Ричард С. Пратер
Казнить его дважды

Глава 1

   Она стремительно бежала, уклоняясь от плотоядных морских растений, перепрыгивая через скопления пожирающих людей моллюсков и огибая потоки кипящей лавы. На ней было надето что-то, цветом и прозрачностью напоминавшее легкий туман. На бегу легкая ткань облегала ее бедра и открывала белые ноги, мелькавшие в солнечном свете. Девушка бежала очень быстро, но гигантские устрицы уже настигали ее. Чудовищные устрицы надвигались, чавкая на ходу: клик-клак.
   Ее звали Шерри Дэйн. Это была очаровательная женщина, именно о таких грезят мужчины – миниатюрная, стройная, с пышным бюстом и невероятно красивыми ногами. На лице сияли небесно-голубые глаза и алели яркие губы, а над всем этим вздымалась копна светлых волос оттенка молодого меда... Да, похоже, что эти устрицы вот-вот настигнут ее. Девушка пробежала мимо языков лавы и остановилась на краю скалы. Внизу бушевало ужасное Озеро Огня. Она оказалась в западне.
   Шерри не без изящества пронзительно завизжала.
   У нее за спиной появились плотоядно чавкающие устрицы.
   Шерри закричала снова, на пол-октавы выше.
   – Клак-клак. Е-е-е-е-е.
   – КЛАК-КЛАК-КЛАК! Е-Е-Е-А-А-А-А!
   – Стоп!
   Команду "Стоп!" подал продюсер Уолтер Фрэй, и как раз вовремя. Еще секунда, и несравненная Шерри Дэйн была бы сожрана и переварена.
   Фрэй, для тех, кто не знает или не выписывает журнал "Инсайд", и есть тот самый гений, который поставил "День, когда Земля лопнула", не говоря уже, о "Космической нечисти". Идея этих фильмов частично была почерпнута из старых комиксов. И все это происходило, как вы уже, наверное, догадались, в том самом месте, где Джереми Слэйд снимал свои последние фильмы ужасов.
   Вы знаете эти фильмы – "День, когда вернулись черви", "Кровожадная живая дрянь" и так далее. Да, вот еще последний, самый великий и глупейший фильм Слэйда – "Возвращение призрака липкой Мрази".
   Вы только вдумайтесь в название. Если разобраться в нем до конца, оно скажет вам очень много. Даже слишком много. Да, этот третий фильм серии, может быть, подводит итог двадцатому веку. Будущие историки, роясь в развалинах древнего Голливуда в надежде отыскать запечатленные на каменных досках свидетельства о нашем веке и о нашей провоцирующей несварение желудка культуре, вполне могут наткнуться на "Возвращение призрака липкой Мрази" и сказать: "Редкая дрянь!"
   У Джереми Слэйда, как у Кинг-Конга, который грезил о королеве Конг, тоже была мечта. Он хотел сколотить миллиард долларов. И уж конечно, ему было наплевать, каким образом он это сделает. А в тот момент ему не хватало до желанной цели чуть меньше миллиарда долларов.
   И вот что произошло. Слэйд написал свою "Липкую Мразь", где эта самая Мразь умирает. В театральных вариантах этот сюжет повторялся с регулярностью расстройства желудка, и Мразь там тоже погибала. Ни в чем не сомневаясь, а скорее даже ни о чем не думая, Слэйд снял "Призрак липкой Мрази", несмотря на дорогостоящие задержки во время работы. После окончания съемок этот фильм две недели пролежал без движения, а потом что-то произошло, картина ожила и получила шумный успех.
   Люди стали платить деньги, чтобы посмотреть ее. Множество людей. Потекли большие деньги. И в ответ на этот массовый психоз, в порыве жадности, Слэйд бросился продолжать эту безумную серию. И вот теперь, во вторник, 23 апреля, в чудесное солнечное утро, в Южной Калифорнии шел семнадцатый день из двадцати одного, запланированного на съемки, и деньги были на исходе.
   Я слышал, как Фрэй сказал:
   – Ну, получилось неплохо, мы примем это. Теперь надо только подумать, как будем спасать картину.
   Стоявший рядом со мной Эд Хауэлл, высокий красавец с роскошной мускулатурой, звезда этого фильма, казавшегося мне преступлением против гуманности, заметил:
   – А что, в самом деле неплохо, верно, Шелл?
   Я повернулся и улыбнулся ему:
   – Верно, если вы имеете в виду бегущую красотку. Но если говорите об этих гигантских устрицах и чудовищных жуках...
   – Кто это там сказал что-то о жуках? – На темном лице Эда промелькнула улыбка.
   Эд считался одним из лучших актеров в Голливуде. Но это была его первая ведущая роль в кино, и он подходил для нее больше, чем кто-либо другой. На этом молодом красавце была только белая набедренная повязка с золотыми блестками, и он выглядел как греческий бог, вырезанный из настоящего черного дерева. Парень сам по себе был весьма смуглым, но в гримерном цехе решили вымазать его еще чем-то черным, чтобы он блестел на солнце, потому что местом действия все трех фильмов с участием вышеозначенной Мрази была Венера. И, как теперь почти всем известно, из пяти венерианских рас правящая была по-настоящему черной.
   Пока мы стояли на съемочной площадке, все взоры были прикованы к нашей группе. И это совсем не удивило меня. И не только потому, что я был впервые на месте съемок фильма. Я не был актером, хотя часто думал, что сыграть какую-то роль было бы очень забавно. Всеобщее внимание в павильоне меня не удивило потому, что так часто случалось, даже когда я был совершенно один.
   Прежде всего, я был высокий и довольно представительный мужчина. Правда, Эд чуть превосходил меня ростом. И хотя он был негром, его кожа не казалась так уж заметно темнее моей, потому что я много времени находился на солнце и загорел приблизительно до оттенка бледного негра племени ватузи. Но зато голову Эда венчала шапка густых черных кудрей, закрывавшая уши и затылок, а у меня волосы были светлые, будто обработанные новейшим осветлителем, и короткие. К тому же они, словно наэлектризованные, торчали во все стороны.
   Прибавьте к этому белесые брови над серыми глазами, приподнятые над переносицей и опускающиеся к внешним уголкам глаз, едва заметный след от пули под левым ухом и ясно различимый шрам над правым глазом, что, впрочем, вовсе не служило мне причиной для расстройства. Я сознавал, что смотреть в общем-то не на что. И все же я притягивал к себе взоры, будто был неотразимым красавцем.
   Однако я понимал, что немного проигрывал, стоя рядом с Эдом. Кроме всех других контрастов был еще и такой – в отличие от Эда на мне имелась одежда. Если Эда едва прикрывала белая набедренная повязка с золотой отделкой, то я щеголял в новом, отлично сшитом, как мне казалось, синем костюме, но с гаммой золотого, пурпурного и даже зеленоватого отлива. Дело в том, что ткань, из которой он был сшит, могла изменять цвет под солнечными лучами, как хамелеон. Правда, когда я последний раз надевал его, один тип из воровской шайки сказал, что я выгляжу в нем как мухомор. Но что этот воришка может понимать в настоящей одежде? Мне нравилось носить такой сверкающий костюм.
   Так вот, отливая на солнце всеми цветами радуги, я ответил Эду:
   – О'кей, если только не считать устриц и жуков, эту Мразь и актеров-мужчин, то все отлично. Но когда же вы кинетесь спасать Шерри, изрыгая огонь и играя мускулами?
   Эд Хауэлл и на самом деле поиграл мускулами:
   – Как только они все установят. Еще несколько минут.
   – Я так понимаю, – продолжил я беседу, – что девушка упадет туда, а вы прорветесь сквозь этих устриц и прыгнете в горящую жидкость. И натурально спасете ее.
   – Естественно. Я очень хорош в таких делах, – самодовольно заметил Эд. – Правда, мне не улыбается перспектива сгореть там заживо. Надеюсь, они снимут всю сцену в один дубль.
   – Они так и сделают, – уверенно произнес я.
   Актер ухмыльнулся, я ответил ему тем же. Мы оба знали, и я думаю, что об этом догадывался весь мир кино, – ни Слэйда, ни Фрэя нельзя отнести к людям, которые стремятся достичь совершенства. И они вовсе не были похожи на педантов. Если актер ошибался и, обращаясь к Лилиан Серулиен, называл ее Лулиан, они едва ли станут переснимать этот эпизод. Только потом заставят его сказать: "...я говорил с Лилиан, или, как ее иногда называют, Лулиан".
   И, несмотря на многочисленные огрехи, в фильмах Слэйда было что-то для каждого: красавицы для мужчин, статные Эд Хауэлл и Джон Брик для дам, захватывающие приключения для подростков и монстры для дурачков. И уж всегда там имелись стройные красавицы, которые бегали в ночных сорочках средь бела дня и падали в воду. Может, это и было моей единственной слабостью, но мне нравились подобные сцены в кино – когда тучи стройных красавиц бегают в ночных рубашках и падают в воду.
   – Ну, мне надо идти, Шелл, – сказал Эд.
   – Только не трусьте, – напутствовал я киногероя.
   – Вы что, смеетесь? – И он направился к камерам и прочему оборудованию, которое теперь устанавливали на самом краю скалы.
   Немного помедлив, я закурил сигарету и тоже направился туда. Мне захотелось поближе рассмотреть героев и, конечно, увидеть, как они будут падать в воду.
   Нужно сказать, что смотреть на съемки не было моим основным занятием. Моя профессия – владелец агентства "Шелдон Скотт. Расследования", которое размещалось между Третьей и Четвертой улицами в деловой части Лос-Анджелеса, в арендованном помещении в Гамильтон-Билдинг.
   На самом деле мне приходилось тяжело работать, чтобы добыть денег на аренду. И может быть, теперь вы поймете, почему мне понравилась эта работа. Когда я приступал к ней, то совсем не думал, что буду пялить глаза на монстров и напичканных витаминами красоток. Эта работа начиналась как обычное расследование. И вдруг – убитый мужчина с сочащейся из раны на голове кровью, насупленные лица вокруг и мой клиент, которого обвиняют в убийстве. Правда, некоторые подозрения поначалу возникли и у меня. Уж очень хороший шанс подвернулся моему клиенту – самая распространенная ошибка убийц. И если мои соображения подтвердятся, то он станет безголовым убийцей, потому что я наверняка сам снесу ему башку.
   А сюда, на площадку, где снимали очередную серию, я заявился, чтобы перекинуться несколькими словами с Наташей Антуанетт, с миниатюрной кинозвездой, что вовсе не значило, будто она коротышка. Правда, продюсер Слэйд запретил мне говорить с красавицей до того, как она закончит свой эпизод. Он опасался, что это может расстроить ее больше, чем она обычно бывает расстроена на съемочной площадке.
   Сейчас кинодива была очень взвинчена, и у нее для этого имелись причины. Негритянским актерам и актрисам часто поручают второстепенные роли в голливудских фильмах, но очень редко дают ведущие. По крайней мере, в "белых" картинах. Для Наташи, как и для Эда Хауэлла, это была первая главная роль, и они оба волновались, что легко можно было понять.
   Эпизод, который собирались снимать, назывался "танец смерти". В нем Наташа должна была извиваться перед волосатым Джоном Бриком, который играл роль Груззака – что-то вроде современного венерианского Чингисхана. Он являлся главарем шайки белых бандитов, которые захватили черную Королеву Венеры, Наташу, и собрались выместить на ней всю свою злобу. Если танец Наташи наскучит Груззаку, то она лишится головы, а если понравится – будет изнасилована. Поэтому дело хотя и могло обернуться по-разному, но одинаково плохо для нее. Однако, наверное, было бы интересно посмотреть любой вариант. Особенно если она понравится Груззаку.
   Площадка, выбранная Слэйдом для съемки "венерианского" пейзажа, располагалась на землях одной фермы к северу от Голливуда. Она принадлежала бывшей киноактрисе по имени Мадлен Уиллоу и, наверное, была очень похожа на Венеру, потому что никто – во всяком случае, никто из моих знакомых – и близко не видел эту планету. По крайней мере, на этом участке торчала подходящая скала, возле которой сделали искусственное озеро. В него поверх воды можно было налить нефть и поджечь, чтобы создать море огня и получить клубы черного дыма, вздымающиеся с водной глади. Вокруг высились холмы или, скорее, холмики, по склонам которых будут сновать вверх и вниз – в черном, белом, коричневом, желтом и зеленом – венерианские женщины. При этом разноцветье плюс огонь, дым и чудовища – все будет выглядеть вполне натурально. Фильм снимали на цветной пленке "Ливидколор".
   И если Слэйд отснимет все в том порядке, как задумал, то я смогу поговорить с Наташей не ранее чем завтра. Если вообще смогу. Сначала они прокрутят сцену спасения Шерри и сделают не менее полудюжины дублей, прежде чем перейдут к "танцу смерти" Наташи. Но это уже не зависит ни от Фрэя, ни от Слэйда.
   И вот две кинокамеры расположились у края скалы, а одна – внизу, у озера. Операторы в последний раз проверили показания экспонометров, гримеры и костюмеры сделали заключительные штрихи и приготовления, микрофон на стреле помещен так, чтобы схватить последний крик Шерри, и ассистент режиссера заорал:
   – Тихо!
   – Отлично, будем снимать... Мотор! – скомандовал Фрэй.
   Шерри выбежала и прыгнула со скалы, предпочитая сгореть, чем быть сваренной заживо, и забарахталась в воде. Вроде бы ниоткуда появился громадный Эд Хауэлл с внушительных размеров алюминиевым мечом в руке. Хрясь, хрясь, хрясь – и вот уже три громадные устрицы упали на землю, клацая створками в агонии. Эд нырнул со скалы и поплыл к Шерри стилем брасс, отгоняя от себя языки пламени. Это было не так уж опасно – плыть в воде, покрытой горящей нефтью, но все же это развлечение не для слабонервных. Но все обошлось. Через минуту Эд извлек из воды обмякшую Шерри и понес ее к зеленой лужайке под развесистым деревом, листья которого напоминали раскрытые зонтики. Когда Эд положил Шерри на траву, Фрэй удовлетворенно кивнул. Одна сцена была снята. Теперь танец Наташи.
   Я нашел обломок скалы и уселся на него. Через несколько минут снизу, от озера, поднялись Эд и Шерри, мокрые, перепачканные, но без волдырей. Красавец актер махнул рукой и направился к Фрэю, а Шерри подошла и остановилась передо мной.
   Я поднялся. Мне удалось поговорить с Шерри несколько минут немного раньше этим утром, и теперь она спросила:
   – Ах, вы еще здесь, Шелл.
   – Я же сказал, что не смогу пропустить вашу коронную сцену, – улыбнулся я.
   – Ну и как я выглядела?
   – Изумительно, как всегда, – успокоил я девушку.
   И это было на самом деле так, без всякого преувеличения. Может быть, она не заслуживала академической награды, но поощрения от Шелла Скотта – наверняка. Ее светлые волосы теперь стали темными и тяжелыми от воды. Но никакая вода не могла пригасить сияния этих голубых глаз и уменьшить впечатления от ее прелестей.
   Они тут, на Венере, не носили белья. Да и верхней одежды тоже. Мокрая ткань плотно облепила твердое молодое тело Шерри, а она, похоже, знала, что это прозрачное одеяние действует более возбуждающе, чем просто нагота. Я перевел глаза снова на ее лицо, но это мало мне помогло. Улыбающиеся алые губы девушки выглядели так, будто ее исключили из школы, где учат целоваться. Но не для того, чтобы они оставались без дела.
   – О чем это вы думаете? – спросила меня Шерри.
   Она все еще улыбалась, будто не зная, в чем дело. А я не спешил объяснить ей. Вместо этого я пробормотал с наигранной глуповатостью:
   – Да так... всякие мысли. Они приходят ко мне, когда я думаю.
   – Как умно! – фыркнула девушка.
   – Вы очень добры. И проницательны. И великолепны...
   Шерри зарделась то ли от моего комплимента, то ли оттого, что заметила, как мои глаза обшаривали ее тело. Она попыталась прикрыться руками, но у нее просто не хватало рук.
   – Ну ладно, – сказала она. – Мне надо переодеться.
   – Переодеться? – ухмыльнулся я.
   – Сменить эту мокрую ткань, – пояснила Шерри. – Надеть что-нибудь сухое.
   – Ну конечно. Вы ведь не собираетесь снова надеть что-то мокрое? А у вас найдется что-нибудь такое, чтобы я мог...
   – Снова пялить на меня глаза? Нет, не найдется, – отрезала девушка.
   – Ну, я все-таки попробую, – пообещал я. – А откуда вы знаете, что я глазел?
   – Потому что вы все время это делали. Ну, пока. Увидимся позже, Шелл.
   И она пошла по склонам холма к автостоянке. Да, именно к автостоянке. Там-то и было ее место для переодевания. Ее автомобиль как раз и служил для этой цели. Вы, конечно, слышали о кинопродюсерах, которые не жалеют денег для того, чтобы его люди чувствовали, что о них заботятся, и были довольны и счастливы. Джереми Слэйд был не таков.
   Хотя не стоило бы уж так обвинять Слэйда. Он работал при очень напряженном и совсем не блестящем бюджете. Больше того, у него были серьезные денежные затруднения. Дело в том, что на съемках "Призрака липкой Мрази" одна из его героинь не смогла целых две или три недели участвовать в работе группы, и он оказался на грани банкротства. Но все-таки Джереми Слэйду удалось где-то достать средства и продолжить работу. И теперь казалось, что он не только сумеет спасти этот фильм, но еще и заработает кучу денег.
   Автостоянка располагалась не очень далеко от места съемок последней сцены, и я, естественно, смотрел вслед удалявшейся Шерри. И тут услышал крики Фрэя.
   Там, на площадке, царила полная суматоха: сновали операторы, передвигались камеры, рефлекторы, электрические кабели, стрелы для микрофонов. Там устанавливали два мощных прожектора. И вдруг, как по мановению волшебной палочки, все успокоилось и замерло. Это была подготовительная работа, которая проводилась хорошо тренированным и опытным штатом.
   – Отлично, все замолчали! – кричал Фрей. – Тихо! Черт побери, мы же здесь снимаем кино! Молчать!
   Звезда, Наташа Антуанетт, стояла немного в сторонке и читала газету. Я продвинулся вперед и занял позицию в нескольких шагах за спиной продюсера. Слэйд стоял возле него, а Наташа была слева от меня. Я заметил, что она немного покачнулась, словно тонкое деревцо под порывом ветра.
   – По местам! – приказал Фрэй. – Начинаем. Наташа? Где Наташа, черт побери!
   Девушка читала что-то на первой полосе газеты, скорее всего колонку справа. Она не спеша послюнявила палец и собралась перевернуть страницу. Но не успела. Вместо этого она упала в обморок.
   Это я так подумал, что она потеряла сознание. По крайней мере, она рухнула словно подкошенная. Это было так близко от меня, что я слышал глухой стук, с которым ее голова ударилась о землю. Звук напоминал хлопок в ладоши. Девушка лежала неподвижно.
   Она-то лежала тихо, но вокруг нее вдруг образовалось всеобщее движение. Примерно с полдюжины мужчин одновременно бросились к ней. Джереми Слэйд первым подбежал к распростертой на земле Наташе. Потом, прямо за ним, подскочил Эд Хауэлл и, наконец, Уолтер Фрэй. А уж за ними и я. Потому что, может быть, все еще думал о Шерри. Если хотите знать правду, я должен был думать о Шерри. Так или иначе, но я не был так бдителен, как обычно. Когда я подбежал к Наташе, ее ресницы затрепетали и уголки рта чуть дернулись, будто девушка пыталась улыбнуться. Но я видел людей, которым стреляли в живот, и у них появлялась такая же гримаса, но это вовсе не было улыбкой. Да и, кроме того, Наташа все еще была без сознания и только начала возвращаться в наш мир.
   Прошло четыре или пять минут, прежде чем она окончательно пришла в себя.
   – Это ничего... – пролепетала она. – Правда. Просто я почувствовала внезапную слабость... и все... куда-то подевалось. – Она сделала маленькую паузу и продолжила: – Теперь я в полном порядке. Я не завтракала. Сижу на диете. Может быть, я просто голодна. Но я в порядке.
   Голос у Наташи всегда был тихим, а сейчас напоминал шуршание бархата. И она медленно улыбнулась той красивой, блистательной улыбкой, которая сделала ее знаменитой. Казалось, девушка совсем пришла в себя, но веки все еще немного трепетали.
   Слэйд выглядел совсем расстроенным. Если его звезда сейчас выйдет из строя, то он попал в беду. Режиссер облизал губы и погладил Наташу по темной руке.
   – Вы в порядке, беби? Вы уверены, что вы в порядке? – спрашивал он ее высоким, тонким голосом.
   Впрочем, у Слэйда всегда был такой голос.
   Наташа как-то съежилась и отняла у него руку.
   – Я в порядке, Джерри. Дайте мне только минутку, ладно? – пробормотала она.
   Газета, которую она читала, валялась у нее под ногами. Это была утренняя лос-анджелесская "Геральд стандарт", и это все, что я успел заметить, прежде чем кто-то скомкал и отбросил ее в сторону. Толпа, собравшаяся вокруг нас, начала редеть и понемногу рассасываться. Операторы и техники вернулись на съемочную площадку. А еще через несколько минут все актеры и актрисы, включая Наташу, заняли свои места, и съемки вот-вот должны были начаться.
   Ожидая, пока включат камеры, я думал, помимо всего прочего, еще и о том, могла ли Наташа Антуанетт в это утро иметь хороший, сытный и питательный завтрак.
   Я знал Наташу, и она мне нравилась. Они с Эдом Хауэллом приходили ко мне и моей рыжеволосой ветреной подружке несколько недель назад в гости. В мою голливудскую квартиру на хайбол [1] и гамбургеры, и мы прекрасно провели время. Надо сказать, что Нат – очень эмоциональная молодая женщина, но какая-то недокормленная. В тот вечер, например, она съела целых три гамбургера. С луком.
   Кроме того, вчера вечером мне позвонили. Вот об этом звонке и о том, что за ним последовало, я и собирался ее расспросить. Какая-то женщина сказала мне по телефону, что она – Наташа Антуанетт. Но я не имел никаких доказательств, что это на самом деле была Нат.
   Больше того, Гордон Уэверли тоже сказал, что он никого не убивал, – и очень может быть, что он солгал. Если это так, то я могу оказаться в неприятном положении. Потому что Гордон Уэверли – мой клиент. А человек убит, в этом нет сомнения. Убит очень жестоко, но это непреложный факт.
   И вот когда Уолтер Фрэй закричал: "Хорошо, все готовы? Мотор!.." – я думал обо всем этом. О прошедшей ночи, о Наташе, о Гордоне Уэверли. И об убийце. И о безжалостных бандитах, мертвых и живых...

Глава 2

   Я все думал. Это был отличный вечер.
   Отличный вечер для хорошо смешанных коктейлей с мартини и бифштекса, поджаренного на углях, – это было бы превосходно, – и, может быть, немного вина под бифштекс, красного вина. И для алых, как вино, губ моей девчонки, которая сидела на шоколадно-коричневом диване, в моих апартаментах номер 212 в отеле "Спартан" Голливуда.
   Я провел весь день в моем офисе в деловой части Лос-Анджелеса, наблюдая за рыбками-гуппи в десятигаллоновом аквариуме, который стоял на книжном шкафу, читал Эмерсона и ждал, когда мне позвонит клиент, чего он так и не сделал. Я – человек действия, и когда сижу без дела, то мне нужен тироксин, или питуитрин, или еще что-то, чтобы взбодриться. Поэтому, раз телефон продолжал молчать, я сам им воспользовался и позвонил той самой девочке, которая сейчас сидела на моем шоколадно-коричневом диване.
   Компактная японская жаровня, до краев наполненная древесным углем, стояла посередине золотисто-желтого ковра. Я полил угли специальной жидкостью, чтобы их поджечь, но спичку к своей стряпне все не подносил. Окна гостиной были открыты – потому что это был мой первый опыт и во время приготовления этого блюда что-то могло пойти не так, в результате чего, например, сгорят мои апартаменты и остатки нашего квартала. Первый коктейль с мартини был приготовлен, девчонка улыбалась, и все было как надо.
   – Шелл, ты на самом деле думаешь, что у тебя что-то получится? – спросила она.
   – Кто знает? – откликнулся я. – Но здесь хорошая вентиляция. У нас есть древесный уголь. Есть жаровня, вино и бифштексы. И даже если все это пойдет в раковину, то остаемся мы двое – ты и я.
   – Но... не будет ли слишком дымно? – продолжала моя подружка.
   – Может быть, – таинственно ответил я. – А может, и нет.
   Я говорил так таинственно, потому что все это на самом деле было загадкой для меня. Я не имел ни малейшего представления о таких делах. До этого я никогда не пытался поджарить бифштекс на древесных углях у себя в гостиной, но место для пикника не так легко отыскать в самом сердце асфальтированного Голливуда. Прямо напротив отеля "Спартан", через Норт-Россмор, раскинулись зеленые газоны и дорожки парка "Уилшир-Кантри-клаба", но даже членам этого клуба запрещено разводить огонь на газонах и дорожках парка.
   – Единственный способ научиться чему-то, – изрек я, – это попробовать сделать это самостоятельно. Что, если бы братья Райт, сидя у своего самолета, спрашивали друг друга: "А что, братец, ты думаешь, эта штука полетит?" А что, если бы Папа Дион сказал бы: "Фу!" А что, если бы...
   – О, Шелл...
   – В практических опытах всегда присутствует риск, моя дорогая. Вот что делает жизнь такой волнующей. Разве не так?
   – Не очень. Мне хочется есть.
   Это немного ослабило мое рвение. Моя рыжеволосая подружка была настоящей моделью, это было наше первое свидание. Девушка была великолепна. На ней не было бюстгальтера, а только легкая блузка, но даже это пока на меня не действовало.
   Я ответил:
   – Ты не будешь такой голодной, когда мы все-таки поедим. Да и я тоже буду готов как раз для того самого дела. Это просто вопрос времени...
   – Так зажигай же, – нетерпеливо попросила она.
   Проклятая женщина лишила процесс приготовления пищи всей его привлекательности. А я не настолько любил готовить, чтобы тут же приняться за дело. Черт с ней и с ее соблазнительной блузкой.
   – О'кей, – угрюмо отозвался я. – Но предвкушение часто бывает куда приятнее, чем сам процесс, и мне кажется, что гораздо интереснее ожидать это кушанье, чем...
   – Так зажигай же! – продолжала настаивать она.
   Ну, время пришло. Я подсознательно чувствовал это и одновременно побаивался. Потом присел на корточки и зажег спичку. Настал момент некоторой неопределенности.
   И тут зазвонил телефон.
   – Эх, – с досадой поморщился я. – Не нравится мне это.