Страница:
– Князь, вам сейчас лучше просто поспать…
– Алекс, конечно, я буду спать. Как знать, будет ли время поговорить, когда проснусь… Просто я хочу, чтобы ты об этом знал. Не забудь про этот наш разговор, обещаешь?
– Обещаю, Ваше Величество. А почему вы решили об этом поговорить именно со мной?
Князь Ярослав не ответил на мой вопрос. Он спал, и ему было хорошо. Во сне ему было сухо и тепло. Странно устроены люди. Я тоже люблю, когда тепло и сухо. Я достаточно много сил приложил к тому, чтобы не иметь никакого начальства. В те небольшие промежутки времени, когда теплота и сухость находятся в одном месте со мной, а начальство – в другом, ко мне начинают тянуться женщины и дети. В результате я – в компании двух парней, притом один из них князь… И всё это – в холоде и сырости. Есть в этом что-то противоестественное.
Ребята, построившие этот город, продвинулись даже дальше меня. Почти невозможно понять, зачем крылатым так старательно загонять город под крышу, да еще и под такую низкую крышу. Фишка с земляным полом вообще за гранью – воспитывают в себе морозоустойчивость нижних конечностей? Или в их спальнях построены удобные насесты?
Почему-то мысль о насестах так увлекла меня, что я не сразу заметил, что костер почти умер, а в комнате несколько больше народа, чем должно быть. Черное на черном – не самое яркое зрелище, но мне хватило. Незваные гости всё никак не приступали к действию, а я так старательно притворялся телом, спящим глубоким сном, что и вправду заснул. Утро наступило вместе с хлопаньем по плечу. С учетом того, как я заснул, нет ничего удивительного, что и проснулся я несколько возбужденным. А когда я нервничаю, я успокаиваю окружающих. Не знаю, был ли это тот летун, который накануне скалился, или какой-то другой, но сейчас он был спокоен, как только может быть спокоен человек с клинком у шеи. В следующий раз я его обязательно узнаю – по шраму. Кажется, он что-то пытался произнести. Очень неудобно разговаривать с горлом, прижатым к острой кромке металла, – вот когда понимаешь пословицу: молчание – золото. Что ж, если я немного ослаблю хватку, быть может, я услышу что-то интересное?
– Вам надо срочно уходить… – Довольно странно видеть существо с клыками, явно чем-то напуганное. Не я же его напугал? – Поверьте мне, вам опасно здесь оставаться!
Фраза «поверьте мне» радует меня с детства. Говорит ее обычно человек, которому не доверяют, мало того, этот человек искренно верит в то, что он маг. А иначе с какой радости ему произносить это самое «поверьте мне»? Думает, это заклинание? Произнес – и мы тут же начали ему верить? Сегодня эта магия работала плохо. Почти так же плохо, как чувствовали себя Данила и князь. Может быть, клыкастый прав – и нужно срочно уходить. Только «срочно уходить» сейчас легко сделали бы с моим учеником и князем то же, что и пара кинжалов. Особенно если принять во внимание, что кто-то из наших хозяев уже побеспокоился о том, чтобы нам было что перекусить этим утром. Пахло ровно настолько вкусно, насколько я был голоден. Есть и спать, по крайней мере, еще пару дней – и тогда, кто знает, может быть, я смогу начать кому-то верить.
Дверь захлопнулась, оставив нас наедине с завтраком. Вспоминая ночных гостей, я решил попробовать запереть дверь… Увы, ни запора, ни крючка. Что интересно, доверчивость и готовность к приему гостей предполагалась односторонняя. Запоров и крючков не было только с нашей стороны. Открыть дверь мне не удалось. Неужели срочно уйти мне предлагал тюремщик?
Глава десятая
Пуххх… Кажется, звук не рвался наружу, а входил во что-то большое и мягкое. Пуххх… где-то почти на грани слышимости зародился и пошел в наступление жесткий ритм… Весь день до нас не доносилось ни звука, даже звука, который радует любого узника, – скрипа открываемой двери, предшествующего доставке еды и воды. Но, как только стемнело, туземцы решили попотчевать нас местной музыкой. Вероятно, экономили на хлебе, а взамен решили устроить концерт. Большой и маленький барабаны шли в наступление. Этот звук в моем рейтинге слуховых неприятностей занял почетное второе место сразу после дуэта иголки и стекла. Открывшаяся дверь и даже те, кого она пропустила, уже не могли ухудшить мое настроение. Первым шел легко узнаваемый по шраму мой утренний знакомец. Идти ему было трудно, ему приходилось нести себя и тащить на себе цепи. Странно было не то, что он еле идет, для меня было загадкой, как он вообще передвигается с этой грудой железа. Несмотря на обманчивый свет факелов, свежие кровоподтеки расцвели так, что не увидеть их мог бы только слепой. Может, мне только показалось, но фоном для этих художеств была смертельная синева кожи, та самая, которой еще вчера блистал Данила… Я, конечно, изверг, но, помнится, из комнаты он выходил в куда большей целости.
Черные плащи все заходили и заходили, пока между нами и выходом не образовалась живая стена в несколько рядов. Перед этой стеной появились бочонок и малец в плаще помельче остальных – звуки мягких ударов извлекал именно он. Правда, мягкими они слышались лишь издалека, на расстоянии в несколько шагов «пуххх» превратился в пугающе громкий «бугггг», мало того, каждый удар вызывал дрожь всей комнаты, будто вся она превратилась в огромный барабан. Удары большого барабана становились всё громче, все чаще, только откуда они доносятся, было не понять – сразу отовсюду. Удары маленького превратились в дробь – коротышка-барабанщик уже не просто бил в свой инструмент, а отчаянно вколачивал свои руки в кожу бочонка, вероятно надеясь порвать её, чтобы прекратить свои муки.
Большой барабан зазвучал еще сильнее и, кажется, ближе, а маленький затих – барабанщик оставил инструмент и отошел от него поближе к остальным крылатым. Ближе всего к барабану оказались мой приятель со шрамом и наша троица. Удары уже шли не откуда-то, а совершенно точно из-под земли – и производил их явно не барабанщик. То, что я принял за удары большого барабана, было чем-то другим, совсем другим. Кто-то ломился к нам снизу, и это совершенно не радовало. Удары стали еще сильнее, и в свете факелов я увидел то, что надеялся уже не увидеть никогда. Кусок земляного пола отлетел в сторону, и на поверхности показалась до боли знакомая гигантская рука. Первый заход прошел вхолостую. Оставленный рядом с барабаном закованный, но, видимо, все еще на что-то надеющийся парень развернул свои крылья и, несмотря на цепи, взмыл под потолок. Вторая рука вылетела вслед за первой и зацепила крылатого. Это было даже не падение. Так молоток вколачивает гвозди. Только на этот раз шляпкой была голова несчастного.
Оказывается, я очень громко дышу. Настолько, что, кроме звука работы собственной носоглотки, уже не в состоянии что-либо услышать. Факелы раскачивали тени, но клыкастые крылатые стояли, явно дожидаясь продолжения. Меч уже давно был под рукой, но в замкнутом пространстве при таком скоплении народа толку от него будет чуть. Если бы князь и Данила были в форме… Никогда раньше не замечал, что у моего меча такая скользкая рукоять, ведь не может быть, чтобы в таком холоде у меня вспотели руки?
Один из факелов отделился от стены – конечно, теперь главные роли у нас. Тот, кто нес факел, резко отличался от всех обитателей городка, которых нам до сих пор приходилось видеть. Голубой Дракон, реагировавший на наших хозяев скорее как на товарищей по играм, чем на что-то опасное, напрягся, кажется, пытаясь заслонить меня своим вздыбившимся мехом. Жаль, но я для этого немного крупноват. Крупноват был и факелоносец. Не знаю, какой нужен размах крыльев, чтобы приподнять эту тушу хотя бы на один сантиметр. Странно, что он не провалился, если этот пол так легко пробивается снизу вверх: в противоположном направлении он должен проламываться почти без усилий.
Глаза. Этого типа кто-то сильно напугал. С тех пор он забыл, как мигать. А может, и не надо мигать, если глаза больше похожи на бельма.
– Живчик, погляди, что с гостями…
Вот это голосок! Еще чуть ниже – и его можно будет использовать вместо осадного орудия. Подошел, поздоровался – стены зашатались и упали. Крылатый, раз в пять более худой, чем факелоносец, оказался рядом с нами – у этого с глазами было все в порядке.
– Они – чисты…
И с голосом у Живчика тоже ничего страшного. С именем вот – да, проблемы, хотя я же не знаю, в честь чего именно его так назвали.
– Посмотри хорошо, один из них не может быть чист…
Из нас троих не мылся ни один, хотя то, что проделал Ярослав с Данилой, легко можно было назвать водной процедурой… И этот толстый – у него все-таки бельма? Что это он переспрашивает?
Не люблю, когда меня так рассматривают. Обидно, я – здоровый мужик с мечом в руках, а на меня пялятся, будто гуся к рождественскому столу выбирают.
– Они точно чисты – предки их не тронут.
Борову с бельмами этот ответ явно не понравился.
– Полосатый, сюда иди.
Кто им давал имена? Очередной мужик в плаще был полосатым не больше, чем я. Разве что это в честь светлой пряди… С другой стороны, может, у него полосы под плащом?
– Отец, они чисты…
Значит, самый толстый – отец. Судя по телосложению, он мог по совместительству быть и матерью, причем рожать лет через двадцать после зачатия. Отец был недоволен детками. Детки сдуру говорили не то, что он хотел слышать. У меня обычно так с женщинами.
– Мальчик, что скажешь ты?
Мальчик был мальчиком очень давно. Примерно за жизнь до того, как мальчиком был я. В плечах он не уступал папаше, но ожирением не страдал, да и глаза были ясные.
– Они чисты, как и было предсказано.
– Это недолго исправить.
Мальчик был не только стар. Он был быстр. Я не успевал. Да и рука Отца оказалась слишком быстрой и слишком длинной. Нож в этой руке был в миге от того, чтобы стать смертельным для меня. Рука Отца ничем не отличалась от тех, что появлялись сегодня из-под земли, чтобы забрать одну жизнь, и тех, что забрали десятки жизней нашего отряда. Другая рука принадлежала Мальчику. И будь я проклят, если Отец не был Мальчику в лучшем случае двоюродным дядюшкой. Рука Мальчика мало отличалась от моей, если забыть о том, что где-то у локтя к ней крепилось крыло. И всё же он успел. Мальчик удерживал Отца – и у того не было ни единого шанса пошевелиться.
– Отец, мы слишком долго этого ждали…
В комнате снова стало просторно – только мы и приятная компания еды и воды. Данила всё еще был слаб, но мне удалось запихать в него его порцию. Князь приговорил свою долю и еще половину моей. Кажется, он не сразу сообразил, что сделал, а когда сообразил, на всякий случай решил не извиняться.
Я не в обиде. Глядишь, быстрее придет в себя. Втроем мы еще померяемся с этими клыкастыми, рукастыми, да еще и с крыльями… Я заснул – и во сне много и с удовольствием ел. Доесть, как обычно, не дали. На этот раз это был холод. Почему-то он шел не от земли, а от воздуха – как раз на уровне моей головы, которую я изо всех сил пытался приподнять повыше с помощью подручных средств, за неимением подушки.
Жрать по-прежнему хотелось, а сон уже ушел. Легкое движение шеей – и я посмотрел в сторону, откуда ветром дуло. Даже странно, что я проснулся. Костер погас, а размер дыры, невесть откуда взявшейся в стене, вполне мог обеспечить три замороженных тушки. Обычно, если заглянуть во внезапно образовавшуюся дыру, можно обнаружить ее причину. На этот раз все было иначе. Причина сама решила заглянуть. У нее было лицо Мальчика.
Глава одиннадцатая
Так, наверное, должна выглядеть детская мечта. Домик-гнездо, спрятанный в кроне огромного дуба. Главная трудность – как туда забраться – была разрешена Мальчиком и его крылатыми друзьями: мне с Данилой и князем оставалось только не выпускать из рук веревочную лестницу, которую плащи подняли с завидной легкостью. Поневоле я примеривал к себе все те случаи, когда крылья мне бы помогли. И не смог вспомнить ни одного, когда они были бы лишними.
Десятки глаз, шелест крыльев, клыки, которые невзначай показывал то один, то другой… Они слушали каждое слово Мальчика и, кажется, повторяли их про себя, как запретную молитву, как тайную клятву…
Мальчик все время срывался на шепот… Метров пятьсот от городка и еще метра четыре от земли были не в состоянии его успокоить. Я бы тоже предпочел оказаться в местах, где никто и никогда не видел руки, появляющиеся из-под земли.
– Придут трое, и один из них будет отмечен печатью предков, но не уйдет к ним, а снимет печать – и кончится время Отца. Отмеченного и очистившегося будут звать Данилой, Очистившего – Ярославом, а приведет их Олекса, маг, не знающий своей силы… Так было сказано. Так теперь сделано. Назовитесь, как вас зовут…
– Данила.
– Ярослав.
– Алекс.
Мальчик победно обвел взглядом гнездо и продолжил:
– Первое, что я помню, так же, как любой из нас, – Отец. В детстве он рассказывал о том, что глубоко под землей живут наши предки и внимательно за нами следят. Если мы ведем себя хорошо, у нас появляются маленькие братья, а того, кто ведет себя плохо, предки забирают к себе, под землю.
– Кто-то сегодня вел себя плохо? – подал признаки жизни князь.
– И его забрали…
Иногда мне кажется: если в один случайный день люди вдруг начнут называть вещи своими именами, жить станет точно не хуже. С трудом себе представляю, как мачеха Ярослава заявила бы своим людям: этой ночью я дождусь, пока муж заснет, и после этого суну ему под ребро нож… Говорила она, скорее всего, о политике и деньгах, а не о том, что любой, кто окажется с ней достаточно близко и без кольчуги, может умереть от передозировки металла в организме.
– Его убили, Мальчик, ведь так? Вы же не верите, что он еще может вернуться? – Обычно Данила парень спокойный, но сильно возбуждается исключительно во время публичных казней, так уж сложилось.
– Раньше верил… Верил и в то, что, если отмечен печатью предков, – пути назад уже нет. Так было с каждым, кто делал что-то против воли Отца, тот начинал болеть: кожа становилась синеватой, силы постепенно уходили, потом его забирали предки… Но Данила очистился. Всё так, как и было предсказано.
– Мальчик, ты все время говоришь про Отца. А что с матерью? Ты же не хочешь сказать, что вы до сих пор верите в аистов, капусту и предков, посылающих вам маленьких братьев и сестер…
– Только братьев. И их действительно присылают предки. Сестер в нашем народе нет. И у меня никогда не было матери…
Есть такие вопросы – ответ еще не произнесен, а ты уже точно знаешь – лучше его не знать. Есть разные «знать». Есть такие: думать, что знаешь. А есть – подержаться, вдохнуть, прикоснуться.
– Как часто кто-то из вас уходит к предкам?
– «Придут трое, кончится время Отца, и предки оставят живущих, и разойдутся их пути». Так говорится в пророчестве… За эту зиму ушло уже больше сотни.
Загон. Если хочешь держать в неволе рыбу – окружи ее сушей, зверя – водой, крылатый должен жить под крышей. И – голая земля, земля, которую так легко пробить большой и сильной рукой, которая, быть может, всю жизнь только и занимается тем, что копает. Люди-кроты здесь были умнее тех, что встретились нам на стоянке. Не нужно дожидаться, пока жертва придет на водопой. Почему бы не заняться животноводством? Разве детям дают такие имена: Мальчик, Живчик, Полосатый? Так называют щенков или поросят… Да и по виду Отец на роль отца годится не больше, чем пастух – на роль барана. Готов поспорить – где-то не так далеко есть самки черных, которые рожают маленьких братьев Мальчика. Судя по тому, что мы ели, откорм чернокрылых – дело не особо хлопотное, особенно если те еще и торгуют с проходящими мимо караванами. Когда «предкам» хочется подкрепиться, Отец выбирает самого неудобного и отмечает печатью предков. Вероятно, какой-то яд. Судя по Даниле, этот яд характерен для людей-кротов. Дальше – вообще просто: барабанная дробь – мол, кушать подано – и очередной мальчик, живчик, полосатый уходит на прокорм своих подземных хозяев. Представляю себе счастливого фермера, у которого коровы сами находят себе корм и покорно собираются у ворот скотобойни.
– Мальчик, а Отец умеет летать?
– Летать грешно. Отец никогда не летает, он один может совладать с любым страхом и не оторваться от земли.
Один он такой… я вот тоже никогда не летаю. От испуга могу прыгнуть, а полететь могу только вниз – если предварительно заберусь куда повыше.
– Скажи мне, если бы вдруг оказалось, что всё в этой жизни не совсем так, как тебе рассказывал Отец. Если бы ты узнал, что ваши предки – не совсем предки, а ваш Отец – ну, как бы не совсем Отец…
Я зря осторожничал и вставлял бесконечные «бы», Мальчик был готов к этому вопросу:
– Отец нас учил, что худшее – это обман. Тот, кто идет на это, должен понимать, что идет на смерть. Хуже – только не позаботиться о своих детях. За это – тоже смерть.
Особенно мне понравилось, что о детях нужно заботиться. Видели мы эту заботу. Сначала отравить, потом отдать на заклание. Впрочем, Отец в этом списке «заботливых» – не первый.
– Мальчик, как скоро нас начнут искать? Что будет, если нас найдут? И еще – в этом предсказании не сказано, как именно кончится время Отца? – Князь слаб, а голова работает – сейчас мы получим подробную инструкцию по выходу из безнадежного состояния. Оказывается, такие чудеса иногда все же случаются.
Мальчик не смутился и был готов говорить:
– Искать не будут, все знают, где мы. В пророчестве много неясного, но только не на этот счет. «Трое сразятся с Отцом и будут повержены. Поверженные, отправятся они к предкам, родится и умрет целое поколение, но вернутся они. И бросит Олекса вызов Отцу, и время Отца кончится. Так сказано».
Инструкция получена, а с чудом не сложилось. Не укладывалось в мое понимание чуда ожидание длиною в жизнь и смерть целого поколения. Не зря меня сильно напрягало спокойствие в поведении Мальчика. Революции с такими лицами не делают. Он и не делал. Он играл роль в пьесе неизвестного автора, с которым нам не повезло. Почему в предсказании нет ни слова о том, как весь народ крылатых и клыкастых торжественно нас сопровождает поближе к точке встречи с Порфирием? Дальше мечтать стало трудно. Эти барабаны вырубают мои мыслительные способности – ноги начинают беспокойно дергаться – вероятно, они пытаются компенсировать выключение мозга и убежать подальше – спасти безумное тело.
– Отец скоро будет здесь… – Мальчик одарил нас взглядом «прости-прощай, мы больше не увидимся, спасибо за всё»… Этот взгляд я сам люблю использовать в момент прощания с какой-нибудь веселой девчонкой, составившей мне компанию на привале. Главное – в этом взгляде попытаться выразить безмерное желание остаться на фоне полной невозможности это сделать. Это легко. Привалы случались во время моей службы в гвардии, когда моя свобода длилась как раз в те считаные часы, в которые еле-еле умещался весь процесс – от знакомства до прощального взгляда. И не было печали, потому что рано или поздно будет новый привал – и новый прощальный взгляд. Солдат – существо циничное: ничто не может испортить ему настроение, если он цел, сыт и с пользой провел ночь.
Барабаны становились все громче, а крылатые братья по одному покидали «гнездо» через узкий вход, совершенно не заботясь о таком пустяке, как веревочная лестница, и о том, что летать грешно.
– Зачем нас сюда привели? – Данила пытался размяться, что, учитывая его слабость, было актом почти героическим. Мальчик уже покинул нас, и вопрос, казалось, завис в воздухе… Мне ответ был ясен: игра у них такая – тягать полумертвых чужаков на веревочных лестницах, а потом грузить ужастиками. «Так было предсказано», – последний из крылатых сказал это, уже почти выбравшись из гнезда.
Это, конечно, всё объясняет. Волноваться было не о чем – все, кроме нас, знали, что, где и когда. Единственное, что было непонятно, так это куда девался Голубой Дракон. Еще буквально минуту назад он был в гнезде.
Глава двенадцатая
Четыре метра – это высоко. Особенно если они раскачиваются из стороны в сторону. Первый раз встречаю дерево, раскачивающееся без ветра. Можно было просто удивляться, если бы качка не началась как раз в тот момент, когда мы собрались выбраться из гнезда. Больше всего пугал угол. Сильно раскачать дерево – трудно: корень мешает. Судя по тому, на какой угол мы отклонялись, у этого дерева либо вовсе не было корня, либо кто-то прямо сейчас за него ухватился и пытается размахивать нашим дубом, аки малец хворостиной. Я не успел решить: прыгать несмотря ни на что – или лучше отсидеться. Теоретически, если то, в чем ты находишься, летит вниз, в каком-то смысле ты уже прыгнул. Земля оказалась куда дальше, чем ей положено было находиться. В принципе, так и должно быть – если падаешь не на, а под землю, к моим давним любимцам, которых некоторые недоумки кличут предками.
Обидно, когда для тебя всё «вдруг», а для твоих соперников – по плану. Если бы не чертово гнездо, им пришлось бы попотеть, чтобы доставить нас в свое подземное логово. Предки не пытались нас убить. Они просто покатили гнездо – шарик добрых два метра в диаметре. Вероятно, они рассчитывали, что в конце пути мы превратимся в мясной фарш, который достаточно будет собрать со стенок.
Где-то в шее – между позвоночником и кадыком – находится переключатель. В одну сторону – лечь и будь что будет. В другую сторону – кости наливаются металлом, и собственные руки, ноги и, кто бы мог подумать, голова кажутся вполне добротным оружием… Это чувствуется, когда глотаешь. Гнездо остановилось. Выключатель щелкнул. Кажется, у Ярослава, Данилы и Алекса Каховского он встал в одну и ту же позицию. Фарш собрался со стенок и приготовился к драке. Я бы на месте «предков» удивился, когда из разломанного гнезда наружу полезли неприятные остро заточенные металлические предметы.
Очень хотелось думать, что предсказание начало давать сбой – и эту драку мы выиграем. Вероятно, «предки» были мало сведущи в том, для чего нужна легкая кольчуга. А она вселяет некую уверенность. Во всяком случае, до первого ранения. Почему нам оставили мечи, можно было только догадываться. Единственное, что приходит на ум, – так было предсказано… Скорее же, о таких мелочах предсказание умалчивало, а на ферме у скота обычно напряженка с вооружением.
В сумраке подземелья главное было успеть. Мы успевали – успевали заметить клинок, успевали отбить, успевали ударить в ответ. Я бы дал многое, чтобы нас было не трое, а хотя бы шестеро. И – с полной амуницией. А уж всё Костяное отделение в боевом составе прошло бы сквозь «предков», прогрызая себе путь, как голодный пес сквозь кусок мяса. Данила начал уставать – уже два раза мне пришлось его подстраховать, в последний раз почти подставившись под удар одной из тварей. Ярослав держался. Еще десяток ударов – и один из нас снова ошибется. Еще десяток ударов – и другой не сможет помочь.
Сумрак сменился почти ослепительным светом факелов – подземелье заполнили плащи – еще бы, на их глазах происходило главное событие их жизни. Мы смогли как следует рассмотреть подземных тварей. Их руки смотрелись отвратительно, но и целиком они смотрелись не лучше. И не находилось ни одного отличия от тех, что погубили капитана Толстикова и две роты королевской стражи. Было понятно, что драка остановлена не для того, чтобы дать нам передохнуть. Вероятно, предсказание вступило в следующую фазу: убивать нас будут каким-то особенным способом.
Черное отделилось от черного. Отец стоял между фигурами в плащах и предками. Он был огромен, и я помнил, насколько он быстр. Думаю, лет через сто один из предков вырастет до его размеров. Ребятам в черном, чтобы вымахать до таких пропорций, нужно много есть, вообще не шевелиться – и все равно ничего не получится. Он сделал один шаг, и я все еще ждал следующего, когда вдруг понял, что Данилы рядом нет. Отец был даже быстрее, чем я думал. Точнее, я уже не думал – я летел примерно в том же направлении, что и Данила секундой раньше… Не дожидаясь, когда где-то рядом уляжется тушка князя, я попытался подняться… Это не входило в планы Отца. Когда я пришел в себя, я очень точно знал, что чувствует наковальня, когда на нее опускают молот. В следующей жизни я предпочел бы быть чем-нибудь металлическим – так больше шансов сохранять форму и размер. Туша Отца проплыла мимо, видимо, чтобы достать Данилу, который в отличие от меня все еще умудрялся передвигаться. Бесформенная куча, застонавшая рядом, по логике происходящего, должна была быть Ярославом. Его полет кончился довольно жесткой посадкой. Хуже Ярославу еще долго не будет – хуже может быть, только если он попробует шевелиться. Не помню, чтобы меня когда-нибудь раньше тянуло стать мучеником, наверное, это из-за того, что я под землей. Я встал. Отцу было не до меня. Данила сделал лучшее, что можно было придумать, – умудрился добраться то ли до загона, то ли до выгородки – и заперся, вероятно, посчитав, что кое-как скрепленные доски смогут остановить этого монстра. Не остановили. Отцу понадобились два удара, чтобы заборчик превратился в труху. Между ним и Данилой осталось три метра – и десятки маленьких телец с крохотными кожаными крылышками нежно-розового цвета. Данила прятался в яслях.
– Алекс, конечно, я буду спать. Как знать, будет ли время поговорить, когда проснусь… Просто я хочу, чтобы ты об этом знал. Не забудь про этот наш разговор, обещаешь?
– Обещаю, Ваше Величество. А почему вы решили об этом поговорить именно со мной?
Князь Ярослав не ответил на мой вопрос. Он спал, и ему было хорошо. Во сне ему было сухо и тепло. Странно устроены люди. Я тоже люблю, когда тепло и сухо. Я достаточно много сил приложил к тому, чтобы не иметь никакого начальства. В те небольшие промежутки времени, когда теплота и сухость находятся в одном месте со мной, а начальство – в другом, ко мне начинают тянуться женщины и дети. В результате я – в компании двух парней, притом один из них князь… И всё это – в холоде и сырости. Есть в этом что-то противоестественное.
Ребята, построившие этот город, продвинулись даже дальше меня. Почти невозможно понять, зачем крылатым так старательно загонять город под крышу, да еще и под такую низкую крышу. Фишка с земляным полом вообще за гранью – воспитывают в себе морозоустойчивость нижних конечностей? Или в их спальнях построены удобные насесты?
Почему-то мысль о насестах так увлекла меня, что я не сразу заметил, что костер почти умер, а в комнате несколько больше народа, чем должно быть. Черное на черном – не самое яркое зрелище, но мне хватило. Незваные гости всё никак не приступали к действию, а я так старательно притворялся телом, спящим глубоким сном, что и вправду заснул. Утро наступило вместе с хлопаньем по плечу. С учетом того, как я заснул, нет ничего удивительного, что и проснулся я несколько возбужденным. А когда я нервничаю, я успокаиваю окружающих. Не знаю, был ли это тот летун, который накануне скалился, или какой-то другой, но сейчас он был спокоен, как только может быть спокоен человек с клинком у шеи. В следующий раз я его обязательно узнаю – по шраму. Кажется, он что-то пытался произнести. Очень неудобно разговаривать с горлом, прижатым к острой кромке металла, – вот когда понимаешь пословицу: молчание – золото. Что ж, если я немного ослаблю хватку, быть может, я услышу что-то интересное?
– Вам надо срочно уходить… – Довольно странно видеть существо с клыками, явно чем-то напуганное. Не я же его напугал? – Поверьте мне, вам опасно здесь оставаться!
Фраза «поверьте мне» радует меня с детства. Говорит ее обычно человек, которому не доверяют, мало того, этот человек искренно верит в то, что он маг. А иначе с какой радости ему произносить это самое «поверьте мне»? Думает, это заклинание? Произнес – и мы тут же начали ему верить? Сегодня эта магия работала плохо. Почти так же плохо, как чувствовали себя Данила и князь. Может быть, клыкастый прав – и нужно срочно уходить. Только «срочно уходить» сейчас легко сделали бы с моим учеником и князем то же, что и пара кинжалов. Особенно если принять во внимание, что кто-то из наших хозяев уже побеспокоился о том, чтобы нам было что перекусить этим утром. Пахло ровно настолько вкусно, насколько я был голоден. Есть и спать, по крайней мере, еще пару дней – и тогда, кто знает, может быть, я смогу начать кому-то верить.
Дверь захлопнулась, оставив нас наедине с завтраком. Вспоминая ночных гостей, я решил попробовать запереть дверь… Увы, ни запора, ни крючка. Что интересно, доверчивость и готовность к приему гостей предполагалась односторонняя. Запоров и крючков не было только с нашей стороны. Открыть дверь мне не удалось. Неужели срочно уйти мне предлагал тюремщик?
Глава десятая
Отец и дети
У тебя есть чувство ритма, если ты точно знаешь, когда есть смысл стучать, а когда – нет.
Собрание сочинений Павла Морозова. Том 5
Пуххх… Кажется, звук не рвался наружу, а входил во что-то большое и мягкое. Пуххх… где-то почти на грани слышимости зародился и пошел в наступление жесткий ритм… Весь день до нас не доносилось ни звука, даже звука, который радует любого узника, – скрипа открываемой двери, предшествующего доставке еды и воды. Но, как только стемнело, туземцы решили попотчевать нас местной музыкой. Вероятно, экономили на хлебе, а взамен решили устроить концерт. Большой и маленький барабаны шли в наступление. Этот звук в моем рейтинге слуховых неприятностей занял почетное второе место сразу после дуэта иголки и стекла. Открывшаяся дверь и даже те, кого она пропустила, уже не могли ухудшить мое настроение. Первым шел легко узнаваемый по шраму мой утренний знакомец. Идти ему было трудно, ему приходилось нести себя и тащить на себе цепи. Странно было не то, что он еле идет, для меня было загадкой, как он вообще передвигается с этой грудой железа. Несмотря на обманчивый свет факелов, свежие кровоподтеки расцвели так, что не увидеть их мог бы только слепой. Может, мне только показалось, но фоном для этих художеств была смертельная синева кожи, та самая, которой еще вчера блистал Данила… Я, конечно, изверг, но, помнится, из комнаты он выходил в куда большей целости.
Черные плащи все заходили и заходили, пока между нами и выходом не образовалась живая стена в несколько рядов. Перед этой стеной появились бочонок и малец в плаще помельче остальных – звуки мягких ударов извлекал именно он. Правда, мягкими они слышались лишь издалека, на расстоянии в несколько шагов «пуххх» превратился в пугающе громкий «бугггг», мало того, каждый удар вызывал дрожь всей комнаты, будто вся она превратилась в огромный барабан. Удары большого барабана становились всё громче, все чаще, только откуда они доносятся, было не понять – сразу отовсюду. Удары маленького превратились в дробь – коротышка-барабанщик уже не просто бил в свой инструмент, а отчаянно вколачивал свои руки в кожу бочонка, вероятно надеясь порвать её, чтобы прекратить свои муки.
Большой барабан зазвучал еще сильнее и, кажется, ближе, а маленький затих – барабанщик оставил инструмент и отошел от него поближе к остальным крылатым. Ближе всего к барабану оказались мой приятель со шрамом и наша троица. Удары уже шли не откуда-то, а совершенно точно из-под земли – и производил их явно не барабанщик. То, что я принял за удары большого барабана, было чем-то другим, совсем другим. Кто-то ломился к нам снизу, и это совершенно не радовало. Удары стали еще сильнее, и в свете факелов я увидел то, что надеялся уже не увидеть никогда. Кусок земляного пола отлетел в сторону, и на поверхности показалась до боли знакомая гигантская рука. Первый заход прошел вхолостую. Оставленный рядом с барабаном закованный, но, видимо, все еще на что-то надеющийся парень развернул свои крылья и, несмотря на цепи, взмыл под потолок. Вторая рука вылетела вслед за первой и зацепила крылатого. Это было даже не падение. Так молоток вколачивает гвозди. Только на этот раз шляпкой была голова несчастного.
Оказывается, я очень громко дышу. Настолько, что, кроме звука работы собственной носоглотки, уже не в состоянии что-либо услышать. Факелы раскачивали тени, но клыкастые крылатые стояли, явно дожидаясь продолжения. Меч уже давно был под рукой, но в замкнутом пространстве при таком скоплении народа толку от него будет чуть. Если бы князь и Данила были в форме… Никогда раньше не замечал, что у моего меча такая скользкая рукоять, ведь не может быть, чтобы в таком холоде у меня вспотели руки?
Один из факелов отделился от стены – конечно, теперь главные роли у нас. Тот, кто нес факел, резко отличался от всех обитателей городка, которых нам до сих пор приходилось видеть. Голубой Дракон, реагировавший на наших хозяев скорее как на товарищей по играм, чем на что-то опасное, напрягся, кажется, пытаясь заслонить меня своим вздыбившимся мехом. Жаль, но я для этого немного крупноват. Крупноват был и факелоносец. Не знаю, какой нужен размах крыльев, чтобы приподнять эту тушу хотя бы на один сантиметр. Странно, что он не провалился, если этот пол так легко пробивается снизу вверх: в противоположном направлении он должен проламываться почти без усилий.
Глаза. Этого типа кто-то сильно напугал. С тех пор он забыл, как мигать. А может, и не надо мигать, если глаза больше похожи на бельма.
– Живчик, погляди, что с гостями…
Вот это голосок! Еще чуть ниже – и его можно будет использовать вместо осадного орудия. Подошел, поздоровался – стены зашатались и упали. Крылатый, раз в пять более худой, чем факелоносец, оказался рядом с нами – у этого с глазами было все в порядке.
– Они – чисты…
И с голосом у Живчика тоже ничего страшного. С именем вот – да, проблемы, хотя я же не знаю, в честь чего именно его так назвали.
– Посмотри хорошо, один из них не может быть чист…
Из нас троих не мылся ни один, хотя то, что проделал Ярослав с Данилой, легко можно было назвать водной процедурой… И этот толстый – у него все-таки бельма? Что это он переспрашивает?
Не люблю, когда меня так рассматривают. Обидно, я – здоровый мужик с мечом в руках, а на меня пялятся, будто гуся к рождественскому столу выбирают.
– Они точно чисты – предки их не тронут.
Борову с бельмами этот ответ явно не понравился.
– Полосатый, сюда иди.
Кто им давал имена? Очередной мужик в плаще был полосатым не больше, чем я. Разве что это в честь светлой пряди… С другой стороны, может, у него полосы под плащом?
– Отец, они чисты…
Значит, самый толстый – отец. Судя по телосложению, он мог по совместительству быть и матерью, причем рожать лет через двадцать после зачатия. Отец был недоволен детками. Детки сдуру говорили не то, что он хотел слышать. У меня обычно так с женщинами.
– Мальчик, что скажешь ты?
Мальчик был мальчиком очень давно. Примерно за жизнь до того, как мальчиком был я. В плечах он не уступал папаше, но ожирением не страдал, да и глаза были ясные.
– Они чисты, как и было предсказано.
– Это недолго исправить.
Мальчик был не только стар. Он был быстр. Я не успевал. Да и рука Отца оказалась слишком быстрой и слишком длинной. Нож в этой руке был в миге от того, чтобы стать смертельным для меня. Рука Отца ничем не отличалась от тех, что появлялись сегодня из-под земли, чтобы забрать одну жизнь, и тех, что забрали десятки жизней нашего отряда. Другая рука принадлежала Мальчику. И будь я проклят, если Отец не был Мальчику в лучшем случае двоюродным дядюшкой. Рука Мальчика мало отличалась от моей, если забыть о том, что где-то у локтя к ней крепилось крыло. И всё же он успел. Мальчик удерживал Отца – и у того не было ни единого шанса пошевелиться.
– Отец, мы слишком долго этого ждали…
В комнате снова стало просторно – только мы и приятная компания еды и воды. Данила всё еще был слаб, но мне удалось запихать в него его порцию. Князь приговорил свою долю и еще половину моей. Кажется, он не сразу сообразил, что сделал, а когда сообразил, на всякий случай решил не извиняться.
Я не в обиде. Глядишь, быстрее придет в себя. Втроем мы еще померяемся с этими клыкастыми, рукастыми, да еще и с крыльями… Я заснул – и во сне много и с удовольствием ел. Доесть, как обычно, не дали. На этот раз это был холод. Почему-то он шел не от земли, а от воздуха – как раз на уровне моей головы, которую я изо всех сил пытался приподнять повыше с помощью подручных средств, за неимением подушки.
Жрать по-прежнему хотелось, а сон уже ушел. Легкое движение шеей – и я посмотрел в сторону, откуда ветром дуло. Даже странно, что я проснулся. Костер погас, а размер дыры, невесть откуда взявшейся в стене, вполне мог обеспечить три замороженных тушки. Обычно, если заглянуть во внезапно образовавшуюся дыру, можно обнаружить ее причину. На этот раз все было иначе. Причина сама решила заглянуть. У нее было лицо Мальчика.
Глава одиннадцатая
Предсказание
Таблица умножения – самое надежное из пророчеств.
Дневники Кассандры
Так, наверное, должна выглядеть детская мечта. Домик-гнездо, спрятанный в кроне огромного дуба. Главная трудность – как туда забраться – была разрешена Мальчиком и его крылатыми друзьями: мне с Данилой и князем оставалось только не выпускать из рук веревочную лестницу, которую плащи подняли с завидной легкостью. Поневоле я примеривал к себе все те случаи, когда крылья мне бы помогли. И не смог вспомнить ни одного, когда они были бы лишними.
Десятки глаз, шелест крыльев, клыки, которые невзначай показывал то один, то другой… Они слушали каждое слово Мальчика и, кажется, повторяли их про себя, как запретную молитву, как тайную клятву…
Мальчик все время срывался на шепот… Метров пятьсот от городка и еще метра четыре от земли были не в состоянии его успокоить. Я бы тоже предпочел оказаться в местах, где никто и никогда не видел руки, появляющиеся из-под земли.
– Придут трое, и один из них будет отмечен печатью предков, но не уйдет к ним, а снимет печать – и кончится время Отца. Отмеченного и очистившегося будут звать Данилой, Очистившего – Ярославом, а приведет их Олекса, маг, не знающий своей силы… Так было сказано. Так теперь сделано. Назовитесь, как вас зовут…
– Данила.
– Ярослав.
– Алекс.
Мальчик победно обвел взглядом гнездо и продолжил:
– Первое, что я помню, так же, как любой из нас, – Отец. В детстве он рассказывал о том, что глубоко под землей живут наши предки и внимательно за нами следят. Если мы ведем себя хорошо, у нас появляются маленькие братья, а того, кто ведет себя плохо, предки забирают к себе, под землю.
– Кто-то сегодня вел себя плохо? – подал признаки жизни князь.
– И его забрали…
Иногда мне кажется: если в один случайный день люди вдруг начнут называть вещи своими именами, жить станет точно не хуже. С трудом себе представляю, как мачеха Ярослава заявила бы своим людям: этой ночью я дождусь, пока муж заснет, и после этого суну ему под ребро нож… Говорила она, скорее всего, о политике и деньгах, а не о том, что любой, кто окажется с ней достаточно близко и без кольчуги, может умереть от передозировки металла в организме.
– Его убили, Мальчик, ведь так? Вы же не верите, что он еще может вернуться? – Обычно Данила парень спокойный, но сильно возбуждается исключительно во время публичных казней, так уж сложилось.
– Раньше верил… Верил и в то, что, если отмечен печатью предков, – пути назад уже нет. Так было с каждым, кто делал что-то против воли Отца, тот начинал болеть: кожа становилась синеватой, силы постепенно уходили, потом его забирали предки… Но Данила очистился. Всё так, как и было предсказано.
– Мальчик, ты все время говоришь про Отца. А что с матерью? Ты же не хочешь сказать, что вы до сих пор верите в аистов, капусту и предков, посылающих вам маленьких братьев и сестер…
– Только братьев. И их действительно присылают предки. Сестер в нашем народе нет. И у меня никогда не было матери…
Есть такие вопросы – ответ еще не произнесен, а ты уже точно знаешь – лучше его не знать. Есть разные «знать». Есть такие: думать, что знаешь. А есть – подержаться, вдохнуть, прикоснуться.
– Как часто кто-то из вас уходит к предкам?
– «Придут трое, кончится время Отца, и предки оставят живущих, и разойдутся их пути». Так говорится в пророчестве… За эту зиму ушло уже больше сотни.
Загон. Если хочешь держать в неволе рыбу – окружи ее сушей, зверя – водой, крылатый должен жить под крышей. И – голая земля, земля, которую так легко пробить большой и сильной рукой, которая, быть может, всю жизнь только и занимается тем, что копает. Люди-кроты здесь были умнее тех, что встретились нам на стоянке. Не нужно дожидаться, пока жертва придет на водопой. Почему бы не заняться животноводством? Разве детям дают такие имена: Мальчик, Живчик, Полосатый? Так называют щенков или поросят… Да и по виду Отец на роль отца годится не больше, чем пастух – на роль барана. Готов поспорить – где-то не так далеко есть самки черных, которые рожают маленьких братьев Мальчика. Судя по тому, что мы ели, откорм чернокрылых – дело не особо хлопотное, особенно если те еще и торгуют с проходящими мимо караванами. Когда «предкам» хочется подкрепиться, Отец выбирает самого неудобного и отмечает печатью предков. Вероятно, какой-то яд. Судя по Даниле, этот яд характерен для людей-кротов. Дальше – вообще просто: барабанная дробь – мол, кушать подано – и очередной мальчик, живчик, полосатый уходит на прокорм своих подземных хозяев. Представляю себе счастливого фермера, у которого коровы сами находят себе корм и покорно собираются у ворот скотобойни.
– Мальчик, а Отец умеет летать?
– Летать грешно. Отец никогда не летает, он один может совладать с любым страхом и не оторваться от земли.
Один он такой… я вот тоже никогда не летаю. От испуга могу прыгнуть, а полететь могу только вниз – если предварительно заберусь куда повыше.
– Скажи мне, если бы вдруг оказалось, что всё в этой жизни не совсем так, как тебе рассказывал Отец. Если бы ты узнал, что ваши предки – не совсем предки, а ваш Отец – ну, как бы не совсем Отец…
Я зря осторожничал и вставлял бесконечные «бы», Мальчик был готов к этому вопросу:
– Отец нас учил, что худшее – это обман. Тот, кто идет на это, должен понимать, что идет на смерть. Хуже – только не позаботиться о своих детях. За это – тоже смерть.
Особенно мне понравилось, что о детях нужно заботиться. Видели мы эту заботу. Сначала отравить, потом отдать на заклание. Впрочем, Отец в этом списке «заботливых» – не первый.
– Мальчик, как скоро нас начнут искать? Что будет, если нас найдут? И еще – в этом предсказании не сказано, как именно кончится время Отца? – Князь слаб, а голова работает – сейчас мы получим подробную инструкцию по выходу из безнадежного состояния. Оказывается, такие чудеса иногда все же случаются.
Мальчик не смутился и был готов говорить:
– Искать не будут, все знают, где мы. В пророчестве много неясного, но только не на этот счет. «Трое сразятся с Отцом и будут повержены. Поверженные, отправятся они к предкам, родится и умрет целое поколение, но вернутся они. И бросит Олекса вызов Отцу, и время Отца кончится. Так сказано».
Инструкция получена, а с чудом не сложилось. Не укладывалось в мое понимание чуда ожидание длиною в жизнь и смерть целого поколения. Не зря меня сильно напрягало спокойствие в поведении Мальчика. Революции с такими лицами не делают. Он и не делал. Он играл роль в пьесе неизвестного автора, с которым нам не повезло. Почему в предсказании нет ни слова о том, как весь народ крылатых и клыкастых торжественно нас сопровождает поближе к точке встречи с Порфирием? Дальше мечтать стало трудно. Эти барабаны вырубают мои мыслительные способности – ноги начинают беспокойно дергаться – вероятно, они пытаются компенсировать выключение мозга и убежать подальше – спасти безумное тело.
– Отец скоро будет здесь… – Мальчик одарил нас взглядом «прости-прощай, мы больше не увидимся, спасибо за всё»… Этот взгляд я сам люблю использовать в момент прощания с какой-нибудь веселой девчонкой, составившей мне компанию на привале. Главное – в этом взгляде попытаться выразить безмерное желание остаться на фоне полной невозможности это сделать. Это легко. Привалы случались во время моей службы в гвардии, когда моя свобода длилась как раз в те считаные часы, в которые еле-еле умещался весь процесс – от знакомства до прощального взгляда. И не было печали, потому что рано или поздно будет новый привал – и новый прощальный взгляд. Солдат – существо циничное: ничто не может испортить ему настроение, если он цел, сыт и с пользой провел ночь.
Барабаны становились все громче, а крылатые братья по одному покидали «гнездо» через узкий вход, совершенно не заботясь о таком пустяке, как веревочная лестница, и о том, что летать грешно.
– Зачем нас сюда привели? – Данила пытался размяться, что, учитывая его слабость, было актом почти героическим. Мальчик уже покинул нас, и вопрос, казалось, завис в воздухе… Мне ответ был ясен: игра у них такая – тягать полумертвых чужаков на веревочных лестницах, а потом грузить ужастиками. «Так было предсказано», – последний из крылатых сказал это, уже почти выбравшись из гнезда.
Это, конечно, всё объясняет. Волноваться было не о чем – все, кроме нас, знали, что, где и когда. Единственное, что было непонятно, так это куда девался Голубой Дракон. Еще буквально минуту назад он был в гнезде.
Глава двенадцатая
Скорость крови
Важно точно знать возраст и место расположения противника.
Надпись на фронтоне военной академии царя Ирода
Четыре метра – это высоко. Особенно если они раскачиваются из стороны в сторону. Первый раз встречаю дерево, раскачивающееся без ветра. Можно было просто удивляться, если бы качка не началась как раз в тот момент, когда мы собрались выбраться из гнезда. Больше всего пугал угол. Сильно раскачать дерево – трудно: корень мешает. Судя по тому, на какой угол мы отклонялись, у этого дерева либо вовсе не было корня, либо кто-то прямо сейчас за него ухватился и пытается размахивать нашим дубом, аки малец хворостиной. Я не успел решить: прыгать несмотря ни на что – или лучше отсидеться. Теоретически, если то, в чем ты находишься, летит вниз, в каком-то смысле ты уже прыгнул. Земля оказалась куда дальше, чем ей положено было находиться. В принципе, так и должно быть – если падаешь не на, а под землю, к моим давним любимцам, которых некоторые недоумки кличут предками.
Обидно, когда для тебя всё «вдруг», а для твоих соперников – по плану. Если бы не чертово гнездо, им пришлось бы попотеть, чтобы доставить нас в свое подземное логово. Предки не пытались нас убить. Они просто покатили гнездо – шарик добрых два метра в диаметре. Вероятно, они рассчитывали, что в конце пути мы превратимся в мясной фарш, который достаточно будет собрать со стенок.
Где-то в шее – между позвоночником и кадыком – находится переключатель. В одну сторону – лечь и будь что будет. В другую сторону – кости наливаются металлом, и собственные руки, ноги и, кто бы мог подумать, голова кажутся вполне добротным оружием… Это чувствуется, когда глотаешь. Гнездо остановилось. Выключатель щелкнул. Кажется, у Ярослава, Данилы и Алекса Каховского он встал в одну и ту же позицию. Фарш собрался со стенок и приготовился к драке. Я бы на месте «предков» удивился, когда из разломанного гнезда наружу полезли неприятные остро заточенные металлические предметы.
Очень хотелось думать, что предсказание начало давать сбой – и эту драку мы выиграем. Вероятно, «предки» были мало сведущи в том, для чего нужна легкая кольчуга. А она вселяет некую уверенность. Во всяком случае, до первого ранения. Почему нам оставили мечи, можно было только догадываться. Единственное, что приходит на ум, – так было предсказано… Скорее же, о таких мелочах предсказание умалчивало, а на ферме у скота обычно напряженка с вооружением.
В сумраке подземелья главное было успеть. Мы успевали – успевали заметить клинок, успевали отбить, успевали ударить в ответ. Я бы дал многое, чтобы нас было не трое, а хотя бы шестеро. И – с полной амуницией. А уж всё Костяное отделение в боевом составе прошло бы сквозь «предков», прогрызая себе путь, как голодный пес сквозь кусок мяса. Данила начал уставать – уже два раза мне пришлось его подстраховать, в последний раз почти подставившись под удар одной из тварей. Ярослав держался. Еще десяток ударов – и один из нас снова ошибется. Еще десяток ударов – и другой не сможет помочь.
Сумрак сменился почти ослепительным светом факелов – подземелье заполнили плащи – еще бы, на их глазах происходило главное событие их жизни. Мы смогли как следует рассмотреть подземных тварей. Их руки смотрелись отвратительно, но и целиком они смотрелись не лучше. И не находилось ни одного отличия от тех, что погубили капитана Толстикова и две роты королевской стражи. Было понятно, что драка остановлена не для того, чтобы дать нам передохнуть. Вероятно, предсказание вступило в следующую фазу: убивать нас будут каким-то особенным способом.
Черное отделилось от черного. Отец стоял между фигурами в плащах и предками. Он был огромен, и я помнил, насколько он быстр. Думаю, лет через сто один из предков вырастет до его размеров. Ребятам в черном, чтобы вымахать до таких пропорций, нужно много есть, вообще не шевелиться – и все равно ничего не получится. Он сделал один шаг, и я все еще ждал следующего, когда вдруг понял, что Данилы рядом нет. Отец был даже быстрее, чем я думал. Точнее, я уже не думал – я летел примерно в том же направлении, что и Данила секундой раньше… Не дожидаясь, когда где-то рядом уляжется тушка князя, я попытался подняться… Это не входило в планы Отца. Когда я пришел в себя, я очень точно знал, что чувствует наковальня, когда на нее опускают молот. В следующей жизни я предпочел бы быть чем-нибудь металлическим – так больше шансов сохранять форму и размер. Туша Отца проплыла мимо, видимо, чтобы достать Данилу, который в отличие от меня все еще умудрялся передвигаться. Бесформенная куча, застонавшая рядом, по логике происходящего, должна была быть Ярославом. Его полет кончился довольно жесткой посадкой. Хуже Ярославу еще долго не будет – хуже может быть, только если он попробует шевелиться. Не помню, чтобы меня когда-нибудь раньше тянуло стать мучеником, наверное, это из-за того, что я под землей. Я встал. Отцу было не до меня. Данила сделал лучшее, что можно было придумать, – умудрился добраться то ли до загона, то ли до выгородки – и заперся, вероятно, посчитав, что кое-как скрепленные доски смогут остановить этого монстра. Не остановили. Отцу понадобились два удара, чтобы заборчик превратился в труху. Между ним и Данилой осталось три метра – и десятки маленьких телец с крохотными кожаными крылышками нежно-розового цвета. Данила прятался в яслях.