А что же говорят летописи?
Летописи говорят «люди новгородские от рода варяжска до сего дня» и говорят о том, что варяги сидят от одноименного моря на восток «до предела Симова» – то есть до Волжской Болгарии. То есть впрямую отождествляют новгородцев с варягами. А с другой стороны того моря варяги «сидят» от чуди, прусов и ляхов до «агнян» (в которых решительно все историки видят континентальны англов, предков жителей нынешней коммуны Ангельн в Шлезвиге) и романских «волохов».
Причем это говорят все главные русские летописи.
А новгородская – кому, как не новгородцам, знать? – уточняет «варяги мужи словене».
Ипатьевская летопись пишет про польскую княжну XIII века «бо бе рода князей Сербских, с Кашуб, от помория Варязского от Старого града за Кгданском».
Перс Шамс-ад-Дин Димешки, сторона в варяжском вопросе решительно беспристрастная, утверждает: «Здесь есть большой залив, который называется морем варенгов. А варенги суть непонятно (для араба) говорящий народ… Они Славяне Славян».
Когда в XI веке византийские «варанги»[41] и православные «россы» побеждают нормандцев, итальянская хроника говорит, что нормандцев победили руссы и… «вандалы». А «вандалами» в средневековой Европе упорно именовали именно балтийских славян – взять хотя бы Адама Бременского.
То есть.
Археология, лингвистика, этнография и антропология единодушно утверждают, что новгородцы произошли от балтийских славян.
Летопись утверждает, что новгородцы произошли от варягов.
Варяжское поморье летопись располагает у «Старого града за Кгданском».
Персы называют варягов славянами.
Итальянские хроники причисляют варягов к балтийским славянам.
И против этого многоголосья выставляется одна строчка одной – киевской – летописи, в которой к варягам причисляются скандинавские племена (каламбуры трех немецких Задорновых XVIII века позвольте вообще не рассматривать).
Представьте для сравнения, что какой-нибудь, ну, скажем, французский ученый на основании того, что западные франки в своих хрониках иногда включают в множество «норманны» балтийских славян, отождествил бы всех норманнов с вендами и принялся бы доказывать, что Нормандия – славянское государство на французской земле, что и Хрольф Пешеход, и потомки его Вильгельм Завоеватель с Роджером Сицилийским на самом деле были славянами…
Мне отчего-то кажется, что добрые мсье в белом, крупногабаритного сложения и с добрыми глазами, приехали бы на белой с красным машине к мсье профессору в течение суток после обнародования таких выводов.
А у нас это почему-то считается наукой.
Воистину, «умом Россию не понять»…
Я тут даже не буду напоминать, читатель, что после Бравалльской битвы ни шведам, ни датчанам было не до колонизации чужих земель – им свои-то было, дай Один, оградить от налетов куршей, лопарей (!!!) и вендов.
Но вот хотя бы история о том, как новгородцы сперва отказались платить варягам дань и прогнали их, а потом призвали князя из варягов – неужели не понятно, что все это может иметь смысл только как разборки между колонией и соплеменной метрополией? И что в любом ином разрезе история эта превращается в подлинный сюр и абсурд?
Впрочем, я обещал не увлекаться.
На момент нашего рассказа – рубежа VIII–IX веков – Ладога (Новгорода еще нет, нет и Рюрикова городища, что положит ему начало, только в районе будущего Неревского конца поселок с все той же фельдбергской керамикой и с мощеными досками и горбылем улочками) со всеми ее выселками и «пригородами»[42] была лишь колонией какого-то из варяжских народов, взымавшего с нее дань-выплаты. Пусть «великой и обильной», но – колонией, самой дальней и малолюдной.
Если бы тогда кто-нибудь сказал тороватому купчине из Щетини или богатейшего Волына-Винеты, или витязю из Вагрии или Ретры, что именно этот дальний заморский выселок и есть единственная надежда варяжской Руси, ее народа, ее языка, ее Веры…
Я даже не знаю, посмеялись ли бы они столь неудачной шутке.
Все было хорошо, все было просто отлично. Храмы сияли яркими красками, кумиры – золотом и пурпуром, все соседи страшились боевых варяжских дружин, море Варяжское полнилось их ладьями, торговцы складывали в сундуки целые состояния, свободные крестьяне и горожане не знали, что такое голод, и в каждом дворе стоял накрытый стол для гостя, а жены носили на шее целые состояния в серебре и золоте.
И только Бессмертные многоголовые Боги знали, что на закате, за землями фризов, саксов и тюрингов собирается буря, которой предназначено смести с лица славянскую Атлантиду. Только они понимали, что полдень миновал и Солнце варяжской Руси неудержимо падало в кровавый закат.
Глава V
К сожалению, тема, о которой мы будем, читатель, говорить в этой главе, несколько испорчена подходом ее первых исследователей. Первыми ее, как я говорил в первой главе, исследовали славянофилы, и это наложило и на их труды, и на все последующее одну и ту же печать – корень бед балтийского славянства был во враждебных немцах. Это они, негодные, внесли богомерзкий «дух племенной исключительности» и «национальной вражды» в святое дело несения на вендский Восток «истинной веры».
Очень удивительно читать об этом у того же Александра Фомича Гильфердинга. Недаром Дмитрий Николаевич Егоров сурово критиковал и Гильфердинга и всех славянофилов в целом за эту предвзятость. И как не критиковать! Читаешь труд Гильфердинга и ясно видишь: «национальная вражда» славян и германцев существует только или в собственных конструкциях автора касательно времен, про которые ничего толком не известно – все эти «германские дружины», властвующие славянами, изгнание их суровым, но праведным Аттилой и пр. Или же во времена, когда христианская церковь – еще не поделенная, замечу, на католическую и православную – вкладывает в руку свежеобращенного германца крест и науськивает его на богопротивных «язычников». Сие действие, кстати, помимо очевидного – расширения влияния церкви и приобретения для нее новых душ и новых земных богатств – имеет и второй смысл. Называется «повязать кровью» и практикуется шайками душегубов с древнейших времен. Не имеет особого значения, что в данном случае не было (вроде бы) суда и закона, перед которыми вязали друг дружку кровью бандиты. Человек ведь и сам себя судит. А признать неправым дело, за которое даже не ты – твой близкий – убивал, а то и был убит, невероятно сложно. «Мы же с ними воевали!» – так что, какие могут быть вопросы…
Впрочем, нам грозит уход в психологию. Вернемся к истории.
Итак, в промежутке между этими двумя моментами мы отчего-то не видим никаких проявлений «исконной национальной вражды» и «исключительности». Где, скажите, эта «исключительность» у фризов и саксов, когда они сошлись с велетами в подобие державы, признав за ее столицу велетский город? В чем проявилась вражда славян и германцев под Браваллой, где с обеих сторон шли бок о бок те и другие – рус рядом с норвежцем и шведом, венд рядом с даном и ютом, когда в одном войске славянка несла знамя датского конунга, а второе возглавлял сын славянки??
Я Вас уверяю, читатель, мы и потом ее не встретим. Титмар Мерзебургский роняет мимоходом: «В 954 г. назначен архиепископом Магдебургским Вильгельм, рожденный хотя от пленницы и славянки, но благородной, и короля Оттона». Вот так. Германец признает в пленной славянке благородную. А вот когда он хочет уязвить славянина, то пользуется почему-то евангельскими выражениями:
«…Князьями у винулов были Мстивой и Мечидраг, под руководством которых вспыхнул мятеж. Как говорят и как известно по рассказам древних народов, Мстивой просил себе в жены племянницу герцога Бернарда и тот [ему ее] обещал. Теперь этот князь винулов, желая стать достойным обещания, [отправился] c герцогом в Италию, имея [при себе] тысячу всадников, которые были там почти все убиты. Когда, вернувшись из похода, он попросил обещанную ему девицу, маркграф Теодорик отменил это решение, громко крича, что не следует отдавать родственницу герцога собаке. Услышав это, Мстивой с негодованием удалился. Когда же герцог, переменив свое мнение, отправил за ним послов, чтобы заключить желаемый брак, он, как говорят, дал такой ответ: «Благородную племянницу великого государя следует с самым достойным мужем соединить, а не отдавать ее собаке. Великая милость оказана нам за нашу службу, так что нас уже собаками, а не людьми считают. Но если собака станет сильной, то сильными будут и укусы, которые она нанесет».
Откуда же такое сравнение? Из евангелия от Матфея, глава 15, стих 26: «Он же сказал в ответ: нехорошо отнимать хлеб у детей и бросать псам». Смысл по контексту фразы – нельзя давать язычникам то, что можешь дать единоверцу. Сравнение язычников (во времена описываемых событий – неиудеев) с псами принадлежит не кому-нибудь, а самому Иисусу.
Да, была вражда. Древняя, неугасающая вражда почитателей «бога Авраама, Исаака и Иакова» к тем, кто верует по-иному. И исключительность была – исключительность «нового Израиля», «истинно верующих».
Не германцы принесли в христианство вражду к славянам, а наоборот, «кроткое» христианство плескало новые и новые ведра масла в огонь вражды славян и германцев.
В VIII веке, незадолго до битвы при Бравалле, у западных границ славянства разыгрались события, суть которых тогда вряд ли кто-то понял. К ободритам-рерикам пришли гонцы от каких-то франков, от их правителя Пипина (вряд ли послы произнесли вслух нелестное прозвище своего малорослого повелителя «Короткий»). Пипин вел войну со своим сводным братом, Грифоном, Грифон уже был побежден и брошен в тюрьму, потом, когда другой, единоутробный брат Пипина ушел в монастырь (на этом месте вожди ободритов, наверное, недоуменно подняли брови), ну, в общем, стал отшельником, Пипин освободил сводного брата и даже дал ему земли. В благодарность тот с войском ушел к саксам и взбунтовал их против Пипина и всех франков. Так не могли б славяне и храбрые вожди ободритов помочь разобраться с негодяем и его пособниками-саксами?
То ли в вождях соколиного племени кипела буйная кровь, то ли саксов, старинных соперников, и что важнее, союзников заклятых врагов, велетов, проучить захотелось – не скажу. Ободриты вступили в эту войну, ударив по саксам с тыла. Одновременно в земли саксов с Запада вошла огромная франко-фризская армия. Саксы запросили мира и согласились на дань в полтысячи коров ежегодно. Грифон сбежал к баварам.
Ободриты получили обещанную долю в контрибуции и вернулись домой довольные, хоть и несколько разочарованные – повоевать по-настоящему так и не удалось.
Никто так и не понял, что это постучалась в двери славянской Атлантиды Большая Беда. И они сами открыли дверь на стук. Никто из их правителей не понял, что за громадина распухает по ту сторону края саксов, и что саксы теперь не старый неприятель и союзник еще злейших неприятелей велетов, а последний оплот язычества и сродного варяжскому германского племенного быта на пути лавины христианской империи[43].
И второго «звонка» на варяжском Поморье тоже не оценили. На сей раз империя франков явилась во всей красе, начав войну со вторжения в главное святилище земли саксов, Эресбург. Древний, почитаемый саксами столп Ирминсуль был разрушен. Впервые за пределами Римского лимеса христианская проповедь показала из ягнячьих уст оскаленные клыки. Но если Карл хотел этим сломить дух саксов, он просчитался – святотатство только разъярило их и привлекло на их сторону немало союзников.
Началась жестокая война. Саксы то покорялись силе, то восставали вновь, то отступали, то атаковали. Во главе восстания встал вождь по имени Видукинд, ему помогали даны-викинги во главе с «Зигфридом», в котором одни видят Сигурда Кольцо, другие – Сиварда, и славяне – велеты во главе с князем Драговитом[44] и сорбы. Закипала Фризия, не успевшая за столетие христианской власти забыть старых Богов. Четыре с половиной тысячи саксов были только казнены – а павшим в боях мало кто вел учет, разве что девы Вотана, относившие души павших за Богов и Предков в Его покой. Естественно, вместе с жителями земли, давшей им приют, бились славяне Липян и Белой Земли.
К сожалению, поднялись не все. Ободриты не пошли против врага их старых соперников – велетов, данов и саксов. Правда, нет сведений, чтобы они в ту войну били в спину защитникам старой веры, но и на помощь не пришли.
После тринадцати лет войны вожди саксов, Аббион и Видукинд, не выдержав разорения родного края, сдались Карлу. Как ни удивительно, он пощадил их, хотя и принудил креститься.
Через три года Карл двинул свои войска на велетов.
И что самое малоприятное – на сей раз ободриты-рерики были с ним.
Вот что пишет об этом Эйнгард:
«Есть некое племя (нация) славян в Германии (Natio quaedam Sclavenorum est in Germania…), живущее на берегу Океана, которое на собственном языке зовется велатабами (Welatabi), на франкском же вильцами (Wilzi). Оно всегда враждебно франкам и своих соседей, которые были франкам или подвластными, или союзниками (vel subiecti vel foederati; или субъектами или федератами), обычно ненавистью преследовало и войной донимало и тревожило. Решив, что ему не следует дольше сносить его дерзость, король (Карл Великий) постановил идти на него войной и, снарядив огромное войско, переправился через Рейн к Кельну. Затем, когда пройдя через Саксонию, он пришел к Эльбе, то, разбив лагерь на берегу, перебросил через реку два моста, один из которых с обеих сторон обнес валом и укрепил, поставив стражу.
Сам же, перейдя реку, где наметил, повел войско и, вторгшись в страну вильцев, приказал все опустошить огнем и мечом. Но народ тот, хотя и воинственный и рассчитывающий на свою многочисленность, не смог долго выдерживать натиск королевского войска, и потому, когда сначала подошли к городу Драговита (civitatem Dragawiti) – ведь он далеко превосходил всех царьков (regulis) вильцев и знатностью рода, и авторитетом старости, – он тотчас со всеми своими вышел из города к королю, дал заложников, каких потребовали, [и] клятвенно обещал хранить верность королю и франкам. Последовав за ним, другие славянские знатные лица и царьки (Sclavorum primores ас reguli) подчинились власти короля (se regis dicioni sub-diderunt). Тогда он, покорив тот народ и взяв заложников, которых приказал дать, тем же путем, каким прибыл, вернулся к Эльбе…»
Согласно Мецким анналам, Драговит с сыном Любом упирали на какие-то старые договоры с «Карлом непобедимым», то есть, вероятно, Карлом Мартеллом, дедом завоевателя, но, поскольку ни в каких иных источниках ничего про это не говорится, то трудно что-то сказать. Вроде бы Драговит указывал, что «получил царство» от Мартелла – то есть был признан им «царем» (rex), независимым государем, равным по статусу самому Мартеллу, а формально даже выше – ведь при жизни победитель сарацин числился всего-навсего майордомом. То есть дипломатические сношения с франками начались уже тогда.
Добившись признания покорности от правителя велетов, владыка франков повернул домой.
Однако уже в 792 году все началось сначала. Опять вспыхнула многострадальная земля саксов. Мятежники выжигали взгромоздившиеся на месте святилищ церкви, резали гарнизоны. Вместе с саксами шли фризы и местные славяне. В 794 году Карл вместе со своим сыном Карлом Юным отправился гасить мятеж. Навстречу ему выступили союзники-ободриты во главе с князем Витцаном (или Витцином, или даже Видсидом[45]; в ободритских родословных его называют Витславом). Но саксы (из племени нордальбингов) то ли предусмотрели это, то ли кто-то из окружения князя их предупредил, только на реке Лабе Витцан (будем пока называть его так) попал в засаду и погиб.
В 798 году вместе с Карлом в землю нордальбингов вторгся Дражко, сын убитого Витцана. Вместе с ним шел франкский легат Эбурис (трудно сказать, имя это или прозвище, по-древнегермански – вепрь, кабан). «Явился со всем своим войском им навстречу на поле, что зовется Свентана [совр. Швентанафельд около Борнхефеда в Гольштейне (ФРГ)], и… учинил им большую резню» – флегматично живописует действия ободритского князя в земле нордальбингов франкский летописец. Только на поле боя насчитали четыре тысячи саксонских трупов, сколько было зарублено или застрелено во время панического бегства, не знал никто.
Занятная деталь: в самых ранних хрониках имя Дражко стоит впереди Эбуриза. В несколько более поздних легат христианского государя уже стоит впереди язычника. Ну а в самых поздних Дражко исчезает, и получается, что нордальбингов Эбуриз разбил сам.
В 799 году рядом с Дражко уже шел сам Карл с сыновьями. Саксонию и в особенности Нордальбингию словно подмели метлой. Непокорные гибли, покорившихся угоняли толпами в землю франков – подальше от могил предков, от капищ, от знакомых лесов, в которых так удобно устраивать засады на франкских кольчужников. Но если в остальных саксонских землях освободившиеся земли заселяли франками, то всю землю нордальбингов Карл широким жестом подарил Дражко.
Щедрость будущего императора объяснялась просто. Славяне должны были стать живой, надежной преградой между мятежными землями саксов и их союзниками, датчанами.
В 808 году, уже будучи императором, Карл издал законы, ограничивающие торговлю франков со славянами. Два пункта назначены были близ устья Лабы (в северо-восточном углу нынешнего Ганновера), на весьма близком один от другого расстоянии, именно в Бардовике и Шезле, и только один на всем протяжении средней Лабы, в Магдебурге, где немцы могли торговать со Стодорской землей. Я уже упоминал о запрете на продажу вендам оружия, то же касалось и брони. Уж не знаю, кого больше опасался император франков – воинов-ободритов, которых он мог видеть в действии – или ободритских оружейников. У того, кто вез за Лабу броню или оружие, по этому закону отбирали весь товар (все, что бы он ни вез), причем только половина шла в казну, а остальное делилось между сыщиком, обнаружившим контрабанду, и таможенником.
Сыщики, надо думать, усердствовали.
А мечи все равно проникали. Клинки с выбитыми на плоскости именами знаменитых франкских мастеров, Ульфбертха, Ингелреда и иных, проникали далеко за Лабу. При этом из ста шестидесяти пяти известных западноевропейских клинков с клеймами лишь один обнаружен в Швеции, тогда как на варяжском Поморье их найдено тридцать, и одиннадцать подобных мечей обнаружено в пределах Руси. Это и о торговых связях, кстати…
Однако и самим союзом ободритов с франками и его плодами – в виде полученных Дражко земель – были недовольны слишком многие[46]. Причем и внутри ободритского союза, и за его пределами. Причины могли быть самыми разными – от кощунственности для язычника союза с не просто христианином, а разорителем святилищ, оскорбителем Богов, и до соображений совершенно мирских.
Возглавил недовольных Годфрид, сын Зигфрида (а сам Зигфрид, интересно, куда делся? Неужто так и остался на алой траве Свентаны?). Примкнули к ним велеты и даже двое вождей ободритов пошли против своего государя – вождь линян и вождь смельдингов.
Датчане ударили на ободритское побережье с моря. Велеты ворвались с суши. А линяне со смельдингами перекрыли выходы к Лабе, препятствуя позвать на помощь могучего союзника.
Дражко бежал. Его брат Годлейб (Годослав? Годолюб?) был схвачен в плен и повешен. Тут-то население торгово-ремесленного посада и выселили в Хедебю, который после этой пересадки расцвел и стал богатым торговым городом вместо никому не известной деревушки.
Если Витцан беззаветно кинулся на помощь союзнику и погиб, то император франков повел себя много рассудительней. Когда он наконец узнал о разорении ободритской земли, он отправил туда сына, того самого Карла юного, наказав не лезть очертя голову за Лабу, а, остановившись на левом берегу, подождать, пока все не разъяснится, и следить, не попытаются ли даны переправиться через Лабу. Тогда и только тогда – вступать с ними в сражение.
Впрочем, никто не стал особо ждать, пока Карл Юный разберется в обстановке. Велеты и даны с добычей разбрелись по домам. Крайними оказались смельдинги с линянами. Карл Юный, вопреки наставлениям батюшки, все же решил их наказать за предательство союзника франков (я в этом узле, честно говоря, перестал уже понимать, кто предатель, а кто нет… да, смельдинги и линяне изменили князю, переметнулись к его врагам – но ведь этот князь сам, своими руками рыл могилу всему варяжскому Поморью, сотрудничая с христианами-франками). Франкское войско навело через Лабу мост и двинулось на восток. Впрочем, кто там кого наказал – еще вопрос. Юный принц совершенно зря не послушался батюшки. Народу в карательной экспедиции он потерял много и вернулся в Германию.
Карл, видя разорение союзника, и опасаясь, что Годфрид теперь сможет беспрепятственно пожаловать к нему в гости по суше, тем временем начал спешно обустраивать оборону им же отданной ободритам земли нордальбингов. На левом берегу Лабы, напротив земель линян и смельдингов, была расположена Альтмарка, с крепостью Хохбоки, как раз напротив крепости смельдингов, Ленцина. На правом берегу Лабы встала крепость над славянским Гамом, с христианской церковью и собрался назначить туда епископом некоего Геридага (пожаловав ему укрепленный монастырь в соседней Фландрии на случай стратегического отступления от вендов или датчан). Геридаг, однако, умер в дороге, а престарелый император, погрязнув в срочных делах, так и не собрался отправить в крепость нового епископа.
Тем временем объявился Дражко, не в лучшем настроении. Спешно заключил мир с Годфридом и даже отдал ему в заложники своего сына Чедрага (или Сидрага). Столь же скоропостижно помирился и с саксами. А потом объединенными силами ударил на… велетов.
Велетскую землю прошел огнем и мечом, вернулся с добычей, разделил ее между воинами и кинул новый клич в саксонскую марку. Добровольцев прибыло изрядно, и уже с ними он пошел воевать смельдингов и делать из них урок всем, кто не понимает, что такое князь и зачем он нужен ободритам. Урок получился изрядный, главный город смельдингов, Конёв, спалили до тла.
Впрочем, на этом дела Дражко и кончились. В том же 809 году он был убит где-то в Волыне, как утверждают, наемниками датского короля. Впрочем, так ли? Во-первых, уж больно все вышло цивилизованно, без набегов, пожаров, шума… доросли ли до такого датчане? Во-вторых, через год сам Годфрид был убит слугою, а его сын Хемминг поспешил замириться с императором франков.
Летописи говорят «люди новгородские от рода варяжска до сего дня» и говорят о том, что варяги сидят от одноименного моря на восток «до предела Симова» – то есть до Волжской Болгарии. То есть впрямую отождествляют новгородцев с варягами. А с другой стороны того моря варяги «сидят» от чуди, прусов и ляхов до «агнян» (в которых решительно все историки видят континентальны англов, предков жителей нынешней коммуны Ангельн в Шлезвиге) и романских «волохов».
Причем это говорят все главные русские летописи.
А новгородская – кому, как не новгородцам, знать? – уточняет «варяги мужи словене».
Ипатьевская летопись пишет про польскую княжну XIII века «бо бе рода князей Сербских, с Кашуб, от помория Варязского от Старого града за Кгданском».
Перс Шамс-ад-Дин Димешки, сторона в варяжском вопросе решительно беспристрастная, утверждает: «Здесь есть большой залив, который называется морем варенгов. А варенги суть непонятно (для араба) говорящий народ… Они Славяне Славян».
Когда в XI веке византийские «варанги»[41] и православные «россы» побеждают нормандцев, итальянская хроника говорит, что нормандцев победили руссы и… «вандалы». А «вандалами» в средневековой Европе упорно именовали именно балтийских славян – взять хотя бы Адама Бременского.
То есть.
Археология, лингвистика, этнография и антропология единодушно утверждают, что новгородцы произошли от балтийских славян.
Летопись утверждает, что новгородцы произошли от варягов.
Варяжское поморье летопись располагает у «Старого града за Кгданском».
Персы называют варягов славянами.
Итальянские хроники причисляют варягов к балтийским славянам.
И против этого многоголосья выставляется одна строчка одной – киевской – летописи, в которой к варягам причисляются скандинавские племена (каламбуры трех немецких Задорновых XVIII века позвольте вообще не рассматривать).
Представьте для сравнения, что какой-нибудь, ну, скажем, французский ученый на основании того, что западные франки в своих хрониках иногда включают в множество «норманны» балтийских славян, отождествил бы всех норманнов с вендами и принялся бы доказывать, что Нормандия – славянское государство на французской земле, что и Хрольф Пешеход, и потомки его Вильгельм Завоеватель с Роджером Сицилийским на самом деле были славянами…
Мне отчего-то кажется, что добрые мсье в белом, крупногабаритного сложения и с добрыми глазами, приехали бы на белой с красным машине к мсье профессору в течение суток после обнародования таких выводов.
А у нас это почему-то считается наукой.
Воистину, «умом Россию не понять»…
Я тут даже не буду напоминать, читатель, что после Бравалльской битвы ни шведам, ни датчанам было не до колонизации чужих земель – им свои-то было, дай Один, оградить от налетов куршей, лопарей (!!!) и вендов.
Но вот хотя бы история о том, как новгородцы сперва отказались платить варягам дань и прогнали их, а потом призвали князя из варягов – неужели не понятно, что все это может иметь смысл только как разборки между колонией и соплеменной метрополией? И что в любом ином разрезе история эта превращается в подлинный сюр и абсурд?
Впрочем, я обещал не увлекаться.
На момент нашего рассказа – рубежа VIII–IX веков – Ладога (Новгорода еще нет, нет и Рюрикова городища, что положит ему начало, только в районе будущего Неревского конца поселок с все той же фельдбергской керамикой и с мощеными досками и горбылем улочками) со всеми ее выселками и «пригородами»[42] была лишь колонией какого-то из варяжских народов, взымавшего с нее дань-выплаты. Пусть «великой и обильной», но – колонией, самой дальней и малолюдной.
Если бы тогда кто-нибудь сказал тороватому купчине из Щетини или богатейшего Волына-Винеты, или витязю из Вагрии или Ретры, что именно этот дальний заморский выселок и есть единственная надежда варяжской Руси, ее народа, ее языка, ее Веры…
Я даже не знаю, посмеялись ли бы они столь неудачной шутке.
Все было хорошо, все было просто отлично. Храмы сияли яркими красками, кумиры – золотом и пурпуром, все соседи страшились боевых варяжских дружин, море Варяжское полнилось их ладьями, торговцы складывали в сундуки целые состояния, свободные крестьяне и горожане не знали, что такое голод, и в каждом дворе стоял накрытый стол для гостя, а жены носили на шее целые состояния в серебре и золоте.
И только Бессмертные многоголовые Боги знали, что на закате, за землями фризов, саксов и тюрингов собирается буря, которой предназначено смести с лица славянскую Атлантиду. Только они понимали, что полдень миновал и Солнце варяжской Руси неудержимо падало в кровавый закат.
Глава V
Закат в крови: гибель славянской Атлантиды
В кривом зеркале славянофильства. Первая встреча с франками. Карл Великий. Людовик и викинги. Генрих Птицелов и его потомки. Как велеты стали лютичами? Последние битвы. Погружение славянской Атлантиды.
В Риме старом, вечном Риме,
Где святой отец живёт,
Войско рыцарей сзывали
Для похода в Балтию.
Балтию Марии-деве
Посвятил отец святой,
Кровопийцам и убийцам
Дал он отпущение
Всех грехов: чтоб к правой вере
Обратить могли они
Балтии народ несчастный,
Гибнущий в язычестве.
Им на новые убийства
Дал благословение…»
А.И. Пумпур
К сожалению, тема, о которой мы будем, читатель, говорить в этой главе, несколько испорчена подходом ее первых исследователей. Первыми ее, как я говорил в первой главе, исследовали славянофилы, и это наложило и на их труды, и на все последующее одну и ту же печать – корень бед балтийского славянства был во враждебных немцах. Это они, негодные, внесли богомерзкий «дух племенной исключительности» и «национальной вражды» в святое дело несения на вендский Восток «истинной веры».
Очень удивительно читать об этом у того же Александра Фомича Гильфердинга. Недаром Дмитрий Николаевич Егоров сурово критиковал и Гильфердинга и всех славянофилов в целом за эту предвзятость. И как не критиковать! Читаешь труд Гильфердинга и ясно видишь: «национальная вражда» славян и германцев существует только или в собственных конструкциях автора касательно времен, про которые ничего толком не известно – все эти «германские дружины», властвующие славянами, изгнание их суровым, но праведным Аттилой и пр. Или же во времена, когда христианская церковь – еще не поделенная, замечу, на католическую и православную – вкладывает в руку свежеобращенного германца крест и науськивает его на богопротивных «язычников». Сие действие, кстати, помимо очевидного – расширения влияния церкви и приобретения для нее новых душ и новых земных богатств – имеет и второй смысл. Называется «повязать кровью» и практикуется шайками душегубов с древнейших времен. Не имеет особого значения, что в данном случае не было (вроде бы) суда и закона, перед которыми вязали друг дружку кровью бандиты. Человек ведь и сам себя судит. А признать неправым дело, за которое даже не ты – твой близкий – убивал, а то и был убит, невероятно сложно. «Мы же с ними воевали!» – так что, какие могут быть вопросы…
Впрочем, нам грозит уход в психологию. Вернемся к истории.
Итак, в промежутке между этими двумя моментами мы отчего-то не видим никаких проявлений «исконной национальной вражды» и «исключительности». Где, скажите, эта «исключительность» у фризов и саксов, когда они сошлись с велетами в подобие державы, признав за ее столицу велетский город? В чем проявилась вражда славян и германцев под Браваллой, где с обеих сторон шли бок о бок те и другие – рус рядом с норвежцем и шведом, венд рядом с даном и ютом, когда в одном войске славянка несла знамя датского конунга, а второе возглавлял сын славянки??
Я Вас уверяю, читатель, мы и потом ее не встретим. Титмар Мерзебургский роняет мимоходом: «В 954 г. назначен архиепископом Магдебургским Вильгельм, рожденный хотя от пленницы и славянки, но благородной, и короля Оттона». Вот так. Германец признает в пленной славянке благородную. А вот когда он хочет уязвить славянина, то пользуется почему-то евангельскими выражениями:
«…Князьями у винулов были Мстивой и Мечидраг, под руководством которых вспыхнул мятеж. Как говорят и как известно по рассказам древних народов, Мстивой просил себе в жены племянницу герцога Бернарда и тот [ему ее] обещал. Теперь этот князь винулов, желая стать достойным обещания, [отправился] c герцогом в Италию, имея [при себе] тысячу всадников, которые были там почти все убиты. Когда, вернувшись из похода, он попросил обещанную ему девицу, маркграф Теодорик отменил это решение, громко крича, что не следует отдавать родственницу герцога собаке. Услышав это, Мстивой с негодованием удалился. Когда же герцог, переменив свое мнение, отправил за ним послов, чтобы заключить желаемый брак, он, как говорят, дал такой ответ: «Благородную племянницу великого государя следует с самым достойным мужем соединить, а не отдавать ее собаке. Великая милость оказана нам за нашу службу, так что нас уже собаками, а не людьми считают. Но если собака станет сильной, то сильными будут и укусы, которые она нанесет».
Откуда же такое сравнение? Из евангелия от Матфея, глава 15, стих 26: «Он же сказал в ответ: нехорошо отнимать хлеб у детей и бросать псам». Смысл по контексту фразы – нельзя давать язычникам то, что можешь дать единоверцу. Сравнение язычников (во времена описываемых событий – неиудеев) с псами принадлежит не кому-нибудь, а самому Иисусу.
Да, была вражда. Древняя, неугасающая вражда почитателей «бога Авраама, Исаака и Иакова» к тем, кто верует по-иному. И исключительность была – исключительность «нового Израиля», «истинно верующих».
Не германцы принесли в христианство вражду к славянам, а наоборот, «кроткое» христианство плескало новые и новые ведра масла в огонь вражды славян и германцев.
В VIII веке, незадолго до битвы при Бравалле, у западных границ славянства разыгрались события, суть которых тогда вряд ли кто-то понял. К ободритам-рерикам пришли гонцы от каких-то франков, от их правителя Пипина (вряд ли послы произнесли вслух нелестное прозвище своего малорослого повелителя «Короткий»). Пипин вел войну со своим сводным братом, Грифоном, Грифон уже был побежден и брошен в тюрьму, потом, когда другой, единоутробный брат Пипина ушел в монастырь (на этом месте вожди ободритов, наверное, недоуменно подняли брови), ну, в общем, стал отшельником, Пипин освободил сводного брата и даже дал ему земли. В благодарность тот с войском ушел к саксам и взбунтовал их против Пипина и всех франков. Так не могли б славяне и храбрые вожди ободритов помочь разобраться с негодяем и его пособниками-саксами?
То ли в вождях соколиного племени кипела буйная кровь, то ли саксов, старинных соперников, и что важнее, союзников заклятых врагов, велетов, проучить захотелось – не скажу. Ободриты вступили в эту войну, ударив по саксам с тыла. Одновременно в земли саксов с Запада вошла огромная франко-фризская армия. Саксы запросили мира и согласились на дань в полтысячи коров ежегодно. Грифон сбежал к баварам.
Ободриты получили обещанную долю в контрибуции и вернулись домой довольные, хоть и несколько разочарованные – повоевать по-настоящему так и не удалось.
Никто так и не понял, что это постучалась в двери славянской Атлантиды Большая Беда. И они сами открыли дверь на стук. Никто из их правителей не понял, что за громадина распухает по ту сторону края саксов, и что саксы теперь не старый неприятель и союзник еще злейших неприятелей велетов, а последний оплот язычества и сродного варяжскому германского племенного быта на пути лавины христианской империи[43].
И второго «звонка» на варяжском Поморье тоже не оценили. На сей раз империя франков явилась во всей красе, начав войну со вторжения в главное святилище земли саксов, Эресбург. Древний, почитаемый саксами столп Ирминсуль был разрушен. Впервые за пределами Римского лимеса христианская проповедь показала из ягнячьих уст оскаленные клыки. Но если Карл хотел этим сломить дух саксов, он просчитался – святотатство только разъярило их и привлекло на их сторону немало союзников.
Началась жестокая война. Саксы то покорялись силе, то восставали вновь, то отступали, то атаковали. Во главе восстания встал вождь по имени Видукинд, ему помогали даны-викинги во главе с «Зигфридом», в котором одни видят Сигурда Кольцо, другие – Сиварда, и славяне – велеты во главе с князем Драговитом[44] и сорбы. Закипала Фризия, не успевшая за столетие христианской власти забыть старых Богов. Четыре с половиной тысячи саксов были только казнены – а павшим в боях мало кто вел учет, разве что девы Вотана, относившие души павших за Богов и Предков в Его покой. Естественно, вместе с жителями земли, давшей им приют, бились славяне Липян и Белой Земли.
К сожалению, поднялись не все. Ободриты не пошли против врага их старых соперников – велетов, данов и саксов. Правда, нет сведений, чтобы они в ту войну били в спину защитникам старой веры, но и на помощь не пришли.
После тринадцати лет войны вожди саксов, Аббион и Видукинд, не выдержав разорения родного края, сдались Карлу. Как ни удивительно, он пощадил их, хотя и принудил креститься.
Через три года Карл двинул свои войска на велетов.
И что самое малоприятное – на сей раз ободриты-рерики были с ним.
Вот что пишет об этом Эйнгард:
«Есть некое племя (нация) славян в Германии (Natio quaedam Sclavenorum est in Germania…), живущее на берегу Океана, которое на собственном языке зовется велатабами (Welatabi), на франкском же вильцами (Wilzi). Оно всегда враждебно франкам и своих соседей, которые были франкам или подвластными, или союзниками (vel subiecti vel foederati; или субъектами или федератами), обычно ненавистью преследовало и войной донимало и тревожило. Решив, что ему не следует дольше сносить его дерзость, король (Карл Великий) постановил идти на него войной и, снарядив огромное войско, переправился через Рейн к Кельну. Затем, когда пройдя через Саксонию, он пришел к Эльбе, то, разбив лагерь на берегу, перебросил через реку два моста, один из которых с обеих сторон обнес валом и укрепил, поставив стражу.
Сам же, перейдя реку, где наметил, повел войско и, вторгшись в страну вильцев, приказал все опустошить огнем и мечом. Но народ тот, хотя и воинственный и рассчитывающий на свою многочисленность, не смог долго выдерживать натиск королевского войска, и потому, когда сначала подошли к городу Драговита (civitatem Dragawiti) – ведь он далеко превосходил всех царьков (regulis) вильцев и знатностью рода, и авторитетом старости, – он тотчас со всеми своими вышел из города к королю, дал заложников, каких потребовали, [и] клятвенно обещал хранить верность королю и франкам. Последовав за ним, другие славянские знатные лица и царьки (Sclavorum primores ас reguli) подчинились власти короля (se regis dicioni sub-diderunt). Тогда он, покорив тот народ и взяв заложников, которых приказал дать, тем же путем, каким прибыл, вернулся к Эльбе…»
Согласно Мецким анналам, Драговит с сыном Любом упирали на какие-то старые договоры с «Карлом непобедимым», то есть, вероятно, Карлом Мартеллом, дедом завоевателя, но, поскольку ни в каких иных источниках ничего про это не говорится, то трудно что-то сказать. Вроде бы Драговит указывал, что «получил царство» от Мартелла – то есть был признан им «царем» (rex), независимым государем, равным по статусу самому Мартеллу, а формально даже выше – ведь при жизни победитель сарацин числился всего-навсего майордомом. То есть дипломатические сношения с франками начались уже тогда.
Добившись признания покорности от правителя велетов, владыка франков повернул домой.
Однако уже в 792 году все началось сначала. Опять вспыхнула многострадальная земля саксов. Мятежники выжигали взгромоздившиеся на месте святилищ церкви, резали гарнизоны. Вместе с саксами шли фризы и местные славяне. В 794 году Карл вместе со своим сыном Карлом Юным отправился гасить мятеж. Навстречу ему выступили союзники-ободриты во главе с князем Витцаном (или Витцином, или даже Видсидом[45]; в ободритских родословных его называют Витславом). Но саксы (из племени нордальбингов) то ли предусмотрели это, то ли кто-то из окружения князя их предупредил, только на реке Лабе Витцан (будем пока называть его так) попал в засаду и погиб.
В 798 году вместе с Карлом в землю нордальбингов вторгся Дражко, сын убитого Витцана. Вместе с ним шел франкский легат Эбурис (трудно сказать, имя это или прозвище, по-древнегермански – вепрь, кабан). «Явился со всем своим войском им навстречу на поле, что зовется Свентана [совр. Швентанафельд около Борнхефеда в Гольштейне (ФРГ)], и… учинил им большую резню» – флегматично живописует действия ободритского князя в земле нордальбингов франкский летописец. Только на поле боя насчитали четыре тысячи саксонских трупов, сколько было зарублено или застрелено во время панического бегства, не знал никто.
Занятная деталь: в самых ранних хрониках имя Дражко стоит впереди Эбуриза. В несколько более поздних легат христианского государя уже стоит впереди язычника. Ну а в самых поздних Дражко исчезает, и получается, что нордальбингов Эбуриз разбил сам.
В 799 году рядом с Дражко уже шел сам Карл с сыновьями. Саксонию и в особенности Нордальбингию словно подмели метлой. Непокорные гибли, покорившихся угоняли толпами в землю франков – подальше от могил предков, от капищ, от знакомых лесов, в которых так удобно устраивать засады на франкских кольчужников. Но если в остальных саксонских землях освободившиеся земли заселяли франками, то всю землю нордальбингов Карл широким жестом подарил Дражко.
Щедрость будущего императора объяснялась просто. Славяне должны были стать живой, надежной преградой между мятежными землями саксов и их союзниками, датчанами.
В 808 году, уже будучи императором, Карл издал законы, ограничивающие торговлю франков со славянами. Два пункта назначены были близ устья Лабы (в северо-восточном углу нынешнего Ганновера), на весьма близком один от другого расстоянии, именно в Бардовике и Шезле, и только один на всем протяжении средней Лабы, в Магдебурге, где немцы могли торговать со Стодорской землей. Я уже упоминал о запрете на продажу вендам оружия, то же касалось и брони. Уж не знаю, кого больше опасался император франков – воинов-ободритов, которых он мог видеть в действии – или ободритских оружейников. У того, кто вез за Лабу броню или оружие, по этому закону отбирали весь товар (все, что бы он ни вез), причем только половина шла в казну, а остальное делилось между сыщиком, обнаружившим контрабанду, и таможенником.
Сыщики, надо думать, усердствовали.
А мечи все равно проникали. Клинки с выбитыми на плоскости именами знаменитых франкских мастеров, Ульфбертха, Ингелреда и иных, проникали далеко за Лабу. При этом из ста шестидесяти пяти известных западноевропейских клинков с клеймами лишь один обнаружен в Швеции, тогда как на варяжском Поморье их найдено тридцать, и одиннадцать подобных мечей обнаружено в пределах Руси. Это и о торговых связях, кстати…
Однако и самим союзом ободритов с франками и его плодами – в виде полученных Дражко земель – были недовольны слишком многие[46]. Причем и внутри ободритского союза, и за его пределами. Причины могли быть самыми разными – от кощунственности для язычника союза с не просто христианином, а разорителем святилищ, оскорбителем Богов, и до соображений совершенно мирских.
Возглавил недовольных Годфрид, сын Зигфрида (а сам Зигфрид, интересно, куда делся? Неужто так и остался на алой траве Свентаны?). Примкнули к ним велеты и даже двое вождей ободритов пошли против своего государя – вождь линян и вождь смельдингов.
Датчане ударили на ободритское побережье с моря. Велеты ворвались с суши. А линяне со смельдингами перекрыли выходы к Лабе, препятствуя позвать на помощь могучего союзника.
Дражко бежал. Его брат Годлейб (Годослав? Годолюб?) был схвачен в плен и повешен. Тут-то население торгово-ремесленного посада и выселили в Хедебю, который после этой пересадки расцвел и стал богатым торговым городом вместо никому не известной деревушки.
Если Витцан беззаветно кинулся на помощь союзнику и погиб, то император франков повел себя много рассудительней. Когда он наконец узнал о разорении ободритской земли, он отправил туда сына, того самого Карла юного, наказав не лезть очертя голову за Лабу, а, остановившись на левом берегу, подождать, пока все не разъяснится, и следить, не попытаются ли даны переправиться через Лабу. Тогда и только тогда – вступать с ними в сражение.
Впрочем, никто не стал особо ждать, пока Карл Юный разберется в обстановке. Велеты и даны с добычей разбрелись по домам. Крайними оказались смельдинги с линянами. Карл Юный, вопреки наставлениям батюшки, все же решил их наказать за предательство союзника франков (я в этом узле, честно говоря, перестал уже понимать, кто предатель, а кто нет… да, смельдинги и линяне изменили князю, переметнулись к его врагам – но ведь этот князь сам, своими руками рыл могилу всему варяжскому Поморью, сотрудничая с христианами-франками). Франкское войско навело через Лабу мост и двинулось на восток. Впрочем, кто там кого наказал – еще вопрос. Юный принц совершенно зря не послушался батюшки. Народу в карательной экспедиции он потерял много и вернулся в Германию.
Карл, видя разорение союзника, и опасаясь, что Годфрид теперь сможет беспрепятственно пожаловать к нему в гости по суше, тем временем начал спешно обустраивать оборону им же отданной ободритам земли нордальбингов. На левом берегу Лабы, напротив земель линян и смельдингов, была расположена Альтмарка, с крепостью Хохбоки, как раз напротив крепости смельдингов, Ленцина. На правом берегу Лабы встала крепость над славянским Гамом, с христианской церковью и собрался назначить туда епископом некоего Геридага (пожаловав ему укрепленный монастырь в соседней Фландрии на случай стратегического отступления от вендов или датчан). Геридаг, однако, умер в дороге, а престарелый император, погрязнув в срочных делах, так и не собрался отправить в крепость нового епископа.
Тем временем объявился Дражко, не в лучшем настроении. Спешно заключил мир с Годфридом и даже отдал ему в заложники своего сына Чедрага (или Сидрага). Столь же скоропостижно помирился и с саксами. А потом объединенными силами ударил на… велетов.
Велетскую землю прошел огнем и мечом, вернулся с добычей, разделил ее между воинами и кинул новый клич в саксонскую марку. Добровольцев прибыло изрядно, и уже с ними он пошел воевать смельдингов и делать из них урок всем, кто не понимает, что такое князь и зачем он нужен ободритам. Урок получился изрядный, главный город смельдингов, Конёв, спалили до тла.
Впрочем, на этом дела Дражко и кончились. В том же 809 году он был убит где-то в Волыне, как утверждают, наемниками датского короля. Впрочем, так ли? Во-первых, уж больно все вышло цивилизованно, без набегов, пожаров, шума… доросли ли до такого датчане? Во-вторых, через год сам Годфрид был убит слугою, а его сын Хемминг поспешил замириться с императором франков.