Пристли Джон Бойнтон. Время и семья Конвей

   Алан в это время вошел в комнату и стоя спокойно слушает.
   Миссис Конвей. Жалкий чиновник, без будущего, без стремлений, без честолюбия, ничтожный человечек, которого ни во что не ставят! (Замечает Алана, но теперь, когда она взвинтила себя до бешенства, ей все равно; бросает ему в лицо.) Да, ничтожный чиновник, которого ни во что не ставят!
   Кей (с внезапным порывом сестринских чувств, взбешенная). Как ты смеешь, мама, как ты смеешь! Так говорить об Алане!
   Алан (с улыбкой). Ничего, Кей. Не волнуйся. Это была неплохая характеристика. Ты знаешь, я ведь в самом деле жалкий мелкий чиновник. Это, должно быть, очень неутешительно.
   Миссис Конвей. Ах, не будь, пожалуйста, таким всепрощающим! Робин, что касается тебя, то ты всегда был эгоистом, и слабовольным, и немножко бездельником...
   Робин. Потише, потише, старушка! Мне чертовски не повезло в жизни - вот что. Дело было просто в неудаче. Я сейчас это ясно вижу.
   Миссис Конвей (силы ее истощились). Ну, хорошо, прибавь сюда еще и неудачу, мой дорогой. Суть в том - что бы они там ни говорили о тебе, Робин, дитя мое, - ты мой ненаглядный мальчик, ты весь в меня, ты - мое утешение. Пойдем-ка со мной вместе наверх и там поговорим.
   Робин (в то время как она берет его под руку). Вот это дело!
   Они направляются к выходу.
   Мэдж (очень спокойно). Мать!
   Миссис Конвей останавливается, но не оборачивается.
   Мэдж. Мы обе высказали то, что хотели. Больше для меня не существует этих семейных собраний. И не давай себе труда приглашать меня, потому что я не приеду. Я вижу, что мне не видать ни гроша из отцовских денег. И не рассчитывай, пожалуйста, на мои.
   Робин. Кому нужны твои деньги?
   Миссис Конвей. Пойдем, мой дорогой, мы поговорим с тобой как люди... как люди.
   Уходят, трое оставшихся спокойны и неподвижны.
   Мэдж. Мне думается, что я не очень-то приятно обошлась с тобой, Кей, когда мы встретились сегодня. Если так, извини меня!
   Кей. Все в порядке, Мэдж! Ты возвращаешься в Коллингфилд сегодня же?
   Мэдж. Нет, не могу. Я остановилась у Норы Флеминг. Ты ее помнишь? Она теперь директриса Ньюлингхемской гимназии. Я оставила у нее свои вещи. Ну, я теперь пойду. С матерью я не хочу больше встречаться.
   Кей. Прощай, Мэдж! Надеюсь, ты все-таки получишь место начальницы.
   Мэдж. Прощай, Кей! Постарайся написать хорошую книгу, вместо того чтобы все время заниматься этой никчемной журналистикой.
   Целуются. Мэдж уходит в сопровождении Алана. Кей остается одна; она очень взволнована, беспокойно ходит по комнате, затем быстро наливает себе виски с содовой, закуривает папиросу, потом садится, забывает о зажженной папиросе, которую держит в руке, и о виски, углубляется в прошлое и начинает плакать. Алан возвращается, набивая трубку.
   Алан (веселым голосом). У тебя еще есть время, Кей. Раньше чем через полчаса тебе незачем спешить к лондонскому поезду. Я провожу тебя на станцию. (Подходит к ней.) Что случилось? Или все это... оказалось для тебя немножко чересчур?
   Кей (с раскаянием в голосе). По-видимому. А мне-то казалось, что я теперь закаленная! Смотри, я хотела разыграть современную деловую женщину: папироска, виски с содовой. Все это ни к чему... Видишь ли, Алан, для меня это был не только сегодняшний вечер. Я вспоминала другие вечера, давно прошедшие, когда мы сами были другими.
   Алан. Да, я знаю. Это старые дни рождества... дни рождения...
   Кей. Да, я вспоминала. Я видела всех нас, какими мы были тогда. И себя тоже. Глупенькая девочка того далекого года! Счастливая девочка!
   Алан. Не надо слишком огорчаться. Все в порядке, знаешь. Тебе нравится быть сорокалетней?
   Кей. О нет, Алан, это ужасно и невыносимо. Вспомни, чем мы когда-то были и чем мы надеялись быть! И вот результат! И все, что мы имеем, Алан. С каждым нашим шагом, с каждым тиканьем часов все кругом становилось хуже и хуже. Если в жизни ничего больше нет, на что она? Лучше умереть, как Кэрол, прежде чем убедиться в этом, прежде чем попадешь в лапы времени. Мне приходилось и раньше испытывать это чувство, Алан, но никогда с такой силой, как сегодня. В мире существует злой дух, который мы называем Время.
   Алан (играя трубкой, спокойно, робко). Ты читала когда-нибудь Блейка?
   Кей. Да.
   Алан. Ты помнишь это место? (Декламирует спокойно, но с чувством.)
   Боль и радость чередой
   Ткут покров души людской,
   В каждой горести земной
   Радость - нитью золотой.
   Справедлив судьбы закон:
   Человек на то рожден.
   Если это мы поймем,
   Верный в жизни путь найдем...
   Кей. "Верный в жизни путь найдем"? Нет, это неправда, Алан, - во всяком случае, неправда для меня. Если бы все было только перемешано - добро и зло, - в этом не было бы ничего плохого. Но все идет хуже и хуже. Мы убедились в этом сегодня вечером. Время нас побивает.
   Алан. Нет, Кей, время - это только призрак. Иначе ему пришлось бы разрушать все, всю вселенную, и снова воссоздавать ее каждую десятую долю секунды. Но время ничего не разрушает. Оно только двигает нас вперед и подводит от одного окна к другому.
   Кей. Но ведь счастливые юные Конвеи, которые разыгрывали здесь шарады, - они ушли, и ушли навсегда!
   Алан. Нет, они живы, они существуют так же реально, как существуем мы с тобой. Мы видим другой уголок действительности - скверный уголок, если хочешь, - но весь ландшафт по-прежнему на месте.
   Кей. Но, Алан, мы не можем быть ничем иным, как только тем, что мы есть сейчас.
   Алан. Нет... это трудно объяснить... вот так вдруг... У меня есть книга, я дам тебе ее почитать. Суть в том, что сейчас, сию минуту, и вообще в любую минуту мы представляем лишь частицу нашего подлинного "я". То, что мы реально представляем собой, - это весь наш путь, все наше время, и когда мы дойдем до конца нашей жизни, весь этот путь, все это время будут представлять нас - подлинную тебя, подлинного меня.
   Кей. Я постараюсь понять... если только ты действительно веришь и думаешь, что я тоже способна поверить, будто время не уносит с собой каждую частицу нашей жизни... уничтожая... и разрушая все... навсегда...
   Алан. Нет, это верно, Кей. Я принесу тебе эту книгу. (Направляется к двери, затем оборачивается.) Ты знаешь, я уверен, что половина наших бед происходит оттого, что мы думаем, будто время уносит по частям нашу жизнь. Вот почему мы мечемся из стороны в сторону...
   Кей. Словно мы в панике на тонущем корабле.
   Алан. Да, в этом роде.
   Кей (улыбаясь ему). Но ты-то ведь не мечешься, слава богу!
   Алан. Я думаю, разумнее не делать этого, если широко смотреть на вещи.
   Кей. Так, словно мы - бессмертны?
   Алан. Да, и словно у нас впереди - необычайное приключение. (Уходит.)
   Кей, все еще задумчивая, подходит к окну и смотрит вдаль, подняв голову. В эту минуту занавес опускается.
   ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
   Кей сидит в той самой позе, в какой мы оставили ее в конце первого действия, и до нас продолжают доноситься звуки шумановского "Орешника", который поет миссис Конвей. На сцене ничего не происходит, пока не заканчивается песня и не раздаются хлопки и возгласы из гостиной. Вслед за тем входит Алан и зажигает свет. Мы видим, что комната и обстановка точно такие же, какими они были раньше. Только сама Кей изменилась. Что-то посетило ее - нечто неуловимое, мимолетное видение, рой темных предчувствий, - и она глубоко взволнована. Она окидывает взглядом комнату раз, другой - так, словно бы только что видела ее в каком-то другом обличье. Смотрит на Алана с выражением недоумения. Он усмехается и потирает руки.
   Алан. Ты здесь, Кей?
   Кей (словно готовясь сообщить нечто очень важное). Алан!.. (Умолкает.)
   Алан. Да?
   Кей (торопливо). Нет... ничего.
   Алан (всматривается в нее более внимательно). Ты, кажется, спала... пока мама пела?
   Кей (сбивчиво). Нет. Я тут сидела... слушала. Я выключила свет. Нет, я не засыпала... Может быть, на один миг. Во всяком случае, не дольше.
   Алан. Ты знала бы, если б заснула.
   Кей (оглядываясь вокруг, медленно). Нет, я не спала. Но... вдруг, внезапно, мне показалось, что я видела... всех нас... во всяком случае, ты был там, Алан.
   Алан (забавляясь и недоумевая). Где я был?
   Кей. Не могу вспомнить. И я помню, что я все время слушала мамино пение. У меня немножко кружится голова.
   Алан. Большинство гостей уходит. Ты бы лучше пошла и попрощалась.
   Входит Хейзел, неся на тарелке огромный кусок роскошного торта с кремом. Она уже на ходу начала пробовать его.
   Кей (увидев ее). Хейзел, жадина! (Ловко отхватывает кусочек торта и съедает его.)
   Хейзел (с полным ртом). Я пришла вовсе не за тем, чтобы только съесть это.
   Кей. Ну конечно, за тем!
   Хейзел. Они там все прощаются, и я хотела скрыться от этого маленького уродца, которого привел Джеральд Торнтон.
   Кей (торопливо). Мне надо им продекламировать мое стихотворение. (Убегает.)
   Алан (медлит; после паузы). Хейзел!
   Хейзел (с полным ртом). Мм?
   Алан (с нарочитой небрежностью). Да, а что Джоан Хелфорд собирается теперь делать?
   Хейзел. Так, попорхать немножко.
   Алан. Я как будто слышал, она говорила, что собирается уезжать. Я уж думал, что она хочет покинуть Ньюлингхем.
   Хейзел. Она просто отправляется гостить к тетке. Джоан всегда гостит у теток. Отчего это у нас не разбросаны по всей стране тетки?
   Алан. У нас есть тетя Эдит.
   Хейзел. И докторский дом в Уолверхемптоне! Кошмар! (Быстро меняет тон на поддразнивающий.) Желательно тебе что-нибудь еще узнать насчет Джоан?
   Алан (сконфуженный). Нет... нет... Я только так думал... (Поворачивается, чтобы уйти, и почти сталкивается с Эрнестом, который одет в очень потрепанный макинтош и держит в руках шляпу-котелок.)
   Как только Хейзел видит, кто вошел, она отворачивается и снова принимается за свой торт. Алан останавливается, то же делает и Эрнест.
   Алан. Вы уже уходите?
   Эрнест (себе на уме). Да, ухожу сейчас! (Явно ждет, чтобы Алан оставил его наедине с Хейзел.)
   Алан (в некотором смущении). Ах да... (Делает движение, чтобы уйти.)
   Хейзел (громко и четко). Алан, ты уходишь? (Смотрит на него, совершенно игнорируя Эрнеста, который ждет ухода Алана; он не столь хладнокровен, каким кажется внешне, шляпа в его руке слегка подрагивает.)
   Алан (испытывая неудобство). Да... знаешь... надо попрощаться и помочь одеться и... (Уходит.)
   Хейзел занимается тортом, затем, не улыбаясь, бросает взгляд на Эрнеста.
   Эрнест. Я только заглянул попрощаться, мисс Конвей.
   Хейзел (с отсутствующим видом). Ах да... конечно... Ну...
   Эрнест (прерывает ее). Для меня было большим удовольствием побывать у вас и познакомиться со всем вашим семейством. (Выжидает.)
   Хейзел (вынуждена заговорить; безразлично). Ах вот как...
   Эрнест (снова прерывает ее). А в особенности - с вами. Я, знаете, еще новичок в городе. Живу здесь только около трех месяцев. Я вступил в долю на бумажной фабрике Экерсли, что в Уэст-Ньюлингхеме. Вы знаете ее?
   Хейзел (без всякого поощрения). Нет.
   Эрнест. Я думал, вы, может быть, ее заметили. Она там стоит не первый день. В сущности, она сильно нуждается в перестройке. Там-то вот я и нахожусь. И я не пробыл тут еще и недели, как обратил на вас внимание, мисс Конвей.
   Хейзел (которая знает об этом лучше других). В самом деле?
   Эрнест. Да. И с тех пор я наблюдал за вами. Вы, надо полагать, заметили меня?
   Хейзел (высокомерно). Нет, не могу этого сказать.
   Эрнест. О, вы должны были заметить. Признайтесь, что это так!
   Хейзел (естественность берет в ней верх). Ну, если вам непременно нужно знать, - я вас заметила...
   Эрнест (польщенный). Я так и думал.
   Хейзел (быстро и с негодованием). Потому что находила, что вы поступаете очень глупо и дерзко. Если вы хотите ставить себя в глупое положение - ваше дело, но вы не имеете никакого права ставить и меня также...
   Эрнест (уничтоженный). О, а я и не знал... что дело обстояло так скверно...
   Хейзел (чувствуя свое превосходство). Да, именно так!
   Он пристально глядит на нее и делает шаг в ее направлении. Она сначала не смотрит на него, но затем вынуждена ответить на его пристальный взгляд. В этом взгляде есть что-то проникающее в самую глубь ее слабохарактерной натуры.
   Эрнест (снова ободрившись). Простите меня! Хотя я не вижу, чтобы кто-нибудь от этого особенно пострадал. В конце концов мы только один раз живем, так давайте же, говорю я, использовать нашу жизнь! А вы, по моему мнению, - самая красивая девушка в этом городе, мисс Хейзел Конвей. Я говорил вам это - мысленно - в течение последних двух месяцев. Но сказать вам откровенно, я знал, что пройдет не много времени, как я познакомлюсь с вами. (Глядит на нее в упор.)
   Он ей не нравится, но она совершенно беспомощна перед этой лобовой атакой.
   Эрнест (медленно кивает головой). Вы, надо полагать, думаете, что я парень нестоящий. Но во мне есть больше, чем можно увидеть глазом. Кое-кто уже убедился в этом, а еще больше убедятся в самом недалеком будущем, здесь, в Ньюлингхеме. Вы увидите! (Меняет тон, так как в чисто светских вопросах чувствует себя неуверенно; почти смиренно.) Хорошо это будет... если я... ну, вроде как... в гости к вам приду... как-нибудь на днях?
   Хейзел (снова обретая свое превосходство). Об этом лучше спросите маму!
   Эрнест (шутливо). Ага, как говорится: "Спросите маменьку", да?
   Хейзел (смущенная и встревоженная). Нет... я вовсе не так хотела сказать. Я хотела сказать, что это мамин дом...
   Эрнест. Да, но вы ведь достаточно взрослая, чтобы иметь своих собственных друзей. Не правда ли?
   Хейзел. Я не очень-то легко вступаю в дружбу.
   Эрнест (с поразительной бестактностью). Разве? А я слышал - легко.
   Хейзел (надменно, сердито). Уж не хотите ли вы сказать, что толковали обо мне с посторонними?
   Эрнест. Да. Почему нет?
   Они в упор глядят друг на друга, Эрнест - с умышленной холодностью, Хейзел - стараясь казаться высокомерной, - когда в комнату входят Мэдж и Робин, занятые разговором.
   Робин (он сейчас очень авантажен). Ну да, черт возьми! Вот была потеха! Мы, разумеется, были без формы. Я - за кочегара. Работа тяжелая, но зато здорово.
   Мэдж (горячо). Ничего здорового! Вам надо было бы постыдиться!
   Робин (удивленный). Почему?
   Мэдж. Потому что помогать срывать забастовку и быть штрейкбрехером вовсе не потеха и не здорово. Железнодорожники стремились во что бы то ни стало улучшить свое положение. Они устроили стачку не ради забавы. Для них и для их жен и детей это было чрезвычайно серьезное дело. А люди вроде тебя, Робин, думают, что это очень забавно - выполнять их работу и сделать забастовку бесполезной. Я нахожу просто позорным то, как средние классы ополчаются против пролетариата.
   Робин (несколько сбитый с толку). Но ведь надо же было, чтобы ходили поезда!
   Мэдж. Зачем? Если бы людям пришлось обходиться совсем без поездов, они, может быть, поняли бы, что железнодорожники чем-то недовольны.
   Эрнест (сардонически). Может быть. Но мне вот думается, что они больше всего были бы заняты собственным недовольством - из-за отсутствия поездов. И достаточно будет еще нескольких железнодорожных стачек - и половина грузов будет для них потеряна навсегда, перейдет на автотранспорт. Что тогда будут делать ваши премудрые железнодорожники?
   Пауза. Мэдж, конечно, слушает, но не вполне признавая за ним право вмешаться в разговор.
   Эрнест. И еще вот какая вещь: рабочий класс стоит сам за себя, так почему же средним классам не постоять самим за себя?
   Мэдж (холодно). Потому что средние классы давно уже "постояли за себя", как вы это называете.
   Эрнест. Ну, а вы как это называете? Как-нибудь по-латыни?
   Мэдж (с холодным нетерпением). Я говорю о том, что средние классы уже раньше постояли за себя, иначе они не были бы преуспевающими средними классами. Почему же надо набрасываться на рабочий класс, когда он наконец пытается отстоять свои права?
   Эрнест (цинично). Все яснее ясного! Существует только определенное количество земных благ, и если вы возьмете больше - я получу меньше.
   Мэдж (довольно резко). Простите меня, но это плохая экономика, а также плохая этика.
   Робин (выпаливает). Да ведь у нас была бы красная революция, как в России, если бы мы стали слушать этих смутьянов, вроде какого-нибудь Томаса.
   Хейзел (направляясь к выходу). По-моему, так все это глупости! Почему люди не могут сговориться?
   Эрнест (видя, что она уходит). О, мисс Конвей!
   Хейзел (с подчеркнутым, унижающим безразличием). Ах... да... до свидания! (Уходит.)
   Эрнест смотрит ей вслед с довольно жалким видом. Затем бросает взгляд на Робина и ловит на его лице усмешку.
   Мэдж (Робину). Я ведь сюда зачем-то пришла. Что это было? (Осматривается вокруг, глядя поверх Эрнеста, который ей неприятен.)
   Робин (на его лице все еще блуждает усмешка). Вот уж не могу тебе сказать.
   Мэдж уходит, игнорируя Эрнеста, не столько, впрочем, подчеркнуто, сколько рассеянно.
   Робин (со все еще насмешливым видом закуривает папиросу, небрежно). Вы служили в армии?
   Эрнест. Да. Два года.
   Робин. По какой части?
   Эрнест. В армейском казначействе.
   Робин (легким тоном, не очень грубо). Вот, наверно, лафа для вас!
   Эрнест готов сердито возразить, но в эту минуту вбегает Кэрол.
   Кэрол. Мистер Биверс!
   Когда он оборачивается с недовольным видом, Робин выходит из комнаты.
   Кэрол. О, у вас такой вид, как будто вы получили отставку.
   Эрнест (со злостью). Так оно примерно и есть. Получил отставку!
   Кэрол (всматриваясь в него). У вас, наверно, все так и кипит внутри? Правда?
   Эрнест (стараясь, насколько это в его силах, не придавать значения происшедшему). А может быть, просто разочарован. Что-то из двух?
   Кэрол. И то и другое, надо полагать. Так вот, мистер Биверс, не расстраивайтесь! Вы так мило отнеслись к нашей шараде и очень хорошо сыграли в ней, а ведь, наверно, никогда раньше не выступали?
   Эрнест. Нет. (Резко.) У меня дома такими вещами не занимались.
   Кэрол (изучающе оглядывает его). Да, я думаю, что вам слишком мало пришлось веселиться. В этом ваша беда, мистер Биверс. Вы должны опять к нам прийти играть в шарады.
   Эрнест (словно бы отделяя ее от остальных). Вы-то хорошая!
   Голос миссис Конвей. Так он ушел наконец или нет?
   Кэрол. Мы все хорошие! Помните это, мистер Биверс!
   Эрнест (которому она понравилась). Вы - занятная малютка.
   Кэрол (строго). Я не очень-то занятная и, уж во всяком случае, не малютка...
   Эрнест. О, простите!
   Кэрол (благодушно). На этот раз я вас прощаю.
   Входит миссис Конвей с Джеральдом. Она несколько удивлена тем, что Эрнест еще не ушел.
   Эрнест (замечает это; застенчиво). Я как раз ухожу, миссис Конвей. (Джеральду.) Вы идете?
   Миссис Конвей (не давая Джеральду ответить). Нет, мы с мистером Торнтоном должны еще несколько минут потолковать о делах.
   Эрнест. Понимаю. Ну, до свидания, миссис Конвей! Очень приятно было познакомиться с вами.
   Миссис Конвей (со снисходительной любезностью). До свидания, мистер Биверс! Кэрол, будь добра...
   Кэрол (с готовностью). Хорошо. (На манер героев вестернов обращаясь к несколько недоумевающему Эрнесту.) Я провожу вас с конем вашим до большой дороги, приятель!
   Кэрол и Эрнест уходят. Миссис Конвей и Джеральд следят за ними взглядом. Затем Джеральд оборачивается к миссис Конвей и смотрит, подняв брови. Миссис Конвей качает головой. Доносится стук захлопнувшейся двери.
   Миссис Конвей (с живостью). Мне очень жаль, если ваш приятель подумал, что его выставили. Но в самом деле, Джеральд, дети ни за что не простили бы мне, если бы я предложила ему еще остаться.
   Джеральд. Боюсь, что Биверс не имел большого успеха.
   Миссис Конвей. Ну, в конце концов... все-таки... Вы не находите?
   Джеральд. Я ведь вас предупреждал. Он в самом деле так страстно жаждал познакомиться с знаменитым семейством Конвей.
   Миссис Конвей. С Хейзел, вы хотите сказать.
   Джеральд. С Хейзел в особенности, но он стремился узнать всю семью.
   Миссис Конвей. Что ж, я думаю, дети составляют очаровательную компанию.
   Джеральд. Затмеваемую лишь их очаровательной мамашей.
   Миссис Конвей (восхищенная). Джеральд! Вы, кажется, собираетесь флиртовать со мной!
   Джеральд (который вовсе не собирался). Ну разумеется! Между прочим, вы ведь не хотели говорить со мной ни о каких делах, не правда ли?
   Миссис Конвей. Пожалуй, что и нет. Но, я думаю, вам следовало бы знать, что мне опять предлагали огромную сумму за этот дом. Разумеется, не может быть и речи о том, чтобы продать его, но так приятно сознавать, что он так много стоит. Ах да, молодой Джордж Фарроу очень хочет, чтобы я продала ему свой пакет акций, и говорит, что готов сделать предложение, которое меня поразит.
   Джеральд. Я уверен, что это будет весьма недурное предложение. Но, разумеется, нет никакого смысла продавать, когда они выплачивают пятнадцать процентов дивиденда. А когда мы наконец выйдем из этой атмосферы военного времени и будут сняты правительственные ограничения, начнется грандиозный подъем.
   Миссис Конвей. Ну разве это не чудесно? Все дети опять дома, и у нас вполне достаточно денег, чтобы помочь им устроиться. И знаете, Джеральд, я ничуть не буду удивлена, если Робин очень скоро добьется необыкновенных успехов в каком-нибудь деловом предприятии... по части продажи, например... Люди находят его таким очаровательным. Милый Робин! (Пауза. Затем другим тоном, с большей глубиной и чувством.) Джеральд, еще совсем недавно я считала себя несчастнейшей женщиной на свете. Если бы не дети, у меня не было бы желания жить. А теперь - хотя, конечно, без него никогда не будет прежней жизни - я вдруг почувствовала себя счастливейшей женщиной в мире. Все дети со мной, наконец-то в полной безопасности, счастливы.
   Голос Робина (он кричит). Играем в прятки по всему дому!
   Миссис Конвей. Что он сказал? "По всему дому"?
   Джеральд. Да.
   Миссис Конвей (кричит). Пожалуйста, только не в моей комнате, Робин!
   Голос Робина (он кричит). Кроме маминой комнаты!
   Голос Джоан (еще дальше). А кто будет водить?
   Голос Робин а. Я буду! Мама, идем! Где Джеральд?
   Миссис Конвей (собираясь уходить). Только слышать его голос в доме - вы не понимаете, Джеральд, что это для меня значит! И никогда не поймете.
   Оба уходят. Проходя мимо выключателя, миссис Конвей может погасить половину ламп, оставив, скажем, правую сторону неосвещенной и слева только один торшер.
   Голос Робина (громко). Я пойду в платяной шкаф и буду считать до пятидесяти. Ну, теперь расходитесь!
   Несколько секунд спустя входит Джоан, счастливая и запыхавшаяся, и, оглядевшись вокруг, ищет место, где бы спрятаться - за креслом, книжным шкафом, диваном или за портьерой. Прячется. Тут же входит Алан и направляется в ее сторону.
   Джоан (выглядывает и видит его; умоляющим шепотом). О, Алан, прячьтесь, но не здесь!
   Алан (смиренно). Я нарочно пришел. Видел, как вы вошли.
   Джоан. Не надо, пожалуйста! Идите в другое место!
   Алан (с чувством). Вы сегодня такая очаровательная, Джоан!
   Джоан. Правда? Это мило с вашей стороны, Алан.
   Алан. Могу я теперь остаться?
   Джоан. Нет, пожалуйста! Будет гораздо веселее, если вы пойдете в другое место. Не портите, Алан!
   Алан. Что - не портить?
   Джоан (очень быстро). Игру, конечно! Ну же, Алан, будьте хорошим мальчиком! Нет, нет, вы теперь - не можете отсюда выйти. Вам придется вылезти в окно и пройти кругом. Идите!
   Алан. Ну, хорошо. (Вылезает в окно, затем пристально смотрит на нее; мягко.) Прощайте, Джоан!
   Джоан (шепотом, изумленная). Почему вы это говорите?
   Алан (очень грустно). Потому что я чувствую, что это прощание.
   Слышится голос Робина, который что-то напевает вдали. Алан скрывается за окном. Робин, напевая вполголоса популярную песенку того времени, медленно входит в комнату. Он доходит до края освещенной половины и осматривается вокруг. Наконец поворачивается и собирается уходить, но в это время Джоан тихонько начинает подпевать ему из своего убежища.
   Робин (удовлетворенно). Ага! (Быстро задергивает портьеры.)
   Но в тот момент, когда он отвернулся, Джоан протягивает руку и поворачивает выключатель торшера в своем углу. Комната погружается почти в полную темноту.
   Робин. Хорошо, хорошо, Джоан Хелфорд! Где вы?
   Слышен ее смех.
   Робин. Вам не уйти, Джоан Хелфорд, вам не уйти! Нет, нет, нет, нет! Не уйти маленькой Джоан! Не уйти!
   Они бегают по комнате, затем она идет к окну и становится на кушетку. Он стягивает ее вниз, на фоне лунного света видно, как они обнимаются и целуются.
   Джоан (по-настоящему взволнованная). Ах, Робин!