– Точно, я все вспомнил. Ты мутант из Чернобыля. И зовут тебя… – он приблизил свое лицо, скорчив для пущей убедительности максимально жуткую гримасу, – Шмыга!
Теперь отпираться хмырю было просто глупо, поэтому он решил пройти по «дурке»:
– А как это переводится?
Федор сделал вид, что не заметил попыток хмыря уйти от ответственности, и уверенно довершил расследование:
– По-нашему – Голый… а на твоей мове – Шмыга. По-моему, так дело было.
Голый окончательно перестал нагонять туману и – даже совсем наоборот – чуть не расплакался от внезапно нахлынувших на него воспоминаний о вольной бандитской жизни. Он потер лапкой набухшие от слез веки и окончательно сознался:
– Точно. Шшш… ш… шмыга.
Федор сам едва-едва не прослезился, глядя на Голого…
Впрочем, сентиментальничать им пришлось совсем недолго. Душераздирающий вой, всколыхнувший, как показалось, трясину под ногами путешественничков, был способен поднять даже мертвых из могил. Во всяком случае, Сеня проснулся без будильника.
Подскочив на полметра, он перепугал Федора и новообретенного Шмыгу диким воплем, запросто могущим поспорить с любым болотным чудищем:
– Собака проснулась!
– Полундра! – это уже драл глотку заметавшийся среди чахлых кустиков хмырь.
Не дожидаясь голосования по выдвинутому предложению, Шмыга по-пластунски заполз то ли под клюкву, то ли под брусничник и принялся со знанием дела окапываться, пока растерявшиеся карапузы силились сообразить, что к чему.
Сеня подхватил на руки своего босса, который растянулся в болотной жиже, в очередной раз «схватив клина», – Федору примерещился тот самый эсэсовец, что пытался выколоть ему глаз на лесной турбазе. Принявшись лупить хозяина по щекам, Сеня тщетно пытался добавить приятелю оптимизма:
– Вставай, чего развалился! Это не собака, это эсэсовец на «мессере»!
Силой втащив Федора под чахлый куст морошки, где затаился их порядком перепуганный проводник, карапуз принялся аккуратно изучать воздушную обстановку вокруг, стараясь не слишком нарушать маскировку, и параллельно краем уха прислушивался к сдавленному шипению Шмыги:
– Дальше только за баксы поведу! Меньше чем за тридцатку не подпишусь.
Низехонько над их головами пронесся самолет, щедро украшенный крестами. На «морде» летательного аппарата пижонисто красовалась драконья голова, хищно скалившая схематично нарисованную алую пасть. На месте реального дракона такими зубами стоило бы сразу перегрызть себе глотку и не мучаться на пенсию по инвалидности.
Лицо фашистского аса, рулившего свою машину на предельно малой высоте, выражало предельную сосредоточенность – он старательно нарезал круг за кругом над головами приникших к земле путников, стараясь углядеть место их схрона.
Неутомимый Шмыга продолжал портить воздух и настроение:
– У них глаз – алмаз, ухо – зверское! Сеня, стиснув зубы, зло посмотрел на хмыря и помахал кулаком перед носом паникера. Тот, в свою очередь, испуганно моргнул и поспешил исправиться:
– Но за тридцатник проведу легко.
Сеня отмахнулся от алчного проводника и наклонился к Федору, голова которого лежала у него на коленях.
– Че, Михалыч, опять захорошело?
Федор не удостоил своего верного оруженосца ответом. Впрочем, поручиться за то, что он хотя бы услышал вопрос, было совершенно невозможно.
Самолет в последний раз просвистел над самыми головами, задевая брюхом камыши, и, резко набрав высоту, вскоре превратился в точку на горизонте, которая быстро пропала из виду.
Шмыга выбрался из-под куста, разминая затекшие конечности:
– Керосин у фашиста кончился. На дозаправку, гад, полетел. Помню, одна такая падла аж до Красной площади долетела., Руст-Шруст… запамятовал… вот ведь хохма была…
Глава четвертая
ВОССТАВШИЕ ИЗ ЗАДА
I'll be back.
Делай с нами, делай как мы, делай лучше нас.
Агроном, Лагавас и Гиви, пробиравшиеся по следам двух безвременно утраченных карапузов через мрачный и, прямо скажем, странноватого вида лес, беспрестанно крутили головами, словно надеялись за соседним кустом найти прикорнувших поспать Чука с Геком.
Лес выглядел так, будто за каждым стволом здесь поджидала лихая банда форменных упырей и головорезов, уже вырезавших все живое в округе и оттого с еще большим желанием караулившая на местных тропинках «свежее мясцо».
Здесь царил вечный полумрак – солнечный свет практически не проникал к подножию огромных деревьев, надежно укрывавших от него разнообразную «неформальную» растительность – бледные и чахлые кусты, мощные лианы и вездесущий мох.
Гиви, более всех привычный к лазанию по всяким стремным местам, не гнушался жрать всякую дрянь, растущую в местных чащобах, прихватывая по пути то какую-то белесую ягоду, то грибообразный нарост с поваленного дерева, а если что, то не гнушаясь и замшелой шишкой, случайно попавшейся под ноги. Его спутники только укоризненно посматривали на гнома да покачивали головой.
Остановившись у очередного куста, ветки которого украшали явно незрелые ягоды, Гиви отправил в рот добрую пригоршню продукта, от которого у него моментально свело скулы, – недомерок сморщился, прищурил один глаз и недовольно крякнул:
– Зыдэс урку прослабило. Тьфу, гадость.
Агроном присел на поросший вековым мхом пенек и пожаловался:
– Нич-че не понимаю!
Гиви моментально откликнулся – уж что-что, а пожаловаться он любил:
– Аналогично.
Поскольку в лесной деревушке, где вырос Лагавас, библиотекарь не признавал другой литературы, то он, перечитавший в детстве всего Бианки и всю подписку «Юного натуралиста» за последние сто лет, принялся со знанием дела объяснять своим недалеким коллегам:
– Это волшебная дубовая роща. Сюда переселяются души. Души мертвых прапорщиков. И старшего командного состава. После смерти они деревенеют окончательно. – Глухое рычание, нараставшее где-то у них за спиной, словно подтвердило слова эльфа.
Гиви ощерился, словно напуганный котенок, и вскинул боевой топор. Моментом подскочивший к нему Агроном опустил тяжелую руку на древко:
– Гиви… опусти топор. Они это ненавидят. Гном нехотя, но все же подчинился более чем настойчивому совету товарища.
Стараясь не шуметь, они принялись, словно по команде, рассредоточиваться на местности. Лагавас, чутко прислушивавшийся к происходившему в чаще, приложил палец к губам и, искоса поглядывая куда-то за спину, прошипел:
– Там кто-то идет.
Агроном двинулся к нему и, внимательно следя за глазами эльфа, тихо спросил:
– Кто такой?
Троица обменялась многозначительными взглядами, а Лагавас нарочито громко произнес в сумрак:
– С бородой… из ваты.
Агроном положил ладонь на рукоятку меча и, маскируя его плавное движение в ножнах, так же громко сказал:
– Блин, только этого нам здесь не хватало. – Краем глаза он заметил, как Гиви поудобнее перехватил топор, а тонкие пальцы Лагаваса оглаживали оперение стрелы, торчащей из колчана за его спиной. Кивнув своим спутникам, Агроном фактически скомандовал: – Надо его пугнуть.
В мгновение ока развернувшись на сто восемьдесят градусов, бойцы были готовы ринуться в рукопашную, но яркая вспышка света, лишившая храбрецов зрения на пару секунд, заставила их забыть о так и несостоявшейся атаке. Что-то неясное двигалось на них неумолимо, словно дальнобойная фура на велосипедиста. За нестерпимо ярким светом угадывалась исполинская фигура нападавшего, но различить его личину не представлялось возможным. Сияние было столь мощным, что даже лианы и мох словно старались спрятаться за могучие стволы деревьев.
Со свистом ушедшая с тетивы стрела Лагаваса отскочила от светящейся фигуры, как резиновый мячик от тети Клавы, повторив судьбу метательного ножа, чуть ранее безуспешно отправленного в светящееся пятно ушлым гномом.
Меч же, выставленный Агрономом прямо перед собой, раскалился, словно киловаттный кипятильник, – от самого кончика до рукоятки. В воздухе отчетливо запахло горелой кожей, и только после этого слегка оторопевший боец отшвырнул сошедшую с ума железяку в сторону.
Прикрываясь руками от выжигающего глаза света, вся троица стояла, опустив оружие, перед распоясавшимся «электрическим» монстром. Тот словно препарировал их под микроскопом – уж он-то мог разглядеть все до мельчайших подробностей.
Прервав затянувшуюся паузу, нападавший наконец-то снизошел до разговора:
– Ну, вы, блин, даете!
– Личико открой! – щурясь, как крот перед прожектором, откликнулся Агроном.
Порядком повеселившаяся «вражина», тем не менее, продолжала глумиться:
– Может, еще до пояса раздеться? Че, совсем не признали? – Электрочел довольно хохотнул. – Видать, богатым буду. Или прикалываетесь?
Агроном же только и мог, что тихо беситься:
– Блин, ниче не вижу! Слышь, Чубайс, дальний свет выруби!
Словно осознав свою ошибку или попросту решив смилостивиться, незнакомец выдвинулся из светового кокона, подавшись вперед на пару шагов.
В ослепительно белоснежном мундире, украшенном маршальскими погонами и внушительным «иконостасом», со знаменитой трубкой с коротким мундштуком в руке белоснежной улыбкой скалился им… Пендальф…
Впечатлительный латышский стрелок Лагавас, первым признавший легендарного полководца, склонил голову и опустился на колено, словно собирался целовать полковое знамя. Следом бухнулся на карачки и нерасторопный гном, и только Агроном продолжал вглядываться в до боли знакомое лицо:
– Зема, ты, что ли?
Он поколебался еще некоторое время, словно отказываясь поверить своим глазам:
– Не признать. Ты че, брови выщипал? Пендальф осклабился в наигранной ухмылке:
– Шутку понял. Смешно… Я это, я!!! Ты это… не кипишись, я счас все объясню на раз, – он подергал себя за бороду, словно собираясь с мыслями, и начал рассказывать: – Короче, схватился я с этим пожарным – ну, Диабло который… Хит-пойнтов у него было много… а понтов еще больше… но электричеством убивается легко, – старикан махнул в сторону валявшегося в сторонке меча, оброненного Агрономом. – Зарезал я его, как свинью. Заработал много икспириенса и получил сразу три Level Upa, – старикан легонько похлопал себя по погонам, едва заметно поморщившись от боли в локте.
Заметив вопросительный взгляд Агронома, он продолжил:
– Правда, сам я тоже нехило навернулся. Но упал удачно – прямо в белый. Приходы были – мама, не горюй! – Он мечтательно закатил глаза и поцокал языком, впрочем, вовремя спохватившись: – А когда у меня уже вольты пошли, я полные карманы набрал и отвалил. Попутно прошел курс молодого бойца… в школе белого ниндзи. Видал, как я ловко стрелы отбиваю?
Агроном, наконец-то поверивший старикану, шагнул тому навстречу, порываясь выразить свое восхищение триумфальным возвращением мэтра:
– Пендальф!!!
Старик, отстранившись, нахмурился, глядя прямо в глаза Агроному:
– Пендальф? – Он покачал головой. – Это я раньше был Пендальф Серый. А теперь я… Саша Белый!
Гиви, шустро вскочивший на ноги, бросился обнимать старика:
– Белий – это круто!
Пендальф, загадочно улыбаясь, оглядывал своих боевых товарищей, воодушевленных его чудесным спасением: Агроному, чуть не плакавшему от счастья, вторил Лагавас, а Гиви, уткнувшись старику в бок, радостно мутузил его своими кулачищами, ласково бормоча что-то себе под нос. Пендальф поднял руку, собираясь сказать нечто важное:
– Тут в станице неподалеку атаман Борис живет, Сарумян его заряженной водкой спаивает. Едем туда, прикинемся экстрасенсами, будем его лечить. Не вылечим – посадим на белый, – он почесал подбородок, внимательно глядя на собравшихся: – Пусть лучше кокс у меня берет, чем у Сарумяна водку.
Через каких-то три-четыре часа Пендальф вывел свою новоиспеченную бригаду из чащи. На самой опушке леса привязанная к дереву паслась животинка – белый конь с подпалинами цвета ржавчины по всей шкуре, местами неумело подкрашенными белой краской. Животина вяло пожевывала траву, переминаясь с копыта на копыто. Три из них были подкованы серебристыми подковами, на четвертом болталось на одном гвоздике нечто невразумительное. Кроме всего, коняшка, похоже, страдала метеоризмом – находиться рядом с ней было практически невозможно…
Лагавас, по-своему оценив клячу, поделился своим мнением с окружающими:
– У нас из таких колбасу вкусную крутят.
Не обратив внимания на неприкрытое эльфийское хамство, Пендальф ласково потрепал коняшку по холке:
– Мерин мой… шестисотый. Коробка-автомат, привод на все копыта. Литые подковы… – он на секунду замялся. – На четвертом пока что запаска… Седло с подогревом, спортивный глушак – слышь, как работает? Зверь, а не конь. Кличка – Сервелат.
Он оглядел своих спутников:
– Ну, чего уставились? Запрягайте хлопцы кони – пора наведаться к атаману Борису.
Человек-бамбук, вызвавшийся «незадорого» подвезти на своих ветвях двух карапузов, бодро шагал по родным джунглям и трепался, как и всякий таксист, сверх всякой меры. Хорошо хоть «шансон» не врубал на полную громкость:
– На самом дзеле только я настояшшее дзерево, остальные – мутанты. Очень давно адзын папа по кличке Карло сделал Буратино. Модель получилась удачная. Он начал клонировать ее на мебельной фабрике, а брак зарывал в овраге. Весной, когда пошли кислотные дожди, мутанты из числа бракованных чурок проросли и заколосились.
Постоянная тряска, однообразные пейзажи вокруг и монотонный бубнеж человекодерева утомили Чука и Гека до невозможности: один из них спал, опустив голову на грудь, другой, наоборот, повис на ветвях, запрокинув голову и широко распахнув рот…
– Ну, вот и черные ворота. – Голый, он же Шмыга, сидел на краю обрыва, искоса поглядывая на вздымавшуюся впереди отвесную стену сторожевой башни, острым углом врезавшейся в подступавший к самому ее подножию горный перевал.
Из последних сил вползшие на вершину перевала Федор и Сеня едва ли были способны адекватно воспринять открывшуюся им картину. Пытаясь утихомирить срывающееся от быстрого подъема дыхание, Сеня скептически просипел:
– Ну и че, Мордовия как Мордовия!
Он оглядел высоченную башню, казавшуюся целиком высеченной из окружавших ее скал, и пренебрежительно процитировал учебник истории за пятый класс:
– Стиль поздний ампир с элементами готики.
Шмыга, он же Голый, почему-то пугливо отводивший взгляд от исполинских ворот, темным провалом зиявших во чреве башни, суетливо заверещал, обращаясь к Федору:
– Командир, рейс через трясину сделали? Сделали! За тридцатку подряжались? Подряжались! Гони монету!!!
Оставив нервное потявкивание хмыря-экскурсовода без внимания, карапузы принялись обсуждать сомнительные архитектурные достоинства сторожевой башни. Федор небрежно бросил через плечо своему приятелю:
– Мне кажется, или что-то мне это напоминает? Сеня откинулся назад, в позе вольного художника оглядывая зубчатые крепостные стены, по которым сновали крошечные по сравнению с исполинским строением фигурки, закованные в броню. Жеманно поправив прическу, Сеня поделился с боссом своими соображениями:
– Точно! Это же мегакалитка в исполнении Зураба нашего Церетели!
Над стенами раздался протяжный зов боевого рожка, встреченный ревом тысяч глоток. Громыхнула своими железными доспехами невидимая пока армия, заскрипели по направляющим гигантские цепи, и поползли в разные стороны, распахиваясь настежь, гигантские ворота, намереваясь выпустить из чрева крепости заждавшихся крови бойцов.
Сеня, во все глаза пялившийся на происходящее, засуетился, завертелся на месте:
– Федор, гляди! Кажется, открывают!!! – Он пополз к самому краю обрыва: – Сейчас проверю… поближе только подойдем…
В этот самый момент нависший над обрывом кусок горной породы, облюбованный Сеней под наблюдательную площадку, сделал то, что и должен был, – надломившись, рухнул вниз под весом порядком откормленного карапуза.
Сеня, не успев даже пикнуть, кубарем скатился вниз по склону, обдирая руки-ноги и поднимая клубы пыли, пока не увяз, по самые уши погрузившись в песчаник, перемежаемый мелкими камешками. Бросившийся ему на выручку Федор двигался перебежками от одного валуна к другому, рискуя быть замеченным с дороги кем-нибудь особо зорким из воинства, выдвинувшегося из распахнувшихся ворот в неблизкую дорогу.
Двое «впередсмотрящих» и впрямь засекли пыльный шлейф, поднятый двумя парами босых ног на склоне. Выставив перед собой пики, служивые двинулись на разведку.
Прикрытый со стороны дороги внушительного размера валуном Федор силился вытащить накрепко закопавшегося в песок приятеля, но жиртрест попался наглухо – не подкопаешься. Приближавшаяся солдатня уже шлепала по гравию в каком-то десятке метров от их укрытия, даже не сильно таясь.
Федор недолго думая вытащил из сумки картофельный мешок и, натянув его на голову Сене, присыпал того песочком, затаившись за валуном.
Двое с пиками подошли поближе, повертели головами, помочились на камень, напомнивший им голову ненавистного прапора, и ломанулись догонять свое отделение.
Отшвырнув в сторону окончательно испохабленный мешок, Федор рывком выдернул едва не спалившего всю их банду приятеля и укоризненно покачал головой:
– Береги руку, Сеня. – Сочтя свою миссию выполненной, он пополз к краю валуна и принялся всматриваться в происходящее за распахнувшимися воротами.
Явно рассчитывавший на сострадание и где-то даже не снисхождение Сеня принялся жаловаться:
– Блин, надо в травму идти. Рентген сделать и все такое.
Федор махнул рукой в направлении гигантской воронки, открывшейся в крепостной стене:
– Пошли!
Как бы не так!!! Дернувшихся на штурм карапузов успел перехватить Шмыга, придержавший приятелей за воротники, да так, что они с размаху шмякнулись оземь – откуда только силы брались в этом бухенвальдском крепыше? Поскольку другого способа убеждения, кроме банальной истерики, Голый отродясь не признавал, то и на этот раз он принялся закатывать глаза, валяться в ногах и умоляюще вопить:
– Нет, хозяин, только не в больничку. Толку никакого, только зря засветитесь. – Вцепившись своими граблями в штанину, он волочился по земле, не отпуская Федора, явно намылившегося проведать, что там да как за крепостной стеной. – У вас ни прописки здешней нету… ни полисов мордовских. А в больничке все равно ничего нет, кроме клизмы и аспирина.
Краем глаза Шмыга давно заметил, что ворота медленно, но верно сходятся, закрывая проход, и теперь двум горячим карапузским парням уже никак не успеть прошмыгнуть внутрь. Он перестал истерить и выдвинул свою программу:
– Я вас к бабаньке одной отведу… вона пользуеть прогрессивный метод урынотерапии.
Федор, усыпивший бдительность проводника, попытался было проскочить мимо того и довершить начатое дело, но Голый, он же Шмыга, ловко выставил ногу, и карапуз растянулся на песке. Хмырь, стараясь хоть как-то загладить свою вину, помог тому встать и принялся отряхивать незадачливого лазутчика:
– Нельзя вам в больничку! Только уринотерапия! Сеня, чью репутацию порядком подмочили не далее как пару минут назад, набросился на Шмыгу с кулаками:
– Что же ты меня, гад, мочу хлебать заставишь?
– Можно не пить, только обливаться! – Голый затряс головой.
Сеня, на куртке которого расплывалось темное пятно, заорал пуще прежнего:
– Я тебя сейчас оболью!
Вот только Федор не дал ему учинить расправу, осадив распалившегося приятеля. Глядя прямо в глаза Шмыге, он спросил:
– Бабка хоть надежная? Не сдаст нас уркам? Хмырь расплылся в улыбке:
– Что ты! Обижаешь, начальник! У Шмыги тут все схвачено. Все!
Федор повернулся к приятелю:
– Короче, будем лечить тебя прогрессивным методом.
Сеня в ужасе замотал головой:
– Это… у меня, кажись, все прошло!!!
– Списываю это на шок! – насупился Федор. Напоследок обернувшись на совсем уже прикрытую калитку в стене, он скомандовал: – Веди нас, Шмыга, к своей бабаньке.
Хмырь давно уже приплясывал на месте по одному ему понятной причине, а тут и вовсе сорвался с места и запрыгал по тропе, поднимающейся обратно в горы:
– Шмыга отведет. Опомниться не успеете. Сеня, прищурив глаза, уставился на приятеля так, будто тот только что продал родину. Федор не выдержал тяжелого взгляда и, отведя глаза в сторону, пробормотал:
– Ну че, че ты смотришь? Я, между прочим, несу ответственность за вверенный мне личный состав.
Ни слова не говоря, Сеня поднялся на ноги и поплелся вслед за проводником.
Три лошади, волочившие на своих спинах четверку всадников, миновав покосившийся дорожный указатель, влетели на вершину холма, с которого виден был нелепый образчик градостроительства – обнесенная невысокой стеной скала, по склонам которой лепились, как ласточкины гнезда, едва различимые отсюда дома. У такого города обязательно должно было быть особо звучное имя, что и подтвердил своим спутникам хорошо знакомый с географией здешних мест Пендальф:
– Большие Бодуны – криминальная столица незалежной Рохляндии! – Отчего-то задумавшись, он полез в карман и достал из него порядком истрепанный справочник «Жовто-блакитные страницы». Пролистнув несколько страниц, старик исправился: – Блин, ошибочка. Это Изенгард – криминальная столица. А Бодуны – столица культурная. И здесь уже второй срок рулит культурный атаман.
Пендальф, издевательски улыбаясь, оглядел слегка заскучавших спутников и, подмигнув всей троице, предложил:
– Ну, что, ребята, пошли? Чисто культурно отдохнем.
Разбросанных тут и там бутылок в большом зале атаманских хором только прибавилось – прошедшие дни явно не прошли даром ни для гостей двора, ни для гостеприимного хозяина. Атаман, собственной персоной, восседавший на законном месте, выглядел, пожалуй, похуже, чем пару дней назад, – по всему было видно, протянет старикан недолго, если срочно не подключить его к аппарату искусственной печени.
Все та же русоволосая девушка, сидевшая подле атамана, похоже, была того же мнения:
– Папаша, да что же это вы опять нарезались? Ну, взяли литр… ну, два. Но зачем же так нажираться-то? Печень-то не казенная!!!
Почти опустошенная литруха пред «головой поникшим» стариканом не оставляла девушке ни единого шанса быть услышанной. Она выплеснула остатки пойла в стакан, поставила его перед спящим и, раскидывая носком туфли беспрестанно попадающиеся под ноги бутылки, направилась к выходу.
Услышав невнятный шум за спиной, девушка обернулась – на столе валялся опустошенный стакан, а голова атамана вяло покачивалась на груди, постепенно приходя в состояние вечного покоя… Покачав головой, герла выскочила из зала, направившись прямиком в свои апартаменты.
Бредя по дворцу длинными, плохо освещаемыми коридорами, она испуганно оглядывалась по сторонам: ей все время казалось, что за ее спиной шаркают чьи-то шаги. Завернув за угол, она остановилась около винтовой лестницы, взбегавшей к одной из башен. Задержав дыхание, девушка прислушалась и, стараясь ступать как можно тише, взбежала вверх по ступенькам, очутившись в комнате, где лежал на постели давешний всадник, до боли похожий на нее саму.
Она пробежала глазами по комнате в поисках чего-нибудь тяжелого: с тех пор как атаман крепко запил, ей пришлось научиться давать отпор многочисленной швали, ошивавшейся во дворце. Заметив висящий на спинке кровати боевой меч в ножнах, девушка метнулась к нему, и в этот самый момент, едва не растянувшись на пороге, в комнату прошмыгнул хмырь в синем трико.
Постоянный собутыльник атамана давно и безуспешно подпаивал девицу, пытаясь затащить ее в постель, но вечно не мог рассчитать дозу: то красотку напоит до бесчувствия, то сам надерется до излишней мягкотелости.
Застукав на этот раз объект вожделения у постели бездыханного мужика, он подтянул треники до уровня, крепко вдолбленного уроками физкультуры: «резинка на высоте плеч», и нетвердой походкой двинулся к замершей от неожиданно-ожидаемого вторжения девушке, тщетно пытавшейся дотянуться до меча:
– Крепкий был парень. Кому сказать… упал с лошади, сломал обе ноги, повредил позвоночник и три ребра. Выбил передние зубы… и сломал нос. Хорошо хоть успел сгруппироваться при падении.
Приблизившись к ней, он наклонился к девичьей шее, обдав красотку свежим перегаром и явно нацеливаясь на поцелуй, – девушка как ужаленная отскочила от него на добрых полтора метра:
– Между прочим, у него синяк на локте!!!
Едва не потеряв равновесие благодаря предательски сбежавшей из-под него тетке, хмырь оперся рукой на спинку кровати и, вглядевшись в лицо лежащего, громко икнул, недоверчиво качая головой:
– И при этим своим ходом добрался домой, – это обстоятельство, конечно же, поразило алканавта больше всего.
Он оттолкнулся от кровати и направился к девушке:
– Говорил я ему: прими стакан на посошок. Нет, попал под дурное влияние своего брата-трезвенника. А был бы пьяный, отделался бы легким испугом.