Его окровавленный пиджак и рубаха висели на спинке стула возле скамьи. Я быстро обшарил пиджак и нашел в нем бумажник. В нем было не так много, но водительские права сообщили мне, что мертвеца звали Герберт М.Купп. Ему было двадцать восемь лет и он жил в Лос-Анджелесе. В бумажнике находился также членский билет спортклуба «Тимстер Юнион» и кредитный билет Стандарт Ойл.
   В комнате была еще одна дверь. Я подошел к ней и потрогал ручку. Дверь была заперта. Я вернулся к столу и принялся торопливо осматривать бумажник бородача.
   Я стоял, нагнувшись над средним ящиком стола, и просматривал маленькую записную книжку с телефонами, когда легкий шум, доносившийся из «зрительного зала», стал чуть-чуть громче. Я не сразу осознал значение этого. Увлекшись списком телефонов, я подумал на секунду, что последний номер программы был, очевидно, особенно сенсационным. Только на секунду, но этого было достаточно. К тому времени, когда я сообразил, что усиление шума может явиться следствием открывшейся «глазастой двери», все было практически кончено.
   Не совсем, правда, но очень близко к этому. У меня еще хватило времени, чтобы повернуться и почувствовать первый тяжелый удар по голове, но, начиная с этого момента, я был уже вне игры. Я был человеком, летящим сквозь невыносимую боль, с чем-то, разрывающимся под черепом. Моя голова раскололась на тысячи кусков и разлетелась по всему горизонту, а затем пол рванулся у меня из-под ног и свалился на меня, словно пуховая подушка.
   Что-то толкало меня под бок. Я не совсем потерял сознание и попытался достать это что-то. Это была материя мужских брюк, которую резко выдернули из моих пальцев. Затем последовал удар по плечу, что-то треснуло над левым ухом, и все погрузилось в глухую бархатную черноту...
   Сознание было болью, медленно возвращавшейся в мое тело. Левый бок словно жгло огнем, голова раскалывалась от невыносимой боли, словно вывернутая наизнанку, что-то внутри меня перевернулось... Я подавил непроизвольный стон, лежа неподвижно и стараясь не менять дыхания.
   Некоторое время я не мог припомнить, где я и что со мной. Я знал только, что должен лежать спокойно, не двигаясь. Я слышал какое-то движение, затем щелкающий звук. Пока это не имело для меня никакого смысла. Послышалось легкое прерывистое жужжание. Потом голос:
   — Боб? Это Брандт. Ты один? — Через пару секунд он продолжал извиняющимся тоном: — Я знаю... да, но я думал... я полагаю, что при определенных обстоятельствах я все-таки могу тебе позвонить!
   Туман перед моими глазами рассеялся. Я сосредоточился, стараясь собрать воедино обрывки уплывающего сознания. Наконец я сообразил, что означало это прерывистое жужжание: человек рядом со мной набирал номер на телефонном диске. А сейчас он говорил по телефону. Я пытался слегка приоткрыть веки и чуть-чуть пошевелить руками. Но ничего не получилось: глаза оставались закрытыми, а что касается рук, то я даже не мог представить себе, где они находятся.
   Казалось, что я потерял всякое ощущение своего тела, кроме тех мест, которые болели или горели огнем.
   Человек тем временем продолжал:
   — У меня здесь Скотт... Нет, он без сознания. Да, я поймал его у себя в конторе.
   Долгая пауза.
   Сознание снова качало уплывать от меня. Я не в состоянии был отличить, где кончается действительность и начинается бред.
   Странные картины проплывали у меня в мозгу. Я видел Банни в воде, голую, плавающую кругами все быстрее и быстрее, пока вместо нее не образовалось светлое туманное пятно. Из этого пятна появилось ястребиное лицо, и большой человек в перьях с блестящими ножами у щиколоток набросился на меня, кромсая меня ножами и разрывая мое тело. Я видел море крови и в нем лицо прекрасной женщины — Эллен...
   Тогда я вспомнил Эллен. Вспомнил, где я и что со мной. Рядом со мной раздавался голос. Я не мог разобрать слов. В какой-то момент относительного просветления я расслышал, как он сказал:
   — Да, этот ублюдок прикончил Куппа: он только что отдал концы. Лайм вернулся...
   Я пытался собрать все остатки сил, напрягая каждый мучительно ноющий мускул, каждый атом воли. Веки наконец приоткрылись на шестнадцатую часть дюйма. Я почувствовал, что пот выступил у меня на лбу. Я лежал на спине с руками, завернутыми назад. Пока что я их совершенно не ощущал. Где-то впереди горел свет; впрочем, горел он на потолке, но мне это было безразлично: я совершенно потерял чувство ориентации в пространстве.
   Я скосил глаза вниз, открыв веки чуточку пошире. Я увидел стену, колеблющуюся и расплывающуюся, застывшую на мгновение и затем снова начавшую расплываться. Письменный стол, плавающий в тумане, человек, сидящий за ним с телефонной трубкой в руке, повернувшись ко мне правым боком. Его очертания, очертания стола были нереальными, бестелесными, расплывчатыми. Все выглядело точно так же, как рисунки на стене бара.
   В какой-то дурацкий момент я подумал, словно в моем распоряжении было все время в мире, чтобы размышлять о таких пустяках. Не объясняет ли это, каким образом художник достигает видения своих образов: он, очевидно, бьет себя по голове и работает, как черт, время от времени нанося себе дополнительные удары по черепу. Я подумал, что, возможно, стены и стол были в действительности плотными, а расплывался я сам. Я подумал, что сам я, возможно, пришел в себя, и только мой мозг отказывается видеть все в нормальном измерении, непривычный к таким художественным приемам.
   — Да, проклятое дело провалилось, — это был человек у телефона. Бородач.
   Я снова слышал его, и зрение мое снова становилось отчетливым.
   — Я сам теперь прослежу за этим, — сказал он. — Но я не могу сделать это здесь, в клубе! Мы отвезем его... Что? — пауза, пока он слушал. — О'кей! Мы его там прикончим.
   Он еще послушал немного, потом повесил трубку.
   Мое сознание уже достаточно прояснилось, чтобы у меня возникли какие-либо сомнения в отношении того, к кому относились слова: «Я сам этим займусь!» Это был я сам.
   Я почувствовал, как сила понемногу возвращается в мои руки и ноги. Собственно, это была боль, которая становилась все мучительнее и жарче, но мозг мой уже работал достаточно четко. Я сделал несколько медленных глубоких вздохов и приготовился. Бородач отвернулся от меня и начал подниматься со стула.
   Это был мой последний шанс. Через несколько секунд я его потеряю. Когда он приподнялся на стуле, я собрался со всеми своими силами, стиснул зубы и бросился на него...
   Моя голова приподнялась над полом на дюйм или полтора и затем упала обратно, ноги вяло согнулись в коленях. Но я продолжал бросаться, барахтаться и извиваться. Понадобилось не менее трех минут, прежде чем я понял не только то, что я все еще слишком слаб и беспомощен, чтобы самостоятельно подняться с пола, но и то, что руки у меня связаны за спиной...
   Бородач стоял надо мной, глядя на меня сверху вниз, и противно хихикал.
   — У тебя череп, наверное, шестидюймовой толщины! — сказал он. Затем отвел назад ногу и ударил меня в левый бок. На какое-то мгновение острый носок его ботинка, как мне показалось, очутился у меня с правой стороны. Потом я услышал, как он сказал:
   — Лежи и не шевелись, приятель, а то мне придется снова наступить на тебя!
   Я попытался ответить ему. Я попытался изложить все, что я о нем думаю, в ясных и доходчивых выражениях. Но слова не вылетали из моей глотки.
   Он скомкал носовой платок, грубо затолкал его мне в рот, потом отошел к двери. Я не слышал, чтобы он что-нибудь сказал, но через мгновение кто-то еще вошел в комнату. Они оба подошли, подняли меня с пола и поставили на ноги, поддерживая меня под руки с обеих сторон. Затем они потащили меня к запертой двери, которую я пытался открыть. Бородач сунул ключ в замочную скважину и повернул его.
   — Это посетитель, который чересчур много заложил за воротник, — сказал он второму парню. — Набросился на меня с кулаками, и мне пришлось его пристукнуть. Понял?
   — Ясно, Хип!
   Хил, как я понял, было именем или кличкой бородатого — факт, абсолютно безразличный мне в настоящее время. Место, куда он ударил меня в последний раз, болело больше, чем все остальные, но этот удар почти полностью рассеял туман, окружавший мое сознание. Я четко представил себе то неизбежное, что меня ждет. Убийство. Мое убийство. Да, это было кристально ясно: Хип убьет меня через несколько минут.
   Мозг мой работал лихорадочно, мысли ускорялись от предчувствия неизбежного конца, и я отчаянно старался что-нибудь придумать, но ничего не мог, ничего, что могло бы мне помочь.
   Я передвигался теперь довольно свободно, хотя боль и отчаяние шли рядом со мной. На этот раз я влип по-настоящему, и Хип предусмотрел все, чтобы я не выпутался. Впрочем, я вряд ли в состоянии был улизнуть, особенно со связанными руками и двумя парнями, висевшими на мне с каждой стороны. Кляп из носового платка вызывал во мне тошноту и был очень неприятен на вкус.
   И именно сейчас, как ни странно, мои мысли приобрели новое направление. Я подумал об Эллен. Я задавал себе вопрос: осталась ли она в «зрительном зале» или ушла? Возможно, ока видела, как Хип вошел в контору после меня... А может быть, ее выследили, узнали и, может быть, она еще в худшем положении, чем я?
   Эти мысли еще более усугубили мое положение, добавив тревогу о ней, мешая сосредоточиться на моих собственных проблемах.
   Оба парня вытолкнули меня за дверь в темноту. Когда мои глаза привыкли к резкому переходу от света к мраку, я начал различать силуэты автомобилей. Это была, как я раньше предполагал, стоянка машин, но свет был выключен, очевидно, специально для этого момента, чтобы меня можно было дотащить до одного из автомобилей.
   Они толкнули меня вперед. Я споткнулся, едва не потеряв равновесия, и сделал несколько шагов в темноту. Мы остановились у черного «седана», и Хип взялся за заднюю дверцу. Я знал, что стоит только мне зайти сюда, и со мной будет все кончено. Так что эта дверца немного напомнила мне крышку гроба. Когда пальцы Хила обхватили дверную ручку, я решился.
   Хип был занят открыванием дверцы, а второй парень держал меня довольно свободно. Я резко повернулся, выдернул плечо из его рук и прыгнул на него. Наши тела столкнулись, и он отшатнулся назад. Я рванулся к нему, и что-то сдавило мою шею, как петлей.
   Хип схватил меня сзади за воротник и дернул назад так, что ворот рубашки и галстук врезались мне в кадык. Другой рукой он ударил мне в плечо, развернул на 180 градусов и с размаху влепил мне хороший удар в челюсть.
   Я отдернул голову настолько, насколько мне позволяла моя неустойчивая позиция, но удар все-таки отбросил меня к стенке машины. Хип подошел поближе, и я заметил тусклый блеск вороненой стали в его руке. Он уперся стволом пистолета мне в живот и сказал:
   — Еще один трюк, Скотт, и ты получишь это прямо здесь!
   Он убрал пистолет и собирался стукнуть меня еще разок. Я широко расставил ноги, приготовившись нырнуть. Я твердо решил не трогаться с места. Пусть Хип прикончит меня здесь, сейчас. Но лезть в эту машину по своей собственной воле я не собирался.
   Я втянул голову в плечи, напряг мышцы ног, чтобы как следует боднуть этого ублюдка в живот, и услышал крик.
   Это был не Хип и не его подручный. Крик раздавался где-то сзади, возле двери в контору, откуда мы только что вышли.
   — Стой! Стой, тебе говорят, Брандт!
   Почти одновременно с этим где-то невдалеке от нас вспыхнул яркий свет, и вокруг все стало видно, как днем. Я ясно разглядел ошарашенное лицо Хипа, когда он повернулся в сторону света и затем туда, откуда донесся голос. Я тоже инстинктивно повернул голову к свету и краем глаза заметил автомобиль, внезапно вынырнувший из темноты и резко развернувшийся на стоянке, взвизгнув тормозами, с ярким прожектором, направленным прямо на нас.
   Первый голос прокричал:
   — Полиция! Бросай оружие, Брандт!
   Пистолет Хипа все еще был в его руке. Он заколебался, но пока я ломал себе голову над тем, откуда здесь взялась полиция и почему, он решился. Я заметил, как сжались его губы, участилось дыхание и рука с пистолетом быстро дернулась в сторону полицейского.
   Хип успел прицелиться и, возможно, даже успел нажать на спуск, когда я попал в него. И попал тоже неплохо. Вероятно, головой я не смог бы нанести ему особого ущерба, а действовать руками я не имел возможности. Но ноги у меня не были связаны, поэтому я влепил ему отличный удар правой ногой — удар, достаточный, чтобы свалить корову.
   Это вышло почти автоматически. Я долго не раздумывал, когда увидел, что он направляет пистолет на полицейского. Я даже не выбирал места, куда его ударить, а если и выбирал, то бессознательно. Тем не менее я попал ему в такую жизненно важную область, что он моментально вышел из строя на целый вечер, а может быть, и на неделю.
   Когда носок моего ботинка попал в цель, у него полезли глаза на лоб, и он издал такой вопль, что казалось, будто глотка его закрылась, а крик прорвался прямо сквозь грудную клетку. Это был пронзительный, отчаянный, агонизирующий вой, очень хорошо сочетавшийся с его внезапно исказившимся лицом. Пистолет выпал из его пальцев, и он, скорчившись, повалился вслед за ним, все еще вопя и катаясь по асфальту.
   Затем полицейский агент в штатском появился возле меня. Он нагнулся, поднял выпавший пистолет и что-то коротко сказал второму агенту. Когда я обернулся, партнер Брандта стоял возле машины, отступая от нее на два шага, повернувшись к ней лицом и упершись в нее обеими вытянутыми руками. Вокруг него толпилось с полдюжины полицейских.
   Через несколько секунд один из них вытащил кляп у меня изо рта и помог освободиться от веревки, которой были связаны мои руки.
   Когда я обрел способность говорить, я сказал:
   — Приятель, я куплю тысячу билетов на Полицейский бал! Что произошло? Откуда вы явились?
   — Как ты себя чувствуешь, Шелл?
   Я повернулся в сторону нового голоса. Это был сержант по имени Свен Юргенсон — здоровенный добродушный датчанин. Для меня он выглядел лучше всех датчан на свете. Да и вообще, все эти парни в полицейской форме выглядели сейчас так, что мне хотелось их всех расцеловать. Вы просто никогда не задумывались над тем, как горячо вы в действительности любите копов — пока не почувствуете в них острую нужду.
   — Э, со мной все в порядке! — сказал я. — Думаю, что еще через несколько минут я не смог бы этого сказать. Как вы сюда попали?
   — Какая-то девица позвонила и сказала, что тебя собираются убить или что-то в этом роде. Наделала трезвону и даже не сообщила своего имени. Ты случайно не знаешь, кто бы это мог быть?
   Я покачал головой.
   — Не имею понятия...
   В тот момент я действительно не имел понятия. Я был все еще огорошен неожиданностью того, что случилось, и понадобилось несколько секунд, прежде чем я сообразил, что это была Эллен.
   Вторично за сегодняшний день эта милая девочка вытаскивала меня из дыры! И на этот раз дыра была глубокой и засыпанной грязью. И если бы не она...
   Юргенсон не стал настаивать. Он только сказал:
   — Что ж, на сей раз одна из этих истерических дамочек оказалась права?
   — Да, — сказал я. — Придется помочь тебе составить обвинение на этого парня. Ты можешь мне не поверить, но я буду просто счастлив сделать это, — и я указал на Хипа, все еще не потерявшего сознания и мечтавшего его потерять, корчившегося на земле и стонавшего сквозь сжатые зубы.

Глава 12

   Я подписал обвинительный акт, и тотчас же Хип Брандт был препровожден в камеру предварительного заключения вместе со своим напарником по имени Куини.
   Они не сказали ничего существенного, уцепившись за ту версию, которую при мне сочинил и подсказал своему помощнику Брандт: я был пьян и пытался его избить. При других обстоятельствах я и сам бы мог оказаться на положении обвиняемого за то, что ворвался в его кабинет, но он никак не мог объяснить, почему я был связан и зачем они пытались втолкнуть меня в автомобиль. Впрочем, это, по-видимому, вовсе не волновало Брандта. Его немного тревожил труп, обнаруженный в его кабинете. Но он не переставал твердить во время допроса: «Я хочу видеть своего адвоката! Я имею право видеть своего адвоката!»
   Я также сообщил полиции о «докторе», о человеке с медицинским чемоданчиком, которого видел выходившим из кабинета Брандта, чтобы установить его личность. Короче говоря, в течение более двух часов, которые я провел в полицейском управлении, курсируя между бюро убийств и судебной камерой, я обсудил с полицией все, что я знал или думал об этом деле.
   Когда я был здесь прошлым утром, я рассказал полицейским о вечере на яхте, с которого все началось.
   Специальная группа занималась проверкой моих сведений, побеседовала с Госсом и его гостями, но ничего из того, что они узнали, не могло мне помочь. Проверка всех, кто был на яхте, не дала никаких результатов: никто не видел человека, отвечавшего приметам таинственного четвертого незнакомца — высокого седого джентльмена с аристократической наружностью. Госс начисто отрицал его присутствие на яхте, а больше никаких доказательств этому не было — за исключением моих собственных, ничем не подкрепленных утверждений.
   Наварро наконец попал «в суп». В связи с его странной реакцией при виде меня в «Красном петухе», а также для установления целей его поспешного визита в «табачный ящик», было отдано распоряжение о его задержании. До сих пор не было обнаружено никаких следов «женщины в белом», выбежавшей из дома после убийства Велдена. Что касается последнего, то у полиции не было новых следов, ведущих к его убийцам, и новых сведений о его прошлом, которые могли бы пролить свет на его убийство.
   Визит полиции на яхту Госса предшествовал моему вторичному появлению там, так что я информировал полицейских обо всем, что произошло во время этого злосчастного инцидента, умолчав лишь о наиболее пикантных подробностях. И я подчеркнул тот факт, что перестрелка перед фасадом моего отеля произошла сразу же после моего визита на яхту. Полиция уже расследовала этот факт, но анонимный телефонный звонок, поступивший на коммутатор полицейского управления, не указал точного места, где происходила стрельба. Испуганный женский голос сообщил только о «перестрелке» возле какого-то отеля, заставив полицию обследовать довольно обширную территорию. В результате не только бандиты, но и мы с Эллен были уже далеко от места происшествия, когда туда прибыли блюстители закона.
   Но самое главное, удалось дозвониться к Эллен, пока я торчал в полицейском управлении. Я дважды звонил ей в «Стьювезент», улизнув под каким-то предлогом из здания полиции, и на второй раз я наконец услышал ее хорошо знакомый голос, ответивший мне по телефону.
   Эллен была молодец! Она заметила, как бородач вошел в контору вслед за мной и услышала шум, который ее встревожил. Я сказал ей, что меня он тоже встревожил. Она немедленно вызвала полицию. После этого она поймала такси и отправилась к себе в «Стьювезент». Я не мог рассказать ей по телефону — особенно за такой короткий промежуток времени, — насколько важным для меня оказался этот ее телефонный звонок, и что я чувствовал в настоящее время. Эллен любезно согласилась, чтобы я рассказал ей обо всем подробно, когда заеду к ней в «Стьювезент». Я обещал сделать это как можно скорее. Вернувшись в полицейское управление, я почувствовал огромное облегчение от того, что мне не надо больше тревожиться об Эллен, и более охотно беседовал со Свеном Юргенсоном и другими офицерами, в особенности с Сэмом.
   Сэм — это Фил Сэмсон, капитан полиции из Бюро расследования убийств. Он был дома, когда до него дошли сведения о событиях в «табачном ящике», и после этого он немедленно примчался в управление. Не только потому, что он хороший, честный, исполнительный коп, пекущийся о репутации своего дивизиона, но также и потому, что он — мой лучший друг, которого я когда-либо имел в Лос-Анджелесе.
   Сейчас он сидел за столом в дежурке со своей неизменной черной сигарой в зубах. Это крупный, чуточку неуклюжий человек, с короткой густой шевелюрой серо-стального цвета, острым взглядом карих глаз и с розовым лицом, которое всегда выглядит так, будто он только что побрился. Парень он сильный, напористый, с челюстью, напоминающей задний бампер бульдозера, но внутри он значительно мягче, чем кажется снаружи (факт, о котором нельзя упоминать при Сэме, не опасаясь, что он оторвет вам голову).
   — Кажется, мне пока не удалось тебя убедить, — сказал я Сэмсону, — но парень, пославший тех двух головорезов ко мне в Спартанский отель, — это Роберт Госс. Я уже рассказывал тебе, как он предупредил меня, что этот день будет днем моей смерти, если я откажусь от взятки и не успокоюсь.
   Сэм сильнее прикусил свою черную сигару и проворчал, не выпуская ее изо рта:
   — Да, ты говорил это... — Он передвинул сигару из одного угла рта в другой. — Но я знаю тебя так долго, что мне знакомы все твои штучки!
   — Штучки? Никаких штучек...
   Он продолжал ворчать, словно паровой каток, делая вид, будто не слышит моих слов:
   — Послушать тебя, так удар кулаком выглядит чем-то вроде проявления гражданского долга, а дебош с мордобоем — приятельской беседой.
   Он выпятил свою массивную челюсть и задумчиво почесал ее:
   — Только иногда ты «случайно» упускаешь наиболее важные детали...
   Он поднял голову и бросил через дежурку:
   — Свен, передай-ка мне ту газету, которую я принес с собой!
   Оглянувшись, я увидел, что Свен ухмыляется, растянув рот чуть ли не до ушей. Двое других ребят разглядывали газету, вырывая ее друг у друга из рук, фыркая и хлопая себя по коленям. Газета, очевидно, доставляла им немалое удовольствие.
   Свен принес газету. Сэмсон поглядел на нее, покачал головой и протянул ее мне:
   — Я купил ее по дороге в Даунтаун. Прямо на улице. Полагаю, ты сможешь объяснить, в чем тут дело?
   Это был утренний выпуск местного листка, раскрытый на второй странице, и мне не понадобилось много времени, чтобы найти источник всего этого веселья. В верхнем левом углу страницы была заметка, озаглавленная:
   «Чудовище Нью-портской гавани».
   Под заметкой стояла подпись Хола Ханнагана.
   Теперь я знал, чего мне следует ожидать. Хол Ханнаган был репортером и, хотя и считался моим приятелем, никогда не упускал случая подтрунить надо мной, раздувал любой пустяк до невероятных размеров. Причина этого заключалась в одной особе с весьма аппетитными формами, но не будем вдаваться в подробности. Главное, что он не оставлял меня в покое и пользовался любой возможностью, чтобы отыграться на мне.
   Заметка была составлена в аллегорической форме, но это не делало ее более приятной. Лучше бы уж писал все, как было! В заметке было буквально следующее:
   «Вчера после полудня нашему репортеру из весьма достоверных источников стало известно, что в Нью-портской гавани было обнаружено странное существо. По описанию очевидцев, этот феномен напоминал не то „длинную змееподобную каракатицу с развевающимися щупальцами“, не то „жуткое, почти человекообразное чудовище, всплывшее среди ила и тины с океанских глубин“. Личное расследование, проведенное нашим репортером, доказало, что это описание наиболее приближается к действительности. Путем сравнения показаний более полусотни свидетелей удалось с полной достоверностью установить, что это жуткое, почти человекообразное чудовище было не кем иным, как...»
   Я оторвал глаза от двух следующих предложений, в которых фигурировало мое имя и тот факт, что я являюсь «местным детективом», и взмолился:
   — Сэм, это было вовсе не так! Это было совершенно... э... ну, не совсем так.
   — Угу. Читай все до конца, Шелл!
   Дальше в заметке говорилось о том, что «Шелдон Скотт вышел из воды, дико рыча на собравшихся граждан, и предстал перед ними в рубашке, галстуке, носках и трусах. И пока еще не установлено, что случилось с его штанами...»
   — Понял теперь, что ты упускаешь иногда наиболее важные детали? — сказал Сэм.
   — Послушай, я ведь излагал тебе только факты! Я не думал, что... ну, мне придется прыгнуть за борт. Я вынужден был стукнуть Госса и... черт побери! Эти парни убили бы меня в тюрьме или где-нибудь еще, если бы я не...
   — Ты стукнул его! Ты хочешь сказать, ты его ударил? — Сэм наклонился вперед, стиснув зубами сигару так, словно хотел перекусить ее пополам.
   — Ну да, он приготовился плюнуть мне в лицо, так что мне пришлось немного его утихомирить...
   — Да погоди ты! — выражение лица Сэма стало почти болезненным. — Он пытался плюнуть на тебя? С чего бы это?
   — О'кей, сейчас это выглядит глупо. Но он вышел из себя, когда я отказался от его взятки, и сделался совершенно невыносимым. Он буквально взбеленился, и мне пришлось дать ему по зубам...
   Сэм медленно и устало потер рукой лоб. Несколько секунд он молчал, потом нехотя произнес:
   — Шелл, мне не хочется больше об этом говорить. Твое счастье, что этот человек был настолько великодушен, что не стал подавать на тебя жалобу. Он мог бы запросто упрятать тебя за решетку, отобрав у тебя...
   — Настолько великодушен! Да пойми ты, глупая голова, что он-то как раз не хочет, чтобы меня упрятали за решетку! Он хочет, чтобы я свободно разгуливал по улицам, где бы его парни могли спокойно разделаться со мной! И это им чуть не удалось, кстати...