Страница:
Издав испуганный вопль, он развернулся и бросился бежать. Не могу ничего с точностью утверждать, но мне кажется, что бедолага решил, что и весь этот грандиозный пожар мне удалось устроить лишь при помощи вот этого небольшого пистолета и вырывающихся из его дула огненных пилюль. Но что бы там ни было у него на уме, а только такой участи для себя он не хотел, не желая быть сожженным заживо. Подбежал к озеру, неуклюже нырнул, поднимая фонтаны брызг, и скрылся под водой.
Я задержался у крыльца ещё на пару секунд, а затем одним рывком распахнул дверь и ворвался в дом. Но той пары секунд мне оказалось достаточно, чтобы обратить внимание на некоторые обстоятельства из незамеченных мною в пылу поспешных действий. Например, неожиданная, почти болезненная сухость в горле, слишком частые и тяжелые удары пульса, непривычный холод в руках, стук в висках и саднящая боль во всей голове, как если бы мой мозг был живым и теперь пытался выползти и подыскать себе местечко поуютнее.
Затем я оказался посреди устеленного коврами длинного коридора, ведущего в дальнюю часть дома. Дверь слева от меня была открыта, и в комнате горел свет. Я метнулся в ту сторону, но комната была пуста.
В самом конце темного коридора виднелся ещё один освещенный дверной проем — это была та самая комната, где я побывал накануне в обществе Джимми и его людей. Я бросился к ней, крепко сжимая в руке пистолет, и мне казалось, что моя голова вот-вот треснет и расколется от боли.
Но теперь не было времени на то, чтобы останавливаться или хотя бы замедлить шаг. Возможно, тот, кто тише едет, и бывает дальше; но только сейчас этот номер ему наверняка не прошел бы. Так что я промчался во весь опор по коридору, и, резко затормозив, ворвался в распахнутые настежь двустворчатые двери, мгновенно оценив представшую моим глазам картину.
Я согнул ноги в коленях, пригибаясь, насколько это было возможно, разворачиваясь влево и выставляя вперед руку с пистолетом.
Слева от меня находился Бинго. И изо всех четверых присутствующих он один стоял с оружием в руке. Похоже, это был тот же самый пистолет, который он наставлял на меня сегодня утром, подсев ко мне в машину перед отелем “Беверли-Хиллс”, или же другой такой же — автоматический, 45-го калибра. На его побитом оспой лице застыло выражение крайнего удивления.
Рядом с ним двое парней забрасывали какие-то бумаги, книжки и ещё что-то в большую дыру в стене. Это был сейф — или, скорее, тайник, тяжелая дверь которого была распахнута настежь. Очевидно, прежде она была скрыта под панельной обшивкой стен, но зато теперь её открыли — уже открыли, специально для меня, если, конечно, в следующие несколько мне удастся остаться в живых.
Одним из двух парней перед входом в тайник был Малютка Фил — коротышка с мясистым лицом и крючковатым носом, с утра сидевший за рулем машины, в которой разъезжал Пень Кори, а позднее гонявшийся за мной по лесу. А рядом с ним, с охапкой бумаг в руках, стоял мой давний знакомый — как обычно, он был мертвенно бледен, а болезненно перекошенное лицо и распухший, посиневший нос придавали ему особенно зловещий вид. Джимми Вайолет. Которому я не так давно свернул клюв на сторону. И который приложил все усилия для того, чтобы убить меня.
В комнате присутствовал ещё один человек. Он сидел в кресле у бара справа от меня. Гиппо Крейн — рослый детина с сутулыми плечами и большим пузом. Видимо, как раз в тот момент он собирался встать, для чего и подался всем телом вперед.
Бинго опередил меня и выстрелил первым, но он промахнулся, а я нет. Отдача у моего пистолета была столь незначитальна, что при выстреле он лишь слегка вздрагивал в руке, что, однако, не сбивало ствол с цели; я дважды нажал на спусковой крючок, и обе пули угодили в грудь с правой стороны. Двойной удар отбросил Бинго назад к стене.
Джимми Вайолет и Малютка Фил побросали то, что было у них в руках и дружно схватились за оружие: у Джимми кобура была скрыта под пиджаком, а Фил носил пистолет на поясе; но к этому времени Гиппо Крейн уже подхватился со своего кресла, и я заметил движение его руки, так же как и отблеск света на металле.
У меня не оставалось времени на то, чтобы развернуться к нему, поэтому я лишь мельком взглянул в ту сторону, наставляя на Гиппо ствол пистолета, продолжая балансировать на пятках, но уже не глядя на него.
Рука с пистолетом все ещё была в движении, когда я спустил курок, но мой выстрел достиг цели. Пуля прошла низко, в районе бедра, но направить дуло своего оружия на меня он ещё не успел. Гиппо повалился обратно в стоящее позади него кресло, рука его все ещё продолжала сжимать тупорылый невольвер 38-го калибра, но зато теперь он был у меня на прицеле. И вторую пулю я всадил ему в грудь.
Вспомнил я и о том, что это он в компании с Зубом, теперь валявшимся на улице, расстреляли белобрысого Портера, и меня охватило непреодолимое желание выстрелить в него ещё разок, а может быть и не один. Но я не стал этого делать. В то время, как в голове у меня промелькнула эта заманчивая мысль, я уже отвел руку назад, направляя дуло на Фила и Джимми Вайолета и держа палец на спусковом крючке.
Но на этом все закончилось.
Вся стрельба.
И вообще все.
Джимми ещё не успел вытащить руку из-под полы пиджака. Малютка Фил уже сжимал в руке пистолет, но теперь он просто разжал пальцы — точно так же, как и Джимми бросил свой блестящий маленький пистолет во время моего предыдущего визита в эту комнату. Фил с готовностью вскинул руки с растопыренными пальцами над головой и замер в таком пложении.
Я взглянул на Гиппо Крейна. Вывалившийся из руки тупорылый револьвер лежал рядом на сидении кресла. Голова его безвольно поникла, подбородок упал на грудь. Его тело все ещё было в движении — клонилось на сторону, заваливаясь вперед.
Я снова перевел взгляд на Джимми Вайолета.
— Ну, Джимми, начинай. Сделай что-нибудь. Давай, вынимай свою пушку. Чихни хотя бы — сделай же хоть что-нибудь.
Я выпрямился, поднял руку с пистолетов выше и старательно прицелился, выбрав точку между его темных с поволокой глаз.
— Давай, Джимми, — сказал я.
У него всегда был нездоровый, какой-то болезненный вид, но теперь он казался перепуганным до смерти. Пухлые губы обмякли, а их уголки оказались опущенными вниз. Он ничего не сказал, а лишь провел языком по пересохшим губам и вытянул вперед левую руку, демонстрируя мне пустую ладонь, а затем очень медленно все той же рукой отвел в сторону полу пиджака, так, чтобы мне была видна его правая рука, сжимавшая хромированную пистолетную рукоятку. Продолжая двигаться очень медленно и осторожно, он опустил правую руку и разжал пальцы, роняя оружие на пол. А потом без всякого напоминания с моей стороны подтолкнул его ко мне ногой.
Я отступил в угол комнаты и остановился у стены. Гиппо тем временем наклонился достаточно вперед и под тяжестью собственного тела вывалился из кресла и с грохотом рухнул на пол, где и остался неподвижно лежать.
Я снова тщательно прицелился Джимми между глаз.
— Так сколько твоих людей сейчас здесь находится? Положим, я это уже знаю. Так что, если задумаешь соврать, вышибу мозги. Так сколько вас тут, считая тебя, Джимми?
Он сглотнул. Но не стал медлить с ответом.
— Десять, — не задумываясь ответил он. — Больше никого нет.
— Перечисли всех по именам.
Он принялся называть имена. А я тем временем занялся подсчетами. Обычно я предпочитаю не связываться с арифметикой; но на этот раз математические действия доставляли мне такое удовольствие, перед которым, похоже, отступила даже головная боль. Сложение в сумме дало десять, ладно; но самое приятное было ещё впереди — вычитание.
Четверо здесь. Флек и Зуб валяются недалеко от парадного входа, а привратник — на заднем дворе. Таков итог моего первого обхода вокруг дома. Всего семь. Арри Английский с шишкой на голове и подстреленный киногерой в цветастой рубахе. Это девять. А десятый все ещё либо бежал, или плыл, а может и вообще утонул.
И тут в первый раз за все время я позволил себе немного расслабиться. Но когда человек ранен так серьезно, как, очевидно, был ранен я, то даже небольшое расслабление дается ему нелегко. Во время этой короткой передышки колени у меня чуть подогнулись, а пистолет в руке дрогнул. Но затем я напряг мышцы ног, снова выпрямляясь и чувствуя, как эти самые мускулы дрожат от напряжения.
Но я не был столь слаб и беспомощен, чтобы не суметь управиться с тем немногим, что ещё оставалось сделать.
Я вздохнул, набрал в легкие побольше воздуха и сказал:
— Ну что ж, посмотрим, что тут у нас.
Глава 21
Я задержался у крыльца ещё на пару секунд, а затем одним рывком распахнул дверь и ворвался в дом. Но той пары секунд мне оказалось достаточно, чтобы обратить внимание на некоторые обстоятельства из незамеченных мною в пылу поспешных действий. Например, неожиданная, почти болезненная сухость в горле, слишком частые и тяжелые удары пульса, непривычный холод в руках, стук в висках и саднящая боль во всей голове, как если бы мой мозг был живым и теперь пытался выползти и подыскать себе местечко поуютнее.
Затем я оказался посреди устеленного коврами длинного коридора, ведущего в дальнюю часть дома. Дверь слева от меня была открыта, и в комнате горел свет. Я метнулся в ту сторону, но комната была пуста.
В самом конце темного коридора виднелся ещё один освещенный дверной проем — это была та самая комната, где я побывал накануне в обществе Джимми и его людей. Я бросился к ней, крепко сжимая в руке пистолет, и мне казалось, что моя голова вот-вот треснет и расколется от боли.
Но теперь не было времени на то, чтобы останавливаться или хотя бы замедлить шаг. Возможно, тот, кто тише едет, и бывает дальше; но только сейчас этот номер ему наверняка не прошел бы. Так что я промчался во весь опор по коридору, и, резко затормозив, ворвался в распахнутые настежь двустворчатые двери, мгновенно оценив представшую моим глазам картину.
Я согнул ноги в коленях, пригибаясь, насколько это было возможно, разворачиваясь влево и выставляя вперед руку с пистолетом.
Слева от меня находился Бинго. И изо всех четверых присутствующих он один стоял с оружием в руке. Похоже, это был тот же самый пистолет, который он наставлял на меня сегодня утром, подсев ко мне в машину перед отелем “Беверли-Хиллс”, или же другой такой же — автоматический, 45-го калибра. На его побитом оспой лице застыло выражение крайнего удивления.
Рядом с ним двое парней забрасывали какие-то бумаги, книжки и ещё что-то в большую дыру в стене. Это был сейф — или, скорее, тайник, тяжелая дверь которого была распахнута настежь. Очевидно, прежде она была скрыта под панельной обшивкой стен, но зато теперь её открыли — уже открыли, специально для меня, если, конечно, в следующие несколько мне удастся остаться в живых.
Одним из двух парней перед входом в тайник был Малютка Фил — коротышка с мясистым лицом и крючковатым носом, с утра сидевший за рулем машины, в которой разъезжал Пень Кори, а позднее гонявшийся за мной по лесу. А рядом с ним, с охапкой бумаг в руках, стоял мой давний знакомый — как обычно, он был мертвенно бледен, а болезненно перекошенное лицо и распухший, посиневший нос придавали ему особенно зловещий вид. Джимми Вайолет. Которому я не так давно свернул клюв на сторону. И который приложил все усилия для того, чтобы убить меня.
В комнате присутствовал ещё один человек. Он сидел в кресле у бара справа от меня. Гиппо Крейн — рослый детина с сутулыми плечами и большим пузом. Видимо, как раз в тот момент он собирался встать, для чего и подался всем телом вперед.
Бинго опередил меня и выстрелил первым, но он промахнулся, а я нет. Отдача у моего пистолета была столь незначитальна, что при выстреле он лишь слегка вздрагивал в руке, что, однако, не сбивало ствол с цели; я дважды нажал на спусковой крючок, и обе пули угодили в грудь с правой стороны. Двойной удар отбросил Бинго назад к стене.
Джимми Вайолет и Малютка Фил побросали то, что было у них в руках и дружно схватились за оружие: у Джимми кобура была скрыта под пиджаком, а Фил носил пистолет на поясе; но к этому времени Гиппо Крейн уже подхватился со своего кресла, и я заметил движение его руки, так же как и отблеск света на металле.
У меня не оставалось времени на то, чтобы развернуться к нему, поэтому я лишь мельком взглянул в ту сторону, наставляя на Гиппо ствол пистолета, продолжая балансировать на пятках, но уже не глядя на него.
Рука с пистолетом все ещё была в движении, когда я спустил курок, но мой выстрел достиг цели. Пуля прошла низко, в районе бедра, но направить дуло своего оружия на меня он ещё не успел. Гиппо повалился обратно в стоящее позади него кресло, рука его все ещё продолжала сжимать тупорылый невольвер 38-го калибра, но зато теперь он был у меня на прицеле. И вторую пулю я всадил ему в грудь.
Вспомнил я и о том, что это он в компании с Зубом, теперь валявшимся на улице, расстреляли белобрысого Портера, и меня охватило непреодолимое желание выстрелить в него ещё разок, а может быть и не один. Но я не стал этого делать. В то время, как в голове у меня промелькнула эта заманчивая мысль, я уже отвел руку назад, направляя дуло на Фила и Джимми Вайолета и держа палец на спусковом крючке.
Но на этом все закончилось.
Вся стрельба.
И вообще все.
Джимми ещё не успел вытащить руку из-под полы пиджака. Малютка Фил уже сжимал в руке пистолет, но теперь он просто разжал пальцы — точно так же, как и Джимми бросил свой блестящий маленький пистолет во время моего предыдущего визита в эту комнату. Фил с готовностью вскинул руки с растопыренными пальцами над головой и замер в таком пложении.
Я взглянул на Гиппо Крейна. Вывалившийся из руки тупорылый револьвер лежал рядом на сидении кресла. Голова его безвольно поникла, подбородок упал на грудь. Его тело все ещё было в движении — клонилось на сторону, заваливаясь вперед.
Я снова перевел взгляд на Джимми Вайолета.
— Ну, Джимми, начинай. Сделай что-нибудь. Давай, вынимай свою пушку. Чихни хотя бы — сделай же хоть что-нибудь.
Я выпрямился, поднял руку с пистолетов выше и старательно прицелился, выбрав точку между его темных с поволокой глаз.
— Давай, Джимми, — сказал я.
У него всегда был нездоровый, какой-то болезненный вид, но теперь он казался перепуганным до смерти. Пухлые губы обмякли, а их уголки оказались опущенными вниз. Он ничего не сказал, а лишь провел языком по пересохшим губам и вытянул вперед левую руку, демонстрируя мне пустую ладонь, а затем очень медленно все той же рукой отвел в сторону полу пиджака, так, чтобы мне была видна его правая рука, сжимавшая хромированную пистолетную рукоятку. Продолжая двигаться очень медленно и осторожно, он опустил правую руку и разжал пальцы, роняя оружие на пол. А потом без всякого напоминания с моей стороны подтолкнул его ко мне ногой.
Я отступил в угол комнаты и остановился у стены. Гиппо тем временем наклонился достаточно вперед и под тяжестью собственного тела вывалился из кресла и с грохотом рухнул на пол, где и остался неподвижно лежать.
Я снова тщательно прицелился Джимми между глаз.
— Так сколько твоих людей сейчас здесь находится? Положим, я это уже знаю. Так что, если задумаешь соврать, вышибу мозги. Так сколько вас тут, считая тебя, Джимми?
Он сглотнул. Но не стал медлить с ответом.
— Десять, — не задумываясь ответил он. — Больше никого нет.
— Перечисли всех по именам.
Он принялся называть имена. А я тем временем занялся подсчетами. Обычно я предпочитаю не связываться с арифметикой; но на этот раз математические действия доставляли мне такое удовольствие, перед которым, похоже, отступила даже головная боль. Сложение в сумме дало десять, ладно; но самое приятное было ещё впереди — вычитание.
Четверо здесь. Флек и Зуб валяются недалеко от парадного входа, а привратник — на заднем дворе. Таков итог моего первого обхода вокруг дома. Всего семь. Арри Английский с шишкой на голове и подстреленный киногерой в цветастой рубахе. Это девять. А десятый все ещё либо бежал, или плыл, а может и вообще утонул.
И тут в первый раз за все время я позволил себе немного расслабиться. Но когда человек ранен так серьезно, как, очевидно, был ранен я, то даже небольшое расслабление дается ему нелегко. Во время этой короткой передышки колени у меня чуть подогнулись, а пистолет в руке дрогнул. Но затем я напряг мышцы ног, снова выпрямляясь и чувствуя, как эти самые мускулы дрожат от напряжения.
Но я не был столь слаб и беспомощен, чтобы не суметь управиться с тем немногим, что ещё оставалось сделать.
Я вздохнул, набрал в легкие побольше воздуха и сказал:
— Ну что ж, посмотрим, что тут у нас.
Глава 21
— Сэм, — проговорил я в телефонную трубку, — это Шелл. У меня для тебя есть кое-какие новости. Расскажу — закачаешься.
— Да? — Сэм мог передать целую гамму чувства даже простым “Да?”
— Ага, — подтвердил я. — Погоди, расскажу все по порядку, но только ты не вя… то есть, не перебивай. Договорились? Потому что только тогда ты сможешь правильно прочувствовать ситуацию и принять спокойное, взвешенное…
— Что ты натворил? — Если Сэмсон может сделать значимым даже простое “Да?”, то эти три слова в его исполнении, нужно было слышать.
— Так вот. Я… у меня прекрасные новости. То есть, с твоей точки зрения. Я покончил с бандой Джимми Вайолета. Вот, так что теперь они…
— Что? Что? С чем ты покончил?
— Шайку Джимми Вайолета. Это великое достижение в деле защиты законности и правопорядка, Сэм. Я вообще-то и звоню сейчас от Джимми, по телефону, установленному в его логове.
Я огляделся по сторонам. Это зрелище было непривычным даже для меня. Джимми Вайолет и Малютка Фил сидели на полу со связанными за спиной руками — Фила связал Джимми по моему приказу, а уж над связыванием самого Джимми мне пришлось потрудиться собственноручно.
А рядом с ними, головой к стене, ко мне ногами, лежало девять тел. Два трупа, один все ещё живой несмотря на две засевшие в груди миниатюрные ракеты, и четверо без сознания с шишками на голове. На ковре у их ног были сложены в кучу пистолеты, а также ножи и дубинки самых разных форм и размеров.
На том конце провода воцарилось тягостное молчание. Затем Сэмсон сказал:
— Так ты, значит, там? Погоди-ка минутку. Мне только что доложили о пожаре в той стороне. Пожарные машины уже выехали. Но я даже не мог подумать, даже в мыслях не мог допустить…
— Пожар не в стороне, Сэм. А прямо здесь. Мне пришлось спалить его гараж.
— Тебе пришлось…
Эти интонации были мне хорошо знакомы, поэтому я поспешил продолжаить.
— Это был единственный выход, Сэм, единственный возможный выход, а иначе они бы просто убили меня. Мне пришлось, так сказать, разбивать их на группки, чтобы не лезли все сразу.
Я слышал, как он разразился криками и бранью. Звуки были приглушенными, потому что он, скорее всего, в это время прикрывал трубку рукой.
Но я знал, что слушать ему это не помешает, и продолжал:
— К тому же, Сэм, у меня не оставалось иного выхода, как только перейти к решительным действиям, совершить что-то серьезное. Ты ведь сам понимаешь, правда? В конце концов, жизнь моя все равно была кончена, не так ли? Все мои друзья лишь посмеялись надо мной — но лишь настоящий мужчина…
— Что ты натворил? — Он говорил медленно, устало, и эти слова обжигали мой слух, подобно расплавленному свинцу.
— Так именно об этом я и пытаюсь тебе рассказать. И тебя это обрадует. Я-то радуюсь. В конце концов, за мной ещё никогда в жизни не охотилось одновременно столько людей, одержимых мыслью об убийстве. Должен же был кто-то свершить правосудие. Вот я и сделал это.
— Да?
— Расклад таков. Я прибыл к Джимми, и, можно сказать, мы тут немножко пошумели. Но зато мне удалось собрать всю шайку вместе. Они здесь, тебя дожидаются.
— Все?
— Все из имевшихся в наличии — кроме одного, который не то убежал, не то уплыл, или просто вырубился где-нибудь. Я его больше не видел. Но зато у меня остались Джимми и восемь человек его людей. Правда, двое из них мертвы — но да так уж получилось. Это мозгляк из моего фильма, который, оказывается, был у них чуть ли не серийным убийцей, ужасно мерзкий тип… и Гиппо Крейн, при непосредственном участии которого и был застрелен Портре, что сможет подтвержить и Зуб ДиКей, когда придет в себя. Если уж кто и заслужил…
— Когда придет в себя, да?
— Да, Сэм, мне пришлось на время вырубить четверых из них, а иначе было никак нельзя. То есть, я в том смысле, что им пришлось дать по башке. С некоторого расстояния, разумеется. Естественно, никакой возможности подойти к ним вплотную у меня не было, и пришлось пустить в ход лук и стрелы…
— Хватит.
— Сэм, но ты должен меня выслушать; я же ещё не перешел к самому интересному.
— С меня довольно. — Он немного помолчал. — Ты что, и в самом деле хочешь сказать, что ты убил или покалечил, или ещё каким-то образом изувечил Джонни Вайолета и этих подонков из его шайки? И их там было — сколько? девять человек, да?
— Девять их осталось. Десятый убежал.
— Десятый убежал, — передразнил он меня. — И как ты только мог это допустить?
— Сэм, я понимаю. Тебе, наверное немного… не по себе. Тут бояться нечего. Ребята ведут себя смирно. Хоть у четверых из них и могут оказаться проломленными черепа или хотя бы сотрясение мозга; но они обязательно поправятся. Со временем.
— Ну да. — Мне не понравилось, каким тоном он это сказал. Мне это совершенно не понравилось.
— Сэм, дружище, — сказал я, стараясь придать своему голосу приличествующую случаю многозначительность, — уверен, ты не будешь разочарован. Ты представить себе не можешь, как все прекрасно сходится. Зуб сможет рассказать о себе и Гиппо Крейне, на котором и так уже висит убийство Портера. Бинго Кестелу, правда, не повезло, в него угодила пара крошечных ракеточек, но жить он все-таки будет; я в этом уверен. А он помимо всего прочего поведает тебе о том, как шантажировал Спорков с фотографией Сибиллы. Малютка Фил был в машине с Пнейм Кори, когда тот вчера вечером заявлялся к Холстедам, что сможет быть использовано в качестве свидетельства по этому эпизоду. А от Джимми Вайолета ты сможешь узнать решительно все — включая то, как Кермит Ванда и Дилли передали ему альбом — так как именно он и верховодил всей этой компанией. Вообще-то от Джимми мне удалось узнать много интересного. Он перепугался, что я могу выстрелить ему промеж глаз. Конечно, я никогда бы не стал…
— Хочешь сказать, что он признал свою вину. Не сомневаюсь, что, подвергнув аресту эту группу граждан, ты, конечно же, сообщил Вайолету о его праве хранить молчание, когда ты станешь стрелять ему промеж глаз, и о праве на адвоката, а также убедился, что он добровольно отвечает на твои вопросы, в то время, как ты собираешься вышибить ему мозги…
— Не смеши меня, Сэм, — беззаботно рассмеялся я. — Я не хуже твоего знаю решения Верховного суда. И понимаю, как осторожно нужно обращаться с этим хулиганьем — то есть, я хотел сказать, с невиновными гражданами. Но тут все в порядке. Я их пока ещё не арестовал, ясно тебе? Но тут налицо все улики, указывающие на их причастность к совершенным преступлениям…
— Ну да.
— … и поэтому официальные представители полиции могут с легким сердцем арестовывать всю шайку и зачитывать им все, что сочтут нужным. Я же, так сказать, никто, обычный гражданин, крайне обеспокоенный угрожающим ростом и размахом преступности. А решения Верховного суда нужно чтить и соблюдать, как, например, решение по делу Мэллори пятьдесят седьмого года…
Молчание. Мне сделалось не по себе.
— И “Мэпп против штата Огайо”… “Престон против Соединенных Штатов…
Я слышал, как тяжело он дышит. Теперь его дыхание стало несколько учащенным.
Я продолжил свою речь, но стал говорить чуть помедленней:
— А “Гидеон против Уэйнрайта”? Да и о деле Эскобедо тоже забывать нельзя, правда?
Он перестал дышать. Это уже плохо.
— И потом ещё такая прелесть — “Миранда против штата Аризона”… Сэм? Сэм, я просто даю тебе ясно понять, что все это время я ни на минуту не забывал о законе. — Я снова рассмеялся. — Насколько это было возможно. Сэм, ты куда подевался?
Наконец, он заговорил. И его голос показался мне каким-то отрешенно-далеким.
— Ты их не арестовал. Никто их не арестовывал. Ты просто вломился туда со своим луком и стрелами и принялся лупить и стрелять всех подряд, чинить насилие и угрожать расправой, устроил пожар — между прочим, огонь был виден даже с угла Голливудского бульвара и Вайн! — незаконно ворвался в частное владение, возможно, нанес телесные повреждения владельцу дома…
— Раз уж ты сам заговорил об этом, то признаюсь, что действительно спалил четыре автомобиля. Но Сэм, все в порядке…
— И догадываюсь, что помимо всего прочего ты сейчас истекаешь кровью, заливая её дорогостоящий ковер мистера Вайолета.
— Кровью-то? Нет, что ты, Сэм. Я не получил ни единой царапины.
Последовала пауза. А затем он сказал упавшим голосом:
— Нет, видать, все-таки нет в этом мире справедливости. Вся перевелась. — Снова пауза. — Ну а какие-нибудь вещественные улики тебе там, случаем, удалось обнаружить? Что-нибудь реально существующее и то, что не отвергнет суд?
— Сэм, этого добра здесь тонны. Их так много, что я не удивлюсь, если все это хозяйство подпадет сразу под семнадцать различных разделов уголовного кодекса. А по интересующему нас в данный момент делу об убийстве Джорджа Холстеда и шантаже теперь можно не только с уверенностью сказать, что все происходило практически в точности так, как я рассказал тебе ранее, но здесь даже альбом нашелся. Фотографии супругов Спорк, Холстед, Берсудиан и иже с ними — главное орудие шантажа.
— Что ж… — Он помолчал. А затем проворчал: — Ну, хоть это.
— Тут ещё есть кое-что. И эта категория находок, на мой взгляд, представляет наибольший интерес. Когда я вошел, Джимми как раз успел зашвырнуть интересующий нас альбом в свой тайник, в котором оказалось ещё два других альбома. Не один, а сразу три. Три, идентичных по концепции и содержанию.
— Да? — Теперь это прозвучало несколько иначе.
— Ага. В одном из них было четырнадцать фотографий с запечатленными на них двадцатью восьмью совершенно незнакомыми мне гражданами. Но вот персонажи из третьего альбома, видимо, имеют некоторое отношение к политике. Сам альбомчик небольшой, всего шесть фотографий, двенадцать человек, но лица двоих из них показались мне до боли знакомыми. Ты их тоже знаешь. Один член легислатуры штата Калифорния. А другой — ей-богу — судья из главного суда первой инстанции.
Он присвистнул. Ничего не сказал, лишь тихонько присвистнул. Но интонация показалась мне обнадеживающей.
— Джимми рассказал мне, — продолжал я, — что эти два альбома также были переданы ему Кермитом Вандой и его женой — кстати, они уже года четыре как женаты — в обмен на крупную сумму наличными. Эпопея с шантажом на почве секса длилась вот уже больше двух лет. Нам лишь по чистой случайности удалось вклиниться в это дело на самом начальном этапе данной операции. — Я выдержал паузу. — Не удивительно, что Пень вчера вечером замочил Холстеда. Этим гадам было, что терять. Если верить Джимми, то им уже удалось вытянуть из своих жертв больше полумиллиона баксов. А я думаю, тут Джимми можно поверить.
Сэм спросил, что ещё мне удалось обнаружить в сейфе или вообще в доме, и я коротко перечислил некоторые из находок. Затем я снова перевел разговор на дело Холстеда и сказал:
— За организацию новой группы Ванда и Дилли принимались, когда уже были готовы покинуть прежнюю, чем и объясняются все эти их многочисленные адреса и переезды. Скорее всего именно сейчас они прокручивают очередную аферу, о которой мы ничего не знаем — возможно, на этот раз выбрав для этой цели “Хидден-Вэли”. Там полно толстосумов, и денежки текут рекой. — Я помолчал. — Сэм, а как насчет этой парочки? У тебя есть хоть какие-то соображения о том, где они могут быть?
— Пока ещё нет. Мы дали объявление о розыске, разослали описание примет, довели до сведения всех информантов, с кем только смогли связаться. Думаю, скоро станет известно что-то определенное.
— Хорошо бы. Ведь у этой куколки остался мой пистолет. Если, конечно, она ещё не выбросила его. Или не пустила в переплавку.
— Кстати, — ласково проговорил Сэмпсон. — Из какого оружия ты расстреливал мирных граждан?
— Что?
— Разве ты не сказал, что в одной из твоих жертв торчит парочка… как ты выразился? Крошечных ракеточек?
— Что? Слушай, говори нормально. Не мямли…
— РАЗВЕ ТЫ НЕ СКАЗАЛ О КРОШЕЧНЫХ РАКЕТОЧКАХ…
— Сэм, ох, ну вообще, прямо в ухо. Как-как, говоришь,… ракеточки?
Он знал. Ну, конечно же, знал. С самого начала. Он лишь не знал о том, что я запускал те миниатюрные ракеты. Точнее сказать, не был уверен.
И вот, наконец — приложив телефонную трубку к другому уху — я сказал:
— Да, я позаимствовал на время тот миленький маленький пистолетик. Да, я это сделал. Это потрясающее оружие, Сэм, просто чудо, настоящая ракетная установка. Можешь считать, что я опробовал эту штучку в полевых условиях, и может быть рекомендована к немедленному утверждению…
— Ты зашел слишком далеко, — тихо сказал он. Не зло, без угрозы в голосе. Просто как-то очень грустно. — Слишком далеко, — пробормотал он снова.
Я ничего не сказал. У меня вообще появилось ощущение, что я уже и так достаточно наговорился.
После короткой паузы Сэм продолжал:
— Шелл, я уже отправил машину к дому мистера Вайолета. За тобой приедут Билл Роулинс и его напарник. Ты же не станешь стрелять в своего старого приятеля Билла Роулинса, правда?
Я вспомнил хохочущего Билла сидящим на полу в инструктажном помещении “убойного” отдела и колотящим кулаками по полу. И то, как он больно схватил меня за руку.
— Не знаю, не уверен, — сказал я.
— Им поручено доставить тебя сюда. Пожалуйста, не оказывай сопротивления, и просто поезжай с ними.
— Ну, разумеется. Я вообще-то ужасно миролюбивый человек. К тому же на сопротивление сил у меня уже не осталось. Черт возьми, тебе совсем необязательно был посылать за мной машину.
— Я подумал, что так будет лучше. Шелдон, неужели ты так и не понял, не допер своим умом, что мы, полиция, собирались наведаться к Джимми Вайолету? Тем же вечером, но попозже? Имея для этого все необходимые документы и полномочия, основываясь на собранных нами уликах, в число которых вошел, кстати, даже тот твой фильм… Шелдон, ты слышишь меня?
Я прислушался.
— Я слышу сирены, — сказал я.
— Наверное, это пожарные. Но лейтенант Роулинс тоже скоро подъедет. Жди его там.
— Есть, сэр. Не думаю, что тут нужны пожарные. Пожар уже почти догорел.
— Пожар, — ласково возразил Сэмсон, — только начинается.
И он повесил трубку.
Интересно, что он хотел этим сказать? Я погрузился в раздумья.
А сказать он хотел то, что собирается засадить меня за решетку.
Именно такое ощущение возникло у меня после прибытия Роулинса и его напарника, молоденького сержанта. Во всяком случае, Билл объявил мне о том, что я арестован.
О формальной стороне дела позаботились лишь после того, как они — в сопровождении по меньшей мере полудюжины полицейских машин — прибыли во владения Джимми Вайолета и созерцали следы недавнего разгрома. И после проведения положенных в таких случаях полицейских действий, фотосъемки, сбора и изъятия вещественных доказательств — и бандитов — все благополучно завершилось.
Весело улыбаясь, Билл объявил мне, что я арестован, а затем извлек из кармана свою маленькую карточку и прочитал по ней:
— Мистер Скотт, я должен сообщить вам, что у вас есть право хранить молчание. Все сказанное вами может быть использовано против вас в суде… — и так далее, до самого конца.
Когда он закончил, я сказал:
— Ты, наверное, шутишь..
Он улыбнулся.
— Что ж, ладно, — сердито прорычал я в ответ, — значит, я арестован. Но не шей мне дело, ты, грязная крыса, я все равно не сяду. Черт, я сознаюсь быстрее, чем ты, скотина, доберешься до прокурора…
Я прервал свою тираду и улыбнулся. А затем, уже безо всякого рыка сказал:
— Билл, вообще-то я тут уже не при чем. И свободен как птица. Ты ничего не сможешь мне сделать, ничего.
— Правда?
— Это просто замечательно. Я уже сам во всем признался! И не какому-то там лейтенанту, а самому капитану “убойного” отдела. Этой грубой скотине. Он оказывал на меня давление, намеренно запутывал и незаконно принуждал к даче показаний. Он не объяснил мне ни одного из моих прав — зато перечислил все то, на что я прав не имею. Он творил явное беззаконие. Так что снимай с меня наручники, и я пойду.
И я ушел. Но в сопровождении Билла и сержанта.
Его напарник вел машину, а Роулинс сидале рядом со мной на заднем сидении. Наручники он с меня снял — разумеется, инициатором этой шутки тоже был он сам. Вообще, у Роулинса очень извращенное чувство юмора. Я это уже понял. Но он был совсем не так уж плох. Потому что, когда мы уже проезжали по Сансет, направляясь в сторону магистрали на Голливуд, он сообщил мне весьма обнадеживающую новость.
До этого он два или три раза звонил Сэмсону из дома Джимми Вайолета, и в последний раз, сказал Билл, всего через минуту после того, как Сэм получил некую информацию. Сведения, которым было суждено стать заключительным аккордом в расследовании этого дела.
Один из осведомителей отлично справился со своей работой. Местонахождение Кермита Ванды и его жены было установлено.
— Да? — Сэм мог передать целую гамму чувства даже простым “Да?”
— Ага, — подтвердил я. — Погоди, расскажу все по порядку, но только ты не вя… то есть, не перебивай. Договорились? Потому что только тогда ты сможешь правильно прочувствовать ситуацию и принять спокойное, взвешенное…
— Что ты натворил? — Если Сэмсон может сделать значимым даже простое “Да?”, то эти три слова в его исполнении, нужно было слышать.
— Так вот. Я… у меня прекрасные новости. То есть, с твоей точки зрения. Я покончил с бандой Джимми Вайолета. Вот, так что теперь они…
— Что? Что? С чем ты покончил?
— Шайку Джимми Вайолета. Это великое достижение в деле защиты законности и правопорядка, Сэм. Я вообще-то и звоню сейчас от Джимми, по телефону, установленному в его логове.
Я огляделся по сторонам. Это зрелище было непривычным даже для меня. Джимми Вайолет и Малютка Фил сидели на полу со связанными за спиной руками — Фила связал Джимми по моему приказу, а уж над связыванием самого Джимми мне пришлось потрудиться собственноручно.
А рядом с ними, головой к стене, ко мне ногами, лежало девять тел. Два трупа, один все ещё живой несмотря на две засевшие в груди миниатюрные ракеты, и четверо без сознания с шишками на голове. На ковре у их ног были сложены в кучу пистолеты, а также ножи и дубинки самых разных форм и размеров.
На том конце провода воцарилось тягостное молчание. Затем Сэмсон сказал:
— Так ты, значит, там? Погоди-ка минутку. Мне только что доложили о пожаре в той стороне. Пожарные машины уже выехали. Но я даже не мог подумать, даже в мыслях не мог допустить…
— Пожар не в стороне, Сэм. А прямо здесь. Мне пришлось спалить его гараж.
— Тебе пришлось…
Эти интонации были мне хорошо знакомы, поэтому я поспешил продолжаить.
— Это был единственный выход, Сэм, единственный возможный выход, а иначе они бы просто убили меня. Мне пришлось, так сказать, разбивать их на группки, чтобы не лезли все сразу.
Я слышал, как он разразился криками и бранью. Звуки были приглушенными, потому что он, скорее всего, в это время прикрывал трубку рукой.
Но я знал, что слушать ему это не помешает, и продолжал:
— К тому же, Сэм, у меня не оставалось иного выхода, как только перейти к решительным действиям, совершить что-то серьезное. Ты ведь сам понимаешь, правда? В конце концов, жизнь моя все равно была кончена, не так ли? Все мои друзья лишь посмеялись надо мной — но лишь настоящий мужчина…
— Что ты натворил? — Он говорил медленно, устало, и эти слова обжигали мой слух, подобно расплавленному свинцу.
— Так именно об этом я и пытаюсь тебе рассказать. И тебя это обрадует. Я-то радуюсь. В конце концов, за мной ещё никогда в жизни не охотилось одновременно столько людей, одержимых мыслью об убийстве. Должен же был кто-то свершить правосудие. Вот я и сделал это.
— Да?
— Расклад таков. Я прибыл к Джимми, и, можно сказать, мы тут немножко пошумели. Но зато мне удалось собрать всю шайку вместе. Они здесь, тебя дожидаются.
— Все?
— Все из имевшихся в наличии — кроме одного, который не то убежал, не то уплыл, или просто вырубился где-нибудь. Я его больше не видел. Но зато у меня остались Джимми и восемь человек его людей. Правда, двое из них мертвы — но да так уж получилось. Это мозгляк из моего фильма, который, оказывается, был у них чуть ли не серийным убийцей, ужасно мерзкий тип… и Гиппо Крейн, при непосредственном участии которого и был застрелен Портре, что сможет подтвержить и Зуб ДиКей, когда придет в себя. Если уж кто и заслужил…
— Когда придет в себя, да?
— Да, Сэм, мне пришлось на время вырубить четверых из них, а иначе было никак нельзя. То есть, я в том смысле, что им пришлось дать по башке. С некоторого расстояния, разумеется. Естественно, никакой возможности подойти к ним вплотную у меня не было, и пришлось пустить в ход лук и стрелы…
— Хватит.
— Сэм, но ты должен меня выслушать; я же ещё не перешел к самому интересному.
— С меня довольно. — Он немного помолчал. — Ты что, и в самом деле хочешь сказать, что ты убил или покалечил, или ещё каким-то образом изувечил Джонни Вайолета и этих подонков из его шайки? И их там было — сколько? девять человек, да?
— Девять их осталось. Десятый убежал.
— Десятый убежал, — передразнил он меня. — И как ты только мог это допустить?
— Сэм, я понимаю. Тебе, наверное немного… не по себе. Тут бояться нечего. Ребята ведут себя смирно. Хоть у четверых из них и могут оказаться проломленными черепа или хотя бы сотрясение мозга; но они обязательно поправятся. Со временем.
— Ну да. — Мне не понравилось, каким тоном он это сказал. Мне это совершенно не понравилось.
— Сэм, дружище, — сказал я, стараясь придать своему голосу приличествующую случаю многозначительность, — уверен, ты не будешь разочарован. Ты представить себе не можешь, как все прекрасно сходится. Зуб сможет рассказать о себе и Гиппо Крейне, на котором и так уже висит убийство Портера. Бинго Кестелу, правда, не повезло, в него угодила пара крошечных ракеточек, но жить он все-таки будет; я в этом уверен. А он помимо всего прочего поведает тебе о том, как шантажировал Спорков с фотографией Сибиллы. Малютка Фил был в машине с Пнейм Кори, когда тот вчера вечером заявлялся к Холстедам, что сможет быть использовано в качестве свидетельства по этому эпизоду. А от Джимми Вайолета ты сможешь узнать решительно все — включая то, как Кермит Ванда и Дилли передали ему альбом — так как именно он и верховодил всей этой компанией. Вообще-то от Джимми мне удалось узнать много интересного. Он перепугался, что я могу выстрелить ему промеж глаз. Конечно, я никогда бы не стал…
— Хочешь сказать, что он признал свою вину. Не сомневаюсь, что, подвергнув аресту эту группу граждан, ты, конечно же, сообщил Вайолету о его праве хранить молчание, когда ты станешь стрелять ему промеж глаз, и о праве на адвоката, а также убедился, что он добровольно отвечает на твои вопросы, в то время, как ты собираешься вышибить ему мозги…
— Не смеши меня, Сэм, — беззаботно рассмеялся я. — Я не хуже твоего знаю решения Верховного суда. И понимаю, как осторожно нужно обращаться с этим хулиганьем — то есть, я хотел сказать, с невиновными гражданами. Но тут все в порядке. Я их пока ещё не арестовал, ясно тебе? Но тут налицо все улики, указывающие на их причастность к совершенным преступлениям…
— Ну да.
— … и поэтому официальные представители полиции могут с легким сердцем арестовывать всю шайку и зачитывать им все, что сочтут нужным. Я же, так сказать, никто, обычный гражданин, крайне обеспокоенный угрожающим ростом и размахом преступности. А решения Верховного суда нужно чтить и соблюдать, как, например, решение по делу Мэллори пятьдесят седьмого года…
Молчание. Мне сделалось не по себе.
— И “Мэпп против штата Огайо”… “Престон против Соединенных Штатов…
Я слышал, как тяжело он дышит. Теперь его дыхание стало несколько учащенным.
Я продолжил свою речь, но стал говорить чуть помедленней:
— А “Гидеон против Уэйнрайта”? Да и о деле Эскобедо тоже забывать нельзя, правда?
Он перестал дышать. Это уже плохо.
— И потом ещё такая прелесть — “Миранда против штата Аризона”… Сэм? Сэм, я просто даю тебе ясно понять, что все это время я ни на минуту не забывал о законе. — Я снова рассмеялся. — Насколько это было возможно. Сэм, ты куда подевался?
Наконец, он заговорил. И его голос показался мне каким-то отрешенно-далеким.
— Ты их не арестовал. Никто их не арестовывал. Ты просто вломился туда со своим луком и стрелами и принялся лупить и стрелять всех подряд, чинить насилие и угрожать расправой, устроил пожар — между прочим, огонь был виден даже с угла Голливудского бульвара и Вайн! — незаконно ворвался в частное владение, возможно, нанес телесные повреждения владельцу дома…
— Раз уж ты сам заговорил об этом, то признаюсь, что действительно спалил четыре автомобиля. Но Сэм, все в порядке…
— И догадываюсь, что помимо всего прочего ты сейчас истекаешь кровью, заливая её дорогостоящий ковер мистера Вайолета.
— Кровью-то? Нет, что ты, Сэм. Я не получил ни единой царапины.
Последовала пауза. А затем он сказал упавшим голосом:
— Нет, видать, все-таки нет в этом мире справедливости. Вся перевелась. — Снова пауза. — Ну а какие-нибудь вещественные улики тебе там, случаем, удалось обнаружить? Что-нибудь реально существующее и то, что не отвергнет суд?
— Сэм, этого добра здесь тонны. Их так много, что я не удивлюсь, если все это хозяйство подпадет сразу под семнадцать различных разделов уголовного кодекса. А по интересующему нас в данный момент делу об убийстве Джорджа Холстеда и шантаже теперь можно не только с уверенностью сказать, что все происходило практически в точности так, как я рассказал тебе ранее, но здесь даже альбом нашелся. Фотографии супругов Спорк, Холстед, Берсудиан и иже с ними — главное орудие шантажа.
— Что ж… — Он помолчал. А затем проворчал: — Ну, хоть это.
— Тут ещё есть кое-что. И эта категория находок, на мой взгляд, представляет наибольший интерес. Когда я вошел, Джимми как раз успел зашвырнуть интересующий нас альбом в свой тайник, в котором оказалось ещё два других альбома. Не один, а сразу три. Три, идентичных по концепции и содержанию.
— Да? — Теперь это прозвучало несколько иначе.
— Ага. В одном из них было четырнадцать фотографий с запечатленными на них двадцатью восьмью совершенно незнакомыми мне гражданами. Но вот персонажи из третьего альбома, видимо, имеют некоторое отношение к политике. Сам альбомчик небольшой, всего шесть фотографий, двенадцать человек, но лица двоих из них показались мне до боли знакомыми. Ты их тоже знаешь. Один член легислатуры штата Калифорния. А другой — ей-богу — судья из главного суда первой инстанции.
Он присвистнул. Ничего не сказал, лишь тихонько присвистнул. Но интонация показалась мне обнадеживающей.
— Джимми рассказал мне, — продолжал я, — что эти два альбома также были переданы ему Кермитом Вандой и его женой — кстати, они уже года четыре как женаты — в обмен на крупную сумму наличными. Эпопея с шантажом на почве секса длилась вот уже больше двух лет. Нам лишь по чистой случайности удалось вклиниться в это дело на самом начальном этапе данной операции. — Я выдержал паузу. — Не удивительно, что Пень вчера вечером замочил Холстеда. Этим гадам было, что терять. Если верить Джимми, то им уже удалось вытянуть из своих жертв больше полумиллиона баксов. А я думаю, тут Джимми можно поверить.
Сэм спросил, что ещё мне удалось обнаружить в сейфе или вообще в доме, и я коротко перечислил некоторые из находок. Затем я снова перевел разговор на дело Холстеда и сказал:
— За организацию новой группы Ванда и Дилли принимались, когда уже были готовы покинуть прежнюю, чем и объясняются все эти их многочисленные адреса и переезды. Скорее всего именно сейчас они прокручивают очередную аферу, о которой мы ничего не знаем — возможно, на этот раз выбрав для этой цели “Хидден-Вэли”. Там полно толстосумов, и денежки текут рекой. — Я помолчал. — Сэм, а как насчет этой парочки? У тебя есть хоть какие-то соображения о том, где они могут быть?
— Пока ещё нет. Мы дали объявление о розыске, разослали описание примет, довели до сведения всех информантов, с кем только смогли связаться. Думаю, скоро станет известно что-то определенное.
— Хорошо бы. Ведь у этой куколки остался мой пистолет. Если, конечно, она ещё не выбросила его. Или не пустила в переплавку.
— Кстати, — ласково проговорил Сэмпсон. — Из какого оружия ты расстреливал мирных граждан?
— Что?
— Разве ты не сказал, что в одной из твоих жертв торчит парочка… как ты выразился? Крошечных ракеточек?
— Что? Слушай, говори нормально. Не мямли…
— РАЗВЕ ТЫ НЕ СКАЗАЛ О КРОШЕЧНЫХ РАКЕТОЧКАХ…
— Сэм, ох, ну вообще, прямо в ухо. Как-как, говоришь,… ракеточки?
Он знал. Ну, конечно же, знал. С самого начала. Он лишь не знал о том, что я запускал те миниатюрные ракеты. Точнее сказать, не был уверен.
И вот, наконец — приложив телефонную трубку к другому уху — я сказал:
— Да, я позаимствовал на время тот миленький маленький пистолетик. Да, я это сделал. Это потрясающее оружие, Сэм, просто чудо, настоящая ракетная установка. Можешь считать, что я опробовал эту штучку в полевых условиях, и может быть рекомендована к немедленному утверждению…
— Ты зашел слишком далеко, — тихо сказал он. Не зло, без угрозы в голосе. Просто как-то очень грустно. — Слишком далеко, — пробормотал он снова.
Я ничего не сказал. У меня вообще появилось ощущение, что я уже и так достаточно наговорился.
После короткой паузы Сэм продолжал:
— Шелл, я уже отправил машину к дому мистера Вайолета. За тобой приедут Билл Роулинс и его напарник. Ты же не станешь стрелять в своего старого приятеля Билла Роулинса, правда?
Я вспомнил хохочущего Билла сидящим на полу в инструктажном помещении “убойного” отдела и колотящим кулаками по полу. И то, как он больно схватил меня за руку.
— Не знаю, не уверен, — сказал я.
— Им поручено доставить тебя сюда. Пожалуйста, не оказывай сопротивления, и просто поезжай с ними.
— Ну, разумеется. Я вообще-то ужасно миролюбивый человек. К тому же на сопротивление сил у меня уже не осталось. Черт возьми, тебе совсем необязательно был посылать за мной машину.
— Я подумал, что так будет лучше. Шелдон, неужели ты так и не понял, не допер своим умом, что мы, полиция, собирались наведаться к Джимми Вайолету? Тем же вечером, но попозже? Имея для этого все необходимые документы и полномочия, основываясь на собранных нами уликах, в число которых вошел, кстати, даже тот твой фильм… Шелдон, ты слышишь меня?
Я прислушался.
— Я слышу сирены, — сказал я.
— Наверное, это пожарные. Но лейтенант Роулинс тоже скоро подъедет. Жди его там.
— Есть, сэр. Не думаю, что тут нужны пожарные. Пожар уже почти догорел.
— Пожар, — ласково возразил Сэмсон, — только начинается.
И он повесил трубку.
Интересно, что он хотел этим сказать? Я погрузился в раздумья.
А сказать он хотел то, что собирается засадить меня за решетку.
Именно такое ощущение возникло у меня после прибытия Роулинса и его напарника, молоденького сержанта. Во всяком случае, Билл объявил мне о том, что я арестован.
О формальной стороне дела позаботились лишь после того, как они — в сопровождении по меньшей мере полудюжины полицейских машин — прибыли во владения Джимми Вайолета и созерцали следы недавнего разгрома. И после проведения положенных в таких случаях полицейских действий, фотосъемки, сбора и изъятия вещественных доказательств — и бандитов — все благополучно завершилось.
Весело улыбаясь, Билл объявил мне, что я арестован, а затем извлек из кармана свою маленькую карточку и прочитал по ней:
— Мистер Скотт, я должен сообщить вам, что у вас есть право хранить молчание. Все сказанное вами может быть использовано против вас в суде… — и так далее, до самого конца.
Когда он закончил, я сказал:
— Ты, наверное, шутишь..
Он улыбнулся.
— Что ж, ладно, — сердито прорычал я в ответ, — значит, я арестован. Но не шей мне дело, ты, грязная крыса, я все равно не сяду. Черт, я сознаюсь быстрее, чем ты, скотина, доберешься до прокурора…
Я прервал свою тираду и улыбнулся. А затем, уже безо всякого рыка сказал:
— Билл, вообще-то я тут уже не при чем. И свободен как птица. Ты ничего не сможешь мне сделать, ничего.
— Правда?
— Это просто замечательно. Я уже сам во всем признался! И не какому-то там лейтенанту, а самому капитану “убойного” отдела. Этой грубой скотине. Он оказывал на меня давление, намеренно запутывал и незаконно принуждал к даче показаний. Он не объяснил мне ни одного из моих прав — зато перечислил все то, на что я прав не имею. Он творил явное беззаконие. Так что снимай с меня наручники, и я пойду.
И я ушел. Но в сопровождении Билла и сержанта.
Его напарник вел машину, а Роулинс сидале рядом со мной на заднем сидении. Наручники он с меня снял — разумеется, инициатором этой шутки тоже был он сам. Вообще, у Роулинса очень извращенное чувство юмора. Я это уже понял. Но он был совсем не так уж плох. Потому что, когда мы уже проезжали по Сансет, направляясь в сторону магистрали на Голливуд, он сообщил мне весьма обнадеживающую новость.
До этого он два или три раза звонил Сэмсону из дома Джимми Вайолета, и в последний раз, сказал Билл, всего через минуту после того, как Сэм получил некую информацию. Сведения, которым было суждено стать заключительным аккордом в расследовании этого дела.
Один из осведомителей отлично справился со своей работой. Местонахождение Кермита Ванды и его жены было установлено.