В кафе заиграли вступление к номеру с ножами, кто-то крикнул что-то нечленораздельное в микрофон. Третий выход. Я затушил сигарету и стоял, усиленно пытаясь найти какое-нибудь решение. Ничего. Интересно, как там Лина? Как у нее получилось с Мэгги? Оставалось только надеяться, что она не переиграла. В два часа Лина будет уходить, и я спрошу. Лучшего в голову не приходило. Впрочем, и это ничего не решит.
Внутри загремело стаккато на барабанах. Самое интересное. Я представил, как выглядит сейчас Лина. Шорты и ярко-алое болеро. Мне даже подумалось: а может, зайти посмотреть? Но нет, лучше не надо, а то Мигель, чего доброго, занервничает.
Странно и неуютно, не видя представления, следить за его ходом по доносящемуся через открытую дверь звуковому сопровождению. Я слышал, как глухо вонзались в дерево ножи, сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее, и перед моими глазами стояло красивое полуобнаженное замершее тело. Затем тишина взорвалась криками и аплодисментами. Еще один крик. Номер закончился. Снова крики. У меня пересохло во рту при мысли о том, как изуверски изощренно действует на зрителей последний нож Вдруг я почувствовал неладное Женщина кричала странно. Шум внутри быстро нарастал и вот уже выплеснулся на улицу, а внутри тем временем все стихло, за исключением нескольких приглушенных голосов. Почему не играют музыканты?
У меня перехватило горло, а сердце бешено заколотилось. Я выскочил из-за пальмы и наткнулся на торопящихся побыстрее скрыться мужчину и женщину. Его я успел схватить за рукав:
— Что там происходит? Какого черта паника?
Мужчина испуганно на меня посмотрел:
— Отпустите руку. И успокойтесь.
— Я спрашиваю, что происходит? В чем там дело внутри?
— Дело в том, мистер, что эта дама, Лина... в нее там нож попал.
Глава 6
Глава 7
Внутри загремело стаккато на барабанах. Самое интересное. Я представил, как выглядит сейчас Лина. Шорты и ярко-алое болеро. Мне даже подумалось: а может, зайти посмотреть? Но нет, лучше не надо, а то Мигель, чего доброго, занервничает.
Странно и неуютно, не видя представления, следить за его ходом по доносящемуся через открытую дверь звуковому сопровождению. Я слышал, как глухо вонзались в дерево ножи, сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее, и перед моими глазами стояло красивое полуобнаженное замершее тело. Затем тишина взорвалась криками и аплодисментами. Еще один крик. Номер закончился. Снова крики. У меня пересохло во рту при мысли о том, как изуверски изощренно действует на зрителей последний нож Вдруг я почувствовал неладное Женщина кричала странно. Шум внутри быстро нарастал и вот уже выплеснулся на улицу, а внутри тем временем все стихло, за исключением нескольких приглушенных голосов. Почему не играют музыканты?
У меня перехватило горло, а сердце бешено заколотилось. Я выскочил из-за пальмы и наткнулся на торопящихся побыстрее скрыться мужчину и женщину. Его я успел схватить за рукав:
— Что там происходит? Какого черта паника?
Мужчина испуганно на меня посмотрел:
— Отпустите руку. И успокойтесь.
— Я спрашиваю, что происходит? В чем там дело внутри?
— Дело в том, мистер, что эта дама, Лина... в нее там нож попал.
Глава 6
Ждать дальше было нечего. Я бегом бросился в зал, чуть не сбив с ног нескольких зевак, стоявших ко мне спиной, и, изо всех сил работая плечами и локтями, протиснулся сквозь толпу. Черные очки слетели на пол и хрустнули под чьими-то каблуками.
Оркестр тем временем заиграл приятную испанскую мелодию, и на сцену вышла и закружилась в танце высокая брюнетка в желто-зелено-красном костюме. Она кружилась так, что юбка взлетала почти до пояса, открывая красивые длинные ноги, но видно было, что сердце у нее не на месте. Рот девушки и глаза выдавали сковывающее ее внутреннее напряжение, а колени дрожали, как кастаньеты на запястьях.
У дальнего конца стойки я задержался, заорав на бармена:
— Где Лина?
Он указал на дверь, ведущую в офис Мэгги:
— В костюмерной.
Не заори я на него, он так бы и пребывал в шоке всю ночь.
Я бросился к двери, распахнул ее и одним махом пересек полуосвещенный коридор. Из-за другой двери, полуприкрытой и расположенной направо от меня, шел свет. Я — туда. Огромная слоновья спина Мэгги заслоняла собой все внутреннее пространство. Она стояла, уперев руки в бока. Чуть подальше за ней, на кушетке, мне были видны стройные ножки Лины, их золотистый загар эффектно контрастировал с изящными черными туфельками на шпильках.
Я сделал три широких шага и, обогнув жирное препятствие, склонился над кушеткой.
Лицо у Лины было бледное, она тяжело дышала:
— Quendo, как я рада, что ты пришел.
— Что произошло? Это серьезно?
Девушка покачала головой:
— Фу, ерунда. Ну и напугалась же я. Мерзавец Мигель! Я убью этого поросенка и отрежу ему все лишнее.
У меня прямо гора с плеч свалилась. То сердце прыгало, как у зайца, а тут успокоилось. И тотчас я заметил, что к левому боку Лина прижимала сложенное в несколько раз полотенце. Приподняв у полотенца один край, я посмотрел на рану. Кровоточащий порез начинался сразу от нижнего края болеро и шел вниз и немного в сторону примерно на три дюйма. Не похоже, чтобы рана была глубокой, но еще чуть-чуть, и она бы запросто могла стать смертельной.
— Может быть, ты что-нибудь странное заметила? В том, как все случилось?
— Странное? Да, пожалуй, все это очень странно.
Глаза у Лины сузились, и она прикусила губу Мне этого было достаточно. Я повернулся к мадам Риморс, которая по-прежнему возвышалась в дверях, как монумент из плоти и костей. Кулаки ее, как и минуту назад, упирались в бедра, толстая кожа лба собралась в две глубокие складки.
— О'кей, милашка, — процедил я сквозь зубы, — где он?
Мэгги повела борцовскими плечами:
— Почем я знаю? Сбежал, наверное. Если хочешь разобраться с ним — разбирайся. А ко мне не лезь, понял, наглец? Такое в нашем деле бывает.
— Ты права, бывает. В вашем деле всякое бывает. Только у меня предчувствие: что-то сегодня будет с Мигелем. Где он, говори? Или поможешь мне, или я разнесу твой притон вдребезги.
Мэгги с шумом прочистила горло, плюнула и, ни слова не говоря, потопала по коридору.
Я снова обратил все внимание на Лину:
— Мигель подождет. Давай, милая, попробуем выбраться отсюда, пока еще что-нибудь не случилось. Ты в порядке?
Она села, скинула ноги на пол и улыбнулась:
— Ты что, переживаешь за меня?
— Да. Давай побыстрее, если можешь. В этой клетке твое здоровье вряд ли улучшится.
Я взял ее за руку и повел через зал. Все что-то кричали, каждый норовил пожать Лине руку, предлагал выпить, но я упорно тащил девушку к выходу. Я ничего не слышал, вернее, не слушал, потому что искал глазами угрюмые рожи близнецов и был так заведен, что, встань у меня на пути кто-нибудь с подозрительной физиономией или просто тронь за руку, я бы не пожалел кулака, чтобы выбить этому типу все зубы.
Наконец мы выбрались наружу. И хоть улица была пуста, я ни на секунду не переставал вертеть головой по сторонам и успокоился лишь в машине, да и то только когда она благополучно завелась и мы поехали. Убедившись, что погони нет, я повернулся к Лине.
Ее правая рука прижимала к ране полотенце, а левая поддерживала правый локоть. Она вся дрожала:
— Закрой окно, Шелл. Очень холодно.
Я, оказывается, настолько увлекся мыслями о случившемся, что совершенно не отдавал себе отчета в том, как она одета. Хотя точнее было бы сказать — раздета. Туфли, чулки, черные шортики и едва прикрывающее грудь болеро. И больше ничего. Совсем ничего.
Я поднял стекло:
— Как ты себя чувствуешь? О'кей?
— Все в порядке, Шелл. Только я не привыкла возвращаться домой в таком виде.
— Знаю. Но мы сейчас едем не к тебе домой.
Мы ехали в направлении Голливуда и больше не разговаривали. Я думал. Кому-то придется жестоко поплатиться за сегодняшнее, но перед тем, как этот кто-то сполна заплатит, мне еще нужно многое узнать. Дело принимало самый серьезный оборот, и я бы немало дал за то, чтобы понять, почему Джорджия решилась на убийство и чуть было не утащила с собой в могилу и меня. И, Боже правый, это ведь лишь начало! А кроме того, при чем здесь Трэйси Мартин? И если при чем, то где ее искать?
На бульваре Сансет движения в этот час почти не было, и моим размышлениям никто не мешал. В начале третьего мы свернули с бульвара налево, проехали Вайн, затем вниз через Мэлроуз и выехали к «Спартан-Апартмент-отелю» на Норт-Россмор. Я припарковался через дорогу напротив.
— Где мы? Куда приехали? — спросила Лина.
— Ко мне. Я здесь живу.
Ее зубы влажно блеснули в темноте.
— Значит, ты меня больше не боишься?
— Послушай, милая. Ты была сегодня на волоске. И если только это не несчастный случай, а я не думаю, что это несчастный случай, то за ним последуют и другие события. Никто не поручится, что в твоем отеле тебя не ждут. А здесь ты в безопасности.
Лина тихонько засмеялась. Смех приятно журчал у нее в горле, в то время как мое горло снова пересохло.
— И вдобавок мне надо задать тебе пару вопросов.
Опять смех. Чертовка! Я обошел капот и помог ей выйти из машины. Впрочем, в помощи она совсем не нуждалась, хотя в тот момент это не имело никакого значения.
Нас встретил Джимми, двадцатилетний служащий, временно заменявший консьержа:
— Добрый вечер, мистер С-сс...
Но тут он заметил Лину. Заметил и засиял, как серебряный доллар. Шорты, болеро, полотенце в крови — в общем, он так и остановился на звуке «с-сс...» и застыл с не-могу-в-это-поверить глазами. Пацан то мигал, то облизывал губы, то порывался бежать куда-то. Обо мне он забыл начисто.
— Ключ, Джимми.
— А? — Он мигнул, облизнулся и дернулся в мою сторону.
— Ключ. Мой ключ. От моей квартиры. Чтобы дверь открыть.
— О, конечно, мистер Скотт. Конечно-конечно.
Получив ключ, мы направились к лифту. Лина прижалась ко мне и негромко, но так, чтобы Джимми слышал, сказала:
— Он такой лапушка.
О, видели бы вы Джимми после этого!
В лифте у нас самообслуживание. Я нажал кнопку и, не выдержав, посмотрел на парня еще раз. Он улыбался во весь рот счастливой глупой улыбкой и, ничего не соображая, смотрел в пространство.
— Не шути так с Джимми. Он еще ребенок. Ты его лишила сна и покоя, как минимум, на неделю.
— А может быть, я люблю молоденьких.
— Не дури.
— И не подумаю.
Я живу на третьем. Через две двери от моей квартира доктора Пола Энсона. Я постучался к доктору несколько раз, чем и поднял его с постели. Он высунул голову в щель, сначала увидел меня, потом Лину. Реакция медицины почти ничем не отличалась от реакции представителя ночных служащих.
— Извини, Пол, что приходится беспокоить, но видишь ли, эту леди неосторожно пырнули в бок. Ничего, если я попрошу тебя посмотреть?
— Какой разговор, Шелл. Никаких проблем. Сейчас буду. — Проводив Лину глазами, он захлопнул дверь.
На этот раз я Лину опередил:
— Да-да, я знаю. Он такой лапушка.
— Не лапушка, а лапуля. Но с тобой все равно не сравнишь.
Пока я открывал дверь и включал свет, Лина стояла в коридоре. Хорошенько оглядевшись и убедившись, что в квартире в мое отсутствие никто не побывал, я пригласил даму войти. Нервы у меня были на пределе. Я едва сдерживался, чтобы не заглянуть под кровать и не ткнуть в портьеру револьвером.
Сначала мы прошли в гостиную. Свою гостиную я люблю. Особенно гостиную, хотя и другие комнаты тоже. Сразу как войдешь, у меня там стоит диван, лицом к камину. Впрочем, камин не настоящий. Диван темно-шоколадного цвета и такой большой, что можно свободно сидеть вшестером и играть во что-нибудь, а перед ним — тоже солидных размеров — черный кофейный столик с лакированной поверхностью. Кажется, что ножек у столика нет вовсе, такие они маленькие и незаметные. Поверхность столика никогда толком не вытирается, и там всегда остаются кольца и разводы от бутылок и стаканов, но их не видно, потому что сверху лежат журналы, и если журналы не трогать, то ничего и не заметишь. Только не спрашивайте, кто приносит бутылки и зачем.
Для того чтобы сидеть, у меня есть еще низкое кожаное кресло — мое личное, только я там сижу, несколько набивных коричневых стульев и три большие подушки. Подушки обычно валяются где попало. На полу — от стены до стены — ковер желто-золотистого цвета с длинным лохматым ворсом; очень приятно, когда устанешь, разуться и пройтись по нему босиком. Приходите как-нибудь, уверяю, ваши натруженные женские ноги забудут всякую усталость.
Лина вошла и остановилась налево от двери, там, где у меня два аквариума. Один большой — для различных тропических рыбок, а второй поменьше — для гуппи.
Она захлопала в ладоши, как ребенок в кондитерской лавке:
— Как здорово! Какие маленькие рыбки!
— Да, маленькие рыбки. Тебе нравится?
— Они прелесть. Как они называются? — Она показала пальцем в большой аквариум на темно-красного двухдюймового самца с кровавого цвета плавниками, которые в два раза длиннее самой рыбины.
— Это самец Betta Splendens. Сиамская бойцовая рыбка, их раньше специально выводили в Сиаме и устраивали бои. Кто кого убьет. Потому-то у меня всего одна. С особями своего вида они дерутся не на жизнь, а на смерть. Хотя по его виду не скажешь.
— Caramba![10] Какой красавец!
— Ага. А лучше всего они смотрятся перед схваткой, перед тем как убьют или будут убиты. Вот посмотри.
Я взял маленькое круглое зеркальце и поднес к аквариуму. Увидев свое отражение, бетта напрягся и распустил плавники. Его жабры усиленно заработали, заходили вверх и в стороны, а яркий грудной плавник медленно заколыхался. Но сердитое возбуждение сразу же исчезло, стоило мне положить зеркальце обратно, плавники обмякли, а рыбка стала такой же ленивой, как и минуту назад.
Лина была очарована:
— Как интересно!
— Вот-вот. А если б я, вместо отражения, посадил туда другого бетту? Они б стали рвать друг дружку на клочки, кусочки плавников полетели бы во все стороны, и кто-нибудь из них наверняка убил бы другого, не сомневайся. Грустное зрелище, правда? Даже среди рыб. Так что с моральной точки зрения... — Тут я ухмыльнулся.
Лина отвернулась от аквариумов и окинула взглядом гостиную. На глаза ей сразу попалась яркая картина над камином — обнаженная натура, примерно метр на метр. Она подошла и уставилась на нее, как в музее:
— Кто это? Что за жирная свинья?
— Вторая жена. Амелия.
Лина засмеялась:
— Нет, серьезно. Кто это?
— Я же сказал тебе. Амелия.
Тогда Лина нахмурилась и, как маленькая девочка, надула губы:
— За дурочку принимаешь. Скажите, пожалуйста, я не знала... Но ведь ты же не женат! — Тут она топнула ногой. — Marrano cochino! He пудри мне мозги! Я убью ее. Я и тебя убью.
Я не сдержался и захохотал:
— Я пошутил, не кипятись. Не знаю, кто это. Я купил ее на Мэйн-стрит. Кто-то заложил и не выкупил. Не правда ли, миленький поросеночек?
— Фу! Она отвратительная. — Лина вздернула головку. — Не на что посмотреть. Разве можно сравнить ее тело с моим? Да ничуть! — Но тут она снова стала серьезной. — Ты женат! Женат на какой-нибудь потаскухе!
— Не-а. Ни на потаскухе, ни на ком другом. Пока еще в свободной продаже. Заявки принимаются.
— Я закрываю продажу. — Она подошла ко мне, покачивая бедрами.
И вдруг стук в дверь. Дьявол!
Так и есть, пришел доктор. Я впустил его, неприязненно подумав: ну и пижон. Одет он был в дорогой темно-бордовый халат, на шее серебристый шелковый шарфик, а надушился словно на свадьбу. Волосы прилизаны, и если б я не знал, что свои, то можно было принять за парик. Он бы наверняка еще и побрился, если бы я не попросил его поторопиться. Напрасно. Лучше бы он не спешил и брился.
— Так-так, — участливо начал он. (По-моему, так даже чересчур участливо.) — Так-так, что здесь у нас за проблема?
Забыл сказать, что Пол Энсон обслуживает колонию киношников. Цены у него умопомрачительные, диагнозы почти всегда безошибочные, а манеры утонченные и изысканные. Он зарабатывает кучу денег, и большую их часть тем, что прописывает плацебо голливудским ипохондрикам. Время от времени Пол пропадает на несколько дней в Сан-Франциско, расслабляется, так сказать. Он высокий и немного смахивает на Джона Уэйна. Но только немного.
Итак, доктор уложил Лину на диван и осмотрел рану. Пока он ее промывал и обрабатывал, он не переставая что-то говорил. Слава Богу, вскоре с этим было покончено. Лина поднялась, поблагодарила его, и, по-моему, Пол почувствовал себя так, как будто ему уже заплатили. Однако я не забыл напомнить прислать счет.
Доктор с готовностью вызвался тут же провести более тщательный медицинский осмотр пациентки, но я уже успел проводить его в коридор и поспешил закрыть за ним дверь.
— Лучше? — спросил я у Лины.
— Лучше. У него такие мягкие руки.
— Да, хватают и щупают очень мягко. — Но он не хватал и не щупал. Он был крайне осторожен. — Лина встала с дивана. — Я хочу посмотреть, как ты живешь, Шелл.
Пришлось показать ей свои хоромы. Помимо гостиной, у меня в квартире есть еще кухня, спальня и ванная. Ванная чистая, выложена белым кафелем, только вверху один ряд зеленый; кроме самой ванны, где можно полежать, есть еще и душ. Ну и все остальное, что полагается. А в спальне наиболее примечательная вещь — это большая голливудская кровать. На стенах и окнах — портьеры, на полу от стены до стены опять же ковер, только черный; несколько стульев, тумбочка и подушка такие же, как в гостиной. В спальне Лина первым делом подошла к шкафу. Одежду я шью у Конни Бенштайна на Стрип-стрит.
— Отличные тряпки, Шелл. Но какие галстуки! Почему такие яркие?
Мне было чертовски приятно просто за ней наблюдать. Смотреть, как она двигается, говорит. И я все время ждал чего-то. Чего-то, что вот-вот произойдет. От нее исходило какое-то невидимое притяжение.
Затем Лина заглянула на кухню и вернулась с бутылкой виски:
— Это для вечеринки. Мы сегодня устраиваем вечеринку!
Она принялась открывать бутылку, но я взял это дело на себя, налил два стакана, добавил льда, и мы прошли обратно в гостиную. Она села на одном конце дивана, я — на другом.
— А сейчас давай поговорим.
— Фу! Я не желаю говорить.
— Девочка, если ты не будешь отвечать мне, я тебя поколочу. Расскажи-ка лучше, что было после того, как я ушел? И как он в тебя попал?
Лина вздохнула:
— Ну хорошо, только глупо это все. С чего ты хочешь, чтоб я начала?
— С того момента, как мы расстались в «Эль Кучильо». Пыталась ли Мэгги звонить кому-нибудь?
— Dios mio![11] Ты не поверишь. После твоего ухода я сразу же бросилась к ней в офис. Трубку она держала уже в руке, но положила обратно, как только меня увидела. Заорала: «Какого черта?» Ну ты представляешь.
— Представляю. Что было дальше?
— Значит, так. Я говорю, что хочу получать больше денег. Что торчать три раза за вечер под летящими ножами стоит дороже. Она говорит: «О'кей» — и хочет, чтобы я убиралась ко всем чертям. Но я и не думаю этого делать. Я спрашиваю, когда я начну получать больше и сколько это будет в деньгах, и так далее и тому подобное. Потом я вижу, что она уже выходит из себя и вот-вот меня вышвырнет. Но она ничего мне не сделала, потому что я успела улизнуть. В зале есть телефонная будка, я — туда. Я специально погромче заикнулась о монетке, и вот уже мне их тянут со всех сторон. Как ты думаешь, сколько мужиков предложили мне монетку?
— Человек сто, не меньше. Дальше.
— Как можно быстрее набираю номер Мэгги. Из будки это другой номер. У нее там звонит, и она берет трубку. Ну как, я правильно действовала?
— Правильно. Как по нотам.
— И вот я изменяю голос и пытаюсь говорить. Она отвечает, что ей некогда. Что лучше бы я перезвонила. Я говорю, что, мол, ищу работу, что, мол, из Мексики, могу танцевать и прочее. Я чувствую, что она вот-вот взорвется. И вдруг ее там нет — на том конце. Пропала куда-то. Я немного выждала, огляделась и... Madre de Dios! Она уже в зале и смотрит прямо на меня. Это — львица, фурия, вулкан какой-то. Открывает дверь в будку и спрашивает, что я там делаю. Я хотела повесить трубку на место, но она ее выхватила, а второй рукой вытолкнула из будки меня. Потом как заорет: «Педро!», тот пулей к ней — это один из официантов. Она говорит ему: «Поди в офис и скажи что-нибудь по телефону», а сама такая злющая-презлющая. Педро убегает, Мэгги несколько секунд слушает телефон и наконец мрачнеет еще больше. Потом смотрит на меня. О, Шелл, как она на меня смотрела! А потом ушла к себе, и все.
— Это все? — Я сглотнул. — О, милая, извини, это я впутал тебя не в свое дело. Извини, если можешь.
— Но я же хотела тебе помочь.
— Да-да, я понимаю. А потом Мигель захотел всадить в тебя нож. Как это было?
— Скотина Мигель! — Лина сжала зубы и зашипела:
— Сволочь. Уж я ему устрою. Я ему это так не прощу. Es un реrrо у va morir! Le sacarelos ojos con las unas! Lo matare! Voy a...[12]
— Ну-ну, потише. Успокойся. Как это было?
— Caramba! В общем, так, номер наш ты видел, да? — Лина усмехнулась. — Что я спрашиваю, ты же сам в нем участвовал. Короче, знаешь, чем он заканчивается. Итак, в самом конце, когда остается последний кинжал, этот gusano[13] начинает размахивать руками, раскланивается, и, когда уже никто ничего не ждет, именно в тот момент, он его и кидает. Последний нож. Все с учетом этого и спланировано. Чтоб неожиданно. Только в этот раз Мигель не кланялся совсем. Он просто быстро повернулся и выпустил нож. Но я следила за ним. Следила, потому что он мне начал казаться странным с самого начала третьего выхода. Я отпрыгнула, успела отпрыгнуть, но мне помешали рукоятки других ножей. И последний попал вот сюда. — Лина дотронулась до повязки. — Я так испугалась, что думала, умру.
— Бедный ребенок. А я-то, балбес, хорош. Ведь это из-за меня тебя чуть не убили. Ну ничего, Мигелем вместо тебя займусь теперь я.
— Вот-вот, дай ему за меня хорошенько.
— И за тебя, и за себя, и за нас обоих. Послушай, Лина, но ведь если бы этот нож летел чуть левее, чуть ближе к центру, и если бы ты так шустро не отпрыгнула, все бы выглядело как элементарный несчастный случай. Соскользнул с руки. Неточный бросок.
— Мне повезло, — ответила Лина, — да и, в конце концов, это несерьезно.
Я хотя и не думал так, но промолчал. По-моему, это было серьезно. Серьезно для Мигеля.
— Хватит, — сказала вдруг она, — хватит болтать. Иди сюда! — Лина похлопала по дивану рядом с собой. — Сядь ко мне.
Я плавно переместился по дивану в ее сторону.
— Обними меня. Я хочу тебе что-то сказать.
Мне не нужно было это повторять дважды. Я положил руку Лине на плечо. Мне кажется, о чем бы она меня ни попросила, дважды ей повторять не пришлось бы.
— Исключительно ради тебя я согласилась разыграть эту жирную крысу. И нож в меня попал тоже только благодаря тебе. По-моему, ты должен меня поцеловать.
Меня, повторяю, ей ни о чем не нужно было просить дважды.
Я поставил стакан на столик, обнял Лину и притянул к себе. Она поцеловала меня так, как целуются перед смертью, как будто это последнее, что ей осталось.
А я? Я — наоборот, как будто только тогда и жить начал. Потом она откинула голову и вздохнула:
— Ox, querido, ты мне нравишься. Просто сил нет. Я тебе тоже нравлюсь, не так ли?
— Так ли. И еще как.
— Хм, то-то же. Так тебе идет больше.
Я снова поцеловал ее в губы, и она как будто снова распростилась с жизнью.
Да-а, так можно было дойти и до исповеди у постели умирающего.
— Лина, скажи мне, что это значит — «querido»?
— О-о, это значит «дорогой» или «мой милый».
— Выходит, сейчас я твой дорогой, твой милый?
— Да, — она прошептала это очень нежно, — мой самый милый.
Прошла, наверное, не одна минута. Нарушить молчание пришлось мне:
— Я не могу здесь долго оставаться. Нужно много сделать, и сделать именно сегодня, сейчас.
— Сейчас ты уже ничего не сделаешь. — Она взяла мою левую руку и посмотрела на часы. — Полтретьего ночи. Отложи до утра, пожалуйста.
Я сделал последнее слабое движение, чтобы освободиться:
— И еще. Когда я уйду, то скажу консьержу, что здесь никого нет. Квартира пуста. И кроме меня, прийти никто не должен. Ключ я возьму с собой. Поэтому, если услышишь стук в дверь, не отвечай. Только если я дам знать, что это я. Теперь телефон. Трубку снимай, но первая не говори. Естественно, ответишь, если на другом конце буду я. Следующее: в кухне всего достаточно, тебе хватит. Ну а что касается остального... Итак, надеюсь, поняла: кроме меня, ни с кем не разговаривать. О'кей?
— Ни с кем, кроме тебя, Шелл!
Ее пальцы расстегнули среднюю пуговицу у меня на рубашке. Я почувствовал, как по спине пробежала мелкая дрожь, но ладони Лины уже обхватили мое лицо и тянули к себе.
— Manana, querido[14], — выдохнула она и поцеловала меня сначала в щеку, потом в губы, а потом под подбородком...
Дьявол, а не девка! Я начисто про все забыл. И во сколько, вы думаете, я ушел? В пять часов!
Оркестр тем временем заиграл приятную испанскую мелодию, и на сцену вышла и закружилась в танце высокая брюнетка в желто-зелено-красном костюме. Она кружилась так, что юбка взлетала почти до пояса, открывая красивые длинные ноги, но видно было, что сердце у нее не на месте. Рот девушки и глаза выдавали сковывающее ее внутреннее напряжение, а колени дрожали, как кастаньеты на запястьях.
У дальнего конца стойки я задержался, заорав на бармена:
— Где Лина?
Он указал на дверь, ведущую в офис Мэгги:
— В костюмерной.
Не заори я на него, он так бы и пребывал в шоке всю ночь.
Я бросился к двери, распахнул ее и одним махом пересек полуосвещенный коридор. Из-за другой двери, полуприкрытой и расположенной направо от меня, шел свет. Я — туда. Огромная слоновья спина Мэгги заслоняла собой все внутреннее пространство. Она стояла, уперев руки в бока. Чуть подальше за ней, на кушетке, мне были видны стройные ножки Лины, их золотистый загар эффектно контрастировал с изящными черными туфельками на шпильках.
Я сделал три широких шага и, обогнув жирное препятствие, склонился над кушеткой.
Лицо у Лины было бледное, она тяжело дышала:
— Quendo, как я рада, что ты пришел.
— Что произошло? Это серьезно?
Девушка покачала головой:
— Фу, ерунда. Ну и напугалась же я. Мерзавец Мигель! Я убью этого поросенка и отрежу ему все лишнее.
У меня прямо гора с плеч свалилась. То сердце прыгало, как у зайца, а тут успокоилось. И тотчас я заметил, что к левому боку Лина прижимала сложенное в несколько раз полотенце. Приподняв у полотенца один край, я посмотрел на рану. Кровоточащий порез начинался сразу от нижнего края болеро и шел вниз и немного в сторону примерно на три дюйма. Не похоже, чтобы рана была глубокой, но еще чуть-чуть, и она бы запросто могла стать смертельной.
— Может быть, ты что-нибудь странное заметила? В том, как все случилось?
— Странное? Да, пожалуй, все это очень странно.
Глаза у Лины сузились, и она прикусила губу Мне этого было достаточно. Я повернулся к мадам Риморс, которая по-прежнему возвышалась в дверях, как монумент из плоти и костей. Кулаки ее, как и минуту назад, упирались в бедра, толстая кожа лба собралась в две глубокие складки.
— О'кей, милашка, — процедил я сквозь зубы, — где он?
Мэгги повела борцовскими плечами:
— Почем я знаю? Сбежал, наверное. Если хочешь разобраться с ним — разбирайся. А ко мне не лезь, понял, наглец? Такое в нашем деле бывает.
— Ты права, бывает. В вашем деле всякое бывает. Только у меня предчувствие: что-то сегодня будет с Мигелем. Где он, говори? Или поможешь мне, или я разнесу твой притон вдребезги.
Мэгги с шумом прочистила горло, плюнула и, ни слова не говоря, потопала по коридору.
Я снова обратил все внимание на Лину:
— Мигель подождет. Давай, милая, попробуем выбраться отсюда, пока еще что-нибудь не случилось. Ты в порядке?
Она села, скинула ноги на пол и улыбнулась:
— Ты что, переживаешь за меня?
— Да. Давай побыстрее, если можешь. В этой клетке твое здоровье вряд ли улучшится.
Я взял ее за руку и повел через зал. Все что-то кричали, каждый норовил пожать Лине руку, предлагал выпить, но я упорно тащил девушку к выходу. Я ничего не слышал, вернее, не слушал, потому что искал глазами угрюмые рожи близнецов и был так заведен, что, встань у меня на пути кто-нибудь с подозрительной физиономией или просто тронь за руку, я бы не пожалел кулака, чтобы выбить этому типу все зубы.
Наконец мы выбрались наружу. И хоть улица была пуста, я ни на секунду не переставал вертеть головой по сторонам и успокоился лишь в машине, да и то только когда она благополучно завелась и мы поехали. Убедившись, что погони нет, я повернулся к Лине.
Ее правая рука прижимала к ране полотенце, а левая поддерживала правый локоть. Она вся дрожала:
— Закрой окно, Шелл. Очень холодно.
Я, оказывается, настолько увлекся мыслями о случившемся, что совершенно не отдавал себе отчета в том, как она одета. Хотя точнее было бы сказать — раздета. Туфли, чулки, черные шортики и едва прикрывающее грудь болеро. И больше ничего. Совсем ничего.
Я поднял стекло:
— Как ты себя чувствуешь? О'кей?
— Все в порядке, Шелл. Только я не привыкла возвращаться домой в таком виде.
— Знаю. Но мы сейчас едем не к тебе домой.
Мы ехали в направлении Голливуда и больше не разговаривали. Я думал. Кому-то придется жестоко поплатиться за сегодняшнее, но перед тем, как этот кто-то сполна заплатит, мне еще нужно многое узнать. Дело принимало самый серьезный оборот, и я бы немало дал за то, чтобы понять, почему Джорджия решилась на убийство и чуть было не утащила с собой в могилу и меня. И, Боже правый, это ведь лишь начало! А кроме того, при чем здесь Трэйси Мартин? И если при чем, то где ее искать?
На бульваре Сансет движения в этот час почти не было, и моим размышлениям никто не мешал. В начале третьего мы свернули с бульвара налево, проехали Вайн, затем вниз через Мэлроуз и выехали к «Спартан-Апартмент-отелю» на Норт-Россмор. Я припарковался через дорогу напротив.
— Где мы? Куда приехали? — спросила Лина.
— Ко мне. Я здесь живу.
Ее зубы влажно блеснули в темноте.
— Значит, ты меня больше не боишься?
— Послушай, милая. Ты была сегодня на волоске. И если только это не несчастный случай, а я не думаю, что это несчастный случай, то за ним последуют и другие события. Никто не поручится, что в твоем отеле тебя не ждут. А здесь ты в безопасности.
Лина тихонько засмеялась. Смех приятно журчал у нее в горле, в то время как мое горло снова пересохло.
— И вдобавок мне надо задать тебе пару вопросов.
Опять смех. Чертовка! Я обошел капот и помог ей выйти из машины. Впрочем, в помощи она совсем не нуждалась, хотя в тот момент это не имело никакого значения.
Нас встретил Джимми, двадцатилетний служащий, временно заменявший консьержа:
— Добрый вечер, мистер С-сс...
Но тут он заметил Лину. Заметил и засиял, как серебряный доллар. Шорты, болеро, полотенце в крови — в общем, он так и остановился на звуке «с-сс...» и застыл с не-могу-в-это-поверить глазами. Пацан то мигал, то облизывал губы, то порывался бежать куда-то. Обо мне он забыл начисто.
— Ключ, Джимми.
— А? — Он мигнул, облизнулся и дернулся в мою сторону.
— Ключ. Мой ключ. От моей квартиры. Чтобы дверь открыть.
— О, конечно, мистер Скотт. Конечно-конечно.
Получив ключ, мы направились к лифту. Лина прижалась ко мне и негромко, но так, чтобы Джимми слышал, сказала:
— Он такой лапушка.
О, видели бы вы Джимми после этого!
В лифте у нас самообслуживание. Я нажал кнопку и, не выдержав, посмотрел на парня еще раз. Он улыбался во весь рот счастливой глупой улыбкой и, ничего не соображая, смотрел в пространство.
— Не шути так с Джимми. Он еще ребенок. Ты его лишила сна и покоя, как минимум, на неделю.
— А может быть, я люблю молоденьких.
— Не дури.
— И не подумаю.
Я живу на третьем. Через две двери от моей квартира доктора Пола Энсона. Я постучался к доктору несколько раз, чем и поднял его с постели. Он высунул голову в щель, сначала увидел меня, потом Лину. Реакция медицины почти ничем не отличалась от реакции представителя ночных служащих.
— Извини, Пол, что приходится беспокоить, но видишь ли, эту леди неосторожно пырнули в бок. Ничего, если я попрошу тебя посмотреть?
— Какой разговор, Шелл. Никаких проблем. Сейчас буду. — Проводив Лину глазами, он захлопнул дверь.
На этот раз я Лину опередил:
— Да-да, я знаю. Он такой лапушка.
— Не лапушка, а лапуля. Но с тобой все равно не сравнишь.
Пока я открывал дверь и включал свет, Лина стояла в коридоре. Хорошенько оглядевшись и убедившись, что в квартире в мое отсутствие никто не побывал, я пригласил даму войти. Нервы у меня были на пределе. Я едва сдерживался, чтобы не заглянуть под кровать и не ткнуть в портьеру револьвером.
Сначала мы прошли в гостиную. Свою гостиную я люблю. Особенно гостиную, хотя и другие комнаты тоже. Сразу как войдешь, у меня там стоит диван, лицом к камину. Впрочем, камин не настоящий. Диван темно-шоколадного цвета и такой большой, что можно свободно сидеть вшестером и играть во что-нибудь, а перед ним — тоже солидных размеров — черный кофейный столик с лакированной поверхностью. Кажется, что ножек у столика нет вовсе, такие они маленькие и незаметные. Поверхность столика никогда толком не вытирается, и там всегда остаются кольца и разводы от бутылок и стаканов, но их не видно, потому что сверху лежат журналы, и если журналы не трогать, то ничего и не заметишь. Только не спрашивайте, кто приносит бутылки и зачем.
Для того чтобы сидеть, у меня есть еще низкое кожаное кресло — мое личное, только я там сижу, несколько набивных коричневых стульев и три большие подушки. Подушки обычно валяются где попало. На полу — от стены до стены — ковер желто-золотистого цвета с длинным лохматым ворсом; очень приятно, когда устанешь, разуться и пройтись по нему босиком. Приходите как-нибудь, уверяю, ваши натруженные женские ноги забудут всякую усталость.
Лина вошла и остановилась налево от двери, там, где у меня два аквариума. Один большой — для различных тропических рыбок, а второй поменьше — для гуппи.
Она захлопала в ладоши, как ребенок в кондитерской лавке:
— Как здорово! Какие маленькие рыбки!
— Да, маленькие рыбки. Тебе нравится?
— Они прелесть. Как они называются? — Она показала пальцем в большой аквариум на темно-красного двухдюймового самца с кровавого цвета плавниками, которые в два раза длиннее самой рыбины.
— Это самец Betta Splendens. Сиамская бойцовая рыбка, их раньше специально выводили в Сиаме и устраивали бои. Кто кого убьет. Потому-то у меня всего одна. С особями своего вида они дерутся не на жизнь, а на смерть. Хотя по его виду не скажешь.
— Caramba![10] Какой красавец!
— Ага. А лучше всего они смотрятся перед схваткой, перед тем как убьют или будут убиты. Вот посмотри.
Я взял маленькое круглое зеркальце и поднес к аквариуму. Увидев свое отражение, бетта напрягся и распустил плавники. Его жабры усиленно заработали, заходили вверх и в стороны, а яркий грудной плавник медленно заколыхался. Но сердитое возбуждение сразу же исчезло, стоило мне положить зеркальце обратно, плавники обмякли, а рыбка стала такой же ленивой, как и минуту назад.
Лина была очарована:
— Как интересно!
— Вот-вот. А если б я, вместо отражения, посадил туда другого бетту? Они б стали рвать друг дружку на клочки, кусочки плавников полетели бы во все стороны, и кто-нибудь из них наверняка убил бы другого, не сомневайся. Грустное зрелище, правда? Даже среди рыб. Так что с моральной точки зрения... — Тут я ухмыльнулся.
Лина отвернулась от аквариумов и окинула взглядом гостиную. На глаза ей сразу попалась яркая картина над камином — обнаженная натура, примерно метр на метр. Она подошла и уставилась на нее, как в музее:
— Кто это? Что за жирная свинья?
— Вторая жена. Амелия.
Лина засмеялась:
— Нет, серьезно. Кто это?
— Я же сказал тебе. Амелия.
Тогда Лина нахмурилась и, как маленькая девочка, надула губы:
— За дурочку принимаешь. Скажите, пожалуйста, я не знала... Но ведь ты же не женат! — Тут она топнула ногой. — Marrano cochino! He пудри мне мозги! Я убью ее. Я и тебя убью.
Я не сдержался и захохотал:
— Я пошутил, не кипятись. Не знаю, кто это. Я купил ее на Мэйн-стрит. Кто-то заложил и не выкупил. Не правда ли, миленький поросеночек?
— Фу! Она отвратительная. — Лина вздернула головку. — Не на что посмотреть. Разве можно сравнить ее тело с моим? Да ничуть! — Но тут она снова стала серьезной. — Ты женат! Женат на какой-нибудь потаскухе!
— Не-а. Ни на потаскухе, ни на ком другом. Пока еще в свободной продаже. Заявки принимаются.
— Я закрываю продажу. — Она подошла ко мне, покачивая бедрами.
И вдруг стук в дверь. Дьявол!
Так и есть, пришел доктор. Я впустил его, неприязненно подумав: ну и пижон. Одет он был в дорогой темно-бордовый халат, на шее серебристый шелковый шарфик, а надушился словно на свадьбу. Волосы прилизаны, и если б я не знал, что свои, то можно было принять за парик. Он бы наверняка еще и побрился, если бы я не попросил его поторопиться. Напрасно. Лучше бы он не спешил и брился.
— Так-так, — участливо начал он. (По-моему, так даже чересчур участливо.) — Так-так, что здесь у нас за проблема?
Забыл сказать, что Пол Энсон обслуживает колонию киношников. Цены у него умопомрачительные, диагнозы почти всегда безошибочные, а манеры утонченные и изысканные. Он зарабатывает кучу денег, и большую их часть тем, что прописывает плацебо голливудским ипохондрикам. Время от времени Пол пропадает на несколько дней в Сан-Франциско, расслабляется, так сказать. Он высокий и немного смахивает на Джона Уэйна. Но только немного.
Итак, доктор уложил Лину на диван и осмотрел рану. Пока он ее промывал и обрабатывал, он не переставая что-то говорил. Слава Богу, вскоре с этим было покончено. Лина поднялась, поблагодарила его, и, по-моему, Пол почувствовал себя так, как будто ему уже заплатили. Однако я не забыл напомнить прислать счет.
Доктор с готовностью вызвался тут же провести более тщательный медицинский осмотр пациентки, но я уже успел проводить его в коридор и поспешил закрыть за ним дверь.
— Лучше? — спросил я у Лины.
— Лучше. У него такие мягкие руки.
— Да, хватают и щупают очень мягко. — Но он не хватал и не щупал. Он был крайне осторожен. — Лина встала с дивана. — Я хочу посмотреть, как ты живешь, Шелл.
Пришлось показать ей свои хоромы. Помимо гостиной, у меня в квартире есть еще кухня, спальня и ванная. Ванная чистая, выложена белым кафелем, только вверху один ряд зеленый; кроме самой ванны, где можно полежать, есть еще и душ. Ну и все остальное, что полагается. А в спальне наиболее примечательная вещь — это большая голливудская кровать. На стенах и окнах — портьеры, на полу от стены до стены опять же ковер, только черный; несколько стульев, тумбочка и подушка такие же, как в гостиной. В спальне Лина первым делом подошла к шкафу. Одежду я шью у Конни Бенштайна на Стрип-стрит.
— Отличные тряпки, Шелл. Но какие галстуки! Почему такие яркие?
Мне было чертовски приятно просто за ней наблюдать. Смотреть, как она двигается, говорит. И я все время ждал чего-то. Чего-то, что вот-вот произойдет. От нее исходило какое-то невидимое притяжение.
Затем Лина заглянула на кухню и вернулась с бутылкой виски:
— Это для вечеринки. Мы сегодня устраиваем вечеринку!
Она принялась открывать бутылку, но я взял это дело на себя, налил два стакана, добавил льда, и мы прошли обратно в гостиную. Она села на одном конце дивана, я — на другом.
— А сейчас давай поговорим.
— Фу! Я не желаю говорить.
— Девочка, если ты не будешь отвечать мне, я тебя поколочу. Расскажи-ка лучше, что было после того, как я ушел? И как он в тебя попал?
Лина вздохнула:
— Ну хорошо, только глупо это все. С чего ты хочешь, чтоб я начала?
— С того момента, как мы расстались в «Эль Кучильо». Пыталась ли Мэгги звонить кому-нибудь?
— Dios mio![11] Ты не поверишь. После твоего ухода я сразу же бросилась к ней в офис. Трубку она держала уже в руке, но положила обратно, как только меня увидела. Заорала: «Какого черта?» Ну ты представляешь.
— Представляю. Что было дальше?
— Значит, так. Я говорю, что хочу получать больше денег. Что торчать три раза за вечер под летящими ножами стоит дороже. Она говорит: «О'кей» — и хочет, чтобы я убиралась ко всем чертям. Но я и не думаю этого делать. Я спрашиваю, когда я начну получать больше и сколько это будет в деньгах, и так далее и тому подобное. Потом я вижу, что она уже выходит из себя и вот-вот меня вышвырнет. Но она ничего мне не сделала, потому что я успела улизнуть. В зале есть телефонная будка, я — туда. Я специально погромче заикнулась о монетке, и вот уже мне их тянут со всех сторон. Как ты думаешь, сколько мужиков предложили мне монетку?
— Человек сто, не меньше. Дальше.
— Как можно быстрее набираю номер Мэгги. Из будки это другой номер. У нее там звонит, и она берет трубку. Ну как, я правильно действовала?
— Правильно. Как по нотам.
— И вот я изменяю голос и пытаюсь говорить. Она отвечает, что ей некогда. Что лучше бы я перезвонила. Я говорю, что, мол, ищу работу, что, мол, из Мексики, могу танцевать и прочее. Я чувствую, что она вот-вот взорвется. И вдруг ее там нет — на том конце. Пропала куда-то. Я немного выждала, огляделась и... Madre de Dios! Она уже в зале и смотрит прямо на меня. Это — львица, фурия, вулкан какой-то. Открывает дверь в будку и спрашивает, что я там делаю. Я хотела повесить трубку на место, но она ее выхватила, а второй рукой вытолкнула из будки меня. Потом как заорет: «Педро!», тот пулей к ней — это один из официантов. Она говорит ему: «Поди в офис и скажи что-нибудь по телефону», а сама такая злющая-презлющая. Педро убегает, Мэгги несколько секунд слушает телефон и наконец мрачнеет еще больше. Потом смотрит на меня. О, Шелл, как она на меня смотрела! А потом ушла к себе, и все.
— Это все? — Я сглотнул. — О, милая, извини, это я впутал тебя не в свое дело. Извини, если можешь.
— Но я же хотела тебе помочь.
— Да-да, я понимаю. А потом Мигель захотел всадить в тебя нож. Как это было?
— Скотина Мигель! — Лина сжала зубы и зашипела:
— Сволочь. Уж я ему устрою. Я ему это так не прощу. Es un реrrо у va morir! Le sacarelos ojos con las unas! Lo matare! Voy a...[12]
— Ну-ну, потише. Успокойся. Как это было?
— Caramba! В общем, так, номер наш ты видел, да? — Лина усмехнулась. — Что я спрашиваю, ты же сам в нем участвовал. Короче, знаешь, чем он заканчивается. Итак, в самом конце, когда остается последний кинжал, этот gusano[13] начинает размахивать руками, раскланивается, и, когда уже никто ничего не ждет, именно в тот момент, он его и кидает. Последний нож. Все с учетом этого и спланировано. Чтоб неожиданно. Только в этот раз Мигель не кланялся совсем. Он просто быстро повернулся и выпустил нож. Но я следила за ним. Следила, потому что он мне начал казаться странным с самого начала третьего выхода. Я отпрыгнула, успела отпрыгнуть, но мне помешали рукоятки других ножей. И последний попал вот сюда. — Лина дотронулась до повязки. — Я так испугалась, что думала, умру.
— Бедный ребенок. А я-то, балбес, хорош. Ведь это из-за меня тебя чуть не убили. Ну ничего, Мигелем вместо тебя займусь теперь я.
— Вот-вот, дай ему за меня хорошенько.
— И за тебя, и за себя, и за нас обоих. Послушай, Лина, но ведь если бы этот нож летел чуть левее, чуть ближе к центру, и если бы ты так шустро не отпрыгнула, все бы выглядело как элементарный несчастный случай. Соскользнул с руки. Неточный бросок.
— Мне повезло, — ответила Лина, — да и, в конце концов, это несерьезно.
Я хотя и не думал так, но промолчал. По-моему, это было серьезно. Серьезно для Мигеля.
— Хватит, — сказала вдруг она, — хватит болтать. Иди сюда! — Лина похлопала по дивану рядом с собой. — Сядь ко мне.
Я плавно переместился по дивану в ее сторону.
— Обними меня. Я хочу тебе что-то сказать.
Мне не нужно было это повторять дважды. Я положил руку Лине на плечо. Мне кажется, о чем бы она меня ни попросила, дважды ей повторять не пришлось бы.
— Исключительно ради тебя я согласилась разыграть эту жирную крысу. И нож в меня попал тоже только благодаря тебе. По-моему, ты должен меня поцеловать.
Меня, повторяю, ей ни о чем не нужно было просить дважды.
Я поставил стакан на столик, обнял Лину и притянул к себе. Она поцеловала меня так, как целуются перед смертью, как будто это последнее, что ей осталось.
А я? Я — наоборот, как будто только тогда и жить начал. Потом она откинула голову и вздохнула:
— Ox, querido, ты мне нравишься. Просто сил нет. Я тебе тоже нравлюсь, не так ли?
— Так ли. И еще как.
— Хм, то-то же. Так тебе идет больше.
Я снова поцеловал ее в губы, и она как будто снова распростилась с жизнью.
Да-а, так можно было дойти и до исповеди у постели умирающего.
— Лина, скажи мне, что это значит — «querido»?
— О-о, это значит «дорогой» или «мой милый».
— Выходит, сейчас я твой дорогой, твой милый?
— Да, — она прошептала это очень нежно, — мой самый милый.
Прошла, наверное, не одна минута. Нарушить молчание пришлось мне:
— Я не могу здесь долго оставаться. Нужно много сделать, и сделать именно сегодня, сейчас.
— Сейчас ты уже ничего не сделаешь. — Она взяла мою левую руку и посмотрела на часы. — Полтретьего ночи. Отложи до утра, пожалуйста.
Я сделал последнее слабое движение, чтобы освободиться:
— И еще. Когда я уйду, то скажу консьержу, что здесь никого нет. Квартира пуста. И кроме меня, прийти никто не должен. Ключ я возьму с собой. Поэтому, если услышишь стук в дверь, не отвечай. Только если я дам знать, что это я. Теперь телефон. Трубку снимай, но первая не говори. Естественно, ответишь, если на другом конце буду я. Следующее: в кухне всего достаточно, тебе хватит. Ну а что касается остального... Итак, надеюсь, поняла: кроме меня, ни с кем не разговаривать. О'кей?
— Ни с кем, кроме тебя, Шелл!
Ее пальцы расстегнули среднюю пуговицу у меня на рубашке. Я почувствовал, как по спине пробежала мелкая дрожь, но ладони Лины уже обхватили мое лицо и тянули к себе.
— Manana, querido[14], — выдохнула она и поцеловала меня сначала в щеку, потом в губы, а потом под подбородком...
Дьявол, а не девка! Я начисто про все забыл. И во сколько, вы думаете, я ушел? В пять часов!
Глава 7
Я забрался в «кадиллак» и тупо вперился в пространство. Ощущение было такое, будто мне даже пальцем трудно пошевелить.
Опять моросил дождь, но облака поднялись, посветлели, и я подумал, что, может, хоть воскресенье выдастся погожим. Я выехал на Сансет, повернул на восток и прислушался. Кроме шуршания шин по мокрой дороге — ни звука.
Сделать надо было много, но самое главное — меня беспокоил вопрос: что с Трэйси? Впервые я услышал это имя пятнадцать часов назад, в субботу после обеда, но, несмотря на столь короткий срок, уже чувствовал ответственность за судьбу этой незнакомой мне девушки. Пока только фотография и описание внешности. Вернее, две фотографии: Джорджия дала мне две — портрет и в полный рост. И описание. Бросила на стол, когда уходила.
С портрета на меня смотрело молодое лицо с широко поставленными умными глазами и зачесанными назад волосами. Лицо фарфоровой куколки с желто-зеленым выразительным взглядом. На портрете Трэйси улыбалась, очень симпатично и немного грустно; сбоку у рта виднелась небольшая родинка. Не совсем красавица, но милая и даже привлекательная.
На другой фотографии, в полный рост, стояла невысокая девушка, почти девочка, но с вполне сформировавшейся фигурой. Она была довольно худая и одета в яркое ситцевое платье. Снимок был сделан на лужайке дома Мартинов. Трэйси стояла, опираясь на ручку кресла.
Опять моросил дождь, но облака поднялись, посветлели, и я подумал, что, может, хоть воскресенье выдастся погожим. Я выехал на Сансет, повернул на восток и прислушался. Кроме шуршания шин по мокрой дороге — ни звука.
Сделать надо было много, но самое главное — меня беспокоил вопрос: что с Трэйси? Впервые я услышал это имя пятнадцать часов назад, в субботу после обеда, но, несмотря на столь короткий срок, уже чувствовал ответственность за судьбу этой незнакомой мне девушки. Пока только фотография и описание внешности. Вернее, две фотографии: Джорджия дала мне две — портрет и в полный рост. И описание. Бросила на стол, когда уходила.
С портрета на меня смотрело молодое лицо с широко поставленными умными глазами и зачесанными назад волосами. Лицо фарфоровой куколки с желто-зеленым выразительным взглядом. На портрете Трэйси улыбалась, очень симпатично и немного грустно; сбоку у рта виднелась небольшая родинка. Не совсем красавица, но милая и даже привлекательная.
На другой фотографии, в полный рост, стояла невысокая девушка, почти девочка, но с вполне сформировавшейся фигурой. Она была довольно худая и одета в яркое ситцевое платье. Снимок был сделан на лужайке дома Мартинов. Трэйси стояла, опираясь на ручку кресла.