– По-моему, они возбуждены, ты не находишь? – спросила Аралия.
   – Аралия, – сказал я, прислушиваясь к нараставшей какофонии мужских голосов снаружи, – как ты думаешь, если парню прищемить "орехи" качелями, когда он еще и не начал качаться, что будет означать его вопль? Предвкушение?..
   – Шелл, не говори "орехи". Это так грубо, вульгарно...
   – О'кей! Яйца, если тебе так больше нравится. Какая, в конце концов, разница?
   – Ну, ты как-никак мужчина, и для тебя это, конечно, не звучит сексуально.
   – О Бог ты мой! Однако вернемся к нашему разговору. Итак, если я вдруг задержусь и не вернусь в этот волшебный чайный домик, ты должна выдержать как можно более долгую паузу между твоим... э... вторым пришествием и первым "голым" выходом. Не забудь только, что во второй раз ты должна быть полностью одетой, если... э... так можно назвать этот твой теперешний наряд.
   – Шелл, ты мне это уже говорил, и не раз. Но я так и не пойму, почему ты придаешь этому такое значение. Я усекла, что все должны подумать, что я в домике переодеваюсь. Но почему я не могу сделать вид, что быстро переоделась, скажем за полминуты, и выйти к ним...
   – Нет, нет и нет!
   – ...пока они действительно готовы воспринять меня наилучшим образом.
   – Да, в этом-то все и дело! Хотя поручиться на все сто я не могу. Слово "готовы" можно интерпретировать по-разному, в том числе и как оскорбительные, непристойные по отношению к девушке действия...
   – Зачем тогда их распалять, чтобы потом ждать, пока они остынут. Железо надо ковать, пока оно горячо.
   – Как я понимаю, ты имеешь в виду металлические молнии у них на брюках...
   – Меня привело сюда только одно – желание развлечь всех этих людей, доставить им немного удовольствия... И потом, среди них будут устроители конкурса, спонсоры, члены жюри, кинорежиссеры, продюсеры, шоумены и Бог знает кто еще.
   – Да, все ясно, Аралия. Большинство, конечно, будут развлекаться, но те, из разряда "Бог знает...", могут иметь оч-чень серьезные намерения... Так вот, ты выйдешь и продемонстрируешь, что желаешь продемонстрировать, на самом деле оставаясь здесь. Затем "оденешься" и... Ты когда-нибудь видела четыре сотни пьяных горилл, готовых к спариванию?
   – Нет, конечно нет. А ты?
   – Я – один из них, только менее волосатый. А... позволь объяснить тебе это иначе...
   Как-то раз Аралия сказала, что я весьма поэтичен. Может быть, какой-нибудь яркий пример способен вразумить ее?
   – Аралия, – начал я, – представь себе, что мы в джунглях. Непривычные, пугающие звуки доносятся из зарослей. Ты – Джейн, вышедшая на лужайку голая. Тебе и невдомек, что эти странные звуки вызваны твоим появлением. Поэтому, когда ты снова выходишь на лужайку, ты вдруг оказываешься лицом к лицу с четырьмястами ревущими Тарзанами. Да знаешь, что они с тобой...
   – Пока что я вижу здесь только одного Тарзана, – улыбнулась Аралия. – Тебя.
   – Ну хорошо, я уже признался, что являюсь одним из них... Черт! – Я в сердцах хлопнул себя по ляжкам. – Ну как мне объяснить, чтобы ты поняла наконец! Попробуем еще раз. О'кей?
   – Давай, если хочешь. Кстати, сколько минут у нас в запасе?
   – Аралия! Черт бы тебя побрал, Аралия! Нет, с тобой обязательно спятишь! Может, ты замолчишь наконец? – Я собрался с мыслями и тихим, ласковым голосом продолжал: – Предположим, что сразу же после появления безумно соблазнительной, в высшей степени желанной и сексапильной голой мисс "Обнаженная Калифорния"...
   – О Шелл, ты снова ударился в лирику.
   – Гр-р-р-р-р! Черт побери, сейчас мне не до лирики!
   Я разжал пальцы, сжимавшие секундомер, так как не имел права их раздавить.
   – Я не успокоюсь, пока не скажу тебе, что считаю необходимым. Не успокоюсь, так что ты уж лучше меня выслушай. Вспомни все, что я тебе говорил прежде, и постарайся мысленно представить себе четыреста диких животных в человеческом обличье, ополоумевших от похоти и алкоголя. Они вполне могут, хотя и не обязательно, попытаться... Словом, могут тебя изнасиловать.
   – Изна... что ты имеешь в виду?
   – А ты как думаешь?
   – Означает ли это, что они могут со мной то же, что ты делал прошлой ночью, да?
   Вот тут-то она меня и подловила.
* * *
   – Да, – угрюмо ответил я. – Только четыреста раз подряд.
   13.54. Я снова и снова прокручивал в памяти события сегодняшнего утра, стараясь понять, откуда возникло это нарастающее чувство тревоги. Нет, это не был какой-то панический страх, а лишь то и дело возникающее где-то внутри неприятное ощущение дурноты.
   Закончив утром все необходимые приготовления здесь, на месте, и опробовав аппаратуру, я помчался обратно в "Спартанец" к живой, теплой, вполне осязаемой Аралии.
   В "Спартанце" тоже не произошло ничего экстраординарного. Поговорили, перекусили, и я дал ей последние указания и напутствия. Затем мы отправились в моем "кадди" на "Даблесс Ранч", перекинулись парой фраз с несколькими загодя явившимися гостями и уединились в чайном домике.
   Я нервничал. Может быть потому, что со мной не было моего верного друга – автоматического кольта 38-го калибра. И отчасти – от гнетущей неизвестности. Вроде бы все было просчитано, но мало ли что может произойти в течение шестидесяти секунд, которые стремительно приближались.
   Снаружи нарастал гул голосов, сквозь который прорывались порой какие-то громкие возгласы, а то и отдельные слова. Склонив голову набок, я напряг слух, пытаясь понять, правильно ли я расслышал сказанную кем-то фразу, когда снова защебетала Аралия:
   – Все-таки это поразительно, Шелл. Я хочу сказать, что, даже если в первый раз перед ними вместо меня появится мое изображение, никто не догадается об этом.
   – Эй, Шелл!
   Кто-то снаружи окликнул меня, не так чтобы громко, но достаточно для того, чтобы было слышно в чайном домике. Это был тот самый голос, который я только что слышал, но, кроме имени, ничего не разобрал.
   – Мне страсть как хочется рассказать тебе, Шелл, что я испытываю всякий раз, выходя голой перед огромной мужской аудиторией. Я просто кожей чувствую, что они думают при этом, не стану кривить душой – мне это нравится. Их обожания и сексапил распаляют и меня. Я настолько возбуждаюсь, что, кажется...
   – Вот так так, я пытаюсь настроить ее на серьезный лад, а она, видите ли, распаляется. Малышка, возьми себя в руки, сейчас не время и не место для...
   – Эй, Шелл, Ше-е-е-е-л!
   Такой знакомый голос. Да кто же это, черт побери?
   К первому голосу присоединился второй:
   – Шелл, приятель. Мы уже вызвали пожарную бригаду, чтобы погасить пламя в твоих штанах!
   И вновь насмешливый речитатив первого:
   – Я потратил целый час, чтобы приготовить тебе отличный подарок. А чем порадуешь меня ты?
   – О, чтоб тебя... – простонал я. Наконец-то я узнал этот голос. Он принадлежал веселому разбитному парню по имени Роско, обладавшему своеобразным чувством юмора, который порой оказывался совершенно неуместным и даже грозил катастрофой, как сейчас. Пока что я не догадался, кто был его напарником, да это, в сущности, и не имело значения. Достаточно было знать, что их появление чревато большими неприятностями. – О, черт бы вас побрал! – снова простонал я. – Так вот откуда не покидавшая меня тревога? Теперь я в этом абсолютно уверен.
   – Что случилось? – поинтересовалась Аралия, видя, как я весь напрягся и помрачнел.
   – Мне следовало догадаться об этом раньше. Я думал, что трех минут будет достаточно, чтобы добраться до вершины холма. Однако не учел, что это возможно лишь при условии, что не возникнет каких-либо обстоятельств, способных помешать мне уложиться в указанные три минуты. По истечении этих трех минут ты могла бы спокойно выйти к своим обожателям.
   – И только?
   – Да. Но я упустил из виду одну вещь, а именно: все эти четыреста мужиков сгорают от любопытства – что это я делаю здесь с тобой столь долгое время. А мы действительно находимся здесь уже довольно долго. Момент же твоего выхода неумолимо приближается, и эти кретины уже, наверное, места себе не находят, предвкушая захватывающее зрелище.
   – А... понимаю. Ты хочешь сказать, что, по их мнению, я должна бы как раз раздеваться сейчас, на тот случай, если... Ну конечно. Не буду же я тянуть до последней минуты. Итак, они думают, что как раз сейчас я раздеваюсь и готовлюсь к выходу.
   – Да, они думают. Он думает, они думают, все думают. Один я не думаю.
   – Боже мой! Кажется, я догадалась, – сказала Аралия, как мне показалось, взволнованно. Взволнованно, но без малейшей тени смущения. – Держу пари, что некоторые, а скорее всего большинство из них, думают, что как раз в этот момент ты меня тут трахаешь.
   – Трахаю! Разве об этом надо сейчас думать! О Боже!
   – Ну, Шелл, раз уж они все равно думают... Сколько у нас осталось времени?
   Ее вопрос прозвучал для меня как выстрел стартера. Я взглянул сначала на свои часы, потом на секундомер.
   – Минута пятьдесят пять. Мне нужно бежать через полторы минуты самое позднее.
   – Но у тебя в запасе еще целых три минуты. – Она улыбнулась, явно меня провоцируя. – А, Шелл? Семь бед – один ответ.
   – Бед? Ответ?
   – Ты совсем как китаец.
   – Что? Какой еще, к черту, китаец?
   – Ну, ты же сам рассказывал мне о "Богатой Бабочке", как их там звали... Хути-Кути... и всем таком прочем.
   – А, это... Господи, а я испугался. Ну, конечно, теперь я понял. Тогда: "О мой плекласный цветок. Это я – Хун Хау, твой самурай". Я правильно тебя понял?
   – Саморай? Кто это?
   – Самурай Хун Хау – непревзойденный мастер свистящего меча, не говоря уже о разящем, всепроникающем кинжале. Сейчас ты испытаешь мою мужскую силу, мой плекласный цветок, моя утленняя заля... Что мы делаем? Да что же это в самом деле?.. О, Аралия... – Но она продолжала работать молча, сосредоточенно. – Пусти, Аралия. Да что это, в конце концов, на тебя нашло? Ну, брось, Аралия. Мне и в голову не пришло, что ты всерьез... Для этого есть определенное время, но эт-т-о-о-о...
   Потом я некоторое время стоял, раздумывая. Нет, не о том, что только что произошло. Я думал совсем о другом. В частности о том, что какую-то минуту назад я был в полном порядке, чего никак не мог сказать о моем теперешнем состоянии. Наверное, это очередной трюк чертова трехмерного кино. Такого не могло произойти в действительности. Сама идея чего-то подобного была абсурдна. Нет, это всего лишь некая комбинация точек и кривых линий на пластиковом кубике или что-то в этом роде. Невозможно вообразить, что я действительно нахожусь здесь, наедине со сгорающей от страсти мисс "Обнаженная Калифорния", в каком-то бутафорском чайном домике, в окружении сотен гигантских обезьян, а через минуту должен буду карабкаться на вершину холма в дикой надежде перехватить наемного убийцу, пытающегося расстрелять "картинку".
   Однако блаженное чувственное наслаждение, подаренное Аралией, было очень даже реальным.
   – Ну ладно, мне действительно пора.
   – В самом деле?
   – Да, секунд через тридцать. Но все будет кончено через минуту-другую.
   – О, это было чудесно. Мы потом продолжим?
   – Ты наконец успокоилась? Надеюсь, помнишь все, что должна сделать? Вот этот тумблер.
   – О чем ты сейчас думаешь?
   – Не все ли равно?
   Я следил за стрелкой секундомера.
   – Слушай, Аралия. Если в мое отсутствие кто-нибудь из этих собравшихся здесь идиотов надумает явиться сюда, я не смогу тебе помочь. Тебе придется выкручиваться самой.
   – Не беспокойся, выкручусь.
   – Ну что ж...
   Тик-так, тик-так.
   13.57.
   Я перевел выключатель в положение "Вкл.", и это началось.

Глава 17

   Один умный человек как-то написал, что порой и самые тщательно продуманные планы рассыпаются в прах от нелепой случайности.
   Я тоже старался просчитать каждый свой шаг, но большая часть положений моего плана строилась на шатком "если". Если человек, замысливший убийство Аралии, все же воспользуется благоприятнейшей возможностью, когда она окажется одна на залитом солнцем лугу, и выстрелит из винтовки с оптическим прицелом, как я смогу воспрепятствовать ему и при этом остаться в живых?
   Я припарковал свой "кадиллак" в сотне метров от декораций к "Богатой Бабочке", на единственной подъездной дороге к ранчо. Еще в двухстах метрах далее к северу от нее отходила проселочная дорога, петлявшая среди холмов. Мне предстояло проехать по ней полкилометра вперед до "моего" холма и под прикрытием густых зарослей деревьев взобраться на его вершину, что, по моим расчетам, должно было занять не более минуты. У меня оставалось около двух минут, чтобы отыскать и обезвредить невидимого противника до того, как внизу начнется "представление" Аралии. Я предусмотрительно оставил в машине мощный бинокль и не менее мощный автоматический кольт 45-го калибра, на всякий случай спрятав его в "бардачке".
   Сейчас я концентрировался на своих дальнейших действиях. Главным образом на том, стоит ли мне прихватить заряженный пистолет в экскурсию на вершину холма. На всякий случай. Если мне придется кого-нибудь пристрелить, защищая чужую жизнь или свою собственную. Казалось бы, такой естественный риторический вопрос. Для любого другого, только не для меня.
   Уязвимым местом в моем плане оставался довольно легкомысленный расчет на то, что я беспрепятственно сяду в машину и нырну на боковую проселочную дорогу максимум за полминуты. Я никак не предполагал, что меня что-то отвлечет или задержит. Я, как оказалось, проявил непростительное легкомыслие в серьезном деле, что стало ясно после того, как я поставил тумблер на "Вкл." и вышел из чайного домика.
   Я никак не предполагал, что будет приглашен джаз-банд.
   Он состоял всего из пяти-шести джазменов – времени подсчитывать их у меня не было – с барабанами, трубами и какими-то медными трещотками и пищалками, может быть, неказистыми на вид и не отличавшимися мелодичностью, зато необычайно громкоголосыми, это уж точно.
   – Та-та-та-а-а-а! Трам, дрям, дрям!
   По-видимому, эта какофония должна была означать фанфары в честь возвращения триумфатора-спартанца, то бишь меня, с войны, главный трофей которой сейчас скрывался в чайном домике. В последовавших затем оглушительных звуках мне почудился звон мечей, воинственные возгласы и тупые удары боевых топоров о щиты. Я был буквально ошеломлен.
   Я сделал несколько решительных шагов с видом человека, спешащего по неотложным делам. Но тут вновь грянуло: блям-м-м! Я застыл на месте. Теперь уже не сдвинулся бы с него, даже если бы кто-то пригрозил засунуть мне в брюки раскаленную кочергу.
   Собравшаяся у "Великой Японской стены" кодла, включая "музыкантов" из джаз-банда, бурно приветствовала меня, свистя, улюлюкая и разве что только не колотя себя кулаками в грудь. Они явно преследовали цель ошеломить меня, и это им вполне удалось. Я застыл на месте, чем поверг их в еще большее веселье.
   Когда прошел первый шок, я осознал, что стою, разинув рот, и тут же поспешил его закрыть.
   Потешаясь надо мной, оркестр заиграл какую-то популярную песенку 30-х годов. Мне достаточно было услышать пару строчек, чтобы понять, что все это далеко не дружеский розыгрыш, поскольку первую строчку пел противный фальцет, а вторую дружно подхватывало все стадо.
   Фальцет: "Поцелуй меня раз, поцелуй меня два и еще разок поцелуй".
   Хор бабуинов: "Это было давно, давно-о-о-о..."
   И так далее в том же роде.
   Они балдели, а меня распирало от злости.
   – Вы, горластые ублюдки! – рявкнул я, но мой голос потонул в реве поюще-смеющейся толпы.
   Приосанившись, всем своим видом выражая презрение к ним, я продолжил путь и только тут заметил, что двое бабуинов просочились на эту сторону пруда и стоят возле микрофона. В одном из них я узнал шутника Роско, окликнувшего меня, когда я в чайном домике разминался с Аралией, вернее, она со мной. Как бы я хотел оказаться там сейчас. Вторым оказался Арт Джекобс, занимавшийся оптовой продажей и распространением книг в мягкой обложке и считавшийся моим приятелем по крайней мере до сегодняшнего дня. Меня обеспокоило их появление у микрофона и тот энтузиазм, с которым Роско дирижировал бабуиновым хором и оркестром, размахивая какой-то белой тряпицей, как флагом. Арт тем временем исступленно орал: "Да-а-а-в-но-о-о..."
   Тем временем я поравнялся с ними, намереваясь гордо прошествовать мимо, однако паскудники с идиотскими улыбками вцепились в меня, и Джекобс принялся орать изо всех сил, требуя тишины. Это ему почти удалось, и он ернически заговорил в микрофон:
   – А вот и наш герой, друзья! Да! Наконец-то он появился в лучах любовной славы. Лучший из лучших клоун года, которого все мы так ждали. В знак признания его многочисленных заслуг в деле изучения женской анатомии и трах-тарараханья, мы присуждаем сегодня лучшему из лучших, нашему великому и неповторимому гребарю Шеллу Скотту наш ежегодный "Приз олуха".
   После этого Роско повернулся ко мне и, давясь от смеха, проговорил:
   – Эго тебе! Поздравляю, и все прочее!
   Я машинально взял протянутую мне вещь, пытаясь успеть ретироваться, пока не набежало еще с десяток бабуинов, жаждущих меня поздравить. Для меня так и осталось загадкой, произошло ли все это случайно или было подстроено Роско. Но в конечном счете не это было важно, а то, что "призом" оказался видавший виды бюстгальтер с фирменной маркой "Бетси Росс", который, зацепившись бретелькой за рукав, болтался сейчас у меня на руке, являя изумленному взору присутствующих не чашечки, а настоящие кастрюли. Естественно, падкая до острых ощущений публика визжала от восторга.
   Противно хихикая, Арт Джекобс сказал:
   – Скажи что-нибудь, Шелл, как подобает победителю.
   – Это вы серьезно? – ответил я, еле сдерживаясь. – И чего же вы от меня ждете? Хорошо. И тогда вы сами отвяжетесь от меня, клоуны, и мне не придется марать о вас руки.
   Они радостно закивали, и я сказал:
   – Вы же знаете Сэмми Шапиро, распорядителя в этом психдоме, не так ли? – Он кивнул, все так же улыбаясь. – Тогда проследите за тем, чтобы он представил Аралию, мисс Филдс, точно в два часа, и ни минутой позже. Или представьте ее сами. Ровно в два ноль-ноль.
   Довольно ухмыльнувшись, Роско пообещал мне в точности исполнить мою просьбу.
   Чтобы покончить с затянувшейся "церемонией награждения", я почел за лучшее сказать: "Спасибо, ребята" и еще что-нибудь в том же духе. Поэтому наклонился к микрофону, изобразил улыбку и прочувствованным тоном сказал:
   – Честно говоря, я никогда не думал, что стану счастливым обладателем подгузника для гиппопотама.
   В этот момент я заметил, как что-то блеснуло на вершине холма, среди эвкалиптовых деревьев. У меня по спине пробежал холодок, словно лед сковал позвоночник, а на затылке зашевелились волосы. Но сколько я ни всматривался, ничего больше не заметил. Только этот мгновенный отблеск солнечного луча то ли от металлической, то ли от стеклянной поверхности какого-то предмета. Это не мог быть ни падающий камень, ни дрожащий на ветру лист. Определенно там кто-то был.
   Теперь я уже весь покрылся мурашками, на лице выступил холодный пот и крупными каплями стекал на верхнюю губу.
   Где-то в подсознании мелькнула мысль, что некто, притаившийся среди деревьев, возможно, целится в меня и вот-вот спустит курок, а вовсе не подкарауливает Аралию.
   Я схватил микрофон и заговорил тусклым, невыразительным голосом, но балдеющая публика, кажется, не обратила внимания на мой голос.
   – Не знаю, как вас благодарить, парни, а потому и не буду. Мне трудно судить о вкусах Роско и Арта, но они явно расходятся с моими, мне их шутка не понравилась. Все. Теперь мне нужно бежать.
   И я побежал.
   Побежал в прямом смысле, размахивая бюстгальтером, который трепетал на ветру, подобно ветровому конусу на взлетном поле аэродрома.
   Довольная толпа заулюлюкала мне вслед с удвоенной силой, полагая, что я принял их игру. Последние пятьдесят метров моего спринтерского забега прошли под сенью перечных деревьев, так что я надеялся, что меня не видно с вершимы холма. Заскочив в "кадиллак", я поспешно вставил ключ зажигания, включил мотор и, вытащив из кармана секундомер, проверил, сколько потерял времени. Оказалось, почти две минуты. Слишком много, оставшегося могло не хватить. Я до отказа нажал педаль акселератора и рванул с места, сжигая покрышки.
   Вырулив на однополосную шоссейку, я увидел метрах в четырехстах еще одну машину – голубой гоночный "ягуар", припаркованный на обочине. Пролетев этот отрезок за каких-то несколько секунд, я сбросил газ и остановился позади "ягуара". В нем никого не было. Я еще раз взглянул на секундомер и в отчаянии сунул его в карман: до выхода Аралии оставалось только сорок секунд. Времени на рекогносцировку уже не было.
   Правильнее было бы сказать, что через сорок секунд из чайного домика выйдет псевдо-Аралия, а еще через минуту – и подлинная Аралия собственной персоной. Я не сомневался, что при своей эксцентричности она дольше просто не выдержит и, вылетев на авансцену, начнет самозабвенно гарцевать.
   Схватив бинокль, я выскочил из "кадди" как ошпаренный и что было духу помчался к купе эвкалиптовых деревьев. Почти уже достиг их и только тут вспомнил, что в спешке забыл в "бардачке" припасенный на всякий случай кольт 45-го калибра. А может быть, это было продиктовано моим подсознанием. И я стал карабкаться наверх.
   Метров через двадцать я остановился. Завеса из ветвей и листьев была довольно плотной, лишь редкие солнечные лучи проникали сквозь нее, расцвечивая землю золотистыми пятнами. Меня окружали лишь гладкие стволы эвкалиптов да бурые стволы изредка встречавшихся среди них перечных деревьев со свисающими до земли ветвями, густо усыпанными крошечными зелеными листочками. Да еще несколько густых кустарников и щедрые россыпи ярких полевых цветов.
   И тут мой слух уловил какие-то звуки. Нет, не шелест, щелчок или тяжелую поступь, а голос, доносившийся снизу, усиленный мощными динамиками. Он был похож на голос Сэмми Шапиро. В этот момент он должен был заканчивать краткую речь, предваряющую выход Аралии, однако слов я не мог разобрать. Я устремился вперед, не забывая об осторожности, а потому стараясь одновременно глядеть в три, а то и во все четыре стороны. Склон холма становился все более крутым, а следовательно, и деревья редели, делая меня все более и более уязвимым.
   Я внутренне напрягся, как всегда в минуты грозящей опасности, и ощутил знакомый холодок, начавший концентрироваться вокруг солнечного сплетения. Отсюда мне были хорошо видны и пестрая толпа, и декорации, и зеленая лужайка, и неподвижное зеркало бассейна, в котором закончили свои дни злополучные карпы.
   Пройдя еще несколько метров, я остановился. Теперь ничто не мешало обзору разворачивавшегося в двухстах метрах от меня действия, но я пока не смотрел туда, а внимательно оглядывался по сторонам. Здесь росло несколько одиноких эвкалиптов и с полдюжины перечных деревьев, длинные тонкие ветки которых, густо покрытые листвой, казалось, волочатся по земле, и потому были похожи на кустарники. И ни малейшего намека на присутствие человека.
   Между тем снизу от бассейна отчетливо доносился мужской голос, вещавший в микрофон. Я без труда узнал Сэмми Шапиро.
   – ...моя следующая картина, – продолжал распинаться Сэмми, – выйдет на экраны в ноябре, как раз вовремя, чтобы успеть к очередному конкурсу на соискание "Оскара"...
   "Бог мой, – в панике подумал я, – этот клоун так и будет живописать достоинства своих фильмов, а Аралия просто проплывет сквозь него, как тогда Линдстром проплыл через меня!"
   С трудом сдерживая стон, я вновь вытащил секундомер из кармана. Почти 14.00, но не ровно. Оставалось семь секунд, что, конечно, было на девять с половиной минут меньше, чем требовалось. Управляемый компьютером лазерный луч Линдстрома сканировал рассчитанную на две минуты и пятьдесят три секунды пустоту на маленьком кубике, заполненном бездной голографической информации. Теперь оставалось лишь просчитать от семи до нуля, как это делается при старте космического корабля или перед испытанием бомбы, – и тогда начнется неотвратимый, необратимый процесс, а именно – появится из дверей чайного домика совершенно очаровательная голая Аралия.
   Все пропало! Механизм запущен, и его уже не остановить, как и не заткнуть кляпом рот Сэмми.
   Так я сокрушался про себя, но, к счастью, мои опасения не оправдались.
   Сэмми закруглился как раз вовремя.
   Я никак не ожидал этого и просто ума не приложу, как он мог столь точно рассчитать по времени свою речь. Впрочем, за ним прочно закрепилась репутация "точного" человека. И я воздал ему должное. Позже. Спустя семь секунд...
   – О моем фильме я упомянул так, мимоходом, потому что...
   Пять секунд...
   – ...все мы собрались здесь...
   Четыре...
   – ...чтобы поприветствовать нашу очаровательную...
   Две...
   – ...живую мечту мужской половины Лос-Анджелеса...
   Одна...
   – ...непревзойденную Аралию Филдс. Ми-и-ис "Обнаженная Ка-ли-ф-о-о-о-рния"!
   Пуск!

Глава 18

   "Пуск" означал отсчет в уме последней секунды.
   Почти одновременно, или полусекундой позже, четыреста пар глаз, а точнее, четыреста плюс одна, устремились на появившуюся из дверей чайного домика улыбающуюся Аралию, одетую, за исключением туфель на высоком каблуке, только в прохладный воздух и солнечный свет. Что тут началось! Всеобщий восторг, громкие возгласы, свист, улюлюканье, слившиеся в единый гимн мужской похоти или желания. Четыре сотни сластолюбцев разом вскочили на ноги, бешено аплодируя потными руками и подбирая слюни.