Пратчетт Терри. Маскарад

   Будущее грозило вот-вот раздавить ее.
   Периодически она ловила себя на том, что когда хочет выругаться, то восклицает «дрянь!» или «ах, чтоб тебя!», а письма пишет на розовой бумаге.
   Она приобрела репутацию спокойной, правильной девушки, на которую всякий может положиться в трудную минуту.
   Агнесса знала, что ее ждет впереди. Очень скоро она научится готовить песочное печенье не хуже, чем это делает ее мать, и тогда все — на каких-либо надеждах можно будет ставить крест.
   Так и появилась на свет Пердита. Где-то Агнесса слышала, что внутри каждой толстухи живет стройная красавица ^[2] . Этой красавице она и дала замечательное имя Пердита. Пердита делала то, на что сама Агнесса никогда не осмелилась бы по причине чудесного характера. Свои письма Пердита писала на черной бумаге — ну, или писала бы, если бы такое сошло ей с рук. И Пердита не краснела на каждом шагу. Совсем напротив, ее отличала загадочная бледность. Пердита была так интересна в своей заблудшести. Так привлекательна в своей греховности! И красилась она темно-вишневой губной помадой! Лишь изредка Агнессе приходило в голову, что Пердита, быть может, такая же дура, как и она сама.
   Неужели единственной альтернативой было присоединиться к ведьмам? Порой она ощущала, хоть и смутно, их интерес. Ну, это как будто чувствуешь на себе чей-то испытующий взгляд, но не видишь, кто на тебя смотрит. Хотя один раз она заметила, как нянюшка Ягг критически рассматривает ее — примерно так же разглядывают подержанную кобылу.
   Агнесса и сама осознавала, что какой-то талант у нее есть. Иногда она предвидела то, что должно произойти, хотя знание это было весьма путаным, а следовательно, бесполезным — оно обретало четкую форму, только когда событие уже произошло. А еще у нее был голос. Необычный голос. Она всегда с удовольствием пела, и голос был полностью послушен ей. Он делал все, что она хотела.
   Но как живут ведьмы? О, нянюшка Ягг очень милая старушка — этакий вечно бодрый живчик. Зато все прочие ведьмы какие-то ненормальные: они двигаются поперек мира, а не параллельно ему, как обычные люди… Взять, к примеру, старую мамашу Дипбаж, для которой прошлое и будущее — открытая книга, зато в настоящем она слепа как крот. Или вот Милли Хорош из Ломтя: она заикается, а из ушей у нее течет. А уж что до матушки Ветровоск…
   О да. Самая прекрасная профессия в мире? Все ведьмы — брюзгливые старухи, у которых нет ни друзей, ни подруг.
   И они вечно рыщут в поисках таких же ненормальных, как они сами.
   Но с Агнессой Нитт им не обломится.
   Она сыта по горло жизнью в Ланкре. И ведьмами. И жизнью Агнессы Нитт. Поэтому она… сбежала.
 
   С виду ни за что нельзя было сказать, что нянюшка Ягг — прирожденная бегунья. Тем не менее она передвигалась с обманчивой быстротой, разбрасывая тяжелыми башмаками кучи листьев.
   С неба доносились гусиные клики. Небосклон пересекла еще одна стая. Птицы так торопились успеть за летом, что в баллистической спешке их крылья были почти неподвижны.
   У хижины матушки Ветровоск был заброшенный вид. От домика веяло пустотой.
   Обежав дом, нянюшка ворвалась в заднюю дверь, затопала вверх по ступенькам, увидела исхудалое тело на постели, мгновенно сделала соответствующие выводы, схватила с мраморного умывальника кувшин с водой, ринулась назад…
   Резко взметнувшись вверх, матушкина рука схватила ее за запястье.
   — Я всего-навсего решила вздремнуть, — матушка открыла глаза. — А твой топот, Гита, разбудил бы даже медведя в спячке.
   — Надо срочно заварить чай! Ты сама должна увидеть… — выдохнула нянюшка. От облегчения она едва не осела на пол.
   Матушка Ветровоск была достаточно умна, чтобы не задавать лишних вопросов.
   Однако чашка хорошего чая не готовится в спешке. Нянюшка Ягг нетерпеливо переминалась с ноги на ногу, пока матушка раздувала огонь, вылавливала из ведра с водой лягушат, кипятила воду и настаивала сухие листья.
   — Я не буду делать никаких выводов, — произнесла нянюшка, наконец усаживаясь на табурет. — Просто налей чашку чая и сама погляди.
   В целом ведьмы довольно-таки пренебрежительно относились к гаданию по чайным листьям. Ну что чаинки могут знать о будущем? Они не более чем объект, на котором успокаивается взгляд. А всю работу делает ум. В качестве такого «успокоительного» подойдет практически что угодно. Пылинки на поверхности лужи, кора ветки… в общем, что угодно. Например, нянюшка Ягг хорошо предсказывала будущее по пене в пивной кружке. Пена неизменно показывала, что нянюшке вот-вот предстоит насладиться освежительным напитком, и почти наверняка бесплатно.
   — Помнишь молодую Агнессу Нитт? — спросила нянюшка, пока матушка Ветровоск разыскивала молоко.
   Матушка нахмурилась.
   — Ту Агнессу, которая еще называет себя Пердитихой?
   — Пердитой Икс, — поправила нянюшка.
   Человек имеет право поменять свою жизнь, и нянюшка это право уважала. Матушка пожала плечами.
   — Толстуха. С копной волос. Когда ходит, ноги выворачивает наружу. Часто слоняется по лесу и поет. Хороший голос. Любит читать. Самое крепкое словцо, что я от нее слышала, — «дрянь». Стоит кому-то на нее посмотреть, заливается краской. Носит черные перчатки с отрезанными пальцами.
   — А помнишь, мы как-то говорили, что она, быть может… подойдет?
   — Гм, ты права, в ней есть что-то этакое, — согласилась матушка. — Вот только… имя неудачное.
   — Ее отца звали Послед, — задумчиво произнесла нянюшка Ягг. — Их было три сына: Перед, Серед и Послед. С фантазией в этом семействе всегда были проблемы.
   — Я говорила про Агнессу, — ответила матушка. — Лично мне это имя напоминает бахрому на коврике.
   — Наверное, поэтому она и назвала себя Пердитой.
   — Это еще хуже.
   — Ты сосредоточилась? — спросила нянюшка.
   — Да, пожалуй, сосредоточилась.
   — Отлично. А теперь посмотри на чаинки.
   Матушка заглянула в чашку.
   Драматический эффект вышел не особо ярким — наверное, из-за того, что нянюшка несколько переборщила с напряжением. И все же матушка тихонько присвистнула.
   — М-да. Вижу, — произнесла она.
   — И ты тоже?
   — Угу.
   — Похоже на… череп?
   — Угу.
   — А глазищи? Лично я чуть не обо… я очень удивилась, когда увидела эти глазищи.
   Нянюшка аккуратно поставила чашку на блюдце.
   — Ее мамаша показала мне письма, которые она пишет родным, — продолжала она. — Я их прихватила с собой. Холодок по коже идет, когда читаешь эти письма, Эсме. Ее ждет что-то очень плохое. Но она девушка из Ланкра. Одна из наших. А мы, ланкрцы, своих в беде не бросаем.
   — Чаинки не умеют предсказывать будущее, — голос матушки звучал спокойно. — Это всем известно.
   — Кроме самих чаинок.
   — Ну да, надо быть совсем слабоумным, чтобы пытаться спорить с чайной заваркой.
   Нянюшка Ягг перевела взгляд на пачку писем Агнессы. Детский, округлый почерк…… — такой почерк обычно свойствен человеку, который в детстве честно и прилежно копировал буквы в прописях, но, повзрослев, редко брал в руку перо, а потому почерк его так и не изменился. Кроме того, автор писем аккуратно разлиновал бумагу тонкими карандашными линиями.
   «Дарогая мамачка, надеюсь, это письмо благаполучно дайдет до тебя, патаму што я его тебе пасылаю. Я в Анк-Мопорке, и у меня все харошо. Меня еще не изнасиловали!! Жыву я по адресу улица Паточной Шахты, 4, место хорошее, и…»
   Матушка взяла в руки следующее письмо.
   «Дарогая мамачка, надеюсь, у тебя все харошо. У меня все отлично, толька деньги тают. Для заработка я пою в тавернах, но мне неочень много платят. Поэтому я пошла в Гильдию Белашвеек, штобы взять какоенибудь шытье. Штобы показать, што я, умею, я прихватила коекакие сваи вышывки. И ты ПАРАЗИШСЯ, другова слова не найти…»
   А вот еще одно послание…
   «Дарогая мамачка, наконец у меня есть харошие новости. На следущей неделе в Опере будут правадить слушания…»
   — Что такое «опера»? — осведомилась матушка Ветровоск.
   — Это как театр, только там все время поют.
   — Ха! Театр! — мрачно прокомментировала матушка.
   — Это мне мой Невчик как-то рассказывал. Говорит, там все время распевают на иностранных языках. А еще он сказал, что за все представление не понял ни слова.
   — Твой Невчик много чего не понимает. И что, интересно, он делал в Опере?
   — Отбивал черепицу с крыши, — довольным голосом ответила нянюшка.
   Воровство, совершенное кем-то из представителей семейства Ягг, воровством не считалось.
   — Из этих писем не много-то почерпнешь. Девушка приехала в город, образовывается там. — Матушка задумчиво наклонила голову набок. — Однако этого слишком мало для…
   Раздался неуверенный стук в дверь. Это был Шон Ягг, младший сын нянюшки и единственный представитель всех общественных служб Ланкра. На данный момент к его лацкану был приколот значок почтальона; процесс доставки почты в Ланкре заключался в том, что Шон снимал мешок с письмами с гвоздя, куда его вешал возчик почтовой кареты, и потом, когда у него появлялось свободное время, разносил почту по домам. Хотя многие ланкрцы сами являлись к мешку и брали себе то письмо, которое понравится.
   Приветствуя матушку Ветровоск, Шон уважительно прикоснулся к шлему.
   — Сегодня много писем, мам, — произнес он, обращаясь к нянюшке Ягг. — Э-э. И все они адресованы… Э-э… В общем, ты лучше сама посмотри, мам. — Он протянул нянюшке кипу конвертов.
   — Ланкрской Ведьме, — громко прочитала она.
   — Стало быть, это мне, — твердо заявила матушка Ветровоск и взяла письма.
   — Гм. Мне, пожалуй, пора, — нянюшка попятилась к двери.
   — Ума не приложу, и кому это пришло в голову писать мне, — произнесла матушка, вскрывая один из конвертов. — Но слава такая штука, быстро разносится по земле…
   Матушка сосредоточилась на тексте.
   — «Дарагая Ведьма, — прочла она, — пишу, штобы сказать тебе, как мне панравился рицепт Знаменитаго Марковноустричново Пирога. Мой муж…»
   Нянюшка Ягг успела преодолеть только половину расстояния до тропинки, как вдруг ее башмаки налились страшной тяжестью, пригвоздив нянюшку к земле.
   — Гита Ягг, а ну, немедленно вернись!
 
   Агнесса предприняла еще одну попытку. В Анк-Морпорке она никого не знала, а ей нужно было хоть с кем-то поговорить, пусть даже ее при этом не будут слушать.
   — Наверное, самое главное, почему я уехала оттуда, так это из-за ведьм, — начала она.
   Кристина повернулась к ней. Глаза девушки расширились, губки изумленно приоткрылись.
   Наверное, именно так должен выглядеть очаровательный шар для боулинга.
   — Из-за ведьм?! — выдохнула она.
   — Ну да, — утомленно произнесла Агнесса. Вот так всегда. На упоминание о ведьмах люди всегда реагируют одинаково — с изумленным восхищением. Ведьмы? Вот здорово! Ага, здорово, попробовали бы пожить с ними рядом…
   — Из-за самых настоящих ведьм?! Которые творят заклинания и летают на помеле?!
   — Творят и летают.
   — Ничего удивительного, что ты сбежала!!
   — Что? А… нет… я не о том. Принято считать, будто бы ведьмы все до одной плохие, злые, коварные и так далее, но тут все гораздо хуже…
   — То есть они, ведьмы, на самом деле куда хуже?!
   — Понимаешь, они почему-то уверены, что все-все на свете знают. И могут решать за человека, что хорошо для него, а что — нет!
   На маленьком лобике Кристины собрались морщинки. Это с ней случалось в тех редких случаях, когда она задумывалась над вещами более сложными, чем, к примеру, вопросы типа: «Как тебя зовут?»
   — Но разве это так уж пло…
   — Они… повсюду суют свои носы. Считают, будто бы тем самым творят добро! А их хваленое ведьмовство? Да нет никакого ведьмовства. Все их чары — это элементарное надувательство! Самые умные нашлись! Думают, им все можно!
   Кристина даже пошатнулась — с такой силой были произнесены последние слова.
   — О, дорогая!! — воскликнула она. — Значит, они чего-то хотели от тебя?! Чтобы ты что-то сделала?!
   — Они хотят, чтобы я кое-кем стала. Но я не пойду у них на поводу!
   Кристина ошеломленно уставилась на нее. После чего чисто автоматически выкинула из своей очаровательной головки все ненужное.
   — Ну и ладно!! — весело кивнула она. — А теперь, по-моему, нам пора познакомиться с нашим новым домом!!
 
   Взгромоздившись на скрипучий табурет, нянюшка Ягг сняла с верхней полки продолговатый, завернутый в бумагу предмет.
   Матушка, скрестив руки на груди, следила за ее действиями суровым взглядом.
   — Дело-то в том, — щебетала нянюшка, чувствуя, как этот взгляд пронизывает ее насквозь, — что мой последний муж, он однажды, как сейчас помню, это было после обеда, так вот, однажды он и говорит мне: «Знаешь, мать, а ведь стыдно было бы, если бы все твои знания ушли вместе с тобой — то есть когда ты уйдешь. Почему бы тебе не перенести что-нибудь на бумагу?» И с тех пор время от времени я что-то калякала на бумажках, а потом вдруг подумала: неплохо бы сделать все это красиво —…..ну и отослала свои записи в Анк-Морпорк, там есть такие специальные люди, которые возятся с ещегодниками, и прикинь, взяли с меня всего ничего, а недавно прислали вот это, лично мне нравится, на славу постарались, ты сама посмотри, какие аккуратненькие получились буквочки…
   — Так ты, стало быть, книжку написала! — не ослабляя интенсивности взгляда, прокомментировала матушка.
   — О, это так, сборничек рецептов, — откликнулась нянюшка смиренней некуда. Таким голосом обычно просят у суровых судий о снисхождении.
   — Да что ты смыслишь в стряпне? Ты ведь в жизни ничего не готовила.
   — Неправда, у меня тоже есть фирменные блюда.
   Матушка перевела свой испепеляющий взор на здоровенный том, что возлежал теперь у нее на руках.
   «Радость Домовводства», — громко прочла она. — Автор — Ланкрская Ведьма. Ха! А почему ты собственное имя на обложку не поставила? На книгах надо ставить имя настоящего автора, чтобы все знали, кто написал этот бред.
   — Это мой псевдотический ним, — объяснила нянюшка. — Господин Козлингер, ну, тот самый, главный по ещегодникам, сказал, что так будет гораздо таинственнее, а людям нравится таинственность.
   Матушка перевела взгляд-буравчик на надпись внизу обложки. Там очень маленькими буквами было написано: «СХХVIIое Пириздание. Продано Более Двацати Тысятч Икзимпляров! Мы Исдаем Синсации. Пол Доллара».
   — И ты послала им деньги, чтобы они напечатали эту чушь?
   — Так, пустяки, пару долларов, — махнула рукой нянюшка. — Но ты посмотри, работа какая! А кроме того, деньги мне потом вернули. Даже с лихвой — они обсчитались на три доллара в мою пользу.
   Матушка Ветровоск инстинктивно не доверяла книгам, но цифрам не доверяла еще больше. Она пребывала в глубоком убеждении, что все написанное, скорее всего, чистое вранье, а стало быть, и цифры грешат тем же самым. Кроме того, именно к цифрам обычно прибегают люди, вознамерившиеся вас обсчитать.
   Беззвучно шевеля губами, матушка размышляла о цифрах.
   — О, — наконец сказала она очень тихим и спокойным голосом. — И на этом все? Больше ты этому Козлингеру не писала?
   — Боги упаси. Иначе мне бы пришлось отдавать лишнее. Целых три доллара, не забывай! А их бы обязательно потребовали взад.
   — Ну да, ну да, понимаю…
   Матушка все еще пребывала в мире цифр. Она пыталась сообразить, сколько это может стоить — сделать такую книжку. Вряд ли особо много: есть ведь нечто вроде печатных мельниц, они и выполняют за вас всю работу.
   — В конце концов, три доллара это тебе не хухры-мухры, — нарушила ход ее размышлений нянюшка.
   — С этим я абсолютно согласна, — ответила матушка. — У тебя случайно не найдется карандаша? Ты ведь у нас грамотная, книжки строчишь!
   — У меня есть грифельная доска.
   — Давай сюда.
   — Просто держу ее под рукой. Вдруг увижу во сне какой-нибудь особый деликатес, чтобы тогда проснуться и сразу записать рецепт. Ха-ха.
   — Ха-ха, — неопределенно откликнулась матушка.
   Грифель заскользил по серой досточке. Бумага тоже должна что-то стоить. И наверняка продающему книгу надо заплатить пару пенни… На доске принялись выстраиваться столбики угловатых цифр.
   — Давай я еще чайку приготовлю, а? — предложила нянюшка, явно испытывая облегчение от того, что все так благополучно закончилось.
   — Гм-м-м? — промычала матушка. Внимательно изучив результат, она дважды подчеркнула его. — Но ты ведь получила удовольствие? — вдруг спросила она. — Ну, то есть от своей писанины?
   Из-за двери, ведущей в буфетную, высунулось радостная голова нянюшки Ягг.
   — О да! — воскликнула нянюшка. — Деньги для меня не важны,
   — А считать ты никогда не умела? — с той же задумчивостью продолжала матушка, обводя итоговую цифру в кружок.
   — Эсме, ты ведь меня знаешь, — весело чирикнула нянюшка. — Терпеть не могу эти задачки. Сколько будет, если от двух фартингов отнять одну миску с бобами…
   — Ну и хорошо. Потому что, согласно моим расчетам, господин Козлингер должен тебе гораздо больше, чем три доллара. Это если по-честному.
   — Не в деньгах счастье, Эсме. Главное — здоровье, а остальное все…
   — Итак, согласно моим расчетам и если по-честному, он должен тебе от четырех до пяти тысяч долларов, — так же спокойно произнесла матушка.
   В буфетной что-то грохнуло.
   — В общем, хорошо, что для тебя счастье не в деньгах, — рассуждала матушка Ветровоск. — Иначе тебе было бы совсем кисло. Ну, то есть если бы для тебя деньги что-то значили.
   Из-за края двери вынырнуло бледное лицо нянюшки Ягг.
   — Не может быть!
   — Четыре-пять тысяч — это очень приблизительно. Скорее всего даже больше.
   — Да быть того не может!
   — Просто берешь цифры, складываешь, вычитаешь, делишь…
   Нянюшка Ягг, охваченная благоговейным ужасом, взирала на собственные пальцы.
   — Но это ведь целое…
   Она прервалась. «Состояние» — единственное слово, которое сейчас приходило ей на ум, но оно несколько не соответствовало ситуации. Ведьмы не оперируют понятиями рыночной экономики.
   И, честно говоря, не только ведьмы — все население Овцепиков живет себе поживает и даже не подозревает о том, что где-то существует такая штука, как экономика. Пятьдесят долларов тут уже считаются целым состоянием. А сто долларов — это, это… это два состояния.
   — В общем, это очень много денег, — слабым голосом закончила нянюшка. — Что бы я стала делать с такими деньжищами?
   — Откуда мне знать? — пожала плечами матушка Ветровоск. — А с тремя долларами ты что сделала?
   — Положила в копилку на камине, — ответила нянюшка Ягг.
   Матушка одобрительно кивнула. Подобную финансовую политику она одобряла.
   — Честно говоря, ума не приложу, и чего столько шуму из-за какой-то поваренной книги, — добавила она. — Обычный сборник рецептов, ничего осо…
   В комнате воцарилась тишина. Слышно было лишь, как нянюшка Ягг переминается с ноги на ногу.
   — Гита, это ведь самый обычный сборник рецептов? — наконец произнесла матушка голосом, исполненным подозрительности и еще более зловещим от того, что матушка сама еще не совсем поняла, что именно тут не так.
   — О да! — поспешила ответить нянюшка, упорно избегая матушкиного взгляда. — Да. Обычные рецепты и все такое. Да.
   Матушка буравила ее взглядом.
   — Только рецепты?
   — Да. Конечно. О да. Ну и… кое-какие кулинарные анекдотцы.
   Матушка не сводила с нее глаз. В конце концов нянюшка сдалась.
   — Э-э… Посмотри рецепт под названием Знаменитый Морковно-Устричный Пирог, — произнесла она. — Двадцать пятая страница.
   Матушка зашелестела страницами. Ее губы начали беззвучно проговаривать буквы. А потом:
   — Понятно. Что-нибудь еще?
   — Э-э… Алтеевые Пальчики с Корицей… Семнадцатая страница.
   Матушка прочла и этот рецепт.
   — И?
   — Э-э… Сельдереевый Восторг… Десятая страница.
   Матушка ознакомилась и с этим.
   — Лично меня этот твой рецепт в восторг не привел, — произнесла она. — Дальше.
   — Э-э… Ну, еще Забавные Пудинги и Натортные Украшения. Они все собраны в главе шестой, там можно читать подряд. Я их даже проиллюстрировала.
   Матушка обратилась к шестой главе. Пару раз ей пришлось перевернуть книгу вверх ногами.
   — Ты про что сейчас читаешь? — поинтересовалась нянюшка Ягг.
   Как-никак, она ведь была автором, а нет на свете такого автора, который бы не жаждал поскорее узнать реакцию читателей.
   — Про Клубничную Выкрутку.
   — А-а! Очень смешная штука.
   Однако матушке, судя по всему, было не смешно. Она аккуратно закрыла книгу.
   — Гита, — сказала она, — ответь мне на очень важный вопрос. Есть ли в этой книге хоть одна страница, хотя бы один рецепт, который так или иначе не был бы связан с… известным процессом?
   Нянюшка Ягг, красная, как яблоко, надолго задумалась.
   — Овсянка, — наконец произнесла она.
   — Неужели?
   — Да. Э-э. Хотя, пожалуй, нет, туда ведь надо добавлять мою специальную медовую смесь, а поэтому…
   Матушка перекинула пару страниц.
   — А что ты скажешь на это? Невинные Пампушки?
   — Ну-у-у, готовить ты их начинаешь как самые невинные пампушки, — нянюшка снова начала переминаться с ноги на ногу, — но потом они превращаются в Искусительные Булочки.
   Матушка опять принялась рассматривать обложку. «Радость Домовводства»…
   — И ты все это собрала и послала в Анк-Морпорк?
   — Как-то само собой получилось, честно.
   Нельзя сказать, что матушка Ветровоск была ветераном на полях любовных сражений. Скорее, она выступала в роли стороннего зрителя, внимательно наблюдавшего за происходящим со стороны, и поэтому была в курсе всех правил. Ничего удивительного, что книжонка идет нарасхват, как пирожки с пылу с жару. Какой рецепт ни открой, везде говорится, как этого пылу-жару поддать. Странно, что страницы не жгутся.
   И автором значится некая «Ланкрская Ведьма». А дольнему миру — и нечего тут скромничать — прекрасно известно, кто есть Ланкрская Ведьма. Стало быть, книгу написала матушка Ветровоск.
   — Гита Ягг, — зловеще произнесла она.
   — Да, Эсме?
   — Гита Ягг, посмотри мне в глаза.
   — Прости меня, Эсме.
   — Здесь написано «Ланкрская Ведьма».
   — Я не подумала, Эсме.
   — Ты немедленно отправишься в город, встретишься с господином Козлингером и прекратишь это безобразие, ясно? Я не хочу, чтобы люди смотрели на меня и думали о Банановом Изумлении. Более того, я не верю в Банановое Изумление. А еще мне бы очень не хотелось, чтобы, когда я иду по улице, вслед мне неслись всякие скользкие шуточки о бананах.
   — Да, Эсме.
   — Поэтому для верности я отправлюсь с тобой.
   — Хорошо, Эсме.
   — И мы поговорим с этим человеком о твоих деньгах.
   — Ладно, Эсме.
   — Заодно заглянем к молодой Агнессе, посмотрим, все ли у нее в порядке.
   — Конечно, Эсме.
   — Но действовать нужно дипломатично. Нам ни к чему, чтобы люди думали, будто мы суем нос в чужие дела.
   — Разумеется, Эсме.
   — Я никогда не совала свой нос в чужие дела, в этом меня никто не упрекнет.
   — Нет, Эсме.
   — Ты хотела сказать: «Нет, Эсме, в этом тебя никто не упрекнет» ? Я правильно поняла твою реплику?
   — О да, Эсме.
   — Ты уверена?
   — Абсолютно уверена, Эсме.
   — Отлично.
   Матушка выглянула в окно, окинула взглядом умирающие листья, серое небо и с удивлением почувствовала, что ее тоска куда-то подевалась. Всего лишь накануне будущее казалось мрачной бездной одиночества. А сегодня оно сулит множество изумления (пусть даже и бананового), ужасы, всякие опасности…
   Разумеется, не матушке Ветровоск, кому-то другому.
   Нянюшка Ягг, снова скрывшись в буфетной, тихонько улыбнулась сама себе.
 
   Агнесса кое-что знала о театре. В Ланкр периодически заезжала одна бродячая труппа. Сцена у них была раза в два больше положенной на землю двери, а «кулисы» состояли из куска мешковины, за которым один, актер обычно пытался переодеть штаны и парик одновременно, в то время как второй актер, скажем в обличье короля, торопливо дымил самокруткой.
   Здание Оперы было почти таким же большим, как дворец патриция, но гораздо более роскошным. Оно занимало площадь в добрых три акра. При нем была конюшня для двадцати лошадей, а в подвале жили два слона; Агнесса любила проводить там время, потому что по сравнению с ней слоны были просто огромными, и это придавало ей уверенности.
   За сценой располагались комнаты с высокими потолками, где хранили декорации для множества спектаклей. А еще где-то в здании размещалась балетная школа. Как раз в эту самую минуту на сцене несколько девочек в уродливых шерстяных гамашах выполняли ежедневные упражнения.
   Внутреннее устройство здания Оперы — по крайней мере, устройство задника сцены — наводило Агнессу на мысли о будильнике, который ее брат однажды разобрал в надежде найти заветный тик-так. Это было уже почти и не здание вовсе, а некая машина. Декорации, занавеси, веревки свисали из мрака, напоминая ужасных существ, что поселились в заброшенном подвале. Сцена была лишь крошечной частью этой машины, пятачком света в огромном, запутанном, мрачном лабиринте, полном сложных и важных механизмов…
   Откуда-то сверху, из темноты, покачиваясь на воздушных волнах, приплыл клок пыли и упал ей на плечо. Агнесса смахнула его.