Но к черту такие рассуждения.
Я зарулил на стоянку, выключил фары и заглушил двигатель, после чего вышел из машины, но дверцу до конца не закрыл. Затем я обошел клуб «Эль Кучильо» со двора и остановился у ведущей вовнутрь задней двери.
За ней горел свет. Значит, кто-то там еще не спал. Я подумал, что в такой поздний час они вряд ли ожидали чьего-нибудь визита. Вытащив пистолет из кармана, я держал его наготове, на уровне пояса в правой руке. У главного входа с улицы хлопнула дверца автомобиля. Он тоже возвращался.
Живот у меня стянуло в один тугой узел, все мышцы напряглись, и я вдруг обнаружил, что дышу широко открытым ртом, как будто иначе может воздуха не хватить. Конечно, мне было страшно, да и любому на моем месте... все мы люди.
Я перехватил пистолет в левую руку и держал за ствол, пока вытирал о брюки вспотевшую ладонь правой. Потом снова взял его поудобнее за короткую рукоятку и прижал к бедру. Теперь я слышал, как он приближается. Мягко ступая по земле, он крался вдоль здания.
Представьте себе, что «Эль Кучильо» — это квадратная коробка, стоящая на земле. Тогда со стороны фасада будет улица, а с правой стороны — стоянка. Я стоял с задней стороны, в полной темноте, повернувшись лицом к стоянке. Скрыться от нападавшего можно было только через заднюю дверь клуба.
Он подходил все ближе и ближе. Ох уж эти ночные клубы!
Он знал, что я сзади. Видел, как я подъехал. И наверное, догадывался, что я его жду. Но ему, по-моему, все было уже до лампочки. Он перестал быть холодным и расчетливым убийцей. Он превратился в комок нервов. Только ярость и ненависть.
Я сразу увидел его. Темный, отделившийся от стены силуэт. Вышел из-за угла и остановился. Я ощущал его сдавленное дыхание, явственно представлял раздувающиеся ноздри. Он вынюхивал меня, как зверь. И в руке у него был такой же, как у меня, пистолет.
— Сипель, — сказал я, — стой, где стоишь. Не двигайся.
Но ему это было все равно что об стенку горох. У него работала только одна извилина. Возможно, единственная. И в ней горело одно-единственное желание. Он себя запрограммировал.
Сипель сделал шаг в мою сторону. Спокойно. Только не торопиться. Времени более чем достаточно.
— Сипель, — повторил я, — ближе не подходи. Слышишь, идиот? Я тебя убью, Сипель!
Но он не слушал. Он продолжал приближаться. Между нами оставалось футов пятнадцать, когда я увидел пламя и услышал выстрел. Пуля просвистела мимо. Теперь ему пришел конец. Точно конец.
Я поднял руку с пистолетом и дважды нажал на спуск. Без всякой суеты, целясь влево от вспышки, в середину чернеющей двигающейся массы. Я немного дрожал.
Все было как во сне. Черный силуэт сник и осел на землю. Еще одна полоска огня метнулась под углом в небо, и пуля попала в навес крыши. Стрелял он уже почти с асфальта.
Я подошел к нему и наклонился посмотреть, все ли кончено. И хотя его левая рука еще сжимала оружие, поднять его он был уже не в силах. В горле у него булькала кровь, но и этот звук быстро прекратился. Итак, убиты оба брата. Ирония судьбы — Питер получил пулю из собственного пистолета. На своем можно сделать еще одну засечку. Я испытал что-то похожее на гордость.
Левой рукой я забрал у Сипеля тридцать восьмой и сунул в карман. Его даже не тронул. Он так и остался лежать лицом в грязь.
Теперь я попробовал открыть дверь заднего хода. Она оказалась незапертой, и я вошел внутрь. Это была кухня. Сильно пахло перцем и специями. Всю дальнюю стену и весь угол занимали полки и полочки, заставленные жестяными банками с приправами, разного рода «чили» и соусами. На правой стене от пола и до потолка висели связки красных и зеленых стручков. И ни души. Дверь слева была открыта.
Я уже сделал к ней шаг и приготовился стрелять, но вспомнил, что только что израсходовал последние два патрона. Рука автоматически потянулась к карману за тридцать восьмым. Я уже почти достал его, но именно в этот момент в дверном проеме появился Мигель Меркадо.
Он смотрел на меня, а прижатой к бедру левой рукой держал за лезвие — большим пальцем вниз — один из тех длинных острых кинжалов, которые кидал на публике. Злобный нехороший взгляд выдавал все, что он обо мне думает. Однако меня гораздо больше беспокоил другой нож. Тот, который был у него в правой руке. Он сжал его в кулаке, острием в ладони, а руку занес над головой.
Я прикинул в уме ситуацию. Преимущество на стороне Мигеля.
— Ну-ну, расслабься, — сказал я.
Мигель ничего не ответил. Его немигающие застывшие глаза выражали дружелюбие пожизненного заключенного. Зрачки сузились до такой степени, что превратились в едва видимые черные точки, дыхание было тяжелое и размеренное.
Он остановился на самом пороге, в комнату так и не вошел. Один нож — сбоку внизу в левой, другой — в заведенной за голову и в любой миг готовой его выпустить правой. Наконец Мигель заговорил. Медленно, зловеще:
— Привет, Мак. Старина Мак. Рад тебя видеть, сукин ты сын.
Двинуться сейчас означало все равно что отпустить взведенный предохранитель или наступить на гремучую змею. Черт меня подери, если я не завидовал в тот момент тем, кто спит у себя дома. В горле у меня так пересохло, что я даже не смог сглотнуть.
— Привет, приятель. Как дела, Мигель?
Он отрывисто хихикнул. Его это явно забавляло.
— Чего приперся, Мак?
— Хочу повидаться с Мэгги.
— Мэгги уже ушла. Чего хотел?
— Ничего. Просто поговорить.
— Ну нет, Мак. Как всегда брешешь, сукин сын. Я уже говорил, что при виде ножей у меня мурашки и все такое. Не как от пистолетов. Ножи — они такие холодные и омерзительные. Я их боюсь. Но боюсь не настолько, чтобы позволять подонкам типа Мигеля несколько раз подряд называть себя сукиным сыном.
— Попридержи язык, пустая башка. Мне это начинает надоедать! И вообще, что ты здесь вынюхиваешь? Мэгги-то хоть знает, что ты здесь?
Мигель только скривил губы и безо всякого предупреждения, ни слова больше не говоря, выкинул вперед правую руку. Я еле-еле успел это заметить. Нож летел прямо мне в грудь.
Моя правая инстинктивно дернулась вперед и вверх, пальцы растопырились, пытаясь отразить удар, а пистолет выпал и стукнулся о пол. На большее времени все равно бы не хватило. Нож вонзился в открытую ладонь, тонкое острое лезвие как сквозь масло прошло между костяшками кисти и дюйма на три выставилось с тыльной стороны.
Мигель бросился на меня как пантера и уже отвел назад левую руку, чтобы вторым ножом вспороть мне брюхо. Я отскочил вбок и изогнулся. Рука Мигеля, описав полукруг, рассекла воздух. Я тем временем уже вытащил левую из кармана и выкинул ее вперед, пытаясь ухватить что попадется. Нож, запястье, локоть — все что угодно, лишь бы схватить и остановить. Блестящее острие снова сверкнуло снизу вверх у меня под носом. Кончик кинжала царапнул пальцы, но они все же успели сомкнуться на кисти мексиканца. Я сжал ее что было силы и начал выкручивать. От правой толку не было, совсем — нож торчал в ней как вилка в бифштексе, поэтому я продолжал действовать одной левой. Отпусти я его — и следующая дырка была бы у меня в боку.
Мигель сопротивлялся яростно. Его черная голова так и прыгала на тонкой шее, как будто он примерялся, куда бы вцепиться зубами. Но тут я извернулся и ударил коленом. Сильно и точно — прямо между ног.
Это-то меня и спасло. Мигель был в ауте. Он согнулся пополам, выронил нож и, беспомощно хватая ртом воздух, опустился на пол. Опустился как-то странно: сначала стукнулся запрокинутой головой, а уж потом рухнул всем телом. Он стонал и извивался.
Конечно, это был запрещенный удар, ниже пояса. Но ведь игра шла без правил. И Мигель сам ее начал.
Я подобрал с пола нож и, хотя по всей логике должен был бы всадить его в корчащегося мексиканца, вместо этого внимательно его рассмотрел. То же тонкое длинное лезвие с тупыми краями. С одного конца оно практически незаметно переходило в рукоятку, с другого — было остро заточено. «Хорошая вещь, — решил я, — пригодится». Засунув кинжал за пояс, я обратил внимание на левую руку. Небольшой порез там, где царапнуло острие, и немного содрана кожа. Ерунда. Повезло, что это не был обычный нож, а то бы и левую разрезало до кости.
Затем я достал из левого кармана плаща свою пушку и прошел по помещениям клуба. Мигеля я оставил лежать на кухне. Я рассчитывал вернуться к нему чуть позже.
В остальных комнатах никого не было. Синьор Мерка-до действовал в одиночку. В общем, ничего интересного в ночном «Эль Кучильо» я не обнаружил, за исключением того, что, когда снова пришел на кухню, Мигеля там уже и след простыл. Железный парень этот Мигель. Замечательный синьор Меркадо ухитрился слинять. Ушел-таки, подлец. Я слышал, как снаружи взревел двигатель и взвизгнули шины. Что ж, пока приключения кончились. И вдруг у меня шевельнулось что-то в голове, там, где полагается быть мозгам. Я вернулся в кухню, и... вы правильно догадались — второй пистолет, тот, который без патронов, исчез вместе с Мигелем.
Какой же ты умный парень, Скотт! И главное — никогда ничего не забываешь. Я пошел и проверил на всякий случай Питера Сипеля, не сбежал ли и он. Но он, к счастью, меня не обманул. Лежал, где я его оставил.
Я разыскал телефон и позвонил в отдел по расследованию убийств. Трубку взял Сэмсон.
— Привет, Сэм. Это Шелл. Ты все еще на месте?
— А где же, по-твоему, я должен быть? Дома, в кровати?
— Ладно, Сэм, шутки в сторону. Лучше пришли кого-нибудь.
— Прислать? Что это ты раскомандовался? В чем дело?
— Снова проблемы. Я нашел-таки Сипеля. Вернее, он меня нашел. Можешь заказать ему белые тапочки. Я сейчас в «Эль Кучильо». На Бернард-стрит. Откуда ни возьмись, вынырнул мистер Меркадо, тот, который ножи кидает. Накачался какой-то дрянью так, что из ушей лезет. Ну я его коленом вырубил, думал, с полчасика проваляется, да не рассчитал. Эта гадость его так взвинтила, что он никакой боли не чувствует. Ушел, сволочь. А нож его так у меня в руке и торчит. Пришли доктора, пусть посмотрит и перевяжет. Сопротивляться не буду.
Несколько секунд Сэм молчал. Я ясно слышал, как его зубы давят сигару.
— Конечно, Шелл. Сейчас пришлю. А Меркадо объявим в розыск.
— Спасибо, Сэм. Увидимся завтра.
Итак, еще одно дело было сделано. Нож доктор вытащил, руку перевязал, а что касается левой, то вполне хватило йода и пластыря. Тело второго Сипеля убрали, а пистолет, который я у него забрал, послали в лабораторию. Пора было и отдохнуть.
Я открыл дверь квартиры, включил свет и прямиком направился на кухню. Я уже открыл бутылку, когда туда вошла Лина. Она сразу заметила бинты:
— Ты когда-нибудь доиграешься, Шелл. Убьют и домой не отпустят. Где опять?
— Снова повздорили с одним парнем. Кстати, привет от Мигеля. Он, если не ошибаюсь, чувствует себя гораздо хуже. Молодец Лина. Не стала задавать лишних вопросов.
— Бери стакан, и пойдем. — Она взяла меня за локоть. — Сядь со мной на диване. Ты, наверное, устал.
Мы сели на диван рядышком, и Лина что-то долго говорила по-испански. Длинные цветистые фразы. Я ничего не понимал, но это не имело ровно никакого значения. Главное — как она это говорила.
Потом Лина обвила руками мою шею, притянула голову к себе и впилась в меня губами. В ответ я обнял ее и крепко сжал.
Руки болели, в боку ныло — все-таки ботинки у Сипелей тяжелые, — а челюсть разламывалась. Но все болело, разламывалось и ныло так приятно, что хотелось еще и еще.
Глава 13
Я зарулил на стоянку, выключил фары и заглушил двигатель, после чего вышел из машины, но дверцу до конца не закрыл. Затем я обошел клуб «Эль Кучильо» со двора и остановился у ведущей вовнутрь задней двери.
За ней горел свет. Значит, кто-то там еще не спал. Я подумал, что в такой поздний час они вряд ли ожидали чьего-нибудь визита. Вытащив пистолет из кармана, я держал его наготове, на уровне пояса в правой руке. У главного входа с улицы хлопнула дверца автомобиля. Он тоже возвращался.
Живот у меня стянуло в один тугой узел, все мышцы напряглись, и я вдруг обнаружил, что дышу широко открытым ртом, как будто иначе может воздуха не хватить. Конечно, мне было страшно, да и любому на моем месте... все мы люди.
Я перехватил пистолет в левую руку и держал за ствол, пока вытирал о брюки вспотевшую ладонь правой. Потом снова взял его поудобнее за короткую рукоятку и прижал к бедру. Теперь я слышал, как он приближается. Мягко ступая по земле, он крался вдоль здания.
Представьте себе, что «Эль Кучильо» — это квадратная коробка, стоящая на земле. Тогда со стороны фасада будет улица, а с правой стороны — стоянка. Я стоял с задней стороны, в полной темноте, повернувшись лицом к стоянке. Скрыться от нападавшего можно было только через заднюю дверь клуба.
Он подходил все ближе и ближе. Ох уж эти ночные клубы!
Он знал, что я сзади. Видел, как я подъехал. И наверное, догадывался, что я его жду. Но ему, по-моему, все было уже до лампочки. Он перестал быть холодным и расчетливым убийцей. Он превратился в комок нервов. Только ярость и ненависть.
Я сразу увидел его. Темный, отделившийся от стены силуэт. Вышел из-за угла и остановился. Я ощущал его сдавленное дыхание, явственно представлял раздувающиеся ноздри. Он вынюхивал меня, как зверь. И в руке у него был такой же, как у меня, пистолет.
— Сипель, — сказал я, — стой, где стоишь. Не двигайся.
Но ему это было все равно что об стенку горох. У него работала только одна извилина. Возможно, единственная. И в ней горело одно-единственное желание. Он себя запрограммировал.
Сипель сделал шаг в мою сторону. Спокойно. Только не торопиться. Времени более чем достаточно.
— Сипель, — повторил я, — ближе не подходи. Слышишь, идиот? Я тебя убью, Сипель!
Но он не слушал. Он продолжал приближаться. Между нами оставалось футов пятнадцать, когда я увидел пламя и услышал выстрел. Пуля просвистела мимо. Теперь ему пришел конец. Точно конец.
Я поднял руку с пистолетом и дважды нажал на спуск. Без всякой суеты, целясь влево от вспышки, в середину чернеющей двигающейся массы. Я немного дрожал.
Все было как во сне. Черный силуэт сник и осел на землю. Еще одна полоска огня метнулась под углом в небо, и пуля попала в навес крыши. Стрелял он уже почти с асфальта.
Я подошел к нему и наклонился посмотреть, все ли кончено. И хотя его левая рука еще сжимала оружие, поднять его он был уже не в силах. В горле у него булькала кровь, но и этот звук быстро прекратился. Итак, убиты оба брата. Ирония судьбы — Питер получил пулю из собственного пистолета. На своем можно сделать еще одну засечку. Я испытал что-то похожее на гордость.
Левой рукой я забрал у Сипеля тридцать восьмой и сунул в карман. Его даже не тронул. Он так и остался лежать лицом в грязь.
Теперь я попробовал открыть дверь заднего хода. Она оказалась незапертой, и я вошел внутрь. Это была кухня. Сильно пахло перцем и специями. Всю дальнюю стену и весь угол занимали полки и полочки, заставленные жестяными банками с приправами, разного рода «чили» и соусами. На правой стене от пола и до потолка висели связки красных и зеленых стручков. И ни души. Дверь слева была открыта.
Я уже сделал к ней шаг и приготовился стрелять, но вспомнил, что только что израсходовал последние два патрона. Рука автоматически потянулась к карману за тридцать восьмым. Я уже почти достал его, но именно в этот момент в дверном проеме появился Мигель Меркадо.
Он смотрел на меня, а прижатой к бедру левой рукой держал за лезвие — большим пальцем вниз — один из тех длинных острых кинжалов, которые кидал на публике. Злобный нехороший взгляд выдавал все, что он обо мне думает. Однако меня гораздо больше беспокоил другой нож. Тот, который был у него в правой руке. Он сжал его в кулаке, острием в ладони, а руку занес над головой.
Я прикинул в уме ситуацию. Преимущество на стороне Мигеля.
— Ну-ну, расслабься, — сказал я.
Мигель ничего не ответил. Его немигающие застывшие глаза выражали дружелюбие пожизненного заключенного. Зрачки сузились до такой степени, что превратились в едва видимые черные точки, дыхание было тяжелое и размеренное.
Он остановился на самом пороге, в комнату так и не вошел. Один нож — сбоку внизу в левой, другой — в заведенной за голову и в любой миг готовой его выпустить правой. Наконец Мигель заговорил. Медленно, зловеще:
— Привет, Мак. Старина Мак. Рад тебя видеть, сукин ты сын.
Двинуться сейчас означало все равно что отпустить взведенный предохранитель или наступить на гремучую змею. Черт меня подери, если я не завидовал в тот момент тем, кто спит у себя дома. В горле у меня так пересохло, что я даже не смог сглотнуть.
— Привет, приятель. Как дела, Мигель?
Он отрывисто хихикнул. Его это явно забавляло.
— Чего приперся, Мак?
— Хочу повидаться с Мэгги.
— Мэгги уже ушла. Чего хотел?
— Ничего. Просто поговорить.
— Ну нет, Мак. Как всегда брешешь, сукин сын. Я уже говорил, что при виде ножей у меня мурашки и все такое. Не как от пистолетов. Ножи — они такие холодные и омерзительные. Я их боюсь. Но боюсь не настолько, чтобы позволять подонкам типа Мигеля несколько раз подряд называть себя сукиным сыном.
— Попридержи язык, пустая башка. Мне это начинает надоедать! И вообще, что ты здесь вынюхиваешь? Мэгги-то хоть знает, что ты здесь?
Мигель только скривил губы и безо всякого предупреждения, ни слова больше не говоря, выкинул вперед правую руку. Я еле-еле успел это заметить. Нож летел прямо мне в грудь.
Моя правая инстинктивно дернулась вперед и вверх, пальцы растопырились, пытаясь отразить удар, а пистолет выпал и стукнулся о пол. На большее времени все равно бы не хватило. Нож вонзился в открытую ладонь, тонкое острое лезвие как сквозь масло прошло между костяшками кисти и дюйма на три выставилось с тыльной стороны.
Мигель бросился на меня как пантера и уже отвел назад левую руку, чтобы вторым ножом вспороть мне брюхо. Я отскочил вбок и изогнулся. Рука Мигеля, описав полукруг, рассекла воздух. Я тем временем уже вытащил левую из кармана и выкинул ее вперед, пытаясь ухватить что попадется. Нож, запястье, локоть — все что угодно, лишь бы схватить и остановить. Блестящее острие снова сверкнуло снизу вверх у меня под носом. Кончик кинжала царапнул пальцы, но они все же успели сомкнуться на кисти мексиканца. Я сжал ее что было силы и начал выкручивать. От правой толку не было, совсем — нож торчал в ней как вилка в бифштексе, поэтому я продолжал действовать одной левой. Отпусти я его — и следующая дырка была бы у меня в боку.
Мигель сопротивлялся яростно. Его черная голова так и прыгала на тонкой шее, как будто он примерялся, куда бы вцепиться зубами. Но тут я извернулся и ударил коленом. Сильно и точно — прямо между ног.
Это-то меня и спасло. Мигель был в ауте. Он согнулся пополам, выронил нож и, беспомощно хватая ртом воздух, опустился на пол. Опустился как-то странно: сначала стукнулся запрокинутой головой, а уж потом рухнул всем телом. Он стонал и извивался.
Конечно, это был запрещенный удар, ниже пояса. Но ведь игра шла без правил. И Мигель сам ее начал.
Я подобрал с пола нож и, хотя по всей логике должен был бы всадить его в корчащегося мексиканца, вместо этого внимательно его рассмотрел. То же тонкое длинное лезвие с тупыми краями. С одного конца оно практически незаметно переходило в рукоятку, с другого — было остро заточено. «Хорошая вещь, — решил я, — пригодится». Засунув кинжал за пояс, я обратил внимание на левую руку. Небольшой порез там, где царапнуло острие, и немного содрана кожа. Ерунда. Повезло, что это не был обычный нож, а то бы и левую разрезало до кости.
Затем я достал из левого кармана плаща свою пушку и прошел по помещениям клуба. Мигеля я оставил лежать на кухне. Я рассчитывал вернуться к нему чуть позже.
В остальных комнатах никого не было. Синьор Мерка-до действовал в одиночку. В общем, ничего интересного в ночном «Эль Кучильо» я не обнаружил, за исключением того, что, когда снова пришел на кухню, Мигеля там уже и след простыл. Железный парень этот Мигель. Замечательный синьор Меркадо ухитрился слинять. Ушел-таки, подлец. Я слышал, как снаружи взревел двигатель и взвизгнули шины. Что ж, пока приключения кончились. И вдруг у меня шевельнулось что-то в голове, там, где полагается быть мозгам. Я вернулся в кухню, и... вы правильно догадались — второй пистолет, тот, который без патронов, исчез вместе с Мигелем.
Какой же ты умный парень, Скотт! И главное — никогда ничего не забываешь. Я пошел и проверил на всякий случай Питера Сипеля, не сбежал ли и он. Но он, к счастью, меня не обманул. Лежал, где я его оставил.
Я разыскал телефон и позвонил в отдел по расследованию убийств. Трубку взял Сэмсон.
— Привет, Сэм. Это Шелл. Ты все еще на месте?
— А где же, по-твоему, я должен быть? Дома, в кровати?
— Ладно, Сэм, шутки в сторону. Лучше пришли кого-нибудь.
— Прислать? Что это ты раскомандовался? В чем дело?
— Снова проблемы. Я нашел-таки Сипеля. Вернее, он меня нашел. Можешь заказать ему белые тапочки. Я сейчас в «Эль Кучильо». На Бернард-стрит. Откуда ни возьмись, вынырнул мистер Меркадо, тот, который ножи кидает. Накачался какой-то дрянью так, что из ушей лезет. Ну я его коленом вырубил, думал, с полчасика проваляется, да не рассчитал. Эта гадость его так взвинтила, что он никакой боли не чувствует. Ушел, сволочь. А нож его так у меня в руке и торчит. Пришли доктора, пусть посмотрит и перевяжет. Сопротивляться не буду.
Несколько секунд Сэм молчал. Я ясно слышал, как его зубы давят сигару.
— Конечно, Шелл. Сейчас пришлю. А Меркадо объявим в розыск.
— Спасибо, Сэм. Увидимся завтра.
Итак, еще одно дело было сделано. Нож доктор вытащил, руку перевязал, а что касается левой, то вполне хватило йода и пластыря. Тело второго Сипеля убрали, а пистолет, который я у него забрал, послали в лабораторию. Пора было и отдохнуть.
Я открыл дверь квартиры, включил свет и прямиком направился на кухню. Я уже открыл бутылку, когда туда вошла Лина. Она сразу заметила бинты:
— Ты когда-нибудь доиграешься, Шелл. Убьют и домой не отпустят. Где опять?
— Снова повздорили с одним парнем. Кстати, привет от Мигеля. Он, если не ошибаюсь, чувствует себя гораздо хуже. Молодец Лина. Не стала задавать лишних вопросов.
— Бери стакан, и пойдем. — Она взяла меня за локоть. — Сядь со мной на диване. Ты, наверное, устал.
Мы сели на диван рядышком, и Лина что-то долго говорила по-испански. Длинные цветистые фразы. Я ничего не понимал, но это не имело ровно никакого значения. Главное — как она это говорила.
Потом Лина обвила руками мою шею, притянула голову к себе и впилась в меня губами. В ответ я обнял ее и крепко сжал.
Руки болели, в боку ныло — все-таки ботинки у Сипелей тяжелые, — а челюсть разламывалась. Но все болело, разламывалось и ныло так приятно, что хотелось еще и еще.
Глава 13
Меня мучил какой-то детина. Рост его был — два моих, а ручищи такие длинные и хваткие, что он без труда согнул меня колесом и пытался завязать в узел. Я почувствовал, что еще чуть-чуть — и где-нибудь треснет, лопнет и мои бедные конечности уже нельзя будет поставить на место. Гигантский локоть чудовища сдавил мне глотку, пережал гортань, и я даже не мог сказать: «Перестань, парень, ты ошибся». Я боролся, пыхтел как паровоз, юлил и ерзал, пока наконец не изловчился и не врезал ему под левый глаз. Детина пропал. Уф-ф, какое облегчение.
Я продрал глаза и пришел в себя. Губы выпятились и округлились, как будто все еще тянули «уф-ф». Я пошевелил бровями, поднял голову и посмотрел на конец кровати. Из-под одеяла торчали заскорузлые босые ноги. Неужели мои? Я поскорее отвернулся. Что с головой? Оказалось, что затылок уперся в спинку дивана, и поэтому шею так свело, словно кто-то вылепил из нее крендель с маком. О'кей. С добрым утром, мистер Скотт!
Что за шум? И где это? Ах да, на кухне. Фу, какой отталкивающий запах.
С кухни вошла Лина. Она сияла:
— Завтрак готов.
— Уб-бери.
— Что?
— Убери, сказал.
— Ты, наверное, не понял. Я сказала, что приготовила завтрак. Яичницу.
— О нет! Только не это. Никаких яиц. Пожалуйста, не надо этих склизких сопливых яиц.
Я завернулся в одеяло, встал с постели и прошлепал на кухню. Веки разлипались с невероятным трудом. Что там на кухне? Ага, газ горит, сковородка плюется жиром.
Яйца, яйца, яйца. Желудок булькнул, как желток в белке.
Я проковылял обратно к дивану и поманил Лину пальцем:
— Подойди ко мне. Лина подошла и села.
— Спасибо, — сказал я, — спасибо за яичницу. Забыл сказать. По утрам я другой человек. Сла-абый, и... никаких яиц.
В глазах у нее застыл вопрос.
— А что приготовить? Что-нибудь другое?
— Ничего. Кофе. И если хочешь — кашу.
— Кашу?
— Да, кашу!
— Эту противную кашу? Она же как... как стю-юдень.
— Нет. Каша — это как каша. Овсяная, очень хорошая. И кофе. И хлеба поджарь.
— Как ты себя чувствуешь?
— Отвратительно.
Лина снова ушла на кухню. Варить кашу. А я подхватил концы одеяла и прыгнул в душ. Открыл на полную холодную, сжал зубы и — под воду. Без одеяла, конечно.
Под душем я проснулся окончательно. Стараясь не замочить забинтованную правую, я добавил левой рукой немного горячей, постоял так минуты две и потом снова оставил одну холодную. Еще через минуту я выключил душ и, насколько позволяли движения, растерся полотенцем. Я вновь чувствовал себя как огурчик.
В спальне я быстро сменил одеяло на темные плавки, белую рубашку и коричневый твидовый костюм, завязал широким косым узлом темно-красный галстук, а на ноги натянул шерстяные вязаные носки и свои обычные кордовские штиблеты. Теперь можно было отправляться на кухню.
— Привет, моя страстная. Что делаем?
— Кашу варю. Все из-за тебя.
— Ну-ну, милая, не сердись. Пока я с утра не попил кофе, ни в какие противоречия со мной советую не вступать.
— Может, хоть сейчас яичницу съешь?
Я поморщился:
— Пока нет. Яйца могу на обед, могу на ужин, но только не с утра. Ни-ко-гда.
Лина откинула назад волосы и села на кухонный уголок. Я уселся за стол напротив, где она для меня уже все накрыла.
— Мне очень нравится, когда твои волосы не убраны.
Лина не сдержала улыбку и сверкнула красивыми белыми зубами:
— Правда? Спасибо, Шелл. А когда собраны на макушке, нравится?
— А хоть как нравится, по-всякому.
Следующая улыбка была просто дьявольски обворожительной.
Я запустил ложку в кашу.
— Такой здоровый мужик, — заметила она, — и ест кашу.
Ложка повисла в воздухе.
— Не могу сдержаться. Это, наверное, особенность моей конституции. Слабость организма. Потом, в течение дня, хоть что подавай: бифштексы, отбивные, картошку. Но только не на завтрак. Кстати, а сколько сейчас времени?
— Двенадцать часов. Полдень то есть.
Подумать только! Я ничего не ел со злополучного субботнего вечера в «Эль Кучильо». Не считая, разумеется, жаркого, которым меня и Трэйси потчевали Сипели. Это было утром в воскресенье, да и то я почти не ел. А сейчас уже время обеда в понедельник. Я живо представил себе, как через час-другой начну резать толстый сочный бифштекс в одном из своих любимых ресторанчиков.
Пропустив залпом две чашки кофе, я поднялся из-за стола:
— Тебе задание, женщина: вымой посуду, подмети полы, приберись в ванной, накорми рыб... О Боже! Я — убийца. Рыб ты, конечно, забыла?
— Конечно же нет. Целую коробочку бросила.
— Коробочку?!
— Ну, не саму коробочку. А то, что в ней было.
Какой ужас! Целую коробку корма! Я опрометью кинулся в переднюю. Лина за мной. Она дала им на полгода вперед. Рыбки тем не менее резвились и играли, как маленькие щенки, и от банкета им пока еще плохо не стало. Вся кормушка была забита. Я схватил ее, отнес на кухню и, опрокинув содержимое в раковину, поставил обратно в аквариум.
— Я что-то не так сделала? — спросила Лина.
— Ничего-ничего. Все о'кей. Просто я испугался, что ты могла им дать чего-нибудь другого, — солгал я. — Не печалься, милая, прятаться тебе здесь осталось совсем недолго.
— А ты не допускаешь, что мне здесь нравится?
— Не спорь, моя сладкая. Я имел в виду, что скоро у тебя не будет причины оставаться в этом доме.
— Не будет причины? — Лина тряхнула головой и засмеялась.
Какой смех, какой голос!
Не переставая поедать ее глазами, я подошел к телефону и набрал номер отдела по расследованию убийств. Ответил Сэмсон.
— Ты что, так и поселился в кабинете? Или жена выгнала?
— Выгонит еще, немного осталось. — Он ворчал, как всегда. — А ты, я полагаю, только что встал?
Я подтвердил его догадку и пропустил мимо ушей очередной комплимент.
— Послушай, Сэм, вчера я вам послал пистолет. Вы что-нибудь обнаружили?
— Ничего, Шелл.
— Я... э-э... подумал, что из него могла быть убита Джорджия.
— Исключено. Калибр тот же, но ствол другой.
— О'кей, Сэм. А что насчет отпечатков?
— Есть хорошие. Немного смазанные, но вполне приличные. В общем, собирайся, приезжай и поболтаем. Все объясню.
— Обязательно приезжать к тебе? А так не скажешь?
— Могу сказать, почему нет? Ты удивишься. Один крупный жулик. Некто по имени Уолтер Пресс.
— Я не удивился, что дальше?
— Но этот Уолтер Пресс — он мертв.
Я отвел телефонную трубку в сторону, посмотрел на нее так, как будто вижу в первый раз, и снова приставил к уху.
— Повтори, что сказал.
— Этот тип — Пресс, тот, которому принадлежат отпечатки, — числится мертвым уже более года.
— Ты прав, — согласился я, — собираюсь и еду к тебе. Встретимся через двадцать минут.
Я быстро сообщил Лине, что дела не терпят и что увидимся ближе к вечеру, и спустился к «кадиллаку».
Сначала по Россмор, потом направо по бульвару Сан-сет, короче, через четверть часа, руля забинтованной правой, я уже выехал на Мэйн-стрит и приткнулся на первом же свободном участке тротуара. Пришлось немного пройти обратно, до входа в городскую ратушу, где я бегом поднялся по каменным ступеням и вошел в холл. Я пренебрег лифтом и взбежал на второй этаж. Увидев Сэма, с удовольствием констатировал, что сигару он уже раскурил, и от пытки ожидания, пока она у него раскочегарится, я избавлен, но тут же чуть не поперхнулся от наплывшего на меня густого облака вонючего сигарного дыма. Вот уж действительно не знаешь, что лучше.
— Теперь мне ясно, откуда смог берется. Если курить сухие листья, напичканные верблюжьим дерьмом, еще и не то будет.
Впившись в сигару зубами, Сэм приподнял верхнюю губу и втянул воздух:
— Нас-стоящие с-сигары для нас-стоящих мужчин.
— Ну уж нет. Настоящий мужчина лучше посмотрит. Выкладывай, что там у тебя про Уолтера Пресса?
— Погоди, Шелл, как рука?
— Рука нормально. Доктор поработал. Кровь почти совсем не текла.
— Да-а. Надо ему было, конечно, в горло попасть. Ну да ладно. Мы передали отпечатки в ФБР, здесь ничего не обнаружили, и оказалось — это их информация, — что они принадлежат Уолтеру Прессу. Он официально считается погибшим в дорожной аварии в сентябре прошлого года. То есть более года тому назад.
— Что значит «официально считается»?
— Его нашли в машине у подножия скалы. И он и машина сгорели. Узнали по номеру, кольцам на руках, каким-то личным вещам. Вот почему его отпечатки хранятся сейчас в картотеке убитых и погибших. Да-да, я знаю, что ты хочешь сказать: это мог быть кто-нибудь другой в автомобиле. — Сэм пригладил рукой седеющие волосы. — Если бы это было не так, то как, черт побери, на этом стакане появились его отпечатки. У меня в мозгу что-то сработало.
— Скажи мне, Сэм, а этот Пресс — как он выглядел?
Сэм взял со стола листок бумаги и начал читать:
— "Уолтер Л. Пресс. Описание: мужчина, белокожий американец, тридцати девяти лет от роду, рост — пять футов семь с четвертью дюймов, вес — сто тридцать фунтов, среднего телосложения, глаза карие. Лысый, по краям головы сзади и с боков тонкая полоса каштановых волос. Заметных родимых пятен или шрамов нет". Это тебе что-нибудь дает?
— Ничего. — Идея, зародившаяся было в мозгу, рассеялась. — Абсолютно ничего. Еще раз повтори про вес и рост.
Сэм стряхнул пепел в большую стеклянную пепельницу:
— Сто тридцать фунтов. Пять футов семь с четвертью дюймов. Что ты об этом думаешь, Шелл?
— Ничего не думаю, провалиться мне на этом месте.
Я закурил сигарету и пошарил у себя в уме, не найдется ли там какой новой идейки.
— Сэм, этот парень, Пресс, — он либо сгорел в машине, либо сбежал, а в машине сгорел кто-нибудь другой. Блестящая догадка, не правда ли? Если бы он сгорел, то как его отпечатки оказались на стакане в комнате Нарды? Непонятно. А если он не сгорел — все равно ничего не складывается. Что еще у тебя о Прессе? Ты говорил, он крупный жулик, а поподробнее?
— Хорошо, слушай. Получив ответ на наш запрос из ФБР, мы много думали. Пытались найти подходящую версию. Многого не скажу, но из имеющейся информации известно, что он по-крупному дурачил людей. Играл на доверии. Сначала это было не очень значительно, что-то у Пресса, похоже, не ладилось, их приперли, до конца пока не ясно. Но затем он работал в паре, и вдвоем они сорвали очень неплохой куш. Здорово облапошили какого-то богатея. А выручку, всю сумму, Пресс втихаря присвоил и сбежал.
— Интересно. И после этого его находят мертвым?
— Не сразу. — Сэмсон мясистыми пальцами вынул изо рта сигару и величественно отвел ее в сторону. — Мне не часто удается озадачить твой великий и всеобъемлющий ум, ведь так?
— О-о, ты собрался меня озадачить?
— Возможно.
— Ну так озадачивай побыстрее и не тяни резину, черт бы тебя побрал!
— Именно Уолтер Пресс первоначально основал то, что именуется Обществом Внутреннего Мира Ревнителей Истины, или как ты там его называешь.
— Дьявольщина! Просто не верится! Объясни же.
— И объяснять нечего. Мы собираем все вместе по крупицам и скоро узнаем больше, но то, что я уже сказал, проверено железно. В общем, дело было так: Уолтер Пресс занимался торговыми махинациями, перепродавал и так далее, пока в середине лета — прошлого лета — у него не родилось это Общество Внутреннего Мира, или ОВМ. Как раз в этот период он выходит на того второго парня, имя которого нам неизвестно, и они до конца держатся вместе. То есть до того момента, пока его машина не падает с обрыва. Однако, Шелл, не торопись делать выводы. У нас нет ни одной точной даты за исключением той, когда он предположительно погиб.
— Это когда?
— Это — двенадцатого сентября. В Орегоне.
— А ты не пытался найти тех, с кем Пресс работал? Ведь кто-то же ему помогал, через кого-то он управлял работой этого ОВМ. Я бы их с удовольствием послушал.
— Здесь тоже очень любопытная ситуация. Все говорит о том, что Пресс начал культовые служения, какое-то время их организовывал, и вдруг — бац! — всех, кто с этим был связан, уволил. Нам удалось переговорить с одной из девиц. Ее зовут Люсиль Стоунер. Она-то и поведала про внезапное увольнение. Сейчас мы вышли еще на некоторых, с кем Пресс проворачивал делишки.
Я записал себе три имени, взял адрес девицы, потом мы еще немного поболтали, и я рассказал Сэму о том, что все это время происходило со мной, ни слова, правда, не говоря о журналах для записи посетителей, после чего загасил сигарету и встал со стула. Итак, мы обменялись информацией, пора было действовать дальше. Когда есть отпечатки в деле, всегда как-то легче.
— Извини, Сэм, я должен бежать. Спасибо за ценные сведения. Кое-какие соображения есть, но я чувствую, что на поверку они мало чего стоят. И по-моему, я все-таки не зря там суетился, я это чувствую.
После некоторого раздумья я задал Сэму еще один вопрос:
— А этот твой милый Пресс, он, случайно, в Мексике раньше не орудовал?
— Нет. По крайней мере, насколько мне известно. А почему вдруг Мексика?
— Да так. Еще одна идея появилась. Сэм положил сигару в пепельницу и откинулся на спинку кресла:
— Нарду теперь я так не оставлю. Докопаюсь, кто он такой. И что в его доме делали эти пташки Сипели. Жаль, что ты раньше до меня не добрался, а то бы...
— Ничего, Сэм, успеем. Я кое-что задумал. Если можешь, отложи пока свой визит в ОВМ, я бы хотел потом заявиться к Нарде вместе с тобой. Если только ты подождешь, я скоро вернусь. И вернусь, скорее всего, не с пустыми руками. Я нигде твои планы не нарушаю?
Сэм нахмурил брови:
— Вроде бы нет. Что ты задумал?
— Черт, если бы я только знал! Но я вернусь. Обязательно. Жди меня, о'кей? Хочу кое-что разнюхать.
Сэм так же хмуро ответил:
— О'кей, действуй. Только не заставляй себя ждать всю ночь.
Я продрал глаза и пришел в себя. Губы выпятились и округлились, как будто все еще тянули «уф-ф». Я пошевелил бровями, поднял голову и посмотрел на конец кровати. Из-под одеяла торчали заскорузлые босые ноги. Неужели мои? Я поскорее отвернулся. Что с головой? Оказалось, что затылок уперся в спинку дивана, и поэтому шею так свело, словно кто-то вылепил из нее крендель с маком. О'кей. С добрым утром, мистер Скотт!
Что за шум? И где это? Ах да, на кухне. Фу, какой отталкивающий запах.
С кухни вошла Лина. Она сияла:
— Завтрак готов.
— Уб-бери.
— Что?
— Убери, сказал.
— Ты, наверное, не понял. Я сказала, что приготовила завтрак. Яичницу.
— О нет! Только не это. Никаких яиц. Пожалуйста, не надо этих склизких сопливых яиц.
Я завернулся в одеяло, встал с постели и прошлепал на кухню. Веки разлипались с невероятным трудом. Что там на кухне? Ага, газ горит, сковородка плюется жиром.
Яйца, яйца, яйца. Желудок булькнул, как желток в белке.
Я проковылял обратно к дивану и поманил Лину пальцем:
— Подойди ко мне. Лина подошла и села.
— Спасибо, — сказал я, — спасибо за яичницу. Забыл сказать. По утрам я другой человек. Сла-абый, и... никаких яиц.
В глазах у нее застыл вопрос.
— А что приготовить? Что-нибудь другое?
— Ничего. Кофе. И если хочешь — кашу.
— Кашу?
— Да, кашу!
— Эту противную кашу? Она же как... как стю-юдень.
— Нет. Каша — это как каша. Овсяная, очень хорошая. И кофе. И хлеба поджарь.
— Как ты себя чувствуешь?
— Отвратительно.
Лина снова ушла на кухню. Варить кашу. А я подхватил концы одеяла и прыгнул в душ. Открыл на полную холодную, сжал зубы и — под воду. Без одеяла, конечно.
Под душем я проснулся окончательно. Стараясь не замочить забинтованную правую, я добавил левой рукой немного горячей, постоял так минуты две и потом снова оставил одну холодную. Еще через минуту я выключил душ и, насколько позволяли движения, растерся полотенцем. Я вновь чувствовал себя как огурчик.
В спальне я быстро сменил одеяло на темные плавки, белую рубашку и коричневый твидовый костюм, завязал широким косым узлом темно-красный галстук, а на ноги натянул шерстяные вязаные носки и свои обычные кордовские штиблеты. Теперь можно было отправляться на кухню.
— Привет, моя страстная. Что делаем?
— Кашу варю. Все из-за тебя.
— Ну-ну, милая, не сердись. Пока я с утра не попил кофе, ни в какие противоречия со мной советую не вступать.
— Может, хоть сейчас яичницу съешь?
Я поморщился:
— Пока нет. Яйца могу на обед, могу на ужин, но только не с утра. Ни-ко-гда.
Лина откинула назад волосы и села на кухонный уголок. Я уселся за стол напротив, где она для меня уже все накрыла.
— Мне очень нравится, когда твои волосы не убраны.
Лина не сдержала улыбку и сверкнула красивыми белыми зубами:
— Правда? Спасибо, Шелл. А когда собраны на макушке, нравится?
— А хоть как нравится, по-всякому.
Следующая улыбка была просто дьявольски обворожительной.
Я запустил ложку в кашу.
— Такой здоровый мужик, — заметила она, — и ест кашу.
Ложка повисла в воздухе.
— Не могу сдержаться. Это, наверное, особенность моей конституции. Слабость организма. Потом, в течение дня, хоть что подавай: бифштексы, отбивные, картошку. Но только не на завтрак. Кстати, а сколько сейчас времени?
— Двенадцать часов. Полдень то есть.
Подумать только! Я ничего не ел со злополучного субботнего вечера в «Эль Кучильо». Не считая, разумеется, жаркого, которым меня и Трэйси потчевали Сипели. Это было утром в воскресенье, да и то я почти не ел. А сейчас уже время обеда в понедельник. Я живо представил себе, как через час-другой начну резать толстый сочный бифштекс в одном из своих любимых ресторанчиков.
Пропустив залпом две чашки кофе, я поднялся из-за стола:
— Тебе задание, женщина: вымой посуду, подмети полы, приберись в ванной, накорми рыб... О Боже! Я — убийца. Рыб ты, конечно, забыла?
— Конечно же нет. Целую коробочку бросила.
— Коробочку?!
— Ну, не саму коробочку. А то, что в ней было.
Какой ужас! Целую коробку корма! Я опрометью кинулся в переднюю. Лина за мной. Она дала им на полгода вперед. Рыбки тем не менее резвились и играли, как маленькие щенки, и от банкета им пока еще плохо не стало. Вся кормушка была забита. Я схватил ее, отнес на кухню и, опрокинув содержимое в раковину, поставил обратно в аквариум.
— Я что-то не так сделала? — спросила Лина.
— Ничего-ничего. Все о'кей. Просто я испугался, что ты могла им дать чего-нибудь другого, — солгал я. — Не печалься, милая, прятаться тебе здесь осталось совсем недолго.
— А ты не допускаешь, что мне здесь нравится?
— Не спорь, моя сладкая. Я имел в виду, что скоро у тебя не будет причины оставаться в этом доме.
— Не будет причины? — Лина тряхнула головой и засмеялась.
Какой смех, какой голос!
Не переставая поедать ее глазами, я подошел к телефону и набрал номер отдела по расследованию убийств. Ответил Сэмсон.
— Ты что, так и поселился в кабинете? Или жена выгнала?
— Выгонит еще, немного осталось. — Он ворчал, как всегда. — А ты, я полагаю, только что встал?
Я подтвердил его догадку и пропустил мимо ушей очередной комплимент.
— Послушай, Сэм, вчера я вам послал пистолет. Вы что-нибудь обнаружили?
— Ничего, Шелл.
— Я... э-э... подумал, что из него могла быть убита Джорджия.
— Исключено. Калибр тот же, но ствол другой.
— О'кей, Сэм. А что насчет отпечатков?
— Есть хорошие. Немного смазанные, но вполне приличные. В общем, собирайся, приезжай и поболтаем. Все объясню.
— Обязательно приезжать к тебе? А так не скажешь?
— Могу сказать, почему нет? Ты удивишься. Один крупный жулик. Некто по имени Уолтер Пресс.
— Я не удивился, что дальше?
— Но этот Уолтер Пресс — он мертв.
Я отвел телефонную трубку в сторону, посмотрел на нее так, как будто вижу в первый раз, и снова приставил к уху.
— Повтори, что сказал.
— Этот тип — Пресс, тот, которому принадлежат отпечатки, — числится мертвым уже более года.
— Ты прав, — согласился я, — собираюсь и еду к тебе. Встретимся через двадцать минут.
Я быстро сообщил Лине, что дела не терпят и что увидимся ближе к вечеру, и спустился к «кадиллаку».
Сначала по Россмор, потом направо по бульвару Сан-сет, короче, через четверть часа, руля забинтованной правой, я уже выехал на Мэйн-стрит и приткнулся на первом же свободном участке тротуара. Пришлось немного пройти обратно, до входа в городскую ратушу, где я бегом поднялся по каменным ступеням и вошел в холл. Я пренебрег лифтом и взбежал на второй этаж. Увидев Сэма, с удовольствием констатировал, что сигару он уже раскурил, и от пытки ожидания, пока она у него раскочегарится, я избавлен, но тут же чуть не поперхнулся от наплывшего на меня густого облака вонючего сигарного дыма. Вот уж действительно не знаешь, что лучше.
— Теперь мне ясно, откуда смог берется. Если курить сухие листья, напичканные верблюжьим дерьмом, еще и не то будет.
Впившись в сигару зубами, Сэм приподнял верхнюю губу и втянул воздух:
— Нас-стоящие с-сигары для нас-стоящих мужчин.
— Ну уж нет. Настоящий мужчина лучше посмотрит. Выкладывай, что там у тебя про Уолтера Пресса?
— Погоди, Шелл, как рука?
— Рука нормально. Доктор поработал. Кровь почти совсем не текла.
— Да-а. Надо ему было, конечно, в горло попасть. Ну да ладно. Мы передали отпечатки в ФБР, здесь ничего не обнаружили, и оказалось — это их информация, — что они принадлежат Уолтеру Прессу. Он официально считается погибшим в дорожной аварии в сентябре прошлого года. То есть более года тому назад.
— Что значит «официально считается»?
— Его нашли в машине у подножия скалы. И он и машина сгорели. Узнали по номеру, кольцам на руках, каким-то личным вещам. Вот почему его отпечатки хранятся сейчас в картотеке убитых и погибших. Да-да, я знаю, что ты хочешь сказать: это мог быть кто-нибудь другой в автомобиле. — Сэм пригладил рукой седеющие волосы. — Если бы это было не так, то как, черт побери, на этом стакане появились его отпечатки. У меня в мозгу что-то сработало.
— Скажи мне, Сэм, а этот Пресс — как он выглядел?
Сэм взял со стола листок бумаги и начал читать:
— "Уолтер Л. Пресс. Описание: мужчина, белокожий американец, тридцати девяти лет от роду, рост — пять футов семь с четвертью дюймов, вес — сто тридцать фунтов, среднего телосложения, глаза карие. Лысый, по краям головы сзади и с боков тонкая полоса каштановых волос. Заметных родимых пятен или шрамов нет". Это тебе что-нибудь дает?
— Ничего. — Идея, зародившаяся было в мозгу, рассеялась. — Абсолютно ничего. Еще раз повтори про вес и рост.
Сэм стряхнул пепел в большую стеклянную пепельницу:
— Сто тридцать фунтов. Пять футов семь с четвертью дюймов. Что ты об этом думаешь, Шелл?
— Ничего не думаю, провалиться мне на этом месте.
Я закурил сигарету и пошарил у себя в уме, не найдется ли там какой новой идейки.
— Сэм, этот парень, Пресс, — он либо сгорел в машине, либо сбежал, а в машине сгорел кто-нибудь другой. Блестящая догадка, не правда ли? Если бы он сгорел, то как его отпечатки оказались на стакане в комнате Нарды? Непонятно. А если он не сгорел — все равно ничего не складывается. Что еще у тебя о Прессе? Ты говорил, он крупный жулик, а поподробнее?
— Хорошо, слушай. Получив ответ на наш запрос из ФБР, мы много думали. Пытались найти подходящую версию. Многого не скажу, но из имеющейся информации известно, что он по-крупному дурачил людей. Играл на доверии. Сначала это было не очень значительно, что-то у Пресса, похоже, не ладилось, их приперли, до конца пока не ясно. Но затем он работал в паре, и вдвоем они сорвали очень неплохой куш. Здорово облапошили какого-то богатея. А выручку, всю сумму, Пресс втихаря присвоил и сбежал.
— Интересно. И после этого его находят мертвым?
— Не сразу. — Сэмсон мясистыми пальцами вынул изо рта сигару и величественно отвел ее в сторону. — Мне не часто удается озадачить твой великий и всеобъемлющий ум, ведь так?
— О-о, ты собрался меня озадачить?
— Возможно.
— Ну так озадачивай побыстрее и не тяни резину, черт бы тебя побрал!
— Именно Уолтер Пресс первоначально основал то, что именуется Обществом Внутреннего Мира Ревнителей Истины, или как ты там его называешь.
— Дьявольщина! Просто не верится! Объясни же.
— И объяснять нечего. Мы собираем все вместе по крупицам и скоро узнаем больше, но то, что я уже сказал, проверено железно. В общем, дело было так: Уолтер Пресс занимался торговыми махинациями, перепродавал и так далее, пока в середине лета — прошлого лета — у него не родилось это Общество Внутреннего Мира, или ОВМ. Как раз в этот период он выходит на того второго парня, имя которого нам неизвестно, и они до конца держатся вместе. То есть до того момента, пока его машина не падает с обрыва. Однако, Шелл, не торопись делать выводы. У нас нет ни одной точной даты за исключением той, когда он предположительно погиб.
— Это когда?
— Это — двенадцатого сентября. В Орегоне.
— А ты не пытался найти тех, с кем Пресс работал? Ведь кто-то же ему помогал, через кого-то он управлял работой этого ОВМ. Я бы их с удовольствием послушал.
— Здесь тоже очень любопытная ситуация. Все говорит о том, что Пресс начал культовые служения, какое-то время их организовывал, и вдруг — бац! — всех, кто с этим был связан, уволил. Нам удалось переговорить с одной из девиц. Ее зовут Люсиль Стоунер. Она-то и поведала про внезапное увольнение. Сейчас мы вышли еще на некоторых, с кем Пресс проворачивал делишки.
Я записал себе три имени, взял адрес девицы, потом мы еще немного поболтали, и я рассказал Сэму о том, что все это время происходило со мной, ни слова, правда, не говоря о журналах для записи посетителей, после чего загасил сигарету и встал со стула. Итак, мы обменялись информацией, пора было действовать дальше. Когда есть отпечатки в деле, всегда как-то легче.
— Извини, Сэм, я должен бежать. Спасибо за ценные сведения. Кое-какие соображения есть, но я чувствую, что на поверку они мало чего стоят. И по-моему, я все-таки не зря там суетился, я это чувствую.
После некоторого раздумья я задал Сэму еще один вопрос:
— А этот твой милый Пресс, он, случайно, в Мексике раньше не орудовал?
— Нет. По крайней мере, насколько мне известно. А почему вдруг Мексика?
— Да так. Еще одна идея появилась. Сэм положил сигару в пепельницу и откинулся на спинку кресла:
— Нарду теперь я так не оставлю. Докопаюсь, кто он такой. И что в его доме делали эти пташки Сипели. Жаль, что ты раньше до меня не добрался, а то бы...
— Ничего, Сэм, успеем. Я кое-что задумал. Если можешь, отложи пока свой визит в ОВМ, я бы хотел потом заявиться к Нарде вместе с тобой. Если только ты подождешь, я скоро вернусь. И вернусь, скорее всего, не с пустыми руками. Я нигде твои планы не нарушаю?
Сэм нахмурил брови:
— Вроде бы нет. Что ты задумал?
— Черт, если бы я только знал! Но я вернусь. Обязательно. Жди меня, о'кей? Хочу кое-что разнюхать.
Сэм так же хмуро ответил:
— О'кей, действуй. Только не заставляй себя ждать всю ночь.