– Здесь, в лаборатории?
– Да. Мистер Верзен не водит автомобиля, во всяком случае, у него нет своей автомашины. Обычно он приезжает на работу с мистером Коллетом, нашим главным бухгалтером, и вместе с ним уезжает. Несколько раз я видел, как его подвозил и увозил этот ваш мистер Хоук.
– А вы не помните, в какой машине ездит Хоук?
Линдстром запустил руку в шевелюру и прикрыл глаза, пытаясь вспомнить.
– Да, точно! "Крайслер-кордоба", зеленый двухтонный седан последней модели.
– Не могли бы вы описать вашего главного бухгалтера, мистера Коллета? Меня интересуют все приятели Паровоза.
Он дат мне краткое, но очень точное описание внешности человека, удивительно похожего на пятидесятилетнего, коренастого мужчину, которого я видел с Паровозом перед входом в Вейр-Билдинг.
– Интересно, не водит ли Коллет "Мерседес-Бенц" прошлогоднего выпуска с номерным знаком, оканчивающимся на КДГ или КОТ?
– Вполне возможно, мистер Скотт. Я не имею ни малейшего понятия о том, какой номерной знак у его машины, но то, что она – черный "мерседес", это точно. Четырехдверный седан.
– А как его имя?
– Джеймс. Джеймс М. Коллет. Это вам о чем-нибудь говорит?
– Возможно. О'кей, могу я воспользоваться вашим телефоном? Надеюсь – это телефон?
Это действительно оказалось телефоном. Сначала я подумал, что замысловатое приспособление в виде кисти человеческой руки, покоящейся на круглой пластмассовой подставке, является одним из его оригинальных изобретений в области коммуникации, но когда он пододвинул это устройство ко мне, оказалось, что это обыкновенный телефон с наборным циферблатом посередине "ладони".
Я набрал номер ЛАОП и попросил к телефону сержанта Гейджерона из Отдела по розыску пропавших автомобилей. Сказал, что у меня есть дополнительная информация об интересующем меня автомобиле и что, возможно, он зарегистрирован на имя Джеймса М. Коллета. Ожидая, пока Гейдж внесет уточнения в соответствующий журнал, я кивком головы указал на странный, причудливой конфигурации металлический предмет на столе Линдстрома и сказал:
– Какое интересное приспособление. Это то, над чем вы сейчас работаете? Какое-нибудь новое научное...
– Это пресс-папье.
В трубке снова послышался голос Гейджа:
– У тебя глаз-алмаз, Шелл. "Мерседес" действительно принадлежит Коллету. Полный номерной знак: 033 КДГ.
Я внимательно выслушал дополнительные данные о владельце автомобиля, описание его внешности, домашний адрес и все такое прочее. Джеймс М. – сокращенное от Медисон – Коллет в картотеке полиции не значился, если не считать пары незначительных нарушений Правил дорожного движения. Поблагодарив Гейджа, я положил трубку и спросил Линдстрома, не может ли он сообщить мне домашний адрес Коллета. Он назвал тот же самый адрес, который я только что узнал от сержанта Гейджерона.
– Не знаю, как это можно объяснить, мистер Линдстром, но сегодня утром мне сказали в отделении полиции, что детективам не удалось разыскать Элроя Верзена и Эла Хоука по их последнему месту жительства и что ваш служащий, мистер Верзен, не появлялся дома по крайней мере уже дня два-три. Более того, ранее я видел Коллета, Верзена, Хоука и еще одного, пока не идентифицированного мною человека, мило беседующими перед входом в Вейр-Билдинг. После этого Верзен и Коллет уехали в машине последнего. Хоук, напомню, вертелся вчера вечером возле вашей машины. Это вам ни о чем не говорит?
– Нет, мистер Скотт. А что, это должно о чем-то говорить?
– Не знаю.
– Вы, кажется... – Он поколебался немного, потом небрежным тоном продолжал: – Назвали Вейр-Билдинг? Тот, что на Уилшир?
– Совершенно верно. Вы кого-нибудь там знаете?
– Нет.
Я ждал, что он скажет еще что-нибудь, но он молчал.
– Коллет и Верзен в отпуске? Или, может быть, отсутствуют по болезни?
– Нет, они просто не явились сегодня на работу. Вообще-то вчера их тоже не было. Не знаю почему.
– Вернемся к кратковременной пропаже вашей машины. Как вы обнаружили, что ее угнали?
– Я собрался поехать домой пообедать, чтобы потом снова вернуться и еще поработать. Машины на ее обычном месте не оказалось. Я поспрашивал кое-кого из сотрудников, оставшихся в здании, но никто ничего не знал, и тогда я позвонил в полицию. Уж если быть абсолютно точным, я не утверждал, что моя машина определенно украдена, а просто сказал, что ее не оказалось на обычном месте.
– Еще один вопрос. Не можете ли вы в свою очередь назвать мне еще каких-нибудь лиц, которые могут быть или были связаны с Верзеном и Хоуком?
– Вряд ли, но... Возможно...
– Если вы не возражаете, я назову вам несколько имен. К примеру, Верджил Ковик. Это имя вам ни о чем не говорит?
Линдстром поджал губы и покачал головой.
Я продолжал:
– Чарльз Эллисон? Аралия Филдс? Норман Эмбер? Эдвард Бретт, или Малыш Бретт?
При упоминании каждого нового имени Линдстром покачивал головой, его лицо оставалось неизменно бесстрастным. Однако, когда очередь дошла до Бретта, он перестал качать головой. Его брови сошлись у переносицы, на лбу появилась складка.
Мой список иссяк, и я умолк.
– Нет, мистер Скотт, – все так же спокойно сказал Линдстром, – эти имена ни о чем мне не говорят.
Но я готов был побиться об заклад, что по крайней мере одно из двух имен было ему знакомо. Либо Эдварда Бретта, либо Нормана Эмбера. Да и при упоминании об Аралии по его лицу скользнула мимолетная тень. Одно мне было предельно ясно – что-то смущает или сковывает Линдстрома.
– О'кей, доктор. В таком случае, все. Благодарю вас за помощь и предоставленные мне лишние три минуты.
– Не за что. – Он нерешительно помолчал, потом пожевал тонкими губами и спросил: – Поскольку я ответил на несколько ваших вопросов, мистер Скотт, не могли бы вы ответить на мой единственный?
– Пожалуйста.
– Почему вы заинтересовались всеми названными вами людьми?
Я подумал немного, а потом сказал:
– Вполне резонный вопрос, доктор.
И я вкратце поведал ему о событиях двух последних дней, начиная с неожиданного появления Аралии Филдс у дверей моего номера. На протяжении всего моего рассказа Линдстром не сводил с меня своего пронзительного взгляда. А когда я закончил, он спросил:
– Убийство? Кто-то действительно намеревался убить эту девушку?
– Вот именно, тут не может быть никаких сомнений. И не кто иной, как Малыш Бретт, о котором я упоминал, довольно тесно связанный с Элом Хоуком и остальной бандой, в которую, кстати, входит и ваш бесценный сотрудник Эл Верзен Паровоз, отбывавший срок в одной камере с покойным Бреттом.
– Я удивлен, в самом деле удивлен, мистер Скотт.
"Возможно, он говорит правду", – подумал я.
Когда я поднялся, Линдстром поиграл своим оригинальным увесистым пресс-папье, взглянул на меня, как бы раздумывая, и вдруг неожиданно предложил:
– А знаете что, мистер Скотт? Я... у меня есть еще несколько свободных минут. Вы не хотели бы взглянуть на то, чем мы здесь занимаемся?
Я кивнул:
– С удовольствием. – Но у меня сразу же возник вопрос: что же он действительно поначалу собирался сказать?
Мне показалось, что он собирался сказать что-то другое.
Как бы то ни было, последующие пятнадцать минут Линдстром водил меня из комнаты в комнату, включая и две из тех, где, как я решил, свершается нечто невероятное. Мои слова "с удовольствием" были не более чем данью вежливости, но мне действительно было интересно. Я абсолютно ничего не понимал в увиденном, но само зрелище было весьма любопытным и завораживающим.
Первым делом Линдстром повел меня в конец коридора, где находился его офис. Это было огромное помещение площадью в четверть футбольного поля, и все оно, если не считать проходов, по которым сновали сотрудники Линдстрома числом не менее дюжины, было уставлено различными приборами и механизмами, большинство из которых было не только мне неизвестно, но и недоступно моему пониманию.
Здесь были всевозможные моторы, генераторы и обычные телемониторы, а рядом с ними – гигантская, метров семь высотой, катушка Теслы. Среди поразивших меня приборов был блестящий диск с вогнутой зеркальной поверхностью и отверстием в центре. Он выглядел точно так же, как те зеркальца с маленькой дырочкой посредине, с помощью которых врачи могут таинственным образом заглянуть тебе внутрь носа, с той лишь разницей, что этот диск достигал двух метров в диаметре. Еще одна интересная штуковина стояла в центре просторной залы, ее основание представляло собой прозрачный куб с ребром в добрых два метра, заполненный голубоватой жидкостью. Из него к потолку тянулся пучок спиралевидных стеклянных трубок различного диаметра – от одного до нескольких сантиметров. По этим трубкам медленно перемещалась некая вязкая субстанция, причем в каждой трубке она была разного цвета.
– Потрясающе! – воскликнул я, указывая на многоцветное чудо. – Для чего предназначается этот аппарат?
– Пока нам и самим неясно, – чистосердечно признался Линдстром. – Пока лишь известно, какие функции он способен выполнять, согласно нашей компьютерной модели, но он и их саботирует. Сейчас мы пытаемся выяснить, в чем тут дело, а потом, вероятно, сможем заставить его делать то, для чего, по нашему мнению, он и предназначен. Может быть, он даст нам понять, что предназначен совсем для иной цели. Или так навсегда и останется никчемным сооружением. В любом случае нам еще придется долго ломать голову над его практическим использованием.
Я зажмурил глаза и с восхищением произнес:
– Здорово!
Напоследок он привел меня в ту самую комнату, из которой, как я помнил, исходили леденящие кровь звуки. Я надеялся в ней увидеть двух-трехтонного морского слона, или, на худой конец, что-нибудь вроде красочного аппарата, который мы только что осмотрели. Но, к моему огорчению, все выглядело гораздо прозаичнее, и звуки эти издавал электроток различной частоты, подаваемый на катушку вибратора, обмотки которого были похожи на разнесенные на пару метров в стороны небольшие пуговицы, торчащие из коротких металлических, а может быть, пластмассовых трубок на деревянной подставке. Одна из них была величиной с шарик из детской игры, а другая – не более горошины.
Линдстром щелкнул выключателем и немного поманипулировал с наборным диском, оживленно рассказывая Шеллу о различных уровнях вибрации, производящей звуки ниже восприятия человеческого уха; о слышимом спектре и о видимом спектре или о производных, только уже не звуковых, а световых. Несколько раз он упоминал имя Николы Теслы, а также имена других ученых, о которых я прежде никогда не слышал. Наконец он отключил прибор, и все звуки стихли разом, а вместе с тем и ушло ощущение дрожи или вибрации во мне самом.
Однако после того, как аппарат был полностью отключен, внутри у меня осталось некое подобие эха, вселявшее чувство смутной тревоги и нервного дискомфорта. Линдстром назвал это поствибрационным эффектом.
Как бы ни назывался этот чертов эффект, я все еще находился под его воздействием после того, как Линдстром проводил меня в вестибюль до тяжелых дверей и я оказался на улице. Я добрел до машины, и мне удалось окончательно избавиться от постэффекта лишь тогда, когда я отъехал от "Линдстром Лэбереториз" на несколько километров, направляясь туда, где должен был жить Джеймс М. Коллет.
Где-то здесь, на окраине Голливуда, жил Коллет, если верить полиции и заверениям его шефа Линдстрома. Но коль скоро Хоук и Верзен по указанным адресам не проживали, я не питал особых надежд застать бухгалтера дома.
Приехав по указанному адресу, я обнаружил весьма солидный коттедж на две семьи с двумя спрятанными подъездными дорожками, ведущими к капитальным боксам для машин по обе стороны коттеджа. Однако черного "мерседеса" с номерным знаком 033 КДГ нигде не было видно.
Каждая из двух частей коттеджа имела свой собственный номер. Коллет жил в дальней от меня. Я свернул на обочину и выключил мотор. Тягучая боль сковывала мой затылок. Я энергично встряхнул плечами, осторожно подвигал головой и, наконец, вылез из машины. Было только начало пятого, и я не видел причин для особой усталости, возможно, это результат экскурсии по владениям доктора Линдстрома.
Я снова подвигал плечами, подошел к входной двери и позвонил, вовсе не надеясь кого-нибудь застать дома. Как и следовало ожидать, на мой звонок никто не отозвался. Тогда я позвонил еще раз и повернул дверную ручку. Дверь приоткрылась.
Я замешкался на пороге, коря себя за опрометчивый поступок. Если бы я подумал немного, я, вероятно, ни за что не решился бы явиться в чужой дом без приглашения, тем более в дом человека, скорее всего не виновного в каких-либо противоправных действиях.
Я огляделся. Улица пуста, вокруг ни души. И мне ужасно хочется узнать, что может быть общего у Коллета с типами вроде Верзена и Хоука. К тому же, убеждал я себя, вторжение в незапертую квартиру отнюдь не означает посягательства на личную собственность. И потом, каким образом может узнать о моих действиях Коллет, не говоря уже о капитане Сэмсоне? И все-таки, сказал я себе, это чревато огромными неприятностями. Однако уйти не поспешил.
Глава 6
– Да. Мистер Верзен не водит автомобиля, во всяком случае, у него нет своей автомашины. Обычно он приезжает на работу с мистером Коллетом, нашим главным бухгалтером, и вместе с ним уезжает. Несколько раз я видел, как его подвозил и увозил этот ваш мистер Хоук.
– А вы не помните, в какой машине ездит Хоук?
Линдстром запустил руку в шевелюру и прикрыл глаза, пытаясь вспомнить.
– Да, точно! "Крайслер-кордоба", зеленый двухтонный седан последней модели.
– Не могли бы вы описать вашего главного бухгалтера, мистера Коллета? Меня интересуют все приятели Паровоза.
Он дат мне краткое, но очень точное описание внешности человека, удивительно похожего на пятидесятилетнего, коренастого мужчину, которого я видел с Паровозом перед входом в Вейр-Билдинг.
– Интересно, не водит ли Коллет "Мерседес-Бенц" прошлогоднего выпуска с номерным знаком, оканчивающимся на КДГ или КОТ?
– Вполне возможно, мистер Скотт. Я не имею ни малейшего понятия о том, какой номерной знак у его машины, но то, что она – черный "мерседес", это точно. Четырехдверный седан.
– А как его имя?
– Джеймс. Джеймс М. Коллет. Это вам о чем-нибудь говорит?
– Возможно. О'кей, могу я воспользоваться вашим телефоном? Надеюсь – это телефон?
Это действительно оказалось телефоном. Сначала я подумал, что замысловатое приспособление в виде кисти человеческой руки, покоящейся на круглой пластмассовой подставке, является одним из его оригинальных изобретений в области коммуникации, но когда он пододвинул это устройство ко мне, оказалось, что это обыкновенный телефон с наборным циферблатом посередине "ладони".
Я набрал номер ЛАОП и попросил к телефону сержанта Гейджерона из Отдела по розыску пропавших автомобилей. Сказал, что у меня есть дополнительная информация об интересующем меня автомобиле и что, возможно, он зарегистрирован на имя Джеймса М. Коллета. Ожидая, пока Гейдж внесет уточнения в соответствующий журнал, я кивком головы указал на странный, причудливой конфигурации металлический предмет на столе Линдстрома и сказал:
– Какое интересное приспособление. Это то, над чем вы сейчас работаете? Какое-нибудь новое научное...
– Это пресс-папье.
В трубке снова послышался голос Гейджа:
– У тебя глаз-алмаз, Шелл. "Мерседес" действительно принадлежит Коллету. Полный номерной знак: 033 КДГ.
Я внимательно выслушал дополнительные данные о владельце автомобиля, описание его внешности, домашний адрес и все такое прочее. Джеймс М. – сокращенное от Медисон – Коллет в картотеке полиции не значился, если не считать пары незначительных нарушений Правил дорожного движения. Поблагодарив Гейджа, я положил трубку и спросил Линдстрома, не может ли он сообщить мне домашний адрес Коллета. Он назвал тот же самый адрес, который я только что узнал от сержанта Гейджерона.
– Не знаю, как это можно объяснить, мистер Линдстром, но сегодня утром мне сказали в отделении полиции, что детективам не удалось разыскать Элроя Верзена и Эла Хоука по их последнему месту жительства и что ваш служащий, мистер Верзен, не появлялся дома по крайней мере уже дня два-три. Более того, ранее я видел Коллета, Верзена, Хоука и еще одного, пока не идентифицированного мною человека, мило беседующими перед входом в Вейр-Билдинг. После этого Верзен и Коллет уехали в машине последнего. Хоук, напомню, вертелся вчера вечером возле вашей машины. Это вам ни о чем не говорит?
– Нет, мистер Скотт. А что, это должно о чем-то говорить?
– Не знаю.
– Вы, кажется... – Он поколебался немного, потом небрежным тоном продолжал: – Назвали Вейр-Билдинг? Тот, что на Уилшир?
– Совершенно верно. Вы кого-нибудь там знаете?
– Нет.
Я ждал, что он скажет еще что-нибудь, но он молчал.
– Коллет и Верзен в отпуске? Или, может быть, отсутствуют по болезни?
– Нет, они просто не явились сегодня на работу. Вообще-то вчера их тоже не было. Не знаю почему.
– Вернемся к кратковременной пропаже вашей машины. Как вы обнаружили, что ее угнали?
– Я собрался поехать домой пообедать, чтобы потом снова вернуться и еще поработать. Машины на ее обычном месте не оказалось. Я поспрашивал кое-кого из сотрудников, оставшихся в здании, но никто ничего не знал, и тогда я позвонил в полицию. Уж если быть абсолютно точным, я не утверждал, что моя машина определенно украдена, а просто сказал, что ее не оказалось на обычном месте.
– Еще один вопрос. Не можете ли вы в свою очередь назвать мне еще каких-нибудь лиц, которые могут быть или были связаны с Верзеном и Хоуком?
– Вряд ли, но... Возможно...
– Если вы не возражаете, я назову вам несколько имен. К примеру, Верджил Ковик. Это имя вам ни о чем не говорит?
Линдстром поджал губы и покачал головой.
Я продолжал:
– Чарльз Эллисон? Аралия Филдс? Норман Эмбер? Эдвард Бретт, или Малыш Бретт?
При упоминании каждого нового имени Линдстром покачивал головой, его лицо оставалось неизменно бесстрастным. Однако, когда очередь дошла до Бретта, он перестал качать головой. Его брови сошлись у переносицы, на лбу появилась складка.
Мой список иссяк, и я умолк.
– Нет, мистер Скотт, – все так же спокойно сказал Линдстром, – эти имена ни о чем мне не говорят.
Но я готов был побиться об заклад, что по крайней мере одно из двух имен было ему знакомо. Либо Эдварда Бретта, либо Нормана Эмбера. Да и при упоминании об Аралии по его лицу скользнула мимолетная тень. Одно мне было предельно ясно – что-то смущает или сковывает Линдстрома.
– О'кей, доктор. В таком случае, все. Благодарю вас за помощь и предоставленные мне лишние три минуты.
– Не за что. – Он нерешительно помолчал, потом пожевал тонкими губами и спросил: – Поскольку я ответил на несколько ваших вопросов, мистер Скотт, не могли бы вы ответить на мой единственный?
– Пожалуйста.
– Почему вы заинтересовались всеми названными вами людьми?
Я подумал немного, а потом сказал:
– Вполне резонный вопрос, доктор.
И я вкратце поведал ему о событиях двух последних дней, начиная с неожиданного появления Аралии Филдс у дверей моего номера. На протяжении всего моего рассказа Линдстром не сводил с меня своего пронзительного взгляда. А когда я закончил, он спросил:
– Убийство? Кто-то действительно намеревался убить эту девушку?
– Вот именно, тут не может быть никаких сомнений. И не кто иной, как Малыш Бретт, о котором я упоминал, довольно тесно связанный с Элом Хоуком и остальной бандой, в которую, кстати, входит и ваш бесценный сотрудник Эл Верзен Паровоз, отбывавший срок в одной камере с покойным Бреттом.
– Я удивлен, в самом деле удивлен, мистер Скотт.
"Возможно, он говорит правду", – подумал я.
Когда я поднялся, Линдстром поиграл своим оригинальным увесистым пресс-папье, взглянул на меня, как бы раздумывая, и вдруг неожиданно предложил:
– А знаете что, мистер Скотт? Я... у меня есть еще несколько свободных минут. Вы не хотели бы взглянуть на то, чем мы здесь занимаемся?
Я кивнул:
– С удовольствием. – Но у меня сразу же возник вопрос: что же он действительно поначалу собирался сказать?
Мне показалось, что он собирался сказать что-то другое.
Как бы то ни было, последующие пятнадцать минут Линдстром водил меня из комнаты в комнату, включая и две из тех, где, как я решил, свершается нечто невероятное. Мои слова "с удовольствием" были не более чем данью вежливости, но мне действительно было интересно. Я абсолютно ничего не понимал в увиденном, но само зрелище было весьма любопытным и завораживающим.
Первым делом Линдстром повел меня в конец коридора, где находился его офис. Это было огромное помещение площадью в четверть футбольного поля, и все оно, если не считать проходов, по которым сновали сотрудники Линдстрома числом не менее дюжины, было уставлено различными приборами и механизмами, большинство из которых было не только мне неизвестно, но и недоступно моему пониманию.
Здесь были всевозможные моторы, генераторы и обычные телемониторы, а рядом с ними – гигантская, метров семь высотой, катушка Теслы. Среди поразивших меня приборов был блестящий диск с вогнутой зеркальной поверхностью и отверстием в центре. Он выглядел точно так же, как те зеркальца с маленькой дырочкой посредине, с помощью которых врачи могут таинственным образом заглянуть тебе внутрь носа, с той лишь разницей, что этот диск достигал двух метров в диаметре. Еще одна интересная штуковина стояла в центре просторной залы, ее основание представляло собой прозрачный куб с ребром в добрых два метра, заполненный голубоватой жидкостью. Из него к потолку тянулся пучок спиралевидных стеклянных трубок различного диаметра – от одного до нескольких сантиметров. По этим трубкам медленно перемещалась некая вязкая субстанция, причем в каждой трубке она была разного цвета.
– Потрясающе! – воскликнул я, указывая на многоцветное чудо. – Для чего предназначается этот аппарат?
– Пока нам и самим неясно, – чистосердечно признался Линдстром. – Пока лишь известно, какие функции он способен выполнять, согласно нашей компьютерной модели, но он и их саботирует. Сейчас мы пытаемся выяснить, в чем тут дело, а потом, вероятно, сможем заставить его делать то, для чего, по нашему мнению, он и предназначен. Может быть, он даст нам понять, что предназначен совсем для иной цели. Или так навсегда и останется никчемным сооружением. В любом случае нам еще придется долго ломать голову над его практическим использованием.
Я зажмурил глаза и с восхищением произнес:
– Здорово!
Напоследок он привел меня в ту самую комнату, из которой, как я помнил, исходили леденящие кровь звуки. Я надеялся в ней увидеть двух-трехтонного морского слона, или, на худой конец, что-нибудь вроде красочного аппарата, который мы только что осмотрели. Но, к моему огорчению, все выглядело гораздо прозаичнее, и звуки эти издавал электроток различной частоты, подаваемый на катушку вибратора, обмотки которого были похожи на разнесенные на пару метров в стороны небольшие пуговицы, торчащие из коротких металлических, а может быть, пластмассовых трубок на деревянной подставке. Одна из них была величиной с шарик из детской игры, а другая – не более горошины.
Линдстром щелкнул выключателем и немного поманипулировал с наборным диском, оживленно рассказывая Шеллу о различных уровнях вибрации, производящей звуки ниже восприятия человеческого уха; о слышимом спектре и о видимом спектре или о производных, только уже не звуковых, а световых. Несколько раз он упоминал имя Николы Теслы, а также имена других ученых, о которых я прежде никогда не слышал. Наконец он отключил прибор, и все звуки стихли разом, а вместе с тем и ушло ощущение дрожи или вибрации во мне самом.
Однако после того, как аппарат был полностью отключен, внутри у меня осталось некое подобие эха, вселявшее чувство смутной тревоги и нервного дискомфорта. Линдстром назвал это поствибрационным эффектом.
Как бы ни назывался этот чертов эффект, я все еще находился под его воздействием после того, как Линдстром проводил меня в вестибюль до тяжелых дверей и я оказался на улице. Я добрел до машины, и мне удалось окончательно избавиться от постэффекта лишь тогда, когда я отъехал от "Линдстром Лэбереториз" на несколько километров, направляясь туда, где должен был жить Джеймс М. Коллет.
Где-то здесь, на окраине Голливуда, жил Коллет, если верить полиции и заверениям его шефа Линдстрома. Но коль скоро Хоук и Верзен по указанным адресам не проживали, я не питал особых надежд застать бухгалтера дома.
Приехав по указанному адресу, я обнаружил весьма солидный коттедж на две семьи с двумя спрятанными подъездными дорожками, ведущими к капитальным боксам для машин по обе стороны коттеджа. Однако черного "мерседеса" с номерным знаком 033 КДГ нигде не было видно.
Каждая из двух частей коттеджа имела свой собственный номер. Коллет жил в дальней от меня. Я свернул на обочину и выключил мотор. Тягучая боль сковывала мой затылок. Я энергично встряхнул плечами, осторожно подвигал головой и, наконец, вылез из машины. Было только начало пятого, и я не видел причин для особой усталости, возможно, это результат экскурсии по владениям доктора Линдстрома.
Я снова подвигал плечами, подошел к входной двери и позвонил, вовсе не надеясь кого-нибудь застать дома. Как и следовало ожидать, на мой звонок никто не отозвался. Тогда я позвонил еще раз и повернул дверную ручку. Дверь приоткрылась.
Я замешкался на пороге, коря себя за опрометчивый поступок. Если бы я подумал немного, я, вероятно, ни за что не решился бы явиться в чужой дом без приглашения, тем более в дом человека, скорее всего не виновного в каких-либо противоправных действиях.
Я огляделся. Улица пуста, вокруг ни души. И мне ужасно хочется узнать, что может быть общего у Коллета с типами вроде Верзена и Хоука. К тому же, убеждал я себя, вторжение в незапертую квартиру отнюдь не означает посягательства на личную собственность. И потом, каким образом может узнать о моих действиях Коллет, не говоря уже о капитане Сэмсоне? И все-таки, сказал я себе, это чревато огромными неприятностями. Однако уйти не поспешил.
Глава 6
Прикрыв за собой дверь, я прошел в гостиную, неслышно ступая по пушистому красному ковру.
Низкий бежево-золотистый диван, большое кресло, обитое такой же тканью, и два деревянных стула с высокими прямыми спинками. У стены – передвижной книжный шкаф, в углу – бар на резиновых колесиках. А еще – телевизор и низенький столик с двумя керамическими пепельницами, полными окурков.
Вполне резонно полагая, что я здесь один, я все-таки громко крикнул:
– Хэлло! Есть кто-нибудь дома? Хэлло-о-о...
Тишина. Подойдя к двери слева, я приоткрыл ее и заглянул внутрь. Окна комнаты были скрыты тяжелыми портьерами, и там царил полумрак. Я включил свет и осмотрелся. Это была спальня, чистая и опрятная, постель заправлена, все на местах. Она выглядела нежилой, почти стерильной. Я потушил свет, вернулся в гостиную и направился к другой комнате – справа, дверь которой была открыта.
Там тоже царил полумрак, в котором с трудом различались контуры мебели. Я нащупал на стене выключатель, и в комнате вспыхнул свет. Это была вторая спальня, в которой, несомненно, кто-то жил. Не похожая на ту, другую, весьма неопрятная, разве что потолок не порос мхом. Разобранная постель со скомканными простынями и одеялом в изножье, снятая подушка, ворох газет на прикроватной тумбочке, заваленное какими-то шмотками кресло, еще один столик с кипой журналов и книжек в мягких обложках. Беспорядок на трюмо отражался в треснутом зеркале трельяжа, забрызганном чем-то белым, и... что-то еще, метнувшееся в одной из его створок.
Холодок пробежал у меня по спине, от копчика до затылка, я невольно съежился, втянув голову в плечи. В зеркале мелькнул человек, размахивающий каким-то блестящим острым предметом и явно намеревающийся ударить меня по голове. А я тем временем едва переступил порог комнаты, да так и застыл на одной ноге, не успев обрести равновесия, поэтому у меня не было физической возможности увернуться или отпрыгнуть в сторону. Я сделал единственное, что было возможно в моем положении: расслабил мышцы опорной ноги или по крайней мере попытался сделать это, но у меня подкосилось колено, и я начал падать.
Теперь напряжение в бедренной и икроножной мышцах несколько ослабло, но не совсем, недостаточно. Я чувствовал, что падаю слишком медленно, и, чтобы уберечь голову от занесенного над ней какого-то металлического предмета, попытался наклонить ее вперед и влево, непроизвольно напрягая при этом шейные мышцы. И, видимо, именно это отчасти помогло мне, но только отчасти.
Он настиг меня. Правда, ему не удалось ударить меня тем, что у него было в руках, по темечку. Скользящий удар пришелся по правой части моей головы, иначе он наверняка вырубил бы меня на несколько минут, часов, дней, а может быть, и навечно. Однако и такого удара оказалось достаточно, чтобы я на какое-то время погрузился во мрак. Удар придал мне ускорение, и я снопом рухнул на пушистый ковер, инстинктивно пытаясь откатиться в сторону. Лежа на спине и упираясь локтями в пол, я старался приподняться и сбросить темную пелену с глаз. Вдруг в комнате на какое-то мгновение стало светло, и тут левое ухо и всю левую половину головы пронзила острая боль от сокрушительного удара.
Но я все же успел разглядеть нападавшего. Это был не Коллет, а Элрой. Паровоз Верзен.
Его перекошенное злобой красное лицо маячило где-то высоко-высоко надо мной. В руке у него был зажат тяжелый кольт калибра 0,45. После нанесенного мне удара его по инерции развернуло, и сейчас он стоял вполоборота ко мне.
Когда я попытался откатиться подальше влево и высвободить правую руку, Паровоз мгновенно принял устойчивую позу, бормоча проклятия сквозь стиснутые зубы.
Я уперся локтем в ковер и попытался поднять правую руку, но вдруг закашлялся. И тут же почувствовал резкую боль в области правого плеча и шеи – должно быть, именно туда пришелся удар Верзена, нацеленный мне в голову.
Паровоз перебросил пистолет из левой руки в правую, помешкал немного, а потом направил его в мою сторону и рванул спусковой крючок.
Он действовал торопливо, и пуля, просвистев у меня над головой, врезалась в стену. Звук выстрела оглушил меня, как будто пуля прошила обе мои барабанные перепонки. Если бы он действовал более хладнокровно, то смог бы разрядить в меня всю обойму. Сунув руку под пиджак, я выхватил из наплечной кобуры свой кольт и, откатившись в сторону, не целясь, выстрелил. Уверен, что Верзен выстрелил еще по крайней мере дважды, причем второй раз – себе в ногу. Помню только, что, когда я вставал, а Паровоз медленно оседал на пол, барабан моего кольта был пуст.
Как выяснилось позже, я всадил ему в грудь и живот четыре пули. Оглушенный и ослепленный, я продолжал щелкать пустым барабаном, пока не осознал, что все кончено.
Паровоз прострелил себе левую ногу и как подкошенный упал. Его падение сопровождалось двумя глухими ударами – сначала плечом об пол, затем головой. После этого последовало еще два более тихих удара. Напрягаясь из последних сил, он слегка приподнял голову, но тотчас же уронил ее снова. Он попытался проделать то же самое еще раз, и с тем же результатом.
По-видимому, тогда-то он и умер. Так и не выпустив из рук пистолета. Наверное, поэтому я продолжал стрелять в него даже после того, как у меня кончились патроны. Во всяком случае, это была одна из причин.
Я машинально пощупал пульс у него на шее, будучи уверенным, что с ним все кончено. Потом опустился на край неопрятной кровати, ловя ртом воздух и пытаясь унять сотрясавшую меня дрожь, сродни той, которую испытал утром у Линдстрома. Попытался сглотнуть, но во рту и в горле пересохло, и язык, казалось, прирос к гортани.
"Что же на самом деле произошло? Почему этот сукин сын пытался прикончить меня? – спрашивал я себя. – Он же просто мог меня вырубить, отработав ногами по голове. Сорвать на мне таким образом зло, и я бы не очень сопротивлялся.
Конечно, он знал, кто я. И не мог принять, меня за обычного вора-домушника или малого, вознамерившегося унести видеотехнику. Нет, он, безусловно, знал, что я – Шелл Скотт, и ему нужно было убить именно Шелла Скотта".
Осознание этого не улучшило моего настроения, равно как и созерцание трупа Верзена, прошитого четырьмя пулями из моего кольта. Я не имел ни малейшего представления, что же делать дальше.
Я закурил сигарету, сделал пару глубоких затяжек и выпустил дым в потолок.
Тяжко вздохнув, я отыскал в прихожей телефон и набрал номер ЛАОП. Повесив трубку, я закурил вторую сигарету и с некоторой тоской подумал о капитане Филе Сэмсоне. Я благословлял судьбу за то, что мог сообщить о случившемся лейтенанту Биллу Роулинсу, моему хорошему знакомому, а не, как обычно, самому капитану Сэмсону.
Я докурил сигарету и принялся за осмотр комнаты. В стенном шкафу я обнаружил костюм, две спортивные куртки, две пары слаксов и несколько рубашек. Не густо, но вся одежда соответствовала габаритам Верзена. На полу под кроватью оказался чемодан, в котором среди трусов, носков находилась грязная рубашка с открытым воротом и почти полная коробка патронов 45-го калибра.
Затем я прошел в соседнюю спальню и тоже осмотрел ее. Стенной шкаф был там буквально набит одеждой, причем брюки были гораздо шире в поясе, чем слаксы Паровоза, а нижняя полка была уставлена по меньшей мере полудюжиной пар обуви. В бюро я нашел несколько писем, адресованных Джеймсу или Дж.-М. Коллету и чековую книжку на его имя. Сверху на нем лежал журнал "Фролик" с очаровательной красоткой на обложке. Она позировала перед камерой, кокетливо прикрыв рукой только глаза, и ничего больше.
Я взял журнал, и он сам раскрылся где-то посередине, как это бывает, если, читая, его складывают или оставляют раскрытым на той странице, где прервано чтение. Я скользнул взглядом по раскрытой странице и уже не мог оторваться. Потому что ни в одном журнале я никогда не встречал столь умело смонтированного материала, способного заинтересовать любого нормального мужчину.
На левой стороне разворота был помещен текст, а на правой – фотографии еще трех голых красоток с подписью в одну-две строчки под ними. На верхней половине страницы была изображена поразительно фигуристая, длинноногая девушка, прижимающая к роскошной груди то ли серебряную вазу, то ли кубок.
Под верхней фотографией были помещены две четвертьстраничные фотографии, на каждой из которых красовалась юная девица, и тоже абсолютно голая.
Посередине страницы было несколько пометок, сделанных красным фломастером, а отдельные слова – обведены кружками. Кроме того, тем же фломастером на полях было записано несколько цифр, на которые я поначалу не обратил внимания, залюбовавшись обладательницей кубка. Теперь я перевел взгляд на левую страницу.
Даже предваряющий фотографии текст был весьма неординарен. Один заголовок чего стоит! Победительница конкурса "Мисс Обнаженная Калифорния". Ниже, более мелким шрифтом, было напечатано: "Одна из пятидесяти претенденток на звание "Мисс Обнаженная Америка". Финал конкурса состоится 29 сентября.
Само сообщение о конкурсе не было для меня неожиданным, но я не подозревал об общенациональном масштабе этого события и о том, что оно буквально "на носу". Сегодня пятница, 21 сентября. Следовательно, до финала оставалась всего неделя. Мне еще несколько месяцев назад было известно, что финал этого грандиозного шоу женской красоты будет проходить здесь, в Калифорнии, на "Даблесс Ранч", в нескольких километрах от Лос-Анджелеса. Этим великолепным ранчо, а также окружавшими его двумястами сорока акрами земли владела независимая кинокомпания "Даблесс Муви Продакшн", возглавляемая двумя известными кинопродюсерами с одинаковыми инициалами "С. С.".
Откровенно говоря, я заранее предвкушал удовольствие от присутствия на этих торжествах, посвященных женской красоте, а если повезет, то и на гала-приеме с выпивкой и барбекю, тоже устраивавшимися спонсорами конкурса. Потому что я проявлял живейший интерес к подобным культурным мероприятиям.
Эта новая культурная традиция, уходящая корнями в те далекие дни, когда красотки Мэка Сенне в купальных костюмах вызывали бурю восторга у трех четвертей населения и лицемерное отвращение еще одной его четверти, прошла долгий путь от первых конкурсов "Мисс Америка" к "Мисс Вселенная" и далее к "Мисс Обнаженная... то-то и то-то" в конце шестидесятых – начале семидесятых годов. Впоследствии это явление было квалифицировано как "большой прорыв в развитии американской национальной культуры".
Правда, понадобилось целых пятьдесят лет, чтобы покончить с такими элементами конкурсов красоты, как игра на цитре и стихотворные экспромты, но те, кто хоть однажды присутствовал на нынешних конкурсах, в один голос заявляют, что ради такого удовольствия согласились бы ждать и дольше.
Те первые робкие соревнования в красоте никак нельзя было назвать общенациональными или более или менее представительными, даже на уровне одного-двух штатов.
Но как бы то ни было, даже первые время от времени проводившиеся конкурсы, участницы которых выходили на помост совершенно голыми, опасливо поглядывая по сторонам, девяносто процентов мужчин находили на редкость увлекательным зрелищем.
Злобные же пророчества оставшихся в меньшинстве, начиная с умеренных заявлений о том, что подобный омерзительный эксгибиционизм долго не протянет и отомрет сам собой, до зловещих предсказаний о том, что даже не вышедших в финал конкурсанток утянут в лес чудовища в мужском обличье, оказались несостоятельными. Это еще раз подтвердило старую истину: "Идея становится всесильной, когда наступает ее время".
Время для реализации идеи "Обнаженной Мисс Америка" действительно пришло. Несмотря на то что пресса весьма скромно освещала эту тему, прошлогодний конкурс продемонстрировал настоящую организацию и солидную финансовую поддержку, помноженные на истинно американский энтузиазм, и подобные смотры-конкурсы были проведены уже в сорока двух штатах, провозгласив "Мисс Майами", "Мисс Флорида" и так далее.
В этом году впервые конкурс можно было охарактеризовать как общенациональный, в нем будут участвовать победительницы конкурсов, прошедших во всех штатах. После финальных выступлений состоится церемония вручения наград, на которой будут присутствовать звезды Голливуда и известные кинопродюсеры, репортеры радио и газет, – TV пока не решается снимать это грандиозное шоу, – и политические деятели. Откроет это мероприятие сводный оркестр из пятидесяти девушек, представительниц всех американских штатов, который исполнит "Звездно-полосатый флаг", а завершится оно гимном "Боже, Благослови Америку", который предстоит исполнить самой победительнице.
Низкий бежево-золотистый диван, большое кресло, обитое такой же тканью, и два деревянных стула с высокими прямыми спинками. У стены – передвижной книжный шкаф, в углу – бар на резиновых колесиках. А еще – телевизор и низенький столик с двумя керамическими пепельницами, полными окурков.
Вполне резонно полагая, что я здесь один, я все-таки громко крикнул:
– Хэлло! Есть кто-нибудь дома? Хэлло-о-о...
Тишина. Подойдя к двери слева, я приоткрыл ее и заглянул внутрь. Окна комнаты были скрыты тяжелыми портьерами, и там царил полумрак. Я включил свет и осмотрелся. Это была спальня, чистая и опрятная, постель заправлена, все на местах. Она выглядела нежилой, почти стерильной. Я потушил свет, вернулся в гостиную и направился к другой комнате – справа, дверь которой была открыта.
Там тоже царил полумрак, в котором с трудом различались контуры мебели. Я нащупал на стене выключатель, и в комнате вспыхнул свет. Это была вторая спальня, в которой, несомненно, кто-то жил. Не похожая на ту, другую, весьма неопрятная, разве что потолок не порос мхом. Разобранная постель со скомканными простынями и одеялом в изножье, снятая подушка, ворох газет на прикроватной тумбочке, заваленное какими-то шмотками кресло, еще один столик с кипой журналов и книжек в мягких обложках. Беспорядок на трюмо отражался в треснутом зеркале трельяжа, забрызганном чем-то белым, и... что-то еще, метнувшееся в одной из его створок.
Холодок пробежал у меня по спине, от копчика до затылка, я невольно съежился, втянув голову в плечи. В зеркале мелькнул человек, размахивающий каким-то блестящим острым предметом и явно намеревающийся ударить меня по голове. А я тем временем едва переступил порог комнаты, да так и застыл на одной ноге, не успев обрести равновесия, поэтому у меня не было физической возможности увернуться или отпрыгнуть в сторону. Я сделал единственное, что было возможно в моем положении: расслабил мышцы опорной ноги или по крайней мере попытался сделать это, но у меня подкосилось колено, и я начал падать.
Теперь напряжение в бедренной и икроножной мышцах несколько ослабло, но не совсем, недостаточно. Я чувствовал, что падаю слишком медленно, и, чтобы уберечь голову от занесенного над ней какого-то металлического предмета, попытался наклонить ее вперед и влево, непроизвольно напрягая при этом шейные мышцы. И, видимо, именно это отчасти помогло мне, но только отчасти.
Он настиг меня. Правда, ему не удалось ударить меня тем, что у него было в руках, по темечку. Скользящий удар пришелся по правой части моей головы, иначе он наверняка вырубил бы меня на несколько минут, часов, дней, а может быть, и навечно. Однако и такого удара оказалось достаточно, чтобы я на какое-то время погрузился во мрак. Удар придал мне ускорение, и я снопом рухнул на пушистый ковер, инстинктивно пытаясь откатиться в сторону. Лежа на спине и упираясь локтями в пол, я старался приподняться и сбросить темную пелену с глаз. Вдруг в комнате на какое-то мгновение стало светло, и тут левое ухо и всю левую половину головы пронзила острая боль от сокрушительного удара.
Но я все же успел разглядеть нападавшего. Это был не Коллет, а Элрой. Паровоз Верзен.
Его перекошенное злобой красное лицо маячило где-то высоко-высоко надо мной. В руке у него был зажат тяжелый кольт калибра 0,45. После нанесенного мне удара его по инерции развернуло, и сейчас он стоял вполоборота ко мне.
Когда я попытался откатиться подальше влево и высвободить правую руку, Паровоз мгновенно принял устойчивую позу, бормоча проклятия сквозь стиснутые зубы.
Я уперся локтем в ковер и попытался поднять правую руку, но вдруг закашлялся. И тут же почувствовал резкую боль в области правого плеча и шеи – должно быть, именно туда пришелся удар Верзена, нацеленный мне в голову.
Паровоз перебросил пистолет из левой руки в правую, помешкал немного, а потом направил его в мою сторону и рванул спусковой крючок.
Он действовал торопливо, и пуля, просвистев у меня над головой, врезалась в стену. Звук выстрела оглушил меня, как будто пуля прошила обе мои барабанные перепонки. Если бы он действовал более хладнокровно, то смог бы разрядить в меня всю обойму. Сунув руку под пиджак, я выхватил из наплечной кобуры свой кольт и, откатившись в сторону, не целясь, выстрелил. Уверен, что Верзен выстрелил еще по крайней мере дважды, причем второй раз – себе в ногу. Помню только, что, когда я вставал, а Паровоз медленно оседал на пол, барабан моего кольта был пуст.
Как выяснилось позже, я всадил ему в грудь и живот четыре пули. Оглушенный и ослепленный, я продолжал щелкать пустым барабаном, пока не осознал, что все кончено.
Паровоз прострелил себе левую ногу и как подкошенный упал. Его падение сопровождалось двумя глухими ударами – сначала плечом об пол, затем головой. После этого последовало еще два более тихих удара. Напрягаясь из последних сил, он слегка приподнял голову, но тотчас же уронил ее снова. Он попытался проделать то же самое еще раз, и с тем же результатом.
По-видимому, тогда-то он и умер. Так и не выпустив из рук пистолета. Наверное, поэтому я продолжал стрелять в него даже после того, как у меня кончились патроны. Во всяком случае, это была одна из причин.
Я машинально пощупал пульс у него на шее, будучи уверенным, что с ним все кончено. Потом опустился на край неопрятной кровати, ловя ртом воздух и пытаясь унять сотрясавшую меня дрожь, сродни той, которую испытал утром у Линдстрома. Попытался сглотнуть, но во рту и в горле пересохло, и язык, казалось, прирос к гортани.
"Что же на самом деле произошло? Почему этот сукин сын пытался прикончить меня? – спрашивал я себя. – Он же просто мог меня вырубить, отработав ногами по голове. Сорвать на мне таким образом зло, и я бы не очень сопротивлялся.
Конечно, он знал, кто я. И не мог принять, меня за обычного вора-домушника или малого, вознамерившегося унести видеотехнику. Нет, он, безусловно, знал, что я – Шелл Скотт, и ему нужно было убить именно Шелла Скотта".
Осознание этого не улучшило моего настроения, равно как и созерцание трупа Верзена, прошитого четырьмя пулями из моего кольта. Я не имел ни малейшего представления, что же делать дальше.
Я закурил сигарету, сделал пару глубоких затяжек и выпустил дым в потолок.
Тяжко вздохнув, я отыскал в прихожей телефон и набрал номер ЛАОП. Повесив трубку, я закурил вторую сигарету и с некоторой тоской подумал о капитане Филе Сэмсоне. Я благословлял судьбу за то, что мог сообщить о случившемся лейтенанту Биллу Роулинсу, моему хорошему знакомому, а не, как обычно, самому капитану Сэмсону.
Я докурил сигарету и принялся за осмотр комнаты. В стенном шкафу я обнаружил костюм, две спортивные куртки, две пары слаксов и несколько рубашек. Не густо, но вся одежда соответствовала габаритам Верзена. На полу под кроватью оказался чемодан, в котором среди трусов, носков находилась грязная рубашка с открытым воротом и почти полная коробка патронов 45-го калибра.
Затем я прошел в соседнюю спальню и тоже осмотрел ее. Стенной шкаф был там буквально набит одеждой, причем брюки были гораздо шире в поясе, чем слаксы Паровоза, а нижняя полка была уставлена по меньшей мере полудюжиной пар обуви. В бюро я нашел несколько писем, адресованных Джеймсу или Дж.-М. Коллету и чековую книжку на его имя. Сверху на нем лежал журнал "Фролик" с очаровательной красоткой на обложке. Она позировала перед камерой, кокетливо прикрыв рукой только глаза, и ничего больше.
Я взял журнал, и он сам раскрылся где-то посередине, как это бывает, если, читая, его складывают или оставляют раскрытым на той странице, где прервано чтение. Я скользнул взглядом по раскрытой странице и уже не мог оторваться. Потому что ни в одном журнале я никогда не встречал столь умело смонтированного материала, способного заинтересовать любого нормального мужчину.
На левой стороне разворота был помещен текст, а на правой – фотографии еще трех голых красоток с подписью в одну-две строчки под ними. На верхней половине страницы была изображена поразительно фигуристая, длинноногая девушка, прижимающая к роскошной груди то ли серебряную вазу, то ли кубок.
Под верхней фотографией были помещены две четвертьстраничные фотографии, на каждой из которых красовалась юная девица, и тоже абсолютно голая.
Посередине страницы было несколько пометок, сделанных красным фломастером, а отдельные слова – обведены кружками. Кроме того, тем же фломастером на полях было записано несколько цифр, на которые я поначалу не обратил внимания, залюбовавшись обладательницей кубка. Теперь я перевел взгляд на левую страницу.
Даже предваряющий фотографии текст был весьма неординарен. Один заголовок чего стоит! Победительница конкурса "Мисс Обнаженная Калифорния". Ниже, более мелким шрифтом, было напечатано: "Одна из пятидесяти претенденток на звание "Мисс Обнаженная Америка". Финал конкурса состоится 29 сентября.
Само сообщение о конкурсе не было для меня неожиданным, но я не подозревал об общенациональном масштабе этого события и о том, что оно буквально "на носу". Сегодня пятница, 21 сентября. Следовательно, до финала оставалась всего неделя. Мне еще несколько месяцев назад было известно, что финал этого грандиозного шоу женской красоты будет проходить здесь, в Калифорнии, на "Даблесс Ранч", в нескольких километрах от Лос-Анджелеса. Этим великолепным ранчо, а также окружавшими его двумястами сорока акрами земли владела независимая кинокомпания "Даблесс Муви Продакшн", возглавляемая двумя известными кинопродюсерами с одинаковыми инициалами "С. С.".
Откровенно говоря, я заранее предвкушал удовольствие от присутствия на этих торжествах, посвященных женской красоте, а если повезет, то и на гала-приеме с выпивкой и барбекю, тоже устраивавшимися спонсорами конкурса. Потому что я проявлял живейший интерес к подобным культурным мероприятиям.
Эта новая культурная традиция, уходящая корнями в те далекие дни, когда красотки Мэка Сенне в купальных костюмах вызывали бурю восторга у трех четвертей населения и лицемерное отвращение еще одной его четверти, прошла долгий путь от первых конкурсов "Мисс Америка" к "Мисс Вселенная" и далее к "Мисс Обнаженная... то-то и то-то" в конце шестидесятых – начале семидесятых годов. Впоследствии это явление было квалифицировано как "большой прорыв в развитии американской национальной культуры".
Правда, понадобилось целых пятьдесят лет, чтобы покончить с такими элементами конкурсов красоты, как игра на цитре и стихотворные экспромты, но те, кто хоть однажды присутствовал на нынешних конкурсах, в один голос заявляют, что ради такого удовольствия согласились бы ждать и дольше.
Те первые робкие соревнования в красоте никак нельзя было назвать общенациональными или более или менее представительными, даже на уровне одного-двух штатов.
Но как бы то ни было, даже первые время от времени проводившиеся конкурсы, участницы которых выходили на помост совершенно голыми, опасливо поглядывая по сторонам, девяносто процентов мужчин находили на редкость увлекательным зрелищем.
Злобные же пророчества оставшихся в меньшинстве, начиная с умеренных заявлений о том, что подобный омерзительный эксгибиционизм долго не протянет и отомрет сам собой, до зловещих предсказаний о том, что даже не вышедших в финал конкурсанток утянут в лес чудовища в мужском обличье, оказались несостоятельными. Это еще раз подтвердило старую истину: "Идея становится всесильной, когда наступает ее время".
Время для реализации идеи "Обнаженной Мисс Америка" действительно пришло. Несмотря на то что пресса весьма скромно освещала эту тему, прошлогодний конкурс продемонстрировал настоящую организацию и солидную финансовую поддержку, помноженные на истинно американский энтузиазм, и подобные смотры-конкурсы были проведены уже в сорока двух штатах, провозгласив "Мисс Майами", "Мисс Флорида" и так далее.
В этом году впервые конкурс можно было охарактеризовать как общенациональный, в нем будут участвовать победительницы конкурсов, прошедших во всех штатах. После финальных выступлений состоится церемония вручения наград, на которой будут присутствовать звезды Голливуда и известные кинопродюсеры, репортеры радио и газет, – TV пока не решается снимать это грандиозное шоу, – и политические деятели. Откроет это мероприятие сводный оркестр из пятидесяти девушек, представительниц всех американских штатов, который исполнит "Звездно-полосатый флаг", а завершится оно гимном "Боже, Благослови Америку", который предстоит исполнить самой победительнице.