Страница:
Из наших поэтов Баратынский всех менее пользуется обычной благосклонностию журналов. Оттого ли, что верность ума, чувства, точность выражения, вкус, ясность и стройность менее действует на толпу, чем преувеличение (exageration) модной поэзии, потому ли, что наш поэт некоторыми эпиграммами заслужил негодование братии, не всегда смиренной, как бы то ни было, критики изъявляли в отношении к нему или недобросовестное равнодушие, или даже неприязненное расположение. Не упоминая уже об известных шуточках покойного "Благонамеренного", известного весельчака, заметим, для назидания молодых писателей, что появление "Эды", произведения столь замечательного оригинальной своею простотою, прелестью рассказа, живостью красок и очерком характеров, слегка, но мастерски означенных, появление "Эды" подало только повод к неприличной статейке в "Северной пчеле" и слабому возражению, кажется, в "Московском телеграфе". Как отозвался "Московский вестник" об собрании стихотворений нашего первого элегического поэта! Между тем Баратынский спокойно усовершенствовался последние его произведения являются плодами зрелого таланта. Пора Баратынскому занять на русском Парнасе место, давно ему принадлежащее.
Его последняя поэма "Бал", напечатанная в "Северных цветах", подтверждает наше мнение. Сие блестящее произведение исполнено оригинальных красот и прелести необыкновенной. Поэт с удивительным искусством соединил в быстром рассказе тон шутливый и страстный, метафизику и поэзию.
Поэма начинается описанием московского бала. Гости съехались, пожилые дамы в пышных уборах сидят около стен и смотрят на толпу с тупым вниманием. Вельможи в лентах и звездах сидят за картами и, встав из-за ломберных столов, иногда приходят
Взглянуть на мчащиеся пары
Под гул порывистый смычков.
Молодые красавицы кружатся около их. Гусар крутит свои усы,
Писатель чопорно острится.
Вдруг все смутились; посыпались вопросы. Княгиня Нина вдруг уехала с бала.
Вся зала шепотом полна:
"Домой уехала она!
Вдруг стало дурно ей". - Ужели?
"В кадрили весело вертясь,
Вдруг помертвела!" - Что причиной?
Ах, боже мой! Скажите, князь,
Скажите, что с княгиней Ниной,
Женою вашею?
- Бог весть, - отвечает с супружеским равнодушием князь, занятый своим бостоном. Поэт отвечает вместо князя. Ответ и составляет поэму.
Нина исключительно занимает нас. Характер ее совершенно новый, развит con amore {1}, широко и с удивительным искусством, для него поэт наш создал совершенно своеобразный язык и выразил на нем все оттенки своей метафизики для нее расточил он всю элегическую негу, всю прелесть своей поэзии.
Презренья к мнению полна,
Над добродетелию женской
Не насмехается ль она,
Как над ужимкой деревенской?
Кого в свой дом она манит:
Не записных ли волокит,
Не новичков ли миловидных?
Не утомлен ли слух людей
Молвой побед ее бесстыдных
И соблазнительных связей?
Но как влекла к себе всесильно
Ее живая красота!
Чьи непорочные уста
Так улыбалися умильно!
Какая бы Людмила ей,
Смирясь, лучей благочестивых
Своих лазоревых очей
И свежести ланит стыдливых
Не отдала бы сей же час
За яркий глянец черных глаз,
Облитых влагой сладострастной,
За пламя жаркое ланит?
Какая фее самовластной
Не уступила б из харит?
Как в близких сердца разговорах
Была пленительна она!
Как угодительно-нежна!
Какая ласковость во взорах
У ней сияла! Но порой,
Ревнивым гневом пламенея,
Как зла в словах, страшна собой,
Являлась новая Медея!
Какие слезы из очей
Потом катилися у ней!
Терзая душу, проливали
В нее томленье слезы те:
Кто б не отер их у печали,
Кто б не оставил красоте?
Напрасно поэт берет иногда строгий тон порицания, укоризны, напрасно он с принужденной холодностью говорит о ее смерти, сатирически описывает нам ее похороны и шуткою кончит поэму свою. Мы чувствуем, что он любит свою бедную страстную героиню. Он заставляет и нас принимать болезненное соучастие в судьбе падшего, но еще очаровательного создания.
Арсений есть тот самый, кого должна была полюбить бедная Нина. Он сильно овладел ее воображением и, никогда вполне не удовлетворя ни ее страсти, ни любопытству, должен был до конца сохранить над нею роковое свое влияние (ascendant).
В ЗРЕЛОЙ СЛОВЕСНОСТИ ПРИХОДИТ ВРЕМЯ...
В зрелой словесности приходит время, когда умы, наскуча однообразными произведениями искусства, ограниченным кругом языка условленного, избранного, обращаются к свежим вымыслам народным и к странному просторечию, сначала презренному. Так некогда во Франции blases, светские люди, восхищались музою Ваде, так ныне Wordsworth, Coleridge увлекли за собою мнения многих. Но Ваде не имел ни воображения, ни поэтического чувства, его остроумные произведения дышат одною веселостию, выраженной площадным языком торговок и носильщиков. Произведения английских поэтов, напротив, исполнены глубоких чувств и поэтических мыслей, выраженных языком честного простолюдима. У нас это время, слава богу, еще не приспело, так называемый язык богов так еще для нас нов, что мы называем поэтом всякого, кто может написать десяток ямбических стихов с рифмами. Мы не только еще не подумали приблизить поэтический слог к благородной простоте, но и прозе стараемся придать напыщенность, поэзию же, освобожденную от условных украшений стихотворства, мы еще не понимаем. Опыты Жуковского и Катенина были неудачны не сами по себе, но по действию, ими произведенному. Мало, весьма мало людей поняли достоинство переводов из Гебеля, и еще менее силу и оригинальность "Убийцы", баллады, которая может стать наряду с лучшими произведениями Бюргера и Саувея. Обращение убийцы к месяцу, единственному свидетелю его злодеяния,
Гляди, глядя, плешивый
стих, исполненный истинно трагической силы, показался только смешон людям легкомысленным, не рассуждающим, что иногда ужас выражается смехом. Сцена тени в "Гамлете" вся писана шутливым слогом, даже низким, но волос становится дыбом от Гамлетовых шуток.
ТОРВАЛЬДСЕН, ДЕЛАЯ БЮСТ ИЗВЕСТНОГО ЧЕЛОВЕКА...
Торвальдсен, делая бюст известного человека, удивлялся странному разделению лица, впрочем прекрасного - верх нахмуренный, грозный, низ же, выражающий всегдашнюю улыбку. Это не нравилось Торвальдсену:
Questa e una bruta figura. {1}
ПИСЬМО О "БОРИСЕ ГОДУНОВЕ"
Voici ma tragedie puisque vous la voulez absolument, mais avant que de la lire j'exige que vous parcouriez le dernier tome de Karamzine. Elle est remplie de bonnes plaisanteries et d'allusions fines a l'histoire de ce temps-la comme nos sous-ouvres de Kiov et de Kamenka. Il faut les comprendre sine qua non.
A l'exemple de Shakespeare je me suis borne a d evelopper une epoque et des personnages historiques sans rechercher les effets theatrals, le pathetique romanesque etc... Le style en est melange. - Il est trivial et bas la ou j'ai ete oblige de faire intervenir des personnages vulgaires et grossiers - quand aux grosses indecences, n'y faites pas attention: cela a et e ecrit au courant de la plume, et disparaitra a la premiere copie. Une tragedie sans amour souriait a mon imagination. Mais outre que l'amour entrait beaucoup dans le caractere romanesque et passionne de mon aventurier, j'ai rendu Дмитрий amoureux de Marina pour mieux faire ressortir l'etrange caractere de cette derniere. Il n'est encore qu'esquisse dans Karamzine. Mais certes c' etait une drole de jolie femme. Elle n'a eu qu'une passion et ce fut l'ambition, mais a un degre d'energie, de rage qu'on a peine a se figurer. Apres avoir gout e de la royaute, voyez-la, ivre d'une chimere, se prostituer d'aventuriers en aventuriers - partager tantot le lit d egoutant d'un juif, tantot la tente d'un cosaque, toujours prete a se livrer a quiconque peut lui pr esenter la faible esperance d'un trone qui n'existait plus. Voyez-la braver la guerre, la misere, la honte, en meme temps traiter avec le roi de Pologne de couronne a couronne et finir miserablement l'existence la plus orageuse et la plus extraordinaire. Je n'ai qu'une scene pour elle, mais j'y reviendrai si Dieu me prete vie. Elle me trouble comme une passion. Elle est horriblement polonaise comme le disait la cousine de M-me Lubomirska.
Гаврила Пушкин est un de mes ancetres, je l'ai peint tel que je l'ai trouve dans l'histoire et dans les papiers de ma famille. Il a eu de grands talents, homme de guerre, homme de cour, homme de conspiration surtout. C'est lui et Плещеев qui ont assure le succ es du Самозванец par une audace inouie. Apres je l'ai retrouve a Moscou l'un des 7 chefs qui la d efendaient en 1612, puis en 1616 dans la Дума siegeant a cote de Козьма Minine, puis воевода a Нижний, puis parmi les deputes qui couronnerent Romanof, puis ambassadeur. Il a ete tout, meme incendiaire comme le prouve une rpaмота que j'ai trouvee a Погорелое Городище - ville qu'il fit bruler (pour la punir de je ne sais quoi) a la mode des proconsuls de la Convention Nationale.
Je compte revenir aussi sur Шуйский. Il montre dans l'histoire un singulier melange d'audace, de souplesse et de force de caract ere. Valet de Godounof il est un des premiers boyards a passer du cote de Дмитрий. Il est le premier qui conspire et c'est lui-meme, notez cela, qui se charge de retirer les marrons du feu, c'est lui meme qui vocifere, qui accuse, qui de chef devient enfant perdu. Il est pret a perdre la t ete, Дмитрий lui fait grace deja sur l' echafaud, il l'exile et avec cette generosit e etourdie qui caracterisait cet aimable aventurier il le rappelle a sa cour, il le comble de biens et d'honneurs. Que fait Шуйский qui avait frise de si pres la hache et le billot? Il n'a rien de plus presse que de conspirer de nouveau, de reussir, de se faire elire tsar, de tomber et de garder dans sa chute plus de dignite et de force d'ame qu'il n'en eut pendant toute sa vie.
Il y a beaucoup du Henri IV dans Дмитрий. Il est comme lui brave, g enereux et gascon, comme lui indifferent a la religion - tous deux abjurant leur foi pour cause politique, tous deux aimant les plaisirs et la guerre, tous deux se donnant dans des projets chimeriques - tous deux en butte aux conspirations... Mais Henri IV n'a pas a se reprocher Ксения - il est vrai que cette horrible accusation n'est pas prouvee et quant a moi je me fais une religion de ne pas y croire.
Грибоедов a critique le personnage de Job; le patriarche, il est vrai, etait un homme de beaucoup d'esprit, j'en ai fait un sot par distraction.
En ecrivant ma Годунов j'ai reflechi sur la trag edie, et si je me melais de faire une preface, je ferais du scandale. C'est peut-etre le genre le plus m econnu. On a tache d'en baser les lois sur la vraisemblance, et c'est justement elle qu'exclut la nature du drame; sans parler deja du temps, des lieux etc., quel diable de vraisemblance y a-t-il dans une salle coupee en deux dont l'une est occupee par 2000 personnes, sensees n'etre pas vues par celles qui sont sur les planches?
2) La langue. Par exemple le Philoctete de la Harpe dit en bon francais apres avoir entendu une tirade de Pyrrhus: H elas j'entends les doux sons de la langue grecque. Tout cela n'est-il pas d'une invraisemblance de convention? Les vrais g enies de la tragedie ne se sont jamais soucies d'une autre vraisemblance que celle des caracteres et des situations. Voyez comme Corneille a bravement mene le Cid: ha, vous voulez la regle de 24 heures? Soit. Et la-dessus il vous entasse des evenements pour 4 mois. Rien de plus ridicule que les petits changements des regles recues. Alfieri est profondement frappe du ridicule de l'apart e, il le supprime et la-dessus allonge le monologue. Quelle puerilite!
Ma lettre est bien plus longue que je ne l'avais voulu faire. Gardez-la, je vous prie, car j'en aurai besoin si le diable me tente de faire une preface.
30 jan. 1829, S.-Pb. {1}
НЕСКОЛЬКО МОСКОВСКИХ ЛИТЕРАТОРОВ...
Несколько московских литераторов, приносящих истинную честь нашему веку как своими произведениями, так и нравственностию, видя беспомощное состояние нашей словесности и наскуча звуками кимвала звенящего, решились составить общество для распространения правил здравой критики Курганова и Тредьяковского и для удержания отступников и насмешников в границах повиновения и благопристойности.
Общество имело первое свое заседание на Малой Бронной в доме г. X., бывшего корректора типографии, 17 октября сего года, при стечении многочисленной публики. Некоторые соседние дамы удостоили заседание своим присутствием.
Председателем был избран единогласно г-н Трандафырь, знаменитый переводчик одного бессмертного романа.
Секретарем был избран единогласно же Никодим Невеждин, молодой человек из честного сословия слуг, оказавший недавно отличные успехи в словесности и обещающий быть законодателем вкуса, несмотря на лакейский тон своих статеек.
Ждали г-на Сравцова - но он не мог прийти по причине флюса, полученного им на ярманке во время метания чрезвычайно счастливой тальи.
Г-н Трандафырь открыл заседание прекрасною речию, в которой трогательно изобразил он беспомощное состояние нашей словесности, недоумение наших писателей, подвизающихся во мраке, не озаренных светильником критики г-на Трандафырина. Красноречиво убеждал он приняться за дело. "Что сделали мы до сих пор, почтенные слушатели, - сказал он, - перевели романы, доставлявшие нам 700 рублей от Ширяева, и разобрали заглавный лист "Истории государства Российского" - труды бессмертные бесспорно, но совершенно недостаточные".
После речи г-на председателя г-н Невеждин прочел проект нового журнала, имеющего быть издаваемым в следующем 1830 году под названием "Азиатский рак".
Журнал сей будет выходить каждый месяц по одной книжке. Каждая книжка будет заключать в себе четыре отделения.
Отделение I. Изящная словесность. Переводы Байрона с польского; стихи молодых семинаристов; отрывки из записок г-на Трандафырина; для примеру г-н секретарь общества прочел пленительное описание отрочества почтенного г-на Трандафырина. Все с удовольствием слушали милые проказы маленького купчика, и тогда уже столь много обещавшего.
Отделение II. Критика.
МНОГИЕ НЕДОВОЛЬНЫ НАШЕЙ ЖУРНАЛЬНОЙ КРИТИКОЮ...
Многие недовольны нашей журнальной критикою за дурной ее тон, незнания приличия и т. п. Неудовольствие самое несправедливое. Ученый человек, занятый своими делами, погруженный в размышления, может не иметь времени являться в обществе и приобретать навык суетной образованности, подобно праздному жителю большого света. Мы должны быть снисходительны к его простодушной грубости - залогу добросовестности и любви к истине. Педантизм имеет свою хорошую сторону. Он только тогда смешон и отвратителен, когда мелкомыслие и невежество выражаются языком пьяного семинариста.
О ПУБЛИКАЦИЯХ М.А. БЕСТУЖЕВА-РЮМИНА В "СЕВЕРНОЙ ЗВЕЗДЕ"
Возвратясь из путешествия, узнал я, что г. Бестужев, пользуясь моим отсутствием, напечатал несколько моих стихотворений в своем альманахе.
Неуважение к литературной собственности сделалось так у нас обыкновенно, что поступок г-на Бестужева нимало не показался мне странным. Так, например, г-н Федоров напечатал под моим именем однажды какую-то идиллическую нелепость, сочиненную, вероятно, камердинером г-на Панаева. Но когда альманах нечаянно попался мне в руки и когда в предисловии прочел я нежное изъявление благодарности издателя г-ну Аn, доставившему ему (г. Бестужеву) пьесы, из коих 5 и удостоились печати - то признаюсь, удивление мое было чрезвычайно. В числе пьес, доставленных г-ном Аn, некоторые принадлежат мне в самом деле; другие мне вовсе неизвестны. Г-н Аn собрал давно писанные и мною к печати не предназначенные стихотворения и снисходительно заменил своими стихами те, кои не могли быть пропущены цензурою. Однако, как в мои лета и в моем положении неприятно отвечать за свои прежние и за чужие произведения, то честь имею объявить г-ну Аn, что при первом таковом же случае принужден буду прибегнуть к покровительству законов.
НАБРОСКИ ПРЕДИСЛОВИЯ К ТРАГЕДИИ "БОРИС ГОДУНОВ"
1
С отвращением решаюсь я выдать в свет свою трагедию и хотя я вообще всегда был довольно равнодушен к успеху иль неудаче своих сочинений, но, признаюсь, неудача "Бориса Годунова" будет мне чувствительна, а я в ней почти уверен. Как Монтань, могу сказать о своем сочинении: C'est une ouvre de bonne foi {1}.
Писанная мною в строгом уединении, вдали охлаждающего света, трагедия сия доставила мне все, чем писателю насладиться дозволено: живое вдохновенное занятие, внутреннее убеждение, что мною употреблены были все усилия, наконец одобрения малого числа людей избранных.
Трагедия моя уже известна почти всем тем, коих мнениями я дорожу. В числе моих слушателей одного недоставало, того, кому обязан я мыслию моей трагедии, чей гений одушевил и поддержал меня; чье одобрение представлялось воображению моему сладчайшею наградою и единственно развлекало меня посреди уединенного труда.
2
Изучение Шекспира, Карамзина и старых наших летописей дало мне мысль облечь в драматические формы одну из самых драматических эпох новейшей истории. Не смущаемый никаким иным влиянием, Шекспиру я подражал в его вольном и широком изображении характеров, в небрежном и простом составлении планов, Карамзину следовал я в светлом развитии происшествий, в летописях старался угадать образ мыслей и язык тогдашнего времени. Источники богатые! Умел ли ими воспользоваться - не знаю, - по крайней мере труды мои были ревностны и добросовестны.
Долго не мог я решиться напечатать свою драму. Хороший иль худой успех моих стихотворений, благосклонное или строгое решение журналов о какой-нибудь стихотворной повести доныне слабо тревожили мое самолюбие. Критики слишком лестные не ослепляли его. Читая разборы самые оскорбительные, старался я угадать мнение критика, понять со всевозможным хладнокровием, в чем именно состоят его обвинения. И если никогда не отвечал я на оные, то сие происходило не из презрения, но единственно из убеждения, что для нашей литературы il est indifferent {1}, что такая-то глава "Онегина" выше или ниже другой. Но, признаюсь искренно, неуспех драмы моей огорчил бы меня, ибо я твердо уверен, что нашему театру приличны народные законы драмы Шекспировой, а не придворный обычай трагедий Расина и что всякий неудачный опыт может замедлить преобразование нашей сцены. ("Ермак" А.С. Хомякова есть более произведение лирическое, чем драматическое. Успехом своим оно обязано прекрасным стихам, коими оно писано.)
Приступаю к некоторым частным объяснениям. Стих, употребленный мною (пятистопный ямб), принят обыкновенно англичанами и немцами. У нас первый пример оному находим мы, кажется, в "Аргивянах"; А. Жандр в отрывке своей прекрасной трагедии, писанной стихами вольными, преимущественно употребляет его. Я сохранил цезурку французского пентаметра на второй стопе - и, кажется, в том ошибся, лишив добровольно свой стих свойственного ему разнообразия. Есть шутки грубые, сцены простонародные. Хорошо, если поэт может их избежать, - поэту не должно быть площадным из доброй воли, - если же нет, то ему нет нужды стараться заменять их чем-нибудь иным.
Нашед в истории одного из предков моих, игравшего важную роль в сию несчастную эпоху, я вывел его на сцену, не думая о щекотливости приличия, con amore {1}, но безо всякой дворянской спеси. Изо всех моих подражаний Байрону дворянская спесь была самое смешное. Аристокрацию нашу составляет дворянство новое; древнее же пришло в упадок, права его уравнены с правами прочих состояний, великие имения давно раздроблены, уничтожены и никто, даже самые потомки и проч. Принадлежать старой аристокрации не представляет никаких преимуществ в глазах благоразумной черни, и уединенное почитание к славе предков может только навлечь нарекание в странности или бессмысленном подражании иностранцам.
3
Дух века требует важных перемен и на сцене драматической. Может быть, и они не удовлетворят надежды преобразователей.
Поэт, живущий на высотах создания, яснее видит, может быть, и недостаточную справедливость требований, и то, что скрывается от взоров волнуемой толпы, но напрасно было бы ему бороться. Таким образом, Lopez de Vega, Шекспир, Расин уступали потоку; но гений, какое направление ни изберет, останется всегда гений - суд потомства отделит золото, ему принадлежащее, от примеси.
4
Pour une preface. Le public et la critique ayant acueilli avec une indulgence passionnйe mes premiers essais et dans un temps oщ la malveillance m'eussent probablement degoыte de la carriиre que j'allait embrasser, je leur dois reconnaissance entiere et je les tiens quittes envers moi - leur rigueur et leur indifference ayant maintenant peu d'influence sur mes travaux.. {1}
5
Je me present ayant renonce a ma maniere premiere - n'ayant plus a allaiter un nom inconnu et une premiere jeunesse, je n'ose plus compter sur l'indulgence avec laquelle j'avais ete accueilli. - Ce n'est plus le sourire de la mode que je brigue. - Je me retire volontairement du rang de ses favoris, en faisant mes humbles remerciements de la faveur avec laquelle elle avait acueilli mes faibles essais pendant dix ans de ma vie.
Lorsque j'ecrivais cette tragedie, j'etait seul a la campagne, ne voyant personne, ne lisant que les journaux etc. - d'autant plus volontiers que j'ai toujours cru que le romantisme convenait seul a notre scene; je vis que j'etais dans l'erreur. J'eprouvais une grande repugnance a livrer au public ma tragedie, je voulais au moins la faire prec eder d'une preface et la faire accompagner de notes. - Mais je trouve tout cela fort inutile. {1}
5
Je me present ayant renonce a ma maniere premiere - n'ayant plus a allaiter un nom inconnu et une premiere jeunesse, je n'ose plus compter sur l'indulgence avec laquelle j'avais ete accueilli. - Ce n'est plus le sourire de la mode que je brigue. - Je me retire volontairement du rang de ses favoris, en faisant mes humbles remerciements de la faveur avec laquelle elle avait acueilli mes faibles essais pendant dix ans de ma vie.
Lorsque j'ecrivais cette tragedie, j'etait seul a la campagne, ne voyant personne, ne lisant que les journaux etc. - d'autant plus volontiers que j'ai toujours cru que le romantisme convenait seul a notre scene; je vis que j'etais dans l'erreur. J'eprouvais une grande repugnance a livrer au public ma tragedie, je voulais au moins la faire prec eder d'une preface et la faire accompagner de notes. - Mais je trouve tout cela fort inutile. {1}
О РОМАНАХ ВАЛЬТЕРА СКОТТА
Главная прелесть романов Walter Scott состоит в том, что мы знакомимся с прошедшим временем не с enflure {1} французских трагедий, - не с чопорностию чувствительных романов - не с dignite {2} истории, но современно, но домашним образом - Ce qui me degoute c'est ce que... {3} Тут наоборот ce qui nous charme dans le roman historique - c'est que ce qui est historique est absolument ce que nous voyons {4}.
Shakespeare, Гете, Walter Scott не имеют холопского пристрастия к королям и героям. Они не походят (как герои французские) на холопей, передразнивающих la dignite et la noblesse. Ils sont familiers dans les circonstances ordinaires de la vie, leur parole n'a rien d'affecte de theatral meme dans les circonstances solennelles - car les grandes circonstances leur sont familieres.
On voit que Walter Scott est de la petite societe des rois d'Angleterre {5}
IGNORANCE DES SEIGNEURS RUSSES...
Ignorance des seigneurs russes. Tandis que les memoires, les ecrits politiques, les romans - Napoleon gazetier, Canning poete, Brougham, les deputes, les paires - les femmes. Chez nous les seigneurs ne savent pas ecrire.
Le tiers etat. L'aristocratie. {1}
КОНСПЕКТ ПРЕДИСЛОВИЯ Ф.Н. ГЛИНКИ К ПОЭМЕ "КАРЕЛИЯ, ИЛИ ЗАТОЧЕНИЕ МАРФЫ
ИОАННОВНЫ РОМАНОВОЙ"
Москва была освобождена Пожарским, польское войско удалялось, король шведский думал о замирении, последняя опора Марины, Заруцкий, злодействовал в отдаленном краю России. Отечество отдохнуло и стало думать об избрании себе нового царя. Выборные люди ото всего государства стеклись в разоренную Москву и приступили к великому делу. Долго не могли решиться; помнили горькие последствия двух недавних выборов. Многие бояре не уступали в знатности родам Шуйских и Годуновых; каждый думал о себе или о родственнике, вдруг посреди прений и всеобщего недоумения произнесено было имя Михаила Романова.
Михаил Феодорович был сын знаменитого боярина Феодора Никитича, некогда сосланного царем Борисом и неволею постриженного в монахи, в царствование Лжедимитрия (1605) из монастырского заточения возведенного на степень митрополита Ростовского и прославившего свое иноческое имя в истории нашего отечества.
Юный Михаил по женскому колену происходил от Рюрика, ибо родная бабка его, супруга Никиты Романовича, была родная сестра царя Иоанна Васильевича. С самых первых лет испытал он превратности судьбы. Младенцем разделял он заточение с материю своею, Ксенией Ивановной, в 1600 году под именем инокини Марфы постриженною в пустынном Онежском монастыре.
Лжедимитрий перевел их в костромской Ипатский монастырь, определив им приличное роду их содержание.
РАЗГОВОР О ЖУРНАЛЬНОЙ КРИТИКЕ И ПОЛЕМИКЕ
А. Читали вы в последнем Э "Галатеи" критику NN?
В. Нет, я не читаю русской критики.
А. Напрасно. Ничто иное не даст вам лучшего понятия о состоянии нашей литературы.
В. Как! неужели вы полагаете, что журнальная критика есть окончательный суд произведениям нашей словесности?
А. Нимало. Но она дает понятие об отношениях писателей между собою, о большей или меньшей их известности, наконец о мнениях, господствующих в публике.
В. Мне не нужно читать "Телеграф", чтобы знать, что поэмы Пушкина в моде и что романтической поэзии у нас никто не понимает. Что же касается до отношений г-на Раича и г. Полевого, г-на Каченовского и г. Булгарина - это вовсе не любопытно...
А. Однако же забавно.
В. Вам нравятся кулачные бойцы?
А. Почему же нет? Наши бояре ими тешились. Державин их воспевал. Мне столь же нравится кн. Вяземский в схватке с каким-нибудь журнальным буяном, как и гр. Орлов в бою с ямщиком. Это черты народности.
В. Вы упомянули о кн. Вяземском. Признайтесь, что из высшей литературы он один пускается в полемику.
А. Тем хуже для литературы. Если бы все писатели, заслуживающие уважение и доверенность публики, взяли на себя труд управлять общим мнением, то вскоре критика сделалась бы не тем, чем она есть. Не любопытно ли было бы, например, читать мнение Гнедича о романтизме или Крылова об нынешней элегической поэзии? Не приятно ли было бы видеть Пушкина, разбирающего трагедию Хомякова? Эти господа в короткой связи между собою и, вероятно, друг другу передают взаимные замечания о новых произведениях. Зачем не сделать и нас участниками в их критических беседах.
В. Публика довольно равнодушна к успехам словесности - истинная критика для нее не занимательна. Она изредка смотрит на драку двух журналистов, мимоходом слушает монолог раздраженного автора - или пожимает плечами.
А. Воля ваша, я останавливаюсь, смотрю и слушаю до конца и аплодирую тому, кто сбил своего противника. Если б я сам был автор, то почел бы за малодушие не отвечать на нападение - какого бы оно роду ни было. Что за аристократическая гордость позволять всякому уличному шалуну метать в тебя грязью! посмотрите на английского лорда: он готов отвечать на учтивый вызов gentleman и стреляться на кухенрейтерских пистолетах или снять с себя фрак и боксовать на перекрестке с извозчиком. Это настоящая храбрость. Но мы и в литературе и в общественном быту слишком чопорны, слишком дамоподобны.
В. Критика не имеет у нас никакой гласности, вероятно и писатели высшего круга не читают русских журналов и не знают, хвалят ли их или бранят.
А Извините, Пушкин читает все ЭЭ "Вестника Европы", где его ругают, что значит по его энергическому выражению - подслушивать у дверей, что говорят об нем в прихожей.
В. Куда как любопытно!
А. Любопытство по крайней мере очень понятное!
В. Пушкин и отвечает эпиграммами, чего вам более.
А. Но сатира не критика - эпиграмма не опровержение. Я хлопочу о пользе словесности, не только о своем удовольствии.
ДЕТСКАЯ КНИЖКА
1
ВЕТРЕНЫЙ МАЛЬЧИК
Алеша был очень не глупый мальчик, но слишком ветрен и заносчив. Он ничему не хотел порядочно научиться. Когда учитель ему за это выговаривал, то он старался оправдываться разными увертками. Когда бранили его за то, что он пренебрегал французским и немецким языком, то он отвечал, что он русский и что довольно для него, если он будет понимать слегка иностранные языки. Латинский, по его мнению, вышел совсем из употребления, и одним педантам простительно было им заниматься; русской грамматике не хотел он учиться, ибо недоволен был изданною для народных училищ и ожидал новой философической. Логика казалась ему наукою прошлого века, недостойною наших просвещенных времен, и когда учитель бранил его за вокабулы, Алеша отвечал ему именами Шеллинга, Фихте, Кузеня, Геерена, Нибура, Шлегеля и проч. - Что же? при всем своем уме и способностях Алеша знал только первые четыре правила арифметики и читал довольно бегло по-русски, - прослыл невеждою, и все его товарищи смеялись над Алешею.
Его последняя поэма "Бал", напечатанная в "Северных цветах", подтверждает наше мнение. Сие блестящее произведение исполнено оригинальных красот и прелести необыкновенной. Поэт с удивительным искусством соединил в быстром рассказе тон шутливый и страстный, метафизику и поэзию.
Поэма начинается описанием московского бала. Гости съехались, пожилые дамы в пышных уборах сидят около стен и смотрят на толпу с тупым вниманием. Вельможи в лентах и звездах сидят за картами и, встав из-за ломберных столов, иногда приходят
Взглянуть на мчащиеся пары
Под гул порывистый смычков.
Молодые красавицы кружатся около их. Гусар крутит свои усы,
Писатель чопорно острится.
Вдруг все смутились; посыпались вопросы. Княгиня Нина вдруг уехала с бала.
Вся зала шепотом полна:
"Домой уехала она!
Вдруг стало дурно ей". - Ужели?
"В кадрили весело вертясь,
Вдруг помертвела!" - Что причиной?
Ах, боже мой! Скажите, князь,
Скажите, что с княгиней Ниной,
Женою вашею?
- Бог весть, - отвечает с супружеским равнодушием князь, занятый своим бостоном. Поэт отвечает вместо князя. Ответ и составляет поэму.
Нина исключительно занимает нас. Характер ее совершенно новый, развит con amore {1}, широко и с удивительным искусством, для него поэт наш создал совершенно своеобразный язык и выразил на нем все оттенки своей метафизики для нее расточил он всю элегическую негу, всю прелесть своей поэзии.
Презренья к мнению полна,
Над добродетелию женской
Не насмехается ль она,
Как над ужимкой деревенской?
Кого в свой дом она манит:
Не записных ли волокит,
Не новичков ли миловидных?
Не утомлен ли слух людей
Молвой побед ее бесстыдных
И соблазнительных связей?
Но как влекла к себе всесильно
Ее живая красота!
Чьи непорочные уста
Так улыбалися умильно!
Какая бы Людмила ей,
Смирясь, лучей благочестивых
Своих лазоревых очей
И свежести ланит стыдливых
Не отдала бы сей же час
За яркий глянец черных глаз,
Облитых влагой сладострастной,
За пламя жаркое ланит?
Какая фее самовластной
Не уступила б из харит?
Как в близких сердца разговорах
Была пленительна она!
Как угодительно-нежна!
Какая ласковость во взорах
У ней сияла! Но порой,
Ревнивым гневом пламенея,
Как зла в словах, страшна собой,
Являлась новая Медея!
Какие слезы из очей
Потом катилися у ней!
Терзая душу, проливали
В нее томленье слезы те:
Кто б не отер их у печали,
Кто б не оставил красоте?
Напрасно поэт берет иногда строгий тон порицания, укоризны, напрасно он с принужденной холодностью говорит о ее смерти, сатирически описывает нам ее похороны и шуткою кончит поэму свою. Мы чувствуем, что он любит свою бедную страстную героиню. Он заставляет и нас принимать болезненное соучастие в судьбе падшего, но еще очаровательного создания.
Арсений есть тот самый, кого должна была полюбить бедная Нина. Он сильно овладел ее воображением и, никогда вполне не удовлетворя ни ее страсти, ни любопытству, должен был до конца сохранить над нею роковое свое влияние (ascendant).
В ЗРЕЛОЙ СЛОВЕСНОСТИ ПРИХОДИТ ВРЕМЯ...
В зрелой словесности приходит время, когда умы, наскуча однообразными произведениями искусства, ограниченным кругом языка условленного, избранного, обращаются к свежим вымыслам народным и к странному просторечию, сначала презренному. Так некогда во Франции blases, светские люди, восхищались музою Ваде, так ныне Wordsworth, Coleridge увлекли за собою мнения многих. Но Ваде не имел ни воображения, ни поэтического чувства, его остроумные произведения дышат одною веселостию, выраженной площадным языком торговок и носильщиков. Произведения английских поэтов, напротив, исполнены глубоких чувств и поэтических мыслей, выраженных языком честного простолюдима. У нас это время, слава богу, еще не приспело, так называемый язык богов так еще для нас нов, что мы называем поэтом всякого, кто может написать десяток ямбических стихов с рифмами. Мы не только еще не подумали приблизить поэтический слог к благородной простоте, но и прозе стараемся придать напыщенность, поэзию же, освобожденную от условных украшений стихотворства, мы еще не понимаем. Опыты Жуковского и Катенина были неудачны не сами по себе, но по действию, ими произведенному. Мало, весьма мало людей поняли достоинство переводов из Гебеля, и еще менее силу и оригинальность "Убийцы", баллады, которая может стать наряду с лучшими произведениями Бюргера и Саувея. Обращение убийцы к месяцу, единственному свидетелю его злодеяния,
Гляди, глядя, плешивый
стих, исполненный истинно трагической силы, показался только смешон людям легкомысленным, не рассуждающим, что иногда ужас выражается смехом. Сцена тени в "Гамлете" вся писана шутливым слогом, даже низким, но волос становится дыбом от Гамлетовых шуток.
ТОРВАЛЬДСЕН, ДЕЛАЯ БЮСТ ИЗВЕСТНОГО ЧЕЛОВЕКА...
Торвальдсен, делая бюст известного человека, удивлялся странному разделению лица, впрочем прекрасного - верх нахмуренный, грозный, низ же, выражающий всегдашнюю улыбку. Это не нравилось Торвальдсену:
Questa e una bruta figura. {1}
ПИСЬМО О "БОРИСЕ ГОДУНОВЕ"
Voici ma tragedie puisque vous la voulez absolument, mais avant que de la lire j'exige que vous parcouriez le dernier tome de Karamzine. Elle est remplie de bonnes plaisanteries et d'allusions fines a l'histoire de ce temps-la comme nos sous-ouvres de Kiov et de Kamenka. Il faut les comprendre sine qua non.
A l'exemple de Shakespeare je me suis borne a d evelopper une epoque et des personnages historiques sans rechercher les effets theatrals, le pathetique romanesque etc... Le style en est melange. - Il est trivial et bas la ou j'ai ete oblige de faire intervenir des personnages vulgaires et grossiers - quand aux grosses indecences, n'y faites pas attention: cela a et e ecrit au courant de la plume, et disparaitra a la premiere copie. Une tragedie sans amour souriait a mon imagination. Mais outre que l'amour entrait beaucoup dans le caractere romanesque et passionne de mon aventurier, j'ai rendu Дмитрий amoureux de Marina pour mieux faire ressortir l'etrange caractere de cette derniere. Il n'est encore qu'esquisse dans Karamzine. Mais certes c' etait une drole de jolie femme. Elle n'a eu qu'une passion et ce fut l'ambition, mais a un degre d'energie, de rage qu'on a peine a se figurer. Apres avoir gout e de la royaute, voyez-la, ivre d'une chimere, se prostituer d'aventuriers en aventuriers - partager tantot le lit d egoutant d'un juif, tantot la tente d'un cosaque, toujours prete a se livrer a quiconque peut lui pr esenter la faible esperance d'un trone qui n'existait plus. Voyez-la braver la guerre, la misere, la honte, en meme temps traiter avec le roi de Pologne de couronne a couronne et finir miserablement l'existence la plus orageuse et la plus extraordinaire. Je n'ai qu'une scene pour elle, mais j'y reviendrai si Dieu me prete vie. Elle me trouble comme une passion. Elle est horriblement polonaise comme le disait la cousine de M-me Lubomirska.
Гаврила Пушкин est un de mes ancetres, je l'ai peint tel que je l'ai trouve dans l'histoire et dans les papiers de ma famille. Il a eu de grands talents, homme de guerre, homme de cour, homme de conspiration surtout. C'est lui et Плещеев qui ont assure le succ es du Самозванец par une audace inouie. Apres je l'ai retrouve a Moscou l'un des 7 chefs qui la d efendaient en 1612, puis en 1616 dans la Дума siegeant a cote de Козьма Minine, puis воевода a Нижний, puis parmi les deputes qui couronnerent Romanof, puis ambassadeur. Il a ete tout, meme incendiaire comme le prouve une rpaмота que j'ai trouvee a Погорелое Городище - ville qu'il fit bruler (pour la punir de je ne sais quoi) a la mode des proconsuls de la Convention Nationale.
Je compte revenir aussi sur Шуйский. Il montre dans l'histoire un singulier melange d'audace, de souplesse et de force de caract ere. Valet de Godounof il est un des premiers boyards a passer du cote de Дмитрий. Il est le premier qui conspire et c'est lui-meme, notez cela, qui se charge de retirer les marrons du feu, c'est lui meme qui vocifere, qui accuse, qui de chef devient enfant perdu. Il est pret a perdre la t ete, Дмитрий lui fait grace deja sur l' echafaud, il l'exile et avec cette generosit e etourdie qui caracterisait cet aimable aventurier il le rappelle a sa cour, il le comble de biens et d'honneurs. Que fait Шуйский qui avait frise de si pres la hache et le billot? Il n'a rien de plus presse que de conspirer de nouveau, de reussir, de se faire elire tsar, de tomber et de garder dans sa chute plus de dignite et de force d'ame qu'il n'en eut pendant toute sa vie.
Il y a beaucoup du Henri IV dans Дмитрий. Il est comme lui brave, g enereux et gascon, comme lui indifferent a la religion - tous deux abjurant leur foi pour cause politique, tous deux aimant les plaisirs et la guerre, tous deux se donnant dans des projets chimeriques - tous deux en butte aux conspirations... Mais Henri IV n'a pas a se reprocher Ксения - il est vrai que cette horrible accusation n'est pas prouvee et quant a moi je me fais une religion de ne pas y croire.
Грибоедов a critique le personnage de Job; le patriarche, il est vrai, etait un homme de beaucoup d'esprit, j'en ai fait un sot par distraction.
En ecrivant ma Годунов j'ai reflechi sur la trag edie, et si je me melais de faire une preface, je ferais du scandale. C'est peut-etre le genre le plus m econnu. On a tache d'en baser les lois sur la vraisemblance, et c'est justement elle qu'exclut la nature du drame; sans parler deja du temps, des lieux etc., quel diable de vraisemblance y a-t-il dans une salle coupee en deux dont l'une est occupee par 2000 personnes, sensees n'etre pas vues par celles qui sont sur les planches?
2) La langue. Par exemple le Philoctete de la Harpe dit en bon francais apres avoir entendu une tirade de Pyrrhus: H elas j'entends les doux sons de la langue grecque. Tout cela n'est-il pas d'une invraisemblance de convention? Les vrais g enies de la tragedie ne se sont jamais soucies d'une autre vraisemblance que celle des caracteres et des situations. Voyez comme Corneille a bravement mene le Cid: ha, vous voulez la regle de 24 heures? Soit. Et la-dessus il vous entasse des evenements pour 4 mois. Rien de plus ridicule que les petits changements des regles recues. Alfieri est profondement frappe du ridicule de l'apart e, il le supprime et la-dessus allonge le monologue. Quelle puerilite!
Ma lettre est bien plus longue que je ne l'avais voulu faire. Gardez-la, je vous prie, car j'en aurai besoin si le diable me tente de faire une preface.
30 jan. 1829, S.-Pb. {1}
НЕСКОЛЬКО МОСКОВСКИХ ЛИТЕРАТОРОВ...
Несколько московских литераторов, приносящих истинную честь нашему веку как своими произведениями, так и нравственностию, видя беспомощное состояние нашей словесности и наскуча звуками кимвала звенящего, решились составить общество для распространения правил здравой критики Курганова и Тредьяковского и для удержания отступников и насмешников в границах повиновения и благопристойности.
Общество имело первое свое заседание на Малой Бронной в доме г. X., бывшего корректора типографии, 17 октября сего года, при стечении многочисленной публики. Некоторые соседние дамы удостоили заседание своим присутствием.
Председателем был избран единогласно г-н Трандафырь, знаменитый переводчик одного бессмертного романа.
Секретарем был избран единогласно же Никодим Невеждин, молодой человек из честного сословия слуг, оказавший недавно отличные успехи в словесности и обещающий быть законодателем вкуса, несмотря на лакейский тон своих статеек.
Ждали г-на Сравцова - но он не мог прийти по причине флюса, полученного им на ярманке во время метания чрезвычайно счастливой тальи.
Г-н Трандафырь открыл заседание прекрасною речию, в которой трогательно изобразил он беспомощное состояние нашей словесности, недоумение наших писателей, подвизающихся во мраке, не озаренных светильником критики г-на Трандафырина. Красноречиво убеждал он приняться за дело. "Что сделали мы до сих пор, почтенные слушатели, - сказал он, - перевели романы, доставлявшие нам 700 рублей от Ширяева, и разобрали заглавный лист "Истории государства Российского" - труды бессмертные бесспорно, но совершенно недостаточные".
После речи г-на председателя г-н Невеждин прочел проект нового журнала, имеющего быть издаваемым в следующем 1830 году под названием "Азиатский рак".
Журнал сей будет выходить каждый месяц по одной книжке. Каждая книжка будет заключать в себе четыре отделения.
Отделение I. Изящная словесность. Переводы Байрона с польского; стихи молодых семинаристов; отрывки из записок г-на Трандафырина; для примеру г-н секретарь общества прочел пленительное описание отрочества почтенного г-на Трандафырина. Все с удовольствием слушали милые проказы маленького купчика, и тогда уже столь много обещавшего.
Отделение II. Критика.
МНОГИЕ НЕДОВОЛЬНЫ НАШЕЙ ЖУРНАЛЬНОЙ КРИТИКОЮ...
Многие недовольны нашей журнальной критикою за дурной ее тон, незнания приличия и т. п. Неудовольствие самое несправедливое. Ученый человек, занятый своими делами, погруженный в размышления, может не иметь времени являться в обществе и приобретать навык суетной образованности, подобно праздному жителю большого света. Мы должны быть снисходительны к его простодушной грубости - залогу добросовестности и любви к истине. Педантизм имеет свою хорошую сторону. Он только тогда смешон и отвратителен, когда мелкомыслие и невежество выражаются языком пьяного семинариста.
О ПУБЛИКАЦИЯХ М.А. БЕСТУЖЕВА-РЮМИНА В "СЕВЕРНОЙ ЗВЕЗДЕ"
Возвратясь из путешествия, узнал я, что г. Бестужев, пользуясь моим отсутствием, напечатал несколько моих стихотворений в своем альманахе.
Неуважение к литературной собственности сделалось так у нас обыкновенно, что поступок г-на Бестужева нимало не показался мне странным. Так, например, г-н Федоров напечатал под моим именем однажды какую-то идиллическую нелепость, сочиненную, вероятно, камердинером г-на Панаева. Но когда альманах нечаянно попался мне в руки и когда в предисловии прочел я нежное изъявление благодарности издателя г-ну Аn, доставившему ему (г. Бестужеву) пьесы, из коих 5 и удостоились печати - то признаюсь, удивление мое было чрезвычайно. В числе пьес, доставленных г-ном Аn, некоторые принадлежат мне в самом деле; другие мне вовсе неизвестны. Г-н Аn собрал давно писанные и мною к печати не предназначенные стихотворения и снисходительно заменил своими стихами те, кои не могли быть пропущены цензурою. Однако, как в мои лета и в моем положении неприятно отвечать за свои прежние и за чужие произведения, то честь имею объявить г-ну Аn, что при первом таковом же случае принужден буду прибегнуть к покровительству законов.
НАБРОСКИ ПРЕДИСЛОВИЯ К ТРАГЕДИИ "БОРИС ГОДУНОВ"
1
С отвращением решаюсь я выдать в свет свою трагедию и хотя я вообще всегда был довольно равнодушен к успеху иль неудаче своих сочинений, но, признаюсь, неудача "Бориса Годунова" будет мне чувствительна, а я в ней почти уверен. Как Монтань, могу сказать о своем сочинении: C'est une ouvre de bonne foi {1}.
Писанная мною в строгом уединении, вдали охлаждающего света, трагедия сия доставила мне все, чем писателю насладиться дозволено: живое вдохновенное занятие, внутреннее убеждение, что мною употреблены были все усилия, наконец одобрения малого числа людей избранных.
Трагедия моя уже известна почти всем тем, коих мнениями я дорожу. В числе моих слушателей одного недоставало, того, кому обязан я мыслию моей трагедии, чей гений одушевил и поддержал меня; чье одобрение представлялось воображению моему сладчайшею наградою и единственно развлекало меня посреди уединенного труда.
2
Изучение Шекспира, Карамзина и старых наших летописей дало мне мысль облечь в драматические формы одну из самых драматических эпох новейшей истории. Не смущаемый никаким иным влиянием, Шекспиру я подражал в его вольном и широком изображении характеров, в небрежном и простом составлении планов, Карамзину следовал я в светлом развитии происшествий, в летописях старался угадать образ мыслей и язык тогдашнего времени. Источники богатые! Умел ли ими воспользоваться - не знаю, - по крайней мере труды мои были ревностны и добросовестны.
Долго не мог я решиться напечатать свою драму. Хороший иль худой успех моих стихотворений, благосклонное или строгое решение журналов о какой-нибудь стихотворной повести доныне слабо тревожили мое самолюбие. Критики слишком лестные не ослепляли его. Читая разборы самые оскорбительные, старался я угадать мнение критика, понять со всевозможным хладнокровием, в чем именно состоят его обвинения. И если никогда не отвечал я на оные, то сие происходило не из презрения, но единственно из убеждения, что для нашей литературы il est indifferent {1}, что такая-то глава "Онегина" выше или ниже другой. Но, признаюсь искренно, неуспех драмы моей огорчил бы меня, ибо я твердо уверен, что нашему театру приличны народные законы драмы Шекспировой, а не придворный обычай трагедий Расина и что всякий неудачный опыт может замедлить преобразование нашей сцены. ("Ермак" А.С. Хомякова есть более произведение лирическое, чем драматическое. Успехом своим оно обязано прекрасным стихам, коими оно писано.)
Приступаю к некоторым частным объяснениям. Стих, употребленный мною (пятистопный ямб), принят обыкновенно англичанами и немцами. У нас первый пример оному находим мы, кажется, в "Аргивянах"; А. Жандр в отрывке своей прекрасной трагедии, писанной стихами вольными, преимущественно употребляет его. Я сохранил цезурку французского пентаметра на второй стопе - и, кажется, в том ошибся, лишив добровольно свой стих свойственного ему разнообразия. Есть шутки грубые, сцены простонародные. Хорошо, если поэт может их избежать, - поэту не должно быть площадным из доброй воли, - если же нет, то ему нет нужды стараться заменять их чем-нибудь иным.
Нашед в истории одного из предков моих, игравшего важную роль в сию несчастную эпоху, я вывел его на сцену, не думая о щекотливости приличия, con amore {1}, но безо всякой дворянской спеси. Изо всех моих подражаний Байрону дворянская спесь была самое смешное. Аристокрацию нашу составляет дворянство новое; древнее же пришло в упадок, права его уравнены с правами прочих состояний, великие имения давно раздроблены, уничтожены и никто, даже самые потомки и проч. Принадлежать старой аристокрации не представляет никаких преимуществ в глазах благоразумной черни, и уединенное почитание к славе предков может только навлечь нарекание в странности или бессмысленном подражании иностранцам.
3
Дух века требует важных перемен и на сцене драматической. Может быть, и они не удовлетворят надежды преобразователей.
Поэт, живущий на высотах создания, яснее видит, может быть, и недостаточную справедливость требований, и то, что скрывается от взоров волнуемой толпы, но напрасно было бы ему бороться. Таким образом, Lopez de Vega, Шекспир, Расин уступали потоку; но гений, какое направление ни изберет, останется всегда гений - суд потомства отделит золото, ему принадлежащее, от примеси.
4
Pour une preface. Le public et la critique ayant acueilli avec une indulgence passionnйe mes premiers essais et dans un temps oщ la malveillance m'eussent probablement degoыte de la carriиre que j'allait embrasser, je leur dois reconnaissance entiere et je les tiens quittes envers moi - leur rigueur et leur indifference ayant maintenant peu d'influence sur mes travaux.. {1}
5
Je me present ayant renonce a ma maniere premiere - n'ayant plus a allaiter un nom inconnu et une premiere jeunesse, je n'ose plus compter sur l'indulgence avec laquelle j'avais ete accueilli. - Ce n'est plus le sourire de la mode que je brigue. - Je me retire volontairement du rang de ses favoris, en faisant mes humbles remerciements de la faveur avec laquelle elle avait acueilli mes faibles essais pendant dix ans de ma vie.
Lorsque j'ecrivais cette tragedie, j'etait seul a la campagne, ne voyant personne, ne lisant que les journaux etc. - d'autant plus volontiers que j'ai toujours cru que le romantisme convenait seul a notre scene; je vis que j'etais dans l'erreur. J'eprouvais une grande repugnance a livrer au public ma tragedie, je voulais au moins la faire prec eder d'une preface et la faire accompagner de notes. - Mais je trouve tout cela fort inutile. {1}
5
Je me present ayant renonce a ma maniere premiere - n'ayant plus a allaiter un nom inconnu et une premiere jeunesse, je n'ose plus compter sur l'indulgence avec laquelle j'avais ete accueilli. - Ce n'est plus le sourire de la mode que je brigue. - Je me retire volontairement du rang de ses favoris, en faisant mes humbles remerciements de la faveur avec laquelle elle avait acueilli mes faibles essais pendant dix ans de ma vie.
Lorsque j'ecrivais cette tragedie, j'etait seul a la campagne, ne voyant personne, ne lisant que les journaux etc. - d'autant plus volontiers que j'ai toujours cru que le romantisme convenait seul a notre scene; je vis que j'etais dans l'erreur. J'eprouvais une grande repugnance a livrer au public ma tragedie, je voulais au moins la faire prec eder d'une preface et la faire accompagner de notes. - Mais je trouve tout cela fort inutile. {1}
О РОМАНАХ ВАЛЬТЕРА СКОТТА
Главная прелесть романов Walter Scott состоит в том, что мы знакомимся с прошедшим временем не с enflure {1} французских трагедий, - не с чопорностию чувствительных романов - не с dignite {2} истории, но современно, но домашним образом - Ce qui me degoute c'est ce que... {3} Тут наоборот ce qui nous charme dans le roman historique - c'est que ce qui est historique est absolument ce que nous voyons {4}.
Shakespeare, Гете, Walter Scott не имеют холопского пристрастия к королям и героям. Они не походят (как герои французские) на холопей, передразнивающих la dignite et la noblesse. Ils sont familiers dans les circonstances ordinaires de la vie, leur parole n'a rien d'affecte de theatral meme dans les circonstances solennelles - car les grandes circonstances leur sont familieres.
On voit que Walter Scott est de la petite societe des rois d'Angleterre {5}
IGNORANCE DES SEIGNEURS RUSSES...
Ignorance des seigneurs russes. Tandis que les memoires, les ecrits politiques, les romans - Napoleon gazetier, Canning poete, Brougham, les deputes, les paires - les femmes. Chez nous les seigneurs ne savent pas ecrire.
Le tiers etat. L'aristocratie. {1}
КОНСПЕКТ ПРЕДИСЛОВИЯ Ф.Н. ГЛИНКИ К ПОЭМЕ "КАРЕЛИЯ, ИЛИ ЗАТОЧЕНИЕ МАРФЫ
ИОАННОВНЫ РОМАНОВОЙ"
Москва была освобождена Пожарским, польское войско удалялось, король шведский думал о замирении, последняя опора Марины, Заруцкий, злодействовал в отдаленном краю России. Отечество отдохнуло и стало думать об избрании себе нового царя. Выборные люди ото всего государства стеклись в разоренную Москву и приступили к великому делу. Долго не могли решиться; помнили горькие последствия двух недавних выборов. Многие бояре не уступали в знатности родам Шуйских и Годуновых; каждый думал о себе или о родственнике, вдруг посреди прений и всеобщего недоумения произнесено было имя Михаила Романова.
Михаил Феодорович был сын знаменитого боярина Феодора Никитича, некогда сосланного царем Борисом и неволею постриженного в монахи, в царствование Лжедимитрия (1605) из монастырского заточения возведенного на степень митрополита Ростовского и прославившего свое иноческое имя в истории нашего отечества.
Юный Михаил по женскому колену происходил от Рюрика, ибо родная бабка его, супруга Никиты Романовича, была родная сестра царя Иоанна Васильевича. С самых первых лет испытал он превратности судьбы. Младенцем разделял он заточение с материю своею, Ксенией Ивановной, в 1600 году под именем инокини Марфы постриженною в пустынном Онежском монастыре.
Лжедимитрий перевел их в костромской Ипатский монастырь, определив им приличное роду их содержание.
РАЗГОВОР О ЖУРНАЛЬНОЙ КРИТИКЕ И ПОЛЕМИКЕ
А. Читали вы в последнем Э "Галатеи" критику NN?
В. Нет, я не читаю русской критики.
А. Напрасно. Ничто иное не даст вам лучшего понятия о состоянии нашей литературы.
В. Как! неужели вы полагаете, что журнальная критика есть окончательный суд произведениям нашей словесности?
А. Нимало. Но она дает понятие об отношениях писателей между собою, о большей или меньшей их известности, наконец о мнениях, господствующих в публике.
В. Мне не нужно читать "Телеграф", чтобы знать, что поэмы Пушкина в моде и что романтической поэзии у нас никто не понимает. Что же касается до отношений г-на Раича и г. Полевого, г-на Каченовского и г. Булгарина - это вовсе не любопытно...
А. Однако же забавно.
В. Вам нравятся кулачные бойцы?
А. Почему же нет? Наши бояре ими тешились. Державин их воспевал. Мне столь же нравится кн. Вяземский в схватке с каким-нибудь журнальным буяном, как и гр. Орлов в бою с ямщиком. Это черты народности.
В. Вы упомянули о кн. Вяземском. Признайтесь, что из высшей литературы он один пускается в полемику.
А. Тем хуже для литературы. Если бы все писатели, заслуживающие уважение и доверенность публики, взяли на себя труд управлять общим мнением, то вскоре критика сделалась бы не тем, чем она есть. Не любопытно ли было бы, например, читать мнение Гнедича о романтизме или Крылова об нынешней элегической поэзии? Не приятно ли было бы видеть Пушкина, разбирающего трагедию Хомякова? Эти господа в короткой связи между собою и, вероятно, друг другу передают взаимные замечания о новых произведениях. Зачем не сделать и нас участниками в их критических беседах.
В. Публика довольно равнодушна к успехам словесности - истинная критика для нее не занимательна. Она изредка смотрит на драку двух журналистов, мимоходом слушает монолог раздраженного автора - или пожимает плечами.
А. Воля ваша, я останавливаюсь, смотрю и слушаю до конца и аплодирую тому, кто сбил своего противника. Если б я сам был автор, то почел бы за малодушие не отвечать на нападение - какого бы оно роду ни было. Что за аристократическая гордость позволять всякому уличному шалуну метать в тебя грязью! посмотрите на английского лорда: он готов отвечать на учтивый вызов gentleman и стреляться на кухенрейтерских пистолетах или снять с себя фрак и боксовать на перекрестке с извозчиком. Это настоящая храбрость. Но мы и в литературе и в общественном быту слишком чопорны, слишком дамоподобны.
В. Критика не имеет у нас никакой гласности, вероятно и писатели высшего круга не читают русских журналов и не знают, хвалят ли их или бранят.
А Извините, Пушкин читает все ЭЭ "Вестника Европы", где его ругают, что значит по его энергическому выражению - подслушивать у дверей, что говорят об нем в прихожей.
В. Куда как любопытно!
А. Любопытство по крайней мере очень понятное!
В. Пушкин и отвечает эпиграммами, чего вам более.
А. Но сатира не критика - эпиграмма не опровержение. Я хлопочу о пользе словесности, не только о своем удовольствии.
ДЕТСКАЯ КНИЖКА
1
ВЕТРЕНЫЙ МАЛЬЧИК
Алеша был очень не глупый мальчик, но слишком ветрен и заносчив. Он ничему не хотел порядочно научиться. Когда учитель ему за это выговаривал, то он старался оправдываться разными увертками. Когда бранили его за то, что он пренебрегал французским и немецким языком, то он отвечал, что он русский и что довольно для него, если он будет понимать слегка иностранные языки. Латинский, по его мнению, вышел совсем из употребления, и одним педантам простительно было им заниматься; русской грамматике не хотел он учиться, ибо недоволен был изданною для народных училищ и ожидал новой философической. Логика казалась ему наукою прошлого века, недостойною наших просвещенных времен, и когда учитель бранил его за вокабулы, Алеша отвечал ему именами Шеллинга, Фихте, Кузеня, Геерена, Нибура, Шлегеля и проч. - Что же? при всем своем уме и способностях Алеша знал только первые четыре правила арифметики и читал довольно бегло по-русски, - прослыл невеждою, и все его товарищи смеялись над Алешею.