Пронин Виктор Алексеевич. Козырной день

   — А где же?
   — Вдвоем?
   — Нет, Свирин подоспел, нюх у него прямо-таки собачий!
   — И никто не помешал?
   — У нас?! Хорошо, что начальство не застало, а то пришлось бы поделиться.
   Галина Анатольевна не первый раз сталкивалась с положением, когда поступки, слова, действия и даже убеждения человека определяются количеством выпитого. Бутылками отмеряют время, оценивают благодеяние, расплачиваются за долги, за услуги, бутылками измеряют ценности, и не только материальные.
   Часто от количества выставленных бутылок зависит репутация, продвижение по службе. Стакан червивки — и слабеют самые прочные родственные связи, теряют силу семейные привязанности. И нет человека роднее собутыльника…, если он через минуту не превратится в первого врага.
   Прокурор района рассказывает, что не встречал ни одного серьезного преступления, где так или иначе не присутствовала бы червивка. После стакана-второго в силу вступают словно бы иные человеческие ценности, новая логика поступков. В то же время общепринятые законы порядочности как бы обесцениваются да и само достоинство видится в ином, нежели до того, как опустела бутылка с зелененькой этикеткой, по цвету напоминающей свежую весеннюю травку. Выпускаемая консервным заводом местного совхоза, эта продукция, судя по всему, дает неплохой доход.
   Очевидно, не только в качестве червивки дело, когда приятели, напившись, не пляшут, не поют, а свирепеют. Что-то сдвинулось в нашем сознании, уж коли само пьянство становится не причиной, а следствием неудовлетворенности, убогости существования. Не найдет человек червивки, будет зубную пасту на хлеб намазывать, перегонять смазочные масла, жевать таинственные корнеплоды. И все только для того, чтобы ощутить некую взволнованность, интерес к жизни, почувствовать собственную значительность, чтобы растревожиться обидой, восторгом, чтобы ощутить в себе силы и желание общаться с людьми, поскольку без выпивки ничего этого у него нет. И в стремлении ощутить себя человеком, его не остановят никакие меры, цены, приговоры. Другое дело, что стремясь ощутить себя человеком с помощью выпивки, он от своей цели все дальше уходит.
   — Что же было дальше? — спросила Галина Анатольевна.
   — А что, захмелел батя и мы со Свириным отвели его домой. Так я и оказался в доме-то.
   — Дальше.
   — А что дальше, привели и остались, не возвращаться же на работу. Неожиданно козырный день получился… Побыл я с ними до вечера и ушел.
   — Кто оставался?
   — Отец… Свирин тоже остался. Еще эти, Дергачевы, квартиранты. Да, чуть не забыл — Зинка Борисихина. Но за ней пришел муж и увел ее. Больно захмелела баба.
   — Что же вы все там делали?
   — Ну, как… Выпивали.
   — Разговоры интересные были?
   — Да какие разговоры! — Жигунов махнул рукой с таким возмущением, будто его заподозрили в чем-то постыдном. — Батя не мог до конца сидеть, завалился. Борисихина и пришла хороша, тоже рухнула… Дергачевы держались, они ребята крепкие… Кто еще… Свирин — тот молчал. Чокался исправно, а на большее сил не хватало, выключался потихоньку время от времени.
   — А Борисихина — кто это?
   — Местная красотка на черный день, — Жигунов усмехнулся. Ему, видимо, приятно было, что кто-то пал ниже его, что о ком-то он может говорить с усмешливым пренебрежением. — Пришел ее муж с отцом… Спрашивают, не здесь ли Зинка. Отвечаем, что нет… Нельзя выдавать, ведь вместе пили… Но они не поверили, муж сам прошел в дом и нашел Зинку.
   — Кто еще был в доме девятого марта?
   — Еще? И еще был, — Жигунов замер, с остановившимся взглядом словно пытаясь собрать, восстановить в сознании чей-то расплывающийся образ. — Точно. Вспомнил. Парень один… Высокий такой, молодой… Вот он тоже оставался, когда я уходил. Борисихину муж увел, получается, что от смерти увел… — добавил Жигунов несколько растерянно.
   Как бы там ни было, Михаил Жигунов подозревался в убийстве. Для преступления у него были серьезные основания. Его несколько раз допрашивали, в доме произвели обыск, изъятую одежду отправили на экспертизу. У всех, кого допрашивали в тот день, с особенным вниманием выясняли взаимоотношения отца и сына Жигуновых, возможные причины их разрыва.

Версии

   В середине дня в кабинете начальника милиции Белоусова собрались руководители следствия, розыскной работы. К тому времени установили, что в доме Жигунова веселились не только погибшие. Почти весь день в доме был сын Жигунова, во второй половине дня появилась Борисихина, потом за ней пришли муж с отцом, приходил с женщиной неизвестный гражданин кавказской национальности, присутствовал, вроде, еще какой-то молодой парень высокого роста.
   За каждым из них стояла версия преступления. Возможно, потом, когда появятся новые данные, количество версий сократится, вообще останется одна, могут и все оказаться ложными, но пока их набиралось полдюжины. Сведения были столь разрознены, что едва ли не каждое сообщение рождало новую версию.
   При первом осмотре дома возникло предположение, что погибшие сами передрались. Но заключение экспертизы разбивает эту версию.
   Появляется на горизонте Жигунов-младший. В доме он был почти весь день, с отцом у него нелады. Мог сын в пьяном угаре потерять над собой контроль? Мог. Вся его предыдущая жизнь, репутация в городе позволяли сделать такое предположение.
   Вдруг выясняется, что к вечеру дом посетил темпераментный кавказец с дамой сердца. Кто он, откуда? Несколько часов напряженной оперативной работы — находят кавказца. Какие у них отношения со стариком, какие счеты, зачем приходил?
   Жигунов упомянул на допросе какого-то длинного парня. Был парень, не был — неизвестно. Но отбрасывать это предположение тоже нельзя.
   А Борисихин, который нашел свою жену в непотребном виде! У него тоже серьезные основания, чтобы свести счеты с развеселой компанией, которая уводила жену с пути истинного. К тому же, он был с отцом, какая-никакая, а поддержка.
   Поэтому на совещании в кабинете Виктора Алексеевича попытались прежде всего осмыслить все, что к тому времени стало известно. Когда идет расследование серьезного преступления, когда десятки людей брошены в поиск, на свет выплывает множество мелких событий, проступков, преступлений, которые в повседневной жизни остаются нераскрытыми, а то и прощенными, поскольку не ведут к каким-то необратимым последствиям. И такие вот незаявленные, неосознанные преступления вносят немалую путаницу в поиск.
   Тот же Свирин. В РСУ уже знали, что Свирин погиб. Но на запрос прокуратуры упрямо твердили — весь день был на работе. Тем самым заставляя снова и снова проводить медицинские экспертизы, опознавания, заставляя десятки людей работать над выяснением, кто же в таком случае погиб в доме?
   А суть-то в чем — товарищи из РСУ не Свирина спасают, его не спасти, они уже за себя боятся, пытаясь сохранить в тайне разваленную дисциплину на производстве.
   Еще пример. Было установлено, что в центре города частенько куролесит молодежная компания. Подозрение вызывает длинный парень опасливо передвигающийся по улице. Парень осторожно несет плоский чемоданчик, в котором чувствуется что-то тяжелое Его подзывают. Он, не говоря ни слова, поворачивается и убегает. Погоня Парень знает дворы, переходы, переулки, у него явное преимущество перед оперативными работниками. Наконец, его находят затаившимся среди мусорных ящиков. Доставляют в отделение милиции. Вскрывают чемоданчик. А он набит червивкой. Что выясняется — у парнишки дядя запил, но дядя видный человек в городе и сам не может сходить в магазин за червивкой, да и не в том состоянии, чтобы уверенно передвигаться по улице. Послал племянника. А племяннику пятнадцать лет. Но продавцов это не смущает и они отпускают мальчишке неограниченное количество червивки.
   Наконец, нечто важное. Выясняется, что квартирант Жигунова — слесарь ЖЭКа Дергачев недавно был крепко поколочен своими же приятелями. Оказывается, все уже покупали червивку, а Дергачев уклонялся. Раз уклонился, второй, а потом получил по шее. Обещал исправиться. Но, видимо, не успел.
   — Есть еще более интересное сообщение, — сказал начальник уголовного розыска района Зобов. — Ребята установили, что восьмого марта Дергачев побирался, выпрашивая у знакомых и незнакомых на червивку.
   — За женщин видимо хотел выпить!
   — Возможно, — Зобов был невозмутим, и все почувствовали, что есть у него еще кое-что про запас.
   — Давай, Николай, не тяни, — сказал Белоусов.
   — Только держитесь крепче за стулья. Восьмого Дергачев выпрашивал в долг. А девятого продавал золото. Примерно в середине дня.
   То ли сказалось напряжение последних часов, то ли слишком уж не вязалось это сообщение с вечно пьяным и вечно побирающимся Дергачевым, но в кабинете раздался общий хохот. Все действительно должны; были держаться за стулья, чтобы не свалиться. Невозмутимым оставался только Зобов. Он терпеливо ждал, пока все успокоятся и, скучая, поглядывал в окно.
   — Ладно, — сказал Белоусов. — Посмеялись и хватит. Какое золото, он продавал?
   — Скажу. Кулоны, кольца, перстни, часы.
   — Кому?
   — Всем желающим.
   — И есть люди, которые купили у него золото?
   — Есть.
   — Кто же они?
   — А вот этого я не знаю, — наконец улыбнулся и Зобов. — Не признаются. Ребята установили два многоквартирных дома, в которых Дергачев кое-что продал. Это совершенно точно. У него видели деньги после того, как он вышел из дома. Мы обошли все квартиры, поговорили со всеми жильцами…
   — Неужели молчат?
   — Отрицают полностью.
   — Но они же знают, с каким преступлением это связано?
   — Все они знают. И потому молчат. Понимают, что золотишко-то придется выложить.

***

   — Кто живет в этих домах?
   — Уважаемые люди. Люди, которые очень уважают себя за какие-то одним им известные достоинства.
   Да, в покупке золота у Дергачева так никто и не признался. Дородные тетеньки, готовые выложить любые деньги за золотую безделушку, едва заходил об этом разговор, замолкали, поджимали крашеные губки и каменно, не мигая, смотрели в угол, словно кто-то пытался разжать их наманикюренные пальчики и отнять золотую игрушку. Не признались, хотя понимали, что кровью попахивает золотишко-то.
   Потом уже установили — более десятка золотых вещей продал Дергачев. Причем, все покупатели знали, как важно для следствия заполучить хотя бы одну вещицу. По ней можно было узнать похищена она из магазина или у частного владельца, новая она или уже побывала в чьих-то руках, можно было даже попытаться узнать где, у кого и когда она похищена, поскольку ведется учет подобных пропаж. Зная ответы на эти вопросы, можно приблизительно прикинуть, кто мог похитить вещи, а кто не мог этого сделать в любом случае. То есть, одна вещица позволила бы наметить целую программу поисков, вполне обоснованную, надежную программу. Было установлено только одно — сам Дергачев золото похитить не мог, поскольку никуда не отлучался, а в местную милицию не поступало заявлений о пропаже золотых вещей.
   Как бы там ни было, но в первый день расследования неожиданно появилось золото. Оно еще никак не привязывалось к событиям, ничего не объясняло, но становилось ясно, что в корне преступления не только червивка. В глубине событий явственно просматривался желтоватый блеск металла.

Красотка на черный день

   Где-то в середине дня Борисихина обрела способность воспринимать окружающее. До этого ее показания не имели бы смысла. Молодая женщина на удивление быстро восстановила и цвет лица, и ясность взгляда — здоровьем Бог ее не обидел. Однако, она сразу заявила, что о происшедшем ничего не знает по той простой причине, что ничего не помнит. А если уж говорить о ее желаниях, то оно единственное — стаканчик червивки для поправки здоровья.
   — Не будем торопиться, — сказала Засыпкина. — Скажите, вы были вчера в доме Жигунова?
   — Была. Это точно. Здесь можете мне верить.
   — Зачем вы туда ходили?
   — Вас интересуют мои личные дела? Скажу. Выпивали мы там с ребятами. Похоже, перебрали маленько. Ошибка вышла.
   — Ну, с ребятами — это, наверно, слишком смело сказано… Некоторым из этих ребят под семьдесят.
   — Вы имеете в виду старого Жигунова? Возможно, ему под семьдесят. Но, знаете, Галина Анатольевна, как относиться к ребятам, чего от них хотеть… Старый Жигунов вполне годился для хорошего застолья. Похлеще молодых лакал.
   — Кто был кроме вас?
   — Кроме меня? Сейчас постараюсь восстановить… Сам Жигунов — это раз. Его сынок был. Это два. Я была. Потом эти… Дергачевы. Квартиранты… Вот и все.
   — Подумайте, Борисихина, подумайте.
   — Да! Чуть не забыла, его и немудрено забыть — какой-то маленький хмырь с голубенькими глазками. Точно. Он сидел у печи, то ли промерз, то ли простуженный… А может, от скромности. Такое тоже бывает. Но когда стакан подносили, не отказывался. Даже в магазин, помню, мотанулся. Справился, все принес. Путем.
   — Кто еще?
   — Вроде все. Не знаю, на кого вы намекаете.
   — Я не намекаю. Я прошу еще раз вспомнить — не забыли ли вы кого-нибудь из участников застолья.
   — Давай-ка вместе проверим… Жигуновы. Дергачевы. Уже четверо. Хмырь голубоглазый из РСУ…
   — Свирин, — подсказала Засыпкина.
   — Да, кажется, так его фамилия… Потом этот длинный…
   — Какой длинный?
   — А черт его знает! Первый раз видела… Хотя нет, — Борисихина обхватила ладонью рот и задумалась, но видно все-таки восстановилась не полностью — беспомощно уронила руки на колени, развела их в стороны. — Не помню. Вроде, видела где-то, а где именно, с кем, в какой компашке… Красивый парень, молодой… Но у меня с ним ничего не было, вы не думайте.
   — За вами пришел муж, так?
   — Пришел, — скривилась Борисихина. — На кой — ума не приложу. Но пришел, батю своего привел…
   — Да, вид у вас был не блестящий.
   — Могу себе представить, — усмехнулась Борисихина.
   — Он увел вас из дома Жигунова. Похоже, что тем самым от смерти спас.
   — А кто его просил? — неожиданно трезво спросила Борисихина. — Он все спасать меня стремится, а зачем это ему понадобилось, ума не приложу. Спасает от дурной жизни, от дурной компании. А зачем меня спасать? Ради чего? Для какой такой надобности я нужна кому-то трезвая, правильная, завитая да напомаженная? Таких и без меня хватает, а по мне так даже многовато. Для хорошей жизни он меня спасает? Неужели он такой дурак, что не может понять — это невозможно? Я не стремлюсь к хорошей жизни, если уж на то пошло, я не знаю, что это такое. Она идет по какому-то другому расписанию… Что делать, не увлекают меня ни производственные дела, ни общественная деятельность, да и санитарное состояние города не очень тревожит… Наверно, это плохо. Вы уж простите… Видно, конченный я человек.
   — Может быть, он вас любит?
   — Муж? С него станется… Но это пройдет. Это у него быстро пройдет. Меня нельзя любить слишком долго. Вредно для здоровья, — Борисихина невесело улыбнулась.
   — Ваш муж подозревается в, убийстве. Как вы думаете, мог он вернуться снова в дом Жигунова и отомстить за то, что вас напоили, довели до безобразного состояния… Уж коли он вас любит, то наверно из ревности…
   — Я же сказала, что с длинным у меня ничего не было. Во всяком случае, я не помню… Это я бы помнила… Так что для ревности у мужа не было оснований.
   — Опишите того парня, — попросила Засыпкина.
   — Игруля, молодой, ничего так парнишка… Ничего, — Борисихина усмехнулась, видимо, восстановив в памяти еще одного гостя Жигунова.
   — Рыжий? — решила помочь ей Засыпкина.
   — Да какой он рыжий?! Черный.
   — Толстый?
   — Опять с кем-то путаете. Тощий, узкоплечий, молодой, лет двадцать ему или около того… Веселенький такой мальчик, все улыбается, подшучивает… С деньгами.
   — Откуда вы знаете, что с деньгами?
   — Голубоглазого все посылал за червивкой. И деньги давал.
   — Значит, вы утверждаете, что ваш муж не мог совершить это преступление? Где он провел ночь?
   — Дома, наверно, где же ему еще ночевать?
   — А вы не знаете? Разве вас не было дома?
   — Не было.
   — И где был муж тоже не знаете? Расскажите тогда, как сами провели ночь.
   — Плохо провела. Можно бы и получше.
   — А подробнее?
   — Не надо. Совестно, — Борисихина посмотрела Галине Анатольевне в глаза и опустила их. — Ничего нового…
   К тому времени, когда Борисихину доставили в кабинет следователя, уже было известно, как она провела ночь — еще один пример громадной оперативной работы.

***

   Так вот, ее времяпровождение в эту озаренную пожаром ночь вызывало большие подозрения. Борисихина чуть ли не до утра ходила по городу, словно бы опасаясь появляться дома. Это можно было понять, как боязнь возмездия со стороны мужа, но она могла пойти ночевать и к свекру — там всегда ее принимали, если и без особого восторга, то весьма терпимо.
   Около двадцати часов за ней в дом Жигунова пришел муж. Вначале его заверили, что Борисихиной здесь нет, но он не поверил, прошел в дом и обнаружил жену спящей. Юбка на столе, сапоги на ногах, голова под подушкой. Отец жил рядом, поэтому решили доставить ее к отцу, чтобы не тащить через весь город. Борисихина к тому времени пришла в себя и пообещала, что побыв часок у отца, сама приедет домой, как добропорядочная жена и мать семейства.
   А через час, три, пять часов Борисихина не явилась домой. А от свекра ушла, как и договаривались, через часок, умывшись, поставив на место глаза, губы, брови. Во всяком случае, такие показания дали и сама Борисихина, и свекор.
   Здесь была явная несуразица — для того ли муж выволакивал ее из дома Жигунова, чтобы оставить и уехать? Да и как он мог позволить жене добираться одной, зная в каком она состоянии? Кроме того, неизвестно, где он сам провел ночь. Поэтому версия о причастности Борисихина к преступлению не отбрасывалась. А к середине дня Засыпкина, наверно, лучше самой Борисихиной знала, как та провела ночь.
   То ли она такая везучая, то ли знакомства настолько широки, то ли цель придала силы и сноровку, как бы там ни было, около девяти вечера ее видели в обществе хромого мужичонки. Их отношения позволяли предположить, что познакомились они недавно, возможно, в этот же вечер. Видели Борисихину с хромым у гастронома, у бакалейного отдела торгового центра, у ресторана, то есть, в местах, где можно было рассчитывать на выпивку. Городок небольшой, в девять вечера на улицах темно и пустынно, разговор Борисихиной с хромым слышен был за квартал. Описанию он не поддается, опустим его. Главное заключалось в том, что Борисихина не заметила ни хромоты своего попутчика, ни его усталости, заметила, осознала, что принадлежал он все-таки к мужскому полу, что имелись у него деньги и что он не прочь опрокинуть стаканчик-другой.
   Когда-то Борисихина работала в торговле, у нее остались знакомства, но бывшие товарки, хорошо зная ее слабости червивки не дали. Она высказала все, что думает о подругах и, подхватив хромого под руку, двинулась с ним дальше. А тот уж и не рад, что связался, уже готов отправиться восвояси, да денег жалко, деньги на червивку Борисихина взяла себе.
   Добрели до ресторана. Борисихина вошла внутрь, а хромой остался ждать на ступеньках, для него это заведение казалось недоступно высоким. Через час, когда терпение кончилось, решился заглянуть. И что же он видит? Видит он безжалостную картину — Борисихина прямо из бутылки пьет червивку, купленную на его кровные деньги, в то время как он вынужден мерзнуть на ступеньках. Единственное, что утешило бедолагу — еще две бутылки у Борисихиной плескались на дне авоськи, посверкивая в свете ночных, весенних фонарей.
   Да, март. Весна. И надобно ж такому случиться — обуяли Борисихину весенние чувства. Но попутчик оказался человеком непритязательным, все желания его сводились к стаканчику червивки. Март еще не пробрал хромого и душа его оставалась постыдно равнодушной. Обида толкнула Борисихину в объятия двух загулявших молодцов, которым приглянулась не столько дама, сколько бутылки в авоське. Хромой пугливо отпрянул в тень, и теперь уже двигался за троицей, прячась за углами, за столбами, припадая за урны, все еще слабо надеясь на справедливость.
   Печальное и смешное зрелище: два типа, напившись червивки, тискают его знакомую, а он, трезвый, как дурак, промерзший и несчастный стоит за углом и ждет — не останется ли ему чего-нибудь… И кричат коты на крышах, нахально, душераздирающе и страстно кричат коты, похрустывают лужи под ногами одиноких прохожих, а он в жидком пальтишке, без денег, дышит на пальцы, переступает разновеликими своими ногами, дергает влажным носом и слушает, как сыто гогочут двое детин, время от времени прикладываясь к бутылке.
   Нет, не знаем мы многострадальной жизни алкоголиков, все как-то стремимся осудить, заклеймить, потоптаться по их достоинству. Поминаем кстати и некстати пропитые деньги, разрушенные семьи, голодных неухоженных детей, — понимаем драки, прогулы и вытрезвители, а вот чтоб в душу заглянуть, да выслушать с сочувствием, да попригорюниться с ними — нет у нас на это ни времени, ни желания. А в душе-то у приличного алкоголика столько волнений, столько мыслей и надежд, сколько обид и попранной гордости, столько снесенных унижений от отдельных граждан и целых коллективов! Нет, не знаем жизни алкоголиков, не догадываемся, какое высокое и чистое пламя горит в их душах, какие трудности готовы они преодолеть и преодолевают, какие примеры самоотречения являют миру, и все ради чего — ради несчастного стакана тягучей червивки!
   Это ли не бескорыстие?
   Это ли не святость?
   Бедные люди, отвергнутые и осужденные трезвыми, сухими, безжалостными ближними!
   Да, и хромого нашли. Оказался тихим, смирным человеком, действительно, решил выпить с устатку. Магазины закрыты, а тут, как дар Божий — Борисихина. Но и винить его нельзя — кто ждет такого коварства? Простой и бесхитростный, он подтвердил алиби Борисихиной примерно до двух часов ночи. А вот, что было дальше, несмотря на все усилия установить не удалось. Сама она на этот вопрос отвечает несколько высокомерно:
   — Прогуливалась. Была прекрасная погода.
   — После двух ночи? — удивилась Засыпкина.
   — Ну и что? Галина Анатольевна, вы не представляете, каков наш город весенней ночью!
   — Красивый?
   — Обалденно! — заверила Борисихина. — А кроме того… Я не могла идти домой. Муж начнет скандалить, ругаться… Испортил бы все настроение.
   — А почему вы решили, что муж был дома?
   — Где ж ему быть? Он у меня порядочный.
   — Значит, вы не видели его дома?
   — Странные вопросы задаете, Галина Анатольевна! Как же я могла видеть, если в дом не входила, а окна темные? Что я — кошка?
   — Как знать… — неопределенно ответила Засыпкина.

Был ли пятый?

   Евгений Борисихин вошел в кабинет и остановился у двери, ожидая дальнейших указаний. Среднего роста, чуть сутуловатый, он казался сдержанным, если не угрюмым. Его состояние можно было понять — муж спивающейся жены, за которой приходится ходить по самым сомнительным местам городка.
   — Садитесь, — Засыпкина показала на стул.
   — Спасибо, — Борисихин сел и отвернулся, словно вопросы уже знал наперечет и все они порядком ему надоели. Здесь он, наверно, был прав, поскольку и отцу, и знакомым, а больше всего самому себе приходилось постоянно отвечать о местонахождении жены, ее состоянии, времяпровождении…
   — Вчера вы были в доме Жигунова. Что вас туда привело?
   — Что привело? — Борисихин хмыкнул. — Жену искал. Мы вдвоем с отцом пришли. Он подтвердит, если что… И нашли Зинку в доме. Спала.
   — Почему вы говорите, что нашли? Вам пришлось искать? Она пряталась от вас? Вам позволили искать в чужом доме?
   — Хм, — Борисихин, видимо, не знал на какой вопрос отвечать и, тяжело вздохнув, посмотрел на свои руки. — Вначале Дергачев сказал, что ее нет. Я не поверил, потому что она частенько бывала у Жигунова, компашка там у них подобралась… Один другого стоят. А этот парень засмеялся и говорит… Наверно, не знал, что я муж…
   — Что же он сказал?
   — Говорит, зря, дескать, я пришел, что на эту ночь он берет ее себе… И смеется. Я понял, что вроде, шутит, не стал заводиться. Слегка к нему приложился, чтоб на дороге не стоял… Ткнул его рукой в живот, он и сел в снег. Тогда я прошел в дом и во второй половине нашел Зинку… — Борисихин отвернулся к окну и сощурился, будто где-то там, за двойными рамами видел вчерашнюю картину.
   — Теперь об этом парне. Кто он такой?
   — Не знаю. Первый раз видел.
   — Ваша жена сказала, что где-то его уже встречала.
   — Возможно. У нее жизнь более насыщенная… — Борисихин помолчал. — В общем, вы меня понимаете.
   — Каков он из себя?
   — Высокий, выше меня. Черная куртка, кожаная или под кожу… Джинсы. На ногах — полусапожки… Это я заметил, когда он упал в снег. Возраст… Двадцать с небольшим, так примерно.
   — Он в доме был своим человеком?
   — Да, наверно, можно так сказать… С Дергачевым заодно, перешучивались насчет моей жены. Что-то их связывало… Или давно знакомы, или дела какие-то у них… Знаете, когда люди выпьют, это хорошо чувствуется. Им кажется, что они очень хитрые, предусмотрительные, а трезвому все сразу в глаза бросается.
   Следователь смотрела на Борисихина и невольно прикидывала — насколько можно ему верить? Говорит, вроде, искренне, не пытается выгораживать себя, хотя знает, что его подозревают. К этому отнесся спокойно. Правда, удивился, передернул плечами, но не стал оправдываться. Дескать, подозреваете и ладно, ваше дело.