Пронин Игорь Евгеньевич. Мао

 

- 4 -

 
   Ветер нес запах как раз от той самой рощицы, к которой мы не добежали, деревьев на пятьдесят. Веревка, которой я был привязан к ишаку, то ли порвалась, то ли отвязалась, пока летели вниз по склону, только кровавые следы на руках остались. Я жрать хотел страшно, решил тихонечко подползти. Ишак был против, фыркал мне в спину, но я не мог сожрать ишака - ни ножа, ни спичек, а одними зубами с такой зверюгой не справишься. Подполз поближе - а там из-за деревьев огонь мерцает. Видать, душманы кое-кто уцелели и ужинают в темноте, а поскольку мяса у них не было, а ишак со мной, то жрут наверное трупятину. Я никогда не ел мертвых душманов, но на запах были ничего так. Подполз я к самому костру и увидел, что сидит у костра баба. Волосы длинные, черные, глаза сверкают, ручищи толстые, сильные, а в ручищах кость. Сидит, гложет, лицом ко мне. Я засмотрелся, слюнки потекли, а она вдруг говорит:
   - Чего разлегся-то?
   - Да так, - говорю, - мимо вот полз. Здрасьте.
   - Здрасьте. Ты садись вон на пенек. Кто такой, как зовут?
   - Мао меня звать. Я тут от душманов потерялся. Вы их не видали?
   - Видали... - и клыками ухмыльнулась. Кость отбросила, морду утерла, руки опустила, вижу - голая она. - Жрать хочешь?
   - Хочу. А вы душманов кушаете?
   Помолчала она, между грудей поскребла, рыгнула. Я смотрю - шашлычек на углях доходит, а еще котел булькает. Я, конечно, никогда людей не ел, но ведь и ишаков тоже. И потом ишак ведь везти меня может, если захочет, конечно, а душманы только дерутся, да и все равно мертвые. И все-таки страшно есть человечину. Не хочется. Я решил время потянуть.
   - А как вас зовут?
   - Сукой кличут, - задумчиво сказала баба. - Да ты ешь. А то не ешь. Как хошь. Чепуха это все, мясо, суп...
   Поднялась и голову к небу задрала, руки раскинула. И вот что интересно: встала - по фигуре не дать ни взять - перевернутая пивная кружка. Живот как у гаишника, шерстью немного поросла местами. Но как руки раскинула - костер вспыхнул высоко, ярко, и сквозь пламя она мне совсем другой показалась. Я еще отвлекся ненадолго, посмотреть что с шашлыком стало. Ну понятно что - сгорел весь к чертям, только пшикнул, и уже угольки. Посмотрел на нее снова, а она стройненькая такая уже, вся кабанистость с морды сошла, даже ростом пониже стала. Я хотел еще посмотреть, что с котелком получилось, но тут она ко мне пошла вокруг костра.
   - Красивая ты, - говорю. - Только имя подкачало.
   - А зачем тебе меня так называть? Дай мне другое имя. Только не сейчас, не морщи лоб, не задумывайся. Сейчас тебе надо лечь, я тебе массаж сделаю. Ты бывал в Таиланде?
   - Где?
   - А это ничего. Это ничего, ты только ложись и ни о чем не думай.
   Руки у нее хоть и тонкие стали, но сильные все равно. Я бы поборолся, но она мне подножку сделала, а потом целоваться полезла. Целоваться с ней приятно было, она мясом пахла и губы в жире. Мне так хорошо стало, я спросил:
   - А водка у тебя есть?
   - Есть, есть, только потом, потом сколько хочешь. А сейчас лучше потрогай меня. Ты ведь хочешь меня потрогать?
   Я как-то и не думал. Решил, что хочу, но только собрался - она меня за яйца схватила. Ага, думаю, вот ты какая. Но виду не показал. Пусть думает, что я не заметил. И тут она говорит:
   - Чего ты хочешь, чтобы я сделала?
   - Расстегни мне верхнюю пуговицу, жарко.
   Она попробовала - а пуговица тугая. Пришлось ей двумя руками взяться, и тут же я ей лежа коленом между ног заехал. И как по вагону со щебенкой, аж взвыл я от боли. А она даже обрадовалась.
   - Ты так любишь? Так я тоже. Бей меня, бей!
   Залезла на меня, на карачках стоит, сиськами над лицом болтает, язык вывалила. Я уж думал, пропал, сожрет. Но тут у нее глаза становятся по червонцу, рот раскрылся, и она тяжелая стала, и правда, как вагон. А на фоне звезд, над ее головой, появляется довольная морда моего ишака. И орет мне что-то, вроде как: привет, куда пропал.
   Она разозлилась страшно, аж волосы у нее дыбом встали, а ведь длинные. Раскричалась.
   - Нет! Уйди, проклятое Аллахом животное, ты мне не нужен! Прочь! Прочь!
   А ишак знай свое орет. Тогда она поползла вперед, мне по голове, а ишак от нее не отцепляется, ползет как-то на карачках за ней, тоже все по мне. Я еще не забыл, как с самолета падал да как с горы летел, а тут еще баба с ишаком по мне как по Красной площади проползли. До того мне стало муторно, что даже есть расхотелось. Плохо стало, грустно и одиноко.
   Поднялся я кое-как, штаны застегнул и пошел. Все равно куда. Парочка сзади визжит-ревет, а мне бы только не слышать. Но вот отошел подальше, а там - ночь, звезды. Воздух чистый, горный весь, прохладно только. Идти не очень удобно, сразу как из рощи вышел, откос начался, а не видно в темноте совершенно. Стою, дышу, мерзну, и так грустно, что слезы текут. Но и хорошо. И я так рад стал, что нигде до сих пор не убился, что дожил до того, чтобы вот здесь и сейчас помереть, в покое таком и тишине. Звезды стал рассматривать, раньше-то я их особенно и не видел. А их много так, оказывается. Все хорошо, вот сейчас бы выпить, а нечего. И от этого тоже обидно, но все равно хорошо. Я повернулся спиной к горе, на которой стоял, и все небо встало передо мной, как будто я в нем повис. И я решил туда полететь, и раскинул руки, качнулся вперед... Но тут мне врезали по затылку.
   Потом я был без сознания, но у меня был сон. Сон не снился, потому что я не спал, но все равно был. Во сне ко мне пришел ишак и уселся в кресло. С собой он что ли принес кресло? И какую-то скатерть принес, положил себе на колени, когда развалился в кресле. Ну и правильно, так он поприличнее выглядел. И оказались мы в комнате. Я сказал ишаку:
   - Мне все это надоело. Меня постоянно бьют, у меня все болит. Я постоянно трезвый, и голова тоже болит. Я голодный, и даже уже не хочу есть. Меня тошнит. Меня все хотят убить. Вот что, ишак, я дальше так жить не собираюсь. Я лучше сам кого-нибудь убью. Я собираюсь, как только очнусь, поесть и выпить. И если мне будут мешать, то я как-нибудь их всех поубиваю. Значит, мне нужно оружие.
   Ишак кивал головой.
   - Ты, Мао, - говорит, - для начала каменюку найди подходящую. Только учти, тут страна такая - надо сразу убивать, никаких "по рылу" тут не понимают. Вообще хорошо, что ты чего-то наконец захотел. Теперь у тебя все устроится. А я вот отмаялся...
   - Что с тобой случилось?
   - Да сожрала она меня. Как поняла, что ты куда-то смылся, так и сожрала. Не по-настоящему, а жизненные соки то есть выпила. Это ж суккуб, страшная тварь, только осел мог с ним добровольно связаться. Теперь получается, я - твой спаситель, и пока мне делать нечего, буду к тебе приходить. А может, меня к тебе официально назначат. Я рад, что так вышло, надоело траву жрать.
   Я хотел еще с ним поговорить, но от слова "жрать" у меня глаза открылись. Я увидел подходящую каменюку, а на ней кроссовок. В кроссовке был какой-то парень, он травинку жевал и на меня смотрел. Светло, и голоса вокруг. Город, что ли?
   Чтобы сразу побольше узнать, я придумал спросить "Где я?". Но парень ответил мне грубо и заржал. Потом выплюнул травинку мне на голову и спросил:
   - Ты кто, солдат что ль, пленный?
   - Нет, я просто пленный, - я сел, огляделся. Мы возле стены какого-то сарая, а вокруг нас и сарая высокая стена стоит. - А это, для пленных что ли место? Здесь пленные живут?
   - Не, тут дураки живут. И я, может, переночую. А ты как хочешь, вон ворота. Постучись да иди.
   - Погоди, - меня так просто уже не проведешь. Не вчера из подвала вытащили. - А обед уже был?
   - Обед через полчаса, говноед голодный. Тебя звать как?
   - Мао. А что, правда, уйти можно? А тебя как зовут?
   - Конечно можно, - он сплюнул, повернулся и побрел куда-то, руки в карманах. Я расслышал еще: - Пристрелят не раньше, чем уйдешь, почему ж нельзя. Саид. Мало тут китайцев было.
   Я еще немного посидел на солнце, сон повспоминал, а потом мимо меня прошла толпа китайцев, самых настоящих. Они все были, грязные, чесались на ходу, от солнца отворачивались. Конечно, с такими глазами разве сощуришься? Я крикнул:
   - Вы куда, китайцы? Обедать?
   - Мы вьетнамцы, - ответил один. - Китайцы сзади идут.
   Я решил, что китайцы мне ближе, и подождал. У китайцев глаза шире были, особенно у многих. Но они тоже были грязные и чесались и отворачивались от солнца. Я тогда пошел за ними. Они не возражали. А может, и не заметили.
   Столовой там правда никакой не было. Там площадка была и костры с котлами, а у котлов мужики стоят смуглые. У мужиков черпаки, они ими из котлов черпают и тем, кто мимо проходит, в руки чего-то вываливают. Встали китайцы в очередь за вьетнамцами, я за китайцами, через пять минут уже у котла был. Подставил руки, а мне туда как сыпанут горячего рису! Я даже подпрыгнул, "Дурак, что ли!" - кричу, а мужик на меня черпаком замахнулся. "Не задерживай, вон пол-Камбоджи за тобой стоит!" Делать нечего, иду, дую. А впереди оказывается ручей, и китайцы, пока шли, весь рис поели. Тут же запивают и проходят дальше вдоль забора по кругу. Встал я у ручья, жру этот рис несоленый, и с удовольствием, конечно, жру, хотя мясо суккубинское вспоминается. Камбоджа мимо меня прошла, такие невысокие ребята, темненькие, улыбались мне. Вместо штанов повязки как у пещерных жителей. Тут я и рис доел, попил из ручья и дальше пошел. А дальше у них сортир, в тот же ручей, только чуть пониже по течению, и сразу все уплывает под забор. Мне простота системы жизни понравилась, вот только порции маленькие. Я спросил у одного камбоджа, когда ужин, но он только улыбнулся и кивнул. И пошел дальше по кругу. А дальше - вход в сарай уже. Я заглянул - сарай полон нар, в несколько ярусов, и все на них залазят и молча лежат. Ни матрасов нет, ни подушек, грязно и мухи. Грязь, конечно, еще куда ни шло, но мух я с детства не люблю. Отец говорил, мать раз меня на мясокомбинатной помойке забыла маленького, и мухи меня чуть не сожрали. Хорошо еще, отец там полбанки портвейна запрятал, и через день прибежал похмелиться. Ну и меня прихватил, чем-то его мать в тот день разозлила. Она кубинскую революцию, что ли, не принимала всерьез... Ну да не важно, не пошел я в барак, а пошел еще раз пообедать. Я подумал - не убьют же за попытку? Да и не могли они всех упомнить, а риса в котлах еще много было.
   Одна беда: я пришел к котлам один, а не с толпой, как в первый раз. Получилось чересчур заметно. У котлов теперь лежали коврики, а на ковриках сидели группами смуглые парни. Но главное: повара жарили мясо. Как оно пахло! Я не мог остановиться, хотя и видел, как парни подняли с травы автоматы. Так бы я и шел, пока меня не завалили, как Цуруль сосну, но откуда-то сбоку вышагнул Саид, и я в него уперся.
   - Ты чего? Голодный что ли?
   - Уйди, - говорю, - мне все это надоело. Я жрать хочу.
   - Крутой, да? - Саид отступил на шаг и ухмыльнулся. - Так ты жрать хочешь или подохнуть?
   - Жрать. Или подохнуть. А выпить у них нет?
   - Выпить у них нет. Они мусульмане, как я, а не свинюги, как ты.
   - А тебя почему не кормят?
   - Да дядя у меня урод. Ты откуда сам? - Саид отошел к стене сарая и присел. Запах мяса как ураган. У меня ноги подкосились, я тоже сел.
   - С этого... Ну... С Москвы.
   - А, земляк почти, я там учился. Год.
   - А на кого учился? - я смутно вспомнил, что у нас для чудаков есть институты всякие.
   - Не помню... Какая разница? Девочек много было там. Деньги только покажи, а денег где взять? Я студент. Отец заплатил, что б поступил, а так семья бедная. Стал дяде письма писать, дядя денег слал. Но мало. Я тогда к землякам пошел, земляки сказали - ишак ты. А я не ишак, понял?
   - Понял, - говорю, и сон вспоминаю. - Ишаки бывают умные.
   - Ты юннат что ли? Короче, дали мне пушку, сказали: приходи как мужчиной станешь. Мальчик. Так и сказали. Я что, баран к ним после этого возвращаться? Я взял в общаге пацанов, кто пошустрей, пошел - киоск ломанул. И деньги, и шоколадки, все девочки нам. - Саид замолчал и стал мерно стукаться затылком о сарай. - Потом дядя приехал. И оказалось, что я ишак...
   - Это ничего. Слушай, а мяса у них никак нельзя попросить? Ну, по-вашему, а я спеть могу?
   - Ишакам не дают мяса... Дядя сказал: не учишься, безобразничаешь, в тюрьму сядешь. Сказал: поедем в Америку, там будем дела делать, раз ты такой бездельник. И я поверил! А он сказал, ствол дай, посмотрю. А потом я под этим стволом в багажник залез, и он меня из Москвы увез. Я сначала думал - домой. Думал - отец палкой забьет. А дядя меня в горы привез, и сказал: в институте восстановлю, но полгода здесь будешь работать, пока не поймешь, что был не прав. Отдал мужикам каким-то ключи и багажник захлопнул...
   - А что тут за работа? - я это слово не люблю. Я знаю, где работают: в тюрьме и в армии.
   - Героин собирать... Плантации тут... Героиновые... - Саид перестал стучаться головой и посмотрел мне в глаза. - Ты не торчишь?
   - Я жрать хочу.
   - Это фигня. Мы с тобой отсюда свалим, земляк, не бойся, - и Саид закрыл глаза.
   Я привалился к стенке рядом и тоже закрыл глаза. Ураган жареного мяса. Мне снилась суккубша, она манила к себе, махала жареной головой Николаева, изо рта у него горлышко "Русской" торчало. Но кто-то наступил мне на ногу копытом и зашептал в ухо:
   - Это лажа... Свинец не сытный... И водки никакой тут нет... В заборе напротив входа в барак охрана выдернула часть гвоздей... Они у китайцев героин на патроны втихаря от начальника выменивают. А китайцы к Новому году готовятся. Порох под нарами в углу что ближе к сортиру. Там воняет страшно, устал я ползать. Пойду, извини.
   Я проснулся от удара башмаком под ребра Саиду и сразу отполз подальше, потому что Саид стал ругаться с афганцами, а те его пнули еще несколько раз. Наконец Саид смог встать и отбежал.
   - Все, приехали. На работу пора. Сейчас, Мао, увидишь, чем мы тут занимаемся. - Саид, отряхиваясь, потащил меня к воротам. Ворота были уже открыты, за ними, метрах в тридцати, стояла машина с пулеметом и пулеметчиком. И, кажется, водителем. Не помню.
   Я остановился в воротах, очень красиво было. Впереди равнина, вся зеленая, а за равниной горы, на них тень от облаков падала, темные все. Но тут сзади подошла Юго-Восточная Азия и вытеснила меня из лагеря. Я потерял Саида в толпе, но афганцы мне показали, куда идти: вдоль по пыльной тропинке направо от ворот. Мы шли медленно, вытянувшись цепочкой, а афганцы сновали вокруг нас, заботились, что б не сбежал никто. Машина гудела где-то сзади.
   Мы двигались так минут двадцать, потом тропинка свернула налево, за рощицу, и перед нами открылось множество обработанных кустарников. Сразу видно, что обработанных: они росли ровными рядами. И было их много-много, сколько глаз может различить вдаль - все эти кусты. Доходил ли этот огород до гор, я не разобрал.
   - Вот наша плантация, - сплюнул Саид, он откуда-то взялся рядом. - Чувствуешь запах?
   - Нет.
   - Ну ты баран. Здесь героином все пропахло.
   - А что такое героин?
   - Это так куст называется. А куст этот имеет коробочки на ветках, в коробочках порошок. Порошок - тоже героин, но уже самый тот героин. Понял?
   - Семена, да?
   - Ты из Москвы? - почему-то переспросил Саид. - Странный ты. Даже баран знает, что такое героин. Наркотик такой. Просто его надо перегнать и очистить.
   - Так бы сразу и сказал, - мне не хотелось, что б Саид меня бараном звал. - Перегнать и очистить - это понятно. Просто мы из картошки гнилой обычно перегоняли.
   - Баран, - Саид закатил глаза. - Здесь лаборатория есть где-то. Там эту дрянь чистят. Никто не знает, кроме охраны, где лаборатория, но на всякий случай живыми отсюда не выпускают никого. Понял?