Тот факт, что Рихард Зорге пил, западными исследователями не оспаривается как факт общеизвестный, а советскими стыдливо опускается. Друг Зорге, немецкий дипломат принц Урах вспоминал: «Выпивая, он проходил все состояния пьяницы: экзальтированность, слезливую униженность, агрессивность, паранойю и мегаломанию, делириум, ступор и серое одиночество похмелья, которое можно было разогнать лишь новой порцией алкоголя». В нетрезвом виде он бывал агрессивен, иной раз ввязывался в драки – но даже в самом пьяном состоянии никогда не говорил лишнего. Контрразведчик Ивар Лисснер решил как-то раз проверить Рихарда на предмет знания русского языка. «Однажды я принес русскую газету и положил ему на стол. Русским я владел свободно. „Прочтите это!“ – сказал я. Зорге уже успел выпить добрых пятнадцать порций виски. „Прочесть это? Да надо быть не в своем уме!“ – и от его хохота, как обычно, стены заходили ходуном».
Много для понимания этого характера дает известная фотография Рихарда Зорге токийского периода. Он стоит возле укрепленной на небольшом столбике таблички, на которой написано что-то по-японски и дан английский перевод: «NANDS OFF», что означает дословно: «Руки прочь!». Рихард ухватился за столб рукой, поставил ногу на его основание и с вызовом смотрит в объектив. Собственно, сюжет этого снимка может считаться символом работы разведчика. Ну, а что касается вызова – то это уже личная особенность самого Рихарда Зорге, для которого вся жизнь была: «И вечный бой – покой нам только снится…». И пока что он выигрывал этот затяжной многораундный матч.
Почему Сталин не поверил Зорге?
Много для понимания этого характера дает известная фотография Рихарда Зорге токийского периода. Он стоит возле укрепленной на небольшом столбике таблички, на которой написано что-то по-японски и дан английский перевод: «NANDS OFF», что означает дословно: «Руки прочь!». Рихард ухватился за столб рукой, поставил ногу на его основание и с вызовом смотрит в объектив. Собственно, сюжет этого снимка может считаться символом работы разведчика. Ну, а что касается вызова – то это уже личная особенность самого Рихарда Зорге, для которого вся жизнь была: «И вечный бой – покой нам только снится…». И пока что он выигрывал этот затяжной многораундный матч.
Почему Сталин не поверил Зорге?
Среди легенд о Рихарде Зорге самая популярная, наверное, та, что он – именно он! – предупредил Центр о точной дате начала войны, а Сталин не принял его телеграмму во внимание. И потом, когда ход событий обнаружил его неправоту, не мог простить Зорге то, что разведчик оказался прозорливей.
Из публикации в публикацию кочуют всемирно известные радиограммы «Рамзая», преданные гласности сразу же после его «реабилитации», на волне всеобщего интереса.
Так почему же Сталин не поверил Зорге? Неужели действительно, потому, что эти сообщения не укладывались в его собственные прогнозы? Несерьезно как-то, умным был человеком Иосиф Виссарионович, умным и не склонным абсолютизировать собственное мнение. Или, может быть, начальник Разведупра побоялся доложить о радиограммах Зорге – говорят, он был пуглив и доводил до сведения «самого» лишь то, что тому угодно было услышать. Но, если он был пуглив, то должен понимать, что, начнись на самом деле война и раскройся такое недонесение – ему святят трибунал и «вышка». Пугливые люди как раз стремятся докладывать все, чтобы переложить тяжесть ответственности на плечи начальства. Так в чем же дело? Или, может быть, все вообще было совсем иначе?
…М. И. Иванов пришел в Разведупр в мае 1940 года, после окончания Военной академии. Это было своеобразное время для советской разведки, время стремительных карьер и вопиющего непрофессионализма. Только что прошедшие «чистки» обескровили управление, выбив абсолютное большинство квалифицированных работников. На смену им приходили люди, имевшие о разведработе более чем смутное представление, и сразу достаточно быстро продвигались на верх по служебной лестнице, начиная руководить и оценивать информацию, по мере имеющегося умения. Они бы, может, и не хотели таких карьер, да у них не было выбора.
Иванова направили работать в японское отделение. И вскоре – дело было все в том же 1940 году – как-то раз вышел такой казус, что начальник отделения был в командировке, а его заместитель готовился к отъезду в Японию и на службе не появлялся. Иванов остался за начальника отделения, вдвоем с переводчицей.
…Рабочий день клонился к вечеру, – вспоминает он. – Я сидел в комнате один и, как обычно, закончив текущие дела, изучал материалы агентурной сети. Тревожно зазвонил телефон. Порученец Проскурова [14]распорядился, чтобы я принес «главному» «Личное дело № 1», как мы называли досье Зорге. Через несколько минут я уже был в приемной комдива. 33-летний Проскуров, как всегда, свежевыбритый и бодрый, обычно встречал гостей, поднимаясь из кресла… Вот и тогда комдив вышел из-за стола и, протянув руку, сказал: «Здравствуйте, Михаил Иванович. Звонил товарищ Поскребышев. „Хозяин“ интересуется, „что там выдумал ваш немец в Токио“? К ночи ждет моего доклада». Я знал содержание последней шифровки Зорге, где он сообщал первые сведения о практических шагах по сколачиванию пакта между Римом, Берлином и Токио, и что после окончания войны во Франции предстоит переориентация главных сил Германии на восток, против Советского Союза.
Проскуров взял личное дело Зорге и, закончив чтение, неожиданно спросил: «Скажите, капитан Иванов, а вы лично верите Зорге?»…Я об этом думал уже не раз и поэтому сразу ответил: «Да, верю!». «Он тут же задал следующий прямой вопрос: „А почему?“.
Мне предстояло не просто дать ответ, а фактически поручиться за человека, лично мне не известного… „Я верю Зорге потому, что он информирует нас заранее о событиях, а все его наиболее значительные информации были впоследствии подтверждены жизнью. А это в деятельности разведчика самое главное“. Я тут же назвал его упреждающие сообщения, поступившие за предшествующие заключению „Антикоминтерновского пакта“ шесть месяцев, о начале войны Японии в Китае в 1937 году, о событиях в Монголии летом 1939 года.
Проскуров перебил меня и сказал: „Верно, товарищ Иванов! Так в большом деле не обманывают. Будем Рихарда защищать“.
В тот раз Проскуров вернулся из Кремля уже под утро следующего дня. Принимая из рук комдива личное дело Зорге, я вопросительно посмотрел на него. Но он только развел руками и разрешил идти отдыхать».
Из этого отрывка можно заключить, что Проскуров отстаивал перед недоверчивым Сталиным правоту «Рамзая», но не отстоял, что разведка верила Зорге, а глава государства – нет. Но в разведке игры в «верю – не верю» вообще неуместны. Речь шла об очень серьезном деле – кроме того, что война сама по себе очень серьезное дело, СССР и Германию в то время связывал пакт о ненападении, и надо было трижды подумать, прежде чем хоть что-то предпринять. А любому, даже самому надежному и проверенному разведчику нельзя доверять безоговорочно. Он может не обманывать, но быть обманутым, может стать жертвой дезинформации. И Сталин не зря в качестве приложения к разведсводке затребовал личное дело агента.
О том, как выглядели такие аудиенции, рассказывает другой человек, начальник ИНО НКВД П. М. Фитин. Правда, это уже немножко другое время, но его тоже вызвал Сталин по очень серьезному делу.
«16 июня 1941 года из нашей берлинской резидентуры пришло срочное сообщение о том, что Гитлер принял окончательное решение напасть на СССР 22 июня 1941 года, – писал Фитин в своих мемуарах. – Эти данные тотчас же были доложены в соответствующие инстанции… Вызов к И. В. Сталину не застал нас врасплох… И. В. Сталин, не поднимая головы, сказал: „Прочитал ваше донесение… Выходит, Германия собирается напасть на Советский Союз?“ Мы молчим. Ведь всего три дня назад – 14 июня – газеты опубликовали сообщение ТАСС, в котором говорилось, что Германия так же неукоснительно соблюдает условия советско-германского пакта о ненападении, как и Советский Союз. „Что за человек, сообщивший эти сведения?“
Мы готовы были к ответу на этот вопрос, я дал подробную характеристику нашему источнику… Работает в Министерстве воздушного флота и очень осведомлен. У нас нет оснований сомневаться в правдоподобности его информации.
После окончания моего доклада вновь наступила длительная пауза. Сталин, подойдя к своему рабочему столу и повернувшись к нам, произнес: „Дезинформация! Можете быть свободны“».
Если подойти к делу прямо и грубо, то о чем говорится в этом эпизоде? Разведка, как и пресса – это поле боя информационной войны. На нем сталкиваются потоки информации и дезинформации, и главная задача разведчика после того, как он получил сообщения, их осмыслить и сделать соответствующие выводы: что здесь правда, а что – «деза». И вот глава государства вызывает начальника внешней разведки по наиважнейшему вопросу: начнется ли через шесть дней война, как утверждается в его донесении? Спрашивает его мнение по этому поводу – а начальник разведки молчит! Видите ли, два дня назад он прочитал сообщение ТАСС! И, находясь на таком посту, не знает, что газеты – один из главнейших органов дезинформации, а с него спрашивают информацию. Хоть бы постыдился такие вещи о себе рассказывать!
Не получив ответа, глава государства спрашивает данные агента и начинает выполнять за начальника разведки его работу – то есть, оценивать поступившее сообщение. Оценивает его как недостоверное – возможно, надеясь на то, что с ним начнут спорить. (Со Сталиным, кстати, спорили многие, и он нередко менял свою точку зрения, если мнение оппонента было хорошо аргументировано.) Не дождался. Какие выводы по поводу этого сообщения он сделал для себя – это уже второй вопрос…
По-видимому, то же самое произошло и в 1940 году. Сталин вызвал к себе Проскурова, тот посоветовался с Ивановым. Первый работает в разведке чуть больше года, второй – несколько месяцев. Проскуров – боевой летчик, герой неба, за годы испанской войны ставший из командира эскадрильи генералом. Иванов – военный связист, тоже испанский ветеран, но он хотя бы академию окончил и имеет какое-то представление о военной науке. Оба они «верят Зорге», но едва ли эта «вера» что-либо значит в глазах Сталина, когда речь идет о специалистах такого уровня. И вот он берет в руки «Дело № 1». И что же он там видит?
…Еще работая в Коминтерне, Зорге вроде бы был замешан в какую-то правую оппозицию – может быть, нашу, а еще вернее, германскую, ибо дела ГКП ему всегда были куда ближе, чем дела ВКП(б). Об этом докладывал Берзину еще завербовавший Рихарда Басов. Берзина все эти партийные склоки волнуют мало, однако первая бумажка в дело уже подшита.
А теперь вспомним резидента Горева и его встречу с Зорге в Берлине. После этой встречи он направил в Центр донесение, что Зорге как-то не так отзывался о Коминтерне, ВКП(б) и Сталине. Берзина это, опять-таки, мало волнует, в органах все время «стучат» друг на друга, если каждому такому «стуку» давать ход, то разведка останется без кадров – как оно несколько позже и случилось. Однако его подопечный, на свою беду, чрезвычайно словоохотлив, особенно в пьяном виде. Из Шанхая приходит еще она бумажка, что он как-то уж очень разоткровенничался с курьером, причем беспартийным, и опять там говорил что-то не то.
Что именно «не то» говорил Зорге? Об этом пишет М. И. Сироткин в документе «Опыт организации и деятельности резидентуры „Рамзая“». «Он утверждал, что „линия Коминтерна“, начиная с 1929 г. (т. е. с тех пор, как исчезли из руководства правые) построена на пассивной тактике удержания наличного, а так как наличное сводится главным образом к существованию СССР, то вся политика Коминтерна построена на задаче помощи социалистическому строительству в СССР, причем соответствующим образом ограничивается активность компартий на Западе. Он критиковал недостаточную активность нашей внешней политики, наше вступление в Лигу наций». То есть, говоря грубо и упрощенно, ему было не по душе, что СССР слишком много занимается собственными делами и слишком мало – «мировой революцией». А Зорге, если мы вспомним, изначально работал на революцию, а на Россию – постольку, поскольку там был центр мирового коммунизма.
Но в целом никакого особого криминала за Рихардом нет, и Берзин все эти политические тонкости известно, где видел, да у него половина кадров, если не 90 процентов, думает не так, как пишет газета «Правда». Он лично знает Зорге, с ним в свое время было много переговорено, и Берзин ему верит – он имеет основания именно верить Рихарду, к их отношениям это слово применимо.
Но время идет, меняются кадры сотрудников центрального аппарата, все меньше остается там людей, которые знали Зорге лично, ибо в Центр его больше не вызывают. В 1937 году в его деле сделана пометка: «Политически совершенно не проверен. Имел связь с троцкистами. Политического доверия не внушает». Что делали в таких случаях? Известно что. Вызывали домой «на отдых» – и дальше человек попадал в «ежовые рукавицы». В 1937 году было принято решение об отзыве Зорге и его людей, однако в конце концов все же решили этого не делать, и причина ясна – Рамзай давал ценную информацию, его исчезновение пробило бы слишком большую брешь в работе, а заменить его было некем. В разведке прекрасно умеют работать как с достоверными, так и с сомнительными данными, так что отзывать Зорге не стали, однако пометка в деле осталась.
Но и это еще не все. Как известно, Рихард снабжал посла Отта, да и не только его, информацией по японским делам. Естественно, он прекрасно понимал, что Отт был разведчиком. Понимал это и Берзин. Тем не менее, начальник Разведупра всячески такую деятельность поддерживал, ибо заручиться доверием посла можно было, лишь снабжая его первоклассной достоверной информацией. «Сливки», конечно, доставались Москве – ну, а «молоко» шло в Берлин. Однако Рихард, фактически, работал на немецкую разведку – и вполне возможно, что и Разведупр, и НКВД получали об этом информацию от своих немецких агентов. В Разведупре знали, кто такой на самом деле Зорге, а в НКВД знать этого не могли, и у них он шел как «немецкий шпион».
Дальше – больше. В августе 1941 года в недрах Разведупра была составлена записка «Истоки политического недоверия Инсону», [15]в которой вспомнили, что множество бывших начальников Зорге являлись «немецкими и японскими шпионами» и, естественно, сдали своих агентов иностранным разведкам. Эта проблема не дает покоя разведупровскому начальству Зорге, имевшему к тому времени совсем другой уровень понимания специфики собственного ведомства, чем во времена Берзина и даже в 1937 году. «Вопрос Инсона не новый, неоднократно ставился на обсуждение, – говорится в записке. – Основной вопрос: почему японцы или немцы не уничтожат его, если он выдан им как советский разведчик? Всегда делается один вывод: японцы или немцы не уничтожают Инсона с той целью, чтобы отправить его к нам для разведывательной работы».
Зато итог этих мучительных размышлений совершенно изумителен: «Информацию Инсона необходимо всегда сопоставлять с данными других источников и общим переживаемым моментом международного положения, а также тщательно ее анализировать и критически к ней относиться». Надо же, немецкий и японский шпион, троцкист, но с ним надо продолжать работу, лишь перепроверять его информацию. Как будто в разведке существует такая информация, к которой можно относиться иначе!
Широко известно, что преемник Проскурова на посту начальника военной разведки, танковый генерал Голиков завел специальную папку для «сомнительных и дезинформирующих сообщений „Рамзая“». История умалчивает, существовала ли вторая папка – «для достоверных сообщений». По логике вещей, такие папки должны были заводиться для каждой резидентуры, ибо любой разведчик, как уже говорилось, может стать жертвой дезинформации.
…И вот это досье, с пометками: «политически совершенно не проверен», «бывший троцкист», «возможно, двойной агент» и представил Проскуров Сталину. Как отнесся к ней глава государства? Едва ли он стал информировать начальника разведки о своих выводах.
Кстати, по поводу «информации и дезинформации». 21 сентября 1940 года Зорге прислал в Москву сообщение, касающееся «пакта трех держав» – возможно, одно из тех, которые Проскуров обсуждал с капитаном Ивановым:
«От посла Отта… Японцы готовы подписать пакт и оказывают давление на посла Отта о скорейшем его подписании… В связи с этим Риббентроп отравился в Италию, чтобы получить согласие Италии… Немцы будут пытаться привлечь к этому пакту Советский Союз. В пакте нет ни одного пункта, направленного против СССР, что и будет опубликовано…»
Интересно, в какую папку легло это сообщение?
А теперь – о том, с чего мы начали, о предупреждениях по поводу грядущей войны. Как они выглядели на самом деле?
Точку в этом вопросе ставят опубликованные 16 июня 2001 года в «Красной Звезде» материалы круглого стола, который проходил в редакции перед 60-летней годовщиной начала войны. Одного из участников, полковника Службы внешней разведки В. Карпова, спросили о радиограммах Зорге. Ответ был категоричным: «К сожалению, это фальшивка, появившаяся в хрущевские времена». Такие «дурочки» запускаются просто: кто-то из авторов публикаций о Зорге эти радиограммы для красного словца придумал, а остальные со ссылкой на него, подхватили – и пошла писать губерния. Затем добавили психологизма, придумали мстительного Сталина, который не мог простить Зорге этих сообщений. ГРУ не протестовало, а может, и само запустило эти «сообщения» – прибавили же Льву Маневичу, герою книги и фильма «Земля, до востребования», лишних четыре года работы «для драматического эффекта». Он был арестован в 1932 году, а его заставили аж в испанской войне участвовать. Те еще мистификаторы сидят в военной разведке…
Нет, на самом деле о начале войны, и даже о ее приблизительной дате, советское правительство превосходно знало. Но радиограммы Зорге были вспомогательными и служили, в основном, для проверки информации. Еще 18 февраля 1941 года «Альта» (Ильза Штёбе) передавала из Берлина о том, что сформированы три группы армий, называла имена их предполагаемых командующих и направления, по которым они будут наступать. В марте Арвид Харнак («Корсиканец») сообщал о скором начале войны. О том же информировало множество источников, легальных и нелегальных, называя самые разные сроки, – от 15 марта до конца июня. Самый близкий географически информатор сидел в Москве, работал в германском посольстве и дал последнее, экстренное предупреждение 21 июня. Так что нападение гитлеровской Германии никоим образом не было неожиданным. В Кремле обо всем прекрасно знали, были приняты необходимые меры, своевременно отданы распоряжения о приведении войск в боевую готовность. Почему же тогда наша армия катилась от границ до самой Москвы? А вот чтобы не отвечать на этот вопрос, и была запущена сказка о неожиданном нападении. Ибо лето 1941 года – не то время, когда уместно обсуждать проблемы боеспособности Красной Армии…
С началом войны, значение группы «Рамзай» возросло необыкновенно. Если о немецких планах у советской разведки было кому сообщать и без Зорге, то в освещении японских планов у него не бьшо конкурентов. Здесь информация шла почти что эксклюзивная. Именно в это время и был составлен документ «Истоки политического недоверия Инсону» – если агент, действительно, работал под контролем, то пришел его «Час X» – время гнать «дезу». Сталин несколько раз по своей собственной инициативе спрашивал у Голикова: «Что там пишет ваш немец из Токио?»
В самом деле, слишком многое зависело от того, куда направит свои военные усилия Япония – на север или на юг. Придется ли СССР воевать на два фронта? Германия была заинтересована в том, чтобы усилия были направлены на север, против Советского Союза – но были ли заинтересованы в этом сами японцы?
Из публикации в публикацию кочуют всемирно известные радиограммы «Рамзая», преданные гласности сразу же после его «реабилитации», на волне всеобщего интереса.
11 апреля 1941 года.
«Представитель генштаба в Токио заявил, что сразу после окончания войны в Европе начнется война против Советского Союза».
15 мая 1941 года.
«Нападение Германии ожидается с 20 по 22 июня».
21 мая 1941 года.И, наконец, та самая, знаменитая:
«Германия сконцентрировала 9 армий, состоящих из 150 дивизий, против СССР».
15 июня 1941 года.Выглядят они эффектно. По крайней мере, вполне в духе фильмов про разведчиков, только приписки «Юстас – Алексу» не хватает. Но это эффектность, так сказать, для массового зрителя. Дело в том, что настоящее разведдонесение обязательно содержит ссылку на источник. А если ссылка нечеткая, то Центр еще непременно, со скрупулезной занудностью, уточнит: «Доложите о ваших источниках – кто они?» Но допустим, что эти ссылки выпали в ходе написания книг и статей. В конце концов, важно не кто сказал, а что сказано. Зачем загружать читателя лишней информацией?
«Нападение ожидается рано утром 22 июня по широкому фронту».
Так почему же Сталин не поверил Зорге? Неужели действительно, потому, что эти сообщения не укладывались в его собственные прогнозы? Несерьезно как-то, умным был человеком Иосиф Виссарионович, умным и не склонным абсолютизировать собственное мнение. Или, может быть, начальник Разведупра побоялся доложить о радиограммах Зорге – говорят, он был пуглив и доводил до сведения «самого» лишь то, что тому угодно было услышать. Но, если он был пуглив, то должен понимать, что, начнись на самом деле война и раскройся такое недонесение – ему святят трибунал и «вышка». Пугливые люди как раз стремятся докладывать все, чтобы переложить тяжесть ответственности на плечи начальства. Так в чем же дело? Или, может быть, все вообще было совсем иначе?
…М. И. Иванов пришел в Разведупр в мае 1940 года, после окончания Военной академии. Это было своеобразное время для советской разведки, время стремительных карьер и вопиющего непрофессионализма. Только что прошедшие «чистки» обескровили управление, выбив абсолютное большинство квалифицированных работников. На смену им приходили люди, имевшие о разведработе более чем смутное представление, и сразу достаточно быстро продвигались на верх по служебной лестнице, начиная руководить и оценивать информацию, по мере имеющегося умения. Они бы, может, и не хотели таких карьер, да у них не было выбора.
Иванова направили работать в японское отделение. И вскоре – дело было все в том же 1940 году – как-то раз вышел такой казус, что начальник отделения был в командировке, а его заместитель готовился к отъезду в Японию и на службе не появлялся. Иванов остался за начальника отделения, вдвоем с переводчицей.
…Рабочий день клонился к вечеру, – вспоминает он. – Я сидел в комнате один и, как обычно, закончив текущие дела, изучал материалы агентурной сети. Тревожно зазвонил телефон. Порученец Проскурова [14]распорядился, чтобы я принес «главному» «Личное дело № 1», как мы называли досье Зорге. Через несколько минут я уже был в приемной комдива. 33-летний Проскуров, как всегда, свежевыбритый и бодрый, обычно встречал гостей, поднимаясь из кресла… Вот и тогда комдив вышел из-за стола и, протянув руку, сказал: «Здравствуйте, Михаил Иванович. Звонил товарищ Поскребышев. „Хозяин“ интересуется, „что там выдумал ваш немец в Токио“? К ночи ждет моего доклада». Я знал содержание последней шифровки Зорге, где он сообщал первые сведения о практических шагах по сколачиванию пакта между Римом, Берлином и Токио, и что после окончания войны во Франции предстоит переориентация главных сил Германии на восток, против Советского Союза.
Проскуров взял личное дело Зорге и, закончив чтение, неожиданно спросил: «Скажите, капитан Иванов, а вы лично верите Зорге?»…Я об этом думал уже не раз и поэтому сразу ответил: «Да, верю!». «Он тут же задал следующий прямой вопрос: „А почему?“.
Мне предстояло не просто дать ответ, а фактически поручиться за человека, лично мне не известного… „Я верю Зорге потому, что он информирует нас заранее о событиях, а все его наиболее значительные информации были впоследствии подтверждены жизнью. А это в деятельности разведчика самое главное“. Я тут же назвал его упреждающие сообщения, поступившие за предшествующие заключению „Антикоминтерновского пакта“ шесть месяцев, о начале войны Японии в Китае в 1937 году, о событиях в Монголии летом 1939 года.
Проскуров перебил меня и сказал: „Верно, товарищ Иванов! Так в большом деле не обманывают. Будем Рихарда защищать“.
В тот раз Проскуров вернулся из Кремля уже под утро следующего дня. Принимая из рук комдива личное дело Зорге, я вопросительно посмотрел на него. Но он только развел руками и разрешил идти отдыхать».
Из этого отрывка можно заключить, что Проскуров отстаивал перед недоверчивым Сталиным правоту «Рамзая», но не отстоял, что разведка верила Зорге, а глава государства – нет. Но в разведке игры в «верю – не верю» вообще неуместны. Речь шла об очень серьезном деле – кроме того, что война сама по себе очень серьезное дело, СССР и Германию в то время связывал пакт о ненападении, и надо было трижды подумать, прежде чем хоть что-то предпринять. А любому, даже самому надежному и проверенному разведчику нельзя доверять безоговорочно. Он может не обманывать, но быть обманутым, может стать жертвой дезинформации. И Сталин не зря в качестве приложения к разведсводке затребовал личное дело агента.
О том, как выглядели такие аудиенции, рассказывает другой человек, начальник ИНО НКВД П. М. Фитин. Правда, это уже немножко другое время, но его тоже вызвал Сталин по очень серьезному делу.
«16 июня 1941 года из нашей берлинской резидентуры пришло срочное сообщение о том, что Гитлер принял окончательное решение напасть на СССР 22 июня 1941 года, – писал Фитин в своих мемуарах. – Эти данные тотчас же были доложены в соответствующие инстанции… Вызов к И. В. Сталину не застал нас врасплох… И. В. Сталин, не поднимая головы, сказал: „Прочитал ваше донесение… Выходит, Германия собирается напасть на Советский Союз?“ Мы молчим. Ведь всего три дня назад – 14 июня – газеты опубликовали сообщение ТАСС, в котором говорилось, что Германия так же неукоснительно соблюдает условия советско-германского пакта о ненападении, как и Советский Союз. „Что за человек, сообщивший эти сведения?“
Мы готовы были к ответу на этот вопрос, я дал подробную характеристику нашему источнику… Работает в Министерстве воздушного флота и очень осведомлен. У нас нет оснований сомневаться в правдоподобности его информации.
После окончания моего доклада вновь наступила длительная пауза. Сталин, подойдя к своему рабочему столу и повернувшись к нам, произнес: „Дезинформация! Можете быть свободны“».
Если подойти к делу прямо и грубо, то о чем говорится в этом эпизоде? Разведка, как и пресса – это поле боя информационной войны. На нем сталкиваются потоки информации и дезинформации, и главная задача разведчика после того, как он получил сообщения, их осмыслить и сделать соответствующие выводы: что здесь правда, а что – «деза». И вот глава государства вызывает начальника внешней разведки по наиважнейшему вопросу: начнется ли через шесть дней война, как утверждается в его донесении? Спрашивает его мнение по этому поводу – а начальник разведки молчит! Видите ли, два дня назад он прочитал сообщение ТАСС! И, находясь на таком посту, не знает, что газеты – один из главнейших органов дезинформации, а с него спрашивают информацию. Хоть бы постыдился такие вещи о себе рассказывать!
Не получив ответа, глава государства спрашивает данные агента и начинает выполнять за начальника разведки его работу – то есть, оценивать поступившее сообщение. Оценивает его как недостоверное – возможно, надеясь на то, что с ним начнут спорить. (Со Сталиным, кстати, спорили многие, и он нередко менял свою точку зрения, если мнение оппонента было хорошо аргументировано.) Не дождался. Какие выводы по поводу этого сообщения он сделал для себя – это уже второй вопрос…
По-видимому, то же самое произошло и в 1940 году. Сталин вызвал к себе Проскурова, тот посоветовался с Ивановым. Первый работает в разведке чуть больше года, второй – несколько месяцев. Проскуров – боевой летчик, герой неба, за годы испанской войны ставший из командира эскадрильи генералом. Иванов – военный связист, тоже испанский ветеран, но он хотя бы академию окончил и имеет какое-то представление о военной науке. Оба они «верят Зорге», но едва ли эта «вера» что-либо значит в глазах Сталина, когда речь идет о специалистах такого уровня. И вот он берет в руки «Дело № 1». И что же он там видит?
…Еще работая в Коминтерне, Зорге вроде бы был замешан в какую-то правую оппозицию – может быть, нашу, а еще вернее, германскую, ибо дела ГКП ему всегда были куда ближе, чем дела ВКП(б). Об этом докладывал Берзину еще завербовавший Рихарда Басов. Берзина все эти партийные склоки волнуют мало, однако первая бумажка в дело уже подшита.
А теперь вспомним резидента Горева и его встречу с Зорге в Берлине. После этой встречи он направил в Центр донесение, что Зорге как-то не так отзывался о Коминтерне, ВКП(б) и Сталине. Берзина это, опять-таки, мало волнует, в органах все время «стучат» друг на друга, если каждому такому «стуку» давать ход, то разведка останется без кадров – как оно несколько позже и случилось. Однако его подопечный, на свою беду, чрезвычайно словоохотлив, особенно в пьяном виде. Из Шанхая приходит еще она бумажка, что он как-то уж очень разоткровенничался с курьером, причем беспартийным, и опять там говорил что-то не то.
Что именно «не то» говорил Зорге? Об этом пишет М. И. Сироткин в документе «Опыт организации и деятельности резидентуры „Рамзая“». «Он утверждал, что „линия Коминтерна“, начиная с 1929 г. (т. е. с тех пор, как исчезли из руководства правые) построена на пассивной тактике удержания наличного, а так как наличное сводится главным образом к существованию СССР, то вся политика Коминтерна построена на задаче помощи социалистическому строительству в СССР, причем соответствующим образом ограничивается активность компартий на Западе. Он критиковал недостаточную активность нашей внешней политики, наше вступление в Лигу наций». То есть, говоря грубо и упрощенно, ему было не по душе, что СССР слишком много занимается собственными делами и слишком мало – «мировой революцией». А Зорге, если мы вспомним, изначально работал на революцию, а на Россию – постольку, поскольку там был центр мирового коммунизма.
Но в целом никакого особого криминала за Рихардом нет, и Берзин все эти политические тонкости известно, где видел, да у него половина кадров, если не 90 процентов, думает не так, как пишет газета «Правда». Он лично знает Зорге, с ним в свое время было много переговорено, и Берзин ему верит – он имеет основания именно верить Рихарду, к их отношениям это слово применимо.
Но время идет, меняются кадры сотрудников центрального аппарата, все меньше остается там людей, которые знали Зорге лично, ибо в Центр его больше не вызывают. В 1937 году в его деле сделана пометка: «Политически совершенно не проверен. Имел связь с троцкистами. Политического доверия не внушает». Что делали в таких случаях? Известно что. Вызывали домой «на отдых» – и дальше человек попадал в «ежовые рукавицы». В 1937 году было принято решение об отзыве Зорге и его людей, однако в конце концов все же решили этого не делать, и причина ясна – Рамзай давал ценную информацию, его исчезновение пробило бы слишком большую брешь в работе, а заменить его было некем. В разведке прекрасно умеют работать как с достоверными, так и с сомнительными данными, так что отзывать Зорге не стали, однако пометка в деле осталась.
Но и это еще не все. Как известно, Рихард снабжал посла Отта, да и не только его, информацией по японским делам. Естественно, он прекрасно понимал, что Отт был разведчиком. Понимал это и Берзин. Тем не менее, начальник Разведупра всячески такую деятельность поддерживал, ибо заручиться доверием посла можно было, лишь снабжая его первоклассной достоверной информацией. «Сливки», конечно, доставались Москве – ну, а «молоко» шло в Берлин. Однако Рихард, фактически, работал на немецкую разведку – и вполне возможно, что и Разведупр, и НКВД получали об этом информацию от своих немецких агентов. В Разведупре знали, кто такой на самом деле Зорге, а в НКВД знать этого не могли, и у них он шел как «немецкий шпион».
Дальше – больше. В августе 1941 года в недрах Разведупра была составлена записка «Истоки политического недоверия Инсону», [15]в которой вспомнили, что множество бывших начальников Зорге являлись «немецкими и японскими шпионами» и, естественно, сдали своих агентов иностранным разведкам. Эта проблема не дает покоя разведупровскому начальству Зорге, имевшему к тому времени совсем другой уровень понимания специфики собственного ведомства, чем во времена Берзина и даже в 1937 году. «Вопрос Инсона не новый, неоднократно ставился на обсуждение, – говорится в записке. – Основной вопрос: почему японцы или немцы не уничтожат его, если он выдан им как советский разведчик? Всегда делается один вывод: японцы или немцы не уничтожают Инсона с той целью, чтобы отправить его к нам для разведывательной работы».
Зато итог этих мучительных размышлений совершенно изумителен: «Информацию Инсона необходимо всегда сопоставлять с данными других источников и общим переживаемым моментом международного положения, а также тщательно ее анализировать и критически к ней относиться». Надо же, немецкий и японский шпион, троцкист, но с ним надо продолжать работу, лишь перепроверять его информацию. Как будто в разведке существует такая информация, к которой можно относиться иначе!
Широко известно, что преемник Проскурова на посту начальника военной разведки, танковый генерал Голиков завел специальную папку для «сомнительных и дезинформирующих сообщений „Рамзая“». История умалчивает, существовала ли вторая папка – «для достоверных сообщений». По логике вещей, такие папки должны были заводиться для каждой резидентуры, ибо любой разведчик, как уже говорилось, может стать жертвой дезинформации.
…И вот это досье, с пометками: «политически совершенно не проверен», «бывший троцкист», «возможно, двойной агент» и представил Проскуров Сталину. Как отнесся к ней глава государства? Едва ли он стал информировать начальника разведки о своих выводах.
Кстати, по поводу «информации и дезинформации». 21 сентября 1940 года Зорге прислал в Москву сообщение, касающееся «пакта трех держав» – возможно, одно из тех, которые Проскуров обсуждал с капитаном Ивановым:
«От посла Отта… Японцы готовы подписать пакт и оказывают давление на посла Отта о скорейшем его подписании… В связи с этим Риббентроп отравился в Италию, чтобы получить согласие Италии… Немцы будут пытаться привлечь к этому пакту Советский Союз. В пакте нет ни одного пункта, направленного против СССР, что и будет опубликовано…»
Интересно, в какую папку легло это сообщение?
А теперь – о том, с чего мы начали, о предупреждениях по поводу грядущей войны. Как они выглядели на самом деле?
28 декабря 1940 года.Она и в самом деле преувеличена. Готовясь к войне с Советским Союзом, Гитлер начал не одну, а сразу несколько кампаний дезинформации, плюс к тому сами собой зарождались слухи и сплетни, в результате чего на информационном поле боя царил полный хаос.
«Каждый новый человек, прибывающий из Германии в Японию, рассказывает, что немцы имеют около 80 дивизий на восточной границе, включая Румынию, с целью воздействия на политику СССР. В случае, если СССР начнет развивать активность против интересов Германии, как это уже имеет место в Прибалтике, немцы смогут оккупировать территорию по линии Харьков – Москва, Ленинград… Новый ВАТ в Токио заявил мне, что цифра в 80 дивизий несколько, видимо, преувеличена».
2 мая 1941 года.На этой телеграмме стоит пометка начальника Разведупра Голикова: «Дать в пять адресов». То есть, направить Сталину, Молотову, Берия, наркому обороны и начальнику генштаба. Как видим, Голиков отнюдь не ловил настроения начальства, а все, что положено, вовремя докладывал «наверх»…
«Отт заявил мне, что Гитлер исполнен решимости разгромить СССР и получить европейскую часть Советского Союза в свои руки в качестве зерновой и сырьевой базы для контроля со стороны Германии над всей Европой. Оба, посол и атташе, согласились с тем, что после поражения Югославии во взаимоотношениях Германии с СССР приближаются две критические даты.
Первая дата – время окончания сева в СССР. После окончания сева война против СССР может начаться в любой момент, так что Германии останется только собрать урожай.
Вторым критическим моментом являются переговоры между Германией и Турцией. Если СССР будет создавать какие-либо трудности в вопросе принятия Турцией германских требований, то война будет неизбежна.
Возможность возникновения войны в любой момент весьма велика, потому что Гитлер и его генералы уверены, что война с СССР нисколько не помешает ведению войны против Англии.
Немецкие генералы оценивают боеспособность Красной Армии настолько низко, что они полагают, что Красная Армия будет разгромлена в течение нескольких недель. Они полагают, что система обороны на германо-советской границе чрезвычайно слаба. Решение о начале войны с СССР будет принято только Гитлером либо уже в мае, либо после войны с Англией…»
19 мая 1941 года.В этот день было получено две телеграммы Рамзая. Первая касалась японо-германских отношений и политики Японии в случае начала германо-советской войны – она была дана в пять адресов. Вторая, по всей видимости, положена в «сомнительную» папку – а куда еще прикажете ее деть? Война, может быть, начнется в конце мая, а может, и не начнется… Что-то там напутано в соотношении корпусов и дивизий, потому что бывший армейский генерал Голиков накладывает резолюцию: «Уточните – корпусов или армий?» Кроме того, по самым пессимистинным данным Разведупра, к 1 июня на советских гранитах было сосредоточено 120 дивизий (а на самом деле, как оказалось, всего около 70-ти). Это была дезинформация в чистом виде – правда, разведчик тут не виноват, он что услышал, то и передал.
«Новые германские представители, прибывшие сюда из Берлина, заявляют, что война между Германией и СССР может начаться в конце мая, так как они получили приказ вернуться в Берлин к этому времени. Но они также заявили, что в этом году опасность может и миновать. Они заявили, что Германия имеет против СССР 9 армейских корпусов, состоящих из 150дивизий…»
30 мая 1941 года.
«Берлин информировал Отта, что немецкое выступление против СССР начнется во второй половине июня. Отт на 95 % уверен, что война начнется. Косвенные доказательства, которые я вижу к этому, в настоящее время таковы:
Технический департамент германских воздушных сил в моем городе получил указание вскоре возвратиться. Отт потребовал от военного атташе, чтобы он не посылал никаких важных сообщений через СССР. Транспорт каучука в СССР сокращен до минимума…»
1 июня 1941 года.
«Ожидание начала германо-советской войны около 15 июня базируется исключительно на информации, которую подполковник Шолль привез с собой из Берлина, откуда он выехал 3 мая…»
15 июня 1941 года.
«Германский курьер сказал военному атташе, что он убежден, что война против СССР задерживается, вероятно, до конца июня. Военный атташе не знает – будет война или нет…»
20 июня 1941 года.Ну и где же здесь эти отчаянные крики в эфир: «Война начнется 22 июня по широкому фронту!»? Да и существовали ли они, эти радиограммы с точными датами?
«Германский посол в Токио Отт казал мне, что война между Германией иСССР неизбежна… Инвест сказал мне, что японский генштаб уже обсуждает вопрос о позиции, которая будет занята в случае войны…»
Точку в этом вопросе ставят опубликованные 16 июня 2001 года в «Красной Звезде» материалы круглого стола, который проходил в редакции перед 60-летней годовщиной начала войны. Одного из участников, полковника Службы внешней разведки В. Карпова, спросили о радиограммах Зорге. Ответ был категоричным: «К сожалению, это фальшивка, появившаяся в хрущевские времена». Такие «дурочки» запускаются просто: кто-то из авторов публикаций о Зорге эти радиограммы для красного словца придумал, а остальные со ссылкой на него, подхватили – и пошла писать губерния. Затем добавили психологизма, придумали мстительного Сталина, который не мог простить Зорге этих сообщений. ГРУ не протестовало, а может, и само запустило эти «сообщения» – прибавили же Льву Маневичу, герою книги и фильма «Земля, до востребования», лишних четыре года работы «для драматического эффекта». Он был арестован в 1932 году, а его заставили аж в испанской войне участвовать. Те еще мистификаторы сидят в военной разведке…
Нет, на самом деле о начале войны, и даже о ее приблизительной дате, советское правительство превосходно знало. Но радиограммы Зорге были вспомогательными и служили, в основном, для проверки информации. Еще 18 февраля 1941 года «Альта» (Ильза Штёбе) передавала из Берлина о том, что сформированы три группы армий, называла имена их предполагаемых командующих и направления, по которым они будут наступать. В марте Арвид Харнак («Корсиканец») сообщал о скором начале войны. О том же информировало множество источников, легальных и нелегальных, называя самые разные сроки, – от 15 марта до конца июня. Самый близкий географически информатор сидел в Москве, работал в германском посольстве и дал последнее, экстренное предупреждение 21 июня. Так что нападение гитлеровской Германии никоим образом не было неожиданным. В Кремле обо всем прекрасно знали, были приняты необходимые меры, своевременно отданы распоряжения о приведении войск в боевую готовность. Почему же тогда наша армия катилась от границ до самой Москвы? А вот чтобы не отвечать на этот вопрос, и была запущена сказка о неожиданном нападении. Ибо лето 1941 года – не то время, когда уместно обсуждать проблемы боеспособности Красной Армии…
С началом войны, значение группы «Рамзай» возросло необыкновенно. Если о немецких планах у советской разведки было кому сообщать и без Зорге, то в освещении японских планов у него не бьшо конкурентов. Здесь информация шла почти что эксклюзивная. Именно в это время и был составлен документ «Истоки политического недоверия Инсону» – если агент, действительно, работал под контролем, то пришел его «Час X» – время гнать «дезу». Сталин несколько раз по своей собственной инициативе спрашивал у Голикова: «Что там пишет ваш немец из Токио?»
В самом деле, слишком многое зависело от того, куда направит свои военные усилия Япония – на север или на юг. Придется ли СССР воевать на два фронта? Германия была заинтересована в том, чтобы усилия были направлены на север, против Советского Союза – но были ли заинтересованы в этом сами японцы?