Пратчетт Терри. Роковая музыка (Музыка души)

   — Я ВИДЕЛ БЕСКОНЕЧНОСТЬ, — сообщил незнакомец. — НИЧЕГО ОСОБЕННОГО.
   Святой человек огляделся вокруг.
   — Не будь идиотом, — сказал он. — Ты не мог видеть Бесконечность. Потому что она бесконечная.
   — А Я ВИДЕЛ.
   — Ну хорошо, и на что же она похожа?
   — ОНА СИНЯЯ.
   Святой человек беспокойно завозился. Все это было не так, как оно должно быть. Мгновенное прозрение Бесконечности, многозначительный толчок в направлении нищенской чаши — вот как оно должно быть.
   — Она черная, — пробормотал он.
   — НЕТ, — сказал незнакомец. — ТОЛЬКО КОГДА СМОТРИШЬ СНАРУЖИ, НОЧНОЕ НЕБО ЧЕРНО. НО ЭТО ПРОСТО КОСМОС. БЕСКОНЕЧНОСТЬ, КАК БЫ ТО НИ БЫЛО — СИНИЯ.
   — Я предполагаю, ты знаешь и звук, который получается при хлопке одной ладонью? — спросил святой человек язвительно.
   — ДА. ХЛ. ОП ИЗДАЕТСЯ ДРУГОЙ.
   — Ага! Нет, тут ты не прав! — сказал святой человек, возвращаясь на твердую почву. Он взмахнул тощей рукой. — Никакого звука, понял?
   — ЭТО НЕ ХЛОПОК. ЭТО ПРОСТО ВЗМАХ.
   — Нет, хлопок. Я просто не использовал вторую руку. Какой оттенок синего, кстати?
   — ТЫ ПРОСТО МАХНУЛ РУКОЙ. Я БЫ НЕ НАЗВАЛ ЭТО СЛИШКОМ ФИЛОСОФИЧНЫМ. УТИНОЕ ЯЙЦО.
   Святой человек посмотрел вниз, в долину. Приближались несколько человек. В волосы у них были вплетены цветы и они несли что-то весьма напоминающее чашу риса.
   — ИЛИ, МОЖЕТ БЫТЬ, EAU DE NI.
   — Послушай, сын мой, — проговорил святой человек поспешно. — Чего ты конкретно хочешь? Нету у меня на тебя целого дня.
   — ЕСТЬ. БЛАГОДАРЯ МНЕ.
   — Чего ты хочешь?
   — ПОЧЕМУ ВЕЩИ ТАКОВЫ, КАКОВЫ ОНИ ЕСТЬ?
   — Нууу…
   — ТЫ НЕ ЗНАЕШЬ, ТАК?
   — Не со всей определенностью. Что касается всех вещей, то это же тайна, понимаешь?
   Незнакомец уставился на святого человека, отчего у того возникло ощущение, что его голова становится прозрачной.
   — ТОГДА Я ЗАДАМ ТЕБЕ ПРОСТОЙ ВОПРОС. КАК ЛЮДИ ЗАБЫВАЮТ?
   — Забывают что?
   — ВСЕ. ЧТО УГОДНО.
   — Это… э… это происходит само собой.
   Предполагаемые последователи превратились в ленту на горном пути. Святой человек торопливо подхватил свою чашу.
   — Предположим, что вот это твоя память, — сказал он, размахивая чашей. — Она может вместить вот столько, так? Новые вещи прибывают, старые должны вывалиться.
   — НЕТ. Я ПОМНЮ ВСЕ. ВСЕ. ХЛОПАНИЕ ДВЕРЕЙ. ИГРУ СВЕТА В ВОЛОСАХ. ЗВУК СМЕХА. ШАГИ. КАЖДУЮ ДЕТАЛЬ. КАК БУДТО ЭТО БЫЛО ТОЛЬКО ВЧЕРА. КАК БУДТО ЭТО БЫЛО ТОЛЬКО ЗАВТРА. ВСЕ. ТЫ ПОНИМАЕШЬ?
   Святой человек склонил свою блестящую лысую голову.
   — Традиционно, — сказал он, — способы забывания включают в себя вступление в Клатчский Иностранный Легион, употребление вод нескольких магических рек — никто не знает, где их искать — и поглощение огромных объемов алкоголя.
   — АХ, ДА.
   — Но алкоголь истощает тело и отравляет душу.
   — ЗВУЧИТ НЕПЛОХО, НА МОЙ ВЗГЛЯД.
   — Учитель?
   Святой человек в раздражении обернулся. Последователи прибыли.
   — Минутку, ладно? Я беседую с…
   Незнакомец исчез.
   — Но, Учитель, мы преодолели многие мили через… — сказал последователь.
   — Заткнись на секунду, хорошо?
   Святой человек поднял руку и провел ею несколько раз в воздухе. Что-то пробормотал про себя.
   Последователи обменялись взглядами. Такого они не ожидали. Наконец их предводитель потерял терпение.
   — Учитель…
   Святой человек обернулся и хватил его по уху. Звук определенно напоминал хлопок.
   — А! Я понял! — воскликнул святой человек, — Итак, что я могу сделать для…
   Тут он замер, поскольку его уши догнал мозг.
   — А что он, собственно, имел в виду, когда говорил — люди?
   В задумчивости Смерть шагал через холм туда, где его огромная белая лошадь безмятежно любовалась видами.
   Он сказал ей:
   — УБИРАЙСЯ.
   Лошадь осторожно осмотрела его. Она была гораздо умнее большинства лошадей, хотя это и не такое уж значительное достижение. Она, казалось, сознавала, что с хозяином что-то не то.
   — МОЖЕТ, Я ЕЩЕ ВЕРНУСЬ, — сказал Смерть.
   И исчез.
   В Анк-Морпорке не было дождя. И это весьма удивило Импа. Кроме этого его удивила скорость, с которой у него кончились деньги. Он уже потерял три доллара и двадцать семь пенсов. Потерял он их, положив в свою чашу, которую ставил перед собой, когда играл — из тех же соображений, из каких охотник использует подсадку чтобы приманить уток. В следующий раз, когда он заглянул в чашу, она была пуста. Люди приходят в Анк-Морпорк в поисках удачи. К несчастью, другие люди приходят сюда за тем же.
   И людям, казалось, не нужен был бард, даже выигравший омелу и столетнюю арфу на Большом Эйстеддфоде в Лламедосе.
   Он выбрал место на одной из главных площадей, настроился и заиграл. Никто не обратил на него ни малейшего внимания, разве что иногда толкали, проходя мимо, чтобы освободить дорогу и, по всей видимости, подрезать его чашу.
   Наконец, когда он уже засомневался в правильности своего решения вообще сюда являться, рядом с ним остановились стражники.
   — Это он на арфе играет, Шнобби, — заметил один, оглядев Импа.
   — На лире.
   — Нет, клянусь тебе, что… — толстый стражник нахмурился и посмотрел вниз.
   — А, ты ждал всю жизнь, когда можно будет это сказать, так, Шнобби? — спросил он, — Держу пари, ты родился с надеждой, что в один прекрасный день кто-нибудь скажет «Это арфа» и тогда ты сможешь сказать — «Лира», в расчете на то, что получится каламбур или игра слов. Ну-ну. Ха-ха!
   Имп перестал играть. В этих обстоятельствах продолжать было невозможно.
   — Это в самом делле арфа, — сказал он. — Я выигралл ее на…
   — А, так ты из Лламедоса, верно? — спросил толстый стражник. — Я догадался по твоему акценту. Очень музыкальные люди, эти лламедосцы.
   — А по мне звучит, как будто горло полощут гравием, — заявил второй, которого назвали Шнобби. — Лицензия у тебя есть, приятель?
   — Ллицензия? — переспросил Имп?
   — Очень они строгие насчет лицензий, в Гильдии Музыкантов, — сказал Шнобби. — Если они поймают тебя играющим без лицензии, они отберут у тебя инструмент и засунут…
   — Ну-ка, ну-ка, — сказал караульный, — хватит пугать парня.
   — Скажем так: если ты играешь на флейте, тебя ждет не слишком много удовольствия, — сказал Шнобби.
   — Но истинно говорю вам — музыка свободна, как воздух и небо, размыслите, — сказал Имп.
   — Нет, только не здесь. Послушай совет, дружище, — сказал Шнобби.
   — Я никогда не слышал о Гилльдии Музыкантов, — сказал Имп.
   — Это на Тин Лид Элли, — сказал Шнобби, — Если хочешь быть музыкантом — вступай в Гильдию.
   Имп был вскормлен в повиновении законам. Лламедосцы исключительно законопослушны.
   — Мне доллжно направится прямо туда, — заявил он.
   Стражники смотрели, как он удаляется.
   — Одет в ночную рубашку, — заметил капрал Шноббс.
   — Одеяние барда, Шнобби, — сказал сержант Колон. Стражники побрели дальше. — Очень бардические, эти лламедосцы.
   — Как много ты дашь ему, сержант?
   Колон рассек воздух резким размашистым жестом, как будто делая рискованную ставку.
   — Два — три дня, — сказал он.
   Они обогнули корпус Незримого Университета и двинулись легкой походкой по Задам, пыльной тихой улочке с небольшим движением и торговлей, которая ценилась у Стражи как место, где можно затаится, выкурить сигарету и воспарить в сферы чистого разума.
   — Ты знаешь, что такое лосось, сержант? — спросил Шнобби.
   — Да, я осведомлен об этой рыбе, да.
   — Знаешь, ее еще продают ломтиками в банках.
   — Что ж, исходные данные я понял.
   — Ну-у-у, так. Вот каким образом все ломтики оказываются одного размера? Лосось-то делается тоньше с обоих концов!
   — Небезынтересное наблюдение, Шнобби. Я полагаю…
   Сержант остановился и уставился через улицу. Капрал Шноббс проследил направление его пристального взгляда.
   — Эта лавка… — сказал Колон, — эта лавка вон там… Была она там вчера?
   Шнобби посмотрел на облупленную вывеску, маленькое, инкрустированное грязью оконце, хлипкую дверь.
   — Всяко, — сказал он, — она всегда тут была. Многие годы уже.
   Колон пересек улицу и поскреб грязь на окне. Темные формы смутно вырисовывались во мраке.
   — Да, верно, — пробормотал он. — Я имел в виду… Ээ… Была ли она тут вчера многие годы назад?
   — Ты в порядке, сержант?
   — Пошли, Шнобби, — сказал сержант, удаляясь так быстро, как только мог.
   — Куда, сержант?
   — Куда угодно, только прочь отсюда.
   Нечто из темных глубин магазинчика наблюдало, как они уходят.
   Имп уже успел повосхищаться зданиями Гильдий: величественным фронтоном Гильдии Убийц, роскошной колоннадой Гильдии Воров и дымящейся, но по-прежнему впечатляющей ямой там, где до вчерашнего дня стояла Гильдия Алхимиков. И потому весьма огорчительно было узнать, что Гильдия Музыкантов, когда он наконец нашел ее, не имела никакого здания.
   Она была просто кучкой халуп на задах парикмахерской.
   Имп уселся в комнатке с коричневыми стенами и стал ждать. На стене перед ним обнаружилось предупреждение: «Для собственного же комфорта ВЫ НЕ БУДЕТЕ КУРИТЬ!». Имп не курил никогда в жизни. Повсюду в Лламедосе было слишком сыро для этого.
   Однако сейчас он неожиданно ощутил настоятельное желание попробовать.
   Кроме него в комнате находились тролль и гном, и он не ощущал непринужденности в их компании.
   Они пристально разглядывали его. Наконец, гном спросил:
   — А ты не эльф?
   — Я? Нет!
   — Ты выглядишь здорово по эльфийски из-за этих твоих волос.
   — И все же я никакой не элльф! Честное сллово!
   — Ты откудова? — спросил тролль.
   — Лламедос, — ответил Имп.
   Он закрыл глаза. Он знал, что тролли и гномы традиционно делают с людьми, заподозренными в том, что они эльфы. Такое, что даже Гильдии Музыкантов было бы чему поучиться.
   — Чо ты тут забыл? — спросил тролль. Глаза его были закрыты двумя большими квадратами темного стекла, скрепленными проволочной рамкой, которая цеплялась за уши.
   — Это арфа. Догадайся.
   — А! Играешь на ней, значит?
   — Да.
   — Друид, что ли?
   — Нет!
   Некоторое время царила тишина, пока мысли у тролля в голове выстраивались в новом порядке.
   — А в этой своей ночнушке выглядишь точно как друид, — громыхнул наконец он.
   Гном, сидящий по другую сторону от Импа, захихикал.
   Друидов тролли тоже не любят. Всякий разумный вид, проводящий много времени в неподвижных, камнеподобных позах, становится объектом добычи других разумных видов, которые катят его представителей на катках за шестьдесят миль, чтобы там закопать по колени в землю в своих кругах. Все это служит серьезным поводом для обид.
   — В Лламедосе так одеваются все подряд, понимаешь? — сказал Имп, — И я не друид! Я — бард! Я вообще не выношу буллыжников!
   — Опс! — сказал гном тихонько
   Тролль смерил Импа взглядом, медленно, не торопясь. Потом он сказал, и в голосе его не было специфического оттенка угрозы:
   — Недавно в городе, а?
   — Толлько-толлько прибылл, — ответил Имп. Да я еще и дверь не открыл, подумал он, а меня сейчас разотрут в кашу.
   — Небольшой совет. То, что тебе надо знать. Я даю его тебе просто так, ни за что. В этом городе «булыжник» обозначает тролля. Скверное слово, его используют глупцы. Если ты называешь тролля булыжником, значит, ты собираешься провести какое-то время в поисках собственной головы. Особенно если твои патлы выглядят по эльфийски. Это чисто совет, потому как ты бард и лабаешь музыку, как и я.
   — Точно! Бллагодарю! О да! — воскликнул Имп, качающийся на волнах облегчения.
   Он схватил арфу и извлек несколько нот. Это слегка разрядило атмосферу в комнате. Всем известно, что эльфы совершенно неспособны к музыке.
   — Лайас Блюстоун, — сказал тролль, выдвигая из себя нечто массивное, с пальцами.
   — Имп-и-Селлайн, — ответил Имп. — В общем, никогда не имелл ничего общего с работами по камню, вот что я хотелл сказать.
   Маленькая, узловатая рука, которая оказалась собственностью гнома, ткнула Импа с другой стороны. Он обернулся. Гном был маловат даже для гнома. На коленях у него лежала большая бронзовая труба.
   — Глод сын Глода, — представился он. — А ты, значит, играешь на арфе.
   — На чем угодно, на что натянуты струны, — ответил Имп, — но арфа — короллева среди инструментов, воистину!
   — А я могу что дуть во что угодно, — сообщил Глод.
   — Правда? — Имп заколебался в поисках уместного ответа. — Ты, доллжно быть, весьма популлярен.
   Тролль опрокинул здоровую кожаную сумку.
   — Это на чем я играю, — пояснил он.
   Несколько больших круглых камней раскатились по полу. Лайас подхватил один и щелкнул по нему ногтем. Раздался бам.
   — Музыка, исполлняемая на камнях? — спросил Имп. — Как вы называете ее?
   — Мы называем ее Грухауга. — ответил Лайас. — Что значит: Музыка, исполняемая на камнях.
   Все камни были разного размера и покрыты насечками.
   — Можно мне? — спросил Имп.
   — Сделай одолжение.
   Имп выбрал маленький камень и щелкнул по нему — бом. Второй, поменьше — бинг.
   — Как ты играешь на них? — спросил Имп.
   — Колочу по ним по всем.
   — А потом?
   — Что ты имеешь в виду — а потом?
   — После того, как ты ударишь по всем камням, что ты делаешь?
   — Колочу по ним по всем опять, — ответил Лайас, ударник до мозга костей.
   Дверь во внутреннюю комнату открылась и остроносый мужчина уставился на них.
   — Вы вместе? — протрещал он.
   Между тем упомянутая в легенде река, капля воды из которой отнимает у человека память, существует на самом деле.
   Многие люди полагают, что это река Анк, воду из которой можно пить, а можно вырезать ножом и жевать. Эта вода, возможно, лишит человека памяти; и уж наверняка из-за нее с человеком произойдет много всего такого, что он потом не сочтет возможным вспоминать.
   На самом же деле совсем другая река способна на этот фокус с памятью. Но с ней есть небольшая загвоздка. Никто не может сказать, где она протекает, поскольку всякий, кому удалось отыскать ее, забывал об этом самым превосходным образом.
   Смерть занялся другими возможностями.
   — Семьдесят пять долларов? — воскликнул Имп, — просто за то, чтобы играть музыку?
   — Двадцать пять долларов — регистрационный взнос, двадцать — членские взносы и пятнадцать — добровольный обязательный ежегодный взнос в Пенсионный Фонд, — объяснил мистер Клит, секретарь Гильдии.
   — Но у нас нет столько денег!
   Секретарь пожал плечами, дав понять, что у мира много проблем и эта — одна из них, но это проблемы мира, а не секретаря.
   — Но мы, возможно, сможем запллатить, когда подзаработаем немного, — предложил Имп слабым голосом, — еслли бы вы, допустим, позволлилли бы нам неделлю илли две…
   — Я не могу позволить вам играть, пока вы не вступите в Гильдии, — ответил мистер Клит.
   — Но мы не сможем вступить в Гильдию, пока не поиграем, — сказал Глод.
   — Именно так, — ответил мистер Клит весело. — Хат. Хат. Хат.
   Это был странный смех — совершенно невеселый и неуловимо птичий. Он очень подходил своему владельцу, которого вы могли бы получить, выделив из чего-то в янтаре окаменевший генетический материал и нарядив его в костюм.
   Лорд Ветинари потворствовал росту Гильдий. Они были большими колесиками в прекрасно отлаженном часовом механизме города. Каплю масла сюда… немного песочку туда — и в целом все работает. И предоставляет возможность роста — в том смысле, в каком компостная куча предоставляет ее червям — для мистера Клита. Он не являлся, в стандартном понимании, плохим человеком; точно так же чумная крыса, с непредвзятой точки зрения, не является плохим животным. Мистер Клит тяжко трудился на пользу своего братства. Он жизнь положил на это. Есть масса вещей, которые должны быть сделаны и которые никто не хочет делать; и люди благодарны мистеру Клиту за то, что он их делает за них. Ведение протокола, к примеру. Или отслеживание членских списков. Заполнение бумаг. Организация.
   Ранее он в поте лица трудился на Гильдию Воров, сам не будучи вором — по крайней мере, в буквальном понимании. Затем открылась гораздо более высокая вакансия в Дурацкой Гильдии — и мистер Клит не свалял дурака. И наконец — должность секретаря Музыкантов.
   Согласно правилам, секретарем Гильдии может быть только музыкант, так что он приобрел расческу и папиросную бумагу. До сих пор Гильдия управлялась настоящими музыкантами, поэтому списки членов никто никогда не разворачивал, никто не платил взносы в срок, организация была должна несколько тысяч долларов под грабительские проценты троллю Хризопразу, а ведь у него даже слуха не было.
   Когда мистер Клит в первый раз раскрыл неопрятный гроссбух и увидел царящий в нем бардак, его охватило глубокое и прекрасное чувство. С этого момента он уже не оглядывался по сторонам. Он проводил массу времени, глядя вниз. Хотя у Гильдии были совет и президент, у нее так же был и мистер Клит, который вел протоколы, следил за тем, чтобы дела шли без сучка, без задоринки и тихо улыбался сам себе. Странный, но достоверный факт — стоит людям свергнуть тирана и начать править самостоятельно — тотчас же, как гриб после дождя, возникает мистер Клит.
   — Хат. Хат. Хат. — Возможность вызвать у мистера Клита смех стояла в обратной зависимости от реально содержащегося в ситуации юмора.
   — Но это же бессмысллица!
   — Добро пожаловать в таинственный мир гильдийской экономики, — сказал мистер Клит. — Хат. Хат. Хат.
   — А еслли мы будем играть, не явлляясь члленами Гилльдии, что тогда? — спросил Имп. — Вы конфискуете наши инструменты?
   — Для начала, — ответил президент, — а затем мы некоторым образом вернем их вам. (Хат. Хат. Хат) Между прочим… Вы, случайно, не эльф?
   — Семьдесят пять долларов — это грабеж, — заявил Имп, когда они брели по вечерним улицам.
   — Больше, чем грабеж, — сказал Глод. — Я слышал, что Гильдия Воров берет только проценты.
   — И ты получаешь членство в Гильдии и что угодно, — пророкотал Лайас. — Даже пенсию. И каждый год поездка в Квирм на пикник.
   — Музыка доллжна быть свободной! — сказал Имп.
   — Что будем делать сейчас? — спросил Лайас.
   — У кого сколько? — спросил Глод.
   — У меня доллар, — сказал Лайас.
   — У меня несколько пенсов, — сказал Имп.
   — Значит, сейчас мы отправимся перекусить, — сказал Глод. — Вот сюда.
   Он показал на вывеску.
   — Кормовая Нора Гимлета? — спросил Лайас. — Гномье имя. Сквермишель с помоями?
   — Теперь он готовит и для троллей, — ответил Глод. — Решил отбросить этнические предрассудки, чтобы побольше зарабатывать. Пять видов угля, семь видов кокса с пеплом и осадочные породы, от которых у тебя слюнки потекут. Ну что, нравится?
   — А гномий хллеб? — спросил Имп.
   — Тебе нравится гномий хлеб? — спросил Глод.
   — Я очень ллюбллю его, — сказал Имп.
   — Что, настоящий гномий хлеб? — уточнил Глод. — Ты уверен?
   — Да. Он хрустящий и очень вкусный, воистину!
   Глод пожал плечами:
   — Это доказывает, что ты не врал, — сказал он. — Тот, кто любит гномий хлеб, не может быть эльфом.
   В забегаловке было почти пусто. Гном, до подмышек скрытый фартуком, смотрел на них поверх стойки.
   — У вас подают хрустящую крысу? — спросил Глод.
   — Лучшая клятая крыса-фри в городе, — ответил Гимлет.
   — Тогда мне четыре хрустящих крысы.
   — И гномий хлеб, — сказал Имп.
   — И кокс, — добавил Лайас.
   — Крысиные головы или крысиные ноги?
   — Нет. Четыре хрустящих крысы.
   — И кокс.
   — Крыс подать с кетчупом?
   — Нет.
   — Ты уверен?
   — Никакого кетчупа.
   — И кокс.
   — Два крутых яйца, — сказал Имп.
   Окружающие одарили его странными взглядами.
   — А что такое? Я просто ллюбллю яйца вкрутую, — добавил он.
   — И кокс.
   — И два яйца вкрутую.
   — И кокс.
   — Семьдесят пять долларов, — сказал Глод, когда они уселись. — Сколько будет семьдесят пять долларов умножить на три?
   — Много долларов, — сказал Лайас.
   — Больше двух сотен долларов, — уточнил Имп.
   — Думаю, мне не приходилось видеть две сотни долларов за раз, — сказал Глод. — Во всяком случае, наяву.
   — Мы добудем деньги? — спросил Лайас.
   — Мы не можем добывать деньги, играя музыку, — сказал Имп. — Это Закон Гилльдии. Еслли они поймают тебя, они отберут твой инструмент и засунут… — он запнулся. — В общем, еслли ты фллейтист, то это будет то еще удоволльствие, — припомнил он.
   — Не думаю, что тромбонисту придется легче, — заметил Глод, посыпая крысу перцем.
   — Я не могу вернуться домой, — сказал Имп. — Я сказалл им… В общем, я не могу. Да даже если бы я мог, мне бы пришллось вытесывать моноллиты, как мои братья. Все, что их интересует, это их каменные круги.
   — А если я сейчас вернусь домой, — сообщил Лайас, — я буду дубасить друидов.
   Оба украдкой чуть отодвинулись друг от друга.
   — Тогда нам надо играть там, где Гильдия нас не найдет, — сказал Глод весело. — Надо найти какую-нибудь заточку…
   — Заточка у меня есть, — заявил Лайас с гордостью. — Из напильника.
   — Я имею в виду ночной клуб, — пояснил Глод.
   — Ночью им некуда деться.
   — Я уверен, — сказал Глод, оставляя эту тему, — что в городе полно заведений, которым не нравится платить по ценам Гильдии. Мы могли бы дать несколько разовых концертов и без труда заработать.
   — Что, втроем? — спросил Имп.
   — Конечно.
   — Но мы играем гномью музыку, челловеческую музыку и троллью музыку. Вряд лли они совместимы. Я имею в виду, что гномы сллушают гномью музыку, ллюди сллушают челловеческую музыку и тролли сллушают троллью музыку. Что поллучится, еслли мы смешаем их? Нечто чудовищное.
   — А что такое? Мы неплохо уживаемся, сказал Лайас, привстав чтобы добыть со стойки соль.
   — Мы же музыканты, — сказал Глод. — А это совсем другое дело.
   — А, да. Верно, — согласился Лайас.
   Он сел.
   Раздался треск.
   Лайас встал.
   — Ох, — произнес он.
   Имп медленно и с величайшей осторожность взял с лавки то, что осталось от его арфы.
   — Ох, — повторил Лайас.
   Струны скрутились с печальным звуком.
   Смотреть на это было все равно как на смерть котенка.
   — Я выигралл ее на Эйстеддфоде, — произнес Имп.
   — Ты сможешь склеить ее назад? — спросил Глод наконец.
   Имп покачал головой:
   — В Лламедосе не осталлось никого, кто знает, как это деллать.
   — Да, но на Улице Искусных Ремесленников…
   — Я действительно извиняюсь. Я имею в виду — действительно извиняюсь. Не могу понять, как она тут оказалась.
   — Это не твоя вина.
   Имп безуспешно пытался сложить обломки вместе. Музыкальный инструмент нельзя починить. Он помнил, как об этом говорили старые барды. У них есть душа. У всех инструментов есть душа. Когда их ломают, душа ускользает, улетает, как птица. Все, что можно собрать из обломков — это ничтожное соединение дерева и проволоки. Может быть, оно сможет звучать и даже ввести в заблуждение случайного слушателя, но… С тем же успехом можно сбросить кого-нибудь с обрыва а потом сшить обратно, ожидая, что этот кто-то оживет.
   — Ну, тогда, может быть, мы сможем раздобыть тебе новый? — спросил Глод. — На Задах… на Задах есть одна замечательная музыкальная лавка… — он запнулся. Конечно. Разумеется. На Задах есть музыкальная лавка. И всегда там была. — На Задах, — повторил он, просто чтобы быть уверенным. — Обязана быть там. На Задах. Да. Уже многие годы.
   — Такую не раздобудем, — сказал Имп. — Прежде чем просто коснуться дерева мастер проводит две неделли в пещере под водопадом, завернувшись в волловью шкуру.
   — Зачем?
   — Я не знаю. Это традиция. Он очищает свой разум от всего отвлекающего.
   — Должно быть, зачем-то еще, — сказал Глод. — Но мы купим тебе что-нибудь. Ты не можешь быть музыкантом без инструмента.
   — Но у меня и денег-то нет, напомнил Имп.
   Глод хлопнул его по спине.
   — Это неважно, — заявил он. — У тебя есть друзья! Мы поможем тебе, если сможем конечно.
   — Но мы потратилли все деньги на эту еду, — сказал Имп. — У нас болльше нет ни пенса.
   — Это негативный взгляд на вещи, — заметил Глод
   — Ну, да. Но у нас же ничего нет, сам посуди.
   — Я разбираюсь кое в чем, — заявил Глод. — Я гном, так? А мы понимаем в деньгах. Знание денег — это, в сущности, мое среднее имя.
   — Какое длинное.
   Уже почти стемнело, когда они добрались до магазина, который располагался по правую руку, напротив стен Незримого Университета. Он выглядел как музыкальный торговый центр, усиленный ломбардом, так как у каждого музыканта бывают в жизни периоды, когда ему приходится закладывать свой инструмент, если он хочет есть и спать под крышей.
   — Ты что-нибудь здесь покупал? — спросил Лайас.
   — Нет… Насколько я помню, — ответил Глод.
   — Он закрыт, — сказал Имп.
   Глод забарабанил в дверь. Через некоторое время дверь со скрипом приоткрылась ровно настолько, чтобы обнаружить ломтик лица, принадлежащего старухе.
   — Мы хотели бы приобрести инструмент, ма'ам, сказал Имп.
   Глаз и ломтик губ осмотрели его с ног до головы.
   — Ты человек?
   — Да, ма'ам.
   — Тогда входи.
   Лавка освещалась несколькими свечами. Старуха ретировалась в безопасное место, за стойку, откуда принялась высматривать признаки того, что он собирается убить ее в ее собственной постели.
   Трио осторожно проследовало через лавку. Создавалось впечатление, что здесь скопились не выкупленные заклады за несколько столетий. Музыканты частенько бывают на мели; это одна из характеристик музыкантов. Здесь были военные горны, здесь были лютни, здесь были барабаны.