Страница:
Но все эти вопросы по сути своей оставались без определенного ответа. В лучшем случае интересующимся говорили, что это дело особой государственной важности.
Помимо подобных данных (их, скорее, можно считать косвенными) есть и иные, более надежные, на взгляд исследователей. И самое существенное - эти сведения принадлежат очевидцам, знакомым с книгами таинственной библиотеки московских государей.
Знаменитый писатель первой половины XVI века Максим Грек (он был действительно греком, хорошо владеющим языками античности) занимался переводами книг из библиотеки при великом князе Василий Ивановиче, сыне Ивана III и Софьи Палеолог. Максим Грек упоминал в своих сочинениях о «книгохранительнице» (то есть книгохранилище), оценивая ее как «богособранное сокровище».
Один из биографов Максима Грека более определенно сообщил, что ученому-писателю Василий III «отверзе» (открыл) в «некоторых палатах бесчисленное множество греческих книг*. Максим Грек был поражен богатством библиотеки, равной которой ему в других странах не доводилось видеть.
Эти самые общие данные о книжных сокровищах нашли подтверждение во времена Ивана Грозного. В 1565-1566 годах царь разрешил священнику из Прибалтики Иоганну Веттерману познакомиться с некоторыми книгами своей библиотеки. Их вынули, по утверждению пастора, аи замурованного помещения приближенные Ивана Грозного - дьяки Щелкалов и Висковатов, а также хранитель царской казны Фуников. Библиотека находилась «около покоев царя в двух или трех двусводчатых подвалах».
Сообщение Веттермана дошло до нас в пересказе автора хроники рижского бургомистра Франца Ниенштедта. Это обстоятельство вызвало впоследствии разноречия ученых. Одни (их большинство) при- нималн свидетельство хроники о библиотеке, полагая, что выдумка исключена. Скептики, напротив, не придавали веры сообщениям Вет-122 термана. Указывалось на то, что Веттерман сопровождал высланных из Ливонии немцев и вряд ли ему, иноверцу, дозволили бы приоб-J»A щиться к царской сокровищнице. Вызывало сомнение и другое. Вет: терман полагал, что книги царской библиотеки - дар Константинопольского патриарха времен крещения Руси. Наконец, пастор сообщал, что до него почти сто лет никто не касался книг библиотеки. Но как могло такое статься, если Максим Грек уже пользовался
библиотекой за несколько десятилетий до приезда Веттермана в Москву? Исследователи доказали, что хроника Ниенштедта ходила по рукам в нескольких копиях - списках, которые имели неисправности, разночтения. При переписке могли быть допущены ошибки.
Свои соображения о библиотеке высказал опытный архивист кон-цаХ1Х - началаХХвека С.А.Белокуров. Его труд о библиотеке Грозного доказывал бесперспективность поисков уникального книгохранилища. Были приняты во внимание и страшные московские пожары, не обходившие Кремль, царские палаты и соборы. Серьезным доводом выглядело также наблюдение историка о том, что в летописях ни слова нет о библиотеке. Хотя в некоторых летописных текстах упоминалось о пожаре 1547
года, от которого погибли какие-то греческие книги. Не исключалась мысль, что библиотека оказалась разграбленной в дни иностранной интервенции начала XVII века, когда в Кремле хозяйничала польская шляхта. Тогда из Москвы в дар римскому папе была послана одна редчайшая греческая рукопись.
Позиция Белокурова казалась очень убедительной и повлияла на охлаждение интереса к поискам загадочного книгохранилища.
Но даже «холодный душ» белокуровских разысканий не остудил
головы энтузиастов, убежденных в том, что библиотека цела и ждет
своих открывателей..
Нельзя сказать, что это убеждение являлось беспочвенным. Еще до Октябрьской революции по разным случаям в Кремле велись земляные работы. И не раз находили подземные помещения, напоминавшие тайники. Но книг в них не было. В тех случаях, когда целенаправленно искали царскую библиотеку, подкапывались под фундаменты дворцов, башен и соборов Кремля, дело или не доводили до конца или приходили к отрицательным заключениям. Но надежда все-таки не исчезла.
В 1894 году историк И. Е. Забелин опубликовал интригующие материалы по делу московского пономаря Конона Осипова. А дело состояло в следующем. Осипов подал в декабре 1724 года «доноше-ние» в одну из правительственных канцелярий. Он поведал, что знает о подземных тайниках в Кремле, где хранятся какие-то сундуки, содержимое которых ему неизвестно. Свой рассказ пономарь подкрепил ссылкой на дьяка приказа Большой казны Василия Макарьева. Тот в 1682 году по распоряжению царевны Софьи был послан в подземелье и собственными глазами видел там много сундуков.
Об этом стало известно Петру I. Он приказал незамедлительно провести поиски тайников. На казенных подводах Осипов из Петербурга был доставлен в Москву. Мы доподлинно не знаем, сколь тщательно велись разведки кремлевских недр по «доношению» Оси-пова. Пока они шли, скончался Петр I. А из Москвы правительству последовало сообщение, что «ничего не сыскано, да и впредь надеяться невозможно». Поиски прекратили.
Шли годы, а Осипов не оставлял намерения продолжить розыск. В 1734 году он вновь обратился в Сенат с просьбой уделить внимание столь важному делу. Осипов утверждал: «Оному тайнику ход я сыскал и тем ходом иттить стало нельзя*. Престарелый и больной кладоискатель был настолько уверен в успехе, что оставлял властям право казнить его в случае напрасных затрат на поиски.
Сенат после некоторых колебаний согласился провести раскопки в Кремле. Копали по указаниям Осипова у Тайницких ворот, за Архангельским собором, у стены казенного склада - цейхгауза, близ колокольни Ивана Великого.
Однако и на этот раз неудача. Как сообщили в Петербург, работы было немало, а таинственной «поклажи» не нашли.
В ученых кругах оживленно обсуждали*дело» Осипова. Оно содействовало новым исследованиям как сторонников, так и противников поисков загадочной библиотеки московских государей.
На волне этих споров в том лее 1894 году под руководством князя Н- С. Щербатова (он тогда возглавлял недавно созданный Исторический музей в Москве) начались раскопки с целью проверить показания Осипова. Вырыли глубокую траншею между Благовещенским и Архангельским соборами. Из-под земли выступили каменные стены старого Казенного двора. Их трогать не стали, но вскрыли пол нижнего этажа Благовещенского собора. Наткнулись на пустое пространство, частью заполненное землей и всяким мусором. Еще ниже оказался второй каменный пол, однако и под ним ничего не нашли. Искали подземный ход под знаменитой Грановитой палатой - также безрезультатно…
Щербатов продолжал поиски. На сей раз со стороны Александровского сада стали копать у Троицкой башни. Обнаружили большой подземный тайник с белокаменными сводами. Но он был пуст. Под первым нашли второе потайное помещение. И там ничего не оказа-124 лось. Затем открылись еще два тайника. Но продвигаться далее было опасно - грозили обвалы. На этом участке работы прекратили.
Под Боровицкими воротами раскопки обнаружили просторное помещение, основательно засыпанное землей. И здесь далее не пошли.
Почти потерявшие надежду археологи стали обследовать последний из намеченных объектов - Арсенальную башню. И вдруг…
Потайная замурованная дверь открылась их взорам. За ней следовал
ход вниз, причем крутой, длиной до 8 аршинов. Ход имел два ответвления. Но двигаться дальше было нельзя - мешал мощный каменный столб арсенального фундамента. К тому же иссякли отпущенные на работы средства. Раскопки были приостановлены.
И загадка осталась. Она перешла в век двадцатый. Ее решил во что бы то ни стало разгадать историк-археолог Игнатий Яковлевич Стеллецкий. С его именем связана новая страница розысков библиотеки Грозного. Он с юности «заболел» обследованием пещер. Его манили поиски легендарных кладов. Но в основе этого увлечения лежали научные, а не корыстные интересы.
Конечно же, Стеллецкого привлекла загадочная история книгохранилища в Кремле. Азартно, одержимо он с головой ушел в работу. Читал старинные книги, архивные документы, сопоставлял данные - и все более укреплялся в мысли, что библиотека не только была, но и есть. Нужны новые настойчивые поиски.
Стеллецкий выдвинул смелую гипотезу, которая может показаться фантастической. Наверное, она и была такой, но свои дальнейшие исследования энтузиаст-археолог связывал с ней. Будучи уверенным, что основу библиотеки составили книжные сокровища, привезенные в Москву Софьей Палеолог, он их поставил во главу угла своих рассуждений.
Так, согласно его гипотезе, каменный Кремль при Иване III был построен, прежде всего… для сохранения библиотеки! От пожаров и нападений внешних врагов. Запрятанная в секретных подземельях, библиотека спаслась от грозивших ей бед. Свои розыски Стеллецкий начал по стопам Осипова и князя Щербатова, которые не довели дело до логического завершения.
Долго Стеллецкий не мог добиться разрешения царских властей на обследование кремлевских подземелий. Лишь в 1914 году ему дозволили вести раскопки. Он достиг того самого места, где прекратил работы Щербатов, и решил, что находится на верном пути: столбы фундамента арсенала закрывали собой тайник.
О своих разысканиях Стеллецкий сообщил в популярных тогда газетах. Дело упиралось в недостаток средств, оплачивать расходы на раскопки было нечем. Обращение за помощью через газеты осталось безответным. Россия стояла на пороге первой мировой войны, и это поглощало все внимание общественности.
Стеллецкий не сдавался и решил идти по другому пути - архив
ных изысканий. Он стремился доказать, что приговор С. А. Белоку
рова о библиотеке неправильный.
Здесь нам необходимо вернуться почти на столетие назад, чтобы понять, почему Стеллецкий возлагал надежды на свидетельства старых бумаг,
В начале XIX века профессор Дерптского университета X. X. фон Дебелов опубликовал статью, которая вначале не привлекла большого внимания. Дебелов в ней упомянул несколько названий редчайших греческих и латинских рукописей, якобы находившихся в библиотеке Ивана Грозного. Каким путем к нему попали эти сведения?
Отвечая на этот вопрос своему коллеге профессору Клоссиусу,
который собирал данные о таинственной московской либерее (библио
теке), Дебелов дал разъяснения. Из них следовало, что по запросу
Дебелова о хранящихся в разных прибалтийских архивах документах
он получил посылку из города Пярну. В посылке находилось не
сколько тетрадей со старинными записями. В одной из них находились два пожелтевших от времени листа. Как определил Дебелов,
это была неизвестно кем составленная на немецком языке краткая
опись редких книг библиотеки Ивана Грозного. Судя по этим заметкам, их автор не только видел книги, но некоторые из них переводил для царя. (Заметим, как было бы соблазнительно усмотреть в этом анониме уже знакомого нам пастора Веттермана… Однако последуем далее…)
Документ сообщал о наличии в царской библиотеке таких сочинений античности, которые привели бы в восторг и изумление всех
знатоков культуры Древней Греции и Рима. Здесь значились труды
Тита Ливия, Цицерона, Светония, Юстиниана, Юлия Цезаря и другие. Среди них были сочинения, совсем неизвестные науке.
Взволнованный Клоссиуе попытался выведать у Дебелова подробности находки и познакомить его с оригиналом списка книг. Но ничего путного Клоссиуе не узнал. У Дебелова осталась лишь копия
списка, сам документ он отослал обратно в Пярну.
Позже исследователи будут жарко спорить по поводу списка Дебелова. Естественно, мнения разошлись. Кому-то показалось, что в этом случае излишне много неясного. Почему Дебелов так легкомысленно» отнесся к попавшему к нему уникальному документу? Почему он не постарался установить, кто же был его автором? Клоссиуе побывал в архиве города Пярну, но его ожидало разочарование. Искомого списка книг там не оказалось.
Все это дало повод некоторым ученым с недоверием отнестись к сведениям Дебелова. Иные даже были склонны обвинить дерптского профессора в мистификации.
Удивляло и то, что Дебелов довольно равнодушно реагировал на критические замечания своих коллег. Он как будто потерял интерес к своей необычной находке.
Одним словом, вопрос остался открытым.
Тогда-то Стеллецкий и вознамерился выбить козыри из рук оппонентов-скептиков. Он поехал в город Пярну и решил отыскать в мест-126 ном архиве злополучную опись библиотеки Ивана Грозного, побывавшую в руках Дебелова. Он верил, что документ этот существует - его просто не смогли обнаружить предшественники.
Приехав в Пярну, ученый тотчас поспешил в архив. Настойчиво разбирал он старинные документы, просматривал связку за связкой. И труд энтузиаста был вознагражден. В его руках оказались листки, где трудно читаемым почерком (немецкие готические буквы средневековья - крепкий орешек для палеографов!) были написаны названия рукописей из библиотеки Ивана Грозного, Те самые листки, которые когда-то видел Дебелов. Выходит, дерптский профессор был прав, а его критики излишне пристрастны и недоверчивы.
Но как убедить научную общественность, если имя Дебелова оказалось развенчанным, а его находка не вызывала доверия? Стеллецкий столь же поспешно вернулся в Москву, сообщив о счастливом результате лишь своему старшему другу, профессору И. В. Цветаеву. Он рассчитывал вскоре вернуться в Пярну и сделать фотоснимки документа и опубликовать их - иначе ему не поверят.
Судьбе было угодно распорядиться иначе. Разразилась мировая война, и повторная поездка Стеллецкого сорвалась. Потом началась гражданская война. Когда наступило мирное время, Стеллецкий возобновил попытки организации раскопок в Кремле, доказывая их целесообразность и обращаясь в различные советские учреждения. К тому времени подоспели работы по прокладке московского метро. Этим и воспользовался неутомимый исследователь, посещая многие шахты и опускаясь в них вместе с метростроевцами. Его по-прежнему интересовали подземные ходы и тайники. Он добился-таки разрешения вести поиски на территории Кремля.
Писатель Р. Т. Пересветов, увлекательно рассказавший о жизни и делах И. Я. Стеллецкого, знакомился с дневником исследователя и привел немало выдержек из него в своей книге «Тайны выцветших строк. Стеллецкий рассматривал полученное разрешение на раскопки как необыкновенную удачу. В дневнике появилась восторженная запись: «Синюю птицу ухватил за хвост!»
Были продолжены работы в подземельях Арсенальной башни, некогда начатые при Осипове и князе Щербатове. В голове Стеллецкого роились новые предположения о возможных вариантах подземных ходов. Не раз он подвергался смертельной опасности, когда происходили обвалы. Но ничто не могло отпугнуть одержимого искателя.
В 1934 году Стеллецкий сообщил коменданту Кремля, что открыто обширное (6 метров в диаметре) сводчатое помещение, забитое землей, забранное досками и засыпанное песком.
Казалось, разгадка вековой тайны близка.
Но кремлевская земля показала свое коварство. В раскопы стала поступать вода грунтовых источников, которую нужно было регулярно откачивать. Под угрозой оказались фундаменты кремлевских сооружений. Раскопки затягивались, цель ускользала…
К тому же неблагоприятно изменилась и общая обстановка. В Кремль доступ был предельно ограничен - сталинский режим 127 давал себя знать. И археологические раскопки в Кремле прекратили. Стеллецкий не оставлял надежд, хотя в ученых кругах не слишком верили в успех поисков царской библиотеки.
В конце тридцатых годов возникла возможность исполнить давнее намерение Игнатия Яковлевича Стеллецкого посетить архив города Пярну. Но началась Великая Отечественная война.
А после ее окончания трудно было и помышлять в разоренной стране о таких делах, как поиски старинных книг. К тому же резко ухудшилось здоровье Стеллецкого, давали себя знать годы. В 1949 году старый ученый потерял трудоспособность. Но и его смерть не стала концом поисков либереи Грозного.
В последних своих письмах, адресованных научным организациям и советским учреждениям, Стеллецкий уверенно заявлял: «Путь к ней (то есть библиотеке) не только нащупан, он уже открыт. Ей никуда не уйти. Она взята в клещи с двух сторон. Двести лет назад Кононом Осиповым со стороны Тайницкой башни, теперь мной со стороны Арсенальной… Если бы работа была продолжена, я бы уже стучался в двери либереи…»
Прошли годы, и о библиотеке Грозного опять заговорили. Возникла общественная комиссия по ее розыскам. Историк М. Н. Тихомиров (1893-1965) и другие ученые, музейные работники активно включились в исследование этой загадки веков. И хотя археологические раскопки обнаружили новые подземные тайники на территории Кремля, реальных следов библиотеки пока не найдено.
Однако это не обескуражило сторонников продолжения поиска. Он идет и поныне.
Наш по необходимости краткий рассказ все же следует дополнить вот каким замечанием. Говоря о библиотеке Ивана Грозного, мы почти исключительно имели в виду иноязычные (греческие и латинские) рукописи. Однако Иван IV обладал и книгами на русском языке, у него, без сомнения, была подручная, домашняя библиотека. О царе говорили, и не без оснований, что он «в науке книжного поучения доволен и многоречив зело». Известны его вклады книг в разные монастыри. Одним словом, поиски таинственной либереи не исключают изучения того, какие книги и рукописи находились у Ивана IV в более повседневном обиходе, каков круг его чтения и интересов в области собственно русской книжности.
Этот вопрос долгое время занимал ученого Н. Н. Зарубина, погибшего в блокадном Ленинграде. Сравнительно недавно стало известно, что в течение 30-х годов Зарубин упорно работал над исследованием истории библиотеки Ивана Грозного. Его трудами была составлена подробнейшая библиография темы. Но самое главное состояло в том, что он выявил по разным источникам примерный состав книг, которыми пользовался Иван Грозный. Здесь была не только церковная литература, но также летописи, философские трактаты, книги по медицине и другие. Список получился довольно внушительный- более 150 номеров, под некоторыми значились группы безымянных книг.
И сегодня, думается, в истории библиотеки Ивана Грозного остается больше вопросов, чем ответов на них. Но это и интересно… Кому суждено сказать новое слово? А может быть, и разгадать тайну?
«СЛАВА НАША ВЕЧНА БУДЕТ»
Эти слова, согласно летописи, сказал Ермак Тимофеевич, обращаясь к сподвижникам во время сибирского похода перед решающим боем с Кучумом. Не ошибся прозорливый и отважный атаман. Потомки и по сей день проявляют живейший интерес к той давней поре, когда русские люди сокрушили одно из дочерних государств Золотой Орды - Сибирское ханство. Оно угрожало Руси с востока и препятствовало освоению зауральских территорий. Господство отсталого в социально-экономическом и культурном отношениях Сибирского ханства обрекало население этого края на вековой застой. В составе России сибирские народы получили возможность приобщения к материальной и духовной культуре великого русского народа, они вместе с ним боролись против своего угнетения:. Характерно, что ханты, манси и другие подвластные Кучуму народности довольно легко покинули своего хана, перешли на сторону Ермака и дали присягу на верность России. Подвиг Ермака и его товарищей запечатлелся в народной памяти.
Историки тщательно изучают каждое известие источников о походах Ермака. Таких известий сохранилось до обидного мало. А сколько в них разноречий, загадок, недомолвок. Не удивительно поэтому, что в исторических сочинениях можно встретить самые различные, порой взаимоисключающие точки зрения на обстоятельства похода Ермака. Но в чем единодушны ученые, так это в признании выдающегося значения деяний* Ермаковых казаков» для судеб Сибири и всей России. Именно после похода Ермака начинается стремительное продвижение русских «встречь солнца». Об этом свидетельствуют даты основания городов Сибири: Тобольска (1587), Томска (1604), Кузнецкого острога (1618), Красноярска (1628), Якутска (1632). В 1639-1640 годах русские вышли к берегам Тихого океана. Вспомним слова А. И. Герцена, который писал: «Горсть казаков и несколько сот бездомных мужиков перешли на свой страх океаны льда и снега, и везде, где оседали усталые кучки, в мерзлых степях, забытых природой, закипала жизнь, поля покрывались нивами и стадами, и это от Перми до Тихого океана».
Как бы подводя итоги первому столетию освоения Сибири русскими, тобольский ученый-самородок Семен Ульянович Ремезов так отозвался о родной сибирской земле: «В преславной Сибири воздух над нами весел и в мерности здрав… край хлебороден, овощен и скотен».
Но вернемся к тем, кто был в числе первых, к Ермаку и его сотоварищам.
Овеянное легендами имя Ермака поныне вызывает различные толкования. Как бы то ни было, в эпоху «сибирского взятья» (так называют иногда летописи поход казаков на царство Кучума) имя-прозвище «Ермак* не было редкостью. И что весьма интересно, Ермаки были не только среди русских людей, но и у народов Поволжья. Наиболее полное объяснение слова «Ермак», восходящее к старинным источникам, находим в сочинении под названием «Сказание Сибирской земли». Там дано два толкования: треножник для подвешивания котла, а также ручной жернов для помола зерна.
Тот же источник заключает весьма важное свидетельство о происхождении Ермака и его родине. Со ссылкой на собственноручное «известие», написанное Ермаком, говорится, что дед атамана был посадским человеком города Суздаля, по-видимому бедняком, так как упоминается, что «жил в лишении». От «хлебной скудости» Афанасий Григорьевич Аленин (так поименован дед Ермака) переселился во Владимир, где он «воспита двух сынов Родиона да Тимофея». Занимаясь извозом, Аленин вступил в связь с разбойниками в Муромских лесах, был пойман, посажен в тюрьму, откуда бежал с женой и детьми в Юрьевец Повольский (Поволжский), где и скончался.
Гонимые нуждой, сыновья Аленина перебрались в поисках пропитания на Урал, в вотчины Строгановых, на Чусовую. Здесь у Тимофея появилось три сына, младшего звали Василием. «И оной Василей,- повествуется далее,- был силен и велеречив и остр, ходил у Строгановых на стругах в работе по рекам Каме и Волге, и от той работы принял смелость. Й, прибрав себе дружину малую, пошел от работы на разбой и от них звашася атаманом, прозван Ермаком». Эта версия дала известные основания для вывода об уральской родине Ермака.
Долгое время в дореволюционных трудах бытовало мнение о донском происхождении Ермака (называлась станица Качалинская). Донцы установили в городе Новочеркасске памятник Ермаку. Но прямыми данными источников эта точка зрения не подкреплялась и все чаще стала подвергаться сомнению.
Сравнительно недавно были обнаружены летописные тексты севернорусского происхождения, в которых Ермак называется уроженцем Поморья: в одном случае указано селение Борок на Северной Двине, в другом - Тотемокий уезд. И что примечательно - у жителей всех названных местностей сохранились предания о том, что Ермак - их земляк.
Так новые находки порождают и новые задачи. Предстоит продолжать начатые изыскания, чтобы добраться до ответа на спорный вопрос о происхождении Ермака Тимофеевича.
По сей день в исторической науке не прекращаются споры о времени начала похода Ермака, о роли правительства и Строгановых в организации экспедиции за Урал, об этапах продвижения в Сибирь и так далее.
Одни историки поддерживают позицию так называемой Строгановской летописи. Она уверяла, что Ермак с дружиной был приглашен уральскими предпринимателями с Волги, где он разбойничал, и около двух лет до начала сибирской эпопеи находился во владениях Строгановых. 1 сентября 1581 года начался поход в Сибирь, и менее чем через два месяца была взята столица Кучума.
Знатоки истории Урала вам и сейчас покажут пещеру, где, по преданию, ночевала дружина Ермака. Сохранилась память о «Ермаковых хуторах* на реке Сылве (считают, что некоторые казаки здесь поселились еще до сибирского похода). Есть скала на Чусовой, ее тоже связывают с именем атамана…
Как будто убедительно? Однако… Однако возникают недоуменные вопросы, если обратиться к другим источникам.
При тобольском архиепископе находился летописец Савва Есипов. Он в 1636 году написал сочинение о походе Ермака. Излагая все перипетии похода, Есипов ни словом не упомянул о Строгановых и их роли в организации экспедиции.
Известный уже нам С. У. Ремезов написал на рубеже XVII-XVIII веков свой труд о «сибирском взятье*. Он был автором очень осведомленным: вырос в семье кадровых служилых людей Тобольска, знал казачьи рассказы и предания. Более того, в сочинении Ремезова ученые обнаружили неоценимый источник - краткую летопись, названную Кунгурской.
Помимо подобных данных (их, скорее, можно считать косвенными) есть и иные, более надежные, на взгляд исследователей. И самое существенное - эти сведения принадлежат очевидцам, знакомым с книгами таинственной библиотеки московских государей.
Знаменитый писатель первой половины XVI века Максим Грек (он был действительно греком, хорошо владеющим языками античности) занимался переводами книг из библиотеки при великом князе Василий Ивановиче, сыне Ивана III и Софьи Палеолог. Максим Грек упоминал в своих сочинениях о «книгохранительнице» (то есть книгохранилище), оценивая ее как «богособранное сокровище».
Один из биографов Максима Грека более определенно сообщил, что ученому-писателю Василий III «отверзе» (открыл) в «некоторых палатах бесчисленное множество греческих книг*. Максим Грек был поражен богатством библиотеки, равной которой ему в других странах не доводилось видеть.
Эти самые общие данные о книжных сокровищах нашли подтверждение во времена Ивана Грозного. В 1565-1566 годах царь разрешил священнику из Прибалтики Иоганну Веттерману познакомиться с некоторыми книгами своей библиотеки. Их вынули, по утверждению пастора, аи замурованного помещения приближенные Ивана Грозного - дьяки Щелкалов и Висковатов, а также хранитель царской казны Фуников. Библиотека находилась «около покоев царя в двух или трех двусводчатых подвалах».
Сообщение Веттермана дошло до нас в пересказе автора хроники рижского бургомистра Франца Ниенштедта. Это обстоятельство вызвало впоследствии разноречия ученых. Одни (их большинство) при- нималн свидетельство хроники о библиотеке, полагая, что выдумка исключена. Скептики, напротив, не придавали веры сообщениям Вет-122 термана. Указывалось на то, что Веттерман сопровождал высланных из Ливонии немцев и вряд ли ему, иноверцу, дозволили бы приоб-J»A щиться к царской сокровищнице. Вызывало сомнение и другое. Вет: терман полагал, что книги царской библиотеки - дар Константинопольского патриарха времен крещения Руси. Наконец, пастор сообщал, что до него почти сто лет никто не касался книг библиотеки. Но как могло такое статься, если Максим Грек уже пользовался
библиотекой за несколько десятилетий до приезда Веттермана в Москву? Исследователи доказали, что хроника Ниенштедта ходила по рукам в нескольких копиях - списках, которые имели неисправности, разночтения. При переписке могли быть допущены ошибки.
Свои соображения о библиотеке высказал опытный архивист кон-цаХ1Х - началаХХвека С.А.Белокуров. Его труд о библиотеке Грозного доказывал бесперспективность поисков уникального книгохранилища. Были приняты во внимание и страшные московские пожары, не обходившие Кремль, царские палаты и соборы. Серьезным доводом выглядело также наблюдение историка о том, что в летописях ни слова нет о библиотеке. Хотя в некоторых летописных текстах упоминалось о пожаре 1547
года, от которого погибли какие-то греческие книги. Не исключалась мысль, что библиотека оказалась разграбленной в дни иностранной интервенции начала XVII века, когда в Кремле хозяйничала польская шляхта. Тогда из Москвы в дар римскому папе была послана одна редчайшая греческая рукопись.
Позиция Белокурова казалась очень убедительной и повлияла на охлаждение интереса к поискам загадочного книгохранилища.
Но даже «холодный душ» белокуровских разысканий не остудил
головы энтузиастов, убежденных в том, что библиотека цела и ждет
своих открывателей..
Нельзя сказать, что это убеждение являлось беспочвенным. Еще до Октябрьской революции по разным случаям в Кремле велись земляные работы. И не раз находили подземные помещения, напоминавшие тайники. Но книг в них не было. В тех случаях, когда целенаправленно искали царскую библиотеку, подкапывались под фундаменты дворцов, башен и соборов Кремля, дело или не доводили до конца или приходили к отрицательным заключениям. Но надежда все-таки не исчезла.
В 1894 году историк И. Е. Забелин опубликовал интригующие материалы по делу московского пономаря Конона Осипова. А дело состояло в следующем. Осипов подал в декабре 1724 года «доноше-ние» в одну из правительственных канцелярий. Он поведал, что знает о подземных тайниках в Кремле, где хранятся какие-то сундуки, содержимое которых ему неизвестно. Свой рассказ пономарь подкрепил ссылкой на дьяка приказа Большой казны Василия Макарьева. Тот в 1682 году по распоряжению царевны Софьи был послан в подземелье и собственными глазами видел там много сундуков.
Об этом стало известно Петру I. Он приказал незамедлительно провести поиски тайников. На казенных подводах Осипов из Петербурга был доставлен в Москву. Мы доподлинно не знаем, сколь тщательно велись разведки кремлевских недр по «доношению» Оси-пова. Пока они шли, скончался Петр I. А из Москвы правительству последовало сообщение, что «ничего не сыскано, да и впредь надеяться невозможно». Поиски прекратили.
Шли годы, а Осипов не оставлял намерения продолжить розыск. В 1734 году он вновь обратился в Сенат с просьбой уделить внимание столь важному делу. Осипов утверждал: «Оному тайнику ход я сыскал и тем ходом иттить стало нельзя*. Престарелый и больной кладоискатель был настолько уверен в успехе, что оставлял властям право казнить его в случае напрасных затрат на поиски.
Сенат после некоторых колебаний согласился провести раскопки в Кремле. Копали по указаниям Осипова у Тайницких ворот, за Архангельским собором, у стены казенного склада - цейхгауза, близ колокольни Ивана Великого.
Однако и на этот раз неудача. Как сообщили в Петербург, работы было немало, а таинственной «поклажи» не нашли.
В ученых кругах оживленно обсуждали*дело» Осипова. Оно содействовало новым исследованиям как сторонников, так и противников поисков загадочной библиотеки московских государей.
На волне этих споров в том лее 1894 году под руководством князя Н- С. Щербатова (он тогда возглавлял недавно созданный Исторический музей в Москве) начались раскопки с целью проверить показания Осипова. Вырыли глубокую траншею между Благовещенским и Архангельским соборами. Из-под земли выступили каменные стены старого Казенного двора. Их трогать не стали, но вскрыли пол нижнего этажа Благовещенского собора. Наткнулись на пустое пространство, частью заполненное землей и всяким мусором. Еще ниже оказался второй каменный пол, однако и под ним ничего не нашли. Искали подземный ход под знаменитой Грановитой палатой - также безрезультатно…
Щербатов продолжал поиски. На сей раз со стороны Александровского сада стали копать у Троицкой башни. Обнаружили большой подземный тайник с белокаменными сводами. Но он был пуст. Под первым нашли второе потайное помещение. И там ничего не оказа-124 лось. Затем открылись еще два тайника. Но продвигаться далее было опасно - грозили обвалы. На этом участке работы прекратили.
Под Боровицкими воротами раскопки обнаружили просторное помещение, основательно засыпанное землей. И здесь далее не пошли.
Почти потерявшие надежду археологи стали обследовать последний из намеченных объектов - Арсенальную башню. И вдруг…
Потайная замурованная дверь открылась их взорам. За ней следовал
ход вниз, причем крутой, длиной до 8 аршинов. Ход имел два ответвления. Но двигаться дальше было нельзя - мешал мощный каменный столб арсенального фундамента. К тому же иссякли отпущенные на работы средства. Раскопки были приостановлены.
И загадка осталась. Она перешла в век двадцатый. Ее решил во что бы то ни стало разгадать историк-археолог Игнатий Яковлевич Стеллецкий. С его именем связана новая страница розысков библиотеки Грозного. Он с юности «заболел» обследованием пещер. Его манили поиски легендарных кладов. Но в основе этого увлечения лежали научные, а не корыстные интересы.
Конечно же, Стеллецкого привлекла загадочная история книгохранилища в Кремле. Азартно, одержимо он с головой ушел в работу. Читал старинные книги, архивные документы, сопоставлял данные - и все более укреплялся в мысли, что библиотека не только была, но и есть. Нужны новые настойчивые поиски.
Стеллецкий выдвинул смелую гипотезу, которая может показаться фантастической. Наверное, она и была такой, но свои дальнейшие исследования энтузиаст-археолог связывал с ней. Будучи уверенным, что основу библиотеки составили книжные сокровища, привезенные в Москву Софьей Палеолог, он их поставил во главу угла своих рассуждений.
Так, согласно его гипотезе, каменный Кремль при Иване III был построен, прежде всего… для сохранения библиотеки! От пожаров и нападений внешних врагов. Запрятанная в секретных подземельях, библиотека спаслась от грозивших ей бед. Свои розыски Стеллецкий начал по стопам Осипова и князя Щербатова, которые не довели дело до логического завершения.
Долго Стеллецкий не мог добиться разрешения царских властей на обследование кремлевских подземелий. Лишь в 1914 году ему дозволили вести раскопки. Он достиг того самого места, где прекратил работы Щербатов, и решил, что находится на верном пути: столбы фундамента арсенала закрывали собой тайник.
О своих разысканиях Стеллецкий сообщил в популярных тогда газетах. Дело упиралось в недостаток средств, оплачивать расходы на раскопки было нечем. Обращение за помощью через газеты осталось безответным. Россия стояла на пороге первой мировой войны, и это поглощало все внимание общественности.
Стеллецкий не сдавался и решил идти по другому пути - архив
ных изысканий. Он стремился доказать, что приговор С. А. Белоку
рова о библиотеке неправильный.
Здесь нам необходимо вернуться почти на столетие назад, чтобы понять, почему Стеллецкий возлагал надежды на свидетельства старых бумаг,
В начале XIX века профессор Дерптского университета X. X. фон Дебелов опубликовал статью, которая вначале не привлекла большого внимания. Дебелов в ней упомянул несколько названий редчайших греческих и латинских рукописей, якобы находившихся в библиотеке Ивана Грозного. Каким путем к нему попали эти сведения?
Отвечая на этот вопрос своему коллеге профессору Клоссиусу,
который собирал данные о таинственной московской либерее (библио
теке), Дебелов дал разъяснения. Из них следовало, что по запросу
Дебелова о хранящихся в разных прибалтийских архивах документах
он получил посылку из города Пярну. В посылке находилось не
сколько тетрадей со старинными записями. В одной из них находились два пожелтевших от времени листа. Как определил Дебелов,
это была неизвестно кем составленная на немецком языке краткая
опись редких книг библиотеки Ивана Грозного. Судя по этим заметкам, их автор не только видел книги, но некоторые из них переводил для царя. (Заметим, как было бы соблазнительно усмотреть в этом анониме уже знакомого нам пастора Веттермана… Однако последуем далее…)
Документ сообщал о наличии в царской библиотеке таких сочинений античности, которые привели бы в восторг и изумление всех
знатоков культуры Древней Греции и Рима. Здесь значились труды
Тита Ливия, Цицерона, Светония, Юстиниана, Юлия Цезаря и другие. Среди них были сочинения, совсем неизвестные науке.
Взволнованный Клоссиуе попытался выведать у Дебелова подробности находки и познакомить его с оригиналом списка книг. Но ничего путного Клоссиуе не узнал. У Дебелова осталась лишь копия
списка, сам документ он отослал обратно в Пярну.
Позже исследователи будут жарко спорить по поводу списка Дебелова. Естественно, мнения разошлись. Кому-то показалось, что в этом случае излишне много неясного. Почему Дебелов так легкомысленно» отнесся к попавшему к нему уникальному документу? Почему он не постарался установить, кто же был его автором? Клоссиуе побывал в архиве города Пярну, но его ожидало разочарование. Искомого списка книг там не оказалось.
Все это дало повод некоторым ученым с недоверием отнестись к сведениям Дебелова. Иные даже были склонны обвинить дерптского профессора в мистификации.
Удивляло и то, что Дебелов довольно равнодушно реагировал на критические замечания своих коллег. Он как будто потерял интерес к своей необычной находке.
Одним словом, вопрос остался открытым.
Тогда-то Стеллецкий и вознамерился выбить козыри из рук оппонентов-скептиков. Он поехал в город Пярну и решил отыскать в мест-126 ном архиве злополучную опись библиотеки Ивана Грозного, побывавшую в руках Дебелова. Он верил, что документ этот существует - его просто не смогли обнаружить предшественники.
Приехав в Пярну, ученый тотчас поспешил в архив. Настойчиво разбирал он старинные документы, просматривал связку за связкой. И труд энтузиаста был вознагражден. В его руках оказались листки, где трудно читаемым почерком (немецкие готические буквы средневековья - крепкий орешек для палеографов!) были написаны названия рукописей из библиотеки Ивана Грозного, Те самые листки, которые когда-то видел Дебелов. Выходит, дерптский профессор был прав, а его критики излишне пристрастны и недоверчивы.
Но как убедить научную общественность, если имя Дебелова оказалось развенчанным, а его находка не вызывала доверия? Стеллецкий столь же поспешно вернулся в Москву, сообщив о счастливом результате лишь своему старшему другу, профессору И. В. Цветаеву. Он рассчитывал вскоре вернуться в Пярну и сделать фотоснимки документа и опубликовать их - иначе ему не поверят.
Судьбе было угодно распорядиться иначе. Разразилась мировая война, и повторная поездка Стеллецкого сорвалась. Потом началась гражданская война. Когда наступило мирное время, Стеллецкий возобновил попытки организации раскопок в Кремле, доказывая их целесообразность и обращаясь в различные советские учреждения. К тому времени подоспели работы по прокладке московского метро. Этим и воспользовался неутомимый исследователь, посещая многие шахты и опускаясь в них вместе с метростроевцами. Его по-прежнему интересовали подземные ходы и тайники. Он добился-таки разрешения вести поиски на территории Кремля.
Писатель Р. Т. Пересветов, увлекательно рассказавший о жизни и делах И. Я. Стеллецкого, знакомился с дневником исследователя и привел немало выдержек из него в своей книге «Тайны выцветших строк. Стеллецкий рассматривал полученное разрешение на раскопки как необыкновенную удачу. В дневнике появилась восторженная запись: «Синюю птицу ухватил за хвост!»
Были продолжены работы в подземельях Арсенальной башни, некогда начатые при Осипове и князе Щербатове. В голове Стеллецкого роились новые предположения о возможных вариантах подземных ходов. Не раз он подвергался смертельной опасности, когда происходили обвалы. Но ничто не могло отпугнуть одержимого искателя.
В 1934 году Стеллецкий сообщил коменданту Кремля, что открыто обширное (6 метров в диаметре) сводчатое помещение, забитое землей, забранное досками и засыпанное песком.
Казалось, разгадка вековой тайны близка.
Но кремлевская земля показала свое коварство. В раскопы стала поступать вода грунтовых источников, которую нужно было регулярно откачивать. Под угрозой оказались фундаменты кремлевских сооружений. Раскопки затягивались, цель ускользала…
К тому же неблагоприятно изменилась и общая обстановка. В Кремль доступ был предельно ограничен - сталинский режим 127 давал себя знать. И археологические раскопки в Кремле прекратили. Стеллецкий не оставлял надежд, хотя в ученых кругах не слишком верили в успех поисков царской библиотеки.
В конце тридцатых годов возникла возможность исполнить давнее намерение Игнатия Яковлевича Стеллецкого посетить архив города Пярну. Но началась Великая Отечественная война.
А после ее окончания трудно было и помышлять в разоренной стране о таких делах, как поиски старинных книг. К тому же резко ухудшилось здоровье Стеллецкого, давали себя знать годы. В 1949 году старый ученый потерял трудоспособность. Но и его смерть не стала концом поисков либереи Грозного.
В последних своих письмах, адресованных научным организациям и советским учреждениям, Стеллецкий уверенно заявлял: «Путь к ней (то есть библиотеке) не только нащупан, он уже открыт. Ей никуда не уйти. Она взята в клещи с двух сторон. Двести лет назад Кононом Осиповым со стороны Тайницкой башни, теперь мной со стороны Арсенальной… Если бы работа была продолжена, я бы уже стучался в двери либереи…»
Прошли годы, и о библиотеке Грозного опять заговорили. Возникла общественная комиссия по ее розыскам. Историк М. Н. Тихомиров (1893-1965) и другие ученые, музейные работники активно включились в исследование этой загадки веков. И хотя археологические раскопки обнаружили новые подземные тайники на территории Кремля, реальных следов библиотеки пока не найдено.
Однако это не обескуражило сторонников продолжения поиска. Он идет и поныне.
Наш по необходимости краткий рассказ все же следует дополнить вот каким замечанием. Говоря о библиотеке Ивана Грозного, мы почти исключительно имели в виду иноязычные (греческие и латинские) рукописи. Однако Иван IV обладал и книгами на русском языке, у него, без сомнения, была подручная, домашняя библиотека. О царе говорили, и не без оснований, что он «в науке книжного поучения доволен и многоречив зело». Известны его вклады книг в разные монастыри. Одним словом, поиски таинственной либереи не исключают изучения того, какие книги и рукописи находились у Ивана IV в более повседневном обиходе, каков круг его чтения и интересов в области собственно русской книжности.
Этот вопрос долгое время занимал ученого Н. Н. Зарубина, погибшего в блокадном Ленинграде. Сравнительно недавно стало известно, что в течение 30-х годов Зарубин упорно работал над исследованием истории библиотеки Ивана Грозного. Его трудами была составлена подробнейшая библиография темы. Но самое главное состояло в том, что он выявил по разным источникам примерный состав книг, которыми пользовался Иван Грозный. Здесь была не только церковная литература, но также летописи, философские трактаты, книги по медицине и другие. Список получился довольно внушительный- более 150 номеров, под некоторыми значились группы безымянных книг.
И сегодня, думается, в истории библиотеки Ивана Грозного остается больше вопросов, чем ответов на них. Но это и интересно… Кому суждено сказать новое слово? А может быть, и разгадать тайну?
«СЛАВА НАША ВЕЧНА БУДЕТ»
Эти слова, согласно летописи, сказал Ермак Тимофеевич, обращаясь к сподвижникам во время сибирского похода перед решающим боем с Кучумом. Не ошибся прозорливый и отважный атаман. Потомки и по сей день проявляют живейший интерес к той давней поре, когда русские люди сокрушили одно из дочерних государств Золотой Орды - Сибирское ханство. Оно угрожало Руси с востока и препятствовало освоению зауральских территорий. Господство отсталого в социально-экономическом и культурном отношениях Сибирского ханства обрекало население этого края на вековой застой. В составе России сибирские народы получили возможность приобщения к материальной и духовной культуре великого русского народа, они вместе с ним боролись против своего угнетения:. Характерно, что ханты, манси и другие подвластные Кучуму народности довольно легко покинули своего хана, перешли на сторону Ермака и дали присягу на верность России. Подвиг Ермака и его товарищей запечатлелся в народной памяти.
Историки тщательно изучают каждое известие источников о походах Ермака. Таких известий сохранилось до обидного мало. А сколько в них разноречий, загадок, недомолвок. Не удивительно поэтому, что в исторических сочинениях можно встретить самые различные, порой взаимоисключающие точки зрения на обстоятельства похода Ермака. Но в чем единодушны ученые, так это в признании выдающегося значения деяний* Ермаковых казаков» для судеб Сибири и всей России. Именно после похода Ермака начинается стремительное продвижение русских «встречь солнца». Об этом свидетельствуют даты основания городов Сибири: Тобольска (1587), Томска (1604), Кузнецкого острога (1618), Красноярска (1628), Якутска (1632). В 1639-1640 годах русские вышли к берегам Тихого океана. Вспомним слова А. И. Герцена, который писал: «Горсть казаков и несколько сот бездомных мужиков перешли на свой страх океаны льда и снега, и везде, где оседали усталые кучки, в мерзлых степях, забытых природой, закипала жизнь, поля покрывались нивами и стадами, и это от Перми до Тихого океана».
Как бы подводя итоги первому столетию освоения Сибири русскими, тобольский ученый-самородок Семен Ульянович Ремезов так отозвался о родной сибирской земле: «В преславной Сибири воздух над нами весел и в мерности здрав… край хлебороден, овощен и скотен».
Но вернемся к тем, кто был в числе первых, к Ермаку и его сотоварищам.
Овеянное легендами имя Ермака поныне вызывает различные толкования. Как бы то ни было, в эпоху «сибирского взятья» (так называют иногда летописи поход казаков на царство Кучума) имя-прозвище «Ермак* не было редкостью. И что весьма интересно, Ермаки были не только среди русских людей, но и у народов Поволжья. Наиболее полное объяснение слова «Ермак», восходящее к старинным источникам, находим в сочинении под названием «Сказание Сибирской земли». Там дано два толкования: треножник для подвешивания котла, а также ручной жернов для помола зерна.
Тот же источник заключает весьма важное свидетельство о происхождении Ермака и его родине. Со ссылкой на собственноручное «известие», написанное Ермаком, говорится, что дед атамана был посадским человеком города Суздаля, по-видимому бедняком, так как упоминается, что «жил в лишении». От «хлебной скудости» Афанасий Григорьевич Аленин (так поименован дед Ермака) переселился во Владимир, где он «воспита двух сынов Родиона да Тимофея». Занимаясь извозом, Аленин вступил в связь с разбойниками в Муромских лесах, был пойман, посажен в тюрьму, откуда бежал с женой и детьми в Юрьевец Повольский (Поволжский), где и скончался.
Гонимые нуждой, сыновья Аленина перебрались в поисках пропитания на Урал, в вотчины Строгановых, на Чусовую. Здесь у Тимофея появилось три сына, младшего звали Василием. «И оной Василей,- повествуется далее,- был силен и велеречив и остр, ходил у Строгановых на стругах в работе по рекам Каме и Волге, и от той работы принял смелость. Й, прибрав себе дружину малую, пошел от работы на разбой и от них звашася атаманом, прозван Ермаком». Эта версия дала известные основания для вывода об уральской родине Ермака.
Долгое время в дореволюционных трудах бытовало мнение о донском происхождении Ермака (называлась станица Качалинская). Донцы установили в городе Новочеркасске памятник Ермаку. Но прямыми данными источников эта точка зрения не подкреплялась и все чаще стала подвергаться сомнению.
Сравнительно недавно были обнаружены летописные тексты севернорусского происхождения, в которых Ермак называется уроженцем Поморья: в одном случае указано селение Борок на Северной Двине, в другом - Тотемокий уезд. И что примечательно - у жителей всех названных местностей сохранились предания о том, что Ермак - их земляк.
Так новые находки порождают и новые задачи. Предстоит продолжать начатые изыскания, чтобы добраться до ответа на спорный вопрос о происхождении Ермака Тимофеевича.
По сей день в исторической науке не прекращаются споры о времени начала похода Ермака, о роли правительства и Строгановых в организации экспедиции за Урал, об этапах продвижения в Сибирь и так далее.
Одни историки поддерживают позицию так называемой Строгановской летописи. Она уверяла, что Ермак с дружиной был приглашен уральскими предпринимателями с Волги, где он разбойничал, и около двух лет до начала сибирской эпопеи находился во владениях Строгановых. 1 сентября 1581 года начался поход в Сибирь, и менее чем через два месяца была взята столица Кучума.
Знатоки истории Урала вам и сейчас покажут пещеру, где, по преданию, ночевала дружина Ермака. Сохранилась память о «Ермаковых хуторах* на реке Сылве (считают, что некоторые казаки здесь поселились еще до сибирского похода). Есть скала на Чусовой, ее тоже связывают с именем атамана…
Как будто убедительно? Однако… Однако возникают недоуменные вопросы, если обратиться к другим источникам.
При тобольском архиепископе находился летописец Савва Есипов. Он в 1636 году написал сочинение о походе Ермака. Излагая все перипетии похода, Есипов ни словом не упомянул о Строгановых и их роли в организации экспедиции.
Известный уже нам С. У. Ремезов написал на рубеже XVII-XVIII веков свой труд о «сибирском взятье*. Он был автором очень осведомленным: вырос в семье кадровых служилых людей Тобольска, знал казачьи рассказы и предания. Более того, в сочинении Ремезова ученые обнаружили неоценимый источник - краткую летопись, названную Кунгурской.