Страница:
Общее время первой и второй фаз: пятьдесят две секунды максимум. Норма: сорок плюс двенадцать — на карманные расходы.
Основной положительный фактор: внезапность, слаженность и профессионализм команды, обычной продолжительности шок противостоящей стороны.
Ожидаемые неурядицы — по степени возрастания коэффициента возможного противодействия (КВП):
1) Снайперская пара на чердаке.
Снайпера, конечно, грозная сила, но в данной ситуации КВП их не будет превышать 0,1, Огромный чердак имеет маленький оперативный недостаток — торцевые окна. Два над парадным входом, два над служебным выходом из караульного помещения. Узенькая полоска резного карниза, по которой придется перемещаться приставными шажками. Пока хлопцы сообразят, что это за шум наверху, пока догадаются выпростаться через оконца и совершить геройский рывок по карнизу — можно пешком убраться с места происшествия. Черепица старая, каленая, толщиной в пол кирпича, а кирки-мотыги на чердаке не валяются. Долбить же дыру в первом сподручном месте прикладом снайпера не станут наверняка: ни один специалист в преддверии возможного боя не будет использовать в качестве кувалды такой точный инструмент, как винтовка.
2) Конвой в зале заседаний.
С учетом всех особенностей, КВП — 0,3. Представьте себе: вы стоите у клетки, жмуритесь сонно под монотонную скороговорку судьи и вдруг — шарах! Откуда-то сверху сыплется стекло (в зале огромные стрельчатые окна в два человечьих роста), в лицо вам брызжет обжигающее месиво из лопнувшего черепа вашего поднадзорного…
Как ощущения? Если вы опытный боец и бывали в переделках, ваш первый естественный порыв: укрыться и изготовить оружие к бою. «АКСУ» ваш не готов, он висит на плече стволом вниз, на предохранителе, патрон не дослан. Стоя, вы чувствуете себя как минимум небезопасно — вы же опытный боец, кроме того, вы, опытный, жопой чувствуете, что тот, кто только что вдребезги разнес башку охраняемому вами ублюдку (которого вы с превеликим удовольствием прикончили бы собственноручно!), имеет огромное огневое преимущество — он готов, ему лишь стволом повести в вашу сторону.
Если вы боец неопытный, вам вообще ничего не грозит: присядете в трансе с разинутой варежкой, профи отстреляется за десять секунд и скроется из сектора.
Да, если вы ас, у вас есть шанс правильно среагировать: молниеносно изготовиться, вскинуть вашу короткоствольную строчилку и одной точной очередью прикончить внезапно объявившегося супостата, зависшего на верхней кромке окна. Но! Напомню, времена беззаветного служения Отечеству канули в Лету, социализм кончился, и все асы давным-давно в других местах получают совершенно другие деньги. Например, трудятся себе прилежно в команде, которая как раз сейчас обслуживает по полной программе ваших поднадзорных.
Принимается во внимание возможность, что вы — идиот. Если это так, то КВП 0,3 — как раз для вас. Получив порцию горячих мозгов на личико, прятаться вы не станете, оценивать ситуацию — тоже. Издав боевой клич, вы рванете свой «АКСУ» с плеча, лихорадочными движениями доведете его до готовности и азартно приметесь палить, куда душа просит. Идиотов у нас хватает, так что такой вариант надо непременно учитывать. А особенно неприятно, что такого идиота придется в экстренном порядке валить — хотя бы ради безопасности снайпера.
3) Самый большой КВП — 0,5, отводится уиновскому спецназу, что скучает возле двух БТРов, соответственно, у парадного входа и возле караульного помещения.
Товарищи битые, ломаные, дома — проездом, имеют обыкновение жить в «горячих точках». Есть большая вероятность, что эти битые опомнятся раньше всех и могут сгоряча-обгадить всю малину. Именно для них персонально заготовлены обе фуры, Джо с большим пулеметом и пара «КС-23» с хлорацетофеноном.
Собственно БТР в расчет не берутся вовсе. Сектора у них будут перекрыты, а насчет шустро поменять позицию — спросите у любого вояки, сколько времени нужно, чтобы раскочегарить зимой холодный и стронуть его с места…
И последнее:
— Точка отсчета — начало чтения приговора, — определился Шведов. — Ни секундой раньше…
Требование сие продиктовано отнюдь не патетическим настроем Анатолия Петровича. Во время приговора всем положено прекратить перемещения и встать. Таким образом получаются два дополнительных жирных плюса: адвокатессы не будут мельтешить перед клеткой, перекрывая сектор, а подсудимые встанут и превратятся из мишени «4а с кругами» в мишень «№ 8». Вероятность попадания возрастает вдвое, вероятность побочного вреда уменьшается во столько же раз. Согласитесь, это уже что-то…
— Теоретически — неплохо, — осторожно одобрил Антон стратегическую задумку Шведова. — Только вот коэффициенты…
— Сам знаю, — хмуро кивнул Шведов. Коэффициенты действительно большие — будь обстановка иная, непременно искали бы что-то попроще, а такой рисковый план отложили на крайний случай… Пока — так. Я работаю в эту сторону, посмотрим, может, что-нибудь и выйдет. Если есть соображения — я внимательно слушаю.
— Соображений нет, дядь Толь, — покачал головой Антон. — Как всегда, ваш план единственно верный в данной ситуации. Можно брать за основной вариант. Как насчет транспорта и альпинистского снаряжения?
— Со снаряжением — нет проблем, — с ходу заверил «местный» Мент. — Сейчас же еду в «Спартак» и беру.
— Через третье лицо, за скромное вознаграждение, — поправил Шведов. — Продумай мотив — почему сам не можешь. Снаряжение бросим на месте происшествия, «увязки» нам не нужны. Транспортом я займусь, можете не отвлекаться.
— Ну и славно, — порадовался Антон. — К вечеру будет снаряжение — завтра с утра приступаем к тренировкам…
К тренировкам в команде относились более чем серьезно. В качестве догмы держали два постулата, продиктованные лично полковником Шведовым: «Экспромт — родной брат несчастного случая» и «Великий героизм бойца — прямое следствие маленькой ошибки командира». А посему даже к самой простенькой акции готовились основательно, стараясь спрогнозировать все возможные осложнения, прорабатывали мельчайшие детали и не жалели времени на тактике-строевые[20] занятия.
— Вот, два комплекта, — доложил к вечеру Мент. — Только пришлось взять в нагрузку две запасные бухты реп шнура — иначе не продавали, сволочи.
— Репшнур — хорошо! — ожил обычно молчаливый Мо, сладострастно сверкнув глазами и зацокав языком от удовольствия. — Давай-ка их сюда, я приберу. Это всегда пригодится.
— В этот раз — вряд ли, — покачал головой Антон и тут же перезвонил остальным членам, для пущей конспирации квартирующим раздельно, по двойкам:
— В пять утра жду всех у старого полигона. Через круг двигаться с интервалом в десять минут, быть без опозданий. Инструмент Мент подвезет. Все, до завтра…
Тренировались на брошенном силикатном заводе, заснувшем в начале девяностых в семи километрах от Стародубовска. Причиной столь раннего времени для занятий была совокупность обстоятельств: отсутствие графика тренировок представителей силовых ведомств и необходимость продолжать активное наблюдение в период с девяти до двадцати одного часа.
Спешу напомнить, что в Стародубовске команда не проездом, знают территорию как свои пять пальцев и некоторое время назад вообще тут гнездовались. В бытность своего беспечного проживания в Стародубовске (читай — до «зачистки», произведенной людьми Ахсалтакова), наши парни регулярно навещали территорию силикатного завода, как для отработки некоторых спорных элементов силовых акций, так и просто ради плановых тренировок — чтобы, образно говоря, жиром не заплыть. Силикатный завод — полигон для всех имевшихся окрест — силовых ведомств, график занятий которых в старые добрые времена можно было достать без особого труда. Подходы к объекту просматриваются на значительном расстоянии, имеются три выезда на случай экстренного убытия — выставляй наблюдателя и занимайся сколько влезет…
— По времени — полный ажур, — доложил Сыч в 10.00 следующего дня, выставив посты наблюдения по обычной схеме и прибыв в усадьбу Мента принять утреннюю порцию кофеина. — Все сходится по секундам. От оптики отказываемся — в график не влезаем, много лишних движений. Но в любом случае там расстояние нигде не превышает двадцать метров, с указками[21]— милое дело.
— Хорошо, — порадовался Шведов. — Нюансы?
— Нюансы? — Антон, отхлебнув кофе, пошевелил бровями. — В общем-то, нюансов нет, хотя…
— Что такое? — насторожился полковник.
— Да нет, ничего особенного, — небрежно отмахнулся Антон. — Надо будет узнать, как клетка стоит… Я-то держал в уме, что она как раз напротив окон — идеальная позиция. А когда сегодня с крыши административного корпуса низвергались, вдруг подумал, а почему именно — на против? Ведь может и сбоку стоять. А если сбоку, близко к окну, да втиснута в самый угол… Ну, пусть не в самый, а достаточно близко к углу…
— Тогда мы имеем в перспективе мертвую зону, — быстро сообразил Шведов, которому на прежней службе приходилось работать не только головой. — Как говорит ваш брат военный — перекрытое пространство…
— Ну — не совсем уж мертвую… Но один из объектов может оказаться вне параметров огневой задачи. А может и парочка. Слишком близко, да и висеть мы будем — переместиться и расширить сектор не удастся…
— Минутку, — Шведов перемотал кассету в видеомагнитофоне Мента и щелкнул кнопкой «play». Он записывал на всякий случай все репортажи по процессу — теперь пригодилось.
Увы, оператор крупным планом показывал сидящих в клетке подсудимых — никаких намеков на окна или расположение источника освещения…
— Твою мать, — мрачно выразился полковник, поразмышляв всего лишь двадцать восемь секунд. — Вот это пробел!
— Да ну, какой там пробел! Если клетка напротив — все вопросы отпадают. Узнать, как стоит, — всего делов-то!
— Твою мать, — повторился ас-аналитик, не соглашаясь с легкомыслием младшего коллеги. За то и почитали Шведова эти младшие, что умел мгновенно схватывать проблему целиком, походя отмечая все сопутствующие мелочи и выделяя возможные нестыковки. — Вот это мы попали…
Действительно, кто сказал, что клетка — напротив окон? Пообщались три минуты, разбирая суть обманчивого стереотипа. Выяснили причину заблуждения. Оба люди неглупые, страдают патологической склонностью к практическому изучению прикладной психологии — каждый в своей пропорции, разумеется: Сыч на порядок выше практикующего Головореза, полковник — на порядок выше Сыча.
Так вот, исходя из личного опыта и здоровой целесообразности, эти неглупые рассуждали примерно одинаково, что оборудованием зала судебных заседаний занимаются тоже отнюдь не дураки. И по идее, должны разместить участников процесса таким образом: судью — спиной к окнам, подсудимых — напротив, лицом. Процесс всегда идет в светлое время суток, окна обычно здоровенные, при таком расположении получается, что публика и подсудимые видят лишь силуэт судьи, в то время как судья, напротив, благодаря естественной подсветке может отслеживать малейшие нюансы физиолептики подсудимых и свидетелей. Это стереотип полковника. Установка Сыча была гораздо проще, примитивнее.
Если выбирать позицию для стрельбы и вопрос о предварительной маскировке не стоит, ощутимое преимущество будет у того, кто имеет два источника освещения сзади — по бокам, а сам при этом сретуширован темным оконным проемом. Тогда противник, заскочивший со свету в комнату, будет как на ладони, с естественной подсветкой в глаза, и ему придется поморгать, выискивая супостата.
Логично? Несомненно. Но полковник, ранее бывавший по долгу службы в некоторых залах заседаний, вдруг вспомнил два эпизода, когда эта простая целесообразность не соблюдалась и все расположение участников процессов было устроено с точностью до наоборот. И судья, кстати, жаловался — что-то неуютно в этих залах, как-то все наперекосяк идет…
— Ладно, черт с ним, с заблуждением — давай рассмотрим, что мы имеем, — обеспокоенный Шведов решил разобраться с недоразумением как можно быстрее. — Бери листок, рисуй квадраты…
— Какой листок, дядь Толь? — возмутился Антон. — Мент — бутылка водки — забегаловка — свидетель. Или так: мы с Мо смотаемся на Завокзальную, возьмем за жопу первого попавшегося ханурика, проходившего в облсуде за последние полгода, и…
— Контакт — только в крайнем случае, — уперся Шведов. — Светиться нельзя — это чревато. Бери листок, не стесняйся…
Антон хмыкнул, искоса посмотрел на старшего коллегу, как на слегка приболевшего, взял листок, карандаш и изготовился чертить. Возражать не посмел, но в круглых совиных глазах легко можно было прочитать: дядь Толь — ты совсем навернулся? Чем занимаемся, вообще?
Бесконтактных вариантов было предостаточно. Вот, по убывающей степени прямолинейности исполнения:
— подняться на второй этаж облсуда, зайти в зал да глянуть самому;
— не подыматься на второй этаж, а зайти в секретариат на первом, посмотреть схему эвакуации при пожаре — воз можно, там клетки обозначены;
— найти в пределах видимости точку повыше, вскарабкаться и рассмотреть в бинокль;
— в ночное время тайно проникнуть в здание облсуда, проникнуть в зал заседаний и на ощупь определить искомый объект;
— в процессе ночного восхождения стрелков в день приговора отвлечься на десять минут и посмотреть через окно, как там поживает клетка;
— тайно проникнуть в помещения:
а) «судебной» роты;
б) управления исполнения наказаний;
в) УВД (архив — старая подотчетность);
г) управления пожарной охраны.
Во всех этих учреждениях имеются схемы залов заседаний, а в «а» и «б» наверняка обозначены не только клетки, но и маршруты конвоирования;
— поставить задачу ангажированным Шведовым хакерам — пусть заберутся по быстрому в Сети МВД — УИН и поковыряются тихонько на предмет схем. Если там ничего не будет — пусть заберутся в Сети СМИ, что освещали последние процессы — на предмет снимков…
— Вот такая беда, — в три часа пополудни сделал вывод Шведов. — А ты говорил — никаких проблем…
Действительно, все предложенные варианты оказались ущербными. Суд прекрасно охранялся, на всех окнах стояли решетки и сигнализация, двери также были оборудованы датчиками на размыкание — простенькими, но снаружи не обойти. На время проведения «бульдозерного» процесса был введен особый пропускной режим, посторонние не только в зал — в здание суда не допускались.
Желанная «точка повыше» в пределах видимости отсутствовала — коль скоро таковая точка имела бы место, можно было вообще ничего не городить, а положить там снайпера, отработать эвакуацию и все это время попивать чаек с бубликами.
Восхождение стрелков планировали осуществить через задний двор: там темно, никого нет, карнизы над каждым этажом, чердачные окна и вообще — удобно.
Стена, в которой окна зала заседаний — отвесная, выходит на хорошо освещенную пешеходную улицу, по которой даже ночью, бывает, прогуливаются парочки — зима теплая, молодежи все нипочем. При спуске с края крыши будет сыпаться черепица, и вообще, неизбежен нормальный технический шум, который ночью обязательно обратит на себя внимание. Вероятность обнаружения велика. Представьте — вы гуляете в два ночи с подружкой, а на стене висит вахлак и светит фонариком в окно. Нормально? Вы гуляете мимо вахлака, а через десять шагов минуете вестибюль, в котором дремлет пара ментят-охранников. А вы не уголовник, что патологически ненавидит всех товарищей в форме, и у вас настроение по причине гормонального прилива — игривое.
Хлопцы — у вас всегда так после полуночи?
Как —так?
Да так — по стенам спайдермены разные шарахаются, фонарями светят в окна?
Кроме того, если даже какими-то невероятными потугами и удастся отсмотреть расположение клетки в процессе восхождения и выяснится, что стоит она как раз так, как опасался Сыч, будет уже поздно: за оставшееся время изменить что-либо уже не представляется возможным. Информация нужна была именно сейчас, за два дня до приговора…
Все учреждения — хранители схем с размещением вожделенной клетки также хорошо охранялись, вдобавок, там постоянно находилась дежурная смена.
Хакеры залезли куда просили без проблем, за считанные минуты. На серверах учреждений обнаружить искомую схему не представилось возможным, кроме того, время нелегального пребывания в качестве клиента было ограниченным.
Из Сети СМИ качнули массу фото с последних процессов, где клетка была представлена во всей своей красе. Но! Все операторы, как сговорившись, снимали крупным планом подсудимых. Остальные участники процесса в объектив не попадали, так же как и детали интерьера. Определить расположение источника естественного освещения (то бишь окон) в ярких вспышках блицев не представлялось возможным.
Все, бесконтактные формы получения информации, доступные в данной ситуации, исчерпаны. А информацию нужно раздобыть во что бы то ни стало: из-за такой на первый взгляд незначительной мелочи может сорваться вся операция.
— Контакт — это очень нехорошо, — закручинился Шведов. — Это чревато. Увы — ничего другого не остается…
Вообще, контакт — это базовая форма оперативной работы. Основной массив информации добывается не посредством использования технических средств, а путем общения с нужными людьми. В данном случае вопрос очень простой, яйца выеденного не стоит. Это ведь информашку из серии «кто убил кассира?» добыть сложно: есть убийца, пара соучастников и пара-тройка эвентуальных свидетелей. Поди, отыщи их, прежде чем опросить. Да и запираться они будут — убийца и соучастники по вполне понятным причинам, а свидетели крепко подумают, стоит ли давать показания.
А в суде за последнее время перебывали сотни людей: как блюстители закона и правоохранительных органов, так и противоположная сторона. Бери любого и опрашивай сколько влезет. Только любого ли?
— Исследуем этот вопрос, — уныло сказал Шведов — он от нечего делать недавно перечитал всех имевшихся в его библиотеке латинян и теперь порой произвольно съезжал в изящные дебри архаики. — Наиболее перспективный объектус в данном случае у нас — кто?
Да кто угодно, дядя Толя! Любой сержант из роты охраны, секретарька судебная, уборщица и так далее — из мелочи, в общем. Не хватать же за лацканы председательствующего — а ну, конь педальный, где у тебя клетка стоит? Средства: Мент инвалидный, слезоточивая история о служении в органах, бутылка, коробка конфет. Возможна, вообще, лобовая атака: дать денег и опросить…
Да, но весь вопрос в том, что после такой беседы опрошенного обязательно придется временно изолировать. Потому как есть большая вероятность, что опрошенный заподозрит неладное и намекнет кому следует: тут тип один был, интересовался расположением клетки. Зачем, спрашивается, ему это?
— Черт, какой идиотизм! Кому расскажешь — смеяться будут. Глупо, из-за такой мелочи ставить операцию под угрозу срыва, — расстроился Шведов. — Рассмотрим противоположную сторону…
Противоположная сторона: уголовники, проходившие по процессам в последнее время (ежели в давешнее — есть риск, что клетки переставили). Тут примерно та же история: водка, ханка, деньги — вопрос. Нюансы: публика крайне недоверчивая, чуткая, специфическая. Требуется убедительная легенда. Риск тоже имеется: неправильно себя поведешь, можешь тут же, на месте, угодить в разборку. Или опрошенный сдаст твои странные «базары» курирующему оперу. Ты ему — никто, от опера — плюс…
— Это тоже нехорошо, но — терпимо, — неожиданно чуть посветлел ликом Шведов. — Пока с опером законтачит, пока тот правильно оценит информацию, если оценит вовсе… Но прежде чем заниматься уголовниками, сделаем-ка мы вот что…
И, вызвонив Барина с поста наблюдения, заставил его экстренно бриться и приводить себя в порядок.
Оказалось, что Анатолий Петрович, в свое время скрупулезно изучавший различные учреждения Стародубовска на предмет перспективности в плане оперативного использования, вспомнил про инженерный архив. В списке по перспективности этот архив был последним, пользоваться им не приходилось — вот и запамятовал.
— До исхода рабочего дня должен успеть, — напутствовал Барина Шведов. — Если придется — настаивай, никаких «завтра». Смотри — завтра будет поздно…
В инженерных чертежах, разумеется, клетки отсутствуют — когда управу строили, никто и предположить не мог, что в просторных залах будут размещаться подсудимые и наоборот. Зато наверняка в чертежах присутствуют точные размеры — в том числе расстояния от оконных проемов до стен, по которым можно высчитать вероятность расположения мертвой зоны.
Барин — Андрей Игнатов, самый представительный член команды. Высокий, осанистый, симпатичный, румяный, с ленивым взглядом сибарита, бархатным, хорошо поставленным голосом завсегдатая светских салонов и вельможными манерами. Барчук, одним словом. Думаете, в команде просто так клички дают? Табличку с красным шрифтом: «Мастер-подрывник, лучше всех в команде бегает, в две секунды удавит самого крутого „быка“ любым подручным шнурком или колготами» — Барин на груди не носит, потому публика воспринимает его исключительно как во всех отношениях положительного типа. Барин умеет нравиться всем: чиновникам, интеллигентам, барышням и дамам, от которых команде что-то нужно. В связи с этим он осуществляет практически все светские контакты — Шведов использует обаятельного коллегу на полную катушку.
Взяв бутылку коньяка и коробку конфет, Барин убыл в архив, «заряженный» простенькой легендой: он столичный инженер, исследующий здания и конструкции дореволюционной постройки. Облсуд — земская управа, гармонично вписывался в рамки легенды. На вынос, разумеется, документы не дадут, но посмотреть да пару раз щелкнуть фотоаппаратом — при соответствующем расположении архивариуса, наверное, особой проблемы не составит.
— Куда-то пропала, — упавшим голосом сообщила молоденькая очкастая секретарька с «хвостиком» — единственная живая душа, оказавшаяся в архиве в этот час. Секретарька десять минут пообщалась с посетителем, приятно запунцовела личиком, с оговорками приняв конфеты, и обещала тотчас отыскать пожелтевшую папку с планами земской управы, благо картотека в порядке, архивариус у них педант.
— В ячейке нету… Я сейчас посмотрю — может, лежит где-то…
Увы, в огромном помещении хранилища ничего просто так не валялось: все лежало и стояло на своих местах.
— Знаете что? — выпала из задумчивого оцепенения барышня с «хвостиком». — Без Павла Дмитриевича тут не разобраться. Вы приходите завтра к обеду — возможно, он появится…
— Кто таков Павел Дмитриевич?
— Да архивариус же! Тридцать лет здесь работает, с закрытыми глазами любую бумажку найдет. Он иногда документы домой берет — диссертацию пишет. Четвертый день гриппует, на работу не выходит.
— Адрес и телефон? Нет проблем. Жаль, прямо отсюда связаться нельзя — телефон за неуплату ещё в прошлом году сняли. Хотите, я сама из дома позвоню, насчет этой папочки выясню?
— Ну что вы, не стоит беспокоиться, — Барин записал координаты и спешно покинул хвостатую барышню, проигнорировав слабую попытку вернуть конфеты.
Телефон архивариуса молчал, как Серега Лазо на допросе. По адресу заболевшего не оказалось: на верещанье дверного звонка никто не реагировал, а после пятого раза на площадке возникла престарелая бдительная соседка в разноцветных резиновых бигуди и, не заметив, видимо из-за близорукости, какой импозантный мужчина тут названивает, нелицеприятно прокаркала:
— Чего трезвонишь? Не видишь — нету никого?
— Человек болеет — мало ли…
— Ни фига он не болеет! Нету его. Опять, наверно, в деревню к сыну уехали с женой. Болеет… Симулянт! В старые времена за такое давно бы уже — к стенке. А то очки понацепляют, лысину отрастят — и морду воротят. Интеллигенция, мать их так…
С грехом пополам удалось выяснить, что сын архивариуса — моральный урод. По папиным стопам не пошел, пытается фермерствовать, но не пьет, поэтому — сволочь, как и все их интеллигентское отродье.
Попытка получить адрес непьющего сына потерпела фиаско — не удалось узнать даже название деревни, где он обосновался.
— Да и ладно, — небрежно бросил Антон, когда в половине седьмого вечера Барин доложил о невыполненном задании. — Все равно на том плане клеток не было…
— Видите, как все плохо, — не согласился Шведов. — Смотри-ка ты — одно к одному… Давно у нас такого не было!
Правильнее было сказать: вот именно такого не было никогда. За годы функционирования команда провела не один десяток достаточно громоздких акций, каждая деталь которых требовала особого подхода, но ни разу не случалось, чтобы такая смешная и нелепая мелочь, как расположение какой-то паршивой лавки, забранной в решетчатую «рубашку», явилось камнем преткновения.
Основной положительный фактор: внезапность, слаженность и профессионализм команды, обычной продолжительности шок противостоящей стороны.
Ожидаемые неурядицы — по степени возрастания коэффициента возможного противодействия (КВП):
1) Снайперская пара на чердаке.
Снайпера, конечно, грозная сила, но в данной ситуации КВП их не будет превышать 0,1, Огромный чердак имеет маленький оперативный недостаток — торцевые окна. Два над парадным входом, два над служебным выходом из караульного помещения. Узенькая полоска резного карниза, по которой придется перемещаться приставными шажками. Пока хлопцы сообразят, что это за шум наверху, пока догадаются выпростаться через оконца и совершить геройский рывок по карнизу — можно пешком убраться с места происшествия. Черепица старая, каленая, толщиной в пол кирпича, а кирки-мотыги на чердаке не валяются. Долбить же дыру в первом сподручном месте прикладом снайпера не станут наверняка: ни один специалист в преддверии возможного боя не будет использовать в качестве кувалды такой точный инструмент, как винтовка.
2) Конвой в зале заседаний.
С учетом всех особенностей, КВП — 0,3. Представьте себе: вы стоите у клетки, жмуритесь сонно под монотонную скороговорку судьи и вдруг — шарах! Откуда-то сверху сыплется стекло (в зале огромные стрельчатые окна в два человечьих роста), в лицо вам брызжет обжигающее месиво из лопнувшего черепа вашего поднадзорного…
Как ощущения? Если вы опытный боец и бывали в переделках, ваш первый естественный порыв: укрыться и изготовить оружие к бою. «АКСУ» ваш не готов, он висит на плече стволом вниз, на предохранителе, патрон не дослан. Стоя, вы чувствуете себя как минимум небезопасно — вы же опытный боец, кроме того, вы, опытный, жопой чувствуете, что тот, кто только что вдребезги разнес башку охраняемому вами ублюдку (которого вы с превеликим удовольствием прикончили бы собственноручно!), имеет огромное огневое преимущество — он готов, ему лишь стволом повести в вашу сторону.
Если вы боец неопытный, вам вообще ничего не грозит: присядете в трансе с разинутой варежкой, профи отстреляется за десять секунд и скроется из сектора.
Да, если вы ас, у вас есть шанс правильно среагировать: молниеносно изготовиться, вскинуть вашу короткоствольную строчилку и одной точной очередью прикончить внезапно объявившегося супостата, зависшего на верхней кромке окна. Но! Напомню, времена беззаветного служения Отечеству канули в Лету, социализм кончился, и все асы давным-давно в других местах получают совершенно другие деньги. Например, трудятся себе прилежно в команде, которая как раз сейчас обслуживает по полной программе ваших поднадзорных.
Принимается во внимание возможность, что вы — идиот. Если это так, то КВП 0,3 — как раз для вас. Получив порцию горячих мозгов на личико, прятаться вы не станете, оценивать ситуацию — тоже. Издав боевой клич, вы рванете свой «АКСУ» с плеча, лихорадочными движениями доведете его до готовности и азартно приметесь палить, куда душа просит. Идиотов у нас хватает, так что такой вариант надо непременно учитывать. А особенно неприятно, что такого идиота придется в экстренном порядке валить — хотя бы ради безопасности снайпера.
3) Самый большой КВП — 0,5, отводится уиновскому спецназу, что скучает возле двух БТРов, соответственно, у парадного входа и возле караульного помещения.
Товарищи битые, ломаные, дома — проездом, имеют обыкновение жить в «горячих точках». Есть большая вероятность, что эти битые опомнятся раньше всех и могут сгоряча-обгадить всю малину. Именно для них персонально заготовлены обе фуры, Джо с большим пулеметом и пара «КС-23» с хлорацетофеноном.
Собственно БТР в расчет не берутся вовсе. Сектора у них будут перекрыты, а насчет шустро поменять позицию — спросите у любого вояки, сколько времени нужно, чтобы раскочегарить зимой холодный и стронуть его с места…
И последнее:
— Точка отсчета — начало чтения приговора, — определился Шведов. — Ни секундой раньше…
Требование сие продиктовано отнюдь не патетическим настроем Анатолия Петровича. Во время приговора всем положено прекратить перемещения и встать. Таким образом получаются два дополнительных жирных плюса: адвокатессы не будут мельтешить перед клеткой, перекрывая сектор, а подсудимые встанут и превратятся из мишени «4а с кругами» в мишень «№ 8». Вероятность попадания возрастает вдвое, вероятность побочного вреда уменьшается во столько же раз. Согласитесь, это уже что-то…
— Теоретически — неплохо, — осторожно одобрил Антон стратегическую задумку Шведова. — Только вот коэффициенты…
— Сам знаю, — хмуро кивнул Шведов. Коэффициенты действительно большие — будь обстановка иная, непременно искали бы что-то попроще, а такой рисковый план отложили на крайний случай… Пока — так. Я работаю в эту сторону, посмотрим, может, что-нибудь и выйдет. Если есть соображения — я внимательно слушаю.
— Соображений нет, дядь Толь, — покачал головой Антон. — Как всегда, ваш план единственно верный в данной ситуации. Можно брать за основной вариант. Как насчет транспорта и альпинистского снаряжения?
— Со снаряжением — нет проблем, — с ходу заверил «местный» Мент. — Сейчас же еду в «Спартак» и беру.
— Через третье лицо, за скромное вознаграждение, — поправил Шведов. — Продумай мотив — почему сам не можешь. Снаряжение бросим на месте происшествия, «увязки» нам не нужны. Транспортом я займусь, можете не отвлекаться.
— Ну и славно, — порадовался Антон. — К вечеру будет снаряжение — завтра с утра приступаем к тренировкам…
К тренировкам в команде относились более чем серьезно. В качестве догмы держали два постулата, продиктованные лично полковником Шведовым: «Экспромт — родной брат несчастного случая» и «Великий героизм бойца — прямое следствие маленькой ошибки командира». А посему даже к самой простенькой акции готовились основательно, стараясь спрогнозировать все возможные осложнения, прорабатывали мельчайшие детали и не жалели времени на тактике-строевые[20] занятия.
— Вот, два комплекта, — доложил к вечеру Мент. — Только пришлось взять в нагрузку две запасные бухты реп шнура — иначе не продавали, сволочи.
— Репшнур — хорошо! — ожил обычно молчаливый Мо, сладострастно сверкнув глазами и зацокав языком от удовольствия. — Давай-ка их сюда, я приберу. Это всегда пригодится.
— В этот раз — вряд ли, — покачал головой Антон и тут же перезвонил остальным членам, для пущей конспирации квартирующим раздельно, по двойкам:
— В пять утра жду всех у старого полигона. Через круг двигаться с интервалом в десять минут, быть без опозданий. Инструмент Мент подвезет. Все, до завтра…
Тренировались на брошенном силикатном заводе, заснувшем в начале девяностых в семи километрах от Стародубовска. Причиной столь раннего времени для занятий была совокупность обстоятельств: отсутствие графика тренировок представителей силовых ведомств и необходимость продолжать активное наблюдение в период с девяти до двадцати одного часа.
Спешу напомнить, что в Стародубовске команда не проездом, знают территорию как свои пять пальцев и некоторое время назад вообще тут гнездовались. В бытность своего беспечного проживания в Стародубовске (читай — до «зачистки», произведенной людьми Ахсалтакова), наши парни регулярно навещали территорию силикатного завода, как для отработки некоторых спорных элементов силовых акций, так и просто ради плановых тренировок — чтобы, образно говоря, жиром не заплыть. Силикатный завод — полигон для всех имевшихся окрест — силовых ведомств, график занятий которых в старые добрые времена можно было достать без особого труда. Подходы к объекту просматриваются на значительном расстоянии, имеются три выезда на случай экстренного убытия — выставляй наблюдателя и занимайся сколько влезет…
— По времени — полный ажур, — доложил Сыч в 10.00 следующего дня, выставив посты наблюдения по обычной схеме и прибыв в усадьбу Мента принять утреннюю порцию кофеина. — Все сходится по секундам. От оптики отказываемся — в график не влезаем, много лишних движений. Но в любом случае там расстояние нигде не превышает двадцать метров, с указками[21]— милое дело.
— Хорошо, — порадовался Шведов. — Нюансы?
— Нюансы? — Антон, отхлебнув кофе, пошевелил бровями. — В общем-то, нюансов нет, хотя…
— Что такое? — насторожился полковник.
— Да нет, ничего особенного, — небрежно отмахнулся Антон. — Надо будет узнать, как клетка стоит… Я-то держал в уме, что она как раз напротив окон — идеальная позиция. А когда сегодня с крыши административного корпуса низвергались, вдруг подумал, а почему именно — на против? Ведь может и сбоку стоять. А если сбоку, близко к окну, да втиснута в самый угол… Ну, пусть не в самый, а достаточно близко к углу…
— Тогда мы имеем в перспективе мертвую зону, — быстро сообразил Шведов, которому на прежней службе приходилось работать не только головой. — Как говорит ваш брат военный — перекрытое пространство…
— Ну — не совсем уж мертвую… Но один из объектов может оказаться вне параметров огневой задачи. А может и парочка. Слишком близко, да и висеть мы будем — переместиться и расширить сектор не удастся…
— Минутку, — Шведов перемотал кассету в видеомагнитофоне Мента и щелкнул кнопкой «play». Он записывал на всякий случай все репортажи по процессу — теперь пригодилось.
Увы, оператор крупным планом показывал сидящих в клетке подсудимых — никаких намеков на окна или расположение источника освещения…
— Твою мать, — мрачно выразился полковник, поразмышляв всего лишь двадцать восемь секунд. — Вот это пробел!
— Да ну, какой там пробел! Если клетка напротив — все вопросы отпадают. Узнать, как стоит, — всего делов-то!
— Твою мать, — повторился ас-аналитик, не соглашаясь с легкомыслием младшего коллеги. За то и почитали Шведова эти младшие, что умел мгновенно схватывать проблему целиком, походя отмечая все сопутствующие мелочи и выделяя возможные нестыковки. — Вот это мы попали…
Действительно, кто сказал, что клетка — напротив окон? Пообщались три минуты, разбирая суть обманчивого стереотипа. Выяснили причину заблуждения. Оба люди неглупые, страдают патологической склонностью к практическому изучению прикладной психологии — каждый в своей пропорции, разумеется: Сыч на порядок выше практикующего Головореза, полковник — на порядок выше Сыча.
Так вот, исходя из личного опыта и здоровой целесообразности, эти неглупые рассуждали примерно одинаково, что оборудованием зала судебных заседаний занимаются тоже отнюдь не дураки. И по идее, должны разместить участников процесса таким образом: судью — спиной к окнам, подсудимых — напротив, лицом. Процесс всегда идет в светлое время суток, окна обычно здоровенные, при таком расположении получается, что публика и подсудимые видят лишь силуэт судьи, в то время как судья, напротив, благодаря естественной подсветке может отслеживать малейшие нюансы физиолептики подсудимых и свидетелей. Это стереотип полковника. Установка Сыча была гораздо проще, примитивнее.
Если выбирать позицию для стрельбы и вопрос о предварительной маскировке не стоит, ощутимое преимущество будет у того, кто имеет два источника освещения сзади — по бокам, а сам при этом сретуширован темным оконным проемом. Тогда противник, заскочивший со свету в комнату, будет как на ладони, с естественной подсветкой в глаза, и ему придется поморгать, выискивая супостата.
Логично? Несомненно. Но полковник, ранее бывавший по долгу службы в некоторых залах заседаний, вдруг вспомнил два эпизода, когда эта простая целесообразность не соблюдалась и все расположение участников процессов было устроено с точностью до наоборот. И судья, кстати, жаловался — что-то неуютно в этих залах, как-то все наперекосяк идет…
— Ладно, черт с ним, с заблуждением — давай рассмотрим, что мы имеем, — обеспокоенный Шведов решил разобраться с недоразумением как можно быстрее. — Бери листок, рисуй квадраты…
— Какой листок, дядь Толь? — возмутился Антон. — Мент — бутылка водки — забегаловка — свидетель. Или так: мы с Мо смотаемся на Завокзальную, возьмем за жопу первого попавшегося ханурика, проходившего в облсуде за последние полгода, и…
— Контакт — только в крайнем случае, — уперся Шведов. — Светиться нельзя — это чревато. Бери листок, не стесняйся…
Антон хмыкнул, искоса посмотрел на старшего коллегу, как на слегка приболевшего, взял листок, карандаш и изготовился чертить. Возражать не посмел, но в круглых совиных глазах легко можно было прочитать: дядь Толь — ты совсем навернулся? Чем занимаемся, вообще?
Бесконтактных вариантов было предостаточно. Вот, по убывающей степени прямолинейности исполнения:
— подняться на второй этаж облсуда, зайти в зал да глянуть самому;
— не подыматься на второй этаж, а зайти в секретариат на первом, посмотреть схему эвакуации при пожаре — воз можно, там клетки обозначены;
— найти в пределах видимости точку повыше, вскарабкаться и рассмотреть в бинокль;
— в ночное время тайно проникнуть в здание облсуда, проникнуть в зал заседаний и на ощупь определить искомый объект;
— в процессе ночного восхождения стрелков в день приговора отвлечься на десять минут и посмотреть через окно, как там поживает клетка;
— тайно проникнуть в помещения:
а) «судебной» роты;
б) управления исполнения наказаний;
в) УВД (архив — старая подотчетность);
г) управления пожарной охраны.
Во всех этих учреждениях имеются схемы залов заседаний, а в «а» и «б» наверняка обозначены не только клетки, но и маршруты конвоирования;
— поставить задачу ангажированным Шведовым хакерам — пусть заберутся по быстрому в Сети МВД — УИН и поковыряются тихонько на предмет схем. Если там ничего не будет — пусть заберутся в Сети СМИ, что освещали последние процессы — на предмет снимков…
— Вот такая беда, — в три часа пополудни сделал вывод Шведов. — А ты говорил — никаких проблем…
Действительно, все предложенные варианты оказались ущербными. Суд прекрасно охранялся, на всех окнах стояли решетки и сигнализация, двери также были оборудованы датчиками на размыкание — простенькими, но снаружи не обойти. На время проведения «бульдозерного» процесса был введен особый пропускной режим, посторонние не только в зал — в здание суда не допускались.
Желанная «точка повыше» в пределах видимости отсутствовала — коль скоро таковая точка имела бы место, можно было вообще ничего не городить, а положить там снайпера, отработать эвакуацию и все это время попивать чаек с бубликами.
Восхождение стрелков планировали осуществить через задний двор: там темно, никого нет, карнизы над каждым этажом, чердачные окна и вообще — удобно.
Стена, в которой окна зала заседаний — отвесная, выходит на хорошо освещенную пешеходную улицу, по которой даже ночью, бывает, прогуливаются парочки — зима теплая, молодежи все нипочем. При спуске с края крыши будет сыпаться черепица, и вообще, неизбежен нормальный технический шум, который ночью обязательно обратит на себя внимание. Вероятность обнаружения велика. Представьте — вы гуляете в два ночи с подружкой, а на стене висит вахлак и светит фонариком в окно. Нормально? Вы гуляете мимо вахлака, а через десять шагов минуете вестибюль, в котором дремлет пара ментят-охранников. А вы не уголовник, что патологически ненавидит всех товарищей в форме, и у вас настроение по причине гормонального прилива — игривое.
Хлопцы — у вас всегда так после полуночи?
Как —так?
Да так — по стенам спайдермены разные шарахаются, фонарями светят в окна?
Кроме того, если даже какими-то невероятными потугами и удастся отсмотреть расположение клетки в процессе восхождения и выяснится, что стоит она как раз так, как опасался Сыч, будет уже поздно: за оставшееся время изменить что-либо уже не представляется возможным. Информация нужна была именно сейчас, за два дня до приговора…
Все учреждения — хранители схем с размещением вожделенной клетки также хорошо охранялись, вдобавок, там постоянно находилась дежурная смена.
Хакеры залезли куда просили без проблем, за считанные минуты. На серверах учреждений обнаружить искомую схему не представилось возможным, кроме того, время нелегального пребывания в качестве клиента было ограниченным.
Из Сети СМИ качнули массу фото с последних процессов, где клетка была представлена во всей своей красе. Но! Все операторы, как сговорившись, снимали крупным планом подсудимых. Остальные участники процесса в объектив не попадали, так же как и детали интерьера. Определить расположение источника естественного освещения (то бишь окон) в ярких вспышках блицев не представлялось возможным.
Все, бесконтактные формы получения информации, доступные в данной ситуации, исчерпаны. А информацию нужно раздобыть во что бы то ни стало: из-за такой на первый взгляд незначительной мелочи может сорваться вся операция.
— Контакт — это очень нехорошо, — закручинился Шведов. — Это чревато. Увы — ничего другого не остается…
Вообще, контакт — это базовая форма оперативной работы. Основной массив информации добывается не посредством использования технических средств, а путем общения с нужными людьми. В данном случае вопрос очень простой, яйца выеденного не стоит. Это ведь информашку из серии «кто убил кассира?» добыть сложно: есть убийца, пара соучастников и пара-тройка эвентуальных свидетелей. Поди, отыщи их, прежде чем опросить. Да и запираться они будут — убийца и соучастники по вполне понятным причинам, а свидетели крепко подумают, стоит ли давать показания.
А в суде за последнее время перебывали сотни людей: как блюстители закона и правоохранительных органов, так и противоположная сторона. Бери любого и опрашивай сколько влезет. Только любого ли?
— Исследуем этот вопрос, — уныло сказал Шведов — он от нечего делать недавно перечитал всех имевшихся в его библиотеке латинян и теперь порой произвольно съезжал в изящные дебри архаики. — Наиболее перспективный объектус в данном случае у нас — кто?
Да кто угодно, дядя Толя! Любой сержант из роты охраны, секретарька судебная, уборщица и так далее — из мелочи, в общем. Не хватать же за лацканы председательствующего — а ну, конь педальный, где у тебя клетка стоит? Средства: Мент инвалидный, слезоточивая история о служении в органах, бутылка, коробка конфет. Возможна, вообще, лобовая атака: дать денег и опросить…
Да, но весь вопрос в том, что после такой беседы опрошенного обязательно придется временно изолировать. Потому как есть большая вероятность, что опрошенный заподозрит неладное и намекнет кому следует: тут тип один был, интересовался расположением клетки. Зачем, спрашивается, ему это?
— Черт, какой идиотизм! Кому расскажешь — смеяться будут. Глупо, из-за такой мелочи ставить операцию под угрозу срыва, — расстроился Шведов. — Рассмотрим противоположную сторону…
Противоположная сторона: уголовники, проходившие по процессам в последнее время (ежели в давешнее — есть риск, что клетки переставили). Тут примерно та же история: водка, ханка, деньги — вопрос. Нюансы: публика крайне недоверчивая, чуткая, специфическая. Требуется убедительная легенда. Риск тоже имеется: неправильно себя поведешь, можешь тут же, на месте, угодить в разборку. Или опрошенный сдаст твои странные «базары» курирующему оперу. Ты ему — никто, от опера — плюс…
— Это тоже нехорошо, но — терпимо, — неожиданно чуть посветлел ликом Шведов. — Пока с опером законтачит, пока тот правильно оценит информацию, если оценит вовсе… Но прежде чем заниматься уголовниками, сделаем-ка мы вот что…
И, вызвонив Барина с поста наблюдения, заставил его экстренно бриться и приводить себя в порядок.
Оказалось, что Анатолий Петрович, в свое время скрупулезно изучавший различные учреждения Стародубовска на предмет перспективности в плане оперативного использования, вспомнил про инженерный архив. В списке по перспективности этот архив был последним, пользоваться им не приходилось — вот и запамятовал.
— До исхода рабочего дня должен успеть, — напутствовал Барина Шведов. — Если придется — настаивай, никаких «завтра». Смотри — завтра будет поздно…
В инженерных чертежах, разумеется, клетки отсутствуют — когда управу строили, никто и предположить не мог, что в просторных залах будут размещаться подсудимые и наоборот. Зато наверняка в чертежах присутствуют точные размеры — в том числе расстояния от оконных проемов до стен, по которым можно высчитать вероятность расположения мертвой зоны.
Барин — Андрей Игнатов, самый представительный член команды. Высокий, осанистый, симпатичный, румяный, с ленивым взглядом сибарита, бархатным, хорошо поставленным голосом завсегдатая светских салонов и вельможными манерами. Барчук, одним словом. Думаете, в команде просто так клички дают? Табличку с красным шрифтом: «Мастер-подрывник, лучше всех в команде бегает, в две секунды удавит самого крутого „быка“ любым подручным шнурком или колготами» — Барин на груди не носит, потому публика воспринимает его исключительно как во всех отношениях положительного типа. Барин умеет нравиться всем: чиновникам, интеллигентам, барышням и дамам, от которых команде что-то нужно. В связи с этим он осуществляет практически все светские контакты — Шведов использует обаятельного коллегу на полную катушку.
Взяв бутылку коньяка и коробку конфет, Барин убыл в архив, «заряженный» простенькой легендой: он столичный инженер, исследующий здания и конструкции дореволюционной постройки. Облсуд — земская управа, гармонично вписывался в рамки легенды. На вынос, разумеется, документы не дадут, но посмотреть да пару раз щелкнуть фотоаппаратом — при соответствующем расположении архивариуса, наверное, особой проблемы не составит.
— Куда-то пропала, — упавшим голосом сообщила молоденькая очкастая секретарька с «хвостиком» — единственная живая душа, оказавшаяся в архиве в этот час. Секретарька десять минут пообщалась с посетителем, приятно запунцовела личиком, с оговорками приняв конфеты, и обещала тотчас отыскать пожелтевшую папку с планами земской управы, благо картотека в порядке, архивариус у них педант.
— В ячейке нету… Я сейчас посмотрю — может, лежит где-то…
Увы, в огромном помещении хранилища ничего просто так не валялось: все лежало и стояло на своих местах.
— Знаете что? — выпала из задумчивого оцепенения барышня с «хвостиком». — Без Павла Дмитриевича тут не разобраться. Вы приходите завтра к обеду — возможно, он появится…
— Кто таков Павел Дмитриевич?
— Да архивариус же! Тридцать лет здесь работает, с закрытыми глазами любую бумажку найдет. Он иногда документы домой берет — диссертацию пишет. Четвертый день гриппует, на работу не выходит.
— Адрес и телефон? Нет проблем. Жаль, прямо отсюда связаться нельзя — телефон за неуплату ещё в прошлом году сняли. Хотите, я сама из дома позвоню, насчет этой папочки выясню?
— Ну что вы, не стоит беспокоиться, — Барин записал координаты и спешно покинул хвостатую барышню, проигнорировав слабую попытку вернуть конфеты.
Телефон архивариуса молчал, как Серега Лазо на допросе. По адресу заболевшего не оказалось: на верещанье дверного звонка никто не реагировал, а после пятого раза на площадке возникла престарелая бдительная соседка в разноцветных резиновых бигуди и, не заметив, видимо из-за близорукости, какой импозантный мужчина тут названивает, нелицеприятно прокаркала:
— Чего трезвонишь? Не видишь — нету никого?
— Человек болеет — мало ли…
— Ни фига он не болеет! Нету его. Опять, наверно, в деревню к сыну уехали с женой. Болеет… Симулянт! В старые времена за такое давно бы уже — к стенке. А то очки понацепляют, лысину отрастят — и морду воротят. Интеллигенция, мать их так…
С грехом пополам удалось выяснить, что сын архивариуса — моральный урод. По папиным стопам не пошел, пытается фермерствовать, но не пьет, поэтому — сволочь, как и все их интеллигентское отродье.
Попытка получить адрес непьющего сына потерпела фиаско — не удалось узнать даже название деревни, где он обосновался.
— Да и ладно, — небрежно бросил Антон, когда в половине седьмого вечера Барин доложил о невыполненном задании. — Все равно на том плане клеток не было…
— Видите, как все плохо, — не согласился Шведов. — Смотри-ка ты — одно к одному… Давно у нас такого не было!
Правильнее было сказать: вот именно такого не было никогда. За годы функционирования команда провела не один десяток достаточно громоздких акций, каждая деталь которых требовала особого подхода, но ни разу не случалось, чтобы такая смешная и нелепая мелочь, как расположение какой-то паршивой лавки, забранной в решетчатую «рубашку», явилось камнем преткновения.