Этот витязь правил разумно и осторожно, не ущемляя прав жителей Бердаа, уважая их обычаи. Привыкшая за время похода беспрекословно подчиняться ему дружина строго выполняла приказы Борича, собирала дань: с богатых - большую, с бедных - малую. В городе было тихо и спокойно.
Несколько раз к Бердаа подступало войско шаха, но каждый раз ему приходилось отступать с тяжелыми потерями. Шах решил нанести удар русичам в спину. Его лазутчики под видом мирных жителей пробирались в город, тайно проносили оружие.
Восстание в городе началось неожиданно и нанесло серьезный урон русичам. Но дружина, хотя и понесла немалые потери, выстояла. Борич, однако, задумался: если так пойдет и дальше, то со временем у него не останется воинов. Пора забирать богатую добычу и отходить к берегу, где оставленная стража по-прежнему несла охрану лодий. Дружинники с ним согласились. Ночью без шума они покинули город.
Добравшись до лодий, Борич держал совет с дружиной: каким путем добираться домой? Как ни жаль было хазарам отдавать треть добычи, но большинство воинов высказалось за то, чтобы плыть отсюда к итилю - путь по суше мало был известен, да и много ли унесешь на своих плечах.
Земляки Микула и Мечник все время держались вместе - рядом сидели в лодье, когда плыли на юг, рядом стояли в бою, сражаясь с ширванцами, а при возвращении Борич назначил их десятниками и разлучил, рассадив по разным лодьям. Разыгравшаяся ночью буря разлучила их навсегда. Лодью, где плыл Микула, разбило, выбросило на камни. Тяжелые кольчуги потянули многих воинов на дно. Только двое - Микула и молодой варяг Лидул выбрались на берег.
- Выбрались все же... - с облегчением вздохнул Чеглок, ловивший каждое слово рассказчика.
- Выбрались, - повторил старик, - да не в доброе время то случилось. Лодью-то разбило бурей под самым Семендером. Наскочила на нас, безоружных, хазарская стража и повязала...
- А потом что было? - не выдержал Чеглок.
- Потом? Ведомо что: полон, неволя. Тот Лидул был горяч больно, кинулся как-то на хазарина, что доглядывал за нами, придушил. Ну, его сердечного, распяли на городских воротах, чтоб другим невольникам неповадно было. А я годов десять мыкался, пока не сбежал. Пристал к каравану чужеземному, с ним дошел до земли ясов, а там и до Тмутаракани добрался.
- Гляди ж ты! - удивленно воскликнул Богдан. - И со мною такое было.
- Долю нашу боги намечают, - с уверенностью сказал Микула. - Мне сюда наметила попасть, Мечнику - другое. Он, значит, до родных краев добрался... Чтоб тут, около меня, голову сложить! Про него я теперь знаю, а вот Борич? Слыхал кто про него?
К огню подступил немолодой гридень Сварг.
- Борич, говоришь? Того, что на Бердаа ходил я видел. Он вернулся в Киев почти в одночасье с Игорем. Только князь с пустыми руками пришел с-под Царьграда, а Борич вернулся с богатой добычей. От Днепра до ворот киевских устлал дорогу аксамитами, парчой и шелками. За то и прозвали тот ввоз Боричевым.
- Вот оно что!
У Сварга и Микулы нашлись общие знакомые, они вспомнили былое. Появилась корчага с добрым тмутараканским вином. Пошла в ход рыба, умлевшая в горячих углях костра, свежий хлеб, выпеченный из пшеницы нынешнего урожая. Молодые гридни охотно присоединились к бывалым воинам. Пошел по кругу турий рог, отделанный серебром, - вместительная походная чарка, отыскавшаяся в торбе у Сварга.
В Тмутаракани, стал примечать Богдан, будто притомились гридни, не так справно службу несут, как прежде. "Неужто и я такой стал? - задумался он. - Или это кажется только?" Нет, это ему не казалось. Гридни ходили какие-то хмурые, а смерды, взятые князем на войну, и вовсе постыли в ратном деле. Им уже родные избы во снах видятся, днем и ночью их тоска по родным местах гложет.
Одного ратника повстречал Богдан у торжища - шел тот навеселе, отведав, видать, вина или меду здешнего.
- Пошто ходишь не оружно? - загородил сотник дорогу воину. - Где меч, лук твой где? Забыл, что ты в княжьей дружине?
Ратник - он был и без шелома - тряхнул кудлатой гривой, прищурился зло:
- А ты кто таков? Посторонись!
- Я - сотник над княжьими гриднями...
- Пес ты княжий, вот кто! За нашими спинами воюешь.
Богдан побагровел от гнева, рука его помимо воли потянулась к мечу. Еще немного - и он снес бы голову дерзкому смерду. Смерду... А сам-то он кто? Кем он был до той поры, пока удача не подняла его на гребень судьбы? "Эх, занесся ты, Богдан! - будто послышался ему голос покойного отца Ратши. - Высоко поднялся, земли под ногами не видишь. А от нее, земли, силу свою простой люд берет. И еще от того, что каждый один другому опора..."
И вместо того, чтобы нанести удар дерзкому ратнику, Богдан вдруг как-то неловко, будто виновато, положил руку ему на плечо.
- Иди, друже, проспись. Зла я на тебя не таю, слов твоих не слышал. Только князю на глаза не попадайся.
Немного их дошло до Тмутаракани, простых смердов, ставших ратниками. Куда меньше, чем воев княжеской дружины... Богдан вспомнил начало осады Саркела, сечу с хазарами. Первый удар вражеской конницы приняли на себя пешие ратники, простые смерды Русской земли. Сколько их полегло под хазарскими кривыми саблями, под копытами вражеских коней! А оставшиеся в живых не дрогнули, устояли... И в песках у Джурджанского моря, и в трясинах вдоль Кубани сушат горячие ветры, моют болотные воды белые кости простого люда, добывавшего славу Русской земле и русскому князю.
Этот ратник, что до моря дошел, небось живым-невридимым в родные места возвратиться, А что его ждет там, дома? Семья? Княжьи тиуны?
Захотелось Богдану догнать воина, сказать ему доброе слово: "Я не пес княжий, я такой же, как ты!" А такой ли?
Никому, даже Злате не сказал ни слова об этой встрече Богдан. Но сам крепко запомнил ее и себе наказал: "Не зарывайся, друже. Помни, кто ты есть, от кого пошел!"
И другими глазами стал он смотреть на княжьих воинов, на своих гридней. Вспомнил сотника Путяту с пронзительным ястребиным взглядом, не жалевшего ни себя, ни других ради того, чтобы только услужить князю Святославу. Вот уже и нет Путяты, а кто его добрым словом помянет? Нет, он, Богдан, не таким сотником будет...
На другой день по утру двое русских воинов, миновав посад и порт, шли по рыбацкому выселку, раскинувшемуся вдоль берега залива, в стороне от города. Впереди торопливо шагал невысокий стройный отрок с румяными по-девичьи щеками, отодвигая рукою натянутые на кольях для просушки сети. За ним едва поспевал второй русич - постарше и повыше, широкоплечий, с небольшими русыми усами, казавшимися совсем светлыми, на его загорелом мужественном лице. На воинов с любопытством смотрели рыбачки, выглядывавшие из приземистых мазанок под камышовыми крышами. Настороженно поглядывали на них ленивые лохматые псы.
- И куда ты так торопишься, Злата?
Русич, что шел впереди остановился.
- Сама не знаю! Никто меня не ждет, никто не встретит. А сердце все одно торопит, торопит. Я ведь тут родилась, тут выросла... Богдан - это он шел за Златой - кивнул головой. Сотник представил себе, как бы он возвратился к своему родному пепелищу. Он понимал чувства девушки.
Она остановилась перед вросшей в землю мазанкой, уныло глядевшей на нее и Богдана пустыми глазницами окон.
- Вот, - тихо сказала девушка, - это мой дом. Стекла были цветные! Такие только тмутараканские стеклодувы умеют делать... Где они?
Злата вздохнула так, будто эти стекла были главным, что привело ее сюда, и осторожно потянула на себя покосившуюся прикрытую дверь. Вслед за нею Богдан, миновав тесные сенцы, вошел в просторную горницу с потрескавшимся потолком. Комната была пуста - ни стола, ни лавки, только в переднем углу сиротливо выдавалась обмазанная глиной массивная печь.
Сыростью и запустением повеяло на пришедших. Из раскрытого зева печи, прежде прикрывавшегося глиняной заслонкой - осколки ее валялись на земляном полу, - пахнуло плесенью. Давно погас огонь, согревавший некогда жившую здесь семью. Не стало огня в очаге - покинули это место домашние добрые боги чуры, без которых не обходится ни одно жилище.
Злата прошлась по комнате, носком сапога разворошила кучу прелой соломы, наваленную в углу. Она будто искала какую-нибудь память об ушедших днях. Из соломы выскочила мышь, тревожно пискнула и торопливо шмыгнула в сенцы.
- Ой! - вскрикнула Злата, отступая к окну.
- Чего ты? - не сразу сообразил, в чем дело Богдан. - А, вон оно что! Эх ты, гридень княжий Злат! Мыши испугался...
Девушка ухватила сотника за руку, потянула к выходу.
- Может, то и не мышь? - предположил он. - А что если мы последнего чура спугнули? она ничего не ответила. Так, держась за руки, они вышли во двор. Солнце ударило им в глаза.
- Ой боже мой, Перуне! - послышался неподалеку удивленный женский голос. - Да это ж наша Злата вернулась! Злата! за повалившимся плетнем, не решаясь его переступить, стояли люди - рыбаки и рыбачки, Златины соседи. Взгляды их выражали изумление, будто Злата вернулась к родному дому с того света.
Нет, их молодая соседка не была похожа на призрак. Ее щеки покрывал румянец, сама она, статная, ладно сбитая, радостно улыбнулась и, широко раскинув руки, шагнула навстречу знакомым людям. Ее прижала к груди морщинистыми руками старая тетка Пракседа.
- Живая, живая, моя голубка!
Пракседа еще что-то шептала ей, а остальные стояли вокруг в молчании и с любопытством разглядывали Злату в ее необычном воинском убранстве. И только потом все обратили внимание на воина, стоявшего чуть поодаль.
- А это кто с тобою? - шепнула на ухо Злате тетка Пракседа.
- Товарищ мой. С ним вместе мы из хазарского полона бежали...
Тетка отстранила от себя Злату, строго оглядела Богдана. Взгляд ее смягчился.
- Добрый у тебя товарищ!
Тогда стали подходить и другие люди здороваться со Златой.
Вскоре жарко пылал очаг в наскоро прибранном Златином доме. Откуда-то взялись столы и лавки, а на столах корчаги с вином, чарки, подносы с хлебом, вяленой и жареной рыбой. В печке клокотал пузатый казан, источал аромат варившейся ухи.
Злата и вправду вернулась в родной дом.
10
Дни еще стояли погожие, солнечные, ясно синело небо, соперничая с морем чистотой и раздольем, а в его вышине потянулись к югу несметные косяки птиц.
Налаживалась жизнь в тмутаракани. Русичи запасали припасы и оружие, корм для коней, собирали новую дружину. Теперь город был обнесен новым земляным валом и окружен глубоким рвом. В восточном, хазарском конце Тмутаракани, где немало домов осталось пустыми, строили новые избы и конюшни для тмутараканской дружины. Сюда уже переселились охочие люди русичи, касоги, ясы, болгары. Сколачивались первые сотни. Воеводы обучали новых дружинников ратному делу, им помогали братья Умаф и Бэгот, назначенные десятникам в касожскую сотню.
Но ратных людей пока еще было мало. Святослав отправил гонца к Тугуару: просил закрепить установленный ими ряд на мир и дружбу, кликнуть охочих воев служить в тмутараканской дружине.
Неожиданно-негаданно в Тмутаракань прибыл знатный гость херсонесский катапан, правитель ромейского Корсуня.
Еще не взошло солнце, когда стража доложила князю, что в море видны ветрила нескольких кораблей, по виду - ромейских.
- Кто бы это мог быть? - вслух подумал Святослав. Он вспомнил сообщение присланного Добрыней гонца: - Не иначе ромеи! На дружбу будут набиваться. Нужен им я, стало быть. Не я - дружина русская...
Вскоре два дромона с ярко расшитыми парусами вошли в Тмутараканский залив, причалили к пристани.
- Пойду встречу гостей, - начал собираться Святослав.
- Погоди, княже, - остановил его Свенельд. - Кто кому нужнее - ты гостям или они тебе? Пошли туда воеводу, а еще лучше - Богдана. Сам же встретишь их у себя, по-княжески.
- И то правда, - согласился Святослав.
Он встретил гостей у своего походного шатра. Одет был просто, лишь корзно богатое накинул на широкие плечи. Катапан, невысокий лысый человечек с острым взглядом умных карих глаз, упрятанных под лохматыми бровями, одет был пышно, не в пример Святославу.
- Архонту русов - базилевс великой Римской империи, - гость с поклоном протянул Святославу свиток с золотой бахромой и массивными гривнами-печатями. - А я, катапан Херсонеса Андроник, лично приветствую тебя, доблестный архонт, на древней земле Таматархи!
- И я тебя приветствую, катапан, - ответил на греческом языке Святослав. - Возьми-ка, прочитай, Перенег.
"Ишь, каков гусь! - подумал князь об императоре Византии. - Прислал мне письмо всего с двумя гривнами. Каган-беку же Иосифу слали письма с тремя гривнами - у того, мол, титул повыше. А я его, Иосифа, бил нещадно! И стою сегодня со своими полками на древней земле Таматархи. Что ж, посмотрим, за какой надобностью сосед пожаловал".
Императорское письмо было написано витиевато и туманно. Никифор Фока приветствовал русского князя, напоминал о древнем мире и дружбе между Византией и Русью. Судя по всему, император рассчитывал в недалеком будущем на эту "давнюю дружбу". Святослав понимал, что на самом деле ему нужны острые мечи русичей, чтобы поддержать византийский трон. Скорее всего - против непокорных болгар. Поэтому базилевс и посылал своих лазутчиков к печенегам, чтобы разузнать, как обстоят дела в Русской земле, потому и не решился оказать обещанную помощь Хазарии.
Катапан вместе с письмом базилевса привез богатые дары русскому князю. Святослав посмотрел на них равнодушно, скупо поблагодарил и заговорил о деле - о торговле между Тмутараканью, Корчевом, без которого князь не мыслил себе тмутараканских владений, и Корсунем. Андроник оживился: личные интересы были ему ближе интересов далекого от него базилевса, торговля приносила ему немалый доход.
- О да, великий архонт! Нам нужны и хлеб, и вино, и кожа, которыми богата Таматарха. А взамен мы тоже можем дать многое...
"Вон как заговорил гость! - мысленно усмехнулся Святослав. - Выгоду почуял, и сразу я стал великим архонтом".
Он заверил катапана, что никаких препон торговле чинить не намерен. Тмутаракань открыта для всех гостей.
Катапан уехал, довольный тем, что киевский князь отнесся к нему благосклонно и щедро одарил. Его разведка прошла удачно - он сумел многое узнать о русской дружине, о настроениях Святослава и воевод. Будет о чем написать базилевсу...
Прошло немало времени с того дня, как пришли в Тмутаракань русские дружинники, а казалось, что жизнь идет по старому руслу. Люди по-прежнему трудились, кто на себя, кто на других; простому люду стало немного полегче, когда прогнали бека Сурхана, но многие из давних притеснителей снова взялись за свое. Одинец, отделавшийся на княжеском суде одним испугом, опять прижимал своих должников, закупов, торопился наверстать упущенное. Пуще прежнего расцвела его бойкая дочка Малка. Она ходила по улицам Тмутаракани разряженная и задорно поглядывала на русских дружинников, тех, кто одет побогаче.
Богдану, подбиравшему воинов, для тмутараканской дружины, каждый день приходилось колесить по городу одному или со Златой. Встречаясь с Малкой, он делал вид, что не замечает ее призывных взглядов. Злата косилась на черноглазую красавицу, но молчала.
Однажды сотнику пришлось заехать к Одинцу по поручению Святослава.
За высокими воротами Одинцовой усадьбы засуетилась челядь. Угрюмый прислужник-хазарин взял повод Богданова коня. Богдан соскочил на землю и застыл: прямо перед ним, одетая просто, по-домашнему, стояла Малка.
- Здрав будь, добрый молодец! - пропела она мягким грудным голосом, чуть склонив набок красивую голову. - Милости просим в наши хоромы...
- Здравствуй, - отчего-то смутился Богдан. - Родителя твоего мне видеть надобно. От князя я. Сотник его, Богдан.
Челядины столпились за спиной Малки, ожидая распоряжений молодой хозяйки. Лица их были покорно-безразличны. Что-то напомнило здесь молодому сотнику подворье давнего его недруга Клуня, он невольно нахмурился.
- Батюшка мой занемог, - Малка погасила улыбку. - Да ты пожалуй в горницу, сотник. Батюшке я скажу, он хоть с посошком к тебе выйдет.
- Спасибо. Веди, хозяйка.
- А меня Малкой кличут, - уже шагнув к дому, обернулась она, снова засияв жемчужной улыбкой. - Запомнишь?
- Запомню, - буркнул он и, глядя под ноги, взошел на крыльцо, через просторные сени вслед за Малкой прошел в еще более просторную горницу.
На стенах, завешанных заморскими коврами, висели мечи и сабли дивной работы. Но внимание Богдана привлекло не это, а печь, сложенная из незнакомого серого камня. В печи жарко полыхал огонь.
- Старым костям тепло надобно, - услышал Богдан откуда-то сбоку хрипловатый, будто простуженный голос. - Когда кости ломит, одним теплом спасаюсь...
Одинец, незаметно вошедший в горницу, приблизился к гостю. Одной рукой он опирался на посох, другой - держался за поясницу. Голос его звучал приветливо, а глаза глядели настороженно.
- Здрав будь, хозяин, - сдержанно поклонился Богдан. - Я к тебе от князя.
Он коротко объяснил, что Святослав ждет помощи от самых зажиточных людей Тмутаракани: нужно вооружить, обеспечить конями и сбруей новую дружину, ту, что останется в городе после ухода княжеского войска.
Под седыми усами Одинца скользнула едва заметная усмешка.
- Подсобим нашему князю, - он подчеркнул слово "нашему". - Как же не подсобить? Мы ведь русские люди, кровь у нас одна.
"Кровь одна, да жадности у тебя поболе!" - едва не вырвалось у Богдана. Но он сдержался, промолчал, ожидая, что дальше скажет Одинец.
- Сотню молодых коней даю князю и седла к ним, - объявил хозяин. - А еще дам зерна, рыбы копченой. Вина дам...
Богдан ожидал чего угодно: упорного сопротивления, долгого и нудного торга, даже полного отказа, и вдруг - такая щедрость! Не мог знать он, что и кони, и продовольствие были приготовлены для Сурхана, за деньги бека. Они старому лихоимцу ничего не стоили.
- Спасибо! От воев русских спасибо! - сказал Богдан.
- От чистого сердца сей дар, - добродушно осклабился Одинец, из-под тяжелых век наблюдая за гостем. - Русская дружина вызволила нас из неволи. Думаешь, легко мне жилось при хазарах? Каждый час меч над головою висел. Да я... Эх, заговорились мы... Малка, вели челядинам стол накрыть, гость-то наш небось уже отощал, байки мои слушаючи.
Снова что-то скребнуло по сердцу Богдана - то ли упоминание о челядинах, то ли небрежный тон, каким хозяин отозвался о госте, - но решился он отказаться от угощения после щедрого Одинцова дара: не ему, сотнику, дарил коней Одинец, а русской дружине.
11
Злата - как огонек на ветру. Легкая, быстрая, подчас по-девически застенчивая, между тем, когда надо, в трудном деле любому гридню не уступит. Смело кидалась она в сечу под градом хазарских стрел, не робела, увидев занесенную над нею саблю.
Богдан радовался, изо дня в день видя рядом Злату, но он хотел бы видеть ее не в броне воина - в легком праздничном летнике, с позолоченным обручем, подбирающим пышные золотые волосы. Его неспокойное сердце все больше тянулось к девушке.
Вечером Богдан, как обычно, вышел проверить дозоры. Он медленно шел по сухой, потрескавшейся земле, утыканной стеблями сгоревшей от солнца травы, и сердце его наполняла необъяснимая радость.
Вокруг Тмутаракани негромко перекликались караулы, от лагеря, приглушенная расстоянием, доносилась песня. Несколько голосов протяжно выводили знакомую Богдану песню, грустную и такую же старую, как седые сумрачные звезды над степью. Дружинники тосковали по далекой родной земле.
Он не заметил, как миновал полуразваленные крепостные ворота, как очутился около хазарских построек, покинутых хозяевами. В одной из них жил князь, остальные занимали гридни.
Темная фигурка выросла на фоне светлой стены.
- Богдане, ты?
Он радостно вздохнул, потому что ждал и желал этой встречи.
- Я, моя люба...
Теплые ладони закрыли ему рот.
- Тише, услышат!
Он с силой притянул ее к себе. Злата не сопротивлялась, только вздрогнула, прикоснувшись к облегавшей его тело холодной кольчуге. Чуть отстранившись, она тихо, счастливо засмеялась, сказала совсем не то, о чем думала:
- Железо... Холодное...
Он прикрыл кольчугу полой епанчи.
- Зато сердце горячее!
- Слышу - стучит оно. Слышу... Будто море набегает волнами на берег, бьет в него перед бурей.
Богдан знал, как любила она море, тянулась к нему, словно лебедка к родному гнезду.
- Пойдем послушаем море.
- Пойдем, любый!
Одна за другой, играючи, набегали волны на песок и с тихим шуршанием откатывались назад. Море было блекло-синее, подернутое сизой дымкой и оттого казалось таинственным. Да оно и вправду хранило немало тайн в своей глубине, среди обросших водорослями кораблей, затонувших еще во времена Одиссея, среди разбитых бурями лодий, на которых пращуры нынешних русичей добирались от Днепровских порогов к этим берегам.
Легкий ветер дохнул со стороны заходящего солнца, разорвал дымку, и вдали, за водным простором, обозначилась тонкая полоска берега Корсунская земля. Только на мгновение показалась она и вновь исчезла. Скрылось солнце за горизонтом. Ветер затих. А море по-прежнему вздыхало, тихо и задумчиво, набегая волнами на берег.
Русское море... Как долог и труден был путь к нему. Не все, кто начал его, дошли до этого берега. Многие полегли под Саркелом и Итилем, белые кости других сушит беспощадное солнце в степях у Джурджанского моря, а кто и вовсе бесследно затерялся в гнилых болотах под Тмутараканью. Но не зря погибли русские воины: крепче стала Русь, избавилась от ярма хазарского, протянула твердую руку сразу к трем морям - Джурджанскому, Русскому и Сурожскому. И спокойнее люду будет жить на русских окраинах, и гостям русским откроются пути в дальние страны.
Зздесь, в Тмутаракани, будет рубеж земли Русской. На месте захудалого городища поднимется крепость-детинец, стенами своими закроет тмутараканцев от любого ворога. Вырастет русский город над Русским морем. Будут в нем жить и русичи, и касоги, ясы и греки, место мирным хазарам в нем найдется, всем, кто в труде прилежен, доброе ремесло знает.
...Все тише шумело море. Потемневшее небо украсили первые звезды.
Над береговым обрывом прозвучали голоса: мужской, молодой, чуть хрипловатый, и женский - грудной, певучий.
- ...Уйдешь ты с дружиной, останусь я снова одна. И знать не буду, где сложишь ты свою буйную головушку...
- Не горюй, моя лада! - ответил мужской голос. - Буду просить князя: пусть дозволит он мне тут навсегда остаться. Хоть простым воем, хоть ковалем в кузне, хоть каменщиком - я на все согласен. Сердце мое навсегда с тобой, и земля эта мне люба.
КРАТКИЙ ПОЯСНИТЕЛЬНЫЙ СЛОВАРЬ
Аксамит - бархат (греч.).
Базилевс - император Восточной Римской империи, Византии.
Барб - тигр, в Х веке они появлялись на южных рубежах Руси.
Бармица - кольчуга-накидка, закрывающая голову и плечи.
Бродники - люди без постоянного места жительства, занимавшиеся охотой, рыбной ловлей.
Вежи - кочевья степняков.
Гора - бояре, ближайшие советники князя.
Гривна - денежная единица в древней Руси и украшение, которое носили на груди.
Гузы - кочевники тюркского происхождения.
Джурджанское море - Каспийское море.
Закупы - люди, бравшие купу (заем) и отрабатывавшие ее.
Итиль - река Волга и название столицы Хазарии.
Касоги - кесеги, так осетины-ясы называли своих соседей адыгов.
Корзно - плащ у знатных людей древней Руси.
Крица - кусок железа.
Крыж - перекрестье на рукояти меча.
"Кубань, торопившаяся к Русскому морю" - до конца XIX века Кубань впадала не в Азовское, а в Черное море.
Купа - заем.
Ляшские земли - земли, заселенные ляхами, поляками.
Мыто - пошлина.
Обры - кочевой народ.
Один - бог древних скандинавов, соответствовавший русскому Перуну.
Перун - бог грозы и войны у древних славян.
Перунов Путь - Млечный Путь.
Платно - одежда.
Русское море - древнее название Черного моря.
Рында - оруженосец.
Ряд - договор.
Саркел - Белая Вежа, хазарский город на Дону.
Свиония - Швеция.
Смерд - земледелец в древней Руси. Смерды составляли сельское население, которое постепенно переходило в положение зависимых и крепостных.
Сулица - короткое копье.
Сурожское море - древнее название Азовского моря.
Таксиарх - начальник отряда в 128 человек, сотник (Византия).
Тарпан - дикая лошадь.
Темник - воевода у тюркских племен.
Тиун - чиновник в древней Руси.
Треба - жертва.
Требище - жертвенник.
Узорочье - золотые изделия.
Уроки, уставы - подати, налоги.
Харалужный - стальной.
Хеландия - византийский корабль.
Чело - передовой отряд войска.
Шеляг - монета.
Ярило - Даждь-бог, бог солнца.
Ярл - варяжский воевода.
Несколько раз к Бердаа подступало войско шаха, но каждый раз ему приходилось отступать с тяжелыми потерями. Шах решил нанести удар русичам в спину. Его лазутчики под видом мирных жителей пробирались в город, тайно проносили оружие.
Восстание в городе началось неожиданно и нанесло серьезный урон русичам. Но дружина, хотя и понесла немалые потери, выстояла. Борич, однако, задумался: если так пойдет и дальше, то со временем у него не останется воинов. Пора забирать богатую добычу и отходить к берегу, где оставленная стража по-прежнему несла охрану лодий. Дружинники с ним согласились. Ночью без шума они покинули город.
Добравшись до лодий, Борич держал совет с дружиной: каким путем добираться домой? Как ни жаль было хазарам отдавать треть добычи, но большинство воинов высказалось за то, чтобы плыть отсюда к итилю - путь по суше мало был известен, да и много ли унесешь на своих плечах.
Земляки Микула и Мечник все время держались вместе - рядом сидели в лодье, когда плыли на юг, рядом стояли в бою, сражаясь с ширванцами, а при возвращении Борич назначил их десятниками и разлучил, рассадив по разным лодьям. Разыгравшаяся ночью буря разлучила их навсегда. Лодью, где плыл Микула, разбило, выбросило на камни. Тяжелые кольчуги потянули многих воинов на дно. Только двое - Микула и молодой варяг Лидул выбрались на берег.
- Выбрались все же... - с облегчением вздохнул Чеглок, ловивший каждое слово рассказчика.
- Выбрались, - повторил старик, - да не в доброе время то случилось. Лодью-то разбило бурей под самым Семендером. Наскочила на нас, безоружных, хазарская стража и повязала...
- А потом что было? - не выдержал Чеглок.
- Потом? Ведомо что: полон, неволя. Тот Лидул был горяч больно, кинулся как-то на хазарина, что доглядывал за нами, придушил. Ну, его сердечного, распяли на городских воротах, чтоб другим невольникам неповадно было. А я годов десять мыкался, пока не сбежал. Пристал к каравану чужеземному, с ним дошел до земли ясов, а там и до Тмутаракани добрался.
- Гляди ж ты! - удивленно воскликнул Богдан. - И со мною такое было.
- Долю нашу боги намечают, - с уверенностью сказал Микула. - Мне сюда наметила попасть, Мечнику - другое. Он, значит, до родных краев добрался... Чтоб тут, около меня, голову сложить! Про него я теперь знаю, а вот Борич? Слыхал кто про него?
К огню подступил немолодой гридень Сварг.
- Борич, говоришь? Того, что на Бердаа ходил я видел. Он вернулся в Киев почти в одночасье с Игорем. Только князь с пустыми руками пришел с-под Царьграда, а Борич вернулся с богатой добычей. От Днепра до ворот киевских устлал дорогу аксамитами, парчой и шелками. За то и прозвали тот ввоз Боричевым.
- Вот оно что!
У Сварга и Микулы нашлись общие знакомые, они вспомнили былое. Появилась корчага с добрым тмутараканским вином. Пошла в ход рыба, умлевшая в горячих углях костра, свежий хлеб, выпеченный из пшеницы нынешнего урожая. Молодые гридни охотно присоединились к бывалым воинам. Пошел по кругу турий рог, отделанный серебром, - вместительная походная чарка, отыскавшаяся в торбе у Сварга.
В Тмутаракани, стал примечать Богдан, будто притомились гридни, не так справно службу несут, как прежде. "Неужто и я такой стал? - задумался он. - Или это кажется только?" Нет, это ему не казалось. Гридни ходили какие-то хмурые, а смерды, взятые князем на войну, и вовсе постыли в ратном деле. Им уже родные избы во снах видятся, днем и ночью их тоска по родным местах гложет.
Одного ратника повстречал Богдан у торжища - шел тот навеселе, отведав, видать, вина или меду здешнего.
- Пошто ходишь не оружно? - загородил сотник дорогу воину. - Где меч, лук твой где? Забыл, что ты в княжьей дружине?
Ратник - он был и без шелома - тряхнул кудлатой гривой, прищурился зло:
- А ты кто таков? Посторонись!
- Я - сотник над княжьими гриднями...
- Пес ты княжий, вот кто! За нашими спинами воюешь.
Богдан побагровел от гнева, рука его помимо воли потянулась к мечу. Еще немного - и он снес бы голову дерзкому смерду. Смерду... А сам-то он кто? Кем он был до той поры, пока удача не подняла его на гребень судьбы? "Эх, занесся ты, Богдан! - будто послышался ему голос покойного отца Ратши. - Высоко поднялся, земли под ногами не видишь. А от нее, земли, силу свою простой люд берет. И еще от того, что каждый один другому опора..."
И вместо того, чтобы нанести удар дерзкому ратнику, Богдан вдруг как-то неловко, будто виновато, положил руку ему на плечо.
- Иди, друже, проспись. Зла я на тебя не таю, слов твоих не слышал. Только князю на глаза не попадайся.
Немного их дошло до Тмутаракани, простых смердов, ставших ратниками. Куда меньше, чем воев княжеской дружины... Богдан вспомнил начало осады Саркела, сечу с хазарами. Первый удар вражеской конницы приняли на себя пешие ратники, простые смерды Русской земли. Сколько их полегло под хазарскими кривыми саблями, под копытами вражеских коней! А оставшиеся в живых не дрогнули, устояли... И в песках у Джурджанского моря, и в трясинах вдоль Кубани сушат горячие ветры, моют болотные воды белые кости простого люда, добывавшего славу Русской земле и русскому князю.
Этот ратник, что до моря дошел, небось живым-невридимым в родные места возвратиться, А что его ждет там, дома? Семья? Княжьи тиуны?
Захотелось Богдану догнать воина, сказать ему доброе слово: "Я не пес княжий, я такой же, как ты!" А такой ли?
Никому, даже Злате не сказал ни слова об этой встрече Богдан. Но сам крепко запомнил ее и себе наказал: "Не зарывайся, друже. Помни, кто ты есть, от кого пошел!"
И другими глазами стал он смотреть на княжьих воинов, на своих гридней. Вспомнил сотника Путяту с пронзительным ястребиным взглядом, не жалевшего ни себя, ни других ради того, чтобы только услужить князю Святославу. Вот уже и нет Путяты, а кто его добрым словом помянет? Нет, он, Богдан, не таким сотником будет...
На другой день по утру двое русских воинов, миновав посад и порт, шли по рыбацкому выселку, раскинувшемуся вдоль берега залива, в стороне от города. Впереди торопливо шагал невысокий стройный отрок с румяными по-девичьи щеками, отодвигая рукою натянутые на кольях для просушки сети. За ним едва поспевал второй русич - постарше и повыше, широкоплечий, с небольшими русыми усами, казавшимися совсем светлыми, на его загорелом мужественном лице. На воинов с любопытством смотрели рыбачки, выглядывавшие из приземистых мазанок под камышовыми крышами. Настороженно поглядывали на них ленивые лохматые псы.
- И куда ты так торопишься, Злата?
Русич, что шел впереди остановился.
- Сама не знаю! Никто меня не ждет, никто не встретит. А сердце все одно торопит, торопит. Я ведь тут родилась, тут выросла... Богдан - это он шел за Златой - кивнул головой. Сотник представил себе, как бы он возвратился к своему родному пепелищу. Он понимал чувства девушки.
Она остановилась перед вросшей в землю мазанкой, уныло глядевшей на нее и Богдана пустыми глазницами окон.
- Вот, - тихо сказала девушка, - это мой дом. Стекла были цветные! Такие только тмутараканские стеклодувы умеют делать... Где они?
Злата вздохнула так, будто эти стекла были главным, что привело ее сюда, и осторожно потянула на себя покосившуюся прикрытую дверь. Вслед за нею Богдан, миновав тесные сенцы, вошел в просторную горницу с потрескавшимся потолком. Комната была пуста - ни стола, ни лавки, только в переднем углу сиротливо выдавалась обмазанная глиной массивная печь.
Сыростью и запустением повеяло на пришедших. Из раскрытого зева печи, прежде прикрывавшегося глиняной заслонкой - осколки ее валялись на земляном полу, - пахнуло плесенью. Давно погас огонь, согревавший некогда жившую здесь семью. Не стало огня в очаге - покинули это место домашние добрые боги чуры, без которых не обходится ни одно жилище.
Злата прошлась по комнате, носком сапога разворошила кучу прелой соломы, наваленную в углу. Она будто искала какую-нибудь память об ушедших днях. Из соломы выскочила мышь, тревожно пискнула и торопливо шмыгнула в сенцы.
- Ой! - вскрикнула Злата, отступая к окну.
- Чего ты? - не сразу сообразил, в чем дело Богдан. - А, вон оно что! Эх ты, гридень княжий Злат! Мыши испугался...
Девушка ухватила сотника за руку, потянула к выходу.
- Может, то и не мышь? - предположил он. - А что если мы последнего чура спугнули? она ничего не ответила. Так, держась за руки, они вышли во двор. Солнце ударило им в глаза.
- Ой боже мой, Перуне! - послышался неподалеку удивленный женский голос. - Да это ж наша Злата вернулась! Злата! за повалившимся плетнем, не решаясь его переступить, стояли люди - рыбаки и рыбачки, Златины соседи. Взгляды их выражали изумление, будто Злата вернулась к родному дому с того света.
Нет, их молодая соседка не была похожа на призрак. Ее щеки покрывал румянец, сама она, статная, ладно сбитая, радостно улыбнулась и, широко раскинув руки, шагнула навстречу знакомым людям. Ее прижала к груди морщинистыми руками старая тетка Пракседа.
- Живая, живая, моя голубка!
Пракседа еще что-то шептала ей, а остальные стояли вокруг в молчании и с любопытством разглядывали Злату в ее необычном воинском убранстве. И только потом все обратили внимание на воина, стоявшего чуть поодаль.
- А это кто с тобою? - шепнула на ухо Злате тетка Пракседа.
- Товарищ мой. С ним вместе мы из хазарского полона бежали...
Тетка отстранила от себя Злату, строго оглядела Богдана. Взгляд ее смягчился.
- Добрый у тебя товарищ!
Тогда стали подходить и другие люди здороваться со Златой.
Вскоре жарко пылал очаг в наскоро прибранном Златином доме. Откуда-то взялись столы и лавки, а на столах корчаги с вином, чарки, подносы с хлебом, вяленой и жареной рыбой. В печке клокотал пузатый казан, источал аромат варившейся ухи.
Злата и вправду вернулась в родной дом.
10
Дни еще стояли погожие, солнечные, ясно синело небо, соперничая с морем чистотой и раздольем, а в его вышине потянулись к югу несметные косяки птиц.
Налаживалась жизнь в тмутаракани. Русичи запасали припасы и оружие, корм для коней, собирали новую дружину. Теперь город был обнесен новым земляным валом и окружен глубоким рвом. В восточном, хазарском конце Тмутаракани, где немало домов осталось пустыми, строили новые избы и конюшни для тмутараканской дружины. Сюда уже переселились охочие люди русичи, касоги, ясы, болгары. Сколачивались первые сотни. Воеводы обучали новых дружинников ратному делу, им помогали братья Умаф и Бэгот, назначенные десятникам в касожскую сотню.
Но ратных людей пока еще было мало. Святослав отправил гонца к Тугуару: просил закрепить установленный ими ряд на мир и дружбу, кликнуть охочих воев служить в тмутараканской дружине.
Неожиданно-негаданно в Тмутаракань прибыл знатный гость херсонесский катапан, правитель ромейского Корсуня.
Еще не взошло солнце, когда стража доложила князю, что в море видны ветрила нескольких кораблей, по виду - ромейских.
- Кто бы это мог быть? - вслух подумал Святослав. Он вспомнил сообщение присланного Добрыней гонца: - Не иначе ромеи! На дружбу будут набиваться. Нужен им я, стало быть. Не я - дружина русская...
Вскоре два дромона с ярко расшитыми парусами вошли в Тмутараканский залив, причалили к пристани.
- Пойду встречу гостей, - начал собираться Святослав.
- Погоди, княже, - остановил его Свенельд. - Кто кому нужнее - ты гостям или они тебе? Пошли туда воеводу, а еще лучше - Богдана. Сам же встретишь их у себя, по-княжески.
- И то правда, - согласился Святослав.
Он встретил гостей у своего походного шатра. Одет был просто, лишь корзно богатое накинул на широкие плечи. Катапан, невысокий лысый человечек с острым взглядом умных карих глаз, упрятанных под лохматыми бровями, одет был пышно, не в пример Святославу.
- Архонту русов - базилевс великой Римской империи, - гость с поклоном протянул Святославу свиток с золотой бахромой и массивными гривнами-печатями. - А я, катапан Херсонеса Андроник, лично приветствую тебя, доблестный архонт, на древней земле Таматархи!
- И я тебя приветствую, катапан, - ответил на греческом языке Святослав. - Возьми-ка, прочитай, Перенег.
"Ишь, каков гусь! - подумал князь об императоре Византии. - Прислал мне письмо всего с двумя гривнами. Каган-беку же Иосифу слали письма с тремя гривнами - у того, мол, титул повыше. А я его, Иосифа, бил нещадно! И стою сегодня со своими полками на древней земле Таматархи. Что ж, посмотрим, за какой надобностью сосед пожаловал".
Императорское письмо было написано витиевато и туманно. Никифор Фока приветствовал русского князя, напоминал о древнем мире и дружбе между Византией и Русью. Судя по всему, император рассчитывал в недалеком будущем на эту "давнюю дружбу". Святослав понимал, что на самом деле ему нужны острые мечи русичей, чтобы поддержать византийский трон. Скорее всего - против непокорных болгар. Поэтому базилевс и посылал своих лазутчиков к печенегам, чтобы разузнать, как обстоят дела в Русской земле, потому и не решился оказать обещанную помощь Хазарии.
Катапан вместе с письмом базилевса привез богатые дары русскому князю. Святослав посмотрел на них равнодушно, скупо поблагодарил и заговорил о деле - о торговле между Тмутараканью, Корчевом, без которого князь не мыслил себе тмутараканских владений, и Корсунем. Андроник оживился: личные интересы были ему ближе интересов далекого от него базилевса, торговля приносила ему немалый доход.
- О да, великий архонт! Нам нужны и хлеб, и вино, и кожа, которыми богата Таматарха. А взамен мы тоже можем дать многое...
"Вон как заговорил гость! - мысленно усмехнулся Святослав. - Выгоду почуял, и сразу я стал великим архонтом".
Он заверил катапана, что никаких препон торговле чинить не намерен. Тмутаракань открыта для всех гостей.
Катапан уехал, довольный тем, что киевский князь отнесся к нему благосклонно и щедро одарил. Его разведка прошла удачно - он сумел многое узнать о русской дружине, о настроениях Святослава и воевод. Будет о чем написать базилевсу...
Прошло немало времени с того дня, как пришли в Тмутаракань русские дружинники, а казалось, что жизнь идет по старому руслу. Люди по-прежнему трудились, кто на себя, кто на других; простому люду стало немного полегче, когда прогнали бека Сурхана, но многие из давних притеснителей снова взялись за свое. Одинец, отделавшийся на княжеском суде одним испугом, опять прижимал своих должников, закупов, торопился наверстать упущенное. Пуще прежнего расцвела его бойкая дочка Малка. Она ходила по улицам Тмутаракани разряженная и задорно поглядывала на русских дружинников, тех, кто одет побогаче.
Богдану, подбиравшему воинов, для тмутараканской дружины, каждый день приходилось колесить по городу одному или со Златой. Встречаясь с Малкой, он делал вид, что не замечает ее призывных взглядов. Злата косилась на черноглазую красавицу, но молчала.
Однажды сотнику пришлось заехать к Одинцу по поручению Святослава.
За высокими воротами Одинцовой усадьбы засуетилась челядь. Угрюмый прислужник-хазарин взял повод Богданова коня. Богдан соскочил на землю и застыл: прямо перед ним, одетая просто, по-домашнему, стояла Малка.
- Здрав будь, добрый молодец! - пропела она мягким грудным голосом, чуть склонив набок красивую голову. - Милости просим в наши хоромы...
- Здравствуй, - отчего-то смутился Богдан. - Родителя твоего мне видеть надобно. От князя я. Сотник его, Богдан.
Челядины столпились за спиной Малки, ожидая распоряжений молодой хозяйки. Лица их были покорно-безразличны. Что-то напомнило здесь молодому сотнику подворье давнего его недруга Клуня, он невольно нахмурился.
- Батюшка мой занемог, - Малка погасила улыбку. - Да ты пожалуй в горницу, сотник. Батюшке я скажу, он хоть с посошком к тебе выйдет.
- Спасибо. Веди, хозяйка.
- А меня Малкой кличут, - уже шагнув к дому, обернулась она, снова засияв жемчужной улыбкой. - Запомнишь?
- Запомню, - буркнул он и, глядя под ноги, взошел на крыльцо, через просторные сени вслед за Малкой прошел в еще более просторную горницу.
На стенах, завешанных заморскими коврами, висели мечи и сабли дивной работы. Но внимание Богдана привлекло не это, а печь, сложенная из незнакомого серого камня. В печи жарко полыхал огонь.
- Старым костям тепло надобно, - услышал Богдан откуда-то сбоку хрипловатый, будто простуженный голос. - Когда кости ломит, одним теплом спасаюсь...
Одинец, незаметно вошедший в горницу, приблизился к гостю. Одной рукой он опирался на посох, другой - держался за поясницу. Голос его звучал приветливо, а глаза глядели настороженно.
- Здрав будь, хозяин, - сдержанно поклонился Богдан. - Я к тебе от князя.
Он коротко объяснил, что Святослав ждет помощи от самых зажиточных людей Тмутаракани: нужно вооружить, обеспечить конями и сбруей новую дружину, ту, что останется в городе после ухода княжеского войска.
Под седыми усами Одинца скользнула едва заметная усмешка.
- Подсобим нашему князю, - он подчеркнул слово "нашему". - Как же не подсобить? Мы ведь русские люди, кровь у нас одна.
"Кровь одна, да жадности у тебя поболе!" - едва не вырвалось у Богдана. Но он сдержался, промолчал, ожидая, что дальше скажет Одинец.
- Сотню молодых коней даю князю и седла к ним, - объявил хозяин. - А еще дам зерна, рыбы копченой. Вина дам...
Богдан ожидал чего угодно: упорного сопротивления, долгого и нудного торга, даже полного отказа, и вдруг - такая щедрость! Не мог знать он, что и кони, и продовольствие были приготовлены для Сурхана, за деньги бека. Они старому лихоимцу ничего не стоили.
- Спасибо! От воев русских спасибо! - сказал Богдан.
- От чистого сердца сей дар, - добродушно осклабился Одинец, из-под тяжелых век наблюдая за гостем. - Русская дружина вызволила нас из неволи. Думаешь, легко мне жилось при хазарах? Каждый час меч над головою висел. Да я... Эх, заговорились мы... Малка, вели челядинам стол накрыть, гость-то наш небось уже отощал, байки мои слушаючи.
Снова что-то скребнуло по сердцу Богдана - то ли упоминание о челядинах, то ли небрежный тон, каким хозяин отозвался о госте, - но решился он отказаться от угощения после щедрого Одинцова дара: не ему, сотнику, дарил коней Одинец, а русской дружине.
11
Злата - как огонек на ветру. Легкая, быстрая, подчас по-девически застенчивая, между тем, когда надо, в трудном деле любому гридню не уступит. Смело кидалась она в сечу под градом хазарских стрел, не робела, увидев занесенную над нею саблю.
Богдан радовался, изо дня в день видя рядом Злату, но он хотел бы видеть ее не в броне воина - в легком праздничном летнике, с позолоченным обручем, подбирающим пышные золотые волосы. Его неспокойное сердце все больше тянулось к девушке.
Вечером Богдан, как обычно, вышел проверить дозоры. Он медленно шел по сухой, потрескавшейся земле, утыканной стеблями сгоревшей от солнца травы, и сердце его наполняла необъяснимая радость.
Вокруг Тмутаракани негромко перекликались караулы, от лагеря, приглушенная расстоянием, доносилась песня. Несколько голосов протяжно выводили знакомую Богдану песню, грустную и такую же старую, как седые сумрачные звезды над степью. Дружинники тосковали по далекой родной земле.
Он не заметил, как миновал полуразваленные крепостные ворота, как очутился около хазарских построек, покинутых хозяевами. В одной из них жил князь, остальные занимали гридни.
Темная фигурка выросла на фоне светлой стены.
- Богдане, ты?
Он радостно вздохнул, потому что ждал и желал этой встречи.
- Я, моя люба...
Теплые ладони закрыли ему рот.
- Тише, услышат!
Он с силой притянул ее к себе. Злата не сопротивлялась, только вздрогнула, прикоснувшись к облегавшей его тело холодной кольчуге. Чуть отстранившись, она тихо, счастливо засмеялась, сказала совсем не то, о чем думала:
- Железо... Холодное...
Он прикрыл кольчугу полой епанчи.
- Зато сердце горячее!
- Слышу - стучит оно. Слышу... Будто море набегает волнами на берег, бьет в него перед бурей.
Богдан знал, как любила она море, тянулась к нему, словно лебедка к родному гнезду.
- Пойдем послушаем море.
- Пойдем, любый!
Одна за другой, играючи, набегали волны на песок и с тихим шуршанием откатывались назад. Море было блекло-синее, подернутое сизой дымкой и оттого казалось таинственным. Да оно и вправду хранило немало тайн в своей глубине, среди обросших водорослями кораблей, затонувших еще во времена Одиссея, среди разбитых бурями лодий, на которых пращуры нынешних русичей добирались от Днепровских порогов к этим берегам.
Легкий ветер дохнул со стороны заходящего солнца, разорвал дымку, и вдали, за водным простором, обозначилась тонкая полоска берега Корсунская земля. Только на мгновение показалась она и вновь исчезла. Скрылось солнце за горизонтом. Ветер затих. А море по-прежнему вздыхало, тихо и задумчиво, набегая волнами на берег.
Русское море... Как долог и труден был путь к нему. Не все, кто начал его, дошли до этого берега. Многие полегли под Саркелом и Итилем, белые кости других сушит беспощадное солнце в степях у Джурджанского моря, а кто и вовсе бесследно затерялся в гнилых болотах под Тмутараканью. Но не зря погибли русские воины: крепче стала Русь, избавилась от ярма хазарского, протянула твердую руку сразу к трем морям - Джурджанскому, Русскому и Сурожскому. И спокойнее люду будет жить на русских окраинах, и гостям русским откроются пути в дальние страны.
Зздесь, в Тмутаракани, будет рубеж земли Русской. На месте захудалого городища поднимется крепость-детинец, стенами своими закроет тмутараканцев от любого ворога. Вырастет русский город над Русским морем. Будут в нем жить и русичи, и касоги, ясы и греки, место мирным хазарам в нем найдется, всем, кто в труде прилежен, доброе ремесло знает.
...Все тише шумело море. Потемневшее небо украсили первые звезды.
Над береговым обрывом прозвучали голоса: мужской, молодой, чуть хрипловатый, и женский - грудной, певучий.
- ...Уйдешь ты с дружиной, останусь я снова одна. И знать не буду, где сложишь ты свою буйную головушку...
- Не горюй, моя лада! - ответил мужской голос. - Буду просить князя: пусть дозволит он мне тут навсегда остаться. Хоть простым воем, хоть ковалем в кузне, хоть каменщиком - я на все согласен. Сердце мое навсегда с тобой, и земля эта мне люба.
КРАТКИЙ ПОЯСНИТЕЛЬНЫЙ СЛОВАРЬ
Аксамит - бархат (греч.).
Базилевс - император Восточной Римской империи, Византии.
Барб - тигр, в Х веке они появлялись на южных рубежах Руси.
Бармица - кольчуга-накидка, закрывающая голову и плечи.
Бродники - люди без постоянного места жительства, занимавшиеся охотой, рыбной ловлей.
Вежи - кочевья степняков.
Гора - бояре, ближайшие советники князя.
Гривна - денежная единица в древней Руси и украшение, которое носили на груди.
Гузы - кочевники тюркского происхождения.
Джурджанское море - Каспийское море.
Закупы - люди, бравшие купу (заем) и отрабатывавшие ее.
Итиль - река Волга и название столицы Хазарии.
Касоги - кесеги, так осетины-ясы называли своих соседей адыгов.
Корзно - плащ у знатных людей древней Руси.
Крица - кусок железа.
Крыж - перекрестье на рукояти меча.
"Кубань, торопившаяся к Русскому морю" - до конца XIX века Кубань впадала не в Азовское, а в Черное море.
Купа - заем.
Ляшские земли - земли, заселенные ляхами, поляками.
Мыто - пошлина.
Обры - кочевой народ.
Один - бог древних скандинавов, соответствовавший русскому Перуну.
Перун - бог грозы и войны у древних славян.
Перунов Путь - Млечный Путь.
Платно - одежда.
Русское море - древнее название Черного моря.
Рында - оруженосец.
Ряд - договор.
Саркел - Белая Вежа, хазарский город на Дону.
Свиония - Швеция.
Смерд - земледелец в древней Руси. Смерды составляли сельское население, которое постепенно переходило в положение зависимых и крепостных.
Сулица - короткое копье.
Сурожское море - древнее название Азовского моря.
Таксиарх - начальник отряда в 128 человек, сотник (Византия).
Тарпан - дикая лошадь.
Темник - воевода у тюркских племен.
Тиун - чиновник в древней Руси.
Треба - жертва.
Требище - жертвенник.
Узорочье - золотые изделия.
Уроки, уставы - подати, налоги.
Харалужный - стальной.
Хеландия - византийский корабль.
Чело - передовой отряд войска.
Шеляг - монета.
Ярило - Даждь-бог, бог солнца.
Ярл - варяжский воевода.