, два абзаца на целую жизнь гениальных, изобретательных и абсолютно ненасильственных преступлений? Да я мог быть примером для молодежи! Всю передовицу сожрал Дислексичный Алфавитный Убийца, а он всего-то осилил А и В!
   — Не спорю, редактор, похоже, придерживается мнения, что заслуживающее внимания преступление это то, жертву которого собирают сразу по трем аллеям, но такова цена свободной прессы. Но нас обоих устраивает, не так ли, что Альберт Спэнглер покинул этот мир настолько… незаметно?
   — Да, но я никак не ожидал такой загробной жизни! Мне теперь всю оставшуюся жизнь придется делать то, что прикажут?
   — Поправка, вашей новой жизни. Но таковы голые факты. — ответил Ветинари, — Однако, позвольте мне перефразировать. Вас, мистер Липовиг, ожидает жизнь, полная уважения и спокойствия, гражданского достоинства и, конечно, по прошествии времени, заслуженной пенсии. Не говоря, разумеется, о достойной золотой цепи.
   Мойст содрогнулся от этих слов.
   — А если я несоглашусь, что вы сделаете?
   — М-м-м? О, вы не так поняли меня, мистер Липовиг. То, о чем я говорил — это то, что будет с вами, если вы отклоните мое предложение. Если вы его примете, то вам придется ходить по краю пропасти, вам будут противостоять могущественные и опасные враги и каждый день будет подкидывать новые испытания. Вас даже могут попытаться убить.
   — Что? Почему?
   — Вы раздражаете людей. Между прочим, на новой работе вам и шляпу дадут.
   — И на этой работе можно сделать хорошие деньги?
   — Ничего, кроме денег, мистер Липовиг. Фактически, это должность начальника Королевского Монетного Двора.
   — Что? Целый день выбивать монетки?
   — Коротко говоря, да. Но традиционно этот пост совмещается с руководящей должностью в Королевском Банке Анк-Морпорка, которая и будет вашей основной работой. А деньги вы можете делать в свободное время.
   —  Банкир? Я?
   — Да, мистер Липовиг.
   — Да я ничего не знаю об управлении банком!
   — Это хорошо. Никаких предубеждений.
   — Я грабилбанки!
   — Превосходно! Просто выверните наизнанку ход мыслей, — просиял Лорд Ветинари. — Деньги должны быть внутри.
   Карета остановилась.
   — В чем тут дело? — спросил Мойст. — В чем по-настоящему причина?
   — Когда вы приняли управление Почтовой Службой, мистер Липвиг, она была позором. А теперь вполне эффективно работает. Эффективно до скуки, фактически. В результате молодой человек может оказаться ночью на стене, или начинает вкрывать замки ради острых ощущений, или даже может увлечься Экстремальным Чиханием. Как вы подбираете отмычки, кстати?
   Отмычки ему продала пожилая леди в маленьком магазинчике в одном темном переулке, причем кроме него, там больше никого не было. Мойст до сих пор не мог понять, почему он их купил. Они были только географически нелегальны, но от знания, что они лежат в куртке, возникало приятное волнение. Все это было очень печально и напоминало тех серьезных деловых людей, надевающих на работу строгие костюмы с галстуками ярких расцветок, в безумной, отчаяной попытке продемонстрировать, что они еще сохранили свободный неукротимый дух.
    О боги, я стал одним из них. Ну, по крайней мере патриций, кажется, не знает про дубинку.
   — У меня все не настолько запущено, — сказал он.
   — А дубинка? Зачем вам дубинка? Вы же ведь пальцем никого никогда не тронули? Вы забираетесь на крыши и подбираете отмычки к собственным ящикам. Вы похожи на животное в клетке, которое рвется в джунгли! Мне бы хотелось дать вам то, что вам необходимо. Бросить вас львам.
   Мойст начал было протестовать, но Ветинари поднял руку.
   — Вы возглавили наше посмешище, Почту, и сделали из нее солидное предприятие, мистер Липовиг. Но банки Анк-Морпорка, сэр, отнюдь не посмешище. Ими заправляют упрямые ослы, мистер Липвиг. Слишком уж много было неудач. Они погрязли в болоте и живут в прошлом, знатное положение и богатство затмили им очи и они верят, что золото дороже всего.
   — Э… А разве это не так?
   — Нет. И такой вор и мошенник, как вы… — я еще раз прошу прощения, вы и сами это знаете в глубине души. Для вас это был просто способ набирать очки, — сказал Ветинари, — Что может золото знать об истинных ценностях? Посмотрите в окно и скажите, что вы видите.
   — Эм… Маленькую грязную псину, которая смотрит, как какой-то мужик мочится, — ответил Мойст, — простите, вы выбрали неподходящее время.
   — Если понимать мои слова менее буквально, — проговорил лорд Ветинари, наградив его Взглядом, — вы бы увидели огромный, суматошный город, полный опасных людей, которые добывают состояние из всго, что попдается им под руку. Они возводят, строят, вырезают, пекут, заливают, формируют, куют и замышляют странные и изощренные преступления. Но деньги они хранят в старых носках. Они больше доверяют носкам, чем банкам. Мы создаем искусственный дефицит металлических денег, вот почему ваши марки де факто являются валютой. Наша серьезная банковская система в полном беспорядке. Фактически, просто посмешище.
   — Еще большее посмешище будет, когда вы поставите меняво главе, — заявил Мойст.
   Ветинари послал ему быструю улыбку.
   — Неужели? — сказал он, — ну, посмеяться иногда нужно.
   Кучер открыл дверь, и они вышли.
   Почему храмы? — размышлял Мойст, разглядывая фасад Королевского Банка Анк-Морпорка. Почему банки всегда строят похожими на храмы, несмотря на то, что многие значительные религии (а) традиционно против того, чем занимаются банки и (б) открывают там счет?
   Конечно, он и раньше видел здание, но так до сих пор и не удосужился рассмотреть его. В отличие от многих денежных храмов, этот не был таким уж плохим. Архитектор, по крайней мере, знал, как построить достойную колонну, и когда нужно остановиться. И он был твердо настроен против херувимов, хотя над колоннами располагался благородно-возвышенный фриз, изображающий что-то аллегорическое с участием дев и ваз. В большинстве ваз и, как заметил Мойст, на некоторых девах, гнездились птицы. Злобный голубь покосился на Мойста с каменной груди.
   Мойст часто проходил мимо этого места. Оно никогда не было особенно оживленным. А позади него находился Королевский Монетный Двор, который вообще никогда не подавал признаков жизни.
   Сложно представить себе более уродливое здание из тех, что не выигрывали в архитектурных конкурсах. Монетный Двор был мрачной постройкой кирпично-каменной кладки, с высокими узкими зарешеченными окнами и дверями. Всем своим видом строение будто говорило миру «Даже не думай».
   До сих пор Мойст о нем и не думал. Ведь это был монетный двор. Место, где вас переворачивают вниз головой над ведром и вытрясают все на свете, прежде чем выпустить наружу. И у них там всюду охрана и двери с шипами.
   И Ветинари хотел поставить его во главе всего этого. В такой здоровенной бочке меда обязательно должна быть и нехилая ложка дегтя.
   — Скажите, милорд, — осторожно произнес Мойст, — что произошло с человеком, занимавшим раньше эту должность?
   — Я предполагал, что вы спросите, так что выяснил. Он умер на девяностом году жизни, от сердечного приступа.
   Звучало неплохо, но Мойст прожил и повидал достаточно, чтобы продолжить расследование.
   — Кто-нибудь еще в последнее время умирал?
   — Сэр Джошуа Роскошь, председатель банка. Умер полгода назад в своей постели, в возрасте восьмидесяти лет.
   — Есть множество неприятных способов умереть в собственной постели, — отметил Мойст.
   — Не спорю, — признал Лорд Ветинари. — Однако, в данном случае это произошло в объятиях молодой женщины по имени Душечка после огромной порции устриц. Насколько это было неприятным, я боюсь, мы никогда не узнаем.
   — Она была его женой? Вы сказали, это случилось в его собственной…
   — У него были аппартаменты в здании банка, — прервал его Ветинари. — Обычная привилегия, весьма полезная в случаях, — Ветинари сделал секундную паузу, — когда он работал допоздна. Миссис Роскошь не присутствовала при этом событии.
   — Если он Сэр, то разве она не должна быть Леди? — насторожился Мойст.
   — То, что ей не нравится быть Леди — это весьма характерно для миссис Роскошь, — сказал Лорд Ветинари. — А я уважаю ее желания.
   — И часто он «работал допоздна»? — Мойст старательно выделил слова Ветинари в кавычки. Не Леди, значит, да? — подумал он.
   — С поразительной для его возраста регулярностью, как я понимаю.
   — О, неужели? Знаете, кажется, я припоминаю некролог в Таймс. Но вроде там не было деталей такого рода.
   — Да, и куда только катится пресса, диву даешься.
   Ветинари повернулся и обозрел здание.
   — Из этих двух я предпочитаю откровенность Монетного Двора, — сообщил он. — Он рычит на мир. Сборщики налогов занимают два верхних этажа, что может вызвать некоторое беспокойство… Как вы думаете, мистер Липовиг?
   — Что это за круглая штуковина, которая торчит из крыши? — спросил Мойст. — Из-за нее здание становится похожим на свинью-копилку с застрявшей в щели монетой!
   — Как ни странно, ее действительно называют Дурной Пенни, — ответил Ветинари. — Большое колесо, снабжающее энергией машины для чеканки монет и тому подобное. Оно приводилось в движение заключенными в те времена, когда термин «общественные работы» был не просто словом. Или словосочетанием. Под этим подразумевалось жестокое и необычное наказание, что, тем не менее, говорит о весьма небогатом воображении. Зайдем внутрь?
   — Послушайте, сэр, что вы хотите, чтобы я сделал? — вопросил Мойст, когда они начали подниматься по мраморным ступеням. — Я немного понимаю в банковском деле, но как мне управлять монетным двором?
   Ветинари пожал плечами.
   — Понятия не имею. Думаю, что служащие дергают за рычаги. Кто-то говорит им, как часто это делать и когда остановиться.
   — А почему кому-нибудь захочется меня убить?
   — Не могу сказать, мистер Липовиг. Но вас пытались убить по меньшей мере один раз, даже когда вы просто безобидно доставляли письма, так что я предполагаю, что ваша карьера в банковском деле будет захватывающей.
   Они поднялись на самый верх лестницы. Пожилой мужчина, одетый в то, что могло сойти за генеральскую форму армии самого нестабильного типа, отворил перед ними дверь.
   Лорд Ветинари предоставил Мойсту возможность войти первым.
   — Я просто осмотрюсь, ладно? — сказал тот, поколебавшись на пороге. — У меня ведь совсем не было времени обдумать ваше предложение.
   — Само собой, — ответил Ветинари.
   — Этим я ни к чему себя не обязываю, так?
   — Ни к чему, — заверил Ветинари. Он прошел к кожаному дивану и сел, приглашая Мойста последовать его примеру. Вечно предупредительный Драмнотт расположился позади них.
   — Какой приятный запах стоит в банках, вам не кажется? — спросил Ветинари. — Смесь полировки, чернил и богатства.
   — И лисоимства, — добавил Мойст.
   — Это означает жестокость к лисам. Думаю, вы имели в виду лихоимство. Церковь, похоже, не слишком выступает против него в наше время. Между прочим, никто, кроме нынешнего председателя банка не в курсе моих намерений. Для всех остальных сегодня вы просто проводите небольшую инспекцию от моего имени. Только к лучшему, что вы не надели сегодня свой знаменитый золотой костюм.
   В банке стояла тишина, в основном потому, что звуки просто терялись в высоких потолках, а отчасти оттого, что люди всегда понижают голос в непосредственной близости от крупных сумм денег. Бросались в глаза красный бархат и позолота. Повсюду висели картины, изображающие серьезных людей в сюртуках. Время от времени раздавались быстрые шаги по мраморному полу, затихающие когда тот, кому они принадлежали, ступал на остров ковра. А внушительные столы были обиты серовато-зеленой кожей. С самого детства обшитые серо-зеленой кожей столы для Мойста означали Богатство. Красная кожа? Тьфу! Это для выскочек и хвастунов. Серо-зеленый означал, что уже ваши предки достигли Благосостояния и вы получили его в наследство. Для лучшего эффекта кожа должна быть немного вытертой.
   На стене за стойкой тикали большие часы, поддерживаемые херувимами. Появление лорда Ветинари произвело определенный эффект. Служащие подталкивали друг друга и кидали в его сторону выразительные взгляды.
   В действительности же, осознал Мойст, они не особо бросались в глаза. Природа наградила его способностью быть лицом с заднего плана, причем даже тогда, когда он стоял прямо перед вами. Он не был уродливым, не был привлекательным, он просто был таким незапоминающимся, что иногда удивлял самого себя во время бритья. А Ветинари носил черный, совершенно не стремящийся привлечь внимание цвет, но тем не менее он производил эффект свинцового груза, положенного на резиновую поверхность. Он искажал пространство вокруг себя. Люди не сразу замечали его, но моментально чувствовали его присутствие.
   И сейчас люди шептали в переговорные трубки — патриций здесь, но никто его официально не приветствует! Будут неприятности!
   — Как поживает мисс Добросерд? — поинтересовался Ветинари, не обращая внимания на возрастающую суматоху.
   — Она в отъезде, — без выражения сказал Мойст.
   — А, Траст, без сомнения, обнаружил еще одного погребенного голема.
   — Да.
   — Все еще выполняет приказы, отданные ему тысячу лет назад?
   — Наверное. Он где-то в глуши.
   — Она неутомима, — радостно изрек Ветинари. — Големы возвращаются к жизни из тьмы веков, чтобы крутить колеса торговли для всеобщего блага. Прямо как вы, мистер Липовиг. Она оказывает городу огромную услугу. И Голем-Траст тоже.
   — Да, — согласился Мойст, пропуская мимо ушей все про возвращение к жизни.