– Не появится?
Я огляделся вокруг. Два места за Нейрой оставались свободными, а молодой петушок, сидящий слева, склонился к малышке в платье восточной красавицы и то ли говорил с ней, то ли собирался ее съесть, так что никто не мог нас подслушать.
Я тоже понизил голос:
– Самое важное сейчас – это то, что ваш босс в каталажке. Закон...
– В каталажке?
– Да, в тюряге в Индио. В тюрьме. Может, его и не посадили, а только допрашивают, но ему это не нравится. Я бы рискнул...
– О господи, какого черта Орманд делает в тюрьме?
– Думаю, пытается выбраться оттуда. Что, кстати, вы должны были организовать уже десять минут назад.
– А что случилось? Почему он...
– Девушка, Джин, не появится, потому что ее убили. Кто-то застрелил ее.
У Вэйла перехватило дыхание, и он начал было что-то лопотать мне, но я его не слушал.
– Не знаю, как полицейские собираются связать его со смертью девушки, – я был там, когда это произошло, – но они хотят серьезно поговорить с ним о каком-то типе по имени Сардис.
– О ком?
– О Сардисе. Эфриме Сардисе. Похоже, его прикончили, и ребята шерифа интересуются...
– Убили? Кто-то убил Эфрима Сардиса?
Его челюсть отвисла, глаза выкатились из орбит.
Я медленно продолжал:
– Да. Похоже, так. Я не знаю подробностей... Мне так и не удалось закончить.
Нейра издала какой-то свистящий звук, сползла со стула, как раненая птица, выпрямилась и пронзительно завизжала. Ее глаза закатились, она тут же потеряла сознание и свалилась на пол.
Глава 7
Глава 8
Я огляделся вокруг. Два места за Нейрой оставались свободными, а молодой петушок, сидящий слева, склонился к малышке в платье восточной красавицы и то ли говорил с ней, то ли собирался ее съесть, так что никто не мог нас подслушать.
Я тоже понизил голос:
– Самое важное сейчас – это то, что ваш босс в каталажке. Закон...
– В каталажке?
– Да, в тюряге в Индио. В тюрьме. Может, его и не посадили, а только допрашивают, но ему это не нравится. Я бы рискнул...
– О господи, какого черта Орманд делает в тюрьме?
– Думаю, пытается выбраться оттуда. Что, кстати, вы должны были организовать уже десять минут назад.
– А что случилось? Почему он...
– Девушка, Джин, не появится, потому что ее убили. Кто-то застрелил ее.
У Вэйла перехватило дыхание, и он начал было что-то лопотать мне, но я его не слушал.
– Не знаю, как полицейские собираются связать его со смертью девушки, – я был там, когда это произошло, – но они хотят серьезно поговорить с ним о каком-то типе по имени Сардис.
– О ком?
– О Сардисе. Эфриме Сардисе. Похоже, его прикончили, и ребята шерифа интересуются...
– Убили? Кто-то убил Эфрима Сардиса?
Его челюсть отвисла, глаза выкатились из орбит.
Я медленно продолжал:
– Да. Похоже, так. Я не знаю подробностей... Мне так и не удалось закончить.
Нейра издала какой-то свистящий звук, сползла со стула, как раненая птица, выпрямилась и пронзительно завизжала. Ее глаза закатились, она тут же потеряла сознание и свалилась на пол.
Глава 7
Вэйл не успел подхватить ее. Я тоже.
В "Серале" стало очень тихо. Все смотрели на нас.
Вэйл опустился перед женой на колени и взял ее за руки. Потом оглянулся на меня с перекошенным лицом.
– Идиот, – прошипел он. – Мою жену зовут... звали... Нейра Сардис. Она – дочь Эфрима.
Я открыл рот и тут же закрыл. Что я мог сказать? Будь миссис Вэйл немного пообщительнее, она могла бы избежать такого внезапного потрясения. Я вспомнил, как Орманд Монако сказал, что я могу получить всю информацию о Сардисе от Джерри Вэйла и его жены. Я должен был догадаться... но не догадался. Да теперь уже и не было смысла сожалеть и сокрушаться.
Через две-три минуты Нейра пришла в себя и заморгала затуманенными глазами. Мы с Вэйлом вывели ее из "Сераля", миновали вестибюль и вошли в просторный кабинет Джерри, отделанный красным деревом. Он сел рядом с ней на красный кожаный диван, тут же вскочил, достал бутылку бренди из потайного бара, удачно вмонтированного в стол, щедро плеснул в стакан и протянул жене. Она сделала глоток, глядя перед собой застывшими от шока глазами.
Вэйл тихо поговорил с ней, потом встал и подошел ко мне.
– Мне нужно отвезти Нейру домой.
– Конечно.
– Ужасно. – Его состояние мало отличалось от ее. Он нервно добавил: – Все это ужасно, но... она беременна.
Теперь мне стало понятно, почему его так трясет. Для большинства мужчин производство детей не только загадка, но и жуткий кошмар – по крайней мере, так они уверяют.
– Уже четыре месяца, – продолжал Вэйл. – Надеюсь, это... надеюсь, это не...
Он замолчал, нервно ломая пальцы.
– С ней все будет хорошо, – уверенно сказал я, как будто считал себя знатоком по этой части. Я зажег сигарету и продолжал: – Послушайте, мистер Вэйл, мне не хочется вас задерживать, но я должен сказать еще несколько слов. Вам нужно позвонить адвокатам в Калифорнии, если Монако все-таки возьмут под стражу. И никто не должен знать о нашем разговоре. Мистер Монако особо подчеркнул, чтобы я не говорил ни с кем, кроме вас.
Он кивнул, потом, моргая, посмотрел на меня:
– Что произошло? Как это случилось?
Я рассказал ему то немногое, что знал об убийствах.
Когда я закончил, он выдохнул:
– Убит. Господи, кто мог застрелить его?
– Именно об этом я и хотел поговорить с вами, мистер Вэйл. Вы никого не подозреваете? Кого-нибудь, у кого был мотив для убийства?
– Даже не представляю. Он почти не выходил из дому, а если выходил, то только по делу. Он... редко бывал на людях.
– Его дом находится на Окотилло-Лейн?
– Да. Это большое поместье, он живет в главном здании, а мы с Нейрой занимаем один из коттеджей.
– О! Вы были дома сегодня днем?
– Я был здесь, в отеле. Готовился к приему – тут тоже пока полная неразбериха. – Он прикусил губу, подумал и продолжил: – Нейра весь день ходила по магазинам в Спрингс, а потом приехала прямо сюда. В "Хане" у нас тоже есть коттедж. Я должен был встретиться с ней в "Серале" – ну, это вы знаете.
– Еще одно. Как вы думаете, есть какая-нибудь связь между убийством мистера Сардиса и смертью девушки?
– Девушки? Ах да, мисс Джакс. Нет... вряд ли. Никакой связи не вижу. Да и быть не может.
– Полагаю, вы достаточно хорошо знали мистера Сардиса.
– Да, разумеется. – Он помолчал. – Ну, на самом деле только после того, как мы с Нейрой поженились в начале этого года. Я познакомился с Эфримом где-то за месяц до нашей свадьбы. Клянусь, не имею ни малейшего представления, кто мог желать его смерти. Просто ума не приложу, – повторил он. – Мне пора. – Он подошел к жене и помог ей подняться.
– Вам помочь? – предложил я.
– Нет, мы справимся. Я вернусь, как только смогу, Скотт. Мы должны еще с вами о многом поговорить. Давайте встретимся... Вам, наверное, нужно приготовиться к вечеру. К приему.
– Да, мне бы хотелось умыться и переодеться.
– Что, если мы встретимся в "Серале"? Скажем, где-то через полчаса?
– Отлично. Буду ждать вас там.
Я вышел из кабинета и направился к стойке администратора. Пора заняться делом, например выяснить номер моей комнаты. Я все еще стоял у стойки, когда Джерри Вэйл и его жена появились в дверях кабинета и направились к выходу. Нейра шла на своих шпильках немного неуверенно, но она справится.
Бог мой, я выглядел великолепно. Я принял душ, побрился и облачился в изумительный костюм, который взял напрокат в Голливуде, – длинный, ниже бедер, ярко-красный пиджак, застегнутый до самой шеи, сидел на мне как влитой, серебряные пуговицы спереди вставлялись в петли из блестящего серебряного шнура. Дополняли суперпиджак белые брюки с красными полосками по бокам и роскошный белый тюрбан.
Мой наряд – за исключением тюрбана – напоминал костюм Али-хана. Правда, на моем пиджаке позвякивала куча медалей. Я их получил за пару лишних баксов и теперь выглядел как человек, который в одиночку спас целую страну.
Мне казалось, что с тюрбаном на голове я очень похож на настоящего магараджу. Вот только лицо в тюрбан не вписывалось. Но тут я уж ничего не мог поделать. Мой кольт слишком выпирал из-под пиджака, поэтому я оставил кобуру в шкафу, а пистолет сунул в карман брюк, где он был почти незаметен. Итак, я готов.
И я снова бодро направился в "Сераль".
Тем не менее, я чувствовал себя превосходно и среди всей этой многообразной красоты ожидание нисколько меня не тяготило, хотя я больше никому не говорил "привет". Между тем я поймал несколько зовущих взглядов и обращенных ко мне улыбок, что несколько смягчило удар, который Нейра нанесла моему самолюбию. И все же теперь я решил вести себя поосторожнее.
Пока что меня преследовали сплошные неудачи. Сначала мне не удалось встретиться с Монако – или ему со мной; потом зверски убили Джин. И даже Мисти, с которой я провел несколько восхитительных, многообещающих минут, была недоступна для меня в данный момент, а может, я вообще больше ее не увижу. Не говоря уж о Нейре, встреча с которой была сродни стихийному бедствию. Совершено два убийства. Все, хватит. Теперь я буду умнее.
Только...
Только каждый раз, когда принимаю такое решение, я умудряюсь наделать гору глупостей.
Иногда ты составляешь превосходные планы и принимаешь умные решения, но события идут своим чередом, полностью игнорируя красивые планы и убедительные решения, как будто у них своя собственная строптивая воля и плевать им на твои намерения.
Почему-то у меня по спине поползли мурашки.
Иногда со мной такое бывает, я начинаю чувствовать легкое покалывание в позвоночнике, и это не предвещает ничего хорошего. Кто знает? Вероятно, бывают дни и ночи, когда, па-ра-ба-пам, что бы ты ни делал, как бы ни предостерегался, с тобой обязательно произойдет что-нибудь непредвиденно-плохое. И это покалывание в позвоночнике служит предупреждением – если ты в состоянии услышать шепот летучих мышей: "На улице дождь, брат, – выйдешь за дверь и промокнешь".
Не знаю; может, на свете существуют зонты.
Во всяком случае, у меня был план и было решение. Я собирался быть хорошим мальчиком и избегать неприятностей. Но...
Но кое-что меня беспокоило. Беспокоило и волновало. Что-то изменилось. Естественно, в такую ночь в "Кублай-хане" это "что-то" было связано с женщиной.
Такого аппетитного маленького "персика" я не видел целую вечность. Черные, коротко остриженные волосы с легкой, воздушной челкой, в художественном беспорядке спадающей на лоб; большие круглые глаза, смотрящие на мир с постоянным удивлением; глаза темные и сладкие, как шоколадный пудинг; и нежный рот, который должен привлекать внимание пчел. Не говоря о том, что ее фигура, как и у большинства присутствующих здесь девушек, соответствовала новейшим стандартам.
Она в одиночестве сидела за столиком прямо позади меня. Я поглядывал на нее в зеркало, висевшее над стойкой бара, и заметил странное обстоятельство. Она пила и не курила, но над ее головой периодически возникало облако дыма. Я видел, как она время от времени морщит нос – но не так, как Нейра, а словно испытывая глубокое отвращение к дыму.
Ничего удивительного. Дым-то был от сигар.
Рядом с ней за другим столиком сидело двое мужчин, и один из них, здоровенный бык лет сорока, курил сигару. У этого типа были широченные плечи и мощный торс, а живот – как пивная бочка. Он выставил вперед одну ногу, и штанина брюк так обтянула бедро, что оно выглядело как лошадиная шея.
Толстяк набрал полный рот дыма, сложил губы буквой "О" и выпустил облако в малышку.
Сделано это не случайно. Он намеренно обкуривал ее. Может, он считал, что имеет на это право, – девушка была цветной. Я начал было закипать, но вспомнил о своем намерении быть пай-мальчиком и решил охладить свой пыл очередной порцией выпивки. В конце концов, это не мое дело.
Поэтому, попросив бармена наполнить мой бокал, я решил переброситься с ним парой слов, хотя наш предыдущий разговор не представлял никакого интереса и я вряд ли стал бы описывать его в своем письме к матери – думаю, я даже не упомянул бы о нем в постскриптуме. И все же я решил поболтать с ним, чтобы отвлечься. И вот что из этого вышло.
– Весело здесь сегодня, – начал я. – И вообще очень красиво.
Я подумал, что говорить о девушках не имеет смысла.
– О да, – откликнулся он. – Потрясающе, правда?
– Да уж. Куда ни кинешь взгляд, всюду красотища.
С этим парнем мне никак не удавалось принять сдержанный тон. А может, просто день был такой нервозный.
– Уверен, мне здесь понравится. – В его голосе звучала такая искренность, что мне захотелось взять назад некоторые из своих мыслей о нем. Впрочем, уже было поздно. – Я приступил к работе вчера вечером, – с восторгом продолжал он, – проверил запасы, посуду и все такое. А после смены отправился погулять и осмотреть окрестности. Невероятно, такое впечатление, будто находишься в настоящих джунглях.
– Действительно, похоже на джунгли. Им бы еще несколько воющих зверей да парочку слонов...
– О, вы любите домашних животных?
Люблю ли я домашних животных? Шутит он, что ли?
– Ну, – ответил я, – только не слонов. А домашних животных разумного размера. Например, собак, кошек, рыб... кстати, насчет рыб...
– У меня есть кошки дома, много кошек.
– Рыбки, они бывают такие маленькие, симпатичные...
– Сиамские, персидские, беспородные, любые. Старые и совсем маленькие...
– Вам не нужно приучать их ходить в туалет или...
– Я их просто обожаю.
– Кого?
– Моих кошек.
– Мне казалось, мы говорили о рыбах.
– Нет, я рассказывал вам о своих кошках и котятах.
– Хорошо. Хорошо. У вас их много, да?
– О да. У меня... – Он задумался, тряхнул чубчиком, потом глупо ухмыльнулся: – у меня целая орава кошек. – И расхохотался.
Все. Я уже достаточно отвлекся.
Я просто уставился мимо него, брезгливо оттопырив нижнюю губу. И в этот момент увидел в зеркале, как девушка с шоколадными глазами и сладкими губами яростно замахала рукой перед своим лицом, а потом повернулась к здоровяку.
Я услышал ее вежливую просьбу:
– Прошу прощения. Вы не могли бы не делать этого? Я скоро...
Он сидел, все так же развалившись на стуле и выставив вперед жирную ногу. Зажженную сигару он держал между большим и указательным пальцами. С ухмылкой посмотрев на нее, он небрежно бросил:
– Тебе это мешает, детка? Ну что ж, если тебе не нравится, можешь уйти. Мы живем в свободной стране.
"Наверное, один из этих умников", – подумал я. И напомнил себе – сиди тихо, ни во что не влезай, не строй из себя идиота. Я застыл на своем месте, но мое лицо против моей воли запылало, и на верхней губе выступили капельки пота. Вне всяких сомнений, мои железы начали усиленно работать из-за контраста между тем, что сказал этот жирный буйвол, и как он это сказал. И частично из-за только что завершившегося нелепого разговора с барменом.
Может, парнишка за стойкой и не походил на Геркулеса или Казанову, он даже показался мне слегка туповатым, но был приятным малым и никому не желал зла. Чего не скажешь о другом "парнишке". Ему явно не терпелось причинить зло.
Уф, в конце концов, я здесь по долгу службы. Я не могу разобрать это заведение по кирпичику. И мой белый боевой конь давно пошел на мясо. Так я внушал себе.
Девушка отвернулась, придвинулась поближе к столу – и, бог мой, ее лицо пылало.
Вместо карнавального костюма на ней было бледно-голубое вечернее платье с глубоким вырезом, открывающим высокую грудь с обольстительной темной ложбинкой. Когда она взволнованно, глубоко дышала, ее грудь ритмично поднималась и опускалась, и было в этой полуобнаженности что-то необычайно чувственное. Казалось, у нее внутри тихо напевает труба и дюжина альтовых саксофонов. Пальцами одной руки она нервно барабанила по столу.
Потом она начала оглядываться по сторонам.
Я не мог понять, что или кого она ищет. Наконец догадался. Она высматривала официантку – они все были одеты в прозрачные желтые шаровары и серебристые бюстгальтеры с золотыми змейками вокруг чашечки, которые, вероятно, символизировали смерть Клеопатры, – а когда официантка подошла к ее столику, маленькая красотка заказала еще один коктейль.
Вот те на. Девчонка явно не собиралась никуда уходить, невзирая на дым, даже на угрозу задохнуться. Мне это понравилось. Конечно, если бы она была участницей сидячей забастовки в каком-нибудь месте, куда ее не приглашали, – ну, например, курильщик сигар являлся бы хозяином отеля, – я бы сказал: "Ну и задохнись здесь". Сейчас же совсем другое дело.
Ей принесли выпивку, она поднесла стакан к губам и только начала пить, как ублюдок глубоко затянулся, придвинулся к ней поближе, так что его мерзкая морда оказалась всего в футе от ее головы, и выдохнул. Думаю, она набрала полный нос – во всяком случае, что-то произошло. Несколько секунд она действительно задыхалась, видимо от смеси спиртного и дыма.
Она кашляла и кашляла, опустив голову и закрыв рукой рот, и никак не могла остановиться, а толстяк снова затянулся, раздув щеки, и приготовился нанести решающий удар. Слезая со стула, я неуверенно сказал себе: "Не делай этого, Скотт" – и не послушался себя.
В три широких шага я оказался на месте боевых действий, положил левую руку ему на грудь, прямо у основания шеи, и толкнул его на место. Он не ожидал нападения, поэтому я без труда усадил его, но когда его задница приземлилась на стул, он вскинул голову и вытаращился на меня:
– Какого...
Изо рта вырвалось облако дыма и поплыло над его головой. Вблизи он выглядел довольно привлекательным, правда, сейчас его лицо несколько портило выражение крайнего удивления. Он оказался моложе, чем я думал. Его лицо немного расширялось кверху, но это был тот мужественный тип, от которого многие женщины сходят с ума. Глубоко посаженные глаза с нависшими над ними густыми бровями, прямой нос, полные чувственные губы, волевой подбородок. Он все еще держал сигару в правой руке. На столике рядом с ним стоял недопитый стакан пива.
Я вынул сигару из его пальцев, поднял стакан и опустил сигару в пиво. Оно зашипело и немного вспенилось. Тогда я поставил стакан обратно на стол и вернул изумленному типу сигару.
– Ах ты, сукин сын, – выдохнул он.
– Эй, полегче. Пока я всего лишь взволнован. Не выводи меня из себя.
– Что... – Он замолчал и задумался. Потом начал было угрожающе подниматься и снова притормозил. Наконец он спросил: – Какого черта ты это сделал?
Я, не скрывая издевки, ухмыльнулся:
– Мы живем в свободной стране.
Я стоял и ждал, но он, скрежеща зубами, глянул на своего приятеля и произнес:
– Слушай, по-моему, сегодня здесь собрались одни придурки.
После этих слов я развернулся и пошел к своему стулу.
Через пару минут я увидел, как здоровяк и его друг выходят в вестибюль.
А еще через минуту, когда я сидел, сердито уставившись в свой стакан и не испытывая при этом ожидаемого веселья, я услышал голос, напоминающий жужжание пчелки, шелест ветра в зеленой траве, теплый, как мартини в пустом желудке.
И этот голос просто сказал:
– Привет.
Я медленно повернулся, посмотрел на нее, и мои губы невольно растянулись в улыбке.
– Что вы сказали?
– Просто "привет".
Вполне достаточно. Она произнесла это так, как всегда было принято в южной Калифорнии.
В "Серале" стало очень тихо. Все смотрели на нас.
Вэйл опустился перед женой на колени и взял ее за руки. Потом оглянулся на меня с перекошенным лицом.
– Идиот, – прошипел он. – Мою жену зовут... звали... Нейра Сардис. Она – дочь Эфрима.
Я открыл рот и тут же закрыл. Что я мог сказать? Будь миссис Вэйл немного пообщительнее, она могла бы избежать такого внезапного потрясения. Я вспомнил, как Орманд Монако сказал, что я могу получить всю информацию о Сардисе от Джерри Вэйла и его жены. Я должен был догадаться... но не догадался. Да теперь уже и не было смысла сожалеть и сокрушаться.
Через две-три минуты Нейра пришла в себя и заморгала затуманенными глазами. Мы с Вэйлом вывели ее из "Сераля", миновали вестибюль и вошли в просторный кабинет Джерри, отделанный красным деревом. Он сел рядом с ней на красный кожаный диван, тут же вскочил, достал бутылку бренди из потайного бара, удачно вмонтированного в стол, щедро плеснул в стакан и протянул жене. Она сделала глоток, глядя перед собой застывшими от шока глазами.
Вэйл тихо поговорил с ней, потом встал и подошел ко мне.
– Мне нужно отвезти Нейру домой.
– Конечно.
– Ужасно. – Его состояние мало отличалось от ее. Он нервно добавил: – Все это ужасно, но... она беременна.
Теперь мне стало понятно, почему его так трясет. Для большинства мужчин производство детей не только загадка, но и жуткий кошмар – по крайней мере, так они уверяют.
– Уже четыре месяца, – продолжал Вэйл. – Надеюсь, это... надеюсь, это не...
Он замолчал, нервно ломая пальцы.
– С ней все будет хорошо, – уверенно сказал я, как будто считал себя знатоком по этой части. Я зажег сигарету и продолжал: – Послушайте, мистер Вэйл, мне не хочется вас задерживать, но я должен сказать еще несколько слов. Вам нужно позвонить адвокатам в Калифорнии, если Монако все-таки возьмут под стражу. И никто не должен знать о нашем разговоре. Мистер Монако особо подчеркнул, чтобы я не говорил ни с кем, кроме вас.
Он кивнул, потом, моргая, посмотрел на меня:
– Что произошло? Как это случилось?
Я рассказал ему то немногое, что знал об убийствах.
Когда я закончил, он выдохнул:
– Убит. Господи, кто мог застрелить его?
– Именно об этом я и хотел поговорить с вами, мистер Вэйл. Вы никого не подозреваете? Кого-нибудь, у кого был мотив для убийства?
– Даже не представляю. Он почти не выходил из дому, а если выходил, то только по делу. Он... редко бывал на людях.
– Его дом находится на Окотилло-Лейн?
– Да. Это большое поместье, он живет в главном здании, а мы с Нейрой занимаем один из коттеджей.
– О! Вы были дома сегодня днем?
– Я был здесь, в отеле. Готовился к приему – тут тоже пока полная неразбериха. – Он прикусил губу, подумал и продолжил: – Нейра весь день ходила по магазинам в Спрингс, а потом приехала прямо сюда. В "Хане" у нас тоже есть коттедж. Я должен был встретиться с ней в "Серале" – ну, это вы знаете.
– Еще одно. Как вы думаете, есть какая-нибудь связь между убийством мистера Сардиса и смертью девушки?
– Девушки? Ах да, мисс Джакс. Нет... вряд ли. Никакой связи не вижу. Да и быть не может.
– Полагаю, вы достаточно хорошо знали мистера Сардиса.
– Да, разумеется. – Он помолчал. – Ну, на самом деле только после того, как мы с Нейрой поженились в начале этого года. Я познакомился с Эфримом где-то за месяц до нашей свадьбы. Клянусь, не имею ни малейшего представления, кто мог желать его смерти. Просто ума не приложу, – повторил он. – Мне пора. – Он подошел к жене и помог ей подняться.
– Вам помочь? – предложил я.
– Нет, мы справимся. Я вернусь, как только смогу, Скотт. Мы должны еще с вами о многом поговорить. Давайте встретимся... Вам, наверное, нужно приготовиться к вечеру. К приему.
– Да, мне бы хотелось умыться и переодеться.
– Что, если мы встретимся в "Серале"? Скажем, где-то через полчаса?
– Отлично. Буду ждать вас там.
Я вышел из кабинета и направился к стойке администратора. Пора заняться делом, например выяснить номер моей комнаты. Я все еще стоял у стойки, когда Джерри Вэйл и его жена появились в дверях кабинета и направились к выходу. Нейра шла на своих шпильках немного неуверенно, но она справится.
* * *
Двадцать минут спустя я стоял в своей комнате – вернее, в двух комнатах, – и любовался собой в зеркале.Бог мой, я выглядел великолепно. Я принял душ, побрился и облачился в изумительный костюм, который взял напрокат в Голливуде, – длинный, ниже бедер, ярко-красный пиджак, застегнутый до самой шеи, сидел на мне как влитой, серебряные пуговицы спереди вставлялись в петли из блестящего серебряного шнура. Дополняли суперпиджак белые брюки с красными полосками по бокам и роскошный белый тюрбан.
Мой наряд – за исключением тюрбана – напоминал костюм Али-хана. Правда, на моем пиджаке позвякивала куча медалей. Я их получил за пару лишних баксов и теперь выглядел как человек, который в одиночку спас целую страну.
Мне казалось, что с тюрбаном на голове я очень похож на настоящего магараджу. Вот только лицо в тюрбан не вписывалось. Но тут я уж ничего не мог поделать. Мой кольт слишком выпирал из-под пиджака, поэтому я оставил кобуру в шкафу, а пистолет сунул в карман брюк, где он был почти незаметен. Итак, я готов.
И я снова бодро направился в "Сераль".
* * *
Миновало двадцать минут после условленного срока, а Вэйла все еще не было; я потягивал уже третий "Поцелуй кобры" за этот вечер. Да, похоже, кобры здесь гигантские. Я решил на время воздержаться от принятия змеиного яда. К тому же я ничего не ел, кроме наспех перехваченного бутерброда после телефонного звонка Монако.Тем не менее, я чувствовал себя превосходно и среди всей этой многообразной красоты ожидание нисколько меня не тяготило, хотя я больше никому не говорил "привет". Между тем я поймал несколько зовущих взглядов и обращенных ко мне улыбок, что несколько смягчило удар, который Нейра нанесла моему самолюбию. И все же теперь я решил вести себя поосторожнее.
Пока что меня преследовали сплошные неудачи. Сначала мне не удалось встретиться с Монако – или ему со мной; потом зверски убили Джин. И даже Мисти, с которой я провел несколько восхитительных, многообещающих минут, была недоступна для меня в данный момент, а может, я вообще больше ее не увижу. Не говоря уж о Нейре, встреча с которой была сродни стихийному бедствию. Совершено два убийства. Все, хватит. Теперь я буду умнее.
Только...
Только каждый раз, когда принимаю такое решение, я умудряюсь наделать гору глупостей.
Иногда ты составляешь превосходные планы и принимаешь умные решения, но события идут своим чередом, полностью игнорируя красивые планы и убедительные решения, как будто у них своя собственная строптивая воля и плевать им на твои намерения.
Почему-то у меня по спине поползли мурашки.
Иногда со мной такое бывает, я начинаю чувствовать легкое покалывание в позвоночнике, и это не предвещает ничего хорошего. Кто знает? Вероятно, бывают дни и ночи, когда, па-ра-ба-пам, что бы ты ни делал, как бы ни предостерегался, с тобой обязательно произойдет что-нибудь непредвиденно-плохое. И это покалывание в позвоночнике служит предупреждением – если ты в состоянии услышать шепот летучих мышей: "На улице дождь, брат, – выйдешь за дверь и промокнешь".
Не знаю; может, на свете существуют зонты.
Во всяком случае, у меня был план и было решение. Я собирался быть хорошим мальчиком и избегать неприятностей. Но...
Но кое-что меня беспокоило. Беспокоило и волновало. Что-то изменилось. Естественно, в такую ночь в "Кублай-хане" это "что-то" было связано с женщиной.
Такого аппетитного маленького "персика" я не видел целую вечность. Черные, коротко остриженные волосы с легкой, воздушной челкой, в художественном беспорядке спадающей на лоб; большие круглые глаза, смотрящие на мир с постоянным удивлением; глаза темные и сладкие, как шоколадный пудинг; и нежный рот, который должен привлекать внимание пчел. Не говоря о том, что ее фигура, как и у большинства присутствующих здесь девушек, соответствовала новейшим стандартам.
Она в одиночестве сидела за столиком прямо позади меня. Я поглядывал на нее в зеркало, висевшее над стойкой бара, и заметил странное обстоятельство. Она пила и не курила, но над ее головой периодически возникало облако дыма. Я видел, как она время от времени морщит нос – но не так, как Нейра, а словно испытывая глубокое отвращение к дыму.
Ничего удивительного. Дым-то был от сигар.
Рядом с ней за другим столиком сидело двое мужчин, и один из них, здоровенный бык лет сорока, курил сигару. У этого типа были широченные плечи и мощный торс, а живот – как пивная бочка. Он выставил вперед одну ногу, и штанина брюк так обтянула бедро, что оно выглядело как лошадиная шея.
Толстяк набрал полный рот дыма, сложил губы буквой "О" и выпустил облако в малышку.
Сделано это не случайно. Он намеренно обкуривал ее. Может, он считал, что имеет на это право, – девушка была цветной. Я начал было закипать, но вспомнил о своем намерении быть пай-мальчиком и решил охладить свой пыл очередной порцией выпивки. В конце концов, это не мое дело.
Поэтому, попросив бармена наполнить мой бокал, я решил переброситься с ним парой слов, хотя наш предыдущий разговор не представлял никакого интереса и я вряд ли стал бы описывать его в своем письме к матери – думаю, я даже не упомянул бы о нем в постскриптуме. И все же я решил поболтать с ним, чтобы отвлечься. И вот что из этого вышло.
– Весело здесь сегодня, – начал я. – И вообще очень красиво.
Я подумал, что говорить о девушках не имеет смысла.
– О да, – откликнулся он. – Потрясающе, правда?
– Да уж. Куда ни кинешь взгляд, всюду красотища.
С этим парнем мне никак не удавалось принять сдержанный тон. А может, просто день был такой нервозный.
– Уверен, мне здесь понравится. – В его голосе звучала такая искренность, что мне захотелось взять назад некоторые из своих мыслей о нем. Впрочем, уже было поздно. – Я приступил к работе вчера вечером, – с восторгом продолжал он, – проверил запасы, посуду и все такое. А после смены отправился погулять и осмотреть окрестности. Невероятно, такое впечатление, будто находишься в настоящих джунглях.
– Действительно, похоже на джунгли. Им бы еще несколько воющих зверей да парочку слонов...
– О, вы любите домашних животных?
Люблю ли я домашних животных? Шутит он, что ли?
– Ну, – ответил я, – только не слонов. А домашних животных разумного размера. Например, собак, кошек, рыб... кстати, насчет рыб...
– У меня есть кошки дома, много кошек.
– Рыбки, они бывают такие маленькие, симпатичные...
– Сиамские, персидские, беспородные, любые. Старые и совсем маленькие...
– Вам не нужно приучать их ходить в туалет или...
– Я их просто обожаю.
– Кого?
– Моих кошек.
– Мне казалось, мы говорили о рыбах.
– Нет, я рассказывал вам о своих кошках и котятах.
– Хорошо. Хорошо. У вас их много, да?
– О да. У меня... – Он задумался, тряхнул чубчиком, потом глупо ухмыльнулся: – у меня целая орава кошек. – И расхохотался.
Все. Я уже достаточно отвлекся.
Я просто уставился мимо него, брезгливо оттопырив нижнюю губу. И в этот момент увидел в зеркале, как девушка с шоколадными глазами и сладкими губами яростно замахала рукой перед своим лицом, а потом повернулась к здоровяку.
Я услышал ее вежливую просьбу:
– Прошу прощения. Вы не могли бы не делать этого? Я скоро...
Он сидел, все так же развалившись на стуле и выставив вперед жирную ногу. Зажженную сигару он держал между большим и указательным пальцами. С ухмылкой посмотрев на нее, он небрежно бросил:
– Тебе это мешает, детка? Ну что ж, если тебе не нравится, можешь уйти. Мы живем в свободной стране.
"Наверное, один из этих умников", – подумал я. И напомнил себе – сиди тихо, ни во что не влезай, не строй из себя идиота. Я застыл на своем месте, но мое лицо против моей воли запылало, и на верхней губе выступили капельки пота. Вне всяких сомнений, мои железы начали усиленно работать из-за контраста между тем, что сказал этот жирный буйвол, и как он это сказал. И частично из-за только что завершившегося нелепого разговора с барменом.
Может, парнишка за стойкой и не походил на Геркулеса или Казанову, он даже показался мне слегка туповатым, но был приятным малым и никому не желал зла. Чего не скажешь о другом "парнишке". Ему явно не терпелось причинить зло.
Уф, в конце концов, я здесь по долгу службы. Я не могу разобрать это заведение по кирпичику. И мой белый боевой конь давно пошел на мясо. Так я внушал себе.
Девушка отвернулась, придвинулась поближе к столу – и, бог мой, ее лицо пылало.
Вместо карнавального костюма на ней было бледно-голубое вечернее платье с глубоким вырезом, открывающим высокую грудь с обольстительной темной ложбинкой. Когда она взволнованно, глубоко дышала, ее грудь ритмично поднималась и опускалась, и было в этой полуобнаженности что-то необычайно чувственное. Казалось, у нее внутри тихо напевает труба и дюжина альтовых саксофонов. Пальцами одной руки она нервно барабанила по столу.
Потом она начала оглядываться по сторонам.
Я не мог понять, что или кого она ищет. Наконец догадался. Она высматривала официантку – они все были одеты в прозрачные желтые шаровары и серебристые бюстгальтеры с золотыми змейками вокруг чашечки, которые, вероятно, символизировали смерть Клеопатры, – а когда официантка подошла к ее столику, маленькая красотка заказала еще один коктейль.
Вот те на. Девчонка явно не собиралась никуда уходить, невзирая на дым, даже на угрозу задохнуться. Мне это понравилось. Конечно, если бы она была участницей сидячей забастовки в каком-нибудь месте, куда ее не приглашали, – ну, например, курильщик сигар являлся бы хозяином отеля, – я бы сказал: "Ну и задохнись здесь". Сейчас же совсем другое дело.
Ей принесли выпивку, она поднесла стакан к губам и только начала пить, как ублюдок глубоко затянулся, придвинулся к ней поближе, так что его мерзкая морда оказалась всего в футе от ее головы, и выдохнул. Думаю, она набрала полный нос – во всяком случае, что-то произошло. Несколько секунд она действительно задыхалась, видимо от смеси спиртного и дыма.
Она кашляла и кашляла, опустив голову и закрыв рукой рот, и никак не могла остановиться, а толстяк снова затянулся, раздув щеки, и приготовился нанести решающий удар. Слезая со стула, я неуверенно сказал себе: "Не делай этого, Скотт" – и не послушался себя.
В три широких шага я оказался на месте боевых действий, положил левую руку ему на грудь, прямо у основания шеи, и толкнул его на место. Он не ожидал нападения, поэтому я без труда усадил его, но когда его задница приземлилась на стул, он вскинул голову и вытаращился на меня:
– Какого...
Изо рта вырвалось облако дыма и поплыло над его головой. Вблизи он выглядел довольно привлекательным, правда, сейчас его лицо несколько портило выражение крайнего удивления. Он оказался моложе, чем я думал. Его лицо немного расширялось кверху, но это был тот мужественный тип, от которого многие женщины сходят с ума. Глубоко посаженные глаза с нависшими над ними густыми бровями, прямой нос, полные чувственные губы, волевой подбородок. Он все еще держал сигару в правой руке. На столике рядом с ним стоял недопитый стакан пива.
Я вынул сигару из его пальцев, поднял стакан и опустил сигару в пиво. Оно зашипело и немного вспенилось. Тогда я поставил стакан обратно на стол и вернул изумленному типу сигару.
– Ах ты, сукин сын, – выдохнул он.
– Эй, полегче. Пока я всего лишь взволнован. Не выводи меня из себя.
– Что... – Он замолчал и задумался. Потом начал было угрожающе подниматься и снова притормозил. Наконец он спросил: – Какого черта ты это сделал?
Я, не скрывая издевки, ухмыльнулся:
– Мы живем в свободной стране.
Я стоял и ждал, но он, скрежеща зубами, глянул на своего приятеля и произнес:
– Слушай, по-моему, сегодня здесь собрались одни придурки.
После этих слов я развернулся и пошел к своему стулу.
Через пару минут я увидел, как здоровяк и его друг выходят в вестибюль.
А еще через минуту, когда я сидел, сердито уставившись в свой стакан и не испытывая при этом ожидаемого веселья, я услышал голос, напоминающий жужжание пчелки, шелест ветра в зеленой траве, теплый, как мартини в пустом желудке.
И этот голос просто сказал:
– Привет.
Я медленно повернулся, посмотрел на нее, и мои губы невольно растянулись в улыбке.
– Что вы сказали?
– Просто "привет".
Вполне достаточно. Она произнесла это так, как всегда было принято в южной Калифорнии.
Глава 8
Думаете, я не разглядел ее и она только показалась мне такой красавицей? Так вот, позвольте вам доложить: до этого я видел ее как сквозь мутное стекло.
Вблизи она оказалась мягкой и горячей. Кожа – гладкая, как шелк, глаза – темные, почти черные, с зелеными крапинками цвета мокрого мха, или морской волны, или изумрудов. Они были большими и круглыми, и этот удивленный взгляд придавал ей вид девственной невинности – но только пока вы смотрите в ее глаза. Если вы опустите взгляд чуть ниже, то увидите то место, где умирает девственница и рождается вакханка.
Ее губы распускались ярким, плотоядным цветком – ловушка и гибель для мужчин; эти жаркие губы молча испепеляли вас, они зовуще шевелились, словно вспоминая долгие, страстные поцелуи; эти губы были пухлыми и влажными, казались мягкими, сладкими и неотразимыми на распутном лице. Не верите? Друзья мои, это надо было видеть.
Ее лицо находилось в шести дюймах от моего. Я поднялся во весь свой рост и подошел к ней почти вплотную, глядя на красотку сверху вниз.
Я наклонился еще ближе и, продолжая улыбаться, спросил:
– Надеюсь, твой привет означает "Привет, ура!"?
– "Привет, салют!", милый.
– Здорово. Ты только что убила во мне три тысячи кровяных телец.
– Какой кошмар, – притворно испугалась она.
– Леди, – я начал подстраиваться под ее стиль, – вы лучше любого переливания крови, вы – сама плазма. Думаю, мы могли бы сыграть свинг вместе, если бы я знал мелодию.
– О, нет ничего проще, милый. Я вступлю, а ты что-нибудь сымпровизируешь.
– Хей-хо, кажется, я понял как. Теперь бы найти где...
– Я знаю где.
– Ну так веди меня туда.
– Это недалеко, папочка.
– И там играют свинг?
– Вот именно, там. – Ее улыбка стала зазывнее и жарче, пару раз она задорно щелкнула пальцами.
Я тоже решил пощелкать.
– "Школьные годы, – пропел я, – школьные годы, золотые деньки..." Звучит неплохо.
– Здорово. И очень просто, милый. Стоит только начать, и все пойдет как по маслу.
– Леди, с вами я снова чувствую себя маленьким мальчиком.
– Ты – лжец, папочка. Я хочу сказать... – она улыбнулась с видом Лукреции Борджиа, помешивающей любовный суп, – я хочу сказать: ты – л-ж-е-ц, большой белый папочка. – На этот раз она понизила голос и произнесла фразу с каким-то гортанным звуком. Ее голос действовал на меня как электрический разряд, как возбудитель, как предощущение смерти на электрическом стуле. Ее слова пронзали меня и включали все бешено работающие счетчики моего естества.
Я сглотнул и согласился:
– Как скажешь.
– А ты что скажешь?
– О'кей.
– Кстати, – сказала она, – спасибо. За то, что избавил меня от этого старого, вонючего медведя.
– Не за что. Я сделал это с удовольствием.
Она оглядела меня с ног до головы – от моего восхитительного тюрбана до великолепного красного пиджака с медалями на груди и потрясающих брюк с полосками – и воскликнула:
– Ух ты, у тебя классный костюм. Ты кто, пожарник?
– Хм... – сухо ответил я. – Хм... Любой дурак поймет, что я – магараджа.
– Кто?
– Магараджа!
– Ты – конный полицейский. В смешной шапке.
– Значит, в смешной. Ну... может, тебя все же устроит магараджа?
Она доверительно улыбнулась:
– Как скажешь.
Она наклонилась вперед; ее грудь коснулась моей. Я опустил глаза и посмотрел на эти роскошные выпуклости, рвущиеся наружу из голубого платья, словно им неприятно было даже столь незначительное ограничение свободы. Я надеялся, что она не поцарапает их о дурацкие медали. Она придвинулась еще ближе, и ее свободолюбивые груди заколыхались, готовые выскочить наружу. Я сглотнул, едва дыша.
– Детка, ты расплавишь мои медали. Давай... давай... давай выпьем.
Я окликнул бармена, поднял вверх два пальца и показал на стойку. Он кивнул, но с таким видом, будто пожалел, что познакомил меня с "Поцелуем кобры".
Когда нам принесли коктейли, моя новая жизнерадостная подруга внимательно посмотрела на них, и ее большие, круглые, удивленные глаза стали еще больше, круглее и удивленнее.
– Ты пьешь это?
– Конечно. Это всего лишь пятый.
– Ты выпил пять?
– Ну да, около того. Но ты не волнуйся, я знаю меру. – Я прижал два пальца к каждому глазу и добавил: – Особенно когда трезвый. – После этого предложил: – По-моему, мне лучше сесть. Надо... э... отдышаться. Думаю, нам обоим лучше присесть.
Она чуть отодвинулась, всего на полдюйма, и посмотрела на меня своими невинными глазами:
– Здесь только один стул.
– Значит, он твой, весь твой. Если, конечно, ты не хочешь устроиться у меня на коленях.
Она опять улыбнулась, на этот раз как Лукреция, колдующая над завершающим блюдом:
– Можно было бы, но на мне нет эластичного пояса. Поэтому я не могу.
Она опустилась на стул, ее движения были такими же плавными, как трение двух шарикоподшипников, плавающих в кварте арахисового масла.
– Нет пояса? – Мой голос зазвенел от восторга. – Этого лучшего друга старых дев? Этого врага человечества? Аллилуйя! Да ты же можешь спасти цивилизацию!
– Ты хочешь сказать, мы... то есть ты хочешь сказать, что наши мнения совпадают?
Меня немного смутил ее переход на сухую официальную лексику, словно она заговорила на иностранном языке. Я хотел бы соответствовать ей, но не мог. Может, она полиглот.
Поэтому я просто ответил:
– Да. Так уж вышло, что я – яростный противник поясов и корсетов. Будь моя воля, я бы выкрал их все и сжег. Ну а теперь, Тонкие Трусики, скажи мне, черт возьми, как тебя зовут?
Она рассмеялась, запрокинув голову. Потом наклонилась и посмотрела на меня невинным, сияющим взором:
– Меня зовут мисс Велдон. Мисс Велдон. А имя – Лисса. Так как меня зовут?
– Лисса, как же еще?
– А ты кто?
– Шелл Скотт.
– И что ты здесь делаешь, Шелл Скотт? Ты – один из этих больших важных шишек?
– Нет. Я – дете... – Я вовремя опомнился. – Я буду судьей на завтрашнем конкурсе красоты.
– У-у-у! – взвизгнула она. – Проголосуй за меня, проголосуй за меня.
– Ты участвуешь в конкурсе?
– Еще бы.
В этот момент я вспомнил, зачем я здесь. Раз уж я разговариваю с одной из конкурсанток, почему бы не воспользоваться ситуацией. Поэтому я задал ей вопрос:
– Ты знаешь еще каких-нибудь участниц конкурса, Лисса?
– Я всех знаю. Вернее, со всеми знакома.
– А Джин Джакс?
– Конечно, она настоящая красавица... – Лисса недовольно зыркнула на меня: – Странно, что ты спрашиваешь о ней.
– Почему странно?
– Она должна была жить в одной комнате с Кэрол, еще одной участницей конкурса – Кэрол Ширинг. Но Кэрол говорит, что вчера она не пришла ночевать. Разве не странно?
– Как сказать.
– И, кроме того, вчера Джин задавала мне кучу вопросов. По-моему, она и других девушек расспрашивала.
– Да? О чем же?
– Что нам известно об этой шишке, мистере Сардисе.
Я мысленно подчеркнул, ощутив легкий электрический разряд.
– Сардис? – как можно небрежнее переспросил я. – Эфрим Сардис?
– Угу. Ты его знаешь?
– Никогда не встречал, – честно ответил я. – Но слышал о нем. Что она хотела узнать о Сардисе?
Вблизи она оказалась мягкой и горячей. Кожа – гладкая, как шелк, глаза – темные, почти черные, с зелеными крапинками цвета мокрого мха, или морской волны, или изумрудов. Они были большими и круглыми, и этот удивленный взгляд придавал ей вид девственной невинности – но только пока вы смотрите в ее глаза. Если вы опустите взгляд чуть ниже, то увидите то место, где умирает девственница и рождается вакханка.
Ее губы распускались ярким, плотоядным цветком – ловушка и гибель для мужчин; эти жаркие губы молча испепеляли вас, они зовуще шевелились, словно вспоминая долгие, страстные поцелуи; эти губы были пухлыми и влажными, казались мягкими, сладкими и неотразимыми на распутном лице. Не верите? Друзья мои, это надо было видеть.
Ее лицо находилось в шести дюймах от моего. Я поднялся во весь свой рост и подошел к ней почти вплотную, глядя на красотку сверху вниз.
Я наклонился еще ближе и, продолжая улыбаться, спросил:
– Надеюсь, твой привет означает "Привет, ура!"?
– "Привет, салют!", милый.
– Здорово. Ты только что убила во мне три тысячи кровяных телец.
– Какой кошмар, – притворно испугалась она.
– Леди, – я начал подстраиваться под ее стиль, – вы лучше любого переливания крови, вы – сама плазма. Думаю, мы могли бы сыграть свинг вместе, если бы я знал мелодию.
– О, нет ничего проще, милый. Я вступлю, а ты что-нибудь сымпровизируешь.
– Хей-хо, кажется, я понял как. Теперь бы найти где...
– Я знаю где.
– Ну так веди меня туда.
– Это недалеко, папочка.
– И там играют свинг?
– Вот именно, там. – Ее улыбка стала зазывнее и жарче, пару раз она задорно щелкнула пальцами.
Я тоже решил пощелкать.
– "Школьные годы, – пропел я, – школьные годы, золотые деньки..." Звучит неплохо.
– Здорово. И очень просто, милый. Стоит только начать, и все пойдет как по маслу.
– Леди, с вами я снова чувствую себя маленьким мальчиком.
– Ты – лжец, папочка. Я хочу сказать... – она улыбнулась с видом Лукреции Борджиа, помешивающей любовный суп, – я хочу сказать: ты – л-ж-е-ц, большой белый папочка. – На этот раз она понизила голос и произнесла фразу с каким-то гортанным звуком. Ее голос действовал на меня как электрический разряд, как возбудитель, как предощущение смерти на электрическом стуле. Ее слова пронзали меня и включали все бешено работающие счетчики моего естества.
Я сглотнул и согласился:
– Как скажешь.
– А ты что скажешь?
– О'кей.
– Кстати, – сказала она, – спасибо. За то, что избавил меня от этого старого, вонючего медведя.
– Не за что. Я сделал это с удовольствием.
Она оглядела меня с ног до головы – от моего восхитительного тюрбана до великолепного красного пиджака с медалями на груди и потрясающих брюк с полосками – и воскликнула:
– Ух ты, у тебя классный костюм. Ты кто, пожарник?
– Хм... – сухо ответил я. – Хм... Любой дурак поймет, что я – магараджа.
– Кто?
– Магараджа!
– Ты – конный полицейский. В смешной шапке.
– Значит, в смешной. Ну... может, тебя все же устроит магараджа?
Она доверительно улыбнулась:
– Как скажешь.
Она наклонилась вперед; ее грудь коснулась моей. Я опустил глаза и посмотрел на эти роскошные выпуклости, рвущиеся наружу из голубого платья, словно им неприятно было даже столь незначительное ограничение свободы. Я надеялся, что она не поцарапает их о дурацкие медали. Она придвинулась еще ближе, и ее свободолюбивые груди заколыхались, готовые выскочить наружу. Я сглотнул, едва дыша.
– Детка, ты расплавишь мои медали. Давай... давай... давай выпьем.
Я окликнул бармена, поднял вверх два пальца и показал на стойку. Он кивнул, но с таким видом, будто пожалел, что познакомил меня с "Поцелуем кобры".
Когда нам принесли коктейли, моя новая жизнерадостная подруга внимательно посмотрела на них, и ее большие, круглые, удивленные глаза стали еще больше, круглее и удивленнее.
– Ты пьешь это?
– Конечно. Это всего лишь пятый.
– Ты выпил пять?
– Ну да, около того. Но ты не волнуйся, я знаю меру. – Я прижал два пальца к каждому глазу и добавил: – Особенно когда трезвый. – После этого предложил: – По-моему, мне лучше сесть. Надо... э... отдышаться. Думаю, нам обоим лучше присесть.
Она чуть отодвинулась, всего на полдюйма, и посмотрела на меня своими невинными глазами:
– Здесь только один стул.
– Значит, он твой, весь твой. Если, конечно, ты не хочешь устроиться у меня на коленях.
Она опять улыбнулась, на этот раз как Лукреция, колдующая над завершающим блюдом:
– Можно было бы, но на мне нет эластичного пояса. Поэтому я не могу.
Она опустилась на стул, ее движения были такими же плавными, как трение двух шарикоподшипников, плавающих в кварте арахисового масла.
– Нет пояса? – Мой голос зазвенел от восторга. – Этого лучшего друга старых дев? Этого врага человечества? Аллилуйя! Да ты же можешь спасти цивилизацию!
– Ты хочешь сказать, мы... то есть ты хочешь сказать, что наши мнения совпадают?
Меня немного смутил ее переход на сухую официальную лексику, словно она заговорила на иностранном языке. Я хотел бы соответствовать ей, но не мог. Может, она полиглот.
Поэтому я просто ответил:
– Да. Так уж вышло, что я – яростный противник поясов и корсетов. Будь моя воля, я бы выкрал их все и сжег. Ну а теперь, Тонкие Трусики, скажи мне, черт возьми, как тебя зовут?
Она рассмеялась, запрокинув голову. Потом наклонилась и посмотрела на меня невинным, сияющим взором:
– Меня зовут мисс Велдон. Мисс Велдон. А имя – Лисса. Так как меня зовут?
– Лисса, как же еще?
– А ты кто?
– Шелл Скотт.
– И что ты здесь делаешь, Шелл Скотт? Ты – один из этих больших важных шишек?
– Нет. Я – дете... – Я вовремя опомнился. – Я буду судьей на завтрашнем конкурсе красоты.
– У-у-у! – взвизгнула она. – Проголосуй за меня, проголосуй за меня.
– Ты участвуешь в конкурсе?
– Еще бы.
В этот момент я вспомнил, зачем я здесь. Раз уж я разговариваю с одной из конкурсанток, почему бы не воспользоваться ситуацией. Поэтому я задал ей вопрос:
– Ты знаешь еще каких-нибудь участниц конкурса, Лисса?
– Я всех знаю. Вернее, со всеми знакома.
– А Джин Джакс?
– Конечно, она настоящая красавица... – Лисса недовольно зыркнула на меня: – Странно, что ты спрашиваешь о ней.
– Почему странно?
– Она должна была жить в одной комнате с Кэрол, еще одной участницей конкурса – Кэрол Ширинг. Но Кэрол говорит, что вчера она не пришла ночевать. Разве не странно?
– Как сказать.
– И, кроме того, вчера Джин задавала мне кучу вопросов. По-моему, она и других девушек расспрашивала.
– Да? О чем же?
– Что нам известно об этой шишке, мистере Сардисе.
Я мысленно подчеркнул, ощутив легкий электрический разряд.
– Сардис? – как можно небрежнее переспросил я. – Эфрим Сардис?
– Угу. Ты его знаешь?
– Никогда не встречал, – честно ответил я. – Но слышал о нем. Что она хотела узнать о Сардисе?