Страница:
Утром на разводе комбат строго спросил:
– Кто в первой роте из офицеров и прапорщиков действовал совместно с полком спецназа афганской госбезопасности?
– Я, два раза на операции ходил с ними вместе. Кавун и Грошиков уже заменились, Острогин в карауле. Все, больше никто из офицеров, – подал я голос из строя. – Санинструктор Томилин их бойцов несколько раз перевязывал, а Зибоев, Мурзаилов все время переводчиками были.
– Ну вот и хорошо! Четыре человека идут от первой роты, если вы их так хорошо знаете, от второй – Митрашу, и с собой берешь сержанта Джабраилова, от третьей – Мелещенко и старшина Заварыч. От отдельных взводов представителем поедет лейтенант Арамов, – распорядился Подорожник. – Ну что ты будешь делать! Всегда так получается: как на полигоны, так командиры, а как к афганцам в гости отправляться, то одни замполиты. Нет, не могу я все вам на откуп отдать! Старшим группы поедет капитан Лонгинов. Семен Николаевич, будьте «американцем», построже там с ними.
– Куда же еще строже, и что значит «американцем»? – удивился вслух Николай.
– Это образно и без комментариев. А ты, Мелещенко, вообще помалкивай, – оборвал его комбат. – Едешь случайно в этой компании, и радуйся молча, что командир роты дежурным по полку стоит. Не то сейчас Афоней Александровым тебя заменю!
– Мовчу, мовчу!
– Семен Николаевич, построение через полчаса, проверить внешний вид, чтоб подшиты, побриты, начищены были! Оружие не брать, разведрота на двух БМП сопровождает, едете на «Урале», а управление полка – в автобусе. Главное – не зевайте, не потеряйтесь!
Машины медленно вползали на гору по дорожному серпантину и остановились перед широкими воротами высокого каменного забора. Афганцы высыпали навстречу и радостно обнимались с нашим начальством. Мы выстроились в узком, мощеном булыжником дворике. Толпа собралась довольно приличная. Командир, его замы, начальники служб, весь политаппарат в полном составе, тыловики. Но когда мы воевали вместе с афганцами, то всех этих штабных никто не видел.
Лонгинов, как старый приятель, обнялся со знакомым нам комбатом.
– Абдулло! О, ты настоящий командир!
– А, командор, салам, здравствуй! – похлопал афганец после дружеских обниманий меня по плечу.
– А, доктор! – улыбаясь, пожал он руку Степану. – О, сарбозы! – И спецназовец принялся на своем языке быстро и радостно болтать с Зибоевым и Мурзаиловым.
– Командор спрашивает про ротного Кавуна и Грошикова, – перевел вопросы Зибоев.
– Скажи ему: они домой уехали, война для них закончилась, с женами отдыхают, живы и здоровы!
– Говорит, что рад за командоров, просит передавать всем привет.
– Обязательно передам при встрече. Горячий, пламенный привет, – ухмыльнулся я.
Нас принялись водить по казармам, медпункту, автопарку, спортплощадке. Очень все убого: минимум рассыпающейся мебели, застиранное постельное белье, рваные одеяла, старые автомобили – намного хуже, чем у нас. В заключение прошел митинг, на котором каждому вручили по наручным электронным часам, а управленцам еще и по сервизу. Вот это да! Хорошо-то как, не даром потеряно время. Экскурсия с элементами восточной экзотики, да еще с материальной выгодой.
Их командир полка долго обнимал нашего, они расцеловались, и афганец вручил Филатову магнитофон. Иван Васильевич даже растерялся в первую минуту.
– Это подарок полку?
– Нэт, нэт, это лично вам, моему хорошему советскому другу! Бакшиш (подарок)!
Командир обхватил своими «медвежьими лапами» маленького полковника, и тот исчез в крепких объятиях.
«Кэп» задумчиво и смущенно почесал затылок (мы афганцам в знак дружбы на всех подарили только самовар и гитару) и, сняв с себя бушлат, одел на афганца и трижды, расчувствовавшись, расцеловал. Полковник смущенно покраснел и объявил начало банкета.
Давненько я так вкусно не ел. Меню для гурмана! Плов и мясо, мясо, мясо (все блюда из него различного вкуса и приготовления), а также зелень, овощи, фрукты, немного водки. Полковые начальники ушли в банкетный зал, остальные офицеры сели за стол с афганскими командирами. Солдат и сержантов увели к афганским «сарбосам».
Вот так: сыт, пьян и нос в табаке. Хорошо дружить. А еще лучше, если такие встречи будут чаще!
В машине я подозрительно посмотрел на раскрасневшегося Томилина.
– Степан, ты что это цветешь? В чем дело?
– А вы шо думали, товарищ лейтенант, водки тильки вам нальют? В нас, солдатах, афганцы людей увидели, по пол-литра на двоих выделили. Не зря я их перевязывал, отблагодарили, обезьяны бабайские!
– Эх, вспомним детство! – восторженно пискнул Ветишин.
– Могу вас обрадовать. Сегодня Митрашу везет в штаб армии какие-то бумаги, можем с ним туда доехать, а обратно – кому как повезет, – предложил я.
– Вот это замполит! Вот это друг! Вник в нужды и чаяния коллектива, – воскликнул Острога.
– А как быть с бойцами? – поинтересовался Игорь. – Кто в роте остается?
– Бойцов вечером ведет в кино старшина, я с ними договорюсь, а потом Бодунов присмотрит до вечерней проверки. Только как быть с Грымовым? – задумчиво начал рассуждать я.
– Если не желаешь, чтобы заложили, вовлеки человека в авантюру! – философски произнес Марасканов.
– Вот голова! Правильно, так и поступим. Он хоть и гнус, но такой же человек, как и мы. Может быть, позже исправится, когда с небес опустят, – воскликнул я.
– А кто же его вернет в люди-человеки? – вздохнул Ветишин.
– Сбитнев! Вернется и поставит на место, как миленького! – многообещающе произнес я.
– Через час забрать – или вы надолго?
– Не жди, уезжай, – ответил я легкомысленно.
– Ну и ладненько. – И он умчался дальше на дребезжащем санитарном «уазике» по каким-то своим делам.
Кафе оказалось переполненным. Мы потолкались у входа, огляделись и перебрались к барной стойке. В помещении не было в форме никого, кроме нас. И женщины, и мужчины – все либо в спортивных костюмах, либо в «джинсе».
Красивая молоденькая буфетчица поинтересовалась насмешливо:
– Ребята, вас каким ветром занесло и откуда?
– Мы ваши соседи, из восьмидесятого, заскучали по мирной жизни, захотелось женского тепла и ласки, – весело глядя ей в голубые глаза, произнес Острогин. – Решили кутнуть, да и народ, как погляжу, для разгула, разврата собран.
– Думаю, что вы сегодня вечер закончите в комендатуре, – улыбнулась девушка.
– Это почему же? – поинтересовался я. – Мы ребята тихие, спокойные.
– А потому, что вот-вот придет патруль и вас всех заберет.
– А мы не дадимся, – усмехнулся Грымов.
– Тогда примчится целый взвод из комендантской роты, и все равно будете ночевать на гауптвахте.
– А этих вот не заметут? – показал в зал рукой Ветишин.
– Этих нет, потому что они тут свои, здешние и одеты в «гражданку».
– Черт, зря приехали. Но думаю, что по рюмке коньяка и мороженому мы употребить успеем. Делаем заказ на всю компанию, – произнес Острогин.
– Коньяк и вино военным не подаем, – строго заявила буфетчица.
– Но они ведь такие же военные, как и мы, по крайней мере, большинство из них.
– Ну и что, у них на лбу это не написано, а кто вы такие, я вижу.
– Тогда шампанского! Три бутылки! – царственным жестом произнес «граф» Острогин.
– Никакого спиртного. Кофе, лимонад, сок, чай. Мне из-за вас неприятности не нужны.
– Что ж, раз кутеж не удается, милая девушка, каждому стакан сока, кофе и по две порции мороженого, – вздохнул Ветишин.
– Всегда так! Штабным и тыловым – радости и прелести жизни, а пехоте – одно дерьмо и грязь!
– Вот-вот, со свиным рылом и в калашный ряд полезли. Не в свои сани сесть пытаемся, – подвел я итоги. – Нам же сказано было полковником из штаба армии, что в «воюющей армии выходных не бывает»! А тут не армия, а глубокий тыл. Мы чужие на этом празднике жизни.
На нас, действительно, многие косились и бросали хмурые почти презрительные взгляды, никто из женщин нам не улыбался.
– Очень хочется драки. Желаю кому-нибудь набить физиономию, еще лучше, чтоб не лицо было, а «морда»!
Ох, как я зол! Как я замечательно зол! – прорычал Острогин.
– Да! И чтоб с выбитыми витринами, поломанными столами и стульями, визжащими тетками, – восторженно поддержал его Ветишин.
– Ну просто вестерн! Дикий запад, – усмехнулся Марасканов. – Ребята, вы что, охренели, у меня замена на носу, дайте уехать спокойно через два месяца. Потом опять приходите и все вокруг крушите.
Скушав по четыре порции мороженого, залив его чашечкой кофе, множеством стаканов сока и лимонада, трезвые и злые, мы отправились к выходу, где столкнулись лицом к лицу с патрулем.
– Здравствуйте, товарищи офицеры! – остановил нас майор, начальник патруля. – Предъявите, пожалуйста, документы.
Все машинально похлопали себя по карманам, переглянулись и дружно засмеялись. Документов ни у кого не оказалось. Как правило, удостоверения и партбилеты лежали в сейфе у ротного, а служебные загранпаспорта по прибытию в полк сдавали в строевую часть.
– Могу показать жетон с личным номером, – улыбнулся я самой приятной улыбкой.
– Что ж, покажешь его коменданту. Следуйте за мной.
– За что? – угрюмо спросил Грымов.
– За нарушение формы одежды, самовольное убытие из своего гарнизона и отсутствие документов. Вы из какого полка сюда прибыли?
– Да нет, мы не из полка, мы марсиане, – усмехнулся Острогин. – Вдобавок завербованные ЦРУ, а еще и Ахмад Шахом.
– Ну-ну. Шутить будете в другом месте. Я же сказал: на выход! – строго приказал майор.
– А мы и так выходим, – успокоил его Игорь. – Шли себе, не скандалили, не шумели, скромненько так. Ведь, правда, ребята, хотели по-хорошему?
– Правда, он нас даже уговаривал, что драки не нужно, – кивнул я в сторону Марасканова.
– Вы это на что намекаете? – Высокий лоб майора покрылся легкой испариной. – Патрульные, постойте тут, не выпускайте их, я сейчас.
И начальник патруля метнулся к телефону у стойки бара.
Мы молча вытеснили обоих солдат из кафе, и Эдуард обратился к ним:
– Ребята, отойдите в сторону и не дергайтесь, а то замолотим. Стойте молча пять минут, ведь ни нам, ни вам лишний шум ни к чему.
Солдаты были растеряны и явно напуганы. Два щупленьких бойца против пяти офицеров, среди которых трое выглядели громилами. Силы были не равны.
– Да мы ничего, понимаем, конечно, это все майор.
– Вот и хорошо, что такие понятливые, челюсти, руки ломать не придется. Счастливо оставаться, привет начальнику.
Зайдя за угол, Эдик рявкнул:
– Ходу! Бежим, а то облаву устроят и КПП перекроют. А по тропам ночью не пройти: либо часовые подстрелят, либо на минное поле наткнемся.
Пробежав триста метров, мы приблизились к первому посту. Дневальный сидел на камне и задумчиво курил, глядя куда-то вдаль, в сторону Кабула. Спокойно пройдя мимо него, мы побежали вновь. У второго поста маячил дежурный и весь состав наряда. Темнота сгущалась с каждой минутой. Прапорщик-азиат попытался преградить нам дорогу:
– Товарищи офицеры, ви куда пошоль?
– Не лезь, уйди в сторону, а то опоздаем на трамвай, тогда на твоем топчане спать будем, – пообещал ему Острогин, отодвигая его в сторону, и мы вошли в приоткрытые ворота.
– А-а-а, – задумчиво почесал затылок прапорщик и затем заорал нам вслед – Какой-такой трамвай, тут и рельсы нет. Пошутили, понимаешь, да?
– Нет, не пошутили, сейчас рельсы проложим, и он придет. Только никому не говори, особенно тем, кто нами будет интересоваться. А то как-то нехорошо: выпустил ночью к «духам» за пределы гарнизона неизвестных офицеров. Не порядок! – ответил Серж.
– Стой! Стрелять буду! Мать вашу!
– Я те стрельну! И маму не трогай! Гранату сейчас брошу – всю жизнь на аптеку работать будешь! Не было никого! Понял? У, ишак бухарский… – рявкнул Грымов.
– Чего ж не понять? Ясно… – притих прапорщик.
И мы, весело смеясь, убежали вниз, к кишлаку. У поворота дороги сидел торговец с лотком и при свете керосиновой лампы спорил с покупателем. Он очень удивленно посмотрел на нас и что-то прокричал.
– Что ему надо, чего орет? – спросил Ветишин. – Хоть бы кто-нибудь их язык понимал. В следующий раз Арамова нужно взять.
– В другой раз автомат нужно брать с собой. Тогда и патруль можно пугнуть, и «духов» завалить, если что, – резко оборвал его я. – У кого-нибудь, кроме меня, есть что-либо с собой?
– А что есть у тебя? – поинтересовался удивленно Грымов.
– У меня – две РГО в боковых карманах штанов, по костям очень больно стучат. Сейчас запалы вверну – и уже вооружен. – И с этими словами я принялся вкручивать запалы.
– Вооружен! Только себя и нас подорвать сможешь, – усмехнулся Марасканов.
– Что-то о возвращении мы не подумали, – задумчиво почесал «череп» Острогин. – Я даже гранату и ту не захватил. Но кто же знал, кто мог предположить, что мы досрочно вернемся. Такой огромный штаб, обширный женский контингент, и так бесславно возвращаемся. Мне даже стыдно за себя, а за вас тем более.
– Мужики, я вижу, как Острогин действительно краснеет, – объявил Ветишин. – Ему и вправду стыдно.
– Хватит болтать, быстрее идите и молчите, накличете беду, – забурчал Грымов. – Как бы «торгаш» этот «духов» за нами не послал.
Неожиданно со стены, которая возвышалась вокруг афганского музея, кто-то громко окликнул нас.
– Тохта (стой)!
– Бача, дуст! Салам, шурави командор буру (друг, здравствуй, русские командиры идут), – крикнул Острогин.
– Салам алейкум! Буру-буру (идите). Сигарет? Сигарет?
– Нист, нист (нет)! Не курим, – ответил я ему.
– На, друг, кури. У меня есть. – И Ветишин бросил пачку сигарет солдату.
– Спасиба, карашо, командор.
Весело помахав «сарбосу» руками, вытирая выступивший холодный пот, кинулись мы бежать дальше по дороге к полку.
– А ведь если бы был сволочью, парой очередей нас мог завалить! Самое интересное, что прокричали набор слов, но друг друга поняли! – воскликнул Острогин, когда мы отошли подальше.
– Мог перестрелять… хороший солдат попался, душевный. Просто повезло, – согласился я. – Нечего по ночам шастать по большой дороге.
Почти бегом мы проскочили развилку на торговую базу и направились дальше.
– Ребята, а может, завернем к работницам советской торговли. Вдруг нас ждут и скучают, – предложил Ветишин.
– Тебя ждет твой любимый сейф и матрас, на котором ты время от времени спишь, если в женский модуль не пускают. И твой доблестный взвод, они-то по лейтенанту наверняка соскучились, – усмехнулся я.
– Ох, и не говори, замполит мой дорогой. Как они мне надоели, этот Исаков толстомордый, этот Алимов хитрожопый, этот Таджибабаев ленивый. А Кайрымов, Керимов, Эргалиев, Тетрадзе, Васинян. Чертов «интернационал». У всех во взводах какой-нибудь «луч света в темном царстве», а моя пехота как на подбор – одни мамбеки и бабуины.
– Прекрати жаловаться, я тебе Сомова выделил, отличный парень, – возмутился Грымов.
– Парень хороший, но не серьезный, будет ли толк с него. Москвич – он всегда москвич. С ним, правда, весело, не соскучишься: фокусы, шутки, анекдоты, пантомимы. Мимика у парня – классная.
– Что-то вы разболтались, – зашипел Острогин. – Идите молча, а то пальнет кто-нибудь на звук разговора из Даруламана.
– Не только афганцы, но и свои могут, даже более вероятно. Как через КПП-то пойдем? На подходе пулеметчик от перепуга из ДШК очередь даст, вот будет хохма! Потом собирай нас по кускам и сшивай для отправки домой, – вздохнул я. – Короче молчим и идем.
Мы ускорили шаг и миновали полк зенитчиков. У ворот стоял прапорщик и молча курил.
– Дружище, звякни на наше КПП, чтобы не стреляли. Скажи, что свои, родные офицеры идут, домой возвращаются.
– Хорошо, позвоню. Опасаетесь?
– Еще как! Жить хочется все больше и больше, особенно перед заменой, – ответил ему Игорь.
– Перед заменой нечего по ночам шататься, нужно чемоданы паковать и надеяться на мастерство летчиков, чтоб хорошо долететь.
Мы уже подходили к полку, навстречу вышел дежурный Боря Стремянов, окликнув нас с опаской издалека:
– Кого черти носят? Кто тут своими называется? А-а, первая рота! Ваше счастье, что позвонил дежурный из зенитного полка, а то я бы попрактиковался в стрельбе по движущимся мишеням.
– Борис! Тихо в полку, никого не разыскивают? – поинтересовался Грымов.
– Вроде да. Шагайте быстрее к себе, считаем, что я вас не видел, если что, вернулись по тропе, через минные поля.
– А мы никуда и не ходили, – улыбнулся Ветишин…
Никуда не ходили, как же… Кто-то комбату в уши надул про экскурсию буквально через час после нашего возвращения. Утром следующего дня все мы получили по выговору, кроме Эдуарда. Интересно, почему?
Мне строгий выговор, как организатору похода. А еще говорят, что если пьянка во главе с замполитом, то это уже мероприятие…
– Обещаю первой роте, так как энергия в них кипит и выплескивается, самую трудную задачу в «зеленке», – объявил майор Подорожник. – «Зеленка» большая, и дерьма там много, на вас всех хватит!
Спасибо, вам, «добрый» товарищ комбат, но Баграм-ка – такая дрянь, что смерть может ждать везде. Там нет ни фронта, ни тыла, нет линии обороны, нет вероятных секторов обстрела. Там есть только сплошная бескрайняя ненависть к нам, которую ощущаешь, едва приблизишься к любому кишлаку. С каждым разом все труднее выбираться оттуда. Все больше потерь. Боже, помоги нам! Хоть я и не верующий…
Комбат наказать наказал, но не сдал полковому начальству, хотя Ошуев после звонка из комендатуры рвал и метал. Дело пахло гауптвахтой: угроза патрулю, нарушение режима комендантского часа…
«Охота» на ежей
– Кто в первой роте из офицеров и прапорщиков действовал совместно с полком спецназа афганской госбезопасности?
– Я, два раза на операции ходил с ними вместе. Кавун и Грошиков уже заменились, Острогин в карауле. Все, больше никто из офицеров, – подал я голос из строя. – Санинструктор Томилин их бойцов несколько раз перевязывал, а Зибоев, Мурзаилов все время переводчиками были.
– Ну вот и хорошо! Четыре человека идут от первой роты, если вы их так хорошо знаете, от второй – Митрашу, и с собой берешь сержанта Джабраилова, от третьей – Мелещенко и старшина Заварыч. От отдельных взводов представителем поедет лейтенант Арамов, – распорядился Подорожник. – Ну что ты будешь делать! Всегда так получается: как на полигоны, так командиры, а как к афганцам в гости отправляться, то одни замполиты. Нет, не могу я все вам на откуп отдать! Старшим группы поедет капитан Лонгинов. Семен Николаевич, будьте «американцем», построже там с ними.
– Куда же еще строже, и что значит «американцем»? – удивился вслух Николай.
– Это образно и без комментариев. А ты, Мелещенко, вообще помалкивай, – оборвал его комбат. – Едешь случайно в этой компании, и радуйся молча, что командир роты дежурным по полку стоит. Не то сейчас Афоней Александровым тебя заменю!
– Мовчу, мовчу!
– Семен Николаевич, построение через полчаса, проверить внешний вид, чтоб подшиты, побриты, начищены были! Оружие не брать, разведрота на двух БМП сопровождает, едете на «Урале», а управление полка – в автобусе. Главное – не зевайте, не потеряйтесь!
* * *
Полк специального назначения размещался рядом с Кабулом, на выезде у дороги на Пагман. Неделю назад группа афганцев из тридцати-сорока человек этого полка болталась с экскурсией по нашим казармам, по парку. Посмотрели фильм в клубе, послушали речь командира и замполита. Скромный обед в столовой завершил это мероприятие. Теперь ответный визит.Машины медленно вползали на гору по дорожному серпантину и остановились перед широкими воротами высокого каменного забора. Афганцы высыпали навстречу и радостно обнимались с нашим начальством. Мы выстроились в узком, мощеном булыжником дворике. Толпа собралась довольно приличная. Командир, его замы, начальники служб, весь политаппарат в полном составе, тыловики. Но когда мы воевали вместе с афганцами, то всех этих штабных никто не видел.
Лонгинов, как старый приятель, обнялся со знакомым нам комбатом.
– Абдулло! О, ты настоящий командир!
– А, командор, салам, здравствуй! – похлопал афганец после дружеских обниманий меня по плечу.
– А, доктор! – улыбаясь, пожал он руку Степану. – О, сарбозы! – И спецназовец принялся на своем языке быстро и радостно болтать с Зибоевым и Мурзаиловым.
– Командор спрашивает про ротного Кавуна и Грошикова, – перевел вопросы Зибоев.
– Скажи ему: они домой уехали, война для них закончилась, с женами отдыхают, живы и здоровы!
– Говорит, что рад за командоров, просит передавать всем привет.
– Обязательно передам при встрече. Горячий, пламенный привет, – ухмыльнулся я.
Нас принялись водить по казармам, медпункту, автопарку, спортплощадке. Очень все убого: минимум рассыпающейся мебели, застиранное постельное белье, рваные одеяла, старые автомобили – намного хуже, чем у нас. В заключение прошел митинг, на котором каждому вручили по наручным электронным часам, а управленцам еще и по сервизу. Вот это да! Хорошо-то как, не даром потеряно время. Экскурсия с элементами восточной экзотики, да еще с материальной выгодой.
Их командир полка долго обнимал нашего, они расцеловались, и афганец вручил Филатову магнитофон. Иван Васильевич даже растерялся в первую минуту.
– Это подарок полку?
– Нэт, нэт, это лично вам, моему хорошему советскому другу! Бакшиш (подарок)!
Командир обхватил своими «медвежьими лапами» маленького полковника, и тот исчез в крепких объятиях.
«Кэп» задумчиво и смущенно почесал затылок (мы афганцам в знак дружбы на всех подарили только самовар и гитару) и, сняв с себя бушлат, одел на афганца и трижды, расчувствовавшись, расцеловал. Полковник смущенно покраснел и объявил начало банкета.
Давненько я так вкусно не ел. Меню для гурмана! Плов и мясо, мясо, мясо (все блюда из него различного вкуса и приготовления), а также зелень, овощи, фрукты, немного водки. Полковые начальники ушли в банкетный зал, остальные офицеры сели за стол с афганскими командирами. Солдат и сержантов увели к афганским «сарбосам».
Вот так: сыт, пьян и нос в табаке. Хорошо дружить. А еще лучше, если такие встречи будут чаще!
В машине я подозрительно посмотрел на раскрасневшегося Томилина.
– Степан, ты что это цветешь? В чем дело?
– А вы шо думали, товарищ лейтенант, водки тильки вам нальют? В нас, солдатах, афганцы людей увидели, по пол-литра на двоих выделили. Не зря я их перевязывал, отблагодарили, обезьяны бабайские!
* * *
– Парни, а пойдемте мороженое поедим. Замполит в кафешке недавно был, знает, где она находится, экскурсию организует. Почти год не лакомился, – предложил Острогин. Он уже третий час мучился, заполняя документацию, и заметно утомился. – Надоело все это, хочется чего-нибудь такого… Эдакого…– Эх, вспомним детство! – восторженно пискнул Ветишин.
– Могу вас обрадовать. Сегодня Митрашу везет в штаб армии какие-то бумаги, можем с ним туда доехать, а обратно – кому как повезет, – предложил я.
– Вот это замполит! Вот это друг! Вник в нужды и чаяния коллектива, – воскликнул Острога.
– А как быть с бойцами? – поинтересовался Игорь. – Кто в роте остается?
– Бойцов вечером ведет в кино старшина, я с ними договорюсь, а потом Бодунов присмотрит до вечерней проверки. Только как быть с Грымовым? – задумчиво начал рассуждать я.
– Если не желаешь, чтобы заложили, вовлеки человека в авантюру! – философски произнес Марасканов.
– Вот голова! Правильно, так и поступим. Он хоть и гнус, но такой же человек, как и мы. Может быть, позже исправится, когда с небес опустят, – воскликнул я.
– А кто же его вернет в люди-человеки? – вздохнул Ветишин.
– Сбитнев! Вернется и поставит на место, как миленького! – многообещающе произнес я.
* * *
Мелентий выгрузил нас возле кафе.– Через час забрать – или вы надолго?
– Не жди, уезжай, – ответил я легкомысленно.
– Ну и ладненько. – И он умчался дальше на дребезжащем санитарном «уазике» по каким-то своим делам.
Кафе оказалось переполненным. Мы потолкались у входа, огляделись и перебрались к барной стойке. В помещении не было в форме никого, кроме нас. И женщины, и мужчины – все либо в спортивных костюмах, либо в «джинсе».
Красивая молоденькая буфетчица поинтересовалась насмешливо:
– Ребята, вас каким ветром занесло и откуда?
– Мы ваши соседи, из восьмидесятого, заскучали по мирной жизни, захотелось женского тепла и ласки, – весело глядя ей в голубые глаза, произнес Острогин. – Решили кутнуть, да и народ, как погляжу, для разгула, разврата собран.
– Думаю, что вы сегодня вечер закончите в комендатуре, – улыбнулась девушка.
– Это почему же? – поинтересовался я. – Мы ребята тихие, спокойные.
– А потому, что вот-вот придет патруль и вас всех заберет.
– А мы не дадимся, – усмехнулся Грымов.
– Тогда примчится целый взвод из комендантской роты, и все равно будете ночевать на гауптвахте.
– А этих вот не заметут? – показал в зал рукой Ветишин.
– Этих нет, потому что они тут свои, здешние и одеты в «гражданку».
– Черт, зря приехали. Но думаю, что по рюмке коньяка и мороженому мы употребить успеем. Делаем заказ на всю компанию, – произнес Острогин.
– Коньяк и вино военным не подаем, – строго заявила буфетчица.
– Но они ведь такие же военные, как и мы, по крайней мере, большинство из них.
– Ну и что, у них на лбу это не написано, а кто вы такие, я вижу.
– Тогда шампанского! Три бутылки! – царственным жестом произнес «граф» Острогин.
– Никакого спиртного. Кофе, лимонад, сок, чай. Мне из-за вас неприятности не нужны.
– Что ж, раз кутеж не удается, милая девушка, каждому стакан сока, кофе и по две порции мороженого, – вздохнул Ветишин.
– Всегда так! Штабным и тыловым – радости и прелести жизни, а пехоте – одно дерьмо и грязь!
– Вот-вот, со свиным рылом и в калашный ряд полезли. Не в свои сани сесть пытаемся, – подвел я итоги. – Нам же сказано было полковником из штаба армии, что в «воюющей армии выходных не бывает»! А тут не армия, а глубокий тыл. Мы чужие на этом празднике жизни.
На нас, действительно, многие косились и бросали хмурые почти презрительные взгляды, никто из женщин нам не улыбался.
– Очень хочется драки. Желаю кому-нибудь набить физиономию, еще лучше, чтоб не лицо было, а «морда»!
Ох, как я зол! Как я замечательно зол! – прорычал Острогин.
– Да! И чтоб с выбитыми витринами, поломанными столами и стульями, визжащими тетками, – восторженно поддержал его Ветишин.
– Ну просто вестерн! Дикий запад, – усмехнулся Марасканов. – Ребята, вы что, охренели, у меня замена на носу, дайте уехать спокойно через два месяца. Потом опять приходите и все вокруг крушите.
Скушав по четыре порции мороженого, залив его чашечкой кофе, множеством стаканов сока и лимонада, трезвые и злые, мы отправились к выходу, где столкнулись лицом к лицу с патрулем.
– Здравствуйте, товарищи офицеры! – остановил нас майор, начальник патруля. – Предъявите, пожалуйста, документы.
Все машинально похлопали себя по карманам, переглянулись и дружно засмеялись. Документов ни у кого не оказалось. Как правило, удостоверения и партбилеты лежали в сейфе у ротного, а служебные загранпаспорта по прибытию в полк сдавали в строевую часть.
– Могу показать жетон с личным номером, – улыбнулся я самой приятной улыбкой.
– Что ж, покажешь его коменданту. Следуйте за мной.
– За что? – угрюмо спросил Грымов.
– За нарушение формы одежды, самовольное убытие из своего гарнизона и отсутствие документов. Вы из какого полка сюда прибыли?
– Да нет, мы не из полка, мы марсиане, – усмехнулся Острогин. – Вдобавок завербованные ЦРУ, а еще и Ахмад Шахом.
– Ну-ну. Шутить будете в другом месте. Я же сказал: на выход! – строго приказал майор.
– А мы и так выходим, – успокоил его Игорь. – Шли себе, не скандалили, не шумели, скромненько так. Ведь, правда, ребята, хотели по-хорошему?
– Правда, он нас даже уговаривал, что драки не нужно, – кивнул я в сторону Марасканова.
– Вы это на что намекаете? – Высокий лоб майора покрылся легкой испариной. – Патрульные, постойте тут, не выпускайте их, я сейчас.
И начальник патруля метнулся к телефону у стойки бара.
Мы молча вытеснили обоих солдат из кафе, и Эдуард обратился к ним:
– Ребята, отойдите в сторону и не дергайтесь, а то замолотим. Стойте молча пять минут, ведь ни нам, ни вам лишний шум ни к чему.
Солдаты были растеряны и явно напуганы. Два щупленьких бойца против пяти офицеров, среди которых трое выглядели громилами. Силы были не равны.
– Да мы ничего, понимаем, конечно, это все майор.
– Вот и хорошо, что такие понятливые, челюсти, руки ломать не придется. Счастливо оставаться, привет начальнику.
Зайдя за угол, Эдик рявкнул:
– Ходу! Бежим, а то облаву устроят и КПП перекроют. А по тропам ночью не пройти: либо часовые подстрелят, либо на минное поле наткнемся.
Пробежав триста метров, мы приблизились к первому посту. Дневальный сидел на камне и задумчиво курил, глядя куда-то вдаль, в сторону Кабула. Спокойно пройдя мимо него, мы побежали вновь. У второго поста маячил дежурный и весь состав наряда. Темнота сгущалась с каждой минутой. Прапорщик-азиат попытался преградить нам дорогу:
– Товарищи офицеры, ви куда пошоль?
– Не лезь, уйди в сторону, а то опоздаем на трамвай, тогда на твоем топчане спать будем, – пообещал ему Острогин, отодвигая его в сторону, и мы вошли в приоткрытые ворота.
– А-а-а, – задумчиво почесал затылок прапорщик и затем заорал нам вслед – Какой-такой трамвай, тут и рельсы нет. Пошутили, понимаешь, да?
– Нет, не пошутили, сейчас рельсы проложим, и он придет. Только никому не говори, особенно тем, кто нами будет интересоваться. А то как-то нехорошо: выпустил ночью к «духам» за пределы гарнизона неизвестных офицеров. Не порядок! – ответил Серж.
– Стой! Стрелять буду! Мать вашу!
– Я те стрельну! И маму не трогай! Гранату сейчас брошу – всю жизнь на аптеку работать будешь! Не было никого! Понял? У, ишак бухарский… – рявкнул Грымов.
– Чего ж не понять? Ясно… – притих прапорщик.
И мы, весело смеясь, убежали вниз, к кишлаку. У поворота дороги сидел торговец с лотком и при свете керосиновой лампы спорил с покупателем. Он очень удивленно посмотрел на нас и что-то прокричал.
– Что ему надо, чего орет? – спросил Ветишин. – Хоть бы кто-нибудь их язык понимал. В следующий раз Арамова нужно взять.
– В другой раз автомат нужно брать с собой. Тогда и патруль можно пугнуть, и «духов» завалить, если что, – резко оборвал его я. – У кого-нибудь, кроме меня, есть что-либо с собой?
– А что есть у тебя? – поинтересовался удивленно Грымов.
– У меня – две РГО в боковых карманах штанов, по костям очень больно стучат. Сейчас запалы вверну – и уже вооружен. – И с этими словами я принялся вкручивать запалы.
– Вооружен! Только себя и нас подорвать сможешь, – усмехнулся Марасканов.
– Что-то о возвращении мы не подумали, – задумчиво почесал «череп» Острогин. – Я даже гранату и ту не захватил. Но кто же знал, кто мог предположить, что мы досрочно вернемся. Такой огромный штаб, обширный женский контингент, и так бесславно возвращаемся. Мне даже стыдно за себя, а за вас тем более.
– Мужики, я вижу, как Острогин действительно краснеет, – объявил Ветишин. – Ему и вправду стыдно.
– Хватит болтать, быстрее идите и молчите, накличете беду, – забурчал Грымов. – Как бы «торгаш» этот «духов» за нами не послал.
Неожиданно со стены, которая возвышалась вокруг афганского музея, кто-то громко окликнул нас.
– Тохта (стой)!
– Бача, дуст! Салам, шурави командор буру (друг, здравствуй, русские командиры идут), – крикнул Острогин.
– Салам алейкум! Буру-буру (идите). Сигарет? Сигарет?
– Нист, нист (нет)! Не курим, – ответил я ему.
– На, друг, кури. У меня есть. – И Ветишин бросил пачку сигарет солдату.
– Спасиба, карашо, командор.
Весело помахав «сарбосу» руками, вытирая выступивший холодный пот, кинулись мы бежать дальше по дороге к полку.
– А ведь если бы был сволочью, парой очередей нас мог завалить! Самое интересное, что прокричали набор слов, но друг друга поняли! – воскликнул Острогин, когда мы отошли подальше.
– Мог перестрелять… хороший солдат попался, душевный. Просто повезло, – согласился я. – Нечего по ночам шастать по большой дороге.
Почти бегом мы проскочили развилку на торговую базу и направились дальше.
– Ребята, а может, завернем к работницам советской торговли. Вдруг нас ждут и скучают, – предложил Ветишин.
– Тебя ждет твой любимый сейф и матрас, на котором ты время от времени спишь, если в женский модуль не пускают. И твой доблестный взвод, они-то по лейтенанту наверняка соскучились, – усмехнулся я.
– Ох, и не говори, замполит мой дорогой. Как они мне надоели, этот Исаков толстомордый, этот Алимов хитрожопый, этот Таджибабаев ленивый. А Кайрымов, Керимов, Эргалиев, Тетрадзе, Васинян. Чертов «интернационал». У всех во взводах какой-нибудь «луч света в темном царстве», а моя пехота как на подбор – одни мамбеки и бабуины.
– Прекрати жаловаться, я тебе Сомова выделил, отличный парень, – возмутился Грымов.
– Парень хороший, но не серьезный, будет ли толк с него. Москвич – он всегда москвич. С ним, правда, весело, не соскучишься: фокусы, шутки, анекдоты, пантомимы. Мимика у парня – классная.
– Что-то вы разболтались, – зашипел Острогин. – Идите молча, а то пальнет кто-нибудь на звук разговора из Даруламана.
– Не только афганцы, но и свои могут, даже более вероятно. Как через КПП-то пойдем? На подходе пулеметчик от перепуга из ДШК очередь даст, вот будет хохма! Потом собирай нас по кускам и сшивай для отправки домой, – вздохнул я. – Короче молчим и идем.
Мы ускорили шаг и миновали полк зенитчиков. У ворот стоял прапорщик и молча курил.
– Дружище, звякни на наше КПП, чтобы не стреляли. Скажи, что свои, родные офицеры идут, домой возвращаются.
– Хорошо, позвоню. Опасаетесь?
– Еще как! Жить хочется все больше и больше, особенно перед заменой, – ответил ему Игорь.
– Перед заменой нечего по ночам шататься, нужно чемоданы паковать и надеяться на мастерство летчиков, чтоб хорошо долететь.
Мы уже подходили к полку, навстречу вышел дежурный Боря Стремянов, окликнув нас с опаской издалека:
– Кого черти носят? Кто тут своими называется? А-а, первая рота! Ваше счастье, что позвонил дежурный из зенитного полка, а то я бы попрактиковался в стрельбе по движущимся мишеням.
– Борис! Тихо в полку, никого не разыскивают? – поинтересовался Грымов.
– Вроде да. Шагайте быстрее к себе, считаем, что я вас не видел, если что, вернулись по тропе, через минные поля.
– А мы никуда и не ходили, – улыбнулся Ветишин…
Никуда не ходили, как же… Кто-то комбату в уши надул про экскурсию буквально через час после нашего возвращения. Утром следующего дня все мы получили по выговору, кроме Эдуарда. Интересно, почему?
Мне строгий выговор, как организатору похода. А еще говорят, что если пьянка во главе с замполитом, то это уже мероприятие…
– Обещаю первой роте, так как энергия в них кипит и выплескивается, самую трудную задачу в «зеленке», – объявил майор Подорожник. – «Зеленка» большая, и дерьма там много, на вас всех хватит!
Спасибо, вам, «добрый» товарищ комбат, но Баграм-ка – такая дрянь, что смерть может ждать везде. Там нет ни фронта, ни тыла, нет линии обороны, нет вероятных секторов обстрела. Там есть только сплошная бескрайняя ненависть к нам, которую ощущаешь, едва приблизишься к любому кишлаку. С каждым разом все труднее выбираться оттуда. Все больше потерь. Боже, помоги нам! Хоть я и не верующий…
Комбат наказать наказал, но не сдал полковому начальству, хотя Ошуев после звонка из комендатуры рвал и метал. Дело пахло гауптвахтой: угроза патрулю, нарушение режима комендантского часа…
«Охота» на ежей
Весна вступила в свои права. Снега на среднегорье растаяли, в долинах все покрылось зеленью. Только высокие вершины еще по-прежнему белели ледниками.
В армию прибыл новый командующий, а в афганском руководстве сменился президент. Чувствовалось, что грядут большие перемены. Пошли разговоры о возможном выводе войск, сокращении числа боевых операций.
Но эти разговоры оставались разговорами, как всегда, была спланирована операция по легкой зачистке территории вокруг постов у Баграма. Летом туда зайти будет практически невозможно, а пока что ранняя весна и редкая зелень позволяли попугать «духов». Заставы изнывали от недостатка продовольствия, топлива и боеприпасов, шла весенняя замена солдат и сержантов.
Командир полка предупредил, что намечается что-то очень серьезное возле границы с Пакистаном. Чтобы армии спокойно уйти в рейд, необходимо возле зимних квартир навести порядок.
Легкая перестрелка завязалась у первых же дувалов. Танкисты прямой наводкой крушили стены заброшенных домов, артиллерия заваливала металлом подступы к дороге и окрестные виноградники. Штурмовики и вертолеты, как хищные птицы, высматривали добычу на земле и по очереди сбрасывали смертоносный груз вниз, на бесконечную вереницу кишлаков. Столбы дыма поднимались высоко в небо, а пыль клубилась и постепенно застилала всю долину.
Редкие группы прикрытия мятежников вели огонь из автоматов, но в основном они предпочитали укрываться в кяризах, уходя по ним в сторону Джабаль-Уссараджа. Мощные глубинные бомбы продавливали почву, и тот, кто не успел убраться побыстрее, находил свою смерть под землей в осыпавшихся ходах-лабиринтах.
Наконец-то двинулась и наша пехота.
Предстоящая неделя не обещала легкой жизни. Бойцов не хватало. Многие болели. Часть сержантов уволились и уехали домой. Молодежь, как всегда, прибыла из Союза совершенно не обученной и не подготовленной ни к войне в горах, ни к боям в «зеленке». Опять они в учебке подметали дорожки, красили бордюры, строили дома туркменам и узбекам, работали в полях. Одна и та же история из года в год. Большинству командиров в Союзе глубоко безразлично, как они будут тут воевать.
Три мины разорвались за арыком среди толпы местных зевак и возле наших тыловых машин.
Какой-то мальчуган схлопотал осколок в живот. Айзенберг и Томилин бросились на помощь, но рана была смертельна.
Комбат скомандовал по связи срочно входить в кишлак и зачистить развалины. Необходимо было как можно быстрее рассредоточиться, вытянуть скопление машин из зоны обстрела.
Я бежал вдоль длинной стены, прикрываясь за бортом БМП. Пушки и пулеметы строчили по сторонам, бронетехника с лязгом пробиралась все дальше. В ушах стоял сплошной гул, в горле пересохло, к маскировочному халату налипли острые комочки. Изредка стреляя одиночными и короткими очередями, я расстрелял два магазина, пока добрался до долгожданной заставы. Здесь Ветишина обступили знакомые офицеры, прапорщики и солдаты, обрадованные появлению старого приятеля.
Сережка и Бодунов со своими группами остались на подступах к заставе с обеих сторон, Грымов и взвод Острогина заняли большое строение на берегу канала, а я присоединился к третьему взводу. За месяц мы крепко сдружились с Игорем Мараскановым, и поэтому я пошел вместе с ним дальше вглубь кишлака. Постреляв для острастки из пушек, пулеметов, автоматов по виноградникам и развалинам, мы заняли круговую оборону между двух дувалов.
Сзади – кишлак, впереди – канал, за которым повстанцев как блох на бродячей собаке. По сторонам – сады, руины.
Мы в самом центре этой «черной дыры» под названием Баграмская долина. Сюда можно ввести еще целую армию, посадить по взводу в каждый дом – и все равно полного контроля над ней не добьешься. Днем мужик – крестьянин-дехканин с мотыгой и киркой, а ночью он же достал автомат, гранатомет – и уже «моджахед», лупит по заставе из виноградника.
Наш участок обороны – четыре стены вокруг небольшого сада, завалившийся сарай, неглубокий арык. Начинаем обживаться.
С криком «кия!», толкнув стенку в прыжке, Игорь неловко приземлился. Часть стены завалилась, а Марасканов подвернул левую ногу, которая распухла на глазах.
– Ну вот, воевать еще толком не приступили, а уже несем не боевые потери, – ухмыльнулся я. – На хрена тебе был этот сектор обстрела? Даже не знаю, докладывать о тяжелой травме, полученной офицером роты, или нет. Нарушение мер безопасности, как никак.
– Морда ты неблагодарная, – воскликнул Игорь. – И этого человека я укрывал от холода в своем спальном мешке! Делил кров и стол, отдавал ему последний сухарь, фотографировал. А он издевается.
– Ты глубоко заблуждался: не того прикормил.
– Не дам больше ни одной фотографии, можешь не просить.
– Никогда и не попрошу. Когда Остроган или Ветишин снимки напечатают и обсушат, всегда потихоньку смогу реквизировать самые хорошие, особенно те, на которых меня запечатлели. У тебя таким же путем сопру.
– Прикажу Якубову, чтоб не кормил тебя сегодня за это.
– Якубов! – крикнул я солдату. – Гурбон, вот скажи мне такую вещь: командиру взвода до замены месяц, а мне – чуть больше года, будешь ты кормить замполита или нет?
– Трудная задачка, – расплылся в широкой улыбке солдат. – Приказ не выполнить нельзя, но и если вы умрете от голода, тоже ничего хорошего. Кормить буду тайком, но самыми вкусными, отборными кусками.
– Э-эх, Гурбон! Идешь на поводу у лейтенанта. Этих замполитов отстреливать нужно, а ты ему самое лучшее обещаешь.
– Зачем отстреливать? Лейтенант Ростовцев – очень хороший человек, пулемет помогал нести в горах, разговаривает часто по душам, к медали представил, значком наградил, в гости собирается приехать. Нет, не надо другого, он еще и в партию принять обещал.
– Вот видишь, Игорь, как дела обстоят! Не получится.
– Гурбонище! За значок продался?
– Нет, не продался, а сагитирован!
– Ник, ты что творишь? Из «басмачей» коммунистов лепишь? А зачем тебе, Гурбон, в партию нужно?
– Как зачем? Денег у меня нет, папы богатого нет, калыма нет. Вернусь домой с медалью или орденом, да еще партийным, очень быстро директором ресторана стану, – и, довольный, он заулыбался еще шире.
Плотно пообедав и слегка вздремнув, мы принялись усовершенствовать оборону. Вокруг БМП вырыли ячейки для стрельбы лежа, насыпали брустверы спереди и по бокам, пушки развернули в разные стороны.
Я взял Якубова-младшего, и в сумерках мы отправились устанавливать «растяжки». К двум РГО привязал ниточки и протянул их через тропу, идущую к каналу. Хорошая граната для «сюрприза» сразу взрывается при падении, без всякого временного замедления.
Такой же «сюрприз» поставил и на тропе, ведущей в сторону кишлака, метрах в ста от него. Лишняя предосторожность не помешает. Надо было и в винограднике «сюрпризы» понатыкать, но какой-нибудь наш засранец еще голой задницей зацепится, вот будет неприятность-то!
В армию прибыл новый командующий, а в афганском руководстве сменился президент. Чувствовалось, что грядут большие перемены. Пошли разговоры о возможном выводе войск, сокращении числа боевых операций.
Но эти разговоры оставались разговорами, как всегда, была спланирована операция по легкой зачистке территории вокруг постов у Баграма. Летом туда зайти будет практически невозможно, а пока что ранняя весна и редкая зелень позволяли попугать «духов». Заставы изнывали от недостатка продовольствия, топлива и боеприпасов, шла весенняя замена солдат и сержантов.
Командир полка предупредил, что намечается что-то очень серьезное возле границы с Пакистаном. Чтобы армии спокойно уйти в рейд, необходимо возле зимних квартир навести порядок.
Легкая перестрелка завязалась у первых же дувалов. Танкисты прямой наводкой крушили стены заброшенных домов, артиллерия заваливала металлом подступы к дороге и окрестные виноградники. Штурмовики и вертолеты, как хищные птицы, высматривали добычу на земле и по очереди сбрасывали смертоносный груз вниз, на бесконечную вереницу кишлаков. Столбы дыма поднимались высоко в небо, а пыль клубилась и постепенно застилала всю долину.
Редкие группы прикрытия мятежников вели огонь из автоматов, но в основном они предпочитали укрываться в кяризах, уходя по ним в сторону Джабаль-Уссараджа. Мощные глубинные бомбы продавливали почву, и тот, кто не успел убраться побыстрее, находил свою смерть под землей в осыпавшихся ходах-лабиринтах.
Наконец-то двинулась и наша пехота.
Предстоящая неделя не обещала легкой жизни. Бойцов не хватало. Многие болели. Часть сержантов уволились и уехали домой. Молодежь, как всегда, прибыла из Союза совершенно не обученной и не подготовленной ни к войне в горах, ни к боям в «зеленке». Опять они в учебке подметали дорожки, красили бордюры, строили дома туркменам и узбекам, работали в полях. Одна и та же история из года в год. Большинству командиров в Союзе глубоко безразлично, как они будут тут воевать.
Три мины разорвались за арыком среди толпы местных зевак и возле наших тыловых машин.
Какой-то мальчуган схлопотал осколок в живот. Айзенберг и Томилин бросились на помощь, но рана была смертельна.
Комбат скомандовал по связи срочно входить в кишлак и зачистить развалины. Необходимо было как можно быстрее рассредоточиться, вытянуть скопление машин из зоны обстрела.
Я бежал вдоль длинной стены, прикрываясь за бортом БМП. Пушки и пулеметы строчили по сторонам, бронетехника с лязгом пробиралась все дальше. В ушах стоял сплошной гул, в горле пересохло, к маскировочному халату налипли острые комочки. Изредка стреляя одиночными и короткими очередями, я расстрелял два магазина, пока добрался до долгожданной заставы. Здесь Ветишина обступили знакомые офицеры, прапорщики и солдаты, обрадованные появлению старого приятеля.
Сережка и Бодунов со своими группами остались на подступах к заставе с обеих сторон, Грымов и взвод Острогина заняли большое строение на берегу канала, а я присоединился к третьему взводу. За месяц мы крепко сдружились с Игорем Мараскановым, и поэтому я пошел вместе с ним дальше вглубь кишлака. Постреляв для острастки из пушек, пулеметов, автоматов по виноградникам и развалинам, мы заняли круговую оборону между двух дувалов.
Сзади – кишлак, впереди – канал, за которым повстанцев как блох на бродячей собаке. По сторонам – сады, руины.
Мы в самом центре этой «черной дыры» под названием Баграмская долина. Сюда можно ввести еще целую армию, посадить по взводу в каждый дом – и все равно полного контроля над ней не добьешься. Днем мужик – крестьянин-дехканин с мотыгой и киркой, а ночью он же достал автомат, гранатомет – и уже «моджахед», лупит по заставе из виноградника.
Наш участок обороны – четыре стены вокруг небольшого сада, завалившийся сарай, неглубокий арык. Начинаем обживаться.
С криком «кия!», толкнув стенку в прыжке, Игорь неловко приземлился. Часть стены завалилась, а Марасканов подвернул левую ногу, которая распухла на глазах.
– Ну вот, воевать еще толком не приступили, а уже несем не боевые потери, – ухмыльнулся я. – На хрена тебе был этот сектор обстрела? Даже не знаю, докладывать о тяжелой травме, полученной офицером роты, или нет. Нарушение мер безопасности, как никак.
– Морда ты неблагодарная, – воскликнул Игорь. – И этого человека я укрывал от холода в своем спальном мешке! Делил кров и стол, отдавал ему последний сухарь, фотографировал. А он издевается.
– Ты глубоко заблуждался: не того прикормил.
– Не дам больше ни одной фотографии, можешь не просить.
– Никогда и не попрошу. Когда Остроган или Ветишин снимки напечатают и обсушат, всегда потихоньку смогу реквизировать самые хорошие, особенно те, на которых меня запечатлели. У тебя таким же путем сопру.
– Прикажу Якубову, чтоб не кормил тебя сегодня за это.
– Якубов! – крикнул я солдату. – Гурбон, вот скажи мне такую вещь: командиру взвода до замены месяц, а мне – чуть больше года, будешь ты кормить замполита или нет?
– Трудная задачка, – расплылся в широкой улыбке солдат. – Приказ не выполнить нельзя, но и если вы умрете от голода, тоже ничего хорошего. Кормить буду тайком, но самыми вкусными, отборными кусками.
– Э-эх, Гурбон! Идешь на поводу у лейтенанта. Этих замполитов отстреливать нужно, а ты ему самое лучшее обещаешь.
– Зачем отстреливать? Лейтенант Ростовцев – очень хороший человек, пулемет помогал нести в горах, разговаривает часто по душам, к медали представил, значком наградил, в гости собирается приехать. Нет, не надо другого, он еще и в партию принять обещал.
– Вот видишь, Игорь, как дела обстоят! Не получится.
– Гурбонище! За значок продался?
– Нет, не продался, а сагитирован!
– Ник, ты что творишь? Из «басмачей» коммунистов лепишь? А зачем тебе, Гурбон, в партию нужно?
– Как зачем? Денег у меня нет, папы богатого нет, калыма нет. Вернусь домой с медалью или орденом, да еще партийным, очень быстро директором ресторана стану, – и, довольный, он заулыбался еще шире.
Плотно пообедав и слегка вздремнув, мы принялись усовершенствовать оборону. Вокруг БМП вырыли ячейки для стрельбы лежа, насыпали брустверы спереди и по бокам, пушки развернули в разные стороны.
Я взял Якубова-младшего, и в сумерках мы отправились устанавливать «растяжки». К двум РГО привязал ниточки и протянул их через тропу, идущую к каналу. Хорошая граната для «сюрприза» сразу взрывается при падении, без всякого временного замедления.
Такой же «сюрприз» поставил и на тропе, ведущей в сторону кишлака, метрах в ста от него. Лишняя предосторожность не помешает. Надо было и в винограднике «сюрпризы» понатыкать, но какой-нибудь наш засранец еще голой задницей зацепится, вот будет неприятность-то!