Страница:
Мойст проследовал за Бентом с его отрывистой походкой два пролета мраморной лестницы и дальше по коридору. Они остановились перед парой дверей темного дерева, и мистер Бент постучал — не один раз, а последовательностью стуков, так что это предполагало код. Потом очень осторожно толкнул дверь.
Кабинет председателя был просторным и просто меблирован весьма дорогими вещами. Всюду виднелись бронза и медь. Вероятно, последнее сохранившееся дерево какого-то редкого, экзотического вида срубили, чтобы создать стол председателя, который был предметом зависти и таким большим, что в нем можно было хоронить. Он блестел глубоким, глубоким зеленым цветом и говорил о власти и неподкупности. Мойст допустил, что он, как всегда бывает, врал.
Очень маленький песик сидел в латунном ящике для входящих бумаг, но только когда Бент сказал «Мистер Липовиг, госпожа председатель», Мойст осознал, что стол занят еще и человеком. Голова очень маленькой, очень почтенной, седовласой женщины вглядывалась в него поверх этого стола. На нем по обе стороны от нее, сияя серебристой сталью в этом мире вещей золотого цвета, покоились два заряженных арбалета, укрепленные на маленьких шарнирах. Женщина как раз убирала свои худые маленькие руки от курков.
— О да, как мило, — раздалась ее трель. — Я — миссис Роскошь. Присаживайтесь, мистер Липовиг.
Он так и сделал, пытаясь оказаться как можно дальше от текущей зоны досягаемости арбалетов, и пес спрыгнул со стола на его колено со счастливым и сокрушительным энтузиазмом.
Это был самый маленький и уродливый пес из всех виденных Мойстом. Выпученными глазами, будто вот-вот взорвутся, он напоминал золотую рыбку. Нос, наоборот, похоже, был вдавлен внутрь. Пес тяжело хрипел, и у него были такие кривые ноги, что он, должно быть, время от времени об них сам же и спотыкался.
— Это мистер Непоседа, — представила пожилая женщина. — Обычно он к людям не привязывается, мистер Липовиг. Я впечатлена.
— Привет, мистер Непоседа, — сказал Мойст. Пес тявкнул и покрыл лицо Мойста всем тем, что лучшего есть в собачьей слюне.
— Вы ему нравитесь, мистер Липовиг, — одобрительно заметила миссис Роскошь. — Сможете угадать породу?
Мойст вырос бок о бок с собаками и довольно хорошо разбирался в породах, но что касается мистера Непоседы, то тут просто не с чего было начать. Так что он решился обратиться к честности.
— Все? — предположил он.
Миссис Роскошь засмеялась, и смех этот звучал на шестьдесят лет моложе, чем было ей.
— Очень точно! Его мать была чистокровной гончей, они раньше были очень популярны в королевских дворцах. Но однажды ночью она сбежала, стоял жуткий лай, и, боюсь, мистер Непоседа — сын многих отцов, бедняжка.
Мистер Непоседа повернул к Мойсту оба душевных глаза, и выражение морды у него стало немного искаженным.
— Бент, мистер Непоседа, похоже, испытывает затруднения, — сказала миссис Роскошь. — Пожалуйста, выведи его на маленькую прогулочку в сад, ладно? Я думаю, что молодые служащие не дают ему достаточно времени.
Быстрая тень грозовой погоды пробежала по лицу главного кассира, но он покорно снял с крючка красный поводок.
Маленький пес зарычал.
Еще Бент достал пару толстых кожаных перчаток и проворно их одел. Под возрастающее рычание он с большой осторожностью поднял собаку, обхватил ее одной рукой и, не издав не единого звука, вышел.
— Так это вы — знаменитый Главный Почтмейстер, — сказала миссис Роскошь. — Не кто иной, как человек в золотом. Хотя, как я замечу, не этим утром. Подойди поближе, мальчик, дай посмотреть на тебя на свету.
Мойст приблизился, и старая леди неловко поднялась при помощи двух тростей с набалдашниками слоновой кости. Одну из них она бросила, схватила подбородок Мойста и стала пытливо разглядывать его лицо, поворачивая его голову так и эдак.
— Хммм, — протянула она, отступая. — Как я и думала…
Оставшаяся трость ударила Мойста сзади по ногам и подкосила, как соломинку. Пока он ошарашено лежал на толстом ковре, миссис Роскошь триумфально продолжила:
— Ты вор, мошенник и хитроумный и изобретательный жулик! Признай это!
— Неправда! — слабо запротестовал Мойст.
— И лжец, — радостно добавила миссис Роскошь. — И наверняка самозванец! Ой, не трать зря на меня этот невинный взгляд. Я сказала, что вы негодяй, сэр! Я бы не доверила тебе даже ведро воды, если бы у меня панталоны горели!
Потом она сильно ткнула ему в грудь:
— Ну, ты что, весь день тут собираешься разлеживаться? — рявкнула она. — Вставай, парень, я же не говорила, что ты мне не нравишься!
С кружащейся головой Мойст настороженно поднялся на ноги.
— Дайте вашу руку, мистер Липовиг, — потребовала миссис Роскошь. — Главный Почтмейстер? Да ты просто шедевр! Давай сюда!
— Что? О… — Мойст схватил руку старушки. Это было как пожатие руки холодному пергаменту. Миссис Роскошь рассмеялась.
— А, да, прямо как открытое и обнадеживающее рукопожатие моего покойного мужа. Ни у какого честного человека не может быть рукопожатия честнее этого. Как так получилось, что вас так долго не заносило в финансовую область?
Мойст осмотрелся. Они были одни, все его карты были раскрыты, и некоторых людей просто не существовало способа обмануть. Мы тут имеем, сказал себе Мойст, Типичную Задорную Старушку: индюшачья шея, смущающее чувство юмора, радостное удовольствие от мягкой жестокости, прямота в разговорах, которая заигрывает с грубостью, и что, важнее, заигрывает с заигрыванием. Нравится думать, что она не «леди». Забавляется со всем, что не рискует упасть, причем с таким взглядом, который говорит «Я могу делать, что хочу, потому что я старая. И я питаю слабость к мошенникам». Таких старушек было непросто одурачить, но в этом и не было необходимости. Мойст расслабился. Иногда сбросить маску было величайшим облегчением.
— Ну, по крайней мере, я не самозванец, — сказал он. — Мойст фон Липвиг — мое настоящее имя.
— М-да, не могу себе представить, чтобы в этом деле у тебя был какой-то выбор, — отозвалась миссис Роскошь, направляясь обратно к своему месту. — Как бы то ни было, ты, похоже, морочишь головы всем подряд и постоянно. Садитесь, мистер Липовиг, я не укушу.
Последнее было сказано с видом, который посылал сообщение «Но дайте мне полбутылки джина и пять минут найти зубы, и тогда посмотрим!» Она указала на стул рядом с собой.
— Что? Я думал, я уволен? — воскликнул Мойст, оттягивая время.
— Правда? Почему это?
— Из-за всего того, что вы сказали?
— Я не сказала, что думаю, что ты плохой человек, — заметила миссис Роскошь. — И мистеру Непоседе ты нравишься, а он удивительно хорош в оценке людей. Кроме того, по словам Хэвлока, ты чудеса сотворил с нашей Почтой. — Миссис Роскошь протянула руку куда-то вниз и водрузила на стол внушительную бутыль джина. — Глотнете, мистер Липовиг?
— Э-э, не в этот раз.
Миссис Роскошь втянула воздух.
— У меня не много времени, сэр, но, к счастью, много джина.
Мойст посмотрел, как она наливает лишь немногим меньше летальной дозу в бокал.
— У тебя есть девушка? — спросила она, поднимая стакан.
— Да.
— Она знает, что вы за тип?
— Да. Я часто напоминаю ей об этом.
— Не верит, м? Ах, таковы все влюбленные женщины, — вздохнула миссис Роскошь.
— Вообще-то я не думаю, что ее это волнует. Она не просто обычная девушка.
— А, и видит твою скрытую суть? Или, может, ту скрытую суть, которую ты тщательно возвел, чтобы люди находили ее? Люди вроде тебя… — она сделала паузу и продолжила — вроде нас заводят по меньшей мере одну скрытую сущность для любознательных гостей, так ведь?
Мойст ничего на это не ответил. Разговаривать с миссис Роскошь было все равно, что стоять напротив волшебного зеркала, которое раскрывало тебя до изнанки. Он только сказал:
— Большинство ее знакомых — големы.
— О? Здоровые глиняные люди, которые предельно надежны и кому нечего предъявить в отделе штанов? Что она находит в тебе, мистер Липовиг? — она ткнула его пальцем, похожим на сырную соломину.
У Мойста открылся рот.
— Верную противопо-ложность, я уверена, — сказала миссис Роскошь, похлопав его по руке. — И Хэвлок, значит, послал тебя сюда объяснить мне, как управлять моим банком. Можешь звать меня Топси.
— Ну, я… — объяснить ей, как управлять ее банком? Так это не подразумевалось.
Топси наклонилась поближе.
— Я никогда не имела ничего против Душечки, знаешь ли, — сказала она, слегка понизив голос. — Очень милая девушка, хоть и жирная, как ярд лярда. И она была не первой. Далеко не так. Я и сама когда-то была любовницей Джошуа.
— Правда? — он знал, что ему придется все это выслушать, вне зависимости от того, хотелось ему этого или нет.
— О да, — ответила миссис Роскошь. — Люди тогда больше понимали. Все это было вполне приемлемым. Мы с его женой обычно собирались раз в месяц на чай, чтобы обсудить его график, и она говорила, что рада, что может выпустить его из-под каблука. Разумеется, в то время любовница должна была быть женщиной многих достоинств.
Она вздохнула.
— Сейчас, конечно, достаточно способности крутиться вокруг шеста вверх тормашками.
— Устои везде рушатся, — согласился Мойст. Это была хорошая ставка. Они всегда рушились.
— Банковское дело на самом деле очень похоже, — сказала Топси, как бы мысля вслух.
— Прошу прощения?
— Я имею в виду, что результат-то все равно будет таким же, но стиль должен как-то учитываться, ты не думаешь? Нужен блеск. Нужна изобретательность. Действо нужно, а не просто деятельность. Хэвлок говорит, что это твой конек, — она кинула Мойсту вопросительный взгляд. — В конце концов, ты сделал Почту почти героичным предприятием, да? Люди часы сверяют по прибытию Орлейского экспресса. Раньше они сверяли календари!
— Щелкающие башни все еще приносят некоторый убыток, — пробурчал Мойст.
— Удивительно небольшой, всевозможно обогащая при этом человеческое общество, и, несомненно, свою долю получают и налоговики Хэвлока. У вас дар приводить людей в восторг, мистер Липовиг.
— Ну, я… ну, полагаю, да, — выдавил он. — Я знаю, что чтобы продать сосиску, надо уметь продавать шипение.
— Прекрасно, прекрасно, — сказала Топси, — но я надеюсь, ты знаешь, что каким бы хорошим продавщиком шипения ты ни был, рано или поздно надо будет дать сосиску, ммм?
Она подмигнула ему так, что женщину помоложе за это бы посадили.
— Между прочим, — сказала она, — помнится слух, что боги указали тебе путь к захороненному сокровищу, с помощью которого ты восстановил Почту. Что было на самом деле? Топси можешь рассказать.
Наверное, и впрямь мог, решил он и заметил, что хотя ее волосы были редкими и почти белыми, они все еще хранили бледный след оранжевого, который намекал на более яркую рыжину в прошлом.
— Это были мои припрятанные накопления за годы мошенничества, — поведал он.
Миссис Роскошь захлопала в ладоши.
— Чудесно! Вот уж и впрямь сосиска! Это так…соответствующе. У Хэвлока всегда был нюх на людей. У него, знаешь, большие планы насчет города.
— Подприятие, — сказал Мойст. — Да, знаю.
— Подземные улицы, и новые доки, и все такое, — продолжала Топси. — А для всего этого правительству нужны деньги, а деньгам нужны банки. К сожалению, люди почти потеряли веру в банки.
— Почему?
— Потому что обычно мы теряем их деньги. В основном не для какой-то цели. Крушение в 88, Крушение 93-го, Крушение 98-го… Хотя последнее было скорее похоже не на крах, а на звон. Мой покойный муж раздавал ссуды направо-налево, так что нам пришлось влезать в страшные долги и прочие результаты сомнительных решений. Теперь у нас старушки хранят свои деньги, потому что всегда так делали и милые молодые служащие все еще вежливы и у двери все еще стоит медная миска для их маленьких собачек, чтобы пить оттуда. Вы можете что-то с этим поделать? Я прекрасно знаю, что запасы старушек подходят к концу.
— Ну, э, у меня, может, и есть парочка идей, — сообщил Мойст, — но это все еще некоторый шок. Я вообще-то совсем не представляю себе, как работает банк.
— Никогда не клал в банк деньги?
— Только не внутрь, нет.
— А как, ты предполагаешь, он работает?
— Ну, берете деньги богачей, ссужаете их подходящим людям под проценты и возвращаете как можно меньше этих процентов.
— Да, а каков подходящий человек?
— Кто-то, кто может доказать, что ему не нужны деньги?
— О, как цинично. Но общую идею ты ухватил.
— Не бедным, значит?
— Только не в банках, мистер Липовиг. Никому, чей доход меньше полутора сотен долларов в год. Для этого изобрели носки и матрасы. Мой покойный муж всегда говорил, что единственный способ сделать деньги на бедняках — это оставить их бедняками. В деловой жизни он был не очень-то добрым человеком. Есть еще какие-нибудь вопросы?
— Как вы стали председателем?
— Председателем и управляющим, — гордо поправила Топси. — Джошуа нравилось держать все под контролем. О да, у него это так получалось, ну конечно…
Последнее было сказано почти про себя.
— А теперь я занимаю обе должности из-за древней магии под названием «владеление пятидесятью процентами акций».
— Я думал, что магия в пятидесяти одном проценте, — заметил Мойст. — Разве остальные владельцы не могут заставить…
Дверь в дальнем конце комнаты распахнулась и вошла высокая женщина в белом, везя за собой тележку, содержимое которой было накрыто тканью.
— Время принять лекарства, миссис Роскошь, — возвестила она.
— Они мне вообще не помогают, Сестра! — отрезала старушка.
— И вы знаете, что доктор сказал больше никакого алкоголя, — сказала сиделка. Она обвинительно посмотрела на Мойста.
— Ей сказали больше никакого алкоголя, — повторила она, очевидно предполагая, что он где-то у себя припрятал пару бутылок.
— Ну а я говорю — больше никакого доктора! — заявила миссис Роскошь, заговорщицки подмигивая Мойсту. — Мои так называемые пасынок и падчерица за это платят, представляете? Да они меня отравить задумали! И все говорят, что я свихнулась…
Раздался стук в дверь, скорее как просьба войти, чем объявление о намерении. Миссис Роскошь двинулась с впечатляющей скоростью, и, когда дверь раскрылась, арбалеты уже поворачивались.
Вошел мистер Бент со все еще рычащим мистером Непоседой на руках.
— Я же говорила, что пять раз, мистер Бент! — закричала миссис Роскошь. — Я могла попасть в мистера Непоседу! Вы считать не умеете?
— Я прошу прощения, — отозвался Бент, осторожно водружая мистера Непоседу в ящик. — И я умею считать.
— Ну и кто у нас такой непоседа? — сказала миссис Роскошь, в то время как пес чуть не взрывался от сумасшедшего радостного волнения видеть кого-то, кого он не видел самое большее десять минут. — Ты был послушным мальчиком? Он был послушным мальчиком, мистер Бент?
— Да, мадам. Чрезмерно, — яд змеиного мороженного не мог быть холоднее. — Могу я вернуться к своим обязанностям?
— Мистер Бент думает, я не знаю, как управлять банком, правда ведь, мистер Непоседа? — промурлыкала миссис Роскошь песику. — Глупый этот мистер Бент, правда? Да, мистер Бент, вы можете идти.
Мойст припомнил старую банбадукскую пословицу: «Если старушка злобно разговаривает со своей собакой, то эта собака — обед». Это поразительно подходило к случаю, и случай этот был неподходящим для того, чтобы быть рядом.
— Ну, было приятно познакомиться с вами, миссис Роскошь, — сказал он, поднимаясь. — Я… Обдумаю все.
— Он был у Хьюберта? — спросила миссис Роскошь, видимо, у собаки. — Прежде, чем он уйдет, ему надо побывать у Хьюьерта. Думаю, он немножко путается в финансах. Отведите его к Хьюберту, мистер Бент. Хьюберт хорошо объясняет.
— Как пожелаете, мадам, — откликнулся Бент, уставившись на мистера Непоседу. — Я уверен, что выслушав объяснения Хьюберта о денежном потоке, он больше не будет немножкопутаться. Прошу вас, следуйте за мной, мистер Липвиг.
Пока они спускались, Бент безмолствовал. Он поднимал свои безразмерные ступни осторожно, как будто идя по полу, усыпанному булавками.
— Миссис Роскошь — живенькая старушенция, да? — рискнул Мойст.
— Думаю, она то, что принято называть «оригиналом», сэр, — мрачно отозвался Бент.
— Немного утомляет временами?
— Я не буду это комментировать, сэр. Миссис Роскошь принадлежат пятьдесят один процент акций моего банка.
Его банка, отметил Мойст.
— Странно, — сказал он. — Она только что сказала мне, что владеет только пятидесятью процентами.
— И собакой, — ответил Бент. — У собаки один процент, наследство от покойного Сэра Джошуа, а собака принадлежит миссис Росокшь. У покойного Сэра Джошуа, было, как я понимаю, так называемое проказливое чувство юмора, мистер Липовиг.
И собаке принадлежит часть банка, подумал Мойст. И правда, какие эти Роскоши веселые люди.
— Полагаю, вам это не кажется слишком забавным, — сказал он.
— Я с удовольствием признаю, что я ничего не считаю забавным, сэр, — ответил Бент, когда они достигли основания лестницы. — У меня нет никакого чувства юмора. Вообще нет. Это френологически доказано. У меня Синдром Нихтлахена-Кейнвортца, что по какой-то непонятной причине понимается как печальный факт. Я же, напротив, рассматриваю это как дар. Счастлив сказать, что вид толстяка, поскальзывающегося на банановой кожуре, понимаю только как несчастный случай, который подчеркивает необходимость избавления от бытовых отходов.
— Вы не пробовали… — начал было Мойст, но Бент предостерегающе поднял руку.
— Прошу вас! Повторяю, я не считаю это тяжестью! И позвольте сказать, меня раздражает, когда люди воспринимают это именно так! Не стоит пытаться рассмешить меня, сэр! Если бы у меня не было ног, вы бы постарались заставить меня бегать? Я вполне счастлив, благодарю!
Он остановился около очередной пары дверей, немного успокоился и схватился за ручки.
— А теперь, может быть, следует воспользоваться возможностью показать вам, где… я бы сказал, выполняется серьезная работа, мистер Липовиг. Это всегда называлось счетной палатой, но я предпочитаю представлять это как, — он потянул на себя двери, которые величественно распахнулись, — мой мир.
Это было впечатляюще. И первым впечатлением, которое получил Мойст, было: это Ад в день, когда не нашлось спичек.
Он уставился на ряды согнутых спин, что-то неистово черкающих. Никто не поднял головы.
— Под этой крышей я не допущу счетов, Счетных Костей или других бесчеловечных приборов, мистер Липовиг, — сообщил Бент, двигаясь по центральному проходу. — Человеческий мозг способен не допускать погрешностей в мире чисел. Раз уж мы их изобрели, то как может быть иначе? Мы здесь точны, сэр, точны… — быстрым движением Бент вытянул листок бумаги из ящика для исходящих с ближайшего стола, бегло его просмотрел и бросил обратно с легким мычанием, которое означало то ли его одобрение тому, что служащий все сделал правильно, то ли разочарование от того, что он не нашел ничего неправильного.
Листок был напичкан вычислениями, и ни один смертный точно никак не мог их проверить с одного взгляда. Но Мойст не поставил бы и пенни на то, что Бент не рассчитал каждую строчку.
— В этой комнате мы в сердце банка, — гордо возвестил главный кассир.
— В сердце, — тупо отозвался Мойст.
— Здесь мы вычисляем прибыль, и хранение, и закладные, и цены, и… фактически, все. И мы не ошибаемся.
— Что, никогда?
— Ну, почти никогда. О, некоторые личности иногда допускают ошибку, — признал Бент с презрением. — К счастью, я проверяю каждое вычисление. Ни одна ошибка мимо меня не пройдет, можете на это рассчитывать. Ошибка, сэр, — это хуже, чем грех, по причине того, что грех часто зависит от точки зрения, личного мнения или даже определенного времени, но ошибка — это факт, и она требует исправления. Я вижу, что вы предусмотрительно не усмехаетесь, мистер Липовиг.
— Нет? В смысле нет. Не усмехаюсь! — ответил Мойст. Черт. Он забыл древнюю истину: когда пристально наблюдаешь, позаботься о том, чтоб никто пристально не наблюдал за тобой.
— Но вы, тем не менее, потрясены, — заметил Бент. — Вы пользуетесь словами, и мне говорили, что делаете это хорошо, но слова мягки и умелым языком могут быть выбиты в разные значения. Числа жесткие. О, с ними можно мошенничать и обманывать, но нельзя изменить их природу. Тройка — это тройка. Нельзя уговорить ее стать четверкой, даже если вы ее расцелуете.
Где-то в зале раздалось слабое хихиканье, но мистер Бент, видимо, не заметил.
— И они не слишком снисходительны. Мы здесь очень усердно работаем над тем, что должно быть сделано, — продолжал он. — А вот здесь сижу я, в самом центре…
Они достигли ступенек большого возвышения в центре комнаты. Как только они сделали это, мимо них уважительно пробралась худая женщина в белой блузке и длинной черной юбке и положила пачку бумаг в ящик, где уже скопилась довольно высокая гора. Она бросила взгляд на мистера Бента, который сказал «Спасибо, мисс Дрэйпс». Он был слишком занят, демонстрируя чудеса помоста с полукруглым столом сложного дизайна, чтобы заметить выражение, которое промелькнуло на ее маленьком бледном лице. А вот Мойст заметил, и прочел в нем тысячу слов, возможно, написанных в ее дневнике, но никогда никому не показанных.
— Видите? — нетерпеливо спросил главный кассир.
— М-м-м? — протянул Мойст, провожая взглядом семенящую прочь женщину.
— Вот здесь, видите? — повторил Бент с тем, что казалось почти энтузиазмом. — С помощью этих педалей я могу двигать стол, чтобы смотреть в любую сторону комнаты! Это паноптикум моего маленького мира. Ничто от меня не ускользнет! — он яростно закрутил педали, и весь помост начал с грохотом вращаться. — И можно поворачивать на двух скоростях, видите, из-за этих гениальных…
— Вижу, что почти ничего от вас не ускользает, — сказал Мойст, когда мисс Дрэйпс села на место. — Но мне не хотелось бы отрывать вас от работы.
Бент кинул взгляд на ящик и слегка пожал плечами.
— Эта пачка? Много времени она не займет, — сказал он, устанавливая ручник и поднимаясь. — Кроме того, я думаю, что вам очень важно увидеть, как это у нас налажено, прежде чем мне придется отвести вас к Хьюберту.
Тут он слегка кашлянул.
— А с Хьюбертом у вас, выходит, не налажено? — предположил Мойст, направляясь обратно к главному залу.
— Уверен, что намерения у него самые лучшие, — сказал Бент, оставив слова висеть в воздухе как петлю.
В зале господствовала величественная тишина. Несколько человек были за прилавками, старая леди за дверью смотрела, как ее собака пьет из своей медной миски, и любые слова произносились приемлемо-приглушенным тоном. Мойст всей душой был расположен к деньгам, они были одной из его любимейших вещей, но они не должны были быть чем-то, о чем надо говорить потише, чтоб вдруг не проснулись. Если деньги здесь и говорили, то шепотом.
Главный кассир отворил маленькую и не слишком приметную дверь, скрытую за лестницей и какими-то растениями в кадках.
— Пожалуйста, будьте осторожны, здесь всегда мокрый пол, — предупредил он и указал путь вниз по широким ступеням в огромнейший из всех виденных Мойстом подвалов. Каменные своды, поддерживающие красиво облицованный потолок, простирались далеко во мрак. Повсюду были свечи, а в центре что-то сверкало и наполняло пространство с колоннами бледно-голубым светом.
— Это когда-то было криптой храма, — объяснил шедший впереди Бент.
— Вы хотите сказать, что это место не просто выглядит, как храм?
— Строилось как храм, да, но никогда в этом качестве не использовалось.
— Правда? — спросил Мойст. — А какого бога?
— Никакого, как оказалось. Один из королей Анка приказал его построить около девятиста лет назад, — ответил Бент. — Думаю, это случай спекулятивного строения. То есть он не имел в виду какого-то конкретного бога.
— Надеялся, что какой-нибудь подвернется?
— Именно, сэр.
— Как для синиц? — сказал Мойст, внимательно вглядываясь во все вокруг. — Это место что, вроде небесной кормушки?
Бент вздохнул:
— Вы красочно выражаетесь, мистер Липовиг, но, полагаю, в этом есть некоторая правда. В любом случае, это не сработало. Потом это стало хранилищем на случай осады, крытым рынком, ну и так далее, пока его не заполучил Джокателло Ла Вис, когда город не выполнил обязательств заема. Это все есть в официальной истории. Не правда ли, прекрасное совокупление?
После долгой паузы Мойст произнес:
— Неужели?
— Вы так не считаете? Мне говорили, что здесь ее больше, чем где-либо еще в городе.
— Правда? — спросил Мойст, нервно оглядываясь. — Э, надо приходить сюда в какое-то определенное время?
— Ну, обычно в часы работы банка, но иногда пускаем группы по договоренности.
— Вы знаете, — проговорил Мойст, — Думаю, смысл беседы от меня немного ускользает…
Бент неопределенно махнул на потлок.
— … Я имел ввиду сочетание куполов, — пояснил он. — Или, точнее, сводов.
— А! Ну да! Конечно! — произнес Мойст. — Знаете, я не удивлюсь, если немногие люди об этом догадываются.
А потом Мойст увидел сверкающий среди арок Хлюпер.
Глава 3
Кабинет председателя был просторным и просто меблирован весьма дорогими вещами. Всюду виднелись бронза и медь. Вероятно, последнее сохранившееся дерево какого-то редкого, экзотического вида срубили, чтобы создать стол председателя, который был предметом зависти и таким большим, что в нем можно было хоронить. Он блестел глубоким, глубоким зеленым цветом и говорил о власти и неподкупности. Мойст допустил, что он, как всегда бывает, врал.
Очень маленький песик сидел в латунном ящике для входящих бумаг, но только когда Бент сказал «Мистер Липовиг, госпожа председатель», Мойст осознал, что стол занят еще и человеком. Голова очень маленькой, очень почтенной, седовласой женщины вглядывалась в него поверх этого стола. На нем по обе стороны от нее, сияя серебристой сталью в этом мире вещей золотого цвета, покоились два заряженных арбалета, укрепленные на маленьких шарнирах. Женщина как раз убирала свои худые маленькие руки от курков.
— О да, как мило, — раздалась ее трель. — Я — миссис Роскошь. Присаживайтесь, мистер Липовиг.
Он так и сделал, пытаясь оказаться как можно дальше от текущей зоны досягаемости арбалетов, и пес спрыгнул со стола на его колено со счастливым и сокрушительным энтузиазмом.
Это был самый маленький и уродливый пес из всех виденных Мойстом. Выпученными глазами, будто вот-вот взорвутся, он напоминал золотую рыбку. Нос, наоборот, похоже, был вдавлен внутрь. Пес тяжело хрипел, и у него были такие кривые ноги, что он, должно быть, время от времени об них сам же и спотыкался.
— Это мистер Непоседа, — представила пожилая женщина. — Обычно он к людям не привязывается, мистер Липовиг. Я впечатлена.
— Привет, мистер Непоседа, — сказал Мойст. Пес тявкнул и покрыл лицо Мойста всем тем, что лучшего есть в собачьей слюне.
— Вы ему нравитесь, мистер Липовиг, — одобрительно заметила миссис Роскошь. — Сможете угадать породу?
Мойст вырос бок о бок с собаками и довольно хорошо разбирался в породах, но что касается мистера Непоседы, то тут просто не с чего было начать. Так что он решился обратиться к честности.
— Все? — предположил он.
Миссис Роскошь засмеялась, и смех этот звучал на шестьдесят лет моложе, чем было ей.
— Очень точно! Его мать была чистокровной гончей, они раньше были очень популярны в королевских дворцах. Но однажды ночью она сбежала, стоял жуткий лай, и, боюсь, мистер Непоседа — сын многих отцов, бедняжка.
Мистер Непоседа повернул к Мойсту оба душевных глаза, и выражение морды у него стало немного искаженным.
— Бент, мистер Непоседа, похоже, испытывает затруднения, — сказала миссис Роскошь. — Пожалуйста, выведи его на маленькую прогулочку в сад, ладно? Я думаю, что молодые служащие не дают ему достаточно времени.
Быстрая тень грозовой погоды пробежала по лицу главного кассира, но он покорно снял с крючка красный поводок.
Маленький пес зарычал.
Еще Бент достал пару толстых кожаных перчаток и проворно их одел. Под возрастающее рычание он с большой осторожностью поднял собаку, обхватил ее одной рукой и, не издав не единого звука, вышел.
— Так это вы — знаменитый Главный Почтмейстер, — сказала миссис Роскошь. — Не кто иной, как человек в золотом. Хотя, как я замечу, не этим утром. Подойди поближе, мальчик, дай посмотреть на тебя на свету.
Мойст приблизился, и старая леди неловко поднялась при помощи двух тростей с набалдашниками слоновой кости. Одну из них она бросила, схватила подбородок Мойста и стала пытливо разглядывать его лицо, поворачивая его голову так и эдак.
— Хммм, — протянула она, отступая. — Как я и думала…
Оставшаяся трость ударила Мойста сзади по ногам и подкосила, как соломинку. Пока он ошарашено лежал на толстом ковре, миссис Роскошь триумфально продолжила:
— Ты вор, мошенник и хитроумный и изобретательный жулик! Признай это!
— Неправда! — слабо запротестовал Мойст.
— И лжец, — радостно добавила миссис Роскошь. — И наверняка самозванец! Ой, не трать зря на меня этот невинный взгляд. Я сказала, что вы негодяй, сэр! Я бы не доверила тебе даже ведро воды, если бы у меня панталоны горели!
Потом она сильно ткнула ему в грудь:
— Ну, ты что, весь день тут собираешься разлеживаться? — рявкнула она. — Вставай, парень, я же не говорила, что ты мне не нравишься!
С кружащейся головой Мойст настороженно поднялся на ноги.
— Дайте вашу руку, мистер Липовиг, — потребовала миссис Роскошь. — Главный Почтмейстер? Да ты просто шедевр! Давай сюда!
— Что? О… — Мойст схватил руку старушки. Это было как пожатие руки холодному пергаменту. Миссис Роскошь рассмеялась.
— А, да, прямо как открытое и обнадеживающее рукопожатие моего покойного мужа. Ни у какого честного человека не может быть рукопожатия честнее этого. Как так получилось, что вас так долго не заносило в финансовую область?
Мойст осмотрелся. Они были одни, все его карты были раскрыты, и некоторых людей просто не существовало способа обмануть. Мы тут имеем, сказал себе Мойст, Типичную Задорную Старушку: индюшачья шея, смущающее чувство юмора, радостное удовольствие от мягкой жестокости, прямота в разговорах, которая заигрывает с грубостью, и что, важнее, заигрывает с заигрыванием. Нравится думать, что она не «леди». Забавляется со всем, что не рискует упасть, причем с таким взглядом, который говорит «Я могу делать, что хочу, потому что я старая. И я питаю слабость к мошенникам». Таких старушек было непросто одурачить, но в этом и не было необходимости. Мойст расслабился. Иногда сбросить маску было величайшим облегчением.
— Ну, по крайней мере, я не самозванец, — сказал он. — Мойст фон Липвиг — мое настоящее имя.
— М-да, не могу себе представить, чтобы в этом деле у тебя был какой-то выбор, — отозвалась миссис Роскошь, направляясь обратно к своему месту. — Как бы то ни было, ты, похоже, морочишь головы всем подряд и постоянно. Садитесь, мистер Липовиг, я не укушу.
Последнее было сказано с видом, который посылал сообщение «Но дайте мне полбутылки джина и пять минут найти зубы, и тогда посмотрим!» Она указала на стул рядом с собой.
— Что? Я думал, я уволен? — воскликнул Мойст, оттягивая время.
— Правда? Почему это?
— Из-за всего того, что вы сказали?
— Я не сказала, что думаю, что ты плохой человек, — заметила миссис Роскошь. — И мистеру Непоседе ты нравишься, а он удивительно хорош в оценке людей. Кроме того, по словам Хэвлока, ты чудеса сотворил с нашей Почтой. — Миссис Роскошь протянула руку куда-то вниз и водрузила на стол внушительную бутыль джина. — Глотнете, мистер Липовиг?
— Э-э, не в этот раз.
Миссис Роскошь втянула воздух.
— У меня не много времени, сэр, но, к счастью, много джина.
Мойст посмотрел, как она наливает лишь немногим меньше летальной дозу в бокал.
— У тебя есть девушка? — спросила она, поднимая стакан.
— Да.
— Она знает, что вы за тип?
— Да. Я часто напоминаю ей об этом.
— Не верит, м? Ах, таковы все влюбленные женщины, — вздохнула миссис Роскошь.
— Вообще-то я не думаю, что ее это волнует. Она не просто обычная девушка.
— А, и видит твою скрытую суть? Или, может, ту скрытую суть, которую ты тщательно возвел, чтобы люди находили ее? Люди вроде тебя… — она сделала паузу и продолжила — вроде нас заводят по меньшей мере одну скрытую сущность для любознательных гостей, так ведь?
Мойст ничего на это не ответил. Разговаривать с миссис Роскошь было все равно, что стоять напротив волшебного зеркала, которое раскрывало тебя до изнанки. Он только сказал:
— Большинство ее знакомых — големы.
— О? Здоровые глиняные люди, которые предельно надежны и кому нечего предъявить в отделе штанов? Что она находит в тебе, мистер Липовиг? — она ткнула его пальцем, похожим на сырную соломину.
У Мойста открылся рот.
— Верную противопо-ложность, я уверена, — сказала миссис Роскошь, похлопав его по руке. — И Хэвлок, значит, послал тебя сюда объяснить мне, как управлять моим банком. Можешь звать меня Топси.
— Ну, я… — объяснить ей, как управлять ее банком? Так это не подразумевалось.
Топси наклонилась поближе.
— Я никогда не имела ничего против Душечки, знаешь ли, — сказала она, слегка понизив голос. — Очень милая девушка, хоть и жирная, как ярд лярда. И она была не первой. Далеко не так. Я и сама когда-то была любовницей Джошуа.
— Правда? — он знал, что ему придется все это выслушать, вне зависимости от того, хотелось ему этого или нет.
— О да, — ответила миссис Роскошь. — Люди тогда больше понимали. Все это было вполне приемлемым. Мы с его женой обычно собирались раз в месяц на чай, чтобы обсудить его график, и она говорила, что рада, что может выпустить его из-под каблука. Разумеется, в то время любовница должна была быть женщиной многих достоинств.
Она вздохнула.
— Сейчас, конечно, достаточно способности крутиться вокруг шеста вверх тормашками.
— Устои везде рушатся, — согласился Мойст. Это была хорошая ставка. Они всегда рушились.
— Банковское дело на самом деле очень похоже, — сказала Топси, как бы мысля вслух.
— Прошу прощения?
— Я имею в виду, что результат-то все равно будет таким же, но стиль должен как-то учитываться, ты не думаешь? Нужен блеск. Нужна изобретательность. Действо нужно, а не просто деятельность. Хэвлок говорит, что это твой конек, — она кинула Мойсту вопросительный взгляд. — В конце концов, ты сделал Почту почти героичным предприятием, да? Люди часы сверяют по прибытию Орлейского экспресса. Раньше они сверяли календари!
— Щелкающие башни все еще приносят некоторый убыток, — пробурчал Мойст.
— Удивительно небольшой, всевозможно обогащая при этом человеческое общество, и, несомненно, свою долю получают и налоговики Хэвлока. У вас дар приводить людей в восторг, мистер Липовиг.
— Ну, я… ну, полагаю, да, — выдавил он. — Я знаю, что чтобы продать сосиску, надо уметь продавать шипение.
— Прекрасно, прекрасно, — сказала Топси, — но я надеюсь, ты знаешь, что каким бы хорошим продавщиком шипения ты ни был, рано или поздно надо будет дать сосиску, ммм?
Она подмигнула ему так, что женщину помоложе за это бы посадили.
— Между прочим, — сказала она, — помнится слух, что боги указали тебе путь к захороненному сокровищу, с помощью которого ты восстановил Почту. Что было на самом деле? Топси можешь рассказать.
Наверное, и впрямь мог, решил он и заметил, что хотя ее волосы были редкими и почти белыми, они все еще хранили бледный след оранжевого, который намекал на более яркую рыжину в прошлом.
— Это были мои припрятанные накопления за годы мошенничества, — поведал он.
Миссис Роскошь захлопала в ладоши.
— Чудесно! Вот уж и впрямь сосиска! Это так…соответствующе. У Хэвлока всегда был нюх на людей. У него, знаешь, большие планы насчет города.
— Подприятие, — сказал Мойст. — Да, знаю.
— Подземные улицы, и новые доки, и все такое, — продолжала Топси. — А для всего этого правительству нужны деньги, а деньгам нужны банки. К сожалению, люди почти потеряли веру в банки.
— Почему?
— Потому что обычно мы теряем их деньги. В основном не для какой-то цели. Крушение в 88, Крушение 93-го, Крушение 98-го… Хотя последнее было скорее похоже не на крах, а на звон. Мой покойный муж раздавал ссуды направо-налево, так что нам пришлось влезать в страшные долги и прочие результаты сомнительных решений. Теперь у нас старушки хранят свои деньги, потому что всегда так делали и милые молодые служащие все еще вежливы и у двери все еще стоит медная миска для их маленьких собачек, чтобы пить оттуда. Вы можете что-то с этим поделать? Я прекрасно знаю, что запасы старушек подходят к концу.
— Ну, э, у меня, может, и есть парочка идей, — сообщил Мойст, — но это все еще некоторый шок. Я вообще-то совсем не представляю себе, как работает банк.
— Никогда не клал в банк деньги?
— Только не внутрь, нет.
— А как, ты предполагаешь, он работает?
— Ну, берете деньги богачей, ссужаете их подходящим людям под проценты и возвращаете как можно меньше этих процентов.
— Да, а каков подходящий человек?
— Кто-то, кто может доказать, что ему не нужны деньги?
— О, как цинично. Но общую идею ты ухватил.
— Не бедным, значит?
— Только не в банках, мистер Липовиг. Никому, чей доход меньше полутора сотен долларов в год. Для этого изобрели носки и матрасы. Мой покойный муж всегда говорил, что единственный способ сделать деньги на бедняках — это оставить их бедняками. В деловой жизни он был не очень-то добрым человеком. Есть еще какие-нибудь вопросы?
— Как вы стали председателем?
— Председателем и управляющим, — гордо поправила Топси. — Джошуа нравилось держать все под контролем. О да, у него это так получалось, ну конечно…
Последнее было сказано почти про себя.
— А теперь я занимаю обе должности из-за древней магии под названием «владеление пятидесятью процентами акций».
— Я думал, что магия в пятидесяти одном проценте, — заметил Мойст. — Разве остальные владельцы не могут заставить…
Дверь в дальнем конце комнаты распахнулась и вошла высокая женщина в белом, везя за собой тележку, содержимое которой было накрыто тканью.
— Время принять лекарства, миссис Роскошь, — возвестила она.
— Они мне вообще не помогают, Сестра! — отрезала старушка.
— И вы знаете, что доктор сказал больше никакого алкоголя, — сказала сиделка. Она обвинительно посмотрела на Мойста.
— Ей сказали больше никакого алкоголя, — повторила она, очевидно предполагая, что он где-то у себя припрятал пару бутылок.
— Ну а я говорю — больше никакого доктора! — заявила миссис Роскошь, заговорщицки подмигивая Мойсту. — Мои так называемые пасынок и падчерица за это платят, представляете? Да они меня отравить задумали! И все говорят, что я свихнулась…
Раздался стук в дверь, скорее как просьба войти, чем объявление о намерении. Миссис Роскошь двинулась с впечатляющей скоростью, и, когда дверь раскрылась, арбалеты уже поворачивались.
Вошел мистер Бент со все еще рычащим мистером Непоседой на руках.
— Я же говорила, что пять раз, мистер Бент! — закричала миссис Роскошь. — Я могла попасть в мистера Непоседу! Вы считать не умеете?
— Я прошу прощения, — отозвался Бент, осторожно водружая мистера Непоседу в ящик. — И я умею считать.
— Ну и кто у нас такой непоседа? — сказала миссис Роскошь, в то время как пес чуть не взрывался от сумасшедшего радостного волнения видеть кого-то, кого он не видел самое большее десять минут. — Ты был послушным мальчиком? Он был послушным мальчиком, мистер Бент?
— Да, мадам. Чрезмерно, — яд змеиного мороженного не мог быть холоднее. — Могу я вернуться к своим обязанностям?
— Мистер Бент думает, я не знаю, как управлять банком, правда ведь, мистер Непоседа? — промурлыкала миссис Роскошь песику. — Глупый этот мистер Бент, правда? Да, мистер Бент, вы можете идти.
Мойст припомнил старую банбадукскую пословицу: «Если старушка злобно разговаривает со своей собакой, то эта собака — обед». Это поразительно подходило к случаю, и случай этот был неподходящим для того, чтобы быть рядом.
— Ну, было приятно познакомиться с вами, миссис Роскошь, — сказал он, поднимаясь. — Я… Обдумаю все.
— Он был у Хьюберта? — спросила миссис Роскошь, видимо, у собаки. — Прежде, чем он уйдет, ему надо побывать у Хьюьерта. Думаю, он немножко путается в финансах. Отведите его к Хьюберту, мистер Бент. Хьюберт хорошо объясняет.
— Как пожелаете, мадам, — откликнулся Бент, уставившись на мистера Непоседу. — Я уверен, что выслушав объяснения Хьюберта о денежном потоке, он больше не будет немножкопутаться. Прошу вас, следуйте за мной, мистер Липвиг.
Пока они спускались, Бент безмолствовал. Он поднимал свои безразмерные ступни осторожно, как будто идя по полу, усыпанному булавками.
— Миссис Роскошь — живенькая старушенция, да? — рискнул Мойст.
— Думаю, она то, что принято называть «оригиналом», сэр, — мрачно отозвался Бент.
— Немного утомляет временами?
— Я не буду это комментировать, сэр. Миссис Роскошь принадлежат пятьдесят один процент акций моего банка.
Его банка, отметил Мойст.
— Странно, — сказал он. — Она только что сказала мне, что владеет только пятидесятью процентами.
— И собакой, — ответил Бент. — У собаки один процент, наследство от покойного Сэра Джошуа, а собака принадлежит миссис Росокшь. У покойного Сэра Джошуа, было, как я понимаю, так называемое проказливое чувство юмора, мистер Липовиг.
И собаке принадлежит часть банка, подумал Мойст. И правда, какие эти Роскоши веселые люди.
— Полагаю, вам это не кажется слишком забавным, — сказал он.
— Я с удовольствием признаю, что я ничего не считаю забавным, сэр, — ответил Бент, когда они достигли основания лестницы. — У меня нет никакого чувства юмора. Вообще нет. Это френологически доказано. У меня Синдром Нихтлахена-Кейнвортца, что по какой-то непонятной причине понимается как печальный факт. Я же, напротив, рассматриваю это как дар. Счастлив сказать, что вид толстяка, поскальзывающегося на банановой кожуре, понимаю только как несчастный случай, который подчеркивает необходимость избавления от бытовых отходов.
— Вы не пробовали… — начал было Мойст, но Бент предостерегающе поднял руку.
— Прошу вас! Повторяю, я не считаю это тяжестью! И позвольте сказать, меня раздражает, когда люди воспринимают это именно так! Не стоит пытаться рассмешить меня, сэр! Если бы у меня не было ног, вы бы постарались заставить меня бегать? Я вполне счастлив, благодарю!
Он остановился около очередной пары дверей, немного успокоился и схватился за ручки.
— А теперь, может быть, следует воспользоваться возможностью показать вам, где… я бы сказал, выполняется серьезная работа, мистер Липовиг. Это всегда называлось счетной палатой, но я предпочитаю представлять это как, — он потянул на себя двери, которые величественно распахнулись, — мой мир.
Это было впечатляюще. И первым впечатлением, которое получил Мойст, было: это Ад в день, когда не нашлось спичек.
Он уставился на ряды согнутых спин, что-то неистово черкающих. Никто не поднял головы.
— Под этой крышей я не допущу счетов, Счетных Костей или других бесчеловечных приборов, мистер Липовиг, — сообщил Бент, двигаясь по центральному проходу. — Человеческий мозг способен не допускать погрешностей в мире чисел. Раз уж мы их изобрели, то как может быть иначе? Мы здесь точны, сэр, точны… — быстрым движением Бент вытянул листок бумаги из ящика для исходящих с ближайшего стола, бегло его просмотрел и бросил обратно с легким мычанием, которое означало то ли его одобрение тому, что служащий все сделал правильно, то ли разочарование от того, что он не нашел ничего неправильного.
Листок был напичкан вычислениями, и ни один смертный точно никак не мог их проверить с одного взгляда. Но Мойст не поставил бы и пенни на то, что Бент не рассчитал каждую строчку.
— В этой комнате мы в сердце банка, — гордо возвестил главный кассир.
— В сердце, — тупо отозвался Мойст.
— Здесь мы вычисляем прибыль, и хранение, и закладные, и цены, и… фактически, все. И мы не ошибаемся.
— Что, никогда?
— Ну, почти никогда. О, некоторые личности иногда допускают ошибку, — признал Бент с презрением. — К счастью, я проверяю каждое вычисление. Ни одна ошибка мимо меня не пройдет, можете на это рассчитывать. Ошибка, сэр, — это хуже, чем грех, по причине того, что грех часто зависит от точки зрения, личного мнения или даже определенного времени, но ошибка — это факт, и она требует исправления. Я вижу, что вы предусмотрительно не усмехаетесь, мистер Липовиг.
— Нет? В смысле нет. Не усмехаюсь! — ответил Мойст. Черт. Он забыл древнюю истину: когда пристально наблюдаешь, позаботься о том, чтоб никто пристально не наблюдал за тобой.
— Но вы, тем не менее, потрясены, — заметил Бент. — Вы пользуетесь словами, и мне говорили, что делаете это хорошо, но слова мягки и умелым языком могут быть выбиты в разные значения. Числа жесткие. О, с ними можно мошенничать и обманывать, но нельзя изменить их природу. Тройка — это тройка. Нельзя уговорить ее стать четверкой, даже если вы ее расцелуете.
Где-то в зале раздалось слабое хихиканье, но мистер Бент, видимо, не заметил.
— И они не слишком снисходительны. Мы здесь очень усердно работаем над тем, что должно быть сделано, — продолжал он. — А вот здесь сижу я, в самом центре…
Они достигли ступенек большого возвышения в центре комнаты. Как только они сделали это, мимо них уважительно пробралась худая женщина в белой блузке и длинной черной юбке и положила пачку бумаг в ящик, где уже скопилась довольно высокая гора. Она бросила взгляд на мистера Бента, который сказал «Спасибо, мисс Дрэйпс». Он был слишком занят, демонстрируя чудеса помоста с полукруглым столом сложного дизайна, чтобы заметить выражение, которое промелькнуло на ее маленьком бледном лице. А вот Мойст заметил, и прочел в нем тысячу слов, возможно, написанных в ее дневнике, но никогда никому не показанных.
— Видите? — нетерпеливо спросил главный кассир.
— М-м-м? — протянул Мойст, провожая взглядом семенящую прочь женщину.
— Вот здесь, видите? — повторил Бент с тем, что казалось почти энтузиазмом. — С помощью этих педалей я могу двигать стол, чтобы смотреть в любую сторону комнаты! Это паноптикум моего маленького мира. Ничто от меня не ускользнет! — он яростно закрутил педали, и весь помост начал с грохотом вращаться. — И можно поворачивать на двух скоростях, видите, из-за этих гениальных…
— Вижу, что почти ничего от вас не ускользает, — сказал Мойст, когда мисс Дрэйпс села на место. — Но мне не хотелось бы отрывать вас от работы.
Бент кинул взгляд на ящик и слегка пожал плечами.
— Эта пачка? Много времени она не займет, — сказал он, устанавливая ручник и поднимаясь. — Кроме того, я думаю, что вам очень важно увидеть, как это у нас налажено, прежде чем мне придется отвести вас к Хьюберту.
Тут он слегка кашлянул.
— А с Хьюбертом у вас, выходит, не налажено? — предположил Мойст, направляясь обратно к главному залу.
— Уверен, что намерения у него самые лучшие, — сказал Бент, оставив слова висеть в воздухе как петлю.
В зале господствовала величественная тишина. Несколько человек были за прилавками, старая леди за дверью смотрела, как ее собака пьет из своей медной миски, и любые слова произносились приемлемо-приглушенным тоном. Мойст всей душой был расположен к деньгам, они были одной из его любимейших вещей, но они не должны были быть чем-то, о чем надо говорить потише, чтоб вдруг не проснулись. Если деньги здесь и говорили, то шепотом.
Главный кассир отворил маленькую и не слишком приметную дверь, скрытую за лестницей и какими-то растениями в кадках.
— Пожалуйста, будьте осторожны, здесь всегда мокрый пол, — предупредил он и указал путь вниз по широким ступеням в огромнейший из всех виденных Мойстом подвалов. Каменные своды, поддерживающие красиво облицованный потолок, простирались далеко во мрак. Повсюду были свечи, а в центре что-то сверкало и наполняло пространство с колоннами бледно-голубым светом.
— Это когда-то было криптой храма, — объяснил шедший впереди Бент.
— Вы хотите сказать, что это место не просто выглядит, как храм?
— Строилось как храм, да, но никогда в этом качестве не использовалось.
— Правда? — спросил Мойст. — А какого бога?
— Никакого, как оказалось. Один из королей Анка приказал его построить около девятиста лет назад, — ответил Бент. — Думаю, это случай спекулятивного строения. То есть он не имел в виду какого-то конкретного бога.
— Надеялся, что какой-нибудь подвернется?
— Именно, сэр.
— Как для синиц? — сказал Мойст, внимательно вглядываясь во все вокруг. — Это место что, вроде небесной кормушки?
Бент вздохнул:
— Вы красочно выражаетесь, мистер Липовиг, но, полагаю, в этом есть некоторая правда. В любом случае, это не сработало. Потом это стало хранилищем на случай осады, крытым рынком, ну и так далее, пока его не заполучил Джокателло Ла Вис, когда город не выполнил обязательств заема. Это все есть в официальной истории. Не правда ли, прекрасное совокупление?
После долгой паузы Мойст произнес:
— Неужели?
— Вы так не считаете? Мне говорили, что здесь ее больше, чем где-либо еще в городе.
— Правда? — спросил Мойст, нервно оглядываясь. — Э, надо приходить сюда в какое-то определенное время?
— Ну, обычно в часы работы банка, но иногда пускаем группы по договоренности.
— Вы знаете, — проговорил Мойст, — Думаю, смысл беседы от меня немного ускользает…
Бент неопределенно махнул на потлок.
— … Я имел ввиду сочетание куполов, — пояснил он. — Или, точнее, сводов.
— А! Ну да! Конечно! — произнес Мойст. — Знаете, я не удивлюсь, если немногие люди об этом догадываются.
А потом Мойст увидел сверкающий среди арок Хлюпер.
Глава 3
Хлюпер — Правильный Хьюберт — Один очень большой матрас — Кое-какие наблюдения по поводу туризма — Глэдис делает сэндвич — Офис Слепых Писем — Наследие Миссис Роскошь — Зловещее послание — План бегства — Еще более зловещее послание, точно куда зловещее, чем первое — Мистер Липовиг садится не в ту карету