Так что я посидел неподвижно какое-то время, прислушиваясь к себе, понял, что мой ужин останется со мной, а возможно, и завтрак с обедом, и наконец осторожно поднялся на ноги. Мой противник давно исчез, минут пять назад, но никто не прибежал разузнать, кто и почему стрелял. Наверное, за царящим гвалтом мало кто слышал, а те, кто слышал, решили, что выстрелила пробка из очередной – какой уже по счету? – бутылки шампанского.
Какая, собственно, разница. Сейчас меня беспокоила набатным колоколом гудевшая голова. Еще сидя на земле, я осторожно ощупал ее и обнаружил кровоточащую рану; я приложил к ней платок и держал, пока кровь не остановилась. Если бы меня не переполняло огромное и жгучее Желание, я бы так и остался безучастно сидеть там, пока не заживет рана, но меня гнало, подстегивало Желание: добраться до того, кто на меня напал.
Теперь мне нужно было срочно разыскать трех человек – хотя бы трех – и поговорить с ними.
Я начал медленно ходить кругами, как собака, подыскивающая место для сна, собрал свои вещи и направился к "Кублай-хану".
Глава 14
Глава 15
Какая, собственно, разница. Сейчас меня беспокоила набатным колоколом гудевшая голова. Еще сидя на земле, я осторожно ощупал ее и обнаружил кровоточащую рану; я приложил к ней платок и держал, пока кровь не остановилась. Если бы меня не переполняло огромное и жгучее Желание, я бы так и остался безучастно сидеть там, пока не заживет рана, но меня гнало, подстегивало Желание: добраться до того, кто на меня напал.
Теперь мне нужно было срочно разыскать трех человек – хотя бы трех – и поговорить с ними.
Я начал медленно ходить кругами, как собака, подыскивающая место для сна, собрал свои вещи и направился к "Кублай-хану".
Глава 14
Если бы я вскочил на ноги секунд через десять после удара и пулей промчался по территории и по номерам отеля, может быть, и разыскал бы своего обидчика. Но когда я наконец доковылял до "Кублай-хана", было уже слишком поздно. Мне оставалось лишь принять три таблетки аспирина, что я и сделал.
Помимо всего прочего, я совершенно запутался. Голова глухо звенела. Мозги пенились, словно огромный котел с "алказельтцер". Я чувствовал себя умственным гигантом – потому, наверное, что явственно ОЩУЩАЛ свой мозг. В этом-то и заключается главная проблема, когда тебе вышибают мозги: любая глупость кажется гениальным озарением. К сожалению, в тот момент я не понимал столь очевидной истины.
Первую "блестящую победу" в своем расследовании я одержал в Оружейной комнате, которую нашел с большим трудом. Я помнил, что Орманд Монако встречается здесь с гостями, но у меня в потрясенных мозгах все перепуталось, и я забрел в Пушечную комнату. Оружейная, Пушечная – какая, к черту, разница?
Наконец я все же нашел Оружейную комнату, с шумом распахнул дверь и сразу увидел Орманда Монако. Он сидел за столом вместе с дюжиной мужчин и женщин, некоторые из них были в костюмах, другие – в вечерних платьях. Сначала я увидел худого, угловатого Монако, все остальные казались сплошным расплывчатым пятном. Монако был в своем жемчужно-сером смокинге с яркими фуляровыми лацканами, которые так гармонировали с сединой в его волосах.
Я, громко топая, подошел к нему и пронзил его испепеляющим взглядом.
– Так вот вы где! – гневно заявил я. – И где же вы были?
Все, как один, повернули головы в мою сторону, но Орманд Монако среагировал быстрее остальных.
– Что такое? – удивился он. – В чем дело?
– Не надо спрашивать меня, в чем дело, – сказал я. – Из этого вам точно не распутаться. Спутаться... Выпутаться? Послушайте, я вас видел.
Его лицо выражало ужас. Это хорошо: значит, я его напугал. Он обвел взглядом всех сидевших за столом.
– Губернатор, – обратился он к кому-то, – господин мэр, мистер Лиф. Я должен извиниться за мистера Скотта. Прошу прощения, миссис Шмил, – добавил он.
"Миссис Флиб". Я плохо различал имена, которые он называл. "Генерал Стонк". Боже, как болит голова. Наверное, трех таблеток аспирина было мало.
Монако тревожно, изучающе смотрел на меня.
– Мистер Скотт, – заговорил он успокаивающим тоном – таким голосом разговаривают дрессировщики с молодыми клыкастыми львами, – вы немного выпили, так ведь? У вас глаза покраснели.
– Выпил-шмипил, – передразнил его я. – О, простите, если я назвал чье-то имя. Я как раз перехожу к делу. Насчет... хм... Я думал об этом еще минуту назад.
Монако встал и увел меня от стола.
– Может, вы оставите меня и моих гостей и позволите нам закончить важный деловой разговор без посторонних?
– Вы выходили из этой комнаты в течение последних десяти минут? Или около того? Ну, скажем, в течение часа.
Монако искоса глянул на меня, бросил взгляд на стол, потом опять уставился мне в зрачки. Он выглядел обеспокоенным.
– Я действительно выходил один раз. Искал мистера Вэйла, – виновато произнес он. – Вообще-то я вернулся всего несколько минут назад. Хотя я совершенно не понимаю, какое дело...
– Так и не нашли его?
– Нет, действительно не нашел, – подтвердил Монако. – Однако...
– А как насчет Булла Харпера?
– А что насчет Булла Харпера?
– Вот об этом я и спрашиваю.
– Ну так что там насчет его?
– Его вы тоже не видели, да?
– Нет, а почему я должен был...
– Мне это кажется очень подозрительным, а вы как думаете?
– Мистер Скотт, я не понимаю, повторяю, не понимаю, о чем вы говорите.
Я задумался, а потом признался:
– И я тоже.
– Предлагаю перенести нашу беседу на другое время.
– Ага, – согласился я – похоже, аспирин начинал действовать, – например, на следующий ноябрь?
С этими загадочными словами я удалился.
Мне так и не удалось найти Булла Харпера. Я постучал в дверь комнаты Лиссы, номер 218, но либо никого не было дома, либо не хотели открывать. Зато я нашел Джерри Вэйла; у него я тоже ничего не выяснил.
Я знал только, что кто-то ударил меня по голове и этот кто-то хотел меня убить. Уже где-то около полуночи я понял, что ничего не добьюсь, бесцельно шляясь по отелю. И решил выпить в одном из баров.
К этому времени я более или менее пришел в норму, правда, в голове засела тупая, ноющая боль. Зато предметы перед глазами перестали кружиться, и я вдруг понял, что мне стоит сесть и спокойно подумать за прохладным коктейлем, – наверняка это принесет больше пользы, чем мои последние маломотивированные действия. И я направился в "Сераль".
И столкнулся с Мисти Ломбард.
На этот раз встреча не была физическим столкновением, я просто заметил ее, когда вошел в вестибюль, и подождал, пока она подойдет.
– Привет, привет. Ты как раз искала меня. Тебе меня не хватало, и ты отправилась на поиски...
– Я иду в "Сераль".
– Где мистер Лиф?
– Все еще на совещании.
– Вот дурак.
– Он говорил со мной и сказал, что, вероятно, не освободится до утра. Поэтому я решила сбежать от всей этой толпы – ты не находишь, что они начинают понемногу сходить с ума?
– Это точно.
– Я решила выпить в тишине перед тем, как отправиться спать.
– Наши желания совпадают, Мисти. Давай выпьем вместе.
Она слегка прикусила губу и, прикрыв глаза, склонила голову набок. Потом улыбнулась и задорно сказала:
– А почему бы нет?
Мы сели у стойки и пропустили по паре коктейлей; я почти не помню, о чем мы говорили. Кажется, я рассказал ей, что меня стукнули по голове, а она мне сочувствовала; еще я попросил ее поподробнее припомнить ее разговор с Джин Джакс, и она очень старалась. К сожалению, ничего нового я не узнал. Так что мы просто сидели и болтали с Мисти; я слушал ее тихий, завораживающий голос и любовался ею.
Наконец она сказала:
– Мне пора спать. Завтра я должна быть с ясными глазами.
– Твои глаза всегда будут ясными. Я провожу тебя домой, то есть до твоего номера, хорошо? Тебе опасно ходить тут одной.
– Даже когда вокруг полно людей?
– Тем более. Среди них ведь попадаются мужчины.
– А ты собираешься защищать меня от мужчин, да?
– От всех, кроме одного, – заверил я пылко.
Мы пересекли вестибюль, вышли через главный вход на улицу и по усыпанной гравием дорожке направились к южному крылу, в котором находился ее номер. У двери она остановилась, хотела что-то сказать и вроде как бы засмущалась. Немного помолчав, она предложила:
– Не хочешь ли зайти выпить стаканчик на ночь, Шелл? Если ты не слишком устал...
– С удовольствием. Еще один мне не повредит.
– Не очень повредит. – Она повеселела. – Мы выпьем всего по стаканчику. Мне обязательно нужно хоть капельку поспать.
Мы вошли внутрь. Комната была маленькой, но со вкусом обставленной. Пушистый голубой ковер на полу, светло-голубые шторы на окнах, низкий диван цвета морской волны, на стенах какие-то картины, достаточно яркие. Массивный торшер около дивана ненавязчиво освещал уютное гнездышко.
Справа размещалась небольшая кухонька и стойка с двумя стульями, а через полуоткрытую дверь слева я заметил тускло освещенную спальню. Горничная уже сняла покрывало и отбросила одеяло, и постель поджидала свою хозяйку.
"Поджидает свою хозяйку... гм..." – мечтательно подумал я, а Мисти крикнула из кухни:
– Здесь только бурбон с водой. И мой херес.
– Бурбон с водой как раз то, что нужно.
Через минуту она вернулась с коктейлями и села рядом со мной на низкий диван. Должно быть, пока Мисти хлопотала на кухне, она включила магнитофон, потому что комнату заполнила музыка. Струнные и духовые инструменты наигрывали приятную, расслабляющую мелодию.
Мисти сбросила свои остроносые туфли и облегченно вздохнула:
– О боже, как хорошо. Ты не возражаешь?
– Ты шутишь? Даже отсюда я чувствую, как тебе хорошо.
Я сидел в футе от нее. Она рассмеялась и сделала глоток хереса.
– Только не говори мне, что у тебя есть телепатические способности.
– У меня есть кое-что получше.
Она опять засмеялась, вытянула свои роскошные ноги и положила их на антикварный кофейный столик с зеркальной крышкой, а я наклонился к ней, обнял ее за плечи и поцеловал.
Я удивился не меньше, чем она.
Я поцеловал ее совершенно непроизвольно, это не было заранее обдуманным действием. Не могу, конечно, утверждать, что такая мыслишка не закрадывалась мне в голову, – просто я вообще не думал о том, что делаю. Я смотрел, как она двигается с какой-то мягкой, животной грацией, и слушал ее тихий, гортанный смех, – и в следующее мгновение я оказался около нее, а мои губы прильнули к ее.
Она напряглась и попыталась высвободиться. Но только попыталась. Через секунду ее тело расслабилось, а губы стали жаркими, влажными и податливыми. Я обхватил ее за талию и прижал к себе, она прильнула ко мне всем телом и обняла за шею.
Когда наши губы разомкнулись, я выдохнул:
– Мисти...
А она широко открыла глаза и прошептала:
– Не говори ничего, Шелл. Ничего не говори.
Ее огромные, чудесные глаза были прямо передо мной. Я смотрел и смотрел в них, в самую их глубину, а потом их таинственная темнота скрылась под гладкими веками. И наши губы снова встретились.
Всего один стаканчик, сказала она. Мы так его и не допили...
Да, в тюрбан, потому что почти все участники вчерашнего приема и сегодня будут присутствовать в "Кублай-хане" – на волнующей церемонии перерезания ленточки – и до этого момента должны были оставаться в маскарадных одеяниях. Поэтому я все еще был в своем костюме магараджи. Кроме того, мне нравилось его носить. В нем я чувствовал себя... ну, как бы пожарником.
Старые мудрые доктора говорят, что алкоголь выходит из пьяницы – или, скорее, принявшего алкоголь человека – где-то двадцать четыре часа спустя. После моего последнего Укуса Гремучей Змеи – или как там называлась та штука, которая жгла меня вчера вечером, – прошло гораздо меньше времени. Так что у меня в желудке еще полыхали кое-какие маленькие огненные змейки.
Что бы там ни было, чувствовал я себя великолепно.
Стояло прекрасное утро. Даже если бы шел дождь и гремел гром, оно все равно было бы прекрасным. Потому что, несмотря на пробитый череп, после Мисти, несвязных слов и нежных губ я чувствовал прилив энергии и пребывал в состоянии благодушной эйфории.
Я двинулся по тому же маршруту, что и вчера днем, и по дороге размышлял, зачем Джин Джакс ездила к Монако и кто мчался за ней со скоростью девяносто миль в час. И за ней ли гнался водитель той, другой машины.
Совершенно очевидно, что кто-то либо следил за ней, либо заранее знал, что она наведается к Монако. Убийцы не имеют обыкновения прятаться у дороги и расстреливать всех, кто проедет мимо. Я сбавил скорость и свернул с Дезерт-Драйв на Юкка-роуд, доехал до того места, где вчерашняя машина свернула с дороги, и у знака "РАНЧО ХАРДИНГА" взял влево.
По узкой дороге я поднялся на вершину Мшистой горы и осмотрелся. Отсюда все было видно как на ладони. Я сразу заметил ранчо – больше здесь просто некуда было ехать. В двух милях от горы расположился низенький серый домик – видимо, это и было ранчо Хардинга, – огороженный белым забором, а рядом с домом виднелась, как мне показалось, конюшня. Во всяком случае, рядом паслись две явно скучающие лошади.
У подножия горы пролегли две неглубоких борозды, по которым изредка проезжали машины. Наверное, охотники. Мальчишки, стреляющие по кроликам, жизнерадостные парни с ружьями. А вчера еще и мужчина с крупнокалиберным пистолетом. Он проехал полмили направо, поднялся на гору и спустился с нее – и вот, пожалуйста, он готов встретить любого, кто проедет по Юкка-роуд.
Я не поехал по этому маршруту – полиция наверняка прочесала там каждый клочок земли, – а направился прямо к ранчо. Прочный низенький домик был построен из серых цементных блоков, внутренний дворик тоже залит цементом.
Я вышел из машины и направился к дому, но не успел я постучать в дверь, как она открылась и на пороге возникла высокая, стройная женщина средних лет.
– Здравствуйте. – Она удивленно смотрела на меня.
– Доброе утро. Это ранчо Хардинга?
– Да. Я – миссис Хардинг.
– Ваш муж дома?
– Нет, он в Лос-Анджелесе. Уже четыре дня.
– К вам приходили помощники шерифа?
– Да, вчера вечером. С ними был сержант Торгесен.
Я поморщился. Я вдруг вспомнил, что так и не заехал к сержанту. Он просил меня обязательно это сделать и в конце добавил что-то угрожающее, типа: "Мне не понравится, если вы забудете".
Мне не понадобилось много времени, чтобы получить ответы на интересующие меня вопросы, так как миссис Хардинг уже прошла эту процедуру с Торгесеном. Вчера она весь день провела в одиночестве, и к ней никто не заезжал; ее мужа, естественно, здесь не было, потому что он в Лос-Анджелесе. В любом случае у него не темно-синий седан, а черный "империал".
Я спросил:
– Вы слышали выстрелы?
– Мне показалось, что да. Я решила, что кто-то, видимо, охотится. Я выглянула из дома, но ничего не увидела. И никого.
Ну, вроде все. Мне нужно было удостовериться, что никто не мчался на ранчо Хардинга со скоростью девяносто миль в час и что мой друг в синем седане здесь не появлялся. Я поблагодарил миссис Хардинг и поехал обратно в "Кублай-хан", приплюсовав эту скромную толику информации к другим сведениям, которых, к моему удивлению, оказалось не так уж мало.
Похоже, я понемногу продвигаюсь вперед – по крайней мере, я так думал. Я взял радиотелефон и позвонил в службу шерифа в Индио.
Через пару минут я дозвонился до сержанта Торгесена, и, когда он услышал, кто говорит, произнес ледяным тоном:
– Замечательно. Где вы, черт возьми, пропадали?
– В "Кублай-хане", конечно. Где же еще? А сейчас я как раз готов ехать к вам, как мы и договаривались. Возможно, мне следовало бы сначала переодеться...
– Я не имел в виду, что вы должны приехать в любой день, когда вам нечего будет делать, Скотт. Я должен... Ладно. Нет смысла приезжать сейчас: меня здесь не будет. Я отправляюсь в "Кублай-хан".
– Хорошо, можем встретиться там, если вас устроит.
– В любом случае будет нужно приехать и подписать показания, но в "Хане" меня вполне устроит. Я хочу поговорить.
– Есть новости?
– Да, есть кое-что. – Он замешкался, потом добавил: – Сейчас чуть больше половины десятого. Я буду около десяти. Встретимся у входа.
– Договорились.
Интересно, что происходит? Судя по тону Торгесена, что-то не очень хорошее для меня. Ладно, скоро узнаю. Приехав в отель, я сам припарковал "кадиллак" и встал у входа. Я успел выкурить две сигареты, прежде чем появился Торгесен на черно-белой машине.
Он отвел меня в сторону и заявил:
– Это официальная беседа, Скотт. Дружеская, но официальная.
– О'кей.
– Вчера вечером во время нашего разговора мистер Монако сказал, что нанял вас, хотя в подробности не вдавался. Не хотите ли просветить меня? Не только чем пришлось заниматься, но и что удалось обнаружить.
Я немного подумал.
– Да, хорошо. Естественно, я сообщу об этом Монако, думаю, вряд ли он будет возражать против моего сотрудничества с законом. Если ему нечего скрывать.
Губы Торгесена дернулись, но я так и не понял – то ли он пытался улыбнуться, то ли ругнуться.
– Для чего он вас нанял?
– Сначала для поисков Джин Джакс, которая к тому времени пропала.
– Ага. А за что он платит сейчас?
– Ну, во-первых, за судейство конкурса красоты...
Торгесен хохотнул. У него был приятный смех, когда он этого хотел.
– А во-вторых, – продолжал я, – за то, чтобы я нашел убийцу мисс Джакс и Сардиса – в общем, распутал это дело. – Я помялся и мрачно добавил: – Желательно к двенадцати часам дня.
– Двенадцати часам какого дня?
– Сегодняшнего.
Да, смех у него был просто потрясающий. Он так ржал, что у него из глаз брызнули слезы, казалось, его вот-вот хватит кондрашка. Я обиделся и попытался его остановить:
– Хорошо. Послушайте, мне тоже смешно. Может, хватит?
– У-у-у, – стонал он. – Вот это шутка. Живот надорвешь. Черт, поеду домой...
– Сержант...
– У-у-у...
– Послушайте, вам интересно, что я скажу, или нет?
– Ладно, ладно. Конечно. Черт, мне при... – Он опять закатился. Наконец он справился с приступом хохота и закончил фразу: – Пригодится любая помощь.
– Очень смешно.
Я доложил ему о своих действиях и вкратце рассказал все, что мне удалось выяснить. А поскольку Торгесен раз-другой не удержался и фыркнул, я не стал особо распространяться.
Он переваривал несколько секунд услышанное. А когда заговорил, на его лице не осталось и тени веселья.
– Полагаю, вы знаете, что Сардис вложил деньги в этот дворец, в "Кублай-хан"?
– Сардис? Эфрим Сардис?
– Да, Эфрим Сардис. Не изображайте идиота, Скотт.
Я прищурил глаза:
– Первый раз слышу об этом, сержант.
– Скотт, если увижу вранье, я разорву вашу милость на клочки...
– Остановитесь. Если бы я действительно понимал всю эту бредятину, я бы так и сказал вам. Или если бы захотел скрыть это от полиции, то просто промолчал бы или послал кое-кого к черту. Так о чем идет речь? Неужели в самом деле Сардис вложил какие-то деньги в этот отель?
Несколько секунд он с видом обвинителя смотрел на меня, сверкая глазами, потом принял решение.
– Если вы действительно не знаете, то очень скоро узнаете. Монако потратил триста или четыреста тысяч – согласитесь, это всего лишь капля в море. Основной вклад сделал Сардис.
Я растерянно заморгал:
– Надо так понимать, что "Кублай-хан" не принадлежит Монако?
– Принадлежит? – Торгесен хищно ощерился, в уголках его рта собрались морщины. – Монако всегда был только прикрытием для Сардиса.
Мы помолчали, а потом он уточнил, продолжая ухмыляться:
– Того парня, которого убили.
Помимо всего прочего, я совершенно запутался. Голова глухо звенела. Мозги пенились, словно огромный котел с "алказельтцер". Я чувствовал себя умственным гигантом – потому, наверное, что явственно ОЩУЩАЛ свой мозг. В этом-то и заключается главная проблема, когда тебе вышибают мозги: любая глупость кажется гениальным озарением. К сожалению, в тот момент я не понимал столь очевидной истины.
Первую "блестящую победу" в своем расследовании я одержал в Оружейной комнате, которую нашел с большим трудом. Я помнил, что Орманд Монако встречается здесь с гостями, но у меня в потрясенных мозгах все перепуталось, и я забрел в Пушечную комнату. Оружейная, Пушечная – какая, к черту, разница?
Наконец я все же нашел Оружейную комнату, с шумом распахнул дверь и сразу увидел Орманда Монако. Он сидел за столом вместе с дюжиной мужчин и женщин, некоторые из них были в костюмах, другие – в вечерних платьях. Сначала я увидел худого, угловатого Монако, все остальные казались сплошным расплывчатым пятном. Монако был в своем жемчужно-сером смокинге с яркими фуляровыми лацканами, которые так гармонировали с сединой в его волосах.
Я, громко топая, подошел к нему и пронзил его испепеляющим взглядом.
– Так вот вы где! – гневно заявил я. – И где же вы были?
Все, как один, повернули головы в мою сторону, но Орманд Монако среагировал быстрее остальных.
– Что такое? – удивился он. – В чем дело?
– Не надо спрашивать меня, в чем дело, – сказал я. – Из этого вам точно не распутаться. Спутаться... Выпутаться? Послушайте, я вас видел.
Его лицо выражало ужас. Это хорошо: значит, я его напугал. Он обвел взглядом всех сидевших за столом.
– Губернатор, – обратился он к кому-то, – господин мэр, мистер Лиф. Я должен извиниться за мистера Скотта. Прошу прощения, миссис Шмил, – добавил он.
"Миссис Флиб". Я плохо различал имена, которые он называл. "Генерал Стонк". Боже, как болит голова. Наверное, трех таблеток аспирина было мало.
Монако тревожно, изучающе смотрел на меня.
– Мистер Скотт, – заговорил он успокаивающим тоном – таким голосом разговаривают дрессировщики с молодыми клыкастыми львами, – вы немного выпили, так ведь? У вас глаза покраснели.
– Выпил-шмипил, – передразнил его я. – О, простите, если я назвал чье-то имя. Я как раз перехожу к делу. Насчет... хм... Я думал об этом еще минуту назад.
Монако встал и увел меня от стола.
– Может, вы оставите меня и моих гостей и позволите нам закончить важный деловой разговор без посторонних?
– Вы выходили из этой комнаты в течение последних десяти минут? Или около того? Ну, скажем, в течение часа.
Монако искоса глянул на меня, бросил взгляд на стол, потом опять уставился мне в зрачки. Он выглядел обеспокоенным.
– Я действительно выходил один раз. Искал мистера Вэйла, – виновато произнес он. – Вообще-то я вернулся всего несколько минут назад. Хотя я совершенно не понимаю, какое дело...
– Так и не нашли его?
– Нет, действительно не нашел, – подтвердил Монако. – Однако...
– А как насчет Булла Харпера?
– А что насчет Булла Харпера?
– Вот об этом я и спрашиваю.
– Ну так что там насчет его?
– Его вы тоже не видели, да?
– Нет, а почему я должен был...
– Мне это кажется очень подозрительным, а вы как думаете?
– Мистер Скотт, я не понимаю, повторяю, не понимаю, о чем вы говорите.
Я задумался, а потом признался:
– И я тоже.
– Предлагаю перенести нашу беседу на другое время.
– Ага, – согласился я – похоже, аспирин начинал действовать, – например, на следующий ноябрь?
С этими загадочными словами я удалился.
Мне так и не удалось найти Булла Харпера. Я постучал в дверь комнаты Лиссы, номер 218, но либо никого не было дома, либо не хотели открывать. Зато я нашел Джерри Вэйла; у него я тоже ничего не выяснил.
Я знал только, что кто-то ударил меня по голове и этот кто-то хотел меня убить. Уже где-то около полуночи я понял, что ничего не добьюсь, бесцельно шляясь по отелю. И решил выпить в одном из баров.
К этому времени я более или менее пришел в норму, правда, в голове засела тупая, ноющая боль. Зато предметы перед глазами перестали кружиться, и я вдруг понял, что мне стоит сесть и спокойно подумать за прохладным коктейлем, – наверняка это принесет больше пользы, чем мои последние маломотивированные действия. И я направился в "Сераль".
И столкнулся с Мисти Ломбард.
На этот раз встреча не была физическим столкновением, я просто заметил ее, когда вошел в вестибюль, и подождал, пока она подойдет.
– Привет, привет. Ты как раз искала меня. Тебе меня не хватало, и ты отправилась на поиски...
– Я иду в "Сераль".
– Где мистер Лиф?
– Все еще на совещании.
– Вот дурак.
– Он говорил со мной и сказал, что, вероятно, не освободится до утра. Поэтому я решила сбежать от всей этой толпы – ты не находишь, что они начинают понемногу сходить с ума?
– Это точно.
– Я решила выпить в тишине перед тем, как отправиться спать.
– Наши желания совпадают, Мисти. Давай выпьем вместе.
Она слегка прикусила губу и, прикрыв глаза, склонила голову набок. Потом улыбнулась и задорно сказала:
– А почему бы нет?
Мы сели у стойки и пропустили по паре коктейлей; я почти не помню, о чем мы говорили. Кажется, я рассказал ей, что меня стукнули по голове, а она мне сочувствовала; еще я попросил ее поподробнее припомнить ее разговор с Джин Джакс, и она очень старалась. К сожалению, ничего нового я не узнал. Так что мы просто сидели и болтали с Мисти; я слушал ее тихий, завораживающий голос и любовался ею.
Наконец она сказала:
– Мне пора спать. Завтра я должна быть с ясными глазами.
– Твои глаза всегда будут ясными. Я провожу тебя домой, то есть до твоего номера, хорошо? Тебе опасно ходить тут одной.
– Даже когда вокруг полно людей?
– Тем более. Среди них ведь попадаются мужчины.
– А ты собираешься защищать меня от мужчин, да?
– От всех, кроме одного, – заверил я пылко.
Мы пересекли вестибюль, вышли через главный вход на улицу и по усыпанной гравием дорожке направились к южному крылу, в котором находился ее номер. У двери она остановилась, хотела что-то сказать и вроде как бы засмущалась. Немного помолчав, она предложила:
– Не хочешь ли зайти выпить стаканчик на ночь, Шелл? Если ты не слишком устал...
– С удовольствием. Еще один мне не повредит.
– Не очень повредит. – Она повеселела. – Мы выпьем всего по стаканчику. Мне обязательно нужно хоть капельку поспать.
Мы вошли внутрь. Комната была маленькой, но со вкусом обставленной. Пушистый голубой ковер на полу, светло-голубые шторы на окнах, низкий диван цвета морской волны, на стенах какие-то картины, достаточно яркие. Массивный торшер около дивана ненавязчиво освещал уютное гнездышко.
Справа размещалась небольшая кухонька и стойка с двумя стульями, а через полуоткрытую дверь слева я заметил тускло освещенную спальню. Горничная уже сняла покрывало и отбросила одеяло, и постель поджидала свою хозяйку.
"Поджидает свою хозяйку... гм..." – мечтательно подумал я, а Мисти крикнула из кухни:
– Здесь только бурбон с водой. И мой херес.
– Бурбон с водой как раз то, что нужно.
Через минуту она вернулась с коктейлями и села рядом со мной на низкий диван. Должно быть, пока Мисти хлопотала на кухне, она включила магнитофон, потому что комнату заполнила музыка. Струнные и духовые инструменты наигрывали приятную, расслабляющую мелодию.
Мисти сбросила свои остроносые туфли и облегченно вздохнула:
– О боже, как хорошо. Ты не возражаешь?
– Ты шутишь? Даже отсюда я чувствую, как тебе хорошо.
Я сидел в футе от нее. Она рассмеялась и сделала глоток хереса.
– Только не говори мне, что у тебя есть телепатические способности.
– У меня есть кое-что получше.
Она опять засмеялась, вытянула свои роскошные ноги и положила их на антикварный кофейный столик с зеркальной крышкой, а я наклонился к ней, обнял ее за плечи и поцеловал.
Я удивился не меньше, чем она.
Я поцеловал ее совершенно непроизвольно, это не было заранее обдуманным действием. Не могу, конечно, утверждать, что такая мыслишка не закрадывалась мне в голову, – просто я вообще не думал о том, что делаю. Я смотрел, как она двигается с какой-то мягкой, животной грацией, и слушал ее тихий, гортанный смех, – и в следующее мгновение я оказался около нее, а мои губы прильнули к ее.
Она напряглась и попыталась высвободиться. Но только попыталась. Через секунду ее тело расслабилось, а губы стали жаркими, влажными и податливыми. Я обхватил ее за талию и прижал к себе, она прильнула ко мне всем телом и обняла за шею.
Когда наши губы разомкнулись, я выдохнул:
– Мисти...
А она широко открыла глаза и прошептала:
– Не говори ничего, Шелл. Ничего не говори.
Ее огромные, чудесные глаза были прямо передо мной. Я смотрел и смотрел в них, в самую их глубину, а потом их таинственная темнота скрылась под гладкими веками. И наши губы снова встретились.
Всего один стаканчик, сказала она. Мы так его и не допили...
* * *
Утром я наскоро проглотил кофе на завтрак – я всегда начинаю день с чашки кофе – и выехал по Дезерт-Вью-Драйв. Верх моего "кадиллака" я опустил, и солнце пока не обжигало мою многострадальную голову, все еще облаченную в тюрбан.Да, в тюрбан, потому что почти все участники вчерашнего приема и сегодня будут присутствовать в "Кублай-хане" – на волнующей церемонии перерезания ленточки – и до этого момента должны были оставаться в маскарадных одеяниях. Поэтому я все еще был в своем костюме магараджи. Кроме того, мне нравилось его носить. В нем я чувствовал себя... ну, как бы пожарником.
Старые мудрые доктора говорят, что алкоголь выходит из пьяницы – или, скорее, принявшего алкоголь человека – где-то двадцать четыре часа спустя. После моего последнего Укуса Гремучей Змеи – или как там называлась та штука, которая жгла меня вчера вечером, – прошло гораздо меньше времени. Так что у меня в желудке еще полыхали кое-какие маленькие огненные змейки.
Что бы там ни было, чувствовал я себя великолепно.
Стояло прекрасное утро. Даже если бы шел дождь и гремел гром, оно все равно было бы прекрасным. Потому что, несмотря на пробитый череп, после Мисти, несвязных слов и нежных губ я чувствовал прилив энергии и пребывал в состоянии благодушной эйфории.
Я двинулся по тому же маршруту, что и вчера днем, и по дороге размышлял, зачем Джин Джакс ездила к Монако и кто мчался за ней со скоростью девяносто миль в час. И за ней ли гнался водитель той, другой машины.
Совершенно очевидно, что кто-то либо следил за ней, либо заранее знал, что она наведается к Монако. Убийцы не имеют обыкновения прятаться у дороги и расстреливать всех, кто проедет мимо. Я сбавил скорость и свернул с Дезерт-Драйв на Юкка-роуд, доехал до того места, где вчерашняя машина свернула с дороги, и у знака "РАНЧО ХАРДИНГА" взял влево.
По узкой дороге я поднялся на вершину Мшистой горы и осмотрелся. Отсюда все было видно как на ладони. Я сразу заметил ранчо – больше здесь просто некуда было ехать. В двух милях от горы расположился низенький серый домик – видимо, это и было ранчо Хардинга, – огороженный белым забором, а рядом с домом виднелась, как мне показалось, конюшня. Во всяком случае, рядом паслись две явно скучающие лошади.
У подножия горы пролегли две неглубоких борозды, по которым изредка проезжали машины. Наверное, охотники. Мальчишки, стреляющие по кроликам, жизнерадостные парни с ружьями. А вчера еще и мужчина с крупнокалиберным пистолетом. Он проехал полмили направо, поднялся на гору и спустился с нее – и вот, пожалуйста, он готов встретить любого, кто проедет по Юкка-роуд.
Я не поехал по этому маршруту – полиция наверняка прочесала там каждый клочок земли, – а направился прямо к ранчо. Прочный низенький домик был построен из серых цементных блоков, внутренний дворик тоже залит цементом.
Я вышел из машины и направился к дому, но не успел я постучать в дверь, как она открылась и на пороге возникла высокая, стройная женщина средних лет.
– Здравствуйте. – Она удивленно смотрела на меня.
– Доброе утро. Это ранчо Хардинга?
– Да. Я – миссис Хардинг.
– Ваш муж дома?
– Нет, он в Лос-Анджелесе. Уже четыре дня.
– К вам приходили помощники шерифа?
– Да, вчера вечером. С ними был сержант Торгесен.
Я поморщился. Я вдруг вспомнил, что так и не заехал к сержанту. Он просил меня обязательно это сделать и в конце добавил что-то угрожающее, типа: "Мне не понравится, если вы забудете".
Мне не понадобилось много времени, чтобы получить ответы на интересующие меня вопросы, так как миссис Хардинг уже прошла эту процедуру с Торгесеном. Вчера она весь день провела в одиночестве, и к ней никто не заезжал; ее мужа, естественно, здесь не было, потому что он в Лос-Анджелесе. В любом случае у него не темно-синий седан, а черный "империал".
Я спросил:
– Вы слышали выстрелы?
– Мне показалось, что да. Я решила, что кто-то, видимо, охотится. Я выглянула из дома, но ничего не увидела. И никого.
Ну, вроде все. Мне нужно было удостовериться, что никто не мчался на ранчо Хардинга со скоростью девяносто миль в час и что мой друг в синем седане здесь не появлялся. Я поблагодарил миссис Хардинг и поехал обратно в "Кублай-хан", приплюсовав эту скромную толику информации к другим сведениям, которых, к моему удивлению, оказалось не так уж мало.
Похоже, я понемногу продвигаюсь вперед – по крайней мере, я так думал. Я взял радиотелефон и позвонил в службу шерифа в Индио.
Через пару минут я дозвонился до сержанта Торгесена, и, когда он услышал, кто говорит, произнес ледяным тоном:
– Замечательно. Где вы, черт возьми, пропадали?
– В "Кублай-хане", конечно. Где же еще? А сейчас я как раз готов ехать к вам, как мы и договаривались. Возможно, мне следовало бы сначала переодеться...
– Я не имел в виду, что вы должны приехать в любой день, когда вам нечего будет делать, Скотт. Я должен... Ладно. Нет смысла приезжать сейчас: меня здесь не будет. Я отправляюсь в "Кублай-хан".
– Хорошо, можем встретиться там, если вас устроит.
– В любом случае будет нужно приехать и подписать показания, но в "Хане" меня вполне устроит. Я хочу поговорить.
– Есть новости?
– Да, есть кое-что. – Он замешкался, потом добавил: – Сейчас чуть больше половины десятого. Я буду около десяти. Встретимся у входа.
– Договорились.
Интересно, что происходит? Судя по тону Торгесена, что-то не очень хорошее для меня. Ладно, скоро узнаю. Приехав в отель, я сам припарковал "кадиллак" и встал у входа. Я успел выкурить две сигареты, прежде чем появился Торгесен на черно-белой машине.
Он отвел меня в сторону и заявил:
– Это официальная беседа, Скотт. Дружеская, но официальная.
– О'кей.
– Вчера вечером во время нашего разговора мистер Монако сказал, что нанял вас, хотя в подробности не вдавался. Не хотите ли просветить меня? Не только чем пришлось заниматься, но и что удалось обнаружить.
Я немного подумал.
– Да, хорошо. Естественно, я сообщу об этом Монако, думаю, вряд ли он будет возражать против моего сотрудничества с законом. Если ему нечего скрывать.
Губы Торгесена дернулись, но я так и не понял – то ли он пытался улыбнуться, то ли ругнуться.
– Для чего он вас нанял?
– Сначала для поисков Джин Джакс, которая к тому времени пропала.
– Ага. А за что он платит сейчас?
– Ну, во-первых, за судейство конкурса красоты...
Торгесен хохотнул. У него был приятный смех, когда он этого хотел.
– А во-вторых, – продолжал я, – за то, чтобы я нашел убийцу мисс Джакс и Сардиса – в общем, распутал это дело. – Я помялся и мрачно добавил: – Желательно к двенадцати часам дня.
– Двенадцати часам какого дня?
– Сегодняшнего.
Да, смех у него был просто потрясающий. Он так ржал, что у него из глаз брызнули слезы, казалось, его вот-вот хватит кондрашка. Я обиделся и попытался его остановить:
– Хорошо. Послушайте, мне тоже смешно. Может, хватит?
– У-у-у, – стонал он. – Вот это шутка. Живот надорвешь. Черт, поеду домой...
– Сержант...
– У-у-у...
– Послушайте, вам интересно, что я скажу, или нет?
– Ладно, ладно. Конечно. Черт, мне при... – Он опять закатился. Наконец он справился с приступом хохота и закончил фразу: – Пригодится любая помощь.
– Очень смешно.
Я доложил ему о своих действиях и вкратце рассказал все, что мне удалось выяснить. А поскольку Торгесен раз-другой не удержался и фыркнул, я не стал особо распространяться.
Он переваривал несколько секунд услышанное. А когда заговорил, на его лице не осталось и тени веселья.
– Полагаю, вы знаете, что Сардис вложил деньги в этот дворец, в "Кублай-хан"?
– Сардис? Эфрим Сардис?
– Да, Эфрим Сардис. Не изображайте идиота, Скотт.
Я прищурил глаза:
– Первый раз слышу об этом, сержант.
– Скотт, если увижу вранье, я разорву вашу милость на клочки...
– Остановитесь. Если бы я действительно понимал всю эту бредятину, я бы так и сказал вам. Или если бы захотел скрыть это от полиции, то просто промолчал бы или послал кое-кого к черту. Так о чем идет речь? Неужели в самом деле Сардис вложил какие-то деньги в этот отель?
Несколько секунд он с видом обвинителя смотрел на меня, сверкая глазами, потом принял решение.
– Если вы действительно не знаете, то очень скоро узнаете. Монако потратил триста или четыреста тысяч – согласитесь, это всего лишь капля в море. Основной вклад сделал Сардис.
Я растерянно заморгал:
– Надо так понимать, что "Кублай-хан" не принадлежит Монако?
– Принадлежит? – Торгесен хищно ощерился, в уголках его рта собрались морщины. – Монако всегда был только прикрытием для Сардиса.
Мы помолчали, а потом он уточнил, продолжая ухмыляться:
– Того парня, которого убили.
Глава 15
Я прокручивал его слова у себя в голове, пытаясь переварить сногсшибательную новость, а в итоге лишь заработал несварение.
Похоже, Орманд Монако оказался фальшивкой. А с каким видом, не стесняясь, принимает поздравления, предназначавшиеся совсем другому человеку. И я не забыл визит Джин к нему домой; тот факт, что его не оказалось на месте, когда я приехал; а также тот факт, что его видели у особняка Сардиса во время или почти во время убийства; его неестественную реакцию на сообщение о смерти Сардиса. Помимо всего прочего.
И это мой клиент. Как мило.
– Как об этом стало известно? – спросил я Торгесена.
– Мы просматривали бумаги из сейфа Сардиса. Думали, может, они нам подскажут мотив для убийства. Нашли договор между Сардисом и Монако, подписанный ими обоими и заверенный их адвокатами. По этому договору Сардис вкладывает миллионы, а сам остается в тени – он никогда не любил шумихи вокруг своего имени, – и для всех владельцем считается Монако... Вы уверены, Скотт, что не знали этого?
– Да, уверен. Не собираюсь повторять еще раз. – Он хмыкнул, а я спросил: – Еще кто-нибудь вкладывал деньги в "Хан"?
– Нет, насколько нам известно.
– Теперь, после смерти Сардиса, кто будет владельцем?
– Пока еще точно не знаю. Вообще-то владельцем должна стать его дочь, хотя родители Сардиса еще живы; кроме того, есть бывшая жена, которая живет где-то на востоке. Мы еще не получили завещания – его составляла какая-то нью-йоркская фирма. Сегодня нам должны прислать копию.
– Они, случайно, не заключали договор о взаимном страховании? Ну, когда в случае смерти одного из партнеров другой получает предприятие в собственное распоряжение или закрывает его, отхватив при этом солидный кусок наличными?
– Насколько нам известно, нет. Мы пока проверяем и сортируем документы из сейфа Сардиса – жуть, сколько там всякого барахла. Не говоря уж о тридцати тысячах долларов. Мне бы такой сейф.
– Тридцать штук? Наличными?
– Ага. Хотя странно. Должно было быть пятьдесят. Так нам сообщил мистер Вэйл, пока мы были там. Его жена это подтвердила, сказала, что отец всегда держал пятьдесят тысяч в сейфе – на всякий случай. Наверное, на карманные расходы.
– Что случилось с двадцатью тысячами?
Он поджал губы.
– Этого нам пока никто не смог объяснить.
Я, раздумывая, произнес:
– Эти тридцать тысяч, случайно, не в стодолларовых банкнотах?
Он посмотрел на меня с интересом:
– Все – в стодолларовых бумажках. У вас еще есть шанс стать сыщиком, Скотт.
К черту его подковырки, важно то, что он сказал.
– Полагаю, у вас встреча с Монако?
– Точно.
– Ничего, если я поприсутствую?
Он недовольно поморщился, но в конце концов согласился.
– Между прочим, раз Монако платит мне за то, чтобы я нашел того, кто грохнул Сардиса, – те деньги, что вы обнаружили, должны быть, я думаю, перечислены в Мемориальный фонд сержанта Торгесена. А вообще маловероятно, что Монако сам прикончил Сардиса.
– Может, и маловероятно. Хотя я бы так категорично не утверждал. Давайте послушаем его самого.
Мы нашли Монако в его кабинете. Столь же роскошном, как у Джерри Вэйла, только в два раза большем; ну, в конце концов, Монако – мультимиллионер, владелец "Кублай-хана". Мы с сержантом сели за стол, и Торгесен просто изложил Монако все, что знал, все, что минуту назад рассказывал мне. Он не хитрил, не задавал никаких каверзных вопросов, просто выложил все как есть, а потом спросил:
– Что скажете?
Пока Торгесен говорил, Монако разглядывал крышку своего стола, и прошло несколько томительных мгновений, прежде чем он поднял голову. Он глянул на меня, потом на сержанта Торгесена.
– Ничего, – ответил он. – Все сущая правда. Как только я узнал о смерти Эфрима, сразу понял, что истина обязательно выплывет. Жаль, хотя сейчас это не имеет большого значения. Эфрим был моим близким другом – вот это имеет значение.
Он держался спокойно, как сытый удав. Даже спокойнее. Правда, он сам сказал, что ждал такого развития событий.
– Это все, что вы хотите сообщить, мистер Монако?
– Да, сержант. Мне нечего дополнить. Я не совершил никакого преступления.
Торгесен внимательно посмотрел на меня, откинулся на спинку стула и положил ногу на ногу.
– Теперь, когда ваш... ваш партнер мертв, кто является владельцем "Кублай-хана"?
– Нейра, наверное. Мои интересы защищены – то есть я не понесу каких-либо финансовых потерь. Что касается вклада Эфрима, он распоряжался им по своему усмотрению.
– Другими словами, вы ничего не выигрываете от его смерти.
– Абсолютно. Наоборот, я потерял друга.
– Вы по-прежнему утверждаете, что просто катались по имению Сардиса?
– Не по имению Сардиса. А мимо него. Да, просто катался. Мы уже тысячу раз говорили об этом, сержант.
– Вы не входили в дом. Вы не знали об убийстве мистера Сардиса, пока я не сообщил вам. Правильно?
– Правильно.
На этот раз Монако не теребил в руках пачку сигарет, но я по-прежнему был убежден, что он лжет.
Мысли Торгесена явно текли в том же направлении.
– Честно говоря, мистер Монако, когда я сообщил вам о смерти мистера Сардиса, мне показалось, что вас это не удивило.
– Ваши видения, сержант, меня совершенно не трогают. – Монако был холоднее льда в морозильнике, но через секунду немного расслабился и продолжал: – Известие о смерти Эфрима потрясло меня. Но я не мог не вспомнить о нашем договоре, о том, про который вы только что говорили. Я моментально понял – если документ станет достоянием гласности, бремя ответственности неизбежно падет на меня. Более того, это может нанести серьезный ущерб репутации "Кублай-хана", попросту уничтожить его.
– Ага.
В кабинете повисла тишина, потом Монако возобновил свою речь:
Похоже, Орманд Монако оказался фальшивкой. А с каким видом, не стесняясь, принимает поздравления, предназначавшиеся совсем другому человеку. И я не забыл визит Джин к нему домой; тот факт, что его не оказалось на месте, когда я приехал; а также тот факт, что его видели у особняка Сардиса во время или почти во время убийства; его неестественную реакцию на сообщение о смерти Сардиса. Помимо всего прочего.
И это мой клиент. Как мило.
– Как об этом стало известно? – спросил я Торгесена.
– Мы просматривали бумаги из сейфа Сардиса. Думали, может, они нам подскажут мотив для убийства. Нашли договор между Сардисом и Монако, подписанный ими обоими и заверенный их адвокатами. По этому договору Сардис вкладывает миллионы, а сам остается в тени – он никогда не любил шумихи вокруг своего имени, – и для всех владельцем считается Монако... Вы уверены, Скотт, что не знали этого?
– Да, уверен. Не собираюсь повторять еще раз. – Он хмыкнул, а я спросил: – Еще кто-нибудь вкладывал деньги в "Хан"?
– Нет, насколько нам известно.
– Теперь, после смерти Сардиса, кто будет владельцем?
– Пока еще точно не знаю. Вообще-то владельцем должна стать его дочь, хотя родители Сардиса еще живы; кроме того, есть бывшая жена, которая живет где-то на востоке. Мы еще не получили завещания – его составляла какая-то нью-йоркская фирма. Сегодня нам должны прислать копию.
– Они, случайно, не заключали договор о взаимном страховании? Ну, когда в случае смерти одного из партнеров другой получает предприятие в собственное распоряжение или закрывает его, отхватив при этом солидный кусок наличными?
– Насколько нам известно, нет. Мы пока проверяем и сортируем документы из сейфа Сардиса – жуть, сколько там всякого барахла. Не говоря уж о тридцати тысячах долларов. Мне бы такой сейф.
– Тридцать штук? Наличными?
– Ага. Хотя странно. Должно было быть пятьдесят. Так нам сообщил мистер Вэйл, пока мы были там. Его жена это подтвердила, сказала, что отец всегда держал пятьдесят тысяч в сейфе – на всякий случай. Наверное, на карманные расходы.
– Что случилось с двадцатью тысячами?
Он поджал губы.
– Этого нам пока никто не смог объяснить.
Я, раздумывая, произнес:
– Эти тридцать тысяч, случайно, не в стодолларовых банкнотах?
Он посмотрел на меня с интересом:
– Все – в стодолларовых бумажках. У вас еще есть шанс стать сыщиком, Скотт.
К черту его подковырки, важно то, что он сказал.
– Полагаю, у вас встреча с Монако?
– Точно.
– Ничего, если я поприсутствую?
Он недовольно поморщился, но в конце концов согласился.
– Между прочим, раз Монако платит мне за то, чтобы я нашел того, кто грохнул Сардиса, – те деньги, что вы обнаружили, должны быть, я думаю, перечислены в Мемориальный фонд сержанта Торгесена. А вообще маловероятно, что Монако сам прикончил Сардиса.
– Может, и маловероятно. Хотя я бы так категорично не утверждал. Давайте послушаем его самого.
Мы нашли Монако в его кабинете. Столь же роскошном, как у Джерри Вэйла, только в два раза большем; ну, в конце концов, Монако – мультимиллионер, владелец "Кублай-хана". Мы с сержантом сели за стол, и Торгесен просто изложил Монако все, что знал, все, что минуту назад рассказывал мне. Он не хитрил, не задавал никаких каверзных вопросов, просто выложил все как есть, а потом спросил:
– Что скажете?
Пока Торгесен говорил, Монако разглядывал крышку своего стола, и прошло несколько томительных мгновений, прежде чем он поднял голову. Он глянул на меня, потом на сержанта Торгесена.
– Ничего, – ответил он. – Все сущая правда. Как только я узнал о смерти Эфрима, сразу понял, что истина обязательно выплывет. Жаль, хотя сейчас это не имеет большого значения. Эфрим был моим близким другом – вот это имеет значение.
Он держался спокойно, как сытый удав. Даже спокойнее. Правда, он сам сказал, что ждал такого развития событий.
– Это все, что вы хотите сообщить, мистер Монако?
– Да, сержант. Мне нечего дополнить. Я не совершил никакого преступления.
Торгесен внимательно посмотрел на меня, откинулся на спинку стула и положил ногу на ногу.
– Теперь, когда ваш... ваш партнер мертв, кто является владельцем "Кублай-хана"?
– Нейра, наверное. Мои интересы защищены – то есть я не понесу каких-либо финансовых потерь. Что касается вклада Эфрима, он распоряжался им по своему усмотрению.
– Другими словами, вы ничего не выигрываете от его смерти.
– Абсолютно. Наоборот, я потерял друга.
– Вы по-прежнему утверждаете, что просто катались по имению Сардиса?
– Не по имению Сардиса. А мимо него. Да, просто катался. Мы уже тысячу раз говорили об этом, сержант.
– Вы не входили в дом. Вы не знали об убийстве мистера Сардиса, пока я не сообщил вам. Правильно?
– Правильно.
На этот раз Монако не теребил в руках пачку сигарет, но я по-прежнему был убежден, что он лжет.
Мысли Торгесена явно текли в том же направлении.
– Честно говоря, мистер Монако, когда я сообщил вам о смерти мистера Сардиса, мне показалось, что вас это не удивило.
– Ваши видения, сержант, меня совершенно не трогают. – Монако был холоднее льда в морозильнике, но через секунду немного расслабился и продолжал: – Известие о смерти Эфрима потрясло меня. Но я не мог не вспомнить о нашем договоре, о том, про который вы только что говорили. Я моментально понял – если документ станет достоянием гласности, бремя ответственности неизбежно падет на меня. Более того, это может нанести серьезный ущерб репутации "Кублай-хана", попросту уничтожить его.
– Ага.
В кабинете повисла тишина, потом Монако возобновил свою речь: