«И со вторым императором как-то само разрешилось – Я поехала навестить его в Шлиссельбург, чтобы облегчить участь несчастного...»
   В камере – Екатерина, тюремщик поручик Чекин и тот самый тщедушный молодой человек
   С печалью глядит Екатерина благодетельным своим взглядом на молодого человека.
   – Встать перед императором! – вдруг кричит ей молодой человек. Екатерина будто не слышит и продолжает грустно смотреть на него.
   – Ты права. У меня только тело Иоанна, назначенного императором Всероссийским. А душа у меня святого Георгия. Потому вас, мерзейших тварей, видеть не желаю.
   И вдруг истошно закричал:
   – В монастырь иди! Пока не поздно, разбойница!
   Императрица беседует с графом Никитой Ивановичем Паниным.
   Граф Никита Иванович Панин, глава Коллегии иностранных дел – один из ближайших сподвижников Екатерины в первые годы ее царствования.
   – Поручик Чекин доносит, что арестант совсем безумен, – печально говорит Панин.
   – Принц Гамлет тоже объявил себя безумным, – усмехается Екатерина. – И ему верили.
   – А телом он крепок, – вдруг, без видимой связи с предыдущим, говорит Панин, – только животом страдает, когда обжирается. Ох, надо в оба глазеть, вдруг кто освободить попытается! Особливо опасно, если Ваше величество из Петербурга изволит уехать. Тогда легко охотники могут найтись. Хотя на сей случай инструкция есть: немедля порешить арестанта... Ох, боюсь, чего бы не случилось, когда Ваше величество из столицы куда уедет...
   И опять Екатерина прошла по кабинету.
   «А потом я уехала в прибалтийский край. И там узнала, что некий злодей, поручик Мирович, пытался освободить несчастного Иоанна. И была исполнена инструкция...»
   Камера. На полу лежит Иоанн – тщедушное безжизненное тело. Над ним стоит долговязый Чекин. Вздохнув, за ноги оттаскивает труп в угол камеры.
   Панин докладывает императрице:
   – Сенаторы не верят, что Мирович действовал один... хотят ребра у него пощупать, пытать предполагают, чтобы сообщников узнать.
   Екатерина отвела глаза от умоляющего взгляда Панина.
   «Я приказала отговорить сенаторов. И Мировича казнили без пытки. Я так и не знаю, подстроил ли Панин заговор Мировича, чтобы непрошеной помощью избавить меня от несчастного Иоанна. Или через Мировича пытался возвести на престол этого слабоумного, чтобы осуществить свою бессмысленную мечту – создать в России западную конституционную монархию... Или действительно не имел к сему заговору никакого отношения... Я предпочла не знать правду. Слишком мало у меня таких людей, как граф Панин...»
   Усмехающееся лицо Панина...
   «Он первым стал в оппозицию к Орловым. Первым понял, как я ими тягощусь. Жаль, что он до сих пор бредит западной монархией. Он слишком долго был посланником в Швеции. Но я всегда помню: граф Панин – блестящий человек...»
   Екатерина пишет.
   «Ни Петр Третий, ни Елизавета не подготовили мне министров для новых задач, стоявших перед страной. Они обходились надутыми посредственностями. Я призвала к управлению целую когорту блестящих людей. И я дала им возможность совершать великие дела, ибо знаю: не только люди делают дела, но и дела делают людей...»
   «Но ох уж эти „блестящие люди“! Все эти Панины, Орловы... У них всегда есть свои цели. И ради них они борются друг с другом, а я должна скакать меж ними курцгалопом и следить, чтобы каждый новый „блестящий“ имел достаточно сильного соперника. Но для укрепления державы куда нужнее люди просто трудолюбивые. Исполнительные... И эти люди – теперь моя опора. А из блестящих мне с головой хватает нынче Григория
   Александровича Потемкина».
   Часы на камине бьют девять: дама и кавалер на часах танцуют менуэт.
   Время работы для себя закончено. Наступило время для государства. Она возвращается в спальню.
   Екатерина в белом широком капоте и в белом тюлевом чепце. Входит секретарь со множеством бумаг.
   Определяется содержание дня. Выслушиваются важнейшие доклады.
   Екатерина надевает очки.
   – Вам еще не нужен сей снаряд? – спрашивает она с усмешкой секретаря. – А мы на долговременной службе отечеству притупили зрение...
   В спальню входят сановники, обер-полицмейстер.
   Екатерина подписывает бесконечные бумаги, когда появляется человек средних лет, приятный, спокойный, предупредительный. Это Александр Алексеевич Вяземский. Он из новых, исполнительных бюрократов. Генерал-прокурор. Душа ретроградной партии, ненавистник реформ и враг всякого иностранного влияния. Он таков, ибо этого хочет императрица, чтобы иметь противовес графу Панину, любителю реформ и стороннику иностранного влияния. Екатерина любит равновесие.
   Просмотрите план дня, Александр Алексеевич»
   Часы на камине пробили двенадцать. В официальной уборной Екатерина завершает туалет. Она одета в простое широкое «молдавское» платье. Старый парикмахер Козлов заканчивает прическу императрицы. За ушами букли, волосы забраны кверху, чтобы открыть широкий лоб. И никаких драгоценностей. Сейчас Екатерина – правительница.
   Втыкают последние шпильки в ее прическу. Одновременно она продолжает решать государственные дела. В уборной толпятся сановники.
   Входит граф Панин.
   – Уж не стряслось ли что-нибудь, Никита Иванович? Вы сегодня поднялись непривычно рано, – насмешливо говорит императрица.
   – Пришло письмо, Ваше величество, от графа Алексея Григорьевича из Италии.
   – Разбор иностранной почты назначен на два часа – не будем ломать наш распорядок
   Панин молча кланяется.
   «На днях я шутила: угадывала, кто от чего помрет. Про Панина я сказала: „Этот помрет от одной из двух причин – коли ему надо будет или поспешить, или рано встать. И тем не менее сегодня он встал. Да, в чем-то сильно провинился его вечный враг Орлов™ Он просто помирает от нетерпения нам рассказать... Ничего, потерпишь, голубчик!“
   Часы на камине пробили час – дама и кавалер танцуют свой менуэт.
   Время обеда. Обедает она «просто и скромно, в узком кругу».
   За огромным роскошным столом собралось два десятка вельмож. Среди них Панин, Вяземский, Голицын, Кирилла Разумовский.
   Место справа от императрицы пустует. Это место фаворита. Нынешний фаворит Потемкин – в Москве.
   «Раньше за этим столом сидели блестящие люди, теперь – исполнительные. Только, пожалуй, граф Панин сохраняет детскую страсть высказывать собственное мнение. Вещь полезная для державы в дни трудностей и излишняя в дни благоденствия.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента