Конечно, он находился в худшем состоянии, чем я предполагал. Возможно даже, что он упал бы, не поддерживай его шесть самых очаровательных крошек во всем христианском мире, или во всем мусульманском, или где бы то ни было.
Эти глупые, щебечущие особы ввели его в комнату и прислонили к стене. А потом из холла донесся перестук легких быстрых шагов, и в открытой двери палаты возникла улыбающаяся, лучезарная, излучающая сладостное тепло и рассыпающая искры пронизывающего все вокруг нее электричества, несравненная Сайнара Лэйн.
– О, привет! – начал я.
– Джиппи! – воскликнула она, проходя мимо меня к его постели. Склонилась, чмокнула его в щеку. – Ну не чудесно ли это?
– Что? – спросил он.
– Все, Джиппи!
Потом она махнула рукой Деву, выкрикнула в его адрес какую-то глупость и снова пролетела мимо.
– Привет! – повторил я.
Но она уже самозабвенно погрузилась в ученую беседу с Шейхом Файзули. Из долетавших до меня обрывков я понял, что первый ее визит в отель "Касакасбах" был продиктован необходимостью дать Шейху необыкновенно важные с астрологической точки зрения советы. И сейчас они снова обсуждали какие-то проблемы, касавшиеся положения планет, их аспектов, продвижения и так далее. Шейх жадно слушал Сайнару.
Я пересек комнату и остановился в почтительной близости от Моррейна, обрамленного красавицами. Он ухмыльнулся и махнул рукой в знак приветствия, хотя рука его поднималась только до пуговицы на животе.
Потом, виновато взглянув на меня, сказал:
– Генерал, мне хотелось бы отказаться от своих полномочий.
Я чуть было не рассмеялся, глядя на этого умалишенного, но сдержался и сурово произнес:
– Сожалею, майор, единственный достойный выход в данной ситуации – это встать перед взводом наших солдат и отдать им команду расстрелять себя.
– Ну, если это единственное, что вы мне оставляете, сэр...
Тут послышалось звучное "хоп" – это пробка вылетела из бутылки с шампанским, которое Джиппи открыл собственноручно, не пролив ни капли. Правда, ему немного помогала Одри. В течение следующей минуты слышалось только нежное журчание и шипение пенящегося вина.
Воспользовавшись моментом, Одри, отчаявшаяся справиться с таким количеством шампанского, скользнула ко мне и шепнула, что хочет меня крепко расцеловать, и на этот раз не в щеку.
К этому времени мне уже казалось, что она выглядит довольно мило, поэтому я сказал:
– Почему бы и нет, детка? – и слегка клюнул ее. Во второй раз я клюнул бы ее крепче, но меня остановил громоподобный рев.
– Что за черт! Прекратите волочиться за моей женой!
Я завертел головой, чуть отстранив Одри, в результате чего она пролетела около шести футов и затормозила только у постели Джиппи, не приложив к этому ни малейшего усилия. Рев исходил от Джиппи, он ревел во всю глотку, но при этом широко улыбался. Потом он гикнул и окунул нос в пустой бокал от шампанского, что мне показалось довольно странным.
Улучив момент, я снова оказался рядом с Девом и сказал:
– Желаю всяческих благ вам и вашим женам. Обещаю навещать их, когда вы окажетесь в тюрьме по обвинению в многоженстве.
– Полигамия в своем роде превосходна, – сказал он с глупым видом. – Кроме того, я могу мгновенно развестись, стоит только произнести трижды...
– Не говорите. Воспоминание об этом слишком мучительно. Особенно потому, что я услышал это заклинание еще до того, как узнал, что Файзули приказам своим козочкам даже никому не улыбаться, кроме Даайвэнна Мааххррайна.
– Вы о чем? – спросил он меня с любопытством.
– Не о чем, а о ком. О вас.
– Обо мне? Я что, эта длинная песня "Мааххр..."? Как там дальше?
– Да, – сказал я раздраженно. – И, по-видимому, это единственная песня, которую они знают и умеют петь. Но я их прощаю, потому что они не ведают, что творят. И не ведают, что сотворили со мной.
Я оглядел шестерых красавиц, которые все еще держались за своего повелителя, и обратился к ним с краткой прощальной речью:
– Розочки мои, улыбнитесь, не бойтесь, что это принесет мне радость. Улыбнитесь – и взамен я дарую вам свое прощение!
И я с горечью отвернулся. А когда отвернулся, то увидел проходящую мимо Сайнару – она снова направлялась к Джиппи.
– Привет, – сказал я ее спине.
Далее мне следовало перемолвиться с Шейхом Файзули.
Он довольно кивал головой и показывал на Девина, который почему-то заторопился из комнаты.
– Должен сказать, мистер Скотт, этот мистер Моррейн неподражаем. – Потом улыбнулся мне: – Но и вы – ввиду того, что вы сказали, что сделали, как сказали...
Должно быть, шампанское ударило Шейху в голову – и ему тоже. И он продолжат:
– Вы сказали мне: как я сказал, так и сделал. Поэтому я заявляю, что вы тоже неподражаемы. – Он помолчал, улыбнулся и прибавил с веселым блеском в черных глазах: – Думаю, все согласятся, а если не согласятся, то раскаются, что и я тоже неподражаем.
– Вам не мешало бы это повторить! – закричал я.
И он ответил:
– О'кей! Я тоже неподражаем, и, возможно, даже более неподражаем, чем все!
Я удивленно протянул:
– Даже не спорю, что такое вам не повторить.
Он подумал над тем, что я сказал, и сверкнул черными пронзительными глазами.
– Красиво... или нет? – Он снова подумал, но уже над тем, что сказал сам, и с улыбкой продолжил: – Раз речь зашла о красивом, то я должен сказать: я вам чрезвычайно признателен за исключительное соблюдение секретности о моих походных женах. Вы уже, конечно, поняли, что они не мои законные жены. Верно?
– Верно.
– Надеюсь, вы также понимаете, мистер Скотт, для меня этот обман был... как это... большой необходимостью?
– Совершеннейшей необходимостью. Уж это-то я хорошо понимаю.
– Если я что-то сказал, мое слово становится законом. Без всякого промедления.
– Верю, – кивнул я.
– Однако полнота понимания с вашей стороны заслуживает с моей стороны поощрения. Я вам обязан за то, что вы выполнили мое поручение: нашли и доставили ко мне этих женщин. И вы так сильно пострадали в то время, когда их разыскивали.
– Да, пострадал. Но это ненадолго. Право, мне нравится ваш костюм. Мог бы я где-нибудь достать такой?
Не знаю, почему я это сказал. Но в тот момент мне действительно нравилось его облачение, а свое – нет. К тому же я знал пару девушек, которые бы пришли в восторг, если бы я явился к ним в чем-нибудь подобном.
– Но, как я понимаю, – продолжал я, – это официальный наряд правителя государства Кардизазан?
– Да, – ответил он. – В отеле "Касакасбах" есть портной великих достоинств, который сшил этот костюм специально для меня. По моим указаниям, конечно. Разумеется, это официальный наряд, так сказать, униформа султана Кардизазана. Но все, что я делаю, это – ношу его. Это даже не одежда государственного деятеля, строго говоря, ибо за ней – никакой деятельности.
– Разумеется.
– Но пойдемте. Пойдемте, чтобы услышать мои остальные речи. Я думаю, мы должны туда пойти, потому что это имеет большое значение.
И мы туда отправились. В холл. И вокруг нас не было никого. Шейх файзули сказал:
– Когда, мистер Скотт, я нанял вас, то первым делом предупредил о соблюдении полнейшей секретности. Это была не прихоть. Если бы в моей стране вдруг стало известно, хотя бы в самом узком кругу, что султан Кардизазана, то есть я, путешествовал на реактивном самолете в США с шестью красавицами, которые не являются его законными женами, то для меня все обернулось бы еще хуже, чем если бы я путешествовал со всеми настоящими. Улавливаете?
– Улавливаю.
– Но если сегодня знает узкий круг, значит, завтра знают все. В том числе и мои законные жены. Так?
– Так.
– Кстати, мне сразу стало ясно, что в ваших глазах даже мои фальшивые жены обладают привлекательностью, заслуживающей упоминания. Вам следовало бы увидеть настоящих. Но это так, к слову... Если бы известие о фальшивых женах дошло до настоящих, это причинило бы мне большие неприятности. Вы помните... Машлик?
– Не могу забыть ни ее, ни Хахерайн!
– Нет, Хахерайн забудьте! Забудьте о старой Хахерайн. Она умерла, что в ней хорошего? Вспомните, что я вам говорил о Машлик...
– Она ворчунья.
– Верно. Но не больше и не меньше, чем все остальные. – Это было сказано с большой серьезностью.
– Остальные... О Шейх, но ведь не все...
– Все сорок семь! – Он многозначительно кивнул. – Вы очень проницательно это подсчитали. Немного больше, немного меньше, но ни одна не уступит в этом другой. Вы знаете, как это бывает с одной женой?
– Только по слухам. У меня нет жены.
– Ни одной? Это еще хуже, чем иметь сорок семь. Но в заключение, чтобы закрыть тему, хочу объяснить, почему нельзя даже упоминать о шести ненастоящих женах. Когда человек – абсолютный правитель великой страны, не важно, обширна она или мала, для каждого из наших подданных этот правитель должен... этот правитель обязан... Как бы это выразиться...
– Должен владеть ситуацией?
– Да, это, конечно, так. Но... ах, я забыл, как сказать... в дополнение ко всему, что я сообщил о своих настоящих женах, обо всем моем гареме. – Он помолчал, недовольно качая головой.
– Кстати, в обладании гаремом масса достоинств. Не знали? Как говорят у вас в Америке, все портится, но не это.
Я согласно кивнул. Ибо мне было нечего возразить. Да и любому холостяку, думается, тоже. Шейх Файзули пружинисто выпрямился, вскинул голову и взглянул мне в глаза пылающим взором.
– Я выполнил безнравственную обязанность раскрыть вам определенные стороны жизни султана. Нет смысла повторять, что я говорил о самом сокровенном и что я снова прошу вас строжайше блюсти тайну. Ничего из сказанного мною не должно коснуться чужого слуха. Иначе...
– Не говорите мне больше этого "иначе"! Что за фокус: сначала все рассказать, потом предупредить. Нет, ни слова больше. Но, ладно, о'кей, Шейх. Никаких дел на сегодня.
– Прекрасно. Пойдемте в палату. Теперь мы можем наконец присоединиться к нашим друзьям.
Он вздохнул.
– Я принял меры, чтобы ничего из того, о чем мы с вами сегодня говорили, не просочилось дальше. Я лично переговорил с высшими чинами в полиции, с другими официальными лицами. Баннерс и двое его подручных в тюрьме. Трапмэн здесь, под стражей. Вы... Вы – единственный, кто посвящен во все тонкости.
– Исключая Девина Моррейна, – уточнил я небрежно, когда мы возвращались в палату.
– Конечно, – ответил Шейх Файзули. – Он всему причина.
Торжество продолжало журчать шампанским. Но мне отчего-то стало не по себе. Что-то меня беспокоило. По-настоящему беспокоило.
Шейх направился к Джиппи.
– Шейх, – сказал я, – есть кое-кто еще.
Он остановился, повернулся:
– Кто?
– Есть... О, право же, мне неприятно об этом говорить. Прошу вас, вернемтесь в холл.
И там я рассказал ему:
– Видите ли, Шейх, в багажнике моей машины...
Когда я наконец закончил рассказ, то с удивлением обнаружил, что на Файзули моя новость не произвела ожидаемого впечатления.
– После встречи с вами, – промолвил Шейх, – этот малый ни с кем не будет разговаривать. Уверен. Не могли бы вы одолжить мне ключи от вашей машины? На некоторое время. Будьте так любезны.
Нечасто Шейх баловал меня подобными "не могли бы вы" и "будьте так любезны".
Возможно, что и других тоже. Сомневаюсь, что он вообще когда-нибудь употреблял такие слова. Но если и не употреблял, ему все равно трудно было в чем-либо отказать. И я не отказал, но прежде спросил:
– Вы не собираетесь отрубить ему голову... или вырвать раскаленными щипцами язык... Ну, какие там у вас еще традиции?
– Не волнуйтесь, мы даже не дотронемся до него. Мы его выпустим, только и всего. Из вашего рассказа я понял, что вы слишком злоупотребили его терпением.
– Просто выпустите – и все? Скажете ему, что он свободен?
– Именно так. Свободен. Скажем: ступай. Ступай с миром – и никому ни слова. И больше ничего. Я неплохой человек. Как правило.
– О'кей. – И я отдал ему ключи от своего "кадиллака".
Потом огляделся по сторонам, увидел Сайнару, разговаривавшую с Одри, направился было к ней, но Файзули окликнул меня:
– Еще одна вещь. Я пренебрег этим. – Я повернулся и поглядел на него с любопытством. – Это ускользнуло из моей памяти, но, когда вспомнил, я распорядился исправить свою оплошность. Сейчас десять мешочков уже, наверное, доставлены к вам в отель "Спартанец".
– Что?
– Мешочков.
– О! Не золота ли?
– А почему бы и нет?
– Ах да, теперь я тоже вспомнил. Действительно, почему бы и нет? Все, что угодно, Шейх. Но почему... десять?
– Шесть, как мы договаривались, по одному за каждую из женщин, а остальные... ну, просто моя прихоть. Вы обижены?
– Не настолько, чтобы обращать на это внимание.
– В должное время, но, надеюсь, скоро, вы посетите меня и проведете у меня несколько дней. В моем дворце, который, как вам известно, и есть мой дом. – Он снова громко щелкнул пальцами. – Мы сможем полюбоваться этими прекрасными нефтяными скважинами.
– Да, звучит заманчиво. Надеюсь, я смогу это выдержать.
Мы попрощались. Шейх направился к Джиппи и Одри, а я подошел к Хариму Бабуллаху. Мы подали друг другу руки.
– Не думаю, что все это было развлечением, но милостью Аллаха дело увенчалось успехом. Да пребудет с вами удача... или как там у вас принято выражаться? Возможно, мы еще встретимся во дворце, Бабу.
Он произвел движение губами, что я посчитал улыбкой.
– Бабу, – сказал он, нежно держа мою руку в своей огромной, но мягкой лапе.
Потом он и Шейх удалились, надо полагать, в свой Кардизазан.
Дев Моррейн окончательно исчез из поля зрения, поддерживаемый своими музыкально щебечущими прелестницами.
Итак, торжественное собрание завершилось.
Кроме Уилферов, оставалась только Сайнара, что-то тихо говорившая Одри.
Оставался еще и я.
Поэтому я махнул рукой этой троице и вышел в холл, собираясь отправиться домой.
Я уже почти миновал его, когда услышал нежную дробь легких стремительных шагов. И рядом со мной оказалась Сайнара. Она взяла меня за руку и сказала:
– Вы не отвезете меня домой?
– Ну конечно да, мэм. Но прежде всего я должен представиться. Меня зовут Шелл.
– О, не будьте старым ворчливым медведем.
– Медведь? Когда на этом сборище вы упорно меня не замечали, я, естественно, решил, что мы, должно быть, никогда не встречались.
– Не делайте поспешных выводов, – сказала она мягко. Я посмотрел на нее сверху вниз и увидел, что она прямо-таки искрится сверкающей, почти ослепительной улыбкой.
Когда мы подошли к моей машине, я остановился и хлопнул себя по лбу, с тоской глядя на распахнутый и покореженный багажник.
Сначала я решил, что Бабуллах, должно быть, приложил слишком большое усилие к крышке багажника, но вдруг с мучительной ясностью, точно наяву, представил, что произошло здесь в действительности.
– Бедный старый Моллюск, – пробормотал я довольно громко. Я даже и не думал, что он мог сам вырваться на волю.
По дороге к дому Сайнара спросила меня, что это я все бормочу и что это все подскакиваю, и мне пришлось рассказать ей, кто такой Моллюск и почему я не могу без сердечной дрожи вспоминать о нем. Бедный, он выкладывал последние силы, и даже не догадывался, что помощь в лице Шейха Файзули и Харима Бабуллаха уже близка.
Затем, когда мы приехали и пробыли в гостиной едва ли пять минут, начались споры. Наши обычные препирательства, в которые мы каждый раз впадали.
С присущим ей женским упрямством Сайнара утверждала, будто предупредила меня о грозящей мне в ближайшие дни рассеянности.
Но верхом нелепости стало ее заявление, что некоторые из событий сегодняшнего вечера подтверждают это. И что поэтому ее дурацкая астрология права.
Нет смысла говорить, что я настаивал на том, что моя временная забывчивость в отношении Моллюска вовсе не соответствовала желанию звезд. Наш спор продолжался.
– Хорошо, – сказала она наконец, – забудьте о Моллюске.
– Может быть, я уже и забыл.
– И все-таки кое-что я предсказала точно. Например, о вас и Джиппи. И о том, что Арнольд Трапмэн семнадцать лет назад совершил мошенничество. Л разве я не говорила, что он и сейчас собирается совершить нечто подобное, только, возможно, еще хуже?
– Ну да, говорили, и в этом-то как раз что-то было.
– Вы так и не сказали мне, что же он все-таки сделал?
– То же самое, что и сейчас, только масштабы помельче. И все не так запутано. Но то мошенничество случилось восемнадцать, а не семнадцать лет назад. И семнадцать с половиной лет назад против него было возбуждено уголовное дело.
– Какая разница, Шелл?
– Просто небольшое уточнение.
Я повторил все, что раньше сказал Джиппи, и добавил:
– Итак, Трапмэну удалось договориться с Дайксом, и дело не дошло до суда, хотя о самом подлоге в то время много говорили. Как бы там ни было, в тот раз Трапмэн избежал долгих и томительных вечеров в тюрьме.
– Вот видите, как интересно! – воскликнула Сайнара, уверенная в своей правоте.
Я уже открыл рот, чтобы дать ей сокрушительный отпор, но она не умолкала.
– А самое интересное в том, что в его гороскопе даже намека нет на заключение под стражу семнадцать или семнадцать с половиной лет назад. Да, была неприятность в его десятом доме, но зато двенадцатый был в полном порядке и его пересекал Юпитер. Да и в целом картина очень отличалась от того, что есть сейчас.
– Это в самом деле интересно. Значит, вы хотите сказать, что тогда он и не мог попасть в тюрьму? А сейчас совсем другое дело?
Она кивнула, и я продолжал:
– Да, это потрясающе! Тогда этого не могло быть, а теперь... Право, не знаю. Но все равно я не верю ни единому предсказанию, не единой звезде!
Она улыбнулась.
– Я еще обращу вас в свою веру, Шелл.
У нее была воля и отвага.
Я встал, прошелся, снова сел.
– Откровенно говоря, – начал я, – вашим рассказам о том, что случилось семнадцать лет назад, я не придал ни малейшего значения, я не думал, что это поможет мне в моем деле. Но, когда я дал понять Трапмэну и Баннерсу, что знаю об их проделке семнадцатилетней давности, я поверг их в глубокий шок. Насколько я мог заметить, их температура упала на восемнадцать градусов.
– Я так и думала, – сказала она.
– Такой шок, что, как Трапмэн признался позже, он почувствовал непреодолимое желание убить меня, и как можно скорее. К тому времени у него для этого имелись и другие причины, но это была последняя капля, переполнившая чашу. И он не замедлил попытаться удовлетворить свое желание недалеко от дома Дева Моррейна.
– Шелл, мне жаль...
– Все в порядке. Сам виноват... Но, может, вам будет легче, если я скажу: эта стрельба вынудила Дева покинуть свой дом, что предотвратило нападение на него Трапмэна в тот же день. Не сделай Дев этого, Трапмэн бы наложил свои грязные лапы на холаселектор, а для верности пристукнул бы Дева. Так что все это как-то уравновешивается и в мистическом и в истерическом плане.
– Шелл Скотт, неужели нельзя без этих ваших мерзких замечаний о вещах, в которых вы ничего не смыслите? Мистика, астрология... Особенно астрология, это древнейшее искусство, в основе которого – подлинные и глубокие знания. Как можно быть таким неотесанным?
– Неотесанным? Что вы имеете в виду? Только потому, что я...
Я встал, посопел и сел снова.
– К черту все это, Сайнара, – сказал я, стараясь быть серьезным. – Забава есть забава, но ведь существует миллиард вещей, которые невозможно разглядеть в этих ваших гороскопах.
– Я никогда не утверждала, что могу разглядеть в них все. И уж, конечно, того, что вы такой ограниченный.
– Не смейте называть меня ограниченным. Давайте лучше возьмем и рассмотрим какой-нибудь пример. Скажем, мои увечья. И я докажу, что у вас не было никакой возможности увидеть их в этих ваших кругах и колесах. Как и все, что случилось со мной.
– О!
– Пожалуйста, не перебивайте! В меня стреляли около дома Дева, и в это же время он двинул меня в голову так, что я упал и ободрался, в особенности пострадал мой подбородок. Потом в меня стреляли около моего дома. И попали в левую лодыжку. Вот вам еще место, которое пострадало. А когда я упал...
– Не удивительно, что вы так раздражены, вы, должно быть, изнемогаете от усталости...
– Что вы, меня только слегка подстрелили, и все. Но я никогда не закончу, если вы не перестанете меня перебивать. На чем я остановился? Да, я упал на улице. И снова пострадала моя голова. Затылок. Потом громила-увалень по кличке Старый Бедный Моллюск. Мне пришлось сразиться с ним. И он нанес мне удары в сорок семь разных мест. А в некоторые он попадал неоднократно. И в некоторые по нескольку раз. И Харим Бабуллах чуть не снес мне половину черепа. И вы... Не забывайте, что и вы ударили меня по голове. Так что, если все подсчитать, выйдет гораздо больше четырнадцати знаков зодиака.
– Существует всего двенадцать, Шелл.
– Вот, а я вам что говорил? Что всему в гороскопе нет места. А я ведь еще не упомянул тот ваш сокрушительный поцелуй. В каком знаке помещаются жаркие губы? Должно быть, под знаком огня. Эй, поцелуйте меня еще раз так же, и я прощу вам все, что вы сказали.
– Вы опять за свое? Вы и пяти минут не можете не думать о поцелуях, о сексе и тому подобном. И все это я вижу в вашем гороскопе.
Вы и девушки. О, как их там много! Со сколькими девушками вы имели дело в последние день-два?
– Со сколькими? О, это вносит некоторое разнообразие... Что ж, следите за карандашом, следите за ним!
– О Шелл Скотт, вы дьявол!
– Ничуть.
– Тогда ответьте на мой вопрос. О девушках. Со сколькими девушками вы имели дело, пока занимались этим расследованием?
– Ну... Гм... Давайте посмотрим. Одри и вы...
– Оставьте меня в покое!
– Черт, вы были лучшей частью... Итак, Зизик, Виздраиля, Монеша, Шерешим, Якима, Разаженлах, разве я вам не говорил? Да, и Петрушка. Я думаю, можно еще назвать Мэри Лу Уитермут и Джозефин. А также Мадлен, и маленькую Мелинду, и Лидию, как там ее, черт возьми, зовут?
– И со всеми вы... – Ее глаза округлились. – О Боже, – сказала она тихо.
– И это только со вчерашнего дня, – прибавил я. – И я еще не посчитал миссис Гернбаттс. Но мы покончили с этим. Кроме, конечно, меня и Одри. Вы решительно не хотите, чтобы я и вас включил в этот список?
Это продолжалось до тех пор, пока я не вспомнил один коварный совет, который мой приятель вычитал в какой-то книге. Если хотите управлять людьми, рекомендует неизвестный мне автор, говорите с ними о том, что интересно им, а не вам, говорите об интересном для них и на понятном им языке.
– Я покажу вам, – сказал я воодушевленно, – кое-что интересное. Но мне нужны гороскопы.
Она принесла несколько гороскопов, включая ее собственный и мой, и разложила их на столе перед диваном, на котором мы с ней сидели.
Я взял два из них – ее и мой – и проговорил:
– Сейчас, Сайнара, вы узнаете кое-что волнующее. Об астрологии! Вы заинтригованы?
Но я и сам видел, что это пока еще не сработало. Поэтому подлил еще больше энтузиазма.
– Нет, вы заинтригованы, просто не сознаете этого. Но будете заинтригованы еще больше, когда узнаете, что я изучал разные безумные науки! Тайком от вас! И наблюдал! Поглядите.
– Где? – Она смотрела на закорючки, на которые я указывал, и я чувствовал, как ее теплое плечо прикасается к моему.
– Взгляните сюда, – сказал я. – Обратите внимание на эту любопытную троицу и на эти переходящие друг в друга сочетания...
– Соединения.
– Верно. И эти тройки в соединениях. Любому дураку ясно, это означает, согласно последним данным о планетах, что теперь нас безумно увлекает расположение этих знаков и с этим бесполезно бороться. Потому что это закон астрологии, и он повелевает нам заняться любовью. Я хочу сказать, вам и мне. И всю ночь! Ну не чудо ли это?
– Но здесь вовсе нет этого!
– Как вы можете утверждать?
– Но я-то вижу, что говорит астрология на самом деле, и я могу сказать – что.
– Да-да. Но кто этому поверит? Вы наверняка скажете, что мы не должны всю ночь заниматься любовью. Ни сегодня, ни завтра, ни через двенадцать недель, ни через двенадцать лет...
– О, не впадайте в истерику. Есть и другие вещи...
– Назовите-ка парочку.
– Я уже предупреждала, Шелл: не делайте обо мне поспешных выводов. Я могу сказать, что говорит о нас астрология, и если вас это интересует...
– Интересует. Но пусть это будет что-то хорошее...
– Учтите, кроме очевидных астрологических факторов, мы всегда принимаем во внимание и окружающую среду, физические условия. Как вот то, что вы сейчас вдребезги разбиты.
– Хо-хо, – сказал я. – Много вы разбираетесь! Я свеж, как маргаритка! Нет, много свежее!
– Ну что ж? Посмотрим, посмотрим...
Она принялась изучать наши гороскопы, потом улыбнулась яркой, сверкающей улыбкой.
– Астрология говорит, что ситуация такова... что никак не целую ночь.
– Готовы побиться об заклад?
Эти глупые, щебечущие особы ввели его в комнату и прислонили к стене. А потом из холла донесся перестук легких быстрых шагов, и в открытой двери палаты возникла улыбающаяся, лучезарная, излучающая сладостное тепло и рассыпающая искры пронизывающего все вокруг нее электричества, несравненная Сайнара Лэйн.
– О, привет! – начал я.
– Джиппи! – воскликнула она, проходя мимо меня к его постели. Склонилась, чмокнула его в щеку. – Ну не чудесно ли это?
– Что? – спросил он.
– Все, Джиппи!
Потом она махнула рукой Деву, выкрикнула в его адрес какую-то глупость и снова пролетела мимо.
– Привет! – повторил я.
Но она уже самозабвенно погрузилась в ученую беседу с Шейхом Файзули. Из долетавших до меня обрывков я понял, что первый ее визит в отель "Касакасбах" был продиктован необходимостью дать Шейху необыкновенно важные с астрологической точки зрения советы. И сейчас они снова обсуждали какие-то проблемы, касавшиеся положения планет, их аспектов, продвижения и так далее. Шейх жадно слушал Сайнару.
Я пересек комнату и остановился в почтительной близости от Моррейна, обрамленного красавицами. Он ухмыльнулся и махнул рукой в знак приветствия, хотя рука его поднималась только до пуговицы на животе.
Потом, виновато взглянув на меня, сказал:
– Генерал, мне хотелось бы отказаться от своих полномочий.
Я чуть было не рассмеялся, глядя на этого умалишенного, но сдержался и сурово произнес:
– Сожалею, майор, единственный достойный выход в данной ситуации – это встать перед взводом наших солдат и отдать им команду расстрелять себя.
– Ну, если это единственное, что вы мне оставляете, сэр...
Тут послышалось звучное "хоп" – это пробка вылетела из бутылки с шампанским, которое Джиппи открыл собственноручно, не пролив ни капли. Правда, ему немного помогала Одри. В течение следующей минуты слышалось только нежное журчание и шипение пенящегося вина.
Воспользовавшись моментом, Одри, отчаявшаяся справиться с таким количеством шампанского, скользнула ко мне и шепнула, что хочет меня крепко расцеловать, и на этот раз не в щеку.
К этому времени мне уже казалось, что она выглядит довольно мило, поэтому я сказал:
– Почему бы и нет, детка? – и слегка клюнул ее. Во второй раз я клюнул бы ее крепче, но меня остановил громоподобный рев.
– Что за черт! Прекратите волочиться за моей женой!
Я завертел головой, чуть отстранив Одри, в результате чего она пролетела около шести футов и затормозила только у постели Джиппи, не приложив к этому ни малейшего усилия. Рев исходил от Джиппи, он ревел во всю глотку, но при этом широко улыбался. Потом он гикнул и окунул нос в пустой бокал от шампанского, что мне показалось довольно странным.
Улучив момент, я снова оказался рядом с Девом и сказал:
– Желаю всяческих благ вам и вашим женам. Обещаю навещать их, когда вы окажетесь в тюрьме по обвинению в многоженстве.
– Полигамия в своем роде превосходна, – сказал он с глупым видом. – Кроме того, я могу мгновенно развестись, стоит только произнести трижды...
– Не говорите. Воспоминание об этом слишком мучительно. Особенно потому, что я услышал это заклинание еще до того, как узнал, что Файзули приказам своим козочкам даже никому не улыбаться, кроме Даайвэнна Мааххррайна.
– Вы о чем? – спросил он меня с любопытством.
– Не о чем, а о ком. О вас.
– Обо мне? Я что, эта длинная песня "Мааххр..."? Как там дальше?
– Да, – сказал я раздраженно. – И, по-видимому, это единственная песня, которую они знают и умеют петь. Но я их прощаю, потому что они не ведают, что творят. И не ведают, что сотворили со мной.
Я оглядел шестерых красавиц, которые все еще держались за своего повелителя, и обратился к ним с краткой прощальной речью:
– Розочки мои, улыбнитесь, не бойтесь, что это принесет мне радость. Улыбнитесь – и взамен я дарую вам свое прощение!
И я с горечью отвернулся. А когда отвернулся, то увидел проходящую мимо Сайнару – она снова направлялась к Джиппи.
– Привет, – сказал я ее спине.
Далее мне следовало перемолвиться с Шейхом Файзули.
Он довольно кивал головой и показывал на Девина, который почему-то заторопился из комнаты.
– Должен сказать, мистер Скотт, этот мистер Моррейн неподражаем. – Потом улыбнулся мне: – Но и вы – ввиду того, что вы сказали, что сделали, как сказали...
Должно быть, шампанское ударило Шейху в голову – и ему тоже. И он продолжат:
– Вы сказали мне: как я сказал, так и сделал. Поэтому я заявляю, что вы тоже неподражаемы. – Он помолчал, улыбнулся и прибавил с веселым блеском в черных глазах: – Думаю, все согласятся, а если не согласятся, то раскаются, что и я тоже неподражаем.
– Вам не мешало бы это повторить! – закричал я.
И он ответил:
– О'кей! Я тоже неподражаем, и, возможно, даже более неподражаем, чем все!
Я удивленно протянул:
– Даже не спорю, что такое вам не повторить.
Он подумал над тем, что я сказал, и сверкнул черными пронзительными глазами.
– Красиво... или нет? – Он снова подумал, но уже над тем, что сказал сам, и с улыбкой продолжил: – Раз речь зашла о красивом, то я должен сказать: я вам чрезвычайно признателен за исключительное соблюдение секретности о моих походных женах. Вы уже, конечно, поняли, что они не мои законные жены. Верно?
– Верно.
– Надеюсь, вы также понимаете, мистер Скотт, для меня этот обман был... как это... большой необходимостью?
– Совершеннейшей необходимостью. Уж это-то я хорошо понимаю.
– Если я что-то сказал, мое слово становится законом. Без всякого промедления.
– Верю, – кивнул я.
– Однако полнота понимания с вашей стороны заслуживает с моей стороны поощрения. Я вам обязан за то, что вы выполнили мое поручение: нашли и доставили ко мне этих женщин. И вы так сильно пострадали в то время, когда их разыскивали.
– Да, пострадал. Но это ненадолго. Право, мне нравится ваш костюм. Мог бы я где-нибудь достать такой?
Не знаю, почему я это сказал. Но в тот момент мне действительно нравилось его облачение, а свое – нет. К тому же я знал пару девушек, которые бы пришли в восторг, если бы я явился к ним в чем-нибудь подобном.
– Но, как я понимаю, – продолжал я, – это официальный наряд правителя государства Кардизазан?
– Да, – ответил он. – В отеле "Касакасбах" есть портной великих достоинств, который сшил этот костюм специально для меня. По моим указаниям, конечно. Разумеется, это официальный наряд, так сказать, униформа султана Кардизазана. Но все, что я делаю, это – ношу его. Это даже не одежда государственного деятеля, строго говоря, ибо за ней – никакой деятельности.
– Разумеется.
– Но пойдемте. Пойдемте, чтобы услышать мои остальные речи. Я думаю, мы должны туда пойти, потому что это имеет большое значение.
И мы туда отправились. В холл. И вокруг нас не было никого. Шейх файзули сказал:
– Когда, мистер Скотт, я нанял вас, то первым делом предупредил о соблюдении полнейшей секретности. Это была не прихоть. Если бы в моей стране вдруг стало известно, хотя бы в самом узком кругу, что султан Кардизазана, то есть я, путешествовал на реактивном самолете в США с шестью красавицами, которые не являются его законными женами, то для меня все обернулось бы еще хуже, чем если бы я путешествовал со всеми настоящими. Улавливаете?
– Улавливаю.
– Но если сегодня знает узкий круг, значит, завтра знают все. В том числе и мои законные жены. Так?
– Так.
– Кстати, мне сразу стало ясно, что в ваших глазах даже мои фальшивые жены обладают привлекательностью, заслуживающей упоминания. Вам следовало бы увидеть настоящих. Но это так, к слову... Если бы известие о фальшивых женах дошло до настоящих, это причинило бы мне большие неприятности. Вы помните... Машлик?
– Не могу забыть ни ее, ни Хахерайн!
– Нет, Хахерайн забудьте! Забудьте о старой Хахерайн. Она умерла, что в ней хорошего? Вспомните, что я вам говорил о Машлик...
– Она ворчунья.
– Верно. Но не больше и не меньше, чем все остальные. – Это было сказано с большой серьезностью.
– Остальные... О Шейх, но ведь не все...
– Все сорок семь! – Он многозначительно кивнул. – Вы очень проницательно это подсчитали. Немного больше, немного меньше, но ни одна не уступит в этом другой. Вы знаете, как это бывает с одной женой?
– Только по слухам. У меня нет жены.
– Ни одной? Это еще хуже, чем иметь сорок семь. Но в заключение, чтобы закрыть тему, хочу объяснить, почему нельзя даже упоминать о шести ненастоящих женах. Когда человек – абсолютный правитель великой страны, не важно, обширна она или мала, для каждого из наших подданных этот правитель должен... этот правитель обязан... Как бы это выразиться...
– Должен владеть ситуацией?
– Да, это, конечно, так. Но... ах, я забыл, как сказать... в дополнение ко всему, что я сообщил о своих настоящих женах, обо всем моем гареме. – Он помолчал, недовольно качая головой.
– Кстати, в обладании гаремом масса достоинств. Не знали? Как говорят у вас в Америке, все портится, но не это.
Я согласно кивнул. Ибо мне было нечего возразить. Да и любому холостяку, думается, тоже. Шейх Файзули пружинисто выпрямился, вскинул голову и взглянул мне в глаза пылающим взором.
– Я выполнил безнравственную обязанность раскрыть вам определенные стороны жизни султана. Нет смысла повторять, что я говорил о самом сокровенном и что я снова прошу вас строжайше блюсти тайну. Ничего из сказанного мною не должно коснуться чужого слуха. Иначе...
– Не говорите мне больше этого "иначе"! Что за фокус: сначала все рассказать, потом предупредить. Нет, ни слова больше. Но, ладно, о'кей, Шейх. Никаких дел на сегодня.
– Прекрасно. Пойдемте в палату. Теперь мы можем наконец присоединиться к нашим друзьям.
Он вздохнул.
– Я принял меры, чтобы ничего из того, о чем мы с вами сегодня говорили, не просочилось дальше. Я лично переговорил с высшими чинами в полиции, с другими официальными лицами. Баннерс и двое его подручных в тюрьме. Трапмэн здесь, под стражей. Вы... Вы – единственный, кто посвящен во все тонкости.
– Исключая Девина Моррейна, – уточнил я небрежно, когда мы возвращались в палату.
– Конечно, – ответил Шейх Файзули. – Он всему причина.
Торжество продолжало журчать шампанским. Но мне отчего-то стало не по себе. Что-то меня беспокоило. По-настоящему беспокоило.
Шейх направился к Джиппи.
– Шейх, – сказал я, – есть кое-кто еще.
Он остановился, повернулся:
– Кто?
– Есть... О, право же, мне неприятно об этом говорить. Прошу вас, вернемтесь в холл.
И там я рассказал ему:
– Видите ли, Шейх, в багажнике моей машины...
Когда я наконец закончил рассказ, то с удивлением обнаружил, что на Файзули моя новость не произвела ожидаемого впечатления.
– После встречи с вами, – промолвил Шейх, – этот малый ни с кем не будет разговаривать. Уверен. Не могли бы вы одолжить мне ключи от вашей машины? На некоторое время. Будьте так любезны.
Нечасто Шейх баловал меня подобными "не могли бы вы" и "будьте так любезны".
Возможно, что и других тоже. Сомневаюсь, что он вообще когда-нибудь употреблял такие слова. Но если и не употреблял, ему все равно трудно было в чем-либо отказать. И я не отказал, но прежде спросил:
– Вы не собираетесь отрубить ему голову... или вырвать раскаленными щипцами язык... Ну, какие там у вас еще традиции?
– Не волнуйтесь, мы даже не дотронемся до него. Мы его выпустим, только и всего. Из вашего рассказа я понял, что вы слишком злоупотребили его терпением.
– Просто выпустите – и все? Скажете ему, что он свободен?
– Именно так. Свободен. Скажем: ступай. Ступай с миром – и никому ни слова. И больше ничего. Я неплохой человек. Как правило.
– О'кей. – И я отдал ему ключи от своего "кадиллака".
Потом огляделся по сторонам, увидел Сайнару, разговаривавшую с Одри, направился было к ней, но Файзули окликнул меня:
– Еще одна вещь. Я пренебрег этим. – Я повернулся и поглядел на него с любопытством. – Это ускользнуло из моей памяти, но, когда вспомнил, я распорядился исправить свою оплошность. Сейчас десять мешочков уже, наверное, доставлены к вам в отель "Спартанец".
– Что?
– Мешочков.
– О! Не золота ли?
– А почему бы и нет?
– Ах да, теперь я тоже вспомнил. Действительно, почему бы и нет? Все, что угодно, Шейх. Но почему... десять?
– Шесть, как мы договаривались, по одному за каждую из женщин, а остальные... ну, просто моя прихоть. Вы обижены?
– Не настолько, чтобы обращать на это внимание.
– В должное время, но, надеюсь, скоро, вы посетите меня и проведете у меня несколько дней. В моем дворце, который, как вам известно, и есть мой дом. – Он снова громко щелкнул пальцами. – Мы сможем полюбоваться этими прекрасными нефтяными скважинами.
– Да, звучит заманчиво. Надеюсь, я смогу это выдержать.
Мы попрощались. Шейх направился к Джиппи и Одри, а я подошел к Хариму Бабуллаху. Мы подали друг другу руки.
– Не думаю, что все это было развлечением, но милостью Аллаха дело увенчалось успехом. Да пребудет с вами удача... или как там у вас принято выражаться? Возможно, мы еще встретимся во дворце, Бабу.
Он произвел движение губами, что я посчитал улыбкой.
– Бабу, – сказал он, нежно держа мою руку в своей огромной, но мягкой лапе.
Потом он и Шейх удалились, надо полагать, в свой Кардизазан.
Дев Моррейн окончательно исчез из поля зрения, поддерживаемый своими музыкально щебечущими прелестницами.
Итак, торжественное собрание завершилось.
Кроме Уилферов, оставалась только Сайнара, что-то тихо говорившая Одри.
Оставался еще и я.
Поэтому я махнул рукой этой троице и вышел в холл, собираясь отправиться домой.
Я уже почти миновал его, когда услышал нежную дробь легких стремительных шагов. И рядом со мной оказалась Сайнара. Она взяла меня за руку и сказала:
– Вы не отвезете меня домой?
– Ну конечно да, мэм. Но прежде всего я должен представиться. Меня зовут Шелл.
– О, не будьте старым ворчливым медведем.
– Медведь? Когда на этом сборище вы упорно меня не замечали, я, естественно, решил, что мы, должно быть, никогда не встречались.
– Не делайте поспешных выводов, – сказала она мягко. Я посмотрел на нее сверху вниз и увидел, что она прямо-таки искрится сверкающей, почти ослепительной улыбкой.
Когда мы подошли к моей машине, я остановился и хлопнул себя по лбу, с тоской глядя на распахнутый и покореженный багажник.
Сначала я решил, что Бабуллах, должно быть, приложил слишком большое усилие к крышке багажника, но вдруг с мучительной ясностью, точно наяву, представил, что произошло здесь в действительности.
– Бедный старый Моллюск, – пробормотал я довольно громко. Я даже и не думал, что он мог сам вырваться на волю.
По дороге к дому Сайнара спросила меня, что это я все бормочу и что это все подскакиваю, и мне пришлось рассказать ей, кто такой Моллюск и почему я не могу без сердечной дрожи вспоминать о нем. Бедный, он выкладывал последние силы, и даже не догадывался, что помощь в лице Шейха Файзули и Харима Бабуллаха уже близка.
Затем, когда мы приехали и пробыли в гостиной едва ли пять минут, начались споры. Наши обычные препирательства, в которые мы каждый раз впадали.
С присущим ей женским упрямством Сайнара утверждала, будто предупредила меня о грозящей мне в ближайшие дни рассеянности.
Но верхом нелепости стало ее заявление, что некоторые из событий сегодняшнего вечера подтверждают это. И что поэтому ее дурацкая астрология права.
Нет смысла говорить, что я настаивал на том, что моя временная забывчивость в отношении Моллюска вовсе не соответствовала желанию звезд. Наш спор продолжался.
– Хорошо, – сказала она наконец, – забудьте о Моллюске.
– Может быть, я уже и забыл.
– И все-таки кое-что я предсказала точно. Например, о вас и Джиппи. И о том, что Арнольд Трапмэн семнадцать лет назад совершил мошенничество. Л разве я не говорила, что он и сейчас собирается совершить нечто подобное, только, возможно, еще хуже?
– Ну да, говорили, и в этом-то как раз что-то было.
– Вы так и не сказали мне, что же он все-таки сделал?
– То же самое, что и сейчас, только масштабы помельче. И все не так запутано. Но то мошенничество случилось восемнадцать, а не семнадцать лет назад. И семнадцать с половиной лет назад против него было возбуждено уголовное дело.
– Какая разница, Шелл?
– Просто небольшое уточнение.
Я повторил все, что раньше сказал Джиппи, и добавил:
– Итак, Трапмэну удалось договориться с Дайксом, и дело не дошло до суда, хотя о самом подлоге в то время много говорили. Как бы там ни было, в тот раз Трапмэн избежал долгих и томительных вечеров в тюрьме.
– Вот видите, как интересно! – воскликнула Сайнара, уверенная в своей правоте.
Я уже открыл рот, чтобы дать ей сокрушительный отпор, но она не умолкала.
– А самое интересное в том, что в его гороскопе даже намека нет на заключение под стражу семнадцать или семнадцать с половиной лет назад. Да, была неприятность в его десятом доме, но зато двенадцатый был в полном порядке и его пересекал Юпитер. Да и в целом картина очень отличалась от того, что есть сейчас.
– Это в самом деле интересно. Значит, вы хотите сказать, что тогда он и не мог попасть в тюрьму? А сейчас совсем другое дело?
Она кивнула, и я продолжал:
– Да, это потрясающе! Тогда этого не могло быть, а теперь... Право, не знаю. Но все равно я не верю ни единому предсказанию, не единой звезде!
Она улыбнулась.
– Я еще обращу вас в свою веру, Шелл.
У нее была воля и отвага.
Я встал, прошелся, снова сел.
– Откровенно говоря, – начал я, – вашим рассказам о том, что случилось семнадцать лет назад, я не придал ни малейшего значения, я не думал, что это поможет мне в моем деле. Но, когда я дал понять Трапмэну и Баннерсу, что знаю об их проделке семнадцатилетней давности, я поверг их в глубокий шок. Насколько я мог заметить, их температура упала на восемнадцать градусов.
– Я так и думала, – сказала она.
– Такой шок, что, как Трапмэн признался позже, он почувствовал непреодолимое желание убить меня, и как можно скорее. К тому времени у него для этого имелись и другие причины, но это была последняя капля, переполнившая чашу. И он не замедлил попытаться удовлетворить свое желание недалеко от дома Дева Моррейна.
– Шелл, мне жаль...
– Все в порядке. Сам виноват... Но, может, вам будет легче, если я скажу: эта стрельба вынудила Дева покинуть свой дом, что предотвратило нападение на него Трапмэна в тот же день. Не сделай Дев этого, Трапмэн бы наложил свои грязные лапы на холаселектор, а для верности пристукнул бы Дева. Так что все это как-то уравновешивается и в мистическом и в истерическом плане.
– Шелл Скотт, неужели нельзя без этих ваших мерзких замечаний о вещах, в которых вы ничего не смыслите? Мистика, астрология... Особенно астрология, это древнейшее искусство, в основе которого – подлинные и глубокие знания. Как можно быть таким неотесанным?
– Неотесанным? Что вы имеете в виду? Только потому, что я...
Я встал, посопел и сел снова.
– К черту все это, Сайнара, – сказал я, стараясь быть серьезным. – Забава есть забава, но ведь существует миллиард вещей, которые невозможно разглядеть в этих ваших гороскопах.
– Я никогда не утверждала, что могу разглядеть в них все. И уж, конечно, того, что вы такой ограниченный.
– Не смейте называть меня ограниченным. Давайте лучше возьмем и рассмотрим какой-нибудь пример. Скажем, мои увечья. И я докажу, что у вас не было никакой возможности увидеть их в этих ваших кругах и колесах. Как и все, что случилось со мной.
– О!
– Пожалуйста, не перебивайте! В меня стреляли около дома Дева, и в это же время он двинул меня в голову так, что я упал и ободрался, в особенности пострадал мой подбородок. Потом в меня стреляли около моего дома. И попали в левую лодыжку. Вот вам еще место, которое пострадало. А когда я упал...
– Не удивительно, что вы так раздражены, вы, должно быть, изнемогаете от усталости...
– Что вы, меня только слегка подстрелили, и все. Но я никогда не закончу, если вы не перестанете меня перебивать. На чем я остановился? Да, я упал на улице. И снова пострадала моя голова. Затылок. Потом громила-увалень по кличке Старый Бедный Моллюск. Мне пришлось сразиться с ним. И он нанес мне удары в сорок семь разных мест. А в некоторые он попадал неоднократно. И в некоторые по нескольку раз. И Харим Бабуллах чуть не снес мне половину черепа. И вы... Не забывайте, что и вы ударили меня по голове. Так что, если все подсчитать, выйдет гораздо больше четырнадцати знаков зодиака.
– Существует всего двенадцать, Шелл.
– Вот, а я вам что говорил? Что всему в гороскопе нет места. А я ведь еще не упомянул тот ваш сокрушительный поцелуй. В каком знаке помещаются жаркие губы? Должно быть, под знаком огня. Эй, поцелуйте меня еще раз так же, и я прощу вам все, что вы сказали.
– Вы опять за свое? Вы и пяти минут не можете не думать о поцелуях, о сексе и тому подобном. И все это я вижу в вашем гороскопе.
Вы и девушки. О, как их там много! Со сколькими девушками вы имели дело в последние день-два?
– Со сколькими? О, это вносит некоторое разнообразие... Что ж, следите за карандашом, следите за ним!
– О Шелл Скотт, вы дьявол!
– Ничуть.
– Тогда ответьте на мой вопрос. О девушках. Со сколькими девушками вы имели дело, пока занимались этим расследованием?
– Ну... Гм... Давайте посмотрим. Одри и вы...
– Оставьте меня в покое!
– Черт, вы были лучшей частью... Итак, Зизик, Виздраиля, Монеша, Шерешим, Якима, Разаженлах, разве я вам не говорил? Да, и Петрушка. Я думаю, можно еще назвать Мэри Лу Уитермут и Джозефин. А также Мадлен, и маленькую Мелинду, и Лидию, как там ее, черт возьми, зовут?
– И со всеми вы... – Ее глаза округлились. – О Боже, – сказала она тихо.
– И это только со вчерашнего дня, – прибавил я. – И я еще не посчитал миссис Гернбаттс. Но мы покончили с этим. Кроме, конечно, меня и Одри. Вы решительно не хотите, чтобы я и вас включил в этот список?
Это продолжалось до тех пор, пока я не вспомнил один коварный совет, который мой приятель вычитал в какой-то книге. Если хотите управлять людьми, рекомендует неизвестный мне автор, говорите с ними о том, что интересно им, а не вам, говорите об интересном для них и на понятном им языке.
– Я покажу вам, – сказал я воодушевленно, – кое-что интересное. Но мне нужны гороскопы.
Она принесла несколько гороскопов, включая ее собственный и мой, и разложила их на столе перед диваном, на котором мы с ней сидели.
Я взял два из них – ее и мой – и проговорил:
– Сейчас, Сайнара, вы узнаете кое-что волнующее. Об астрологии! Вы заинтригованы?
Но я и сам видел, что это пока еще не сработало. Поэтому подлил еще больше энтузиазма.
– Нет, вы заинтригованы, просто не сознаете этого. Но будете заинтригованы еще больше, когда узнаете, что я изучал разные безумные науки! Тайком от вас! И наблюдал! Поглядите.
– Где? – Она смотрела на закорючки, на которые я указывал, и я чувствовал, как ее теплое плечо прикасается к моему.
– Взгляните сюда, – сказал я. – Обратите внимание на эту любопытную троицу и на эти переходящие друг в друга сочетания...
– Соединения.
– Верно. И эти тройки в соединениях. Любому дураку ясно, это означает, согласно последним данным о планетах, что теперь нас безумно увлекает расположение этих знаков и с этим бесполезно бороться. Потому что это закон астрологии, и он повелевает нам заняться любовью. Я хочу сказать, вам и мне. И всю ночь! Ну не чудо ли это?
– Но здесь вовсе нет этого!
– Как вы можете утверждать?
– Но я-то вижу, что говорит астрология на самом деле, и я могу сказать – что.
– Да-да. Но кто этому поверит? Вы наверняка скажете, что мы не должны всю ночь заниматься любовью. Ни сегодня, ни завтра, ни через двенадцать недель, ни через двенадцать лет...
– О, не впадайте в истерику. Есть и другие вещи...
– Назовите-ка парочку.
– Я уже предупреждала, Шелл: не делайте обо мне поспешных выводов. Я могу сказать, что говорит о нас астрология, и если вас это интересует...
– Интересует. Но пусть это будет что-то хорошее...
– Учтите, кроме очевидных астрологических факторов, мы всегда принимаем во внимание и окружающую среду, физические условия. Как вот то, что вы сейчас вдребезги разбиты.
– Хо-хо, – сказал я. – Много вы разбираетесь! Я свеж, как маргаритка! Нет, много свежее!
– Ну что ж? Посмотрим, посмотрим...
Она принялась изучать наши гороскопы, потом улыбнулась яркой, сверкающей улыбкой.
– Астрология говорит, что ситуация такова... что никак не целую ночь.
– Готовы побиться об заклад?