Раджниш Бхагаван. Мессия. Том 2

   На Востоке, благодаря тому, что мистики разрабатывали каждую тайну тысячелетиями... это было причиной, почему Махавира и Будда говорили, что, пока плод не упадет сам собой, нет никакого права срывать его с дерева, это насилие. Когда он падает сам собой, это дар. Дерево дает вам от изобилия. Не рубите дерево.
   Удивительно, но из-за этого переживания Махавиры его последователи даже сегодня не занимаются земледелием. Они оставили земледелие полностью, ведь если вы обрабатываете землю, вам придется рубить деревья, а это будет огромным насилием. Люди смеялись над этим — даже у джайнистских монахов нет доказательств, которые могли бы убедить людей. То, что говорю я, соответствует моему собственному переживанию. Я жил с деревьями, и удивительно: они обладают потрясающей восприимчивостью. Когда я преподавал в университете, там был длинный ряд прекрасных деревьев, называющихся гольмарг. У них были красные цветы, и летом цветов так много, что вам не разглядеть зеленой листвы — оно все красное, словно целое дерево полыхает.
   Там была большая аллея, по меньшей мере, двадцать деревьев по обе стороны дороги к колледжу. Я выбрал одно дерево, которое давало самую большую тень, — оно, наверное, было самым старшим деревом — и обычно оставлял свою машину здесь. Я никогда не забывал прикоснуться к дереву и поздороваться с ним, сказать доброе утро ему. Люди думали: «Тот безумный человек говорит доброе утро дереву, и никогда не позаботится сказать доброе утро проректору».
   Комната проректора была недалеко от дерева, так что он обычно вставал всякий раз, когда слышал мою машину, подъезжающую к дереву; он смотрел и хихикал про себя: «Этот человек — ненормальный. Удивляюсь, как он преподает студентам. Он здоровается с деревом, желает доброго утра дереву, однако когда я встречаюсь с ним в коридоре, я должен сказать ему доброе утро; иначе он просто уходит молча».
   Но случилась странная вещь... из двадцати деревьев девятнадцать погибли от одного заболевания. Единственное дерево, которое выжило, было мое дерево. Даже проректор задумался над этим... когда все деревья погибли, они без листьев и цветов, мертвая древесина — почему это одно дерево продолжает процветать, расти, иметь цветы?
   Однажды он сказал мне: «Я не верю, но моя жена сказала мне, что это из-за того, что у дерева есть друг, и точно так же, как человек не может жить без любви, никакое дерево не может жить без любви». Он сказал: «Я не верю этому — все это вздор. Здесь просто совпадение. Что вы думаете об этом?»
   Я сказал: «Не могу ничего сказать об этом. Это секрет, мой и дерева».
   Когда я увольнялся, мой автомобиль подъехал к университету, и в последний раз я попрощался с деревом. Год спустя я был в этом городе и захотел увидеть дерево — как оно поживает. Когда я подошел туда, оно было мертво. И когда директор услыхал мой автомобиль, он поверить не мог, что через целый год... зачем я пришел? Я пошел прямо к моему дереву. Я поздоровался с ним, пожелал ему доброго утра, но не было того, кому услышать, некому было слушать. Я коснулся дерева и не почувствовал никакой вибрации, никакого тепла.
   Проректор выглянул из окошка. Он вышел, встал со мной около дерева и сказал: «Простите меня. Я никогда не верил, однако у меня есть сомнения — это факт, что, когда вы уехали, дерево начало умирать. Нам непонятно, как оно выживало в течение девяти лет, когда другие деревья умерли; оно ведь могло не прожить и года. Наверное, я просто подозрительный человек, но в этом что-то есть. Мне пришлось уступить; видя, что дерево умирает с каждым днем, я вспоминал вас: если кто-то и может спасти то дерево, так это вы. Но вас не было в городе».
   Целый год я колесил по стране.
   Я сказал: «Я тоже крайне опечален, если бы я знал, что это дерево умрет, я бы не уволился. Просто ради дерева я бы остался в университете — но я не думал, что оно умрет».
   Над мистиками смеялись. Но помните, понемногу наука подходит совсем близко к мистицизму, и последними смеяться будут мистики.
    Одиноко сидит он на вершинах холмов и смотрит на наш город.
    Верно то, что я взбирался на холмы и бродил в отдалении.
    Как еще было мне увидеть вас, если не с высоты и не издалека?
    Как можно быть воистину близко, не будучи далеко?
    —Вы критикуете меня, — говорил Альмустафа, — из-за того, что я ухожу на холм далеко от города, и, сидя, с холма гляжу на долину и на весь город.
   Это странно. Если вы хотите познакомиться с городом, вы должны быть в городе, вы должны двигаться его улицами, вы должны встречаться с людьми, живущими там. Альмустафа же говорит, что закон природы иной, чем вы полагаете. Пока вы не на высоте и не на большой дистанции, невозможно увидеть город, увидеть людей и понять людей.
   Таково различие между Зигмундом Фрейдом и Гаутамой Буддой: Зигмунд Фрейд пытается понять человека — живя с человеком, в толпе. Гаутама Будда тоже пытается понять человека, но с вершины холма. Определенная дистанция и высота необходимы.
   Лишь более высокое может понять то, что ниже.
   Зигмунд Фрейд был большим интеллектуалом, но у него были те же проблемы, что он пытался решать для других. У него была та же соревновательность, та же идея «большего, чем вы», то же эго, и как только он обнаруживал кого-то подошедшим очень близко к своему уровню в понимании человеческой души, он гнал того из своей школы.
   Карл Густав Юнг был первым предполагаемым преемником Зигмунда Фрейда, но он оказался слишком близко: иногда он спорил с Зигмундом Фрейдом, и спорил лучше,чем Зигмунд Фрейд. Этого было достаточно, Зигмунд Фрейд не мог вытерпеть ученика — тот мог быть опасным. После Фрейда — Юнг был молодым, Зигмунд Фрейд состарился — Юнг развернул движение психоанализа в своем собственном направлении, не согласуясь с Зигмундом Фрейдом.
   Очень странно то, что люди хотят господствовать, пока живут, и они же хотят господствовать, несмотря на то, что мертвы. Есть медицинский колледж в Англии, основанный одним человеком, очень богатым, который и председательствовал на всех собраниях персонала медицинского колледжа. Он изъявил свою волю так: «Я буду продолжать председательствовать даже после моей смерти, так что мое тело надо сохранить и держать в президентском кресле». Вы будете поражены — он все еще там.
   Похоже, безумие не знает пределов. Человек умер, он мертв почти двести лет, из его тела все было удалено. Для его сохранности тело наполнили химикалиями, специальной обработке подверглась его кожа. Тем не менее, он сморщился. Но его не беспокоит это: он продолжает председательствовать на собраниях в кресле президента. Никто не имеет права сидеть там, кроме него, после того как он основал колледж и вложил свои деньги.
   Зигмунд Фрейд боялся даже того, что должно было произойти после его смерти, а Карл Густав Юнг, очевидно, имел другие идеи, иногда более значительные. Поэтому Фрейд исключил его из движения психоанализа. Человека, который должен был стать преемником, исключили... и он основал другую школу — аналитической психологии.
   Совершенно другой, идущий в совсем ином направлении человек, Альфред Адлер, предполагался, как возможная кандидатура наследовать Зигмунда Фрейда. Но у него тоже были свои собственные идеи, он не соглашался с Зигмундом Фрейдом, что секс — это все. Он сказал, что главным человеческим стимулом является «воля к власти», что он может приносить в жертву секс для достижения более могущественного статуса. И мы знаем, это факт: политики могут отвергать секс, святые могут отвергать секс, богатые люди не имеют никакого времени для секса. Вместо секса он предложил новую психологию, основанную на «воле к власти». Адлер основал еще одну школу.
   Этого не может случиться с Гаутамой Буддой, потому что, то, что ниже, не в силах понять того, что выше. Его высота была такой залитой солнцем горной вершиной и дистанция была так велика, что никто никогда даже не спросил его: «Кто же унаследует у тебя?» Там было много великих интеллектуальных последователей, но высота Будды была такова, что даже просветленные не могли и думать стать его преемниками.
   Никто не наследовал Гаутаме Будде, никто не наследовал Махавире. Сам вопрос никогда не возникал, потому что никто не достигал высоты, откуда можно смотреть в самую глубину человеческих существ.
   Он прав, когда говорит:
    Верно то, что я взбирался на холмы и бродил в отдалении.
    Как еще было мне увидеть вас, если не с высоты и не издалека?
    Как можно быть воистину близко, не будучи далеко?
   Это выглядит как противоречивое выражение, но это не так: вы можете быть рядом, лишь, если вы очень далеко. Дистанция создает магнитное притяжение: вы время от времени приближаетесь, и снова отходите в сторону.
   Ваша основная реальность далека от другого, но в определенных точках любви, дружбы, ученичества вы можете подойти очень близко. Это гибкий феномен: удаление, приближение и удаление снова.
   Чтобы какая-нибудь связь оставалась всегда свежей, всегда иной, всегда новой, человек должен научиться секрету гибкости. Муж и жена, живущие вместе годами, обязанные терпеть то же лицо, ту же географию, ту же топографию... Как долго вы можете продолжать исследовать одну и ту же женщину или одного и того же мужчину? — если вы не настолько идиотичны, что продолжаете забывать каждый день то, что произошло вчера, если у вас нет никакого механизма памяти. А порой даже у очень разумного человека его механизм памяти может не функционировать, как следует.
   Хорошо известно о Томасе Альва Эдисоне, что он сделал тысячу изобретений. Подобных примеров нет во всей истории науки, и никому не удавалось превзойти его в изобретениях. Большинство из всего того, что вы видите, — электричество, кинокамера, магнитофон, радио — все это подписано Томасом Альва Эдисоном.
   Но у Эдисона не было памяти; он имел потрясающий разум, но его память была почти нулем. Однажды он работал над чем-то, глубоко увлеченный. Его жена принесла ему завтрак и поставила его совсем рядом, так, чтобы не побеспокоить его, чтобы, как только его работа будет окончена, он нашел бы завтрак. Тем временем зашел друг и увидел его поглощенным. Он не хотел беспокоить его... но увидав завтрак, он подумал: «Пока он работает, я позавтракаю».
   Он позавтракал, а когда Эдисон закончил свою работу, он посмотрел на друга и спросил: «Когда ты пришел?»
   Друг сказал: «Только что». Эдисон взглянул на пустые тарелки и сказал: «Ты немного опоздал — я уже позавтракал — а то мы могли бы поесть вместе».
   Однажды Эдисон собирался на лекцию в другую часть страны в университет. Прощаясь со своей женой, он поцеловал служанку, думая, что это его жена, и махнул жене. Его шофер вмешался как раз вовремя и сказал; «Вы ошибаетесь, путаете... вы поцеловали вашу служанку, а машете своей жене». Эдисон сказал: «Боже мой! Вы должны были напомнить мне раньше. Я так поглощен своей работой, и я видел этих двух женщин в доме столько раз, что не помню, кто есть кто. Это не в первый раз».
   Гибкая связь, где вы приближаетесь и удаляетесь, не была развита — в этом одно из несчастий человечества. Мне хочется посодействовать будущему представлением о связи гибкой, а не фиксированной и мертвой.
   В одной из новелл Рабиндраната, «Аакхари Кавита» — что значит «Последняя Поэма» — это не книга поэзии, это новелла, просто название такое: «Последняя Поэма», — герой новеллы хочет жениться на высококультурной и образованной женщине, которая очень богата и очень красива. Женщина соглашается, но с условием.
   Это условие — у нее есть большое озеро прямо рядом с ее дворцом — таково: «Я выстрою еще один дворец для тебя по другую сторону озера, за несколько миль; ты не увидишь из одного дворца другой. Я дам тебе лодку, но мы будем жить в разных домах и никогда не будем приглашать друг друга, мы будем всегда допускать случайность — ты в лодке, я в лодке, — и неожиданно мы встречаемся под деревьями; но никакогоприглашения. Так наша связь будет оставаться всегда юной, всегда свежей, всегда медовым месяцем — непрерывный медовый месяц».
   Мужчина не смог понять. Он сказал: «Что же это за супружество? Если мы не живем вместе, это не супружество».
   Женщина сказала: «Тогда все кончено для тебя; я не могу жить с тобой, потому что знаю: совместная жизнь обязательно убьет самое важное между нами. Я не хочу убивать это — даже если ты женишься на ком-то другом, не имеет значения. Я буду помнить тебя в своих грезах, в своих воспоминаниях, — и те золотые мгновения, что были между нами, — но я не допущу фиксированной связи».
   Рабиндранат дает вам идею гибкой связи. В действительности связи нет — только любовный роман, который продолжается и продолжается, и вы никогда не ходите в контору по регистрации супружества.
   Если вы не далеко, вы не можете быть рядом. Если вы остаетесь всегда далеко, любовь умрет. Если вы остаетесь всегда рядом, любовь умрет. Любовь может выжить только в непрерывно текущей связи — без крепостной зависимости, без цепей, без заключения. Я полюбил эту новеллу очень сильно. Это не новелла, а мечта о будущем человечестве.
    А другие из вас звали меня, но безмолвно, и говорили:
    «Незнакомец, возлюбивший недоступные выси, почему ты живешь среди вершин, где орлы вьют гнезда?
    Почему ищешь ты недосягаемое? Какие бури хотел бы ты поймать в свои сети, и за какими призрачными птицами охотишься в небе?
    Приди и будь одним из нас. Спустись, насыть свой голод нашим хлебом и утоли жажду нашим вином».
   Альмустафа говорит: «Я благодарен за ваши приглашения, но не смог бы последовать им, потому что я знаю нечто большее, чем известно вам. Я среди вас, но я не один из вас — потому что мой поиск иной, потому что мой вызов ведет меня к вершинам, недостижимым вершинам».
   Мать Кейко говорила мне: «У вас здесь столько женщин, я не хочу, чтобы моя дочь тоже была одной из них».
   Я сказал ей: «Здесь каждый — индивидуальность. Хоть они и живут вместе с другими, тем не менее, каждый одинок — сам поиск является внутренним. Люди приходят сюда медитировать, а в медитации вы одиноки. Вы можете сидеть с тысячами людей, но в тот миг, когда вы закрываете глаза и вступаете в свой собственный мир, вы одни.
   Я всеми силами пытаюсь разрушить толпу внутри вас и сделать вас индивидуальностью — вершиной самому себе.
   Вы можете совещаться с другими вершинами, можете сидеть с другими вершинами, можете делиться с другими вершинами, но все же ваша одинокость остается чистой и девственной.
   Человек может быть действительно гордым, лишь, если его одиночество девственно. В противном случае он становится рабом, он становится зубчиком колеса. В этом и состоит моя борьба против целого мира.
   Все религии сводили людей в толпы — католики, протестанты, индуисты, мусульмане — все это толпы. Мои люди не толпа, каждый обладает своей собственной индивидуальностью. Вот почему я не даю вам никакой дисциплины, не даю вам никакого идеала, не даю вам никаких «должно». Я лишь объясняю вам, как осознавать.
   В вашем сознании вы обнаружите свои «должно», вы обнаружите свой идеал, вы обнаружите свой путь, вы обнаружите свою цель и свой источник — но это будет индивидуальным.
   Духовное паломничество — это полет от одинокого к одинокому.
   Это не феномен толпы.
   У религии нет ничего общего с толпами; она, по существу и окончательно, индивидуальна. Но это трудно понять.
   Мать Кейко была так наполнена буддизмом — она специалист по чайной церемонии. Но я хочу знать, что за чайную церемонию она совершает, если она так раздражена, даже разговаривая со мной. Я наблюдал за ее руками: она сжимала их в кулаки, контролируя себя, как будто собиралась ударить меня. Она заламывала свои руки...
   Я всегда наблюдаю за руками, потому что вы не осознаете, что делаете ими, а они, по существу, выдают вашу сокровенную суть. Ваши слова могут лгать, но ваши руки еще не знают, как лгать. Они более невинные.
   Она разговаривала со мной, как будто она весьма культурная, но руки выдавали ее варварский дух.
    В одиночестве своих душ говорили они эти слова;
    Но будь их одиночество глубже, они бы знали, что я искал лишь секрет вашей радости и вашей боли...
   Если бы вы вошли глубже в свое собственное уединение, вы бы обнаружили, что я разыскиваю не только свой источник жизни, радости и боли, но также источник вашей жизни, радости и боли — потому что они не разные.
   В источнике мы — одно.
   Точно как в океане, все реки становятся одним.
   Вы наблюдали одно странное явление? Уже миллионы лет тысячи больших рек вливаются в океан, но им не удавалось забрать соленость у океана; им не удавалось сделать воду сладкой. Океан настолько огромен, что миллионы рек за миллионы лет нисколько не изменили его соленость. Он остается тем же самым — все те реки исчезают внутри одного источника.
   Мы все — реки, которые движутся с разной скоростью, по разным территориям, но всегда в направлении океана, — где вы станете единым целым, где вы неожиданно узнаете, что реки, которые были отдельны от вас, больше не отделены.
   ... и охотился лишь за вашей большей сущностью, что странствует в небесах.
   Халиль Джебран говорит: «Вы спрашиваете меня: "Зачем ты уходишь на вершины? Что ты разыскиваешь там в одиночестве?"»
   И Альмустафа сказал: «...охотился лишь за вашей большей сущностью, что странствует в небесах...потому что и это тоже мое. Разыскивая себя, я разыскивал и вас тоже».
    Но охотник был и добычей тоже...
   Это очень значительное утверждение. Дж. Кришнамурти всю свою жизнь повторял одно утверждение: «Наблюдатель есть наблюдаемое, познающий есть познаваемое; они не являются двумя».
   Пока вы считаете их двумя, вы в темноте и невежестве. В тот миг, когда вы видите, что охотник также и добыча, что нет дуальности между охотником и добычей, между познающим и познаваемым, между наблюдателем и наблюдаемым, между мною и вами, — дистанция становится иллюзорной, потому что в нашем истинном источнике мы — одно.
    Ибо многие стрелы покинули мой лук лишь затем, чтобы вонзиться в мою грудь.
   «Я думал о какой-то далекой мишени, но позже обнаружил, что мои стрелы покинули мой лук лишь затем, чтобы вонзиться в мою грудь.Я скитаюсь вдали, просто чтобы достичь своего дома, просто чтобы добраться туда, где я всегда был».
   Так что цель поиска — это, по существу, пробуждение. Если ночью во время сна вам снится, что вы в Риме, и если внезапно кто-то разбудит вас, неужели вы скажете ему: «Погоди! Я должен долететь из Рима до Пуны, потому что сейчас я в Риме»? Нет, в момент вашего пробуждения Рим исчезает. Вы находите себя в своей постели, в своей комнате своего дома, вы никогда не уезжали в Рим.
   Это и есть наша действительная ситуация. Мы думаем, что мы куда-то ушли, далеко-далеко от самих себя. Нет, абсолютно нет... вам только снится, что вы ушли столь далеко. В момент своего пробуждения вы вдруг обнаруживаете, что всегда были здесь — и всегда будете оставаться здесь.
   Здесь и сейчас — единственное существование.
   Не бывает другого существования.
    И кто летал, тот и ползал; ибо, когда я расправлял свои крылья под солнцем, их тень на земле была черепахой.
   Прекрасная метафора: когда мои крылья были под солнцем, далеко в небе, моя тень была просто черепахой на земле. Это была моя тень, каким бы ни было расстояние, она принадлежит мне.
   Проблема в том, что вы отождествились с черепахой, тенью, и позабыли «летящего под солнцем», который является вашей реальностью. Момент вашего понимания, что отождествленность со своей тенью — это единственная проблема...
   Как-то ранним утром лисица выбралась из своей норы, очень голодная, в поисках завтрака. Солнце всходило, и тень от лисицы сделалась такой длинной, что она подумала: «Боже мой! Кажется, мне потребуется, по крайней мере, целый слон, если не два, на завтрак».
   Она принялась разыскивать слонов, но ей не удалось найти ни одного. В полдень солнце оказалось прямо над головой, и она опять проверила тень. Тени не было — тень была прямо под ней, даже меньше ее. Она подумала: «Что произошло? Неужто голод довел меня до такого маленького размера? Сейчас, если я получу только кролика, голод не пройдет».
   Это притча Эзопа. Эзоп писал только притчи, но они несут столько смысла, что каждая притча может стать светом для вас, помочь найти самого себя.
   С чем вы отождествляетесь?
   Отбросьте все отождествление, и вы обнаружите свою реальность.
    И я, верующий, предавался сомнению...
   Люди обычно разделяют; они говорят, что кто-то верующий, а кто-то сомневается. Они не знают, как вы можете верить, если вы не сомневаетесь. Как же вы будете верить, если не сомневаетесь? И как можете вы сомневаться, если не верите? Это две стороны одной и той же монеты.
   Каждый верующий подавил свое сомнение верой, и каждый сомневающийся подавил свою веру сомнением. Тут нет разницы. Самое большее, разница в том, что вы стоите на голове, а кто-то стоит на ногах. Но какая же разница?
   Я слышал, что первый премьер-министр Индии, пандит Джавахарлал Неру, обычно занимался стойкой на голове каждый день в своем парке на лужайке. Однажды осла, который представлял других ослов, прислали с сообщением: «Нас большинство, а меньшинство управляет нами. Ослов в Индии в три раза больше, чем людей, — к тому же большинство из людей только выглядят как люди, но относятся они к ослам».
   Ослы были очень сердиты. Они провели национальную конференцию и выбрали самого красноречивого осла, который был способен говорить за них. Осел этот стал красноречивым из-за того, что его хозяин был помешан на газетах; с раннего утра он читал газеты, а осел обычно стоял рядом. Со временем осел тоже начал заглядывать в газету. Постепенно он изучил то, что было в газетах, поскольку его хозяин имел привычку читать не про себя, а вслух. Многие люди читают вслух: если они не слышат это, они не верят своим глазам. Так осел сделался со временем почти что ученым. Его и избрали идти к пандиту Джавахарлалу Неру и сказать ему: «Меньшинство управляет страной, но мы — ослы — в большинстве, это недемократично. Мы требуем свои права!»
   Двое полицейских были у ворот — привратники — но они не беспокоились насчет осла. Если бы там был какой-то человек, они бы задержали его, но это был всего лишь осел... и если он получает удовольствие от небольшой прогулки в саду, пускай порадуется — они были уставшими, почти спали, целую ночь, простояв там — только и ждали других, которые займут их место.
   Так осел вошел и обнаружил Джавахарлала стоящим на голове. Осел сказал ему: «Доброе утро, сэр». Джавахарлала подскочил: он никогда не слыхал, чтобы осел разговаривал. Он посмотрел кругом... кто говорит? Осел сказал: «Пожалуйста, простите меня. Не сердитесь, я — говорящий осел».
   Джавахарлал сказал: «Целый день в парламенте — с кем, вы думаете, я имею дело? И если говорящие люди ведут себя как ослы, что странного в говорящем осле? Так что продолжай и скажи, чего ты хочешь».
   Осел сказал: «Мы требуем свое основное право, которое предусмотрено конституцией, но никто не обращает внимания на наше большинство».
   Джавахарлал сказал: «Кто тебя впустил? Сейчас не время, сначала ты должен записаться на прием. Ты перебиваешь мое упражнение».
   Осел сказал: «Я вошел на глазах у двоих привратников, и они не остановили меня. Наверное, они подумали, что осел не нанесет вреда: он не может убить премьер-министра, у него нет огнестрельного оружия. Он всего лишь бедный осел.
   Но они и понятия не имели, что я ученый. И если меня не услышат, все ослы будут бастовать — мы перегородим все дороги и весь транспорт, и тогда вы поймете. Я не собираюсь записываться на прием — вам придется записаться на прием, чтобы встретиться со мной. Я ухожу, всего хорошего».
   Говорят, что Неру никогда не был потрясен так сильно, как тогда, когда осел заговорил. Но в чем же разница?
   Люди способны разговаривать, но если их разговор не исходит из глубокого источника молчания, он точно такой же, как у осла.
   Ослов можно нагрузить Кораном, Библией, Гитой, Ведами, Торой, и они смогут нести весь этот груз. Вы думаете, это сделает осла великим ученым? Если ваша голова носит внутри только чужие идеи, разница невелика. Груз есть в вашей голове, и груз есть у осла на спине. Фактически, он нагружен меньше вас, потому что спина ограничена, а в вашей голове ограничения нет.
   Ученые говорят, что один человеческий мозг может вместить все библиотеки мира — так велик объем груза, который вы можете нести. Осел не в силах нести все библиотеки мира. Поэтому всего лишь обладание другим телом, умением стоять на двух ногах не приводит ни к какому существенному и фундаментальному отличию.
   Единственное различие возникает, когда вы безмолвны; тихий голос слышится изнутри, но это слышно, лишь, когда ум совершенно молчалив и пуст.
   Сейчас же ум полон, а ваше сердце пусто.
   Должен быть сделан обратный ход.
   Ваш ум должен быть пустым — проходом, — а ваше сердце должно быть полным. Ум должен быть просто слугой сердца — тогда это прекрасный механизм. Но он стал хозяином, и это самая уродливая ситуация.