Пронин Игорь Евгеньевич. Мао

   Пока они там говорили, нас посадили перед машиной, а рядом положили всякие предметы: ножик, пакет рваный, яблоки местные, что из свертка повываливались, и бутылки. Причем бутылки не поставили, а тоже положили. А я ведь одну открыл! Из нее булькало. Я рванулся, схватил бутылку, узбеки тоже схватили бутылку, хотели отнять. Я на ней повис, и они протащили меня несколько метров, я почти все успел допить. Но потом они догадались ударить меня по пальцам, и я упал прямо на фрукты. Под фруктами что-то хрустнуло, больно стало в ноге... Пока меня оттаскивали к Цурулю, я туда руку запустил и вытащил осколок стекла. Видимо, они принесли осколки той бутылки, что Цуруль на ступеньках уронил. Я осколок как мог в рукав затолкал. Не отвертка, а все ж.
   Тут и Генерал с Председателем вышли. Генерал Председателю руку пожал, тут же обратно сел и уехал. А Председатель к себе в колхоз пошел, только сказал что-то своим помощникам. Нас тогда снова подхватили и поволокли обратно в армию, через ту же дырку в заборе. Меня с выпитого немного повело уже, нормально доехал. У дырки нас ждали солдаты с Николаевым и веревками, связали мне руки, Цурулю руки и ноги. Цуруля понесли, меня погнали. Солдаты злились на меня, что я пьяный, говорили, что я череп и офигел. Я думал, нас в тюрьму какую-нибудь отведут, но оказалось - на аэродром. Вот тут я здорово испугался. Ясное дело - Афган.
   На аэродроме стояли большой самолет и Генерал. Цуруля положили перед Генералом. Генерал стал его пинать ногами и приговаривать:
   - Что ж ты за скотина такая! Что ж ты службы не знаешь ни хрена! Что ж ты мне весь вечер испортил!
   Солдаты смотрели и ржали. А я потихоньку осколок краешком из рукава высунул и веревку тесал. Но Генерал быстро устал, закурил и сказал:
   - Капитан Цуруль назначается командиром роты. Отбыть к ее месторасположению немедленно.
   И бросил на Цуруля какие-то бумажки. Цуруль застонал, как будто на него кирпич уронили. Потом Генерал подошел ко мне.
   - Значит так. Этого я Председателю обещал прикончить до заката. Николаев, ты говорил, что у тебя боец повесился? Запишешь его как этого. Внешне-то похож?
   - Да все они уроды на одно лицо, - говорит Николаев. - Пострижем мертвого налысо и будет как вылитый.
   - Отлично. А этот, значит, с новыми документами полетит сегодня. И всю их команду не забудь, как я в обед распорядился. Кроме понятно того, что повесился. Так, а это у нас будет кто по фамилии?
   - Не помню сейчас... - Николаев плечами пожал. - Какая разница? Его кончать надо, как только там распишутся.
   - Так... Обычно мы такие вещи капитану Цурулю поручали, но, так как ему больше веры нет... - Цуруль опять застонал. - Под твой личный контроль, Николаев. Летишь с ними, там сдаешь под роспись и тихо кончаете его. Назад этим же бортом и сам, и тело, проверю. Водки не забудь с собой взять, может там заартачится кто.
   - Товарищ Генерал... - Николаев пошатнулся. - В Афган...
   - Отставить сопли. Представлю к награде. Исполняйте. Вообще не хрен ждать, грузитесь прямо сейчас и вперед.
   По лесенке нас поместили в самолет. Там почти все было завалено тюками, на один из них меня посадили. Николаев в окошко посмотрел, как уехал Генерал, и обратился к Цурулю:
   - Обещаешь тихо себя вести?
   - Обещаю... - пробурчал Цуруль.
   - После взлета развяжу. Все-таки мы офицеры, должны друг друга выручать... - Николаев явно побаивался Цуруля, задабривал.
   Из этого я понял, что в Афгане убивают обычно не сразу. Даже, значит, кто-то возвращается. Значит, только меня хотят пристрелить сразу, как прилетим. Тогда я решил, что сбежать наверное будет проще уже там, в Афгане. Здесь одни только солдаты и узбеки, а я уже побаивался и тех и других. Злые какие-то. А в Афгане может не так все, может, там злые только менты, как дома. А против ментов я знал что нужно - автомат. Хорошо бы стянуть один. И тут заводят в самолет всю нашу команду, что Цуруль привез. Все в погонах и с автоматами. И ножи при них и сумки какие-то. Просто вылитые солдаты. В дверь им кто-то крикнул, что фотографии с присяги по почте пришлют, и все, закрыли дверку. Двигатели зашумели. Приятели мои сидят тихо, на веревки, которыми мы с Цурулем связаны, косятся испуганно. Чувствую - зауважали.
   Ну вот так и летим. Николаев, как обещал, Цуруля развязал и тут же убежал куда-то подальше. И правильно, Цуруль весь злой, стоит руки растирает, глазами зыркает. Я говорю:
   - Развяжи меня, Цуруль. Выручай. Хана мне идет.
   - Хрен, - говорит. - Искренне сожалею, но тебе туда и дорога. Не фиг было узбека мочить.
   - Да не трогал я его даже! Сам споткнулся.
   - Ну значит, не фиг было стоять рядом. В общем, какая тебе разница? В Афгане тебя сразу и не больно прикончат, а так бы еще бегал, от пуль уворачивался, надеялся бы на что-то.
   - Так в Афгане не всех убивают, - я его поддел на пробу. - Ты-то вон надеешься вернуться.
   - Я - командир роты. Не знаю какой, но может и ничего еще. А друзьям твоим дорога в спецконвой. Оттуда живыми не уйти, там спецоперации. Душманов будем на них ловить. Я тебе говорю по секрету, что б ты не расстраивался. Все к лучшему, лежи спокойно.
   - А если я сбегу?
   - Да никуда ты не сбежишь с аэродрома, там голо все. Пристрелят, не боись.
   - Ну спасибо, - говорю, - огромное. Тогда из самолета меня выпусти. Я спрыгну, как пониже будет, а там уж как сложится.
   Тут он по-новому как-то на меня посмотрел. Головой покачал и вздохнул.
   - С кем я разговариваю? - бурчит.
   И ушел. Думаю, Николаева искать, морду ему набить. Вот и отлично, мне пора одному побыть. Тер я веревку стеклом, тер, ну и само собой она протерлась. Острое всегда веревки протирает, это я узнал еще когда отец меня связывал, сам дошел. Но пока я тер, обратил внимание на один ящик, прямо передо мной. Его Цуруль, как развязали, ногой пнул. Крышка и сдвинулась, ящик не закрыт был, а просто лежала крышка. А в ящике - гранаты. Я не сразу вспомнил, как называется, я их только в кино видел. И вот тер я и придумал: если к дверям самолета подобраться не получится, я стенку взорву и выскочу.
   Как только высвободил я руки, первым делом хвать эту гранату. Одна беда - Цуруль нам про них ничего не рассказывал, а из кино я только про кольцо помню. Кольцо есть, но там и еще какие-то штучки присутствуют. Стал разбираться, а тут возвращается Цуруль. Я это заметил, только когда он своими клешнями мне руки с гранатой сдавил и заорал:
   - Николаев, мать твою, нас чуть не подорвали!
   Я вырываюсь, а никак. Сдавил как тисками, спортсмен чертов. Прибегает Николаев, бледный, визжит. Я тоже всех матерю, брыкаюсь.
   - Хватай урода за ремень и давай к люку! - командует дальше Цуруль. - И скажи, что б пилотам передали: десантирование будет, прямо сейчас!
   Так они и сделали. Как я ни рвался, Цуруль не выпустил, и дотащили меня. А там открыто, ветер хлещет, земля далеко. Они сперва заставили солдат, те прибежали тоже их какими-то проводами привязать, а потом меня к самому краю подтащили. И Цуруль сказал:
   - Раз, два, три!
   Вытолкнули меня. А я и не сопротивлялся, что б ловчее было. Как отпустил меня Цуруль, так я им гранату прямо в дверь и зашвырнул. Лечу вниз, смеюсь, сам себя не слышу. А потом посмотрел - летит самолет. Не взорвалась граната моя. Ни фига офицеры в гранатах не разбираются.
 

- 3 -

 
   Ну и как перестал я смеяться, задумался само собой, что дальше делать. Ветер свистит, меня болтает-переворачивает, где-то в животе и вокруг все посасывает и тошнит даже. Хоть и не обедал. А земля прямо подо мной и я к ней лечу, быстро лечу. Красиво, конечно, но и нехорошо мне, не полюбуешься. Внизу горы, скалы, камни, кусты, если из самолета падать - на заросшую помойку похоже, еще речка течет как ручеек. Только увеличивается все очень быстро.
   В общем, так помирать страшно. Пробовал я глаза закрывать, а то их еще и ветром режет, но ощущение - как когда недопьешь, и спать ляжешь, муторно очень. Ну и пока пробовал - упал. Сперва на дерево - треск пошел, как будто оно упало, потом по склону, по траве, на хребтине проехал, ногу одну вывернуло куда-то назад, потом кувыркнуло со склона - и река внизу. Опять на склон, опять кувыркнуло, и головой бьет, и задницей, а руки-ноги уж и не знал, все ли со мной кувыркаются. Но, правда, до реки не докатился, а то боялся что утону.
   Но вот остановился, в кустах застрял. Лежу как-то кверху и лицом и спиной одновременно, все болит - а мне хорошо так. Удобно. И даже все равно, выживу я или помру, целиком я тут или частями. Вот так сознание и теряют. А потом меня пнули ногой, и все это сразу прошло. Сразу не все равно стало и что больно, и что со мной случилось, и что будет теперь. И я подумал, что сознание - не такая прекрасная вещь, чтобы за него держаться. Но чтобы хорошо думать, нужны время и бутылка. А мне ничего не дали, привязали к ишаку и в путь.
   По дороге я то приходил в себя и рассматривал этих чудных ребят, что меня нашли, то опять сознание терял. Ребята одеты как бомжи, только все с оружием. Много оружия, даже ишак у них весь в оружии. Я догадался, что это душманы, хотел было сбежать, но во-первых, у меня одна нога не пойму где и как болтается, только и проку что не чувствую как болит, а во-вторых, на ишаке одни гранаты да ракеты привязаны, а я их невзлюбил с того раза, не хотелось и пользоваться. Еще самовар, что ли, какой-то был привязан, я как раз на трубе лежал.
   Между тем едем по таким тропинкам, что только трезвый и пройдет. И как я посмотрю вниз с горы на ту реку, или наоборот, вверх на гору, где я дерево сломал, так снова теряю сознание. Просил у них выпить, но они только заругались. Я, дурак, не понял тогда, в чем дело. Но как оказалось, водки в тех краях нет. То есть где армия стоит - там есть, конечно, но в горах, где душманы живут - нету. Оттого душманы народ очень жестокий и бессердечный, хотя и правильный.
   Не знаю, долго ли мы ехали, но видно им надоело, что я то без сознания, то водки прошу и они дали мне чем-то по голове. Тут уж я с полным оттягом отрубился. Так и доехали, а очнулся я уже в яме. Яма довольно широкая, но главное - глубокая, глубже могилы. И круглая, еще этим от могилы отличается, а так бы я подумал, что меня хоронят. Дали мне в яму воды в бутылке из-под "Пепси-колы", и оставили там в покое. Правда, сапоги забрали и ремень. Но портянки оставили, а больше мне и не надо - ну куда там, в яме, ходить?
   В яме темно почти весь день. Не так чтобы совсем, но читать, например, трудно. Да и нечего. Стал я со своими конечностями разбираться, что там работает, что нет. Все конечно повыбито в разные стороны, опухло кое-где. Ходить не могу, даже на руках. Но вроде и все кости на месте, если какая и сломана, то не сильно заметно. Ну посмотрел, поудобнее все разложил, пора и поспать, тем более что голова болит. Выпил воды, тоска от нее одна. Лежу на спине, смотрю как звезды появляются. Тут между звезд появляется мужик-душман, бородатый, в белой шапочке вроде поварской. Да там не редкость ни бороды, ни шапки.
   - Эй! Русский! Живой?
   - Жив пока.
   - Ты почему с самолета упал?
   - Выбросили.
   - Ага. Погонов нет, с самолета выбросили. Ты, может, воевать не хотел?
   - Не хотел. Я вообще в армию не хотел.
   - А зачем тогда прилетел?
   - Заставили.
   Он подумал-подумал, и говорит:
   - Мужчину нельзя заставить.
   Ну что тут скажешь? Опять я попал к идиотам. Я на всякий случай попросил у него водки, он на это просто ушел, и я уснул. Снилось, как я падаю на Луну, а там ишак. Ишак хочет увернуться, только Луна маленькая, и негде. И обоим нам страшно. В общем, тесно нам было с ишаком в таком маленьком кружочке. И ишак меня лягал, то в один бок, то в другой, то по спине. Плохо я спал, а когда проснулся, оказалось, что в яме кроме меня лежат Цуруль и Николаев. Оба как я - без ремней и сапог и слегка побитые. Встал я тихонечко, что б их не разбудить, и обнаружил, что ноги болят, но держат. С утра отлить хочется, а уголка нет, круглая наша яма. Я тогда просто спиной к ним встал. Тут нам и завтрак спустили на веревке. Нормальный такой завтрак, каша какая-то и вода. И вроде хлеба что-то. Я съел все быстро, все-таки сутки не ел почти, спасибо сказал и кувшин привязал обратно. Душман, что веревку держал, что-то мне крикнул, да я не разобрал. Но от этого проснулись офицеры. И давай друг на друга орать, почему они в моче лежат.
   - Мао, - говорит вдруг Цуруль, - а как ты вообще живой остался?
   - Да не знаю даже. Ударился очень сильно.
   - Дал бы я тебе по морде за ту гранату, но боюсь руку отшибить. А у нас вынужденная посадка случилась, и душманы тут же напали. Всех приятелей твоих положили, и летчиков.
   - А вы?
   - А у нас патроны кончились! - встрял Николаев.
   Цуруль промолчал. Но морда у него злая стала. Наверное, Николаев его уговорил сдаваться. И что б тему замять, решил Цуруль тоже отлить. Спросил меня, где ловчей. Я показал свое место, он начал, а потом как заорет:
   - Да отсюда ж все к середине стекает! А я думал, у Николаева недержание!
   Николаев на меня с кулаками кинулся. Но я его не боялся, неловкий он. Я ему лоб подставил, а пока он на руку дул, в глаз пальцем ткнул. Цуруль на меня прикрикнул, но не полез. Злой он был на Николаева.
   Когда Николаев немного проморгался, Цуруль меня спрашивает:
   - А как тут с завтраком? Или раз в сутки?
   - Завтрак? Завтрак, - говорю, - всегда раз в сутки. Даже в вашей армии. Они тут сами его на веревке спускают. Вот увидели, что я проснулся, и спустили.
   Цуруль давай свистеть. Долго свистел. Наконец пришел душман и говорит:
   - Этот урод все ваши пайки съел. Так что до завтра я отдыхаю. И не свистите, козлы.
   Сел Цуруль к стеночке и загрустил. А Николаев ко мне, трясется весь:
   - Ты, сволочь, понимаешь, что мы тебя тут убьем? Ты понимаешь, что... Все, завтра не жрешь ничего! Совсем ничего! И послезавтра!
   Но тут на него тень упала. Это сверху старик подошел, тот, что с бородой и в шапке. Стал кричать.
   - Русские! Если вы хотите жить, то должны принять Ислам! Кто не сдаст экзамен тому секир башка! Экзамен - чтение Корана наизусть. Но можно подглядывать. Принимайте священную книгу!
   И стал нам на веревке книжку опускать. Потертая такая книжка, рваная даже немного. Старая вроде, или много читали. Я открыл, а там не буквы, а завитушки одни. Николаев выхватил, посмотрел тоже, и кричит:
   - Да вы что там, издеваетесь, что ли? Нам репетитор нужен!
   - Ничего не знаю, - говорит старик. - Или выучишь, или в яме сдохнешь, собака неверная.
   Сидим, молчим. Цуруль правда песню какую-то ноет. Николаев книжку смотрит, и на свет, и на ощупь. Но вижу - ничего не понимает.
   Дальше стало совсем скучно. Николаев книжку мусолит, Цуруль песню ноет. Лег я спать. Пару раз просыпался, один раз видел, как Цуруль книжку листал и бесился. А Николаев сосредоточенный такой сидел, лоб морщил. А другой раз кто-то кричал наверху, но не нам, а вроде просто так. Или пел. Заливисто кричал, как будто соловью по голове дали. Я спросил, кто это.
   - Это, - говорит Цуруль, - у этих гадов попы так кричат.
   - Да не попы, а муэдзины. Тут где-то рядом значит есть минарет, - говорит сосредоточенный Николаев. Видать, все это время думал. Так себе военный, настоящие военные понемногу думают.
   - Да какая на фиг разница! А минарета тут быть не может, тут все минареты в землю еще пять лет назад вколотили.
   - Тише ты. Вот послушай, я правильно вспоминаю, что Коран - это вроде Библии? И вроде там много общего, да?
   - Николаев, ты же замполит, тебя чему там учили? Библиям?
   - Ну что ты, не читал что ль никогда? - злится Николаев.
   - Никогда, - ответил Цуруль. - Причин не было. Вот сейчас бы почитал, в пику этим гадам. Эх, знал бы я раньше, я б давно их тут убивал. Деревнями бы гробил, добровольно бы пошел и гробил, скотов!
   - Да тише ты! Выкрутимся, и не из такого выкручивались! Сейчас главное подготовиться как-то, политику их припомнить, натянут они нам оценочку за политику.
   Тут Цуруль подбежал к Николаеву, кажется, что б его задушить. Но я спросил: "А про что он поет?", и он остановился. А Николаев побледнел и сказал:
   - Вот про что в книжке, про то и поет.
   И в книжку уткнулся, вроде и не с нами. А я уснул опять. Что еще в яме делать, если кормят только завтраком?
   К вечеру все-таки пришлось проснуться, уж очень разорался Цуруль. Николаеву в морду сунул, душманы пришли - так он в них землей кидаться. В душманов не попал, себе в глаза насыпал, решил книжку изорвать. Николаев не дает, орет тоже, лег на нее. Цуруль тогда пинать его принялся.
   - Будешь сволочь мундир позорить или нет!
   - Начхать мне на мундир! - пищит в землю Николаев, - У меня под мундиром зато кое-что есть, и под фуражкой! Тебя сюда загнали как скота, так хочешь, что б и зарезали как барана?
   - Плевал я на них! Экзаменовать меня, гады, затеяли! Ща я им устрою экзамен!
   - Ты готов, что ли? - спрашивают сверху душманы. - Выучил уже?
   - А что тут учить? Сразу видно, что фигня одна! Подымайте меня!
   - Ну не знаем, - говорят душманы, - мы сами-то не читали. Не умеем. Ну вылезай, раз готов.
   Николаев Цуруля за ноги хватать, куда ,мол, ты, а тот отмахивается.
   - Не буду как кролик в яме сидеть! Это ты как баран, куда гонят, туда идешь, а я сам решил! Хватит!
   И вытащили его. Один душман потом заглянул, кинжал нам показывает.
   - Сегодня, - говорит, - вашего друга резать буду. Может по-большому, может по-маленькому, а обязательно.
   Морда у него заросшая, не душман, а прямо бандит-бандитом. Я Николаева спросил, про что это он, а Николаев только рукой махнул.
   - Тебя по-маленькому точно резать не будут. Даже и не беспокойся.
   Через пару часов пришли душманы и сбросили нам в яму голову Цуруля. Отрезали под самое горло. А глаза у него стали - умные и немного печальные.
   Николаев на голову почти и не смотрел. Лег с книжкой и отвернулся. Читает как будто. Но я-то знаю, что там букв нет.
   - Николаев, а зачем нам его голова? Что мы с ней делать-то будем?
   - Похоронить ее надо, Мао. Попробуй яму выкопать.
   - В такой земле? Чем же это? Разве подождать пока ногти отрастут. Николаев, ну что ты туда смотришь? Может, попробуем голову обратно наверх закинуть, пока не стухла?
   - А они ее назад нам. - Николаев чуть повернулся, что б к голове спиной, а ко мне боком. - А мы снова, да? В пионербол играть будем, да? Молчи уж, Мао. Пожалуйста.
   Но ночью он сам разговорился. Мне отчего-то не спалось, и пришлось слушать. Как Николаев в училище пьянствовал, а все экзамены лучше всех сдавал. И как он всегда по глазам угадывал, "да" нужно сказать или "нет". Замучил меня совсем. Он собирался в этой яме сидеть, пока все не выучит, хоть год, хотел с душманами подружиться, что б они ему помогли. А потом тоже стать душманом на время. А потом всех перестрелять и убежать. Под утро до того доболтался, что и меня всему научит. Я говорю:
   - Николаев, план у тебя нормальный. Только если нам завтрак на долю Цуруля уменьшат, то не протянем мы здесь год.
   Тут вскоре и завтрак принесли. Вроде и не меньше, но все равно очень мало. Вижу - точно год не протянем. И воды мало дают. Вода, если водки нет совсем, очень важна для организма. Да даже и пьяным иногда пить хочется.
   Пока ели, пришел старик:
   - Мы уходим завтра утром. Приказ пришел, надо идти в другом месте русских убивать. Поэтому времени у вас нет. Или идите показать, как Ислам поняли, или яму будем засыпать.
   Николаев мне шепчет:
   - Иди первый! Первым всегда легче!
   - Ага, дурака нашел. Ты столько лет учился, ты и иди. Потом мне расскажешь. А если мою голову тебе сбросят, я уж ничего тебе не расскажу.
   Старику наверху не понравилось, что мы шепчемся, он ногой нам на голову камешков с землей спихнул.
   - Закапывать? - спрашивает. Ехидничает.
   - Нет! - Николаев кричит. - Я готов попробовать. Я умом не все постиг, зато душой Ислам принял.
   Вытащили его. Я поспал, после ночи-то, а проснулся к обеду - в яме две головы. Когда успели? У николаевской головы глаза почему-то не печальные были, а наоборот. И рот ухмылялся. Я головы пообтер и положил напротив себя. Сперва так, что бы друг на друга смотрели, но потом мне одиноко стало. Повернул к себе. Цуруль грустный, Николаев веселый. Бутылку бы в такую кампанию. Даже одной бы хватило, ведь двое только вприглядку участвуют. Чокнуться даже не могут. А я наверно и не должен был с ними чокаться, они ж покойники. Пока думал, как надо - уснул было опять, но муэдзин разбудил. И возник у меня под музыку план, как этот экзамен сдать.
   Ну как решил, тут сразу и позвал этих придурков. А что ж, ждать пока закопают? Это они запросто, головы-то резать надоело, наверное. В общем, вспомнил я, что муэдзин поет то, что в книжке этими каракулями записано. Я постарался запомнить, как он там ноет, и теперь надо быстрей это спеть, а то забуду. Так что я их торопил, когда тянули, а про себя все пою, повторяю. Подняли, там у них уже все вещи собраны, ишак знакомый стоит, зевает. Ищу глазами певца, может между нами музыкантами подскажет что тихонько. Или попрошу его хором спеть. Я хором пел один раз, когда в школу ходил, ничего сложного, рот разевать, да не плеваться. Но никакого муэдзина нет, одни душманы. И палатка одна еще не разобранная, серая такая. Меня туда завели двое мохнорылых, там дед сидит.
   - Ну, прочел Коран, наизусть ответить сможешь?
   - Смогу, слушай скорее, - и запел я.
   Дед удивился, рот раскрыл, бусы из руки выронил. И душманы, что сзади меня стояли, тоже удивились, от удивления руки мне на шею положили. Но я пою дальше. Не останавливают. Я все спел, но раз им нравится, и еще могу. Спел еще раз. Когда пятый раз запел, снаружи мне ишак ответил. И похоже так! Если б я знал, что ишак музыкальный, я бы сразу с ним хором петь попросился. Тут дед бусы подобрал и из палатки бегом выбежал, не обулся даже. А душманы стали тогда тихонько ржать.
   - Шурави, ты где так научился ишаком реветь? За такой перевод Корана еще казни просто не придумали.
   - Дураки, - говорю, - это у меня просто выговор такой.
   В общем, что-то, кажется, не заладилось. Дед вернулся весь красный, в кулак хихикает, рукой махнул: уводите, мол, его. А как мы вышли, вдогонку кричит:
   - К ишаку его привяжите, мы это чудо в Пешавар поведем, правоверных веселить. И нас по дороге рассмешит.
   Душманы закричали, засмеялись. Наверно, я хорошо пою.
   Когда уже собирались отправляться, старик вдруг спросил меня:
   - А где Коран, что вам в яму дали?
   - Так в яме и остался.
   Во дед заорал на своих лоботрясов. Они яму-то зарыли, причем свалили туда весь мусор, какой накопился. Заставил он их все раскапывать, а они меня заставили. Я раньше видел, как копают, но никогда не пробовал. То есть один раз, помню, отнял у девочки совок, но она заревела и ее мамаша пришла. Вот зато в Афгане попробовал. Не понравилось мне, поначалу занятно, но потом спина болит и вообще тяжело. Душманы на меня ругались, что я ленивый. Я говорю: да, а что такого особенного? Все ленивые. А если вы не ленивые, копайте сами, вообще руками копайте. Ладно, раскопали наконец. Сперва голову Николаева отрыли, а потом уже Цуруля. Причем Николаев теперь был грустный, а Цуруль веселый. Вот, а говорят - загробной жизни нет. Но мне с ними заниматься особо не дали, нашли, наконец, Коран, остальное снова все в яму - и в путь.
   Я шел за ишаком, меня привязали за обе руки. Идти так очень неудобно, особенно когда постоянно петь заставляют. Устал я. Хорошо, в обед привал был, они молились, я прилег, потом покормились. Пайка такая и осталась. Значит, спасибо Цурулю с Николаевым. Ну что ж делать, не каждый от рождения петь умеет. Но когда снова пошли, мне еще хуже стало. И водки хотелось ледяной. А там жарко у них, и сухо - в горле першит. В общем, спросил я их, когда опять молиться станут. Они сказали, что обстановка военная, и потому только на закате. Ох и ждал же я заката! Сбежать решил, как только они отвернутся. На ночь-то они меня связать целиком собирались. Хотел я ишака украсть, да уж больно он усталый был, не ускакать от погони. Ладно, как-нибудь и без ишака найду, чем прокормиться.
   До намаза не дошли. Вертолеты выскочили из-за далекой горы в самый неподходящий момент, когда мы почти бегом преодолевали открытый склон. В общем, все заорали и бросились в разные стороны, нас с ишаком забыли совсем. Вертолеты как-то криво, но все-таки летят к нам, и я понимаю, что им главное поскорее всех поубивать и улететь. Решил я тогда назад вернуться, мне показалось, что мы до середины пути к роще, что впереди росла, не дошли. Но ишак решил, что мы к той роще ближе, чем к той, что сзади осталась, и не пошел назад. Я дергал-дергал, но ишак сильнее, тянет вперед. А вертолеты уже так громко слышно! Я тогда на ишака впрыгнул и стал его ногами по бокам бить. А он, сволочь, вообще тогда встал и стоит. В общем, страшнее было, чем когда с самолета падал. Когда вертолеты стрелять стали, пыль поднялась, грохот, комья земли, камни пролетают. А мы стоим как бессмертные. Я к ишаку прижался, а он что-то мне сказал. Наверное, не бойся, мол, все знаю и как надо сделаю. И вот, как только наступила тишина и звук вертолетов начал стихать, он поскакал. Мне еще страшнее - склон крутой, а он несется как ошпаренный. Взял вверх, рощу обогнул, что впереди была, и дальше вниз, вот тут просто кошмар начался. Во-первых, трясет гораздо сильнее, чем когда вверх, во-вторых, быстрее, а в-третьих, он на десятом шагу через голову кувыркнулся и мы катились донизу. Я впереди падал, мог бы остановиться, там кустиков мелких полно и камней, но как подумаю, что сверху на меня ишак, нагруженный минометом (это самовар такой большой) катится, так еще быстрей вниз стараюсь. И вот где-то на середине я сознание потерял, а очнулся - стоит ишак, траву жрет, поклажу всю по дороге с него содрало. Специально видать он кувыркнулся. Вот такое отчаянное животное. Солнце уже зашло за гору, вечер. И тут я почувствовал запах жареного мяса.